30.08.2019
14:50

И ещё одна авантюра

29.08.2019
19:32

Куда ж нам плыть?

22.08.2019
11:57

Тонкость

17.08.2019
09:12

Разрыв Тарковского с Кончаловским

12.08.2019
17:38

Перевод

09.08.2019
12:43

Я обижен

04.08.2019
09:15

По лезвию ножа

02.08.2019
13:31

Исповедь неудачника

01.08.2019
12:31

Против себя самого

27.07.2019
09:30

Ещё один самоубийца

26.07.2019
10:59

На ноль делить нельзя, но...

24.07.2019
13:15

Как-то жаль...

23.07.2019
13:39

Нарвусь на неприятность? - Ну и пусть.

19.07.2019
10:11

Чернуха?

Чернуху, по-моему, сочиняют о путинской России во исполнении социального заказа несистемной оппозиции. Та считает, что есть единственный магистральный путь развития человеческих обществ – западный. Что Россию потому нужно пристегнуть к нему в любом качестве, даже и в раздробленном, если иначе нельзя. Пусть и полуколонией (об этом можно пока помолчать). Ибо ТАК, как сейчас, ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ. Ужас же, как живём! И – утрировать негативное во все тяжкие. Утрировать и утрировать.

Например, в книге “Открывается вовнутрь” (2018) Букши глава вторая, “Авангардная. Варя и Вера”. Авангардная, потом оказывается, это название то ли больницы, то ли улицы, на которой больница.

Вера не подумала, что её младенец это уже может, и он перевернулся и упал. Дело в Питере. И медицина на высоте.

Приехала скорая. Врачиха правильно разобралась, что раз есть подозрение, что была потеря сознания, то надо везти в больницу. Даже интерьер в приёмном отделении на высоте ("зеркала и картинки по стенам”). Приняли без очереди. УЗИ не показывает никаких трещин в черепе. Персонал работает чётко: раз была потеря сознания, значит, надо оставлять в больнице, отказываешься, мама, – полицию вызовут и в опеку позвонят. И т.д. и т.д. Быстро, быстро – анализы, нейрохирург… Отзывчивый: есть возможность завтра выписать из больницы – выписывает.

Так как создать негативное впечатление?

Взять окраину Петербурга и зимой. И – с точки зрения персонажа, Веры, которой плохо от своей оплошности:

"В чистом поле, в белом поле было все белым-бело.

Потому что это поле”.

Как-то невесело, правда?

Чем ещё можно напортить впечатление? – Продолжить описывать с точки зрения персонажа, который в тихой панике и нерешительности (и больницы боится, и не поехать боится):

"Вера бросает слушать ее [врачиху, угрожающую примерами, что будет, если в больницу не повезти], и ужастик не доносится до ее неосвещенного мозга

до ее полузатопленного мозга

до ее занесенного снегом мозга

так сегодня и не успела поесть мяса-то

да и каши-то

так, чего-то похлебала – типа чаю чо-ли”.

Кошмар же. С этим синтаксисом сумасшедшим. И подобно – всё время, до конца главы.

Но. С Верой всё благополучно. Зато она вживается в совсем неблагополучную Варю, соседку по палате.

От-зыв-чивость.

Опа.

Это ж – свойство русского менталитета…

Зачем так повёрнуто? – Не затем ли, что небезнадёжна Россия, как вопреки этому ставят на вид либералы?

Тогда я вспоминаю, что и первая глава кончается оптимистически.

И там темень тёмная. Ранние смерти родителей, дети взяты чужими. И в одном поколении, и в следующем. – Мрак.

Но Ася, приёмная мама аж троих детей, в итоге понимает, почему её мама никак не может удовлетворительно придумать, кто её отец, и не имеет её фотографий до 6-тимесячного возраста. Потому, что она – приёмная мама, у которой не было никогда своих детей. А приёмный Асин сынишка, узнав свою, когда он ещё жил в родной семье, одёжу на тогдашнем соседском мальчишке Довлате, одёжу теперь очень потрёпанную, вдруг понимает, насколько ему хорошо с мамой Асей. И он делится жвачкой с “сестрой”, а та с ним – конфетой. – А оба ж хотели было не по-семейному тайком от другого попользоваться приобретённым. – Новая семья всё-таки складывается.

Зато третья глава трагическая. Опять маму или убили, или умерла. Остались два брата. Старший очень любит младшего. И что будет?.. Я очень ясно представил, какая это жуть – детям остаться без мамы.

