16.04.2017
17:43

Каков Щедрин-то...

15.04.2017
19:38

Продукт скуки.

05.04.2017
18:18

С историзмом наперевес.

04.04.2017
13:31

Тяжело.

03.04.2017
20:49

Надо, пожалуй, и мне отозваться.

31.03.2017
11:38

Издевательство Леонида Гиршовича?

25.03.2017
19:58

Неужели...

22.03.2017
23:57

Как проверить идеал Литвиновой.

20.03.2017
12:37

Я против Ирины Антоновой.

18.03.2017
15:41

Антиакционизм.

15.03.2017
14:31

И мои две копейки.

12.03.2017
16:44

Всё возвращается.

11.03.2017
14:48

Загадка.

Признаюсь, хотела набежать слеза, когда я прочёл в “Макаре Чудре” (1892) Горького:

"А мы смотрели. Лежала Радда, прижав к груди руку с прядью волос…”.

Столкновение ж. Пассивности и убитой сверхактивности. За сверхактивность и убитой.

И что в результате столкновения? – Идеал гармонии активности и пассивности.

И – нет загадки. Была и – нет.

И это скучно. Потому что мало. А надо ж, чтоб в каждой строке идеал гармонии реял.

Можно надумать ещё противоречий… Самые, казалось бы, свободные – цыгане. А повязаны, как путами, традициями. Жена должна подчиняться мужу, например. Отец должен отомстить Лойко Зобару убийством за убийство дочери.

Но. Это как-то не восхищает.

Даже размышлизм, что Горький, чего доброго, сам не осознавал, что его написать рассказ заставило мучение колебаний от свободы ОТ к свободе ДЛЯ.

Рада умерла за свободу от рабства мужу, семье. Феминистка этакая.

Было б жутко – подумать, что такое могло быть в зародыше замысла Горького, и что он, пряча, громоздил пафос рассказчика, Макара.

"-- Что ж, -- он [крестьянин, вообще трудящийся] родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб -- как только родился, всю жизнь раб, и все тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного”.

И ведь не ницшеанец же этот Макар. Идеал ницшеанца принципиально недостижим (он метафизичен). А цыгане – его достигли: смотрением на степь и слушанием моря. Пробуддизм это, что ли? Пассивность как идеал… Некая нирвана. Изменённое психическое состояние. И неколебимость ничем, бесчувственность:

"Не обращая внимания на то, что холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют ее, он полулежал…”.

“…не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра”.

Почти аморализм индивидуалистический:

"-- Жизнь? Иные люди? -- продолжал он, скептически выслушав мое возражение на его "Так и надо". -- Эге! А тебе что до того? Разве ты сам -- не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому”.

Не потому ль с “я”-повествователем (не отличающимся от автора) у него контра, что тот, если и не коллективист, то с идеалом гармонии (как мы уже выяснили)?

Хм. Ну вот и другое столкновение я нащупал, и оно привело меня к тому же. А что-то не воодушевляет. Может, ошибка какая-то…

(Вы, читатель, хоть и не обнаруживаете стиля потока сознания, но всё-таки именно он, по сути, перед вами: я пишу и прислушиваюсь к себе. Уже стёр отвлечение одно.)

Почему Макар красивый, если он противник “я”-повествователю? – "он полулежал в красивой, сильной позе”, “завернулся с головой в чекмень и, могуче вытянувшись на земле, умолк”.

Потому что он цельный. Что с того, что идейный враг. Зато вполне себя выражает. Если идеал – бесчувственность, то и к женщинам надо относиться соответственно.

"- Хорошо поет девка? То-то! Хотел бы, чтоб такая тебя полюбила? Нет? Хорошо! Так и надо -- не верь девкам и держись от них дальше. Девке целоваться лучше и приятней, чем мне трубку курить, а поцеловал ее -- и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать -- нельзя, и отдашь ты ей всю душу. Верно! Берегись девок!”.

Персонаж рассказа Макара, Лойко Зобар, как раз и проиллюстрировал своей судьбой отступление от морали Макара. Аморальности с иной точки зрения.

(Проповедники пробуддизма ни за что не признаются вам, что они аморальны с вашей, обычной, точки зрения.)

