(В помощь любителю
украинской литературы)
В
сегодняшней патриотической украинской публицистике Иван Франко превознесен, как
пламенный националист, чуравшийся "москальской" культуры. Однако, более беспристрастное знакомство с
его наследием заставляет усомниться в этом.
В одном из "Тюремных сонетов" Франко мы наталкиваемся на
поразительные во всех отношениях строки:
Колись в однiм шановнiм руськiм домi
В днi юностi, в днi щастя i любовi,
Читали ми "Что делать?", i розмови
Йшли про часи будущi, невiдомi.
Посвященный читатель без труда узнает в "шановнiм руськiм домi" усадьбу Рошкевичей, где состоялась первая встреча Франко с его
возлюбленной. Чтение романа происходит в присутствии, а, может, и наедине с
той, которой поэт стремится раскрыть самые сокровенные движения своей души и
сердца, привлекая в посредники Чернышевского. "Посредничество" на
первый взгляд совершенно неожиданное. Закрепившаяся за Чернышевским репутация
рационалистического сухаря мало располагает к тому, чтобы объясняться строками
из его романа в интимные мгновения жизни, "в днi щастя i любовi".
Естественным это могло выглядеть только в устах человека, который воспринял
"Что делать?" не как игру холодного праздномыслия, но как поэзию
сердца, как продолжение собственного эмоционально-психологического
"я".
Франко как раз и был таким человеком, изначально, генетически
тяготевшим к тому мироощущению, которое демонстрируют "новые люди"
Чернышевского. В океане книжной культуры, напряженно усваиваемой и
перерабатываемой юным дрогобычским гимназистом, роман Чернышевского занял
особое место. Он как бы сформулировал внутренние ориентиры его становящейся
личности, и его стремление обратить в свою веру любимого человека, услышать в
ответных признаниях отзвук того, что наполняло его собственную душу, - естественно
и понятно.
В какой степени оправдались эти надежды?
Изучение эпистолярного и мемуарного материала, связанного с этим
эпизодом в жизни Франко, показывает, что надежды едва ли не превзошли ожидания.
Ольга Рошкевич оказалась во всех отношениях способной ученицей. Мы не склонны
разделять утверждения М. Пахоменко, будто " к героическому подвигу, к
совместной борьбе против старого мира она оказалась неспособной. И когда на ее
пути появился Владимир Озаркевич, предложивший ей руку, Рошкевич дала свое согласие"
Это не совсем так и даже совсем не так. Все обстояло значительно
сложнее, и в известном смысле Рошкевич оказалась более последовательной
читательницей "Что делать?", чем ее возлюбленный друг и духовный
учитель.
Время от времени с литературоведческих страниц раздаются предупреждения
о недопустимости слишком пристального внимания к личной жизни писателя, его
человеческим слабостям, ошибкам и грехам. Мера здесь действительно необходима.
Увы, далеко не все авторы оказываются достойны героев собственных произведений.
Но есть примеры противоположного рода, когда биография или отдельные эпизоды из
жизни писателя исполнены такой высокой нравственной силы, что сами по себе
вызывают эмоционально-эстетическое потрясение. Именно такою была любовь Ольги
Рошкевич и Ивана Франко.
Рошкевич До встречи с Франко - тихая деревенская провинциалка из
крошечного местечка, затерянного в отрогах Карпат. Кроме того, дочь
благонамеренной священнической семьи, "поповна", а в целом типичная
обитательница патриархальной окраины, какою виделась тогдашняя Галиция из
блестящих австро-венгерских столиц. Но под этой ординарной внешностью таилась
сильная и сложная натура, безотчетно противящаяся домостроевским нравам своего
окружения. Утверждать так позволяют воспоминания Михайлины Рошкевич, младшей
сестры Ольги, кстати сказать, личности тоже весьма незаурядной.
