|
|
Х У Д О Ж Е С Т В Е Н Н Ы Й С М Ы С Л
ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Соломона Воложина
|
02.01.2017 |
|
|||||||||||||
|
31.12.2016 |
Некоторые картины Вадима Киреева.
|
|||||||||||||
|
23.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
21.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
21.12.2016 |
Я живу жизнь или жизнь живёт меня?
|
|||||||||||||
|
16.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
14.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
13.12.2016 |
Вдруг Михалков зря нападал на Ельцин-центр. Провери.
|
|||||||||||||
|
11.12.2016 |
Дуракам полработы не показывают?
|
|||||||||||||
|
06.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
02.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
02.12.2016 |
|
|||||||||||||
|
25.11.2016 |
|
|||||||||||||
|
24.11.2016 |
|
|||||||||||||
|
23.11.2016 |
Подсознательное предвидение разрыва.
|
|||||||||||||
|
14.11.2016 |
Почему такая тоска?
Может быть много предположений, почему у меня такая тоска от смотрения сериала Фурмана “Таинственная страсть” (2015), снятого по мотивам одноимённого романа (2007) Аксёнова. Я всё-таки надеюсь, что среди множества причин нет зависти к славе прототипов героев этих произведений: к Аксёнову (тут он Ваксон), Ахмадулиной (Нэлла Аххо), Евтушенко (Ян Тушинский), Вознесенскому (Антон Андреотис), Рождественскому (Роберт Эр), Окуджаве (Кукуш Октава), Высоцкому (Влад Вертикалов), Нагибину (Марк Аврелов), Бродскому (Яков Процкий), Пастернаку, Солженицыну (Большов). Буквально о каждом из них, вернее, об их произведениях, есть у меня статьи. И в них – в каждой, надеюсь – есть новизна, а меня никто не знает. Нет! Про Аксёнова я не писал. Есть только два одобрительных слова. Да и читал я его очень мало. Рассказ “Победа” (1965) и роман “Остров Крым” (1979). Роман был написан без расчёта на публикацию в СССР. Так вот тоска от фильма похожа на тоску от чтения того романа. А уж какой он был захватывающий… (Я очень горд, что разделил общее удручающее впечатление с лучшим товарищем, у которого вкус – не чета моему. Слава богу, и я дожил до мнения, что если текст захватывает сюжетом, то есть подозрение, что вещь дрянь.) Впрочем, сюжет романа я не запомнил. Запомнил только фабулу: как сразу на острове Крым становится плохо (а было капиталистическое хорошо), как только он воссоединяется с СССР из патриотических соображений населения Крыма. Зато помню, как бы вижу, кусок эпизода автогонок… что-то ещё… И меня, и товарища Аксёнов не удовлетворил эстетически (выпендривается, мол, автор). А надо сказать, что мы с товарищем всю жизнь были идейными противниками. И поэтому я особо ценю совпадение наших “фэ”. Жаль, нет уже его в живых – мы б опять сравнили наши впечатления о сериале. Тут правда, вмешивается ещё режиссёр (который обычно портит произведение писателя, ну я так думаю). Можно ли сказать, что меня опять удручает выпендрёж? Эта победительность Ваксона? В делах творческих, любовных… – Не уверен (я на сей момент 4 серии посмотрел). Внешней фабуле (если я смею говорить о ней после 4-х серий) я что-то не верю. Это – как-то непроходящая любовь Ваксона к Ралисе. Инактуальное чувство такое. Его вроде нет, а оно есть. И тайно грызёт. (Не потому ли такое название “Таинственная страсть”?) О. Мысль. У Аксёнова к этому названию добавлено: “Роман о шестидесятниках”. А те ж были левые и правые (и оба – против лжесоциализма: одни – за настоящий социализм, при котором каждый день увеличивается самоуправление, другие – за социализм с человеческим лицом, так называемый, который, если принципиальнее – за реставрацию капитализма; не потому ли термин в СССР брали в кавычки…). Ещё отвлекусь, на всякий случай: Пастернака, Нагибина, Ахмадулину и Бродского я не могу отнести к шестидесятникам (первые двое – деятели типа барокко, вторые – ницшеанцы). Ибо шестидесятники движимы были идеалом трагического героизма, наивно-оптимистическим (“вот-вот и взойдёт”). Да и предавший в 63-м Окуджава тоже уже был не шестидесятник, а деятель барочного типа (это я пишу на случай, если действие перевалит за 1963-й год). Заодно уж: Евтушенко я не могу отнести к художникам (то есть – работающим с подсознанием). Он