Русский переплет - литературный интернет-журнал

Радостность┘ не в явлениях, а за явлениями.

Ф. Ницше

Тот факт, что мою ╚Чудную чеховиану╩ не приняли в двух журналах, засел во мне укором, и я стал искать единомышленников в Интернете: кто ещё дошёл до ницшеанства Чехова. И наткнулся на такое:

╚┘доклад трактовал описание морского заката после ╚похорон╩ Гусева как дионисийский мотив Ницше╩ (Бесолова. Рядовой Гусев по ту сторону добра и зла ═http://conf.stavsu.ru/conf.asp?ReportId=986).

╚Гусев╩ (1890 http://feb-web.ru/feb/chekhov/texts/sp0/sp7/sp7-327-.htm). В лазарете судна, идущего с Дальнего Востока в Одессу, пятеро рядовых солдат и матросов (среди них Гусев, весь рассказ дан от него, ╚╚в тоне и духе╩, - утверждает Бесолова, - малограмотного крестьянского парня, за время службы никоим образом не откорректировавшего собственный образ мира╩). И ещё там Павел Иваныч неизвестного звания. Жарко, нудно. Атмосфера гнетущая. Мрут: один, второй, третий┘ И в конце - феноменальный закат солнца.

Жаль, доклад мне не доступен, только отрицательная реакция Бесоловой на него есть.

Вы можете её прочесть сами. А я предоствлю свою замену недоступного мне и вам, читатель, чьего-то доклада.

Курсивом без ссылок я буду давать цитаты из Бесоловой. Но считать буду, что вы её прочли: её сообщение очень короткое и деловое.

Поверим ей, что Гусев малограмотный. Хоть он и умеет писать: ╚Я домой не написал┘ ≈ вздыхает Гусев. ≈ Помру, и не узнают╩. Но тон ли персонажа звучит над водой, когда под водой, понимай, труп его ест акула? Вот в таких словах: ╚триумфальную арку╩, ╚льва╩, ╚нежно-сиреневым╩, ╚великолепное, очаровательное╩, ╚страстные╩. Видел ли льва в своей жизни Гусев? Триумфальную арку? А остальные из перечисленных слов, если и мог понять √ русские всё же, √ то произнёс ли хоть раз в жизни?.. (Есть, правда, есть одно место до смерти Гусева, когда на рейде возле какого-то китайского порта корабль стоял: ╚На прозрачной, нежно-бирюзовой воде┘╩ Но давайте будем считать это исключением.)

Да, это Гусева слова: ╚┘хочешь ≈ книжки читай╩. Читая книжки, мало ли на какие слова мог Гусев напороться. Но смел ли он, денщик, отрывать поручика от черчения карт, вообще входить к нему в комнату без вызова и зачем? √ чтоб спросить, что значит триумфальная арка?

- Не его это тон, а авторский. Контртон. Автор против наступившего безразличия Гусева. Что ж он так рабски, покорно, скучно уходит? Радоваться надо смерти, смерти-единобытию:

╚А наверху в это время, в той стороне, где заходит солнце, скучиваются облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы┘ Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой средины неба; немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый┘ Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно╩.

Какие позитивные слова применены для успокаивающих полуснов-снов-бредов Гусева? √ ╚Рисуется ему громадный пруд, занесенный снегом...╩, - очень же жарко в лазарете, - ╚сынишка Ванька╩, ╚девчонка Акулька╩, ╚Ванька смеется╩, ╚рад, что повидал родных╩, ╚Радость захватывает у него дыхание, бегает мурашками по телу, дрожит в пальцах╩. Последнее предложение довольно тонкие переживания передаёт. Но всё-таки тут не триумфальная арка.

Ещё: ╚Опять рисуется Гусеву большой пруд, завод, деревня... Опять едут сани, опять Ванька смеется, а Акулька-дура распахнула шубу и выставила ноги: глядите мол, люди добрые, у меня не такие валенки, как у Ваньки, а новые╩. И дальше в таком же роде, довольно сниженном. Самое нематериальное √ вот: ╚Он дремлет, и кажется ему, что вся природа находится в дремоте. Время бежит быстро╩.