Да и вообще говоря, в этом "шановнiм руськiм домi", за его
благопристойным фасадом таилось много напряженного, противоречивого и
незаурядного. Интересной личностью был, например, отец Ольги, которому особенно
не повезло в мемуарной литературе в связи с жестоко разрушенным союзом между
Ольгой и Франко. Рошкевич-старший страстно любил своих дочерей, желал им
счастья, но не иначе, как на проторенных путях выгодного замужества. Будучи сам
"человеком свиты", лояльным подданным австро-венгерской империи, он
хорошо знал ее силу, способность мгновенно и безжалостно расправляться с
малейшим инакомыслием. И эта уверенность не замедлила подтвердиться, когда его,
достаточно сановного церковника, подвергли унизительной ревизии только за то,
что Иван Франко был некогда домашним учителем его сына. "Треба знати, - писала в связи с этим много лет спустя Михайлина Рошкевич, - що ревiзiя в тi часи - то було
щось страшне, компромитуюче". Скандал с домашним
обыском удалось замять, но симпатии Рошкевича к Ивану Франко сменились испугом
и враждебностью. А ведь до определенного момента эти симпатии были так сильны,
что Рошкевич почти соглашался на брак своей дочери с безродным селянским сыном!
Вернемся, однако, к самой Ольге. Если до встречи с Франко она являла
образец смирения и кротости, то юный
диссидент из Дрогобыча поражает ее неслыханной свободой поведения и образа
мыслей. Он обрушивает на ее девичье сознание имена европейских и русских
писателей, цитирует Гете, Золя, Тургенева, дерзко судит о религии - короче говоря,
будит в ней протестантку, бунтарку, готовую отречься от много из того, что
казалось ей незыблемым и безусловным. Еще до того, как Иван Франко и Ольга
вместе прочитали "Что делать?", они, сами того не подозревая,
буквально воспроизвели сюжетный зачин этого романа.
Как помним, Лопухов, будущий возлюбленный и муж Веры Павловны, также
появляется в ее доме в качестве домашнего учителя, а учениками в обоих случаях
оказываются младшие братья своих избранниц. Героиня "Что делать?"
также принадлежала к обеспеченному мелкобуржуазному слою и также была вначале
потрясена и испугана взглядами, которые развивал перед нею Лопухов. Можно
предположить, что Иван Франко и Ольга обратили внимание на сходство собственных
судеб с героями Чернышевского и с тем большим энтузиазмом решили рука об руку
продолжить путь, который на литературных страницах выглядел таким счастливым и
безоблачным.
Окрыленный любовью, Франко добивается поразительных жизненных успехов.
Он поступает на философский факультет Львовского университета, начинает
публиковаться, становится известной фигурой в кругах левой львовской
интеллигенции - как вдруг над его головой разражается гроза. 12 июля 1878 года
Ивана Франко арестовывают и бросают в тюрьму по обвинению в тайном
социалистическом заговоре.
Выйдя из тюрьмы, Франко обнаруживает, что он вычеркнут из общества. Он
- изгой, политический преступник, его избегают даже бывшие знакомые, не говоря
уже об университетских, издательских, просвитянских и прочих кругах львовской интеллигенции. Утверждать, что Франко пережил
эту биографическую катастрофу безболезненно, как стойкий боец, закаленный
революционер и тому подобное, было бы ложью. На какое-то время жизнь показалась
ему оконченной. И самый ужасный удар был нанесен из Лолина: Рошкевич-старший
запретил своей дочери видеться с возлюбленным и даже переписываться с ним.
Жестокая проза действительности в мгновение ока разрушила обоюдные планы на
будущее, поставила их перед проблемами, романом Чернышевского не предусмотренными.
"Внiшнiй свiт i боротьба аж надто швидко збудили нас iз щасливого
короткого сну, пригадали нам, що ми ще не в соцiалiстичнiй державi, де свобiдно
i весело, а серед теперешнiх жидiвсько-конституцiйних порядкiв"
(письмо к О. Рошкевич от 20
сентября 1878 г. - XLYIII, 110)
Сказанное не означает, однако, что Франко отказался от идей
Чернышевского, коль скоро они стали причиной его личной трагедии. Он признал
лишь то, что следовать этим идеям в насквозь мещанском верноподданническом галицийском
гетто намного труднее, чем то получалось у героев "Что делать?"