публицист. А это – не искусство. Даже не прикладное. И насчёт Рождественского подобное же подозрение (но я его мало разбирал). А из левых шестидесятников тут только один Высоцкий. Так поскольку я Аксёнова считаю шестидесятником правым, а реставрация капитализма в реальности – произошла, то мне странна как-то печаль Ваксона, созданная Аксёновым в 2007-м. Непроходящая, мол, любовь у него… Но, может, это у Аксёнова (и Фурмана, но не у Ваксона) печаль от плохого капитализма, который постиг Россию при Путине? И тогда у фильма есть актуальность. И тогда – плохо: я, чуя именно этот, идейный, момент, тоскую, смотря кино. Такая вот мысль меня нашла после 4-х серий. А вспомним, чем я вообще занимался? – Пробовал понять себя: почему я с тоской смотрю сериал… Не от зависти, что я, современник шестидесятников и сам стихийный шестидесятник, такой пронзительный, а никто, можно сказать, меня не знает. И, надеюсь всё же, не из-за идейного расхождения с Аксёновым и Фурманом, выражающим свою тоску, что всё вернулось на круги своя: на борьбу сталинистов с либералами. Но отчего? Может, оттого что главный герой тут – поэзия. Поэзия творчества и жизни. Мне вспоминается такая картина: я, окружённый заинтересованными людьми, по большей части женщинами. Это было в фантасмагорическом по замыслу “Клубе успеха”. Туда раз в неделю собирались самые разнообразные авантюристы-идеалисты, надеющиеся заманить кого-нибудь в свою афёру. Саентисты, нейро-лингвисто-программисты, психоаналитики и т.д. и т.п. Я там искал или покупателей моей очередной брошюрки, или сам не знаю чего. Брошюрки покупались туго – все там были бедняки, хоть и притворялись, что пришли поделиться секретом своего успеха. Но всё же покупали. Просили автограф и что-нибудь рассказать. И вот, помню, я стал рассказывать, в какой обстановке меня посетило озарение, после которого я смог закончить книгу, которую перестал писать 10 лет тому назад из-за того, что зашёл в тупик. – Женщины смотрели мне в рот, затаив дыхание. Вот так же, ощущая славу целого поколения, написал, наверно, свой роман Аксёнов или, во всяком случае, играл старика Аксёнова в фильме Фурмана артист Кулагин. Я тоже не рассказывал окружившим меня самую суть озарения: что надо просто мысль Лотмана о “Капитанской дочке” отнести к “Повестям Белкина”, и всё! – Тогда можно объяснить не только каждое слово “Повестей”, но и каждую там запятую. А что рассказывал я? Я рассказывал, как я шёл с книгой Лотмана подмышкой по нижней дороге вдоль пляжей, как было пустынно и туманно, как я впервые свернул на пляж “Чкаловский”, в советские времена недосягаемый для простых смертных, какие там оказались необычные лежаки, как я прилёг на один из них, как вдруг заметил у берега, на ледяных торосах лебедя, не улетевшего на юг, как встал с лежака и пошёл к нему зачем-то, как лебедь на всякий случай сошёл в свободную воду и отплыл от берега подальше… И как я вдруг почувствовал, что что-то во мне случилось, и надо скорей идти домой, садиться за стол и писать, потому что я могу, кажется, вырваться из тупика десятилетней давности. Вот и Аксёнов-Ваксон… Изображает, как они всей компанией живут, любят, дурачатся, сочиняют стихи и прозу. А в чём перец в тех сочинениях?.. Иные стихи или прозаические строки звучат. Как бормотание, выступление или внутренний голос. И таки впечатляет. Но. В чём очарование отрывка? – Об этом нет ничего. И меня, боюсь, это приводит в уныние. Не потому ли, что я с Аксёновым (и Фурманом) согласен, что это – тайна: как получается художественность. Ускользающая от понимания. – Но! Да, из-за общности этой тайны – эстетического – как раз и имеет право Аксёнов собрать всех этих разношёрстных творцов в одну дружескую компанию. Дружба по интересам… И – только с поверхности прикрыть это бытом или любовью. Только с поверхности. Как говорит Нэлла Аххо в ответ на признание ей в любви Антона Андреотиса: "Я тоже тебя люблю. Я тебя больше чем люблю. Я тебя больше чем люблю – ты мне друг”. А у меня тоска. За несколько секунд до этого она, в отчаянии, что убила в себе ребёнка своего, сочиняет стих… Бормочет, пишет… Слышно:
Всё! Даже невнятно произнесённое – влияет! Ритмом, наверно. Мелодией. (Рифма ж ещё не успела проявиться.)
