09.02.2022
23:05

Я охаял Шостаковича в опере «Нос» и не жалею

06.02.2022
14:54

Ну-с, дай бог, удачи выразиться понятно…

06.02.2022
14:52

Ну-с, дай бог, удачи выразиться понятно…

03.02.2022
19:10

Что-то не идёт из головы Андрей Хржановский

02.02.2022
19:17

Я, пожалуй, обидел кинорежиссёра Хржановского

01.02.2022
18:46

Чиканутый?

31.01.2022
10:49

А на самом деле…

29.01.2022
19:41

Мистика какая-то…

28.01.2022
12:45

Как я столкнулся с научной – ну как назвать? – подлостью

26.01.2022
13:31

Оскал

24.01.2022
11:41

Всюду врут?

17.01.2022
16:36

Опять мрак-Захаров

16.01.2022
22:10

Чего Маяковский так злится на пустом, казалось бы, месте?

15.01.2022
22:09

Провал Есенина

Так. Я только что прочёл статью 1924 года про ничтожество Есенина. Автор неоспоримый авторитет – Тынянов. А я так Есенина хвалил… Тут.

Как спасаться?

Тынянов пишет, что уж 3 года, как поэзия скисла. Так, может, хоть до 1921 у Есенина было что-то толковое, символистское, пусть и заимствованное?

"Силен он был эмоциональным тоном своей лирики. Наивная, исконная и потому необычайно живучая стиховая эмоция — вот на что опирается Есенин. Все поэтическое дело Есенина — это непрерывное искание украшений для этой голой эмоции. Сначала церковнославянизмы, старательно выдержанный деревенский налет и столь же традиционный “мужицкий Христос”” (http://www.philologos.narod.ru/tynyanov/pilk/ist18.htm#_w13).

Ну-ка проверим по стихам из моего опуса. Первый – 1911 года, “Хороша была Танюша, краше не было в селе…

Ну да, полно деревенского налёта: "в селе”, “сарафан”, “У оврага за плетнями”, “ввечеру”, “Ты прощай ли”, “женюся”, “схолодела”, “пришла тебе сказаться” и т.д. Церковнославянизмы: "лик”, “на челе”.

"Искусство, опирающееся на эту сильную, исконную эмоцию, всегда тесно связано с личностью. Читатель за словом видит человека, за стиховой интонацией угадывает “личную”” (Там же).

Самоцитата:

"А дело в том, что Анна Сардановская ему 15-ти- или сколько там –летнему изменила. Да и он хорош: с подругой Анны загулял, вскоре (в 1913-м) ещё на одной Анне женился, сослуживице… И вот его не устраивает фундаментальнейшее устройство мира: наличие греха”.

Ну такой. Сверхчувствительный.

Символизм ему потому пришёлся в пору, что учитывал грех – по пословице: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься.

"Литературная, стиховая личность Есенина раздулась до пределов иллюзии. Читатель относится к его стихам как к документам, как к письму, полученному по почте от Есенина. Это, конечно, сильно и нужно. Но это и опасно. Может произойти распад, разделение — литературная личность выпадет из стихов, будет жить помимо них; а покинутые стихи окажутся бедными. Литературная личность Есенина — от “светлого инока” в клюевской скуфейке до “похабника и скандалиста” “Кабацкой Москвы” — глубоко литературна. Его личность — почти заимствование, — порою кажется, что это необычайно схематизированный, ухудшенный Блок, пародированный Пушкин; даже собачонка у деревенских ворот лает на Есенина по-байроновски. И все же эта личность, связанная с эмоцией, была достаточно убедительна для того, чтобы заслонить стихи, для того, чтобы вырасти в своеобразный внесловесный литературный факт” (Там же).

