05.07.2019
12:40

Грусть-тоска меня съедает

04.07.2019
14:31

Спасибо

03.07.2019
13:02

Как всё сложно!..

01.07.2019
17:51

Что-то не то.

01.07.2019
08:48

Повод для сарказма

30.06.2019
13:48

Искусство вымысла

27.06.2019
09:34

ЧТО-ТО

26.06.2019
10:18

В кои веки... или Повод прочитать нечитанное у Макса Дворжака

25.06.2019
17:57

Грубятина

Что может быть антиподом негативной вкусовщине? – Грубятина. И я, пожалуй, скорее за неё, чем за вкусовщину. Тем более что моя привычка опираться в толкованиях на текст, скорее грубятиной обзовёт мой оппонент, чем наоборот.

Мой оппонент не согласился с моим восторгом от красоты праздника выпускников в Питере: "Концерт-давка на Дворцовой и громыхание салюта в сопровождении миллиона фото-телефонов. Танцы и песни в собственном исполнении не заменит шоу устроенное за счёт (в том числе) пенсионной реформы”.

Я вспомнил про молодость и праздник песни в Каунасе. Там устроили сцену и скамейки амфитеатром в долине между холмами. Я сидел-бродил с товарищем по убиванию времени и жаловался ему, что мне не хватает громкости в репродукторах. И я одобрительно вспоминал какой-то недавний итальянский фильм, в котором меня впечатлила колоссальная громкость музыки в связи с чем-то, связанном с Муссолини, хоть фильм был не иначе как антифашистский.

Заодно я поинтересовался финансами, раз уж такой грубый поворот вопроса…

"Из бюджета города выделяется 1,8 млн рублей на праздничное оформление города, - рассказывает Серезлеев, - 17 млн рублей пойдут на организацию праздника, 16,2 млн рублей выделены на телетрансляцию. [35 млн] Все остальные траты взял на себя наш спонсор, банк "Россия"” (https://nevnov.ru/488035-iz-byudzheta-peterburga-na-alye-parusa-vydelili-34-milliona). В 2017 на ТВ – те же 16,2 млн, остальное – 33,9 млн (https://www.dp.ru/a/2017/06/23/Skolko_stojat_Alie_parusa). Ориентировочно в 2019 банк “Россия” потратил 33,9-17-1,8=15,1 млн. – Половина сравнительно с бюджетом. Но, да, 35 млн взяли из кармана налогоплательщика – его то бишь, моего оппонента. Причём не для его детей (те малые и спали). – Сурово.

Сурово начинаются и “Алые паруса”. Лонгрену, отцу Ассоли, рассказали по возвращении его из плавания, как кончились деньги у его жены (ушли на лечение после тяжёлых родов), как она у всех наодалживала, но честь не продала (Меннерс предлагал), как в ненастную ночь пошла закладывать кольцо, простудилась и умерла. – Но, хоть капитализм и человек человеку – волк, всё же только один ей деньги обещал за любовь, а остальные давали в долг, и одна выходила малютку Ассоль.

"Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать”.

Делать игрушки. Хватало, "чтобы жить в рамках умеренной экономии”.

“По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался…”.

Мой оппонент зарабатывает так много, что когда он горевал, сколько потратил, на именины сыну, то у меня – красно говоря – ум за разум полез, такая это была несусветная сумма. Но. Своему ж сыну. Не чужим выпускникам.

Жил Лонгрен отчуждённо. Так что Ассоль не знала, что такое праздник. Но она пела матросские песни.

"…дикие ревостишия. В передаче детским голосом и не везде с буквой “р” эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой”.

Праздника девочке инстинктивно хотелось.

А Лонгрен отомстил Меннерсу – не бросил тому канат с пирса, когда, в бурю, того лодку уносило в море. Его спасли на случайно проходившем мимо пароходе. Он рассказал о жестокости Лонгрена и умер.

"Если бы он [Лонгрен] кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они, — поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда”.

