27.10.2018
12:36

Стыдно.

26.10.2018
10:10

Настырье.

22.10.2018
10:31

Что теперь патриарх Константинопольский Варфоломей так спешит с новым расколом?

20.10.2018
13:17

Снова и снова

19.10.2018
14:12

Шаргунов со мной, наверно, не согласится.

16.10.2018
09:14

Вопрос на засыпку.

12.10.2018
19:54

Мазохизм Жилинской.

11.10.2018
10:23

Тошно. (Что хотел сказать своим фильмом Серебренников)

09.10.2018
22:32

Ой, я, кажется, попал!

04.10.2018
21:11

Не спится.

03.10.2018
15:50

Имею ли я право?

30.09.2018
11:29

Нерастраченная сила, неразгаданная грусть.

29.09.2018
12:36

Не можешь - садись в лужу!

28.09.2018
11:19

Что меня гложет?

Толковать живопись я начал стихийно, со спора с одним однокурсником, считавшимся знатоком живописи (мы же на инженеров учились) и имевшим у себя, хоть он жил в студенческом общежитии, массу репродукций. Не знаю, что мне шептало, что он притворяется? И я его вызвал на соревнование. Я ему открыто сказал, что не верю его знаточеству и предложил способ доказать это. Мы пойдём к нему в общежитие, он выберет две репродукции для толкования. Одну – ему, другую – мне. И кто из нас дольше будет говорить (но по картине, а не абы что), тот и победил. И если он не победит – договариваемся, что он больше не хвастается при мне, что он – знаток живописи. (Я, кажется, вспоминаю, что за хвастовство я его и заподозрил в фальши. Не так, чуял я, говорит тот, кто взволнован какой-то картиной.)

Из этих слов ясно, что тогда я умение взволновать считал признаком хорошей картины. Это был год где-то 1955-й. А был я благовоспитанный школой. И там ценились передвижники XIX века. И мне чуть ли не тоже жаль было русский народ – за бедность и эксплуатацию.

Вокруг в 1955-м было с народом то же, но я не был настроен критически. Меня научили жить будущим, а не настоящим. И я теперь думаю, не потому ли я не имел ничего против передвижников, что приписывал им идеал благой для всех жизни в каком-то историческом будущем, не обманувшем их по большому счёту, ибо вот – сбывается их мечта, и народ строит непосредственно коммунизм (ибо социализм построен уже в 36-м году). И, хоть до окончательного утверждения коммунизма так далеко, что не видно (я тогда думал, что лет сто или все пятьсот), но… Это историческое будущее. А идеал и не должен быть сбывающимся скоро.

Из сегодня глядя, мне представляется, что уже тогда мне важна была для положительной оценки какая-то степень скрытости идеала, чтоб не было выражения “в лоб”. Тем более – прямой иллюстративности. И её и близко не было, если – по-сегодняшнему говоря – приписать, например, Перову подсознательный идеал коммунизма, смотря на такое.



Перов. Тройка (ученики мастеровые везут воду). 1866. Холст, масло.

Кстати, теперь полезно как-то отдать себе отчёт, существовало ли тогда уже слово коммунизм на свете, и могло ли оно быть в принципе известно в России… – Существовало, конечно. Ввиду всеевропеской революции 1948 года, - я где-то читал, - Маркс отложил исследование психологии рабочего класса, так оно сулило обнаружить падение его революционности, что и произошло в реальности в виде известного перехода центра революционного движения из Западной Европы в Россию. – "В 1883 г. в Петербурге образовалась марксистская группа, которой руководил Д. Благоев” (https://vuzlit.ru/437064/pervye_marksistskie_kruzhki_rossii). Подходит для неосознаваемости коммунизма в 1866-м. Поисковик показывает статью “Коммуна как отражение образа жизни русской интеллигенции второй половины XIX века” (https://moluch.ru/archive/38/4428/). 1866-й – это вторая половина. Художники, правда, народ инстинктивный. И технологичный. Их угнетали правила академической живописи, запрещавшие рисовать угнетение народа. Что годится для моей идеи-фикс, что художественно только то, что имеет следы подсознательного идеала.