Ну а зачем придана аморальному такая красота речи? – ""Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и все, что кругом моря, знало его, -- удалый был малый!... "”

Автор же (и “я”-повествователь) наслаждаются такой речью.

А это – от внутренней энергии собственного отторжения от такой философии жизни. Пробуддистской. Скользить по жизни: "Он любил только коней и ничего больше, и то недолго -- поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет, тот и возьми”.

От неосознаваемого, думаю, отторжения… И от неограниченной воли, и от традиционалистского рабства. (Сперва Лойко пребывал в первой фазе, потом перешёл было во вторую, подпав под магию Радды.) И для силы отторжения обе фазы описаны красиво.

Во. Теперь весь рассказ для меня приобрёл какую-то пружинную плоть. Автор же не только наше, читателей, сокровенное мироотношение испытывает, но и своё, свой неосознаваемый идеал Гармонии, столь подходящий для назревавшей революционной, причём победной, обстановки в России. (До 1-го съезда РСДРП оставалось 6 лет, а художник же чувствует, как трава растёт. И Ленин уже 4 года, как перешёл к марксизму.)

Ну и как с актуальностью такого вот Горького для нашего времени, после ХХ века с его катастрофами, особенно на просторах России разгулявшимися, когда тут сейчас, в XXI веке, главная ценность – стабильность? Ведь говорят, что великое искусство вечно актуально… - По аналогии или по противоположности, - прибавлю я, - великое искусство вечно актуально. Такой вот Горький, теперь – по противоположности.

А оранжевые, если б могли отвлечься от слов замаравшегося об репрессии советской власти Горького, схватились бы за слова с корнем “свобод”, 2 раза применённые в рассказе. Они ж в пылу политической борьбы не способны чуять нецитируемый художественный смысл. Так мне кажется, по крайней мере.

 

Почему мне удалось так необычно взглянуть на Горького? – Потому что я знал про катарсис по Выготскому, который возникает от столкновения противочувствий. Как только я замечаю позыв к слезам при чтении, я знаю (потом, после окончания чтения), что там возможна причина не заражение, а тот самый катарсис.

Судьба теории художественности Выготского трагична. Власти (и борцы с нею) хотят от искусства пользы. Даже и от неприкладного искусства – тоже. Пусть-де воспитывает и заражает. А специфика-то неприкладного искусства – непосредственное и непринуждённое испытание сокровенного. Если быть принципиальным, придётся признать, что в таком искусстве происходит общение подсознаний автора и его восприемников. А в такой процесс извне не вмешаешься. И сам чёрт не знает, ЧТО там между двумя подсознаниями проскальзывает. Только чуткие искусствоведы знают. Но их мало. И, получается, совсем неуправляемое властью (или борцами с нею) явление. – Какой власти (или борцам с нею) это понравится, между своими говоря? – Никакой! – Вот и не используется эта теория уже 51 год с момента опубликования. Ни-где!

Я же лично думаю, что будущее человечества – коммунизм. С его лозунгом: “Каждому – по РАЗУМНЫМ потребностям!”. Он спасёт человечество от смерти из-за неограниченного материального прогресса, т.е. от капитализма. Неограниченным будет только духовное потребление. Жизнь в искусстве (автором или восприемником). В условности. В условности никакой идеал не страшен. А идеалом же только и движим художник. Как восприемник – обнаружением, каким идеалом художник был движим. Причём, по Выготскому, то – подсознательные идеалы. И станет не страшно их осознавать (с помощью чутких искусствоведов). – Вся же волнующая жизнь – в условности (разумные потребности удовлетворены машинами). – Так если я вознамерился помогать готовиться сейчас так жить, то мне страшиться теории Выготского нечего.

И я могу бесстрашно произведения искусства толковать, и искусствоведов нынешних – критиковать.

Пример первого – выше, второго – ниже.

Что если проверить каждое слово…

Про художественное произведение давно (и очень плохо, что так) говорят, что имеет оно много смыслов. Я большой враг этого взгляда. И очень мало авторитетов на моей стороне.