Есть, впрочем, и ╚наслаждение╩. Даже два раза. Но не сравнить же с ╚очаровательное╩. √ Всё - ╚в тоне и духе╩.

Вот есть в некой ╚Библиографии работ о Чехове╩ такая позиция: ╚Комаров, С. А. ╚Рождение трагедии╩ Ф. Ницше как один из источников мифопоэтики комедии А. П.Чехова ╚Чайка╩ // Вестн. Тюмен. гос. ун-та. √ Тюмень, 2000. √ ╧ 4. √ С. 34-40╩ (http://chekhoviana.narod.ru/Vest_11.htm). А ╚Чайка╩ позже ╚Гусева╩ написана.

Так что если Чехов освоение этого произведения Ницше произвёл ╚Гусевым╩? Как бы пересказал своими словами. Нет, правда. Очень похоже.

Ницше там пишет, сначала о недоброте греческих богов: ╚Тот, кто подходит к этим олимпийцам с другой религией в сердце [наверно, с христианской] и думает найти у них нравственную высоту, даже святость, бестелесное одухотворение, исполненные милосердия взоры, ≈ тот неизбежно и скоро с недовольством и разочарованием отвернётся от них. Здесь ничто не напоминает об аскезе, духовности и долге; здесь всё говорит нам лишь о роскошном, даже торжествующем существовании, в котором всё наличное обожествляется, безотносительно к тому ≈ добро оно или зло. И зритель, глубоко поражённый, остановится перед этим фантастическим преизбытком жизни╩. Соответственно и у Чехова вначале вводится мифологичность сознания Гусева:

╚Положим, что рыба величиной с гору и что спина у нее твердая, как у осетра; также положим, что там, где конец света, стоят толстые каменные стены, а к стенам прикованы злые ветры...╩.

Тоже ╚наличное обожествляется╩, тоже нет того, чтобы боги были добрые:

╚┘судно, когда они шли, на рыбину наехало и днище себе проломило╩; ╚Ветер с цепи сорвался╩.

А что не сталкивается, как у Ницше, это с христианством, а соединено (╚Так крещеные говорят╩) √ не беда. Известно ж, что у русских произошло наслоение христианства на язычество, зачастую формальное и не затронувшее языческую глубину русской души.

Затем Ницше переходит к глубине души древнего грека: сперва в Древней Греции господствовало аполлоническое искусство, сновидческое: ╚Грек знал и ощущал страхи и ужасы существования: чтобы иметь вообще возможность жить, он вынужден был заслонить себя от них блестящим порождением грёз ≈ олимпийцами╩. Страхи и ужасы √ от того, что в мире есть Зло. Соответствуют олимпийцам и греки: ╚боги оправдывают человеческую жизнь, сами живя этой жизнью, ≈ единственная удовлетворительная теодицея!╩. (Теодицея √ оправдание божественного управления вопреки наличию мирового зла.) У Чехова ответно злым ветрам зол по жизни и Гусев. Побил четырёх китайцев только за то, что те вошли во двор, дрова носили. Хочется ему драться и в болезни сейчас: ╚╚Вот этого жирного по шее бы смазать...╩ ≈ думает Гусев, глядя на толстого китайца и зевая╩. И лошадь бы на палубе побил, если б силы были (за то, что огрызнулась в недоверии √ злы же все √ к нему): ╚Гусев протягивает руку, чтобы приласкать ее, но она мотнула головой, оскалила зубы и хочет укусить его за рукав.

≈ Прроклятая... ≈ сердится Гусев╩.

╚Аполлон преодолевает страдание индивида лучезарным прославлением вечности явления, здесь красота одерживает победу над присущим жизни страданием, скорбь в некотором смысле избирается прочь из черт природы╩.

И в снах больного Гусева тоже превалирует позитив. Он и умирает во сне.