Ямб.
Пушкин, своею бесконечно разнообразной по ритму онегинской строфою – каждою! – доказывает, что как ни безразлична судьба, как ни безжалостна, а жизнь – прекрасна в богатстве ощущений. – Открыл реализм! На подсознательном уровне мы вмиг впадаем в транс от этого разнообразия… И нам плевать, что Ахмадулина – крайний-прекрайний романтик, а против романтиков Пушкин и создал свою онегинскую строфу. И – мы впадаем в таинственное очарование на долю секунды. Становимся соучастниками переживаний режиссёра фильма о таинственном явлении – поэте. Об ещё более таинственном – одновремённом появлении целой плеяды поэтов. А меня дерёт тоска. Ведь само вдохновение-то происходит от взволнованности духа. Он же – когда сильнее волнуется? Почему шестидесятые дали целую плеяду великих поэтов? Или иначе: почему сейчас русская литература в упадке? Не потому ли, что тогда был тоталитаризм? Было что преодолевать… А теперь его нет… И преодолевать нечего… Почему Фурман на меня тоску наводит? Весь фильм – антитоталитаристский. Но это та дурка, на которую мы уже купились, дав развалить и строй, и СССР. Теперь надо что: Россию развалить? Ведь потерпел поражение в шестидесятые и мечтавшийся настоящий социализм и “с человеческим лицом”. Зачем же их опять гнобить, видя в путинщине сталинщину? Или это меня опять на идеологическую причину моей тоски вынесло? И Влад Вертикалов тут как-то сбоку-припёку. А ведь именно Высоцкий был первым поэтом СССР. Ведь именно левые шестидесятники преобладали в движении КСП (Клубы Самодеятельной Песни). Ведь только потом большинство левых предали и стали правыми. И в эстетическом единстве той могучей кучки главной была идейная схватка между ними, а не их – с властью. Да. Проиграна левыми схватка. Более того! Они даже не смогли выявить, что они – прудонисты, анархисты (без центральной власти). То есть их таковых как бы и не существовало, по версии правых. Что и поддерживается теперь фильмом (и романом, наверное). И – это враньё относительно действительности. Это вечное враньё либералов… Тоска. Из-за присутствия правды, что творчество – тайна. * Отвлечься, что ли? Что там за художественный смысл в стихотворении Ахмадулиной?
Победа в… поражении. Герой – “она”, а не “он”, попользовавшийся блудник. Толпе герой действительный – не виден, если переакцентировать слова поэтессы. А Дмитрий Быков противопоставил Ахматову (уж куда как всем известно, что героиню) и Ахмадулину: "У ахматовской лирики совсем другой мотор. “Ей важна правота, а мне неправота”, – сказал о ней Пастернак; и Ахмадулина со своей мучительной греховностью и горьким самоосуждением наследует скорее Пастернаку” (http://morgulis.tv/bella-bykov-dmitrij/). Нет, Быков – как в том анекдоте про Ленина и Троцкого: “И опять он будет не пгав!”. Для Быкова не существует нецитируемого художественного смысла. Раз написано стихотворение от имени “я”, которое есть любившая, но нелюбимая женщина, раз написано про итог её: "с упавшими плечами”, - то и значит, мол, что движимо было сочинение такого текста "самоосуждением”. А оно было движимо ницшеанством! Принципиальной невозможностью личного счастья на Этом свете. И невозможностью перенести его, такой вот, Этот свет. * А теперь вернёмся к фильму. Я посмотрел ещё 2 серии. И уже совсем удручён. Увы, политически. Ещё в те времена, помню, прочёл в одной охранительной заметке слова, которые мне понравились взвешенностью: диссиденты, мол, жили и тужили. Сам я, левый диссидент (и даже немного преследовавшийся КГБ) не только тужил, хоть и считал, что живу в империи Лжи. Я надеялся, что количество лжи перейдёт в качество, и от Лжи откажутся, вернувшись к социализму настоящему. И поэтому я не только тужил, пока жил. А у Аксёнова что-то туга преобладает. Пусть и увешанная оживляжем любовей. Теперь, после ещё 2-х серий, я удостоверился в названном выше предположении, зачем Аксёнов сделал, что у этого Ваксона непроходящая любовь к Ралисе при непрекращающихся случайных встречах с нею (а вот уже и неслучайная