13.06.2016
10:04

Победа в поражении.

10.06.2016
14:43

"Фэ" креативному классу.

03.06.2016
16:35

Кто он, Питер Брук?

30.05.2016
14:04

Про Алексея Курганова.

28.05.2016
13:02

Ещё одна авантюра.

23.05.2016
16:43

Повторяемость идеостилей в веках.

21.05.2016
17:51

Нарываюсь...

20.05.2016
13:28

Про "Белеет парус одинокий".

16.05.2016
12:45

Торжество идеи значимости подсознательного.

13.05.2016
12:21

Опять хитрящий Говоружин.

12.05.2016
10:19

Замилова.

06.05.2016
21:02

Прокоммунист Никонов и антикоммунист Хрущёв.

01.05.2016
16:21

Казала Настя: "Як вдасться..."

Ну, Боже правый, выручай! Это ж Ты на меня, атеиста, нагоняешь озарения?.. – Давай, про “Настю” (1993) Данелия озаряй.

Впрочем, я буду заниматься подгонкой под идеал Данелия, который, судя по “Я шагаю по Москве” (см. тут), – ницшеанство.

То есть кино должно выражать ненависть ко всему-всему на этом свете.

Правда, в “Я шагаю…” не осмеивалась красота (а она – всё же посюсторонняя). А в “Насте” я что-то сомневаюсь, что не осмеивается красота.

Но ненависть – это у меня от головы, от задания подогнать. А можно ли эту ненависть заметить? Особенно – к идеализму и около (к материализму ненависть очевидна).

Первое подозрение – ненависть к чувству долга.

Начинается фильм (при первых титрах) каплями-звуками какой-то легкомысленной мелодии. Это, наверно, то, что есть хорошо. И прерывается это какое-то естественное капание резким искусственным звуком будильника.

Затем – тоскливая музыка, под которую Настя бежит к остановке автобуса, как оказывается. Музыка – непричастна к окружающему городскому пейзажу.

Затем – ненависть к коллективизму в сцене, как Настя садится утром в автобус. Автобус – переполненный. Тем не менее на остановке в него должны сесть (я не поленился посчитать) больше дюжины человек на все три двери. Что уже вряд ли хорошо. Настя отталкивает крайнего к ближайшей двери. Он, нисколько не возмущаясь (женщина всё-таки), впихивает её и себя в уже закрывающуюся дверь. Всё – для персонажей – нормально. А непричастная к окружающему музыка – усиливается. – Данелия против коллективизма. Объектив отстал от уезжающего автобуса и переходит на величавую панораму набережной с Белым Домом на другом берегу Москвы-реки. – Красота…

Затем – мимолётная ненависть к этой очаровательной привычке москвичей читать в общественном транспорте. В любой тесноте и неудобстве!.. – А это уже (норма-теснота-неудобство) – отвращение (щекой придерживает Настя не хотящую улечься перевёрнутую страницу книги – руку уже не поднять) к общественно ценным инстинктам этих людей. – Режиссёрская дистанция – чувствуется.

М-да. Я б, конечно, ничего этого не заметил, не имей я идеи, что Данелия – ницшеанец. Он – над Добром и Злом. Он только отличается, от обычных, которые больше акцентируют своё положение над Злом, чем над Добром, и потому позволяют Злу свирепствовать, отчего – в свою очередь – ницшеанство часто кажется просто апологетом Зла. В “Насте” же свирепствует Добро, и Данелия кажется добрым. И у меня лично (идеалиста преизрядного) неизменно при смотрении этого фильма слёзы набегают на глаза, и я чувствую счастье, что торжествует Справедливость. Но, - теперь я понимаю, - это самообман. Меня слишком пронимает тот провал, в какой погрузилась страна с перестройкой и реставрацией капитализма. Мне до сих пор иногда снятся кошмары на тему, что я вот-вот лишусь работы, или как я заискиваю, чтоб её не лишиться. (Мне лично фантастически повезло: я не только до 96-го работал инженером, но и невыплат зарплаты почти миновал. Однако всё равно очень страшно вспоминать, как раз, когда весь сектор ушёл в месячный отпуск, я ходил искать другую работу и нарывался на отказы.)

А Данелия издевается над лишёнными предпринимательской жилки совками. Какая тёплая атмосфера в этом маленьком магазине канцтоваров… В нём (сделано так) нечего продавать, тем не менее там работают три продавщицы и директор. И очень хорошо относятся друг другу. Тогда как должны б грызться. (Я вспоминаю, как я раз – работы всё равно нет – не сказавшись никому пошёл в кино. А все ж сидят на своих местах и делают вид, что работают, что-то там дочерчивают прежнее. Так как они на меня окрысились, когда на вопрос, где я пропадал, я ответил, что в кино ходил. Их уязвляло, что я, будучи квалифицированнее их, не боюсь, что буду уволен раньше их.) А в этом данелиевом магазинчике ещё цветёт солидарность нетудящихся трудящихся. Ну где уж там директору крутиться-придумывать, чем бы торговать, когда он ждёт с минуты на минуту переворота, свергающего капитализм. А за окном БТРы – это просто солдаты в баню едут. Ну? Это ли не издевательство над Добром, которое всего лишь умеет не казаться издевательством.