Другой ╚бессмысленный человек╩ (так обозвал Гусева образованный Павел Иваныч), больной солдат умирает буквально во время игры в карты √ тоже род сновидческого аполлонизма:

╚Вдруг с солдатом-картежником делается что-то странное... Он называет черви бубнами, путается в счете и роняет карты, потом испуганно и глупо улыбается и обводит всех глазами.

≈ Я сейчас, братцы... ≈ говорит он и ложится на пол.

Все в недоумении. Его окликают, он не отзывается╩.

До последней секунды утешался в своём приятии злого мира.

Не известно, как умер Павел Иваныч, зло мира не принимавший. Похоже, не благими снами он утешался, а тем, что ╚полегчало╩ перед смертью: смог лежать, чего не мог раньше √ задыхался. Этот выходец ╚из духовного звания╩, атеист, только материальным удовлетворялся, а если чем духовным, то тем, что он ╚воплощенный протест╩.

Во след отвергаемому ницшевскому сократическому оптимизму Чехов вывел этого неунимающегося рационалиста Павла Иваныча (как Гоголь в ╚Мёртвых душах╩ своего деятельного Павла Ивановича, тоже неодобряемого за рационализм).

Но Гоголь выступал за христианское самоограничение (чуждое Ницше). А Чехов что делает в противопоставлении Гусева протестующему Павлу Иванычу?.. Права ли Бесолова относительно Гусева: ╚Естественный человек патриархальной картины мира, он не оценивает мироустройство √ он принимает его╩?

Чехов сделал так, что он сперва напрочь не принимает смерть:

╚Гусеву становится жутко от такого разговора [что он √ по признакам √ умрёт скоро], и начинает его томить какое-то желание. Пьет он воду ≈ не то; тянется к круглому окошечку и вдыхает горячий, влажный воздух ≈ не то; старается думать о родной стороне, о морозе ≈ не то...╩.

И лишь постепенно, постепенно приводит Чехов своего героя к безразличию.

Я поначалу очень зацепился за это, будучи настроен против Бесоловой за её неницшеанство, мол, Чехова: ╚Живя по принципу: ╚мораль √ это важничанье человека перед природой╩, он [Ницше] отдает пальму первенства природе и в экзистенциональном смысле подчиняется ее законам┘ Отсюда √ типологические схождения текстов современников √ Ницше и Чехова. Разница √ в том, что первый провозглашает себя самое глашатаем возрожденной им идеи вечного возвращения, а второй исследует ее преломление в жизненном опыте одного из своих персонажей╩. И нечего, мол, путать персонажа и автора.

И дикая мысль тогда пришла в голову: мне проще было б доказать неправоту Бесоловой, если б Чехов знал гипотезу Поршнева, возникшую через полвека после написания рассказа.

Гипотеза такова. Палеоантропы-падальщики жили в симбиозе с животными. Они могли необычными жестами и звуками парализовывать нападение на себя, или, наоборот,═ снимать боязнь животных и птиц от собственного приближения. Их не трогали═ хищники за безвредность, так как они ели только оставляемое хищниками. За то же их не прогоняли от себя те, кто═ питался растительностью. Поэтому они оказывались возле естественно умершего от болезни животного раньше всех других падальщиков. Так вот, когда настал экологический кризис, им пришлось есть самих себя √ наиболее подверженных внушению. Наиболее внушаемыми были большелобые и бесшёрстные. Им можно было внушить убить собственных детей, потому что инстинкт ╚не убий╩ не распространяется на себе подобных. Потом им удалось внушить убивать и не себе подобных (но только не палеоантропов) и ╚откупаться╩ этим трупом от шерстистых внушателей. Или трупом естественно умершего сородича (отрывая его от собственного рациона). А потом бесшёрстные смогли преодолевать внушение: удиранием, непониманием и появившейся волей. И тогда появился у этих бесшёрстных запрет на съедение трупов естественно умерших сородичей, запрет не только себе, но и кому бы то ни было, для чего потребовалось покойников хоронить в земле, подвешивать на деревьях в недоступных местах или сплавлять на плотах. Этот ритуал отграничивал ╚мы╩, люди, от ╚они╩, нелюди. ╚Мы, люди╩ стало моральной ценностью, и такой, что связана с обязательным погребением. И укоренилась навсегда. И у чеховских персонажей тоже есть.