Отчуждение стало полным. И тень его пала и на Ассоль. – Торжество царства индивидуализма.

"Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями о б щ е с т в е н н о г о м н е н и я”.

Но, не в пример отцу, индивидуализм девочку не захлестнул: она удивлялась, чего это все так. А отец был индивидуалист странный – умеющий любить. То есть противостояние тут между серыми и ярким, исключительным. Обычная романтическая коллизия: серые, скучные bourgeois, с идеалом Пользы (по нему, пожалуй, и матери Ассоль стоило лечь разок с Меннерсом – жива осталась бы). А исключительна – ну так антиобщественна. Как и муж. Как и дочь?

Она иногда носила игрушки, сделанные отцом, в лавку в город. А отец раз ночью сделал яхту с алыми парусами. В корзине с другими несла Ассоль игрушки и эту, неведомую, и вдруг её увидела. И пустила поплавать в ручей. И тот яхту утянул. В лес. Ассоль – следом. И так до впадения ручья в море. А там яхту поймал прохожий. Эгль. Собиратель песен и легенд. Седой и необычно одетый. Он назвался девочке волшебником. И он понял, чем его поразило лицо девочки:

"Невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы”.

Как детский солипсизм: стань таким, как я хочу!

И он, сам не сочинявший, вдруг сказал в тон:

"— Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая; и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. — “Зачем вы приехали? Кого вы ищете?” — спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. — “Здравствуй, Ассоль! — скажет он. — Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство…”.

И вопрос: кто он этот Эгль? Наверно же враг этих bourgeois.

И Ассоль сказала, что она б любила этого принца, если он не дерётся.

Иное намерение пробилось, не просто мещанское и не просто романтическое.

Она рассказала отцу. Спросила, так ли будет. И тот подтвердил, надеясь, что она забудет. И она заснула от усталости. А всё слышал нищий. Попросил закурить. Лонгрен не дал – дочка на кармане с табаком спит. Он озлился, ушёл и в городе рассказал про сказку. – И стали пацаны дразнить Ассоль красными парусами. – Плоха действительность изрядно.

А вокруг была революция. Со всеми её ужасами. И они действовали на нетерпеливого Грина, как мещанский Каперн на Ассоль. Он же встретил свою будущую жену… И решил сочинить для неё сказку.

И это нечто иное, чем жить в сказке. В сказке ты просто улетаешь в прекрасную внутреннюю жизнь, с плохой действительностью ничего не делая. А сочинить – это делать иное, чем есть. Чем говорит, по крайней мере, что занимается революция: делает лучше, чем было. – И тут – зародыш другого романтизма, гражданского. Когда вокруг – много единомышленников про то, что такое хорошо.

И. Артура Грэя, восьмилетнего, не наказал отец, когда Артур замалевал на картине гвозди, торчавшие из тела Христа. И. Он сказал, что выпьет старинное вино, предназначенное быть им выпитым в раю. Рай-де в его руке. И он показал Польдишоку сияющую в темноте ладонь, на которую упал луч солнца. А сам Польдишок то и дело подходил к крану в бочке проверять, не течёт ли он, и… наслаждался. И. Он, десятилетний, ошпарил себе руку, чтоб сопережить двадцатилетней ошпарившейся Бетси. И увёл её к доктору. И только после неё показал тому свою ошпаренную руку. А узнав, что она не может выйти замуж за конюха Джима, так как нет денег обзавестись хозяйством, он разбил свою копилку и отдал ей всё, что было – около ста фунтов. И. Мама Грэя, Лилиан, прощала ему всё и была его сообщницей. И. Он стал моряком, сбежав из дома. Чтоб жить в чудесах. И он стал своим на корабле, и капитан Гоп стал его учить капитанству и "подавал ему руку и говорил: “Мы””. И он стал капитаном собственного корабля “Секрет”. Как-то не для себя, а для дела, для других.

И вот как-то он забеспокоился. "…его как бы позвал кто-то, но он забыл, кто и куда”.