сделана). Было б слишком сухо, если б плохо было только по политической причине. А политические эти причины мне уже оскомину набили. Аксёнов на этот счёт неистощим. Больно зол был? На всю жизнь хватило? Или всё-таки Путин?.. Мне очень жаль: я больше не смогу, наверно, принимать всерьёз такое тенденциозное произведение. Ибо тенденциозное произведение не даёт пробиться подсознательному. Хм. Мне вдруг пришло в голову, что неожиданность для меня стала признаком происхождения своего из подсознательного. Так вот изобретательность не имеет отношения к тому подсознательному, которое мне ценно – к подсознательному идеалу. Идеал у Аксёнова совершенно осознанный: грех – норма, а не отклонение (формула либерализма). И эта осознанность рождает изобретательность. Даже запуск в космос Гагарина он связал со смертью отца жены Ваксона. Даже строительство стены в Берлине – с огнестрельным ранением брата жены Ваксона. У меня было одно “не верю”: нескончаемая любовь Ваксона к Ралисе. Теперь до меня дошло и другое “не верю”: отказ этого отца лечиться от туберкулёза. Раз, мол, ГУЛАГ довёл до заболевания, то назло этой власти, где сталинистов ещё полно, не стану-де лечиться. Чтоб эту невероятицу поддержать на какое-то время (сериал-то длинный) было придумано, что Ваксон донесёт КГБ-шнику про кашель тестя, а тесть об этом доносе узнает. – “Ах, так! Не буду лечиться!” – А теперь придуман приступ, увоз скорой помощью и… Из больницы ценного кадра принуждают поехать в командировку в Байконур для запуска Гагарина. Ну и это добило старика. Он умер. Ну. За изобретательность – пять. А за отсутствие подсознательного – двойка. Это такое же не произведение искусства, как и Евтушенко стихотворную публицистику лепил. А с Фурмана что взять? Он экранизировал. Признаюсь, я в последнее время ослабил свои искусствоведческие позиции, перейдя от акцентирования художественности как противоречивости к акцентированию художественности как следу подсознательного происхождения. В самом деле, противоречивость – она текстовая, её можно увидеть, услышать. А как доказать, что след подсознательного происхождения? – Остаётся только вкус, чутьё. И они мне шепчут, что последняя вещь Аксёнова – такой же выпендрёж, как “Остров Крым”. Тут нет загадки. Тут ещё раз “сказано”, что тоталитаризм – это плохо. Почему это надо считать искусством? Точно как было в СССР ведь. Есть социальный заказ либеральной части страны, озабоченной возвращением к сталинизму, мол, и Константин Эрнст (а он гендиректор первого канала ТВ и продюсер данного фильма) со товарищи заказ этот оформил, и Фурман на заказ откликнулся и сделал желаемое. – Насколько этот сериал отличается от остальных, по воле того же Эрнста заполнивших центральное телевидение? – Ничем: подсознательным нигде не пахнет. Не сравнивать же, кто сюжетно изобретательнее: Аксёнов (Фурман) или остальные сериалоделатели. Недавно я смотрел… Правда, то был минисериал… Как одна женщина, психолог, чтоб убедить того, в кого она тайно влюблена, что она умеет-таки подстроить зарождение (или возрождение) чувства любви, чуть не влюбила-таки любимого в другую женщину. И лишь случайность раскрыла объекту факт манипулирования его сознанием. Что привело к традиционному теперь на ТВ хэппи-энду. Так это, пожалуй, перебивает оскомину от антисоветчины Фурмана. У меня и с первым акцентированием (на художественности-противоречивости) были трудности с приятием меня читателями. Ведь противоречивость предполагала геометрическую, так сказать, сумму воздействия противоречий – художественный смысл, то (нецитируемое), чем движим был художник при создании произведения и то, что постигало подсознание (опять же) восприемника. Сложноустроенность этакая. С почти недоказуемой объективно третьей, нецитируемой, частью. Но всё-таки были и объективные части – противоречия “текста”. Их всегда почему-то трудно обнаруживать… Так, может, хоть они есть в сериале? Я дошёл же до мысли, что артистизм естественным образом подбрасывает противоречивости. Если Аксёнов