И никакого знания Поршневской гипотезы не нужно ни им, ни Чехову.

╚≈ А дома в земле лучше лежать. Всё хоть мать придет на могилку, да поплачет.

≈ Известно╩.

═Отвечает Гусев. Ему ещё не безразлично. Но ему и в голову не придёт, чтоб его в запаянном гробу домой отправили. Это, скажем, Иоанна Кронштадского хоронили √ крышку гроба запаяли. А безвестного солдата┘

Но почему тогда оценочная нота проникла в текст?

Не хотел ли Чехов сказать, что это не по-человечески √ так относиться к погибшему в мирное время на службе солдату: не отсылать его тело домой? (В следующем веке в США, например, даже и с войны, вьетнамской, скажем, привозили солдат домой в цинковых гробах.) Не хотел ли Чехов даже не сказать это, а кричать. Потому √ кричать, что ТАК тихо это в реальности сказал.

И не тайный экстремист ли он тогда при наличии такого хотения в своей душе?!.

В чём бы тогда был экстремизм Чехова, если обобщить? √ В радикальности критики действительности. Как и у Ницше.

Есть, по-моему, особая едкость горечи в самом создании эпизода с акулой и сохранении тона покорного персонажа в словах об акуле. Какой, к чёрту, Гусев глашатай ╚идеи вечного возвращения╩ или даже преломитель её ╚в жизненном опыте╩ крестьянина-традиционалиста?! В жизненном опыте Гусева смерть как раз страшна:

╚≈ А помирать страшно?

≈ Страшно. Мне хозяйства жалко. Брат у меня дома, знаешь, не степенный: пьяница, бабу зря бьет, родителей не почитает. Без меня всё пропадет, и отец со старухой, гляди, по миру пойдут╩.

Но тут я остановился. Чехов стал у меня превращаться в Павла Иваныча. В какого-то революционера, имеющего мораль, - это положительно оцениваемое (а не отрицательно, как Ницше), - ╚важничанье человека перед природой╩. А ведь не зря Чехов Павла Иваныча ввёл и осудил!..

Выход из тупика дал, опять же, Ницше своим ╚Рождением трагедии┘╩:

╚┘мы┘ чувствуем потребность воссоздать нашей возбуждённой фантазией и воплотить┘ этот говорящий нам, незримый и всё же столь полный жизни и движения мир духов╩.

Читателю не проходит даром следить за постепенным примирением Гусева со смертью. Его нудит. Нужно что-то другое. Вспоминаются эти замечательные слова: ╚Короленко и Чехов открыли <┘> новую форму закономерного сочетания в искусстве категорий действительного и возможного, реального и ожидаемого, наблюдений и догадок; открыли такую степень реализма, что любое изображение жизни, какой она не должна быть, приводило к ощущению необходимости и неизбежности коренных перемен в жизни┘ У Чехова норма возможной, близкой по предчувствию жизни конструируется от обратного. У Короленко - в героике и бодрости, у Чехова - в буднях и пессимизме╩ (Виноградов В. В. О теории художественной речи. М., 1971. С. 187-188).

Только Виноградов, советский учёный, был под впечатлением того, что Чехов творил свои предчувствия в обстановке приближающейся революции 1905 года. И поэтому реализмом охарактеризовал метод Чехова и даже (я опустил, заменив троеточием в угловых скобках, чтоб не пугать сразу теперешнего читателя) дал реализму уточнённое имя ╚предсоциалистического реализма╩. (Социалистический же, имелось в виду, предвидит ближайшее социальное будущее.)

Но Ницше даёт другой выход упомянутой выше нагнетаемой автором читательской потребности:

╚С другой стороны, образ и понятие получают, под воздействием действительно соответствующей им <┘>, некоторую повышенную значительность╩.