А если ориентироваться по силе впечатления… Так ставший на старости лет, наверно, слишком сентиментальным, я почувствовал глаза наполнившимися слезами от одного взгляда на репродукции лиц детей крупным планом.





Но зато я и знаю теперь, что нельзя доверять своим эмоциям. Они могут возникнуть от простого заражения. Лев Толстой ошибочно даже считал это самым перцем искусства (благо, ошибка не распространялась на его художественное творчество и там он творил гораздо и гораздо тоньше). Я молчаливо всегда при слове искусство имею в виду неприкладное, которое, в отличие от прикладного, есть общение подсознаний автора и восприемников.

Как прикладное живопись Перова замечательна. Коммунизма в его подсознании не было, а то, что было – это убеждение, что так жить нельзя. Его живопись “приложена” к идее отрицания наличного социума.

И то же было с Тутуновым (из-за которого я всё с Перовым и затеял).

"Тутунов восстанавливал истинно передвижническую традицию, ориентация на которую прокламировалась официальной идеологией, но на деле размывалась ложным пафосом соцреализма” (Манин. http://www.artpanorama.su/?category=article&show=article&id=10).

Тутунов был на 10 лет старше меня, и его отец был репрессирован, а я до 1956 года не знал о существовании сталинских репрессий и был подвержен шпиономании (следил за соседом-литовцем за то, что он ходил в костёл молиться, а это, мол, был признак сочувствия лесным братьям; в моего знакомого, пацана на велосипеде, раз среди белого дня в центре города выстрелили – он был сын военного, да не попали).

Так что с подачи Манина даже самые далёкие от критики, ранние картины Тутунова представляются всё-таки приложенными ко всё той же идее, что так жить нельзя (и нечего мне мучиться, что я стал какой-то предатель, негативно относясь к передвижникам и их последователям).



Тутунов. В избе. 1957. Холст, масло.

Уже год прошёл после разоблачения культа личности Сталина, уже, казалось бы, можно живописать неоптимистично. Что Тутнов и исполняет, но так скрытно, что можно и не заметить. – Почти всё – в холодных тонах. Ну и что эа низкопробное украшательство комнаты? Все эти занавесочки, салфеточки, скатёрочки, накидочки. Но до этой мысли попробуй дойди. Только неоштукатуренные стены и потолок, покосившийся абажур да грубая тканая дорожка на полу выдаёт авторскую усмешку. Да отсутствие лица у прихорашивающейся перед зеркалом девушки. (Я не знаю, во что прозрачное в 57-м году могла быть завёрнута бутылка водки, ибо целлофан в СССР появился в 70-х годах. Калька, что ли? А кадка у окна завёрнута в декоративную гофрированную бумагу, мне кажется.) Потуги – так можно переназвать картину.

Но в ней нет даже колорита, имевшегося у Перова… И ведь учился в МГХШ и МГХИ.

Ну так зачем такую картину разбирать?

А я не сразу додумался, что и это – критический реализм. Подумал, как всё радостно: зелень, утро… Совсем не так щемяще, как у него же впоследствии. И вдруг увидел салфеточки. И стало как-то нехорошо, что я предал передвижников 19 столетия. – Ну а не очень внятные переживания – это ж теперь самое то для меня. Я ж всё хочу убедить себя самого, что умею чуять следы подсознательного идеала. Вот и… Разобрался. В самом себе. Если я на собственном примере учу отделять зёрна от плевел, то…

Я где-то когда-то читал, что формальным открытием передвижников было внедрение как бы театра в живопись. Смотришь на холст и понимаешь больше, чем видит глаз. Столкновение стенных и потолочных брёвен с легко достижимым украшательством при дате 1957 говорит об очень тяжёлой жизни в избах во второй половине ХХ века, в эпоху научно-технической революции.

Ну так повторение открытого ничего само по себе не говорит ожидающему ЧЕГО-ТО, словами невыразимого.