Ну так из позитивного опыта первых двух глав я предвижу, что и четвёртая будет позитивная. Хоть Анжелика уже вполне испорченный ребёнок-потребитель. И насчитала, вон, 20 недостатков взявшей её тёти Лены.

С этого места я читаю и пишу, отчитываюсь о прочитанном.

Однако какая злая девочка…

Но моё ожидание сбылось. Конец хороший. Я аж понял, почему рассказ называется “Кампоты гуха”. Это “Кантаты Баха”.

У детей это бывает – неправильно слышат. Я маленьким удивлялся, что мама говорила: до белого каленя. Почему, мол, не “оленя”? И всё равно не понятно, при чём был олень. А это она от меня требовала, чтоб я её не доводил до белого каления.

Я этих кантат, конечно, не слыхивал, быстренько нашёл и стал слушать.

Гм. Действительно – на любителя. – Тем поразительнее, что Анжелике, оказывается, одна из кантат так запала в душу, что она раз ошиблась и подумала, что слушала её (и много раз!) в торговом центре. (Что не могло быть.) И попросила дочку, наверно, приёмной матери найти эту музыку (напела). И ей представилось такое!..

"Как будто розовый сад, и над ним очень-очень черное небо, с золотыми звездами. И посреди этого розового сада стоит такая девушка, очень гламурная, очень-очень, и она – вампир. Но она добрая вампир, как в фильме “Сумерки. Сага. Рассвет”. И она поет и плачет черными слезами, и мы вдруг видим, тошто везде проступает кровь, и потом с неба вдруг слетает что-то бело-золотое. И тогда хочется плакать, даже если никто тебя и не обидел”.

Я даже нашёл указанный фильм и попробовал его смотреть. Какая-то часть многосерийной сказки про вампиров с кукольно красивыми лицами. Я, конечно, не выдержал и минуты.

А рассказ кончался стихами на немецком (как показал автопереводчик) языке. В сноске был перевод и откуда стихи – ария из кантаты И.-С. Баха № 21.

Так я расшифровал “Кампоты гуха”.

Я нашёл кантату и стал слушать. Это терпимее, чем кино про вампиров. И, пожалуй, сходилось с процитированным воображением Анжелики.

В общем, приёмной маме, несмотря на крайнюю непереносимость приёмной дочкой “Кампотов гуха”, удалось-таки пробить эту злюку: началось воспитание хорошего вкуса.

Что значит семья!

 

Тут я остановился в чтении.

Если честно, я ведь зачем читаю? Затем, чтоб найти косвенные доказательства моей идеи-фикс, что художественно только то, что несёт в тексте следы рождения из подсознательного идеала автора. Признаки следов, по-моему, это противоречия и неожиданности. Видом неожиданности можно признать и то, что иначе, чем изображено, выражено быть не может, если выражается не нечто местное, а идея целого произведения.

Я никогда так живо не представлял, какой для ребёнка ужас – лишиться мамы, какая тонкость, в отличие от детдома, семья. Следовательно, что: или Букша дала образ ужасной России (в которой запросто уходят из жизни молодые мамы, в которой ещё не изжиты советских времён грубые заведения – детские сады), или, наоборот, Букша хотела сказать, что как ни ужасно состояние теперешней России, есть в ней те люди, которые её спасут – приёмные мамы, прикипающие ко взятым из детсадов детям так, будто они их родили.

Если вариант второй, то – как хотите – мне рассказы представляются иллюстрацией заранее знаемой идеи: еще Польска не сгинела, ще нэ вмэрла Украина и т.д., к России применённая мысль. – Доказательство? – Вон, я угадал хороший конец четвёртой главы. – С подсознательной идеей автора, передавшейся моему подсознанию, не может быть угадывания фабулы. Наоборот, я должен переживать смуту, беспокойство, ЧТО-ТО…

За первый вариант – такой факт. Совершенно случайный: сноска-перевод немецких стихов, которыми кончается 4-я глава, не была дана непосредственно в конце этой главы, а была помещена куда-то далеко на пределы видимого на экране (я читал с экрана). При всём моём относительно неплохом знании классической музыки я знал только словосочетание “прелюды и фуги Баха” (что "гоха” есть искажённое “Баха”, я догадался сразу). Поэтому я спросил поисковик: ““Кампоты гоха” как искажение “прелюды Баха””. И мне на первую позицию выдало текст Букши в журнале “Сноб”. А там хорошее про Россию не поместят. – Значит, там увидели в произведении первый вариант. Он не такой явный, как второй, хоть чернуха бросается в глаза сразу, с первых слов:

"За железнодорожной станцией Сосновая поляна начинается слабенькое осеннее утро. Едва виднеются в нем палки и ветки палисадников и дворов. Маршрутка номер триста шесть, жестяная белая коробка с фарами и без всякой рекламы, стоит заглушив двигатель – ждет пассажиров с электрички. Самый край Петербурга. Тут начинаются дома. Окна еле теплятся".