"Нам кажется, что... вывод о бесконечном числе смыслов художественного произведения... совершенно правильно описывает реальное состояние вещей, но не мо[же]т рассматриваться в качестве методологии интерпретации произведения. Действительно, многосмысленность произведения, неравенство его себе самому в большом времени есть факт его жизни - но факт, скорее, печальный. Он свидетельствует не столько о раскрытии новых смыслов, сколько о полном забвении старых и истинных... Обнаруживающиеся в большом времени... “смыслы”, опровергающие друг друга, не могут все быть истинными - какие-то среди них суть заблуждения...

На наш взгляд, интерпретатору вообще не следует ориентироваться на эту многосмысленность. Для него смысл произведения единствен - именно тот, который был вложен в него созидающей авторской активностью” (Бонецкая. “Образ автора” как эстетическая категория. В альманахе “Контекст·1985”. М., 1986. С. 267).

Поэтому, если кто-то напишет:

"Скрипка Ротшильда плачет – и плачет Катерина Ивановна” (Балтин. http://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/o-literature-i-literaturnoy-zhizni-2), -

то сразу надо насторожиться. Ибо приравнивать произведения художников нельзя, как и нельзя ориентироваться на многосмысленность художественного произведения.

Только извратив художественный смысл одного или другого из двух сравниваемых произведений, можно их смыслы приравнять. По Балтину это так:

"…сострадание, чей стигмат необходим для полноценного существования индивидуума, проявлено ярче всего именно у того, и у другого…” (Там же).

У Достоевского и Чехова.

Я поражён. Ибо Достоевский – это маньерист 19 столетия, а Чехов – ницшеанец, полярная противоположность маньеризму.

И я решил проверить каждое слово Балтина по крайней мере в его разделе под названием “Всех жалко…”, откуда я сделал уже две цитаты.

Итак.

1. "Чехов, как известно, не любил Достоевского”.

При упомянутой идейной противоположности нелюбовь чрезвычайно вероятна. Но. Чехов же – сама деликатность. Неужели он позволил себе?.. Я не имею в виду стилем…

"В истории русской литературы, как и в сознании читателя, Достоевский и Чехов скорее противополагаются, чем соотносятся: сдержанная краткость чеховской прозы, ее вещность и красочность, ее “объективность”, которую современники, знавшие Достоевского, быть может, в сравнении с ним и воспринимали как равнодушие и холодность, - все это очень уж резко контрастирует с поэтикой и стилем “Белых ночей”, “Преступления и наказания”, “Подростка”. Достоевский, конечно, не принял бы творческое кредо Чехова: “Литератор должен быть так же объективен, как химик”; невозможно представить себе, что слова: “В поэзии нужна страсть, нужна ваша идея, и непременно указующий перст, страстно поднятый. Безразличное же... воспроизведение действительности ничего не стоит, а главное, ничего и не значит” - могли бы принадлежать Чехову” (http://apchekhov.ru/books/item/f00/s00/z0000021/st033.shtml).

Неужели Чехов не стилем, а словами “в лоб” вне художественных произведений своих выражал свою нелюбовь к Достоевскому?

Интернет, который знает всё, говорит:

"В письмах своих тоже Антон Павлович никогда напрямую не пишет о Достоевском” (http://proshina-new.livejournal.com/175995.html).

2. "плачет Катерина Ивановна”.

При всей огромности “Преступления и наказания” проверить это в компьютерную эру сравнительно легко (память моя плохо помнит этого персонажа). Ну, что там после того, как она отправила Соню на панель.

"Катерина Ивановна, также ни слова не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись... обе... обе... да-с... а я... лежал пьяненькой-с”.

Не плачет.

Вот пришибло её вечно пьяного мужа подводой и к умирающему, в комнату, пришли все соседи:

"Катерина Ивановна пришла в исступление.

-- Хоть бы умереть-то дали спокойно! -- закричала она на всю толпу, -- что за спектакль нашли! С папиросами! Кхе-кхе-кхе! В шляпах войдите еще!.. И то в шляпе один... Вон! К мертвому телу хоть уважение имейте!”.

Не плачет.

"Не узнав Раскольникова, он беспокойно начал обводить глазами. Катерина Ивановна смотрела на него грустным, но строгим взглядом, а из глаз ее текли слезы”.

