27.08.2004 |
Сокровение женственности Алексей ШОРОХОВ Сокровение женственности (О книге стихов Марии
Баранчиковой <Август>) Печальное и, увы, знаковое событие
произошло на этих Олимпийских играх. Случилось оно, пожалуй, в одном из самых
<древнегреческих> видов спорта - спортивной гимнастике, которая давно, впрочем,
уже является (у женщин) вотчинной русских гимнасток. И вот, на этот раз,
выбирая из двух равных, судьи предпочли техничную и бойкую, как заводная
игрушка, американку - пластичной и женственной русской девушке. Это не случайность. Тем более, на земле
древней Эллады, подарившей миру вечные идеалы красоты и женственности. Робкий и
бесконечно милый хоровод муз отступает перед
грохотом техно-музыки и грудами напротеиненных мышц. И не только в спорте
Тем дороже и пронзительнее становятся
островки женственности в море плоских и страшноватых манекенов эмансипации,
оглашающих вселенную гортанной речью, сдобренной молодежным слэнгом и
всевозрастным матерком. Сокровенное, женственное в сегодняшнем
мире являет себя нечасто - в жесте, взгляде, повороте головы. Но от этого - еще
трогательнее встреча с ним. Особенно в слове: В море плыву на спине и через кожицу век, нежась на южной волне, вижу я розовый свет. Так бы лежать и лежать, плыть бы и плыть без конца, малым младенчиком спать в мощной ладони Творца Это строки Марии
Баранчиковой. Книга ее стихов <Август> - вся, начиная с обложки и кончая
вкладышем <замеченных опечаток> - исполнена какого-то негромкого благородства и
изящества, полиграфическую рифму которым нужно искать не в советском книгоиздате,
а в букинистических снах о веке Серебряном. Да и о самих стихах Баранчиковой,
думается, нельзя говорить как-то по иному, не осознавая этого единства - в наше
время почти позабытого - где книга предстает в своей неразъемной цельности. Содержательно, на мой взгляд, книгу можно
разделить на три раздела (сама автор этого не сделала). В первом - перед нами
возникает, подает себя то самое сокровение женственности, которое и
послужило названием для моей статьи о стихах Марии Баранчиковой: И я себя руками обхвачу - невидимая, теплая, живая - - и, сидя на ступеньках, помолчу, подумаю и звезды посчитаю Во
втором разделе становится понятно, как то хрупкое и ускользающее,
гонимое миром удерживается на земле - прорастая корнями в <родову>,
чувствуя, как через тебя, суетную, современную смотрится в наше время твоя
бабушка (стихотворение <Сны>). Отчетливо осознавая, что: Окружена я родственной любовью, роднею, как броней, защищена, и не одна я под своею кровлей, и в мире, видит Бог, я не одна Третий раздел книги можно условно назвать <Санкт-Петербургским>.
Великий город накладывает неизгладимый отпечаток и многое объясняет и в
поэтической манере Баранчиковой, и в той издательской грации книги, что уже
была отмечена. Неудивительно, что конечным пунктом ностальгии поэтессы
становится <тот самый> Петербург: Явный запах конского навоза и шероховатый ветерок, желтоватый снег и скрип полозьев, да из труб над крышами дымок, гам толпы, добротной, долгополой, благовест, ласкающий мой слух - милый, деревенский, незнакомый Северной Столицы прежний дух Есть, разумеется, в книге строки и о
любви, и то, что принято называть <философской лирикой>, но, как мне думается,
основным мотивом <Августа> остается то главное, что, в общем-то, всегда больше
всего интересовало и впредь будет интересовать читателя в <женских стихах> -
чудо и тайна женской души. Даже рифму у Марии Баранчиковой, зачастую нарочито
небрежную и неточную - как-то поневоле и радостно списываешь на капризное, и по
сути своей вечное, девчоночье в любой женщине до седых волос: <Я так хочу>! За очередную, трогательную встречу с этим
- спасибо автору! |