Возвращениие на родину

Я посетил родимые места, Ту сельщину, Где жил мальчишкой, Где каланчой с березовою вышкой Взметнулась колокольня без креста. . Как много изменилось там, В их бедном, неприглядном быте. Какое множество открытий За мною следовало по пятам. . Отцовский дом Не мог я распознать: Приметный клен уж под окном не машет, И на крылечке не сидит уж мать, Кормя цыплят крупитчатою кашей. . Стара, должно быть, стала… Да, стара. Я с грустью озираюсь на окрестность: Какая незнакомая мне местность! Одна, как прежняя, белеется гора, Да у горы Высокий серый камень. . Здесь кладбище! Подгнившие кресты, Как будто в рукопашной мертвецы, Застыли с распростертыми руками. По тропке, опершись на подожок, Идет старик, сметая пыль с бурьяна. “Прохожий! Укажи, дружок, Где тут живет Есенина Татьяна?” . “Татьяна… Гм… Да вон за той избой. А ты ей что? Сродни? Аль, может, сын пропащий?” . “Да, сын. Но что, старик, с тобой? Скажи мне, Отчего ты так глядишь скорбяще?” . “Добро, мой внук, Добро, что не узнал ты деда!..” “Ах, дедушка, ужели это ты?” И полилась печальная беседа Слезами теплыми на пыльные цветы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . “Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать… А мне уж девяносто… Скоро в гроб. Давно пора бы было воротиться”. Он говорит, а сам все морщит лоб. “Да!.. Время!.. Ты не коммунист?” “Нет!..” “А сестры стали комсомолки. Такая гадость! Просто удавись! Вчера иконы выбросили с полки, На церкви комиссар снял крест. Теперь и богу негде помолиться. Уж я хожу украдкой нынче в лес, Молюсь осинам… Может, пригодится… . Пойдем домой — Ты все увидишь сам”. И мы идем, топча межой кукольни. Я улыбаюсь пашням и лесам, А дед с тоской глядит на колокольню. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . “Здорово, мать! Здорово!” — И я опять тяну к глазам платок. Тут разрыдаться может и корова, Глядя на этот бедный уголок. На стенке календарный Ленин. Здесь жизнь сестер, Сестер, а не моя, — Но все ж готов упасть я на колени, Увидев вас, любимые края. . Пришли соседи… Женщина с ребенком. Уже никто меня не узнает. По-байроновски наша собачонка Меня встречала с лаем у ворот. . Ах, милый край! Не тот ты стал, Не тот. Да уж и я, конечно, стал не прежний. Чем мать и дед грустней и безнадежней, Тем веселей сестры смеется рот. . Конечно, мне и Ленин не икона, Я знаю мир… Люблю мою семью… Но отчего-то все-таки с поклоном Сажусь на деревянную скамью. . “Ну, говори, сестра!” . И вот сестра разводит, Раскрыв, как Библию, пузатый “Капитал”, О Марксе, Энгельсе… Ни при какой погоде Я этих книг, конечно, не читал. . И мне смешно, Как шустрая девчонка Меня во всем за шиворот берет… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . По-байроновски наша собачонка Меня встречала с лаем у ворот. 1924 г.

Вспомните, как плакал Егор Прокудин в “Калине красной”, посетив, не сказавшись, кто он, слепую мать через десятки лет полного её безвестия о нём… Конечно, жаль этого заплутавшего в жизни человека, Есенина, почти в таком же положении. Не узнал деда… дом… местность… младшая сестра за шиворот берёт… Соседи его не узнали…

А почему собака связана с Байроном? От противного. Байрон презирал людей за их плохие качества и, в пику, написал на памятнике своей собаке: ""Здесь погребены останки того, Кто обладал Красотой без Тщеславия. Силой без наглости. Храбростью без Жестокости. И всеми Добродетелями Человека без его Пороков… ”” (https://otvet.mail.ru/question/44548254). Так облаивающая незнакомца собака мерещится виновнику того, что его не узнают, лающей приветливо из-за узнавания.

Я не так востёр, чтоб усечь литературность, кроме этого двойного "По-байроновски” и кроме этих украшений в виде деревенского налета и традиционной веры, не сломленной большевиками (что можно не цитировать – очевидно). Тынянов приходит на помощь. Пушкин: …Вновь я посетил / Тот уголок земли… – Есенин: "Я посетил родимые места”. – Опять литературность.

"Но может быть, и это не так плохо? Может быть, это нужные банальности? Эмоциональный поэт 22 ведь имеет право на банальность. Слова захватанные, именно потому что захватаны, потому что стали ежеминутными, необычайно сильно действуют. Отсюда — притягательная сила цыганщины. Отсюда — банальности Полонского, Анненского, Случевского, апухтинское завыванье у Блока. Но в том-то и дело, что, желая выровнять лирику по линии простой, исконной эмоции, Есенин на деле переводит ее на досадные и совсем не простые традиции. Есть досадные традиции — стертые. (Так стерт для нас сейчас — как традиция — и Блок.) Есть общие места, которые никак не могут стать на место стихов, есть стихи, которые стали “стихами вообще” и перестали быть стихами в частности. Досаден (был и есть) Розенгейм (а ведь его когда-то путали с Лермонтовым); досадна и традиция Розенгейма — стиховая плоскость. А Есенин идет именно к стихам вообще:

И полилась печальная беседа

Слезами теплыми на пыльные листы.

Эта банальность слишком эпична, слишком обстоятельна <…> Здесь интонация лжет, здесь нет “обращения” ни к кому, а есть застывшая стиховая интонация вообще. Это — отход на плоскость “стиха вообще” (на деле — на уплощенный стих конца XIX века). Резонанс обманул Есенина. Его стихи — стихи для легкого чтения, но они в большой мере перестают быть стихами” (Там же).

Тынянов знал, что писал (про конец XIX века):

"Русский футуризм был отрывом от срединной стиховой культуры XIX века. Он в своей жестокой борьбе, в своих завоеваниях сродни XVIII веку, подает ему руку через голову XIX века. Хлебников сродни Ломоносову. Маяковский сродни Державину. Геологические сдвиги XVIII века ближе к нам, чем спокойная эволюция XIX века” (Там же).

Я б в прикладном искусстве позднего Есенина все же оставил бы: заражает в общем-то знаемыми эмоциями (покаяния).

Из-за того, что это искусство прикладное, оно и популярное.

18 декабря 2021 г.

14.01.2022
14:34

Майя Лин

13.01.2022
22:44

Зависть

12.01.2022
20:56

Попробовать, что ли…

10.01.2022
22:17

Про почти никем не виденный спектакль

09.01.2022
20:01

Совесть скребёт

08.01.2022
14:50

Как я лично, не сходя со стула, поймал Хрущёва на вранье о сталинских пытках