Плачет.

“Он умер у нее в руках.

-- Добился своего! -- крикнула Катерина Ивановна, увидав труп мужа, -- ну, что теперь делать! Чем я похороню его! А чем их-то, их-то завтра чем накормлю?”.

Не плачет.

"-- Случилось мне вчера, мимоходом, перекинуть слова два с несчастною Катериной Ивановной. Двух слов достаточно было узнать, что она находится в состоянии -- противоестественном, если только можно так выразиться...”.

Не плачет.

А вот на поминках, расфантазировавшись, что пенсию дадут за мужа, и она дело откроет, стала:

"с одушевлением говорить о несомненных способностях Софьи Семеновны служить ей помощницей, "о ее кротости, терпении, самоотвержении, благородстве и образовании", причем потрепала Соню по щечке и, привстав, горячо два раза ее поцеловала. Соня вспыхнула, а Катерина Ивановна вдруг расплакалась”.

Плачет.

Но не этот случай имел в виду Балтин, наверное. И верней всё же про неё сказать: в исступлении. А не плачет.

3. "Скрипка Ротшильда плачет…”.

Она – текстово, так сказать – да, плачет. "…слушатели плачут”. Но то музыка бессмертия!

"Всё на этом свете пропадало и будет пропадать! Яков вышел из избы и сел у порога, прижимая к груди скрипку. Думая о пропащей, убыточной жизни, он заиграл, сам не зная что, но вышло жалобно и трогательно, и слезы потекли у него по щекам. И чем крепче он думал, тем печальнее пела скрипка”.

Да, применены минорные слова, но музыка-то – протеста против ТАКОЙ жизни, пропадающей. А раз протест, значит есть, по крайней мере мыслимо иномирие. Пусть и недостижимое. Да даже и как-то достижимое, раз сочинённая Яковом музыка обрела бессмертие. Пусть и без имени автора.

То есть нельзя в обычном смысле применять слова: "Скрипка Ротшильда плачет…”.

Что-то всё неправду пишет Балтин…

4. "Слезинка ребёнка переходит в массу чеховских строк, и они обжигают острой болью – за всех несчастных, пьющих, неудачливых”.

Неправда. Потому что слезинок, по Достоевскому, вообще не будет в сверхбудущем, а чеховские строки дают немедленно актуальную бесконечность.

Знаете что такое потенциальная бесконечность? – Это бесконечная нуда типа “всегда можно сделать ещё один шаг”. – А что такое актуальная бесконечность, знаете? – Это отношение к бесконечности как к обычному числу. Числа можно складывать. И бесконечности – можно. – Не верите? – Это потому что вы теоремы Кантора не читали. Это потому что вам счастье творчества не удалось пережить (как это удалось чеховскому Якову Иванову перед смертью). Но зато вам точно хоть раз да привелось пережить радость сотворчества, как те "…слушатели плачут”. Так что верьте. Эти слёзы не ровня слезинке ребёнка, которого травили собаками, по Достоевскому.

5. "И вчитываясь, порой вгрызаясь в тяжёлую, густую, переогромленную прозу Достоевского, и впитывая аромат тончайших чеховских фраз, ощущаешь, как близки они – русские гении – этой бездной сострадания друг другу”.

Неправда. В силу всего, что написано выше. Но всё словами можно повывернуть наизнанку.

И с искусством так можно будет пишущим о нём поступать до тех пор, пока в гуманитарную сферу не вернётся для практического использования “Психология искусства” Выготского. Впрочем, я не знаю, была ли она хоть кем-то хоть раз использована. Нашёлся ли кто-то, кто заметил, какой вывод можно сделать из этой книги. А именно: что художественный смыл – нецитируем!

2 декабря 2016 г.

09.03.2017
12:13

Как понимать непонимаемое.

01.03.2017
12:00

Я в восторге.

26.02.2017
21:59

Антигомбрих 1.

20.02.2017
15:01

2-я премия "Большой книги" 2016 года.

06.02.2017
14:44

Безнадёжно?

05.02.2017
22:45

Оно?

03.02.2017
16:02

Опять.