Нагнетается ж что-то нехорошее. Я потому и назвал статью соответствующе.

Даже читать не хотелось. Но. Эта вечная надежда наткнуться на такую тонкость, как следы подсознательного идеала…

И вот как же мне теперь считать: наткнулся или нет? Почему третий рассказ не имеет хорошего конца?

Пока счёт 3:1 в пользу хороших концов.

Надо что: дочитывать до конца (1), подбить итоговый счёт (2) и, если он будет в пользу хороших концов (3), счесть, что вещь не художественная, а иллюстративная (4)?

Ладно, читаем дальше.

 

Глава 5-я. Резкая разница в одежде и обуви между бедными и остальными детьми, посетителями бассейна. Мама у самого бедного убита по пьянке. Повествовательница (взрослая) подарила ему куртку (его – просто рваная). А он хорошо плавает.

Очарования точки зрения ребёнка (как в первых 4-х главах) нету.

Глава 6-я. Это, наверно, здорово неприятно – провал в памяти… Женя не помнит, как она была в детдоме. А что было до детдома тем паче не помнит. – Пробует вспомнить… Видит сон – там ещё жизнь с мамой. Разорванное сознание.

Скверное что-то, в общем. И не так ярко. Как с точки зрения ребёнка.

Кончились главы под общим названием “Детдом”. Теперь начинается “Дурдом”.

Глава 7-я. Совсем кошмар. Внутренний монолог обкурившегося. Ярко. С его точки зрения повествование. (Я не представляю, как можно дойти до возможности такое написать, если сам не был наркоманом. Неужели они описали и прочесть можно?)

Глава 8-я. С ума сошедший профессор и его дочь-аутист. Как на подбор. Точка зрения сумасшедшего, конечно, эффектна.

Такая настойчивость с негативом… Полностью выводит вещь из искусства. Ибо она становится образной публицистикой на тему, как плохо в России.

И я не по инерции, а по привычке дочитывать – дочитаю.

Глава 9-я. Иной кошмар. Уступили и дали получить права болевшей острым психозом.

Глава 10-я. Ещё один аутист.

Глава 11-я. Ну живописно она пишет, Букша:

"– Опять эта алкглчка пршла. Сккмжн ей деньги давать. Тебе все на шшею ссдтся. Скоро всь дм прйдт у тебя деньги прсть”.

Ну мило. Искусство слова. Как кратко и образно о нём писал Вейдле: немецкое blitz лучше русской молнии. Эстетическая ценность. Она и вне искусства есть. Но есть же ещё и ценность художественная – следы подсознательного идеала. А какой он подсознательный: Россия на тупиковом пути развития, и так жить нельзя? – Давно и всем известная идея.

Если б я был обычный читатель, меня б удовлетворяла эстетическая ценность вещи. Но я не такой. И не натягиваю на себя. А мне искренне скучно. Чтоб продолжать читать, мне приходится часто прерываться на что-нибудь.

Ну а в этой главе безвременная смерть хорошего человека, жена которого даже не знала, что он всю жизнь рисует – для души. От плохого окружения, наверно, он умер.

Глава 12-я. Мне скучно пересказывать… Опять около и просто сумасшедшие…

Но я дотерплю.

Начинается новая серия. Под названием “Конечная”.

Глава 13-я. Наконец, какой-то извращенец (всё его злило, и он спасался смертельной опасностью), спасши одного от смерти, почувствовал себя нормальным.

"О, эти русские!” (Boney M., Распутин).

Глава 14-я. Не фига себе! Я даже не знаю, как это безобразие пересказывать. Мат-перемат и всё такое. Да ещё такой нюанс: женщина из 4-й главы, как получила Анжелику? Запугала. Там в детдоме принято было насиловать девочек. Так в обмен за недоносительство её, женщину, поставили первой в очередь к Анжелике (ну и та согласилась идти к ней в приёмные дочки).

Надо же… Так плюнуть мне в душу…

Кончается пьяной дракой с гостьей.

Читать было уже просто противно – так натурально вжилась авторесса в пьяную героиню.

Вообще-то я раз довольно долго терпел-читал текст, представлявший собой просто абракадабру.