В сложившейся ситуации Ольга попыталась взять инициативу в свои руки и
обратилась к Ивану Франко с мольбой покинуть поле битвы, навсегда исчезнуть с
общественно-политического горизонта, чтобы спасти по крайней мере их любовь.
Эти мольбы терзали и без того истерзанного внутренними борениями поэта.
23-летний юноша был поставлен перед задачами неразрешимой сложности,
требовавшими, однако, незамедлительного разрешения. Написанные им в этот период
письма к Ольге наполняют сердце читателя высоким шиллеровским трепетом. Это
потрясающая исповедь раненого сердца, проклятье миру, любовный дифирамб и
политический манифест все вместе. В некоторых письмах Франко беспощаден:
"Кiлька разiв чув вiд тебе слова: покинь тоту роботу, вiддайся
менi, старайся наперед злучитися зо мною, а тодi вже побачимо, що далi робити.
Ти не зна ш, скiльки важкоi боротьби причинили менi тотi слова, i, бесперечно,
були вони причиною не одного разячого дисонансу в моiх листах, до тебе писаних.
Думка, що я для тебе мав би покинути сво переконання, видавалася менi такою
дикою, негiдною тебе i мене, що не раз бували хвилi (в тюрмi), коли я насилу
вiдганяв вiд себе твiй образ Тепер я побачив, що тi слова могли бути не
випливом егоiстичноi буржуазноi любовi, котра, крiм свого щастя, не хоче нiчого
бачити, нi знати, - а що вони радше були випливом надто великоi старанностi о
мо власне добро - я знаю се i тим сильнiше люблю тя за те. Але тим смiлiше
можу тепер сказати, що як колись ми
будемо жити разом.., а ти, примiром, почнеш знов в'язати мо переконання i
здержувати мене вiд зроблення того, що ми велить робити совiсть, то я перестану
тебе любити, покину тебе, не питаючи на жоднi побiчнi згляди" (там же).
Комментарии здесь излишни. В 23 года такое письмо
мог написать только будущий автор "Моисея".
В ответ не сложившая оружия Ольга Рошкевич начинает вырабатывать новые
планы по спасению их любви - и снова в их переписке возникает "Что
делать?". Теперь Ольга намеревается вернуться к роману как взрослая,
освободившаяся от всяких предрассудков женщина. "Фиктивный брак" -
вот что она извлекает на сей раз из катехизиса семейной морали "по
Чернышевскому". Она выйдет замуж - не по любви, но и не по буржуазному
расчету, тем более, что случай свел ее с человеком, который тоже читал
"Что делать?" и, вполне возможно, согласится разделить неслыханный по
дерзости замысел, перед которым в смущении остановились даже герои романа и
который даже его автором высказан - как гипотетическая крайность - устами
"будущего человека" Рахметова. Это идея "тройственного
союза". Третьим участником этого семейного треугольника должен стать
Владимир Озаркевич. Нужна только нравственная санкция ее кумира. Остальное она
берет на себя.
А судьба Франко сплетается в это время в социалистический союз иного
рода. После того, как он и его единомышленники вышли из тюрьмы, они, говоря
словами М. Павлика, "зiрвали раз назавжди з загальним галицькiм недоумством цiною свого життя i
становиськ, а то й свободи, найдорожчоi над усе" и оказались в положении людей, "котрим надiятися нiчого, як тiльки до смертi
спiвати пiсню "Каменярiв". На какое-то время четверо
отверженных социалистов оказываются под одной крышей. Это Иван Франко, Михаил
Павлик, Анна Павлик, Остап Терлецкий. Они начинают жить единой трудовой коммуной,
а чтобы стянуть ее неразрывными узами, Франко и Павлик предлагают Терелецкому
сочетаться официальным браком с сестрой Павлика. "Брак не по любовi, а по iдеi", - так комментирует этот семейный альянс Франко в письмах к Ольге
Рошкевич.