мастер слова, он мог… С другой стороны, полемический раж противоречивость глушит. Так если я не сподоблюсь найти противоречивость в фильме, это будет что значить? Мою неспособность её обнаружить? Или действительное её отсутствие? Скажем, наличие в мире этого произведения тесной компании, состоящей из сомнительных для власти Тушинского (Евтушенко), его жены Аххо (Ахмадулиной), Андреотиса (Вознесенского) и Ваксона (Аксёнова) ещё и Эра (Рожденственского), властью обласканного, - наличие это является ли противоречием? Наверно, является. И выражает оно либеральный идеал, так называемые общечеловеческие ценности, в частности, дружбу по цеховым, поэтическим интересам (ценности, молчаливо признаваемые западными), - ценности, официально отрицаемые (лживо и самообманно) при советской власти ради примата ценностей классовых. Или наличие среди персонажей неоднозначного кагэбэшника Круглова, которому Ваксон дал в зубы за вмешательство в личную жизнь, а тот его стал уважать, и ценность в “Докторе Живаго” смог увидеть. Это – противоречие (с точки зрения считающего кагэбэшников за нелюдей)? Противоречие, выражающее тот же самый идеал либерализма? Но почему мне так тоскливо? Неужели потому, что создан Аксёновым этот роман после выхода США из договора по ПРО, после 4-й и 5-й волны расширения НАТО на восток, после объявления США о намерении разместить ПРО в Восточной Европе и в том же году создан роман, когда произнесена была мюнхенская речь Путина, для многих поставившая точку на заблуждении, что они существуют, общечеловеческие ценности? Неужели потому мне тоскливо, что моя интуиция знает, что Аксёнов не мог эту речь не читать, а опровергнуть её здравому человеку невозможно, и, значит, он лжёт, создавая роман? И лишь артистизм заставляет его включать противоречия в свой текст… Тоска. Или она потому теперь, что те противоречия – не противоречия? Противоречия – это когда сталкиваются два хорошо. Роберт Эр (Рождественский) совсем не другой, чем остальная компания. Он просто певец радости. Искренний. Непритворный. Как Евтушенко – певец актуальности, которая таковой ему представляется в этот момент. Непритворство этих двух совсем не противоположно остальным. И те не притворяются в своих сочинениях. Круглов – тоже. Просто умный. Ему поставил Ваксон предел претензий. Он понял. Уважает Ваксона – за смелость. Пусть времена и другие, и КГБ уже не всесильно, но мало кто этим пользуется, когда КГБ к кому пристаёт. Обычный Круглов человек, не противопоставленный другим обычным. Не нахожу всё-таки противоречий в романе Аксёнова. Вряд ли их изъял Фурман. То есть оба произведения не художественные. Косвенно это подтверждается отсутствием – у меня – чего-то физиологически неудержимого (внезапных слёз, мурашек по спине и т.п.). Впадание в транс от звучания стихотворений не в счёт. В “тексте” фильма они работают в качестве позитивного полюса, противопоставленного отрицательному полюсу советскости. Но столкновения двух хорошо (или двух плохо), повторяю, не происходит. * Было дело, хотел бросить смотреть телевизор (всё равно ж могу в интернете потом досмотреть), чтоб благодарно записать, что, наконец, меня проняло. – Когда? – Когда Ваксон (на это и намёка нет, но я – подумал; я слаб на метафизику) решил, что это месть судьбы, что Мирра (его жена) чуть не умерла от перитонита (месть за то, что он стал тайно встречаться с Ралисой). И вот он решил с Ралисой завязать. И влип, наконец, в жизнь со враньём, как все мыслящие люди жили, мол, в этой империи Лжи. Потому что, когда он Ралисы только добивался и врал жене, - это мне враньём не казалось (нет у меня времени додумать, почему: надо спешить за мыслью). То же – и когда он Ралисы добился. А вот теперь, когда отказался… Сам. – Это уже – жизнь со враньём. И меня проняло. Всё ж время этот Ваксон, такой победительный, – жил и поступал, как хотел. Не прогибался. Когда мнимо уехал в командировку на Сахалин и написал липовый отчёт о поездке – это он не прогнулся. Все друзья знали, что он