Почему Данелии удаётся так прятаться? – Потому что настолько всем больно видеть на экране тот всесторонний крах, который все пережили лично, что им, всем, не до режиссёрских насмешек над этим горем. Так я это объясняю.

Даже то, что по воле Данелия оказалось дефицитом: тетрадки, чернила, карандаши, циркули, - есть издевательство Данелия. Он издевается над таким дефицитом, на который всем плевать (и потому всем плевать на издевательство режиссёра). А было-то что?

"Но поскольку чудес на свете не бывает и продовольствие из воздуха в течение недели возникнуть не может, естественно, возникал вопрос: где это продовольствие находилось до того, как было выброшено на прилавки по баснословным, грабительским ценам?! (В связи с этим трудно не согласиться с А. Илларионовым, твердо уверенным в том, что Гайдар Россию от голода не спасал, поскольку его не было, а было искусственное создание дефицита продовольствия накануне начала либеральных реформ. Кем и с какой целью был создан этот дефицит – другой вопрос, ответ на который могли бы дать, если бы имели такую цель, компетентные органы. Но поскольку такой цели перед ними власть имущие не ставили, ответа на этот принципиально важный вопрос народ России, видимо, получит еще не скоро.)” (https://kprf.ru/rus_soc/77358.html).

Данелия, то есть, поиздевался над правительственным Злом, но – незаметно, что над правительственным Злом. Гораздо заметнее, когда над тем или другим предпринимателем. Урода Крамарова, например, взял для изображения какого-то олигарха (причём этот Крамаров, видно не случайно, назначен играть одного из воров, внаглую, среди бела дня и не стесняясь свидетелей обворовывающего некую квартиру). Но и не без артистического шика он, Данелия. Например, любимца публики Гусмана заставил играть до уморительности отвратительного циника от культуры.

Но то (над, так сказать, материализмом издевательство) – в будущем. А пока – издевательство над добрыми отношениями (ну почему б не отпустить директору Настю с работы: у её мамы сердечный приступ, т.к. у неё, дворничихи, украли шланг). И музыка отчуждения превращается в издевательство Данелия над собственными издевательствами: играет музыку эту, оказывается, кто-то на контрабасе, что размещён на корме буксира, плывущего по Москве-реке. – Человек обслуживает уличных прохожих так, что никто не может бросить ему денежку за игру. Бессребреник. В такое лихолетье. – Просто супериздевка над Добром!

Эта картинка – с контрабасом на Москве-реке и с титрами об актёрах – оказывается видом из окна Настиной квартиры. И Настя говорит с больной мамой:

"- Ма, давай не будем об этом.

- Что ж, по-твоему и счастливых семей нет.

- Есть: одна на тыщу.

- Вот и у тебя будет такая”.

Как в той песне: Если я тебя придумала, Стань таким, как я хочу.

Но оттого, что осмеянный Данелия-контрабас больше не звучит, не значит, что режиссёрское отчуждение от этих прекраснодушных людей исчезло.

Данелия дал чудо. И Добро восторжествовало в картине. И глаза мои опять увлажнились. А режиссёр, наверно, – тихонько посмеялся над одураченными. Умеют некоторые люди заставить поверить в самое невероятное. Я после первого просмотра, помню, остался в какой-то вполне идиотской уверенности, что я не заметил, что Настю-дурнушку и Настю-красавицу играют разные актрисы. А ведь просто Данелия проакцентировано то психологическое свойство, что образ знакомого человека идентифицируется как один и тот же человек при довольно значимых отклонениях его внешнего вида. Ставили опыт такой. Давали (не объявляя) всё более и более искажающие очки испытуемому, предъявляя ему потом на короткое время фотографии разных людей, один из которых был испытуемому знаком. Именно этот при больших деформациях оставался всё так же знакомым.

Мой самообман, возможно, произошёл оттого, что у самого Данелия (ницшеанец же тоже идеалист, только индивидуалист, а не коллективист) была огромная симпатия к осмеиваемым идеалистам в его фильме.

И ещё его вело вдохновение образно выражать всё же это ницшеанское иномирие. С его Апричинностью, например.

"Оля [сестра Саши]): Знаете, Настя, до 13 лет я была гадким утёнком. А когда я поняла, что могу кому-то нравиться, потеряла к этому всякий интерес и стала синим чулком”.

Не удержался Данелия всё время прятаться. Пусть и с самоиронией, но выдал “почти в лоб” (т.е. образно) свой идеал.

Или это нарушение колдуньей своего зарока удовлетворить только два желания Насти (одно – стать красивой, второе – стать прежней): она вдруг, бац, ещё и счастливой Настю сделала (такой парень хороший ту полюбил).

Или эта вожделенная для ницшеанца близость к смерти (Саша ж всё же рискует жизнью, мол, прыгая с моста; ну мало ли, что в том месте обычно, невидимая с тротуара, висела строительная люлька). Этак, не глядя, есть ли она, прыгать с моста… раз… другой…

Здорово симпатично оно – так шутя поданное ницшеанство.

1 мая 2016 г.

30.04.2016
12:45

Против безвкусицы.

28.04.2016
16:02

Говорухин, наконец...

23.04.2016
14:01

Анти-Гамлет.

22.04.2016
10:40

Бунин-реалист.

17.04.2016
16:27

Бунин-толстовец.

14.04.2016
17:08

Страдания по истине.

13.04.2016
15:06

Кранах Старший.