Но до осуществления этой затеи не доходит. Причем срабатывают на этот
раз уже не внешние, а внутренние обстоятельства жизни: разница темпераментов,
отсутствие психофизического влечения Анны и Остапа Терлецкого друг к другу,
неожиданно проснувшийся сердечный интерес Анны к самому Франко - то, что автором "Что делать?" было во
имя чистоты замысла со страниц романа изъято, облегчено, выпрямлено, в реальной
действительности оказывается непреодолимым.
В то же самое время Ольга Рошкевич переживала в далеком Лолине
тяжелейшие минуты жизни. Она оказалась под домашним арестом, отец следил за
каждым ее шагом, вскрывал все письма, приходившие из Львова, торопил ее брак с
Озаркевичем. Ольга умоляла Франко о тайном свидании и дважды его добилась.
Первый раз - в лесу под Лолином, в присутствии верной сестры Михайлины и
младшего брата, во второй - во Львове, куда Ольга, усыпив бдительность
родителя, сумела вырваться на несколько дней. Но отец непостижимым образом
дознается об обоих этих встречах, и жизнь Ольги в "шановнiм руськiм домi" превращается в ад. Тогда-то она и обратилась к своему возлюбленному
с письменной просьбой разрешить ей действовать "по-чернышевски".
Франко ответил категорическим "нет".
В этом нет никакого противоречия, а есть героический стоицизм человека,
намного опередившего свое время, но именно поэтому понявшего обреченность
социалистических экспериментов в мире, живущем по законам средневековья. Он
порвал с Ольгой (а не наоборот, как утверждают его биографы) не от недостатка,
а от переизбытка любви к той, которой желал счастья больше всего на свете, и
которую не желал видеть жертвой скандалов, неотвратимо обрушившихся бы на нее,
если бы она, став женой другого, попыталась вести себя в духе
"тройственного союза".
Одна такая попытка тем не менее состоялась. Она обернулась для Франко
очередным арестом. На обратном пути из Коломыи, где произошло их последнее
любовное свидание, Франко арестовали, бросили в тюрьму, а затем босого и
окровавленного гнали пешим этапом до Нагуевичей. Пережитое в связи с этим
нравственное потрясение было настолько сильным, что Франко в автобиографической
повести "На дне" высказал устами своего героя трагическое сомнение в
осуществимости и смысле вообще каких бы то ни было социалистических экспериментов
над человеческой действительностью:
"- А може, всi тi нашi думи, нашi змагання, нашi боi, - може, все те
оп'ять тiлько одна велика помилка, яких тисячi прошумiли досi, мов густi вiтри,
понад чоловiцтвом? Може, праця наша на нiнащо не здала? Може, ми буду мо дорогу
поза шляхом, кладемо мiсто на безлюдному островi! Може, найближче поколiння
пiде зовсiм не туди, лишить нас на боцi, як пам'ятник безплодних змагань
людських до непотрiбноi цiлi? Ах, така думка кра серце, гризе мозок! Та що ж,
i вона можлива! I на таку крайнiсть ми мусимо бути готовi, i скоро б дорога
наша показалася несхiдною з природними
законами загального розвитку, з вiчними людськими змаганнями до добра i
загального щастя, - зараз вертати !.."
Но для этого, продолжает далее Франко, нужно пройти избранный путь до
конца. Чем беспощаднее расправлялась жизнь с его социалистическими убеждениями,
тем бескомпромисснее он им следовал. И, между прочим, он не изменил им в
вопросах брака, семьи и любви. Об этом свидетельствует его неосуществленное
намерение связать судьбу с Анной Павлик, первой женщиной-социалисткой на
Галичине, сочетаться с ней браком "если не по любви, то по идее".
Жестокие реалии жизни разрушили и этот матримониальный замысел. Он оказался
невыполненным из-за элементарных житейских проблем: отсутствию крыши над
головой, мизерностью средств, необходимых для создания семейного очага.
Так драматично сложились попытки Ивана Франко осуществить в своей жизни
идеи законодателей социалистической морали. Этические конструкции
Чернышевского, столь убедительно выстроенные в его программном произведении,
роковым образом обнаруживали свою нежизнеспособность, как только сталкивались с
реальной жизненной эмпирией, и "семейный опыт" Ивана Франко одно из
многочисленных тому подтверждений.
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