Глава 15-я. Агония умирающей. Плохо лечили в больнице.

Глава 16-я. Тут крутили деньги в банке, задержали плату, опоздали лекарства, получила женщина метастазы. – Вот такая чёткая причинная цепь ужаса в России. – Это мимоходом в электричке рассказывает несчастная.

В другом месте электрички – жалоба другой, на отца алкоголика, который из семьи ушёл, а теперь – корми его.

Всё это наблюдает другая, больная раком. И – вся череда озарений представляется ей никчёмной: ничего ж от рекламных достижений из-за своей эфемерности не переживёт автора.

Глава 17-я. А тут благополучие использовано как предвестие беды. Написано талантливо так, что мне аж нехорошо на душе становится, вот, от сочувствия.

Аж забыл про скуку от отсутствия художественности-по-моему.

Ну? Стрясётся беда или нет?

Не фига себе! Ребёнка в люльке поставили на подоконник при открытом окне, прилетела ворона, хотела глаза ему клевать и окровавила защитившую свекровь.

Гос-споди! Аж спину льдом облило (молодец авторесса):

"...сказала Анна Филипповна и посмотрела в окно. – Знаю я, конечно, в чем дело. Чего уж тут не знать”.

Ну, если при полном серьёзе всё время взять да и подвести под мистику… Конечно страх берёт.

Может, Букша всё-таки не социальный заказ несистемной оппозиции отрабатывает, а вдохновение её ведёт?

Что ж там будет дальше?

Так.

"…В сорок седьмом отца забрали, а нас с мамой депортировали. Вытряхнули прямо на голую землю. Мне восемь было, а брат – младенец крошечный.

Анна Филипповна взяла еще одну конфету – последнюю.

– Зима. Землянки рыть в промерзшей земле. Костер жгли, у костра спали. Местные нас не кормили – боялись, да и сами голодали. И вот как брат помер, то мы его тогда съели. Мать ела, и я ела. Вот и все”.

"Особенно высокой была детская смертность, в начале 1947 года, составлявшая до 20 % общего числа умерших. В ряде областей Украины и Черноземья были отмечены случаи каннибализма[3], в частности, на территории УССР с января по июнь 1947 года официально зарегистрировано 130 случаев людоедства и 189 случаев трупоедства” (Википедия).

У сестры моей тёщи тоже тогда младенец от голода умер в Сибири.

Глава 18-я. Про самоубийцу.

 

Я понимаю, что у меня слабая позиция, пока наука не дойдёт до умения отличать у читателя, зрителя художественного произведения активность мозга из-за восприятия подсознательного идеала автора, - отличать от любого другого подсознательного явления в мозгу восприемника. Соображения вкуса, пусть и нагруженные признаками осознаваемых следов этого идеала до тех благословенных пор останутся субъективными. Но так ли всё же ненаучными? Ведь повторяемость признаков – материальна.

Если я говорю, что для меня не оказалось в произведении ни одной недопонятности, с одной стороны, а с другой – если я у читателя успел приобрести доверие, что я честный исследователь, то почему б мне не поверить?

Да, нарушения синтаксиса создают-таки какое-то мининепонимание, но оно тут же преодолевается. С другой стороны, нарушения синтаксиса не пионерское открытие Букши, они известны, что тоже мешает чувствовать недопонятность в её повествовании. – Полное ощущение, что авторесса чётко мотивирована.

Нет, в рамках самозадания она проявила верх мастерства, изображая, особенно детей – изнутри. Это как явление артистизма. Артист – краска в руках режиссёра, но краска с инициативой, которую принято считать творческой.

Ну так и произведение Букши можно от искусства всё же не отлучить, считать его произведением не неприкладного искусства (что для общения подсознаний богом или природой создано), а прикладного, предназначенного для усиления переживания знаемого. Здесь – мысли о тупиковости пути развития России.

Есть такое (известное) выражение: энергия заблуждения. – Пусть я по мнению большинства заблуждаюсь со своими критериями, являюсь эстетическим экстремистом. Пусть. Но разве не способствует это развитию вкуса даже у несогласных?

Я б предложил произведению Букши премию не присуждать.

17 июля 2019 г.

18.07.2019
13:23

Опять очертя голову

17.07.2019
14:56

Непонятное понятное

15.07.2019
14:34

Опа. Ещё раз.

12.07.2019
10:14

Хорошо, что есть Дмитрий Быков

07.07.2019
08:22

Не красит это Некрасову

06.07.2019
10:53

А ну-ка!