остался дома дописывать повесть, и что отчёт будет – липа. Это было насмешкой над властью, а не прогиб под неё. Когда он согласился на правки, предложенные аж из ЦК КПСС – это опять было не враньё во имя своего блага, по крайней мере, а было во имя блага главреда, которому несколько лет до пенсии осталось. Когда Ралиса ему отказывала в близости, а он продолжал жить с Миррой, – это тоже было какое-то не прогибание перед обстоятельствами, потому что длилась инерция прежнего (он любил же Мирру, она его спасла как-то от тоски по Ралисе). Даже когда они с Ралисой сошлись, и он стал, казалось бы, совсем уж врать Мирре, – это он был не в себе, его несло невольно. А невольно – это не враньё. Враньё – это когда по своей воле. Надо же… КГБ и сам Хрущёв его не пригнули, а вот судьба… Я персонажу посочувствовал, наконец. А врал ли я? Мне в жизни легко было не врать. Я слишком мало от жизни хотел, и потому был недосягаем для власти, ставшей уже довольно вегетарианской. И в ней правая рука не знала, что делала левая, поэтому я получил квартиру, когда она мне понадобилась. А не потому, что я прогнулся. (Влияло и то, что это была провинция да ещё и литовская. КГБ не так свирепствовало, как в Москве, да с членами Союза писателей.) – Но я, чистоплюй, всё же сумел посочувствовать персонажу. Однако это было мимолётное переживание. А тоска моя стала превращаться в отвращение к фильму. Ну прямо инвентаризация какая-то всех грехов советской власти. Всё – предсказуемо, в общем. Каждый поворот сюжета – всё тот же брех злой собаки. Она ж – собака. Не понимает, что надоело. Вообще же, я мало бит жизнью (или отключаюсь от сильных переживаний, что свойственно существам со слабым типом нервной системы) и поэтому не мне, может, судить о чрезвычайных переживаниях людей сильных. * Вот образ совсем не метафизической боли человека (кадр из фильма).
Скульптор, прототипом которого является Эрнст Неизвестный, называет свою работу пришедшей на выставку нашей компании литераторов: “Раздавленный взрывом”. И сопровождается показ таким разговором. "- Взрывом… - Каким? Атомным? - Да любым. Хоть атомным, хоть социальным. Взрыв, он и есть взрыв. - А знаешь, Генри, я был именно таким в лагере. Казалось, меня порвало на куски, разбросало. Больше никогда не собрать”. Ей богу, можно извинить авангардизм после таких слов. Почему извинить? Потому что экспрессионизм на грани и часто за гранью искусства. Это – срыв голоса. Кричащего от боли. От несогласия с ТАКОЙ жизнью. Омерзение, которое испытываешь от ТАКОЙ деформации человеческого тела, выводит произведение за грань искусства. Потому что тут уже пахнет не условностью, а непосредственностью воздействия. Хрущёв совершенно естественно взорвался от такого взрыва. Но разве подготовка человека (которую и произвёл Фурман сценой разговора перед скульптурой, и противоположно которой был подвергнут Хрущёв своими помощниками, что угадывается по предыдущим кадрам), - подготовка, которая может-таки заставить такое произведение понять… Разве она разрешает такое принять в качестве искусства? Когда тут нет никакого подсознательного момента. И почти и образного нет (социальный-де взрыв). А – чуть не одна непосредственная отвратительность. Не условная. Лживо стремящаяся ко всеобщему благу (а на самом деле – ко благу своему лично и своих близких) – такая власть не могла терпимо отнестись к крику о СВОЕЙ боли людей не своих. Но отказ такому искусству от права называться неприкладным искусством не должен отказывающего (меня) переводить в разряд профана, искусства не понимающего. То же и потому же относится и к моему отказу “Таинственной страсти” в художественности. Это – пусть и искусство, но прикладное. Приложенное к усилению чувства ненависти к авторитаризму (которое – в качестве патернализма – есть черта российской ментальности, которая неискоренима). Такое, прикладное, искусство может не своих (не оранжевых) не пронять. Что я за собою и наблюдаю. * В этой связи я не собирался больше писать в процессе смотрения