Я предлагаю взамен устранённой мною в цитате ╚музыки╩ читать ╚авторского возвышенного слова╩. Иметь в виду то самое изменение тона в конце рассказа. Ту ╚триумфальную арку╩, ╚льва╩┘

Что это за ╚повышенная значительность╩? √ Это: ╚именно трагический миф: миф, вещающий в подобиях о дионисическом познании┘ и где же нам искать этого выражения, как не в трагедии и понятии трагического вообще?╩.

Дело в том, что Ницше, прослеживая историю древнегреческого искусства, приходит к выводу, что народ, породив аполлоническое искусство √ олимпийские мифы, впоследствии, в лице Софокла и Эсхила, породил трагедию, осложнённую дионисизмом, как бы опьянением (в пику сновидению). √ Вот и Чехов так же организовал подачу текста рассказа: сперва √ в тоне тёмного (╚бессмысленный человек╩) аполлонического Гусева, потом √ в своём собственном тоне √ ╚как дионисийский мотив Ницше╩.

В чём этот мотив? √ ╚Несмотря на страх и сострадание, мы являемся счастливо-живущими, не как индивиды, но как единое-живущее╩.

Это глубже и духовнее, чем переживание ╚архаического человека, ощущающего себя частью общего порядка вещей╩, по Бесоловой. Это отход от явления к сути, отход, который, - тут Бесолова права, - не в масть душе ╚малограмотного крестьянского парня╩.

Зато это по плечу Чехову, давно разочаровавшемуся в плодотворности (Зло неустранимо) народолюбия всяких революционеров, от давешних народников до √ теперь вот √ социал-революционеров, социал-демократов и т. п.

Выведено у меня это, правда, из чеховского прокола в стиле. Он, вообще-то, обязался ╚выбрасывать себя за борт всюду╩, ибо принялся ╚╚убивать реализм╩ (критический, тот, который создавался ╚избранниками╩╩ (Драгомирецкая. Автор и герой в русской литературе XIX-XX веков. М., 1991. С. 201).

Но так уж, видно, его пронимала иногда досада на всё, что есть, что он не сдерживался и уподоблялся страстным народолюбцам. И проскальзывало √ ого какое √ активное авторское слово: ╚зеленый луч╩!.. (Это от закатного-то солнца┘)

Главным средством, конечно, было другое √ поразительная точность слова, из-за которого говорит за себя, и вполне адекватно, кто и что угодно, только не автор. В ╚Гусеве╩ - говорит постепенная, постепеннейшая сдача персонажем воли к жизни, что тянет читателя взорваться неприятием┘ индивидуальной смерти:

╚Дионисический дифирамб побуждает человека к высшему подъёму всех его символических способностей; нечто ещё никогда не испытанное ищет своего выражения ≈ уничтожение покрывала Майи, единобытие, как гений рода и даже самой природы. Существо природы должно найти себе теперь символическое выражение╩.

Тут, конечно, метафизика и никакой не реализм. А, - парадокс! - какими реалистическими средствами достигнут.

Или всё же кроется что-то реальное и в таком идеале? √ Ответ можно найти опять в ╚Рождении трагедии┘╩ у Ницше:

╚┘ему [древнему греку] грозила опасность отдаться стремлению к буддийскому отрицанию воли, и вот, его спасает искусство, а через искусство его для себя спасает ≈ жизнь╩.

Жить нужно √ в искусстве! Как греки √ театром. Даже и гусевым! (Только не так, как Павел Иваныч: ╚В Харькове у меня литератор приятель. Приду к нему и скажу: ну, брат, оставь на время свои гнусные сюжеты насчет бабьих амуров и красот природы и обличай двуногую мразь... Вот тебе темы...╩) А вот, как он, Чехов живёт: отрицая серость и недожизнь √ писательством в ницшеанском духе. А гусевым √ смотреть его пьесы, читать его рассказы и правильно их переживать. Как древние греки. Те, которые были не рабы.

Но это сверхчеловеки, получается!

Значит, даёшь сверчеловеков!

9 января 2010 г.

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ Соломона Воложина Х У Д О Ж Е С Т В Е Н Н Ы Й С М Ы С Л

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Соломона Воложина

Х У Д О Ж Е С Т В Е Н Н Ы Й С М Ы С Л