Не для себя…

И он решил вроде половить рыбу с лодки с Летиком. И они куда-то поплыли. Высадились за Каперном. Развели костёр. Ели. Летика пошёл ловить, а Грэй вытянулся у костра. Заснул. Проснулся – утро. Перешёл в место по соседству – там спит девушка. Это была Ассоль.

"…ресницы спали на щеке”.

Он надел ей на палец своё кольцо… Он увидел в дымке над Каперной лицо девушки. И он с Летикой пошли туда искать трактир. И там по описанию ему рассказал сын Меннерса, что девушка – Ассоль, чиканутая на алых парусах.

Далее рассказывается, что самодельные игрушки Лонгрена перестали продаваться. Они задолжали. И мы узнаём, что она, тем не менее, не погрязала в быте. И даже ходила высматривать корабль с Алыми Парусами, "не веря, что верила, улыбкой прощая море и грустно переходя к действительности”.

Там дальше такое описание красоты внутренней жизни… - Только процитировать это можно. Но жаль обкрадывать Грина. Да и у меня сухая, узкая задача – какой романтизм у Грина: гражданский или солипсический (всё – есть порождение моих чувств).

Я противен себе в этой сухости. У меня глаза полны слезами от чтения об этой полноте жизни Ассоли среди природы. Какой солипсизм, к чёртовой матери! Изм… Ну да, зато какая красота! Как "Танцы и песни в собственном исполнении”.

"Глубокая непобедимая вера, ликуя, пенилась и шумела в ней. Она разбрасывала ее взглядом за горизонт, откуда легким шумом береговой волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полета. Тем временем море, обведенное по горизонту золотой нитью, еще спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадала вода”.

Не выдержал, но прекращу цитировать. Это кощунство.

Боже, что там делается… Всплывает в воображении корабль с Алыми Парусами.

Со мной только жалкое подобие такого же было. – Я кончил школу. Приехала тётя, врач. Она была мне как бы вместо отца. В городе был медицинский институт. И она хотела, чтоб я туда подал заявление. Специально приехала. А я и перечить её не привык, и что-то не хотелось мне в мединститут. Шли дни. Я тянул резину. Она ждала. И вот раз я проснулся перед рассветом. Тихо, никого не разбудив, оделся и удрал из дому. На реку. И там встретил восход. И понял, что я могу спокойно возвращаться. Потому что сегодня я таким тоном скажу нет мединституту, что тётя смирится. – Так и произошло. – Но как это убого я описал…

А Ассоль заснула. И поспав, проснулась. И не сразу, но заметила кольцо на пальце, "и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана”.

М!

Как не понять, почему так сладостен этот солипсический романтизм!

Но Грэй… Такое чудо ей устроить!.. – Это не солипсизм.

Но это всё невозможно читать… Столько чувств…

Неужели я это не первый раз читаю? Впечатление, что первый.

Я перестал конспектировать нынешнее чтение. Все всё знают. Но я как первый раз читаю, что “Секрет” с алыми парусами остановил крейсер. "…они просто не верят своим глазам”. С него спустили паровой катер. Узнали в чём дело. И…

"…крейсер, помедлив, ударил по горизонту могучим залпом салюта”.

Я, наверно, всё-таки никогда раньше не читал эту повесть, потому что по щекам моим полились слёзы. Дальше читать мне было трудно – слёзы, слёзы…

А потому в конце возможна и сухость. Это – произведение гражданского романтизма.

25 июня 2019 г.

23.06.2019
15:43

К годовщине смерти моей Наташи

22.06.2019
13:39

Необычная статья

21.06.2019
08:53

Догадка

20.06.2019
08:51

Авантюррра

17.06.2019
12:54

По противоположности...

15.06.2019
20:30

Глубина

14.06.2019
12:07

Ругательное слово

13.06.2019
15:00

Злость

11.06.2019
09:24

Колоссальная недодуманность

10.06.2019
16:06

Жизнелюбие

07.06.2019
10:58

Запределье