фильма. Скучно ж отчитываться о скучном. Но мне вдруг посчастливилось усомниться в себе. Я человек не педантичный. Фильм идёт на двух каналах на моей тарелке с разницей в несколько часов. Я то на одном, то на другом канале его смотрю. Ну и не обращаю внимания, когда он начинается там и там. Опоздал на том канале, что показывает раньше. Начал смотреть с того места, как Эра (Рождественского) вызвали к кому-то из ЦК по поводу его, Эра, письма-жалобы и извинились за ошибку с осуждением Процкого (Бродского). Ну скукота политическая. А через несколько часов я посмотрел то, что пропустил. И усомнился в себе. А имею ли я право вообще ориентироваться по своим впечатлениям? В пропущенном были муки Ваксона, пишущего письмо Хрущёву, дескать, ну любит он жену другого человека. Но не позволять же тому другому использовать его, Хрущёва, для мести!.. Ваксон мучается, так как не знает, надо ли ему писать письмо в этой бессудной стране. Я вспомнил, как я подобно мучился по поводу одной несправедливости. Не ко мне, а ко всем конструкторам. И выиграл. Как по фильму и Эр выиграл. И, хоть это воспоминание промелькнуло, я всё равно не взволновался. И я подумал: да не просто ли это оттого, что я глубокий старик? Я стал просто неспособен сочувствовать персонажам. А? А с этой неотвязной любовью Ралисы и Ваксона вообще. Я-то жене не изменял. Я знал, что не изменю ей ещё до того, как женился. Потому знал, что знал себя: просто не доведу себя, оборву, если что, во вторую же секунду после первой, вызвавшей моё собственное подозрение на себя. Ну как мне, такому чистоплюю, сопереживать мечущемуся Ватсону? Обрадовавшись такому сомнению в себе, я, вот, это описал. Теперь мне легко. Осталось мало. Завтра я фильм посмотрю и смогу честно написать, что он – не художественный, а политическая агитка. * Уф! Наконец, я досмотрел эту политизированную тягомотину. Тоска… Нет. Тоска ещё в одном. Ну кто я такой – выдвигать нецитируемое или – ещё хуже – след подсознательного – как художественность? Разве это не безответственность безвестного типа из эры Интернета? Всемирной помойки, мол… Ответственный человек должен дождаться, когда наступит время, что, как минимум, сканированием сигналов мозга научатся по возбуждению группы нейронов, ответственных за конкретное слово, отличать, в подсознании оно, слово, или в сознании. И тогда только позволять себе должен ответственный человек заводить разговор о подсознательном как мериле, художественна вещь или нет. – А я не дождался. Ну и после просмотра тот факт гнетёт, что я всё-таки не читал роман. Две первые главы только читал. Аксёнов в первой над Высоцким подтрунивает, во второй – над Рождественским. По ним судя, можно согласиться, что идеала у позднего Аксёнова вообще не было, его эпизоды, мол, "последовательно подвергаются иронической деконструкции, характеризующей романы В. Аксенова как произведения с ярко выраженной постмодернистской эстетикой” (http://www.dissercat.com/content/khudozhestvennyi-mir-proizvedenii-vasiliya-aksenova). Тогда выходит, что Фурман замысел писателя извратил, сделав вещь пролиберальной (если отрицание советизма есть утверждение либерализма). В самом деле, он, например, вставил сцену, как Аххо (Ахмадулина) радуется, как завзятая мещанка, подаренному ей манекенщицей Мари Эжен (Марина Влади) легкомысленному платьицу из Парижа. Такого эпизода (я искал Find-ом “Эжен”) и даже самой манекенщицы у Аксёнова в романе нет. У Фурмана, наоборот, нет перебивов сюжета “интеллектуальным размышлением над особенностями поэтики текста”, нет опоры "на литературоведческие исследования”, нет "материала классической… литературы”, нет элементов "научного филологического анализа”, "игровой специфики”, не разрушена, как у Аксёнова "последовательная структура повествования” (Там же). В общем, не исключено, что у Аксёнова таки есть что-то от подсознания (см. тут), и не зря прозаика и в жизни, и в этом кино ценили как хорошо пишущего. Не исключено, что просто Фурман своего Ваксона обкорнал, сделав