Можно возразить, что в 19-м столетии незнание художниками, что делать в социальном плане (не зря Чернышевский в 1863-м так назвал свой знаменитый роман), разве не является тем самым, невыразимым словами?

И вся смута душевная возвращается.

Тутунов не только смеётся над сельским отсталым бытом. Он им и любуется. Он как бы предвидит среди этой НТР (овладения космосом и ядерной энергией) ценность традиционализма, которая широко всех захватит скоро, когда захотят поворачивать вспять течение северных рек в русла, вырытые ядерными взрывами, чтоб обводнить Среднюю Азию и прикаспийскую пустыню. Как отказать в подсознательном чутье художнику, рисующему природу почему-то без вездесущих признаков индустрии, когда при его жизни, через несколько десятков лет, встанет вопрос о катастрофическом потеплении климата планеты, а то и вообще о глобальной экологической катастрофе от прогресса. В 1950-м Ферми сформулировал свой принцип, что Вселенная подозрительно молчит. Не потому ли, что цивилизации уничтожают себя на каком-то этапе? Мог этот вопрос докатиться до Тутунова? Или не обязательно – достаточно заметить, как индустриализация всё вокруг губит.



Тутунов. Весна. 1971.

Вот уж и колорит классный. Весна-красна… А чувствуете, что что-то нехорошо в этом столкновении тёплого и холодного тона? Может, блеск от освещения вносит оттенок странности? Но, может, и без него что-то тут нехорошо? Мазки тревожные… "Форма становится экспрессивной… обрисовка… проводится колченогим рисунком [деревья какие кривые, да и заборы, да и сараи], а цвет, благодаря мазку, суетится [облака, трава], создавая нервную неустойчивость” (Там же). Или это просто пейзаж на закате красного солнца?

Неужели тут только тихий протест против индустриализации? И опять нет следа подсознательного идеала возврата к традиционализму? И – только почти повторение передвижничества 19 столетия?

Разве не говорящий пейзаж и у Перова в “Проводах покойника”?



Говорящий. Но только не мазками. У Перова мазков не видно, как и у академистов, против которых передвижники выступили. Манин прав, говоря про "…пластические коррективы, воспринятые как освоение опыта художественного творчества, которое возникло в конце XIX века…” (Там же).

Так и хочется спасовать перед решением… Но нельзя. Тутунов 70-х годов, наверно, всё же прорвался к выражению своего подсознательного традиционализма как будущей сверхценности, а не просто как осознаваемого того, что уходит, а жалко.

А может, и не прав я.

Ох, тоска, тоска…

Но, по-моему, лучше она, чем такая удовлетворённость:

"То, что ему нравилось делать – было остро востребовано обществом. Та стилистика, манера, в которой он писал – была самой модной. Те темы, которые он выбирал – были на острие общественного внимания, их все обсуждали. Тот художественный подход, который он избирал – подчеркнуть какие-то конкретные вещи, обратить на них внимание, это был тот метод, который в то время особенно ценили. Ему удалось отразить свою эпоху… Подчеркивать то, что являлось темой произведения, у него получалось намного лучше, чем у других.

 

Перов. Проводы покойника. Размарицын. Панихида. Ярошенко. Похороны первенца.

Он умел делать все отчетливее, "громче", перчёнее” (https://shakko-kitsune.livejournal.com/1156473.html).

Конъюнктурнее.

Как с Кобзоном, вчера похороненным.

Так для прикладного искусства это таки важно. Да и то… Доведи до публицистики, до крика, до срыва голоса – будет ещё больнее воспринимать, будет ещё действеннее. Зато исчезнет поступенно испытание сокровенного. Которое самое особенное, когда и не осознаёшь, что с тобой происходит. А что-то происходит.

3 сентября 2018 г.

 

27.09.2018
15:47

Стоит ли иное у Сорокина читать.

24.09.2018
12:08

Накрутил себя.

23.09.2018
09:36

Есть шанс...

21.09.2018
18:28

Над чем смеётся Рубин.

19.09.2018
22:50

Николай Чоччасов

16.09.2018
14:11

Исписался.