фильм круто тенденциозным. Тогда моей тоске есть шанс немного уняться. * А теперь – казус. Я послал статью аж в журнал, думая, что досмотрел сериал до конца. Оказалось же, что есть ещё 13-я серия. Если б фильм кончался на 12-й, это было б нарушением Фурманом исторической правды. Потому что, - не помню, по чьему меткому замечанию, - послесталинский тоталитаризм был вегетарианским, так сказать. Знаменитых писателей больше не убивали. Мне пришлось статью вернуть и соответствующее “фэ” Фурману стереть. И поблагодарить человека (которому как частному лицу я послал статью для прочтения) за то, что он обратил моё внимание, что я сел в лужу. Так этот человек показателен. Он мой идейный противник, как давешний покойный лучший товарищ с отличным эстетическим вкусом. Но какая разница между противниками!.. А оба – со вкусом. – Нынешний в упор не сумел заметить моего принципиального (какого-то нейрофизиологического), безыдейного подхода к тому, что такое художественность. (След подсознательного идеала, напомню.) И не сумел увидеть, что бестендициозное мерило это я применяю для понимания и оценки фильма. – Хотите, верьте, хотите, нет. И я с таким феноменом встречаюсь чуть не ежедневно. И люди – умнейшие! – Вчера же, до просмотра 13-й серии был разговор таким. Я ему пожаловался на своё идейное одиночество с художественностью как следом подсознательного. Я ему сказал, что, если б директором был я, я б запретил на уроках литературы в школе изучать публицистику и сатиру (даже учить наизусть “На смерть поэта” Лермонтова запретил бы). Салтыкова-Щедрина б убрал из программы, “Архипелаг Гулаг” Солженицына. - А чем Солженицын виноват, что его изучают в школе? - Тем, что как-то привлёк понятие “художественность” к своей публицистике. - С чего ты взял? - Мне так помнится. Художественность же предполагает выдуманность. Вот он этим и воспользовался. Я уверен, что у него в подзаголовках его эпопей слово “художественность” применено. (Так и оказалось при проверке. При “Архипелаге Гулаг” написано: “опыт художественного исследования”). - Ты против того, чтоб ученики знали об этом ужасе? - Я не против. Но пусть “Архипелаг” изучают на какой-нибудь истории, а не на литературе. - Почему? - Потому что вкус детям портят. Первый признак художественности – какая-то недопонятность. Не может быть исключительно рациональным то, что произошло непосредственно от подсознательного идеала. И этот человек, кивая слушавший про подсознательное, не мог мне простить желание выбросить из школьной программы “Архипелаг”. Насколько лучше мой покойный товарищ. Он просто отказался за несколько лет до смерти читать мои вещи. Влияю, мол. Его поразила ясная максима, что искусство бывает прикладное и неприкладное. Что прикладное призвано усиливать знаемые переживания и, обращаясь к образам, реже пользуется подсознательными образами (например, неглавными значениями слов у романтиков в пику главным значениям у классицистов), - пользуется реже, чем осознаваемыми образами. А неприкладное искусство – наоборот, да ещё и помимо образов осознаваемой противоречивостью пользуется ради подсознательного результата столкновения осознаваемых противочувствий-от- противоречий. Мой товарищ почуял глубокую правоту этой максимы. И испугался меня. Я ж теперь в идеологических спорах по поводу искусства стану побеждать… Но таких людей – минимум миниморум. После 13-й серии перед телекамерами собрались создатели фильма. И никто, чувствуется, не понимает, какую нехудожественность они создали. НИ-КТО! И тоска опять на меня навалилась. 10 ноября 2016 г.
|
|||||||||||||
|
13.11.2016 |
До чего доводит то, что нечего читать.
|
|||||||||||||
|
12.11.2016 |
|
|||||||||||||
|
09.11.2016 |
|
|||||||||||||
|
06.11.2016 |
|
| << 71|72|73|74|75|76|77|78|79|80 >> |
 |
Редколлегия | О журнале | Авторам | Архив | Статистика | Дискуссия
Содержание
Современная русская мысль
Портал "Русский переплет"
Новости русской культуры
Галерея "Новые Передвижники"
Пишите
|
© 1999 "Русский переплет"
