Валерий Куклин - ВЕЛИКАЯ СМУТА - ВОЙНА ГРАЖДАНСКАЯ ИЛИ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ?

ВЕЛИКАЯ СМУТА - ВОЙНА ГРАЖДАНСКАЯ ИЛИ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ?

Очерк пятый. ГЛАВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА "ВЕЛИКОЙ СМУТЫ"

Исходя из логики всех выводов предыдущих очерков, главным персонажем Великой Смуты, являющейся, по сути, борьбой католицизма с православием на территории Московии, следует признать будущего Патриарха всея Руси Филарета, в миру Фёдора Никитича Романова племянника первой жены Ивана Грозного Анастасии Захарьевой-Юрьевой, то есть сродственника представителей угасшего прежнего царского рода. Все названные здесь формулировки крайне важны для понимания именно в такой интерпретации, ибо они, во-первых, истинны, а во-вторых, как раз именно они-то и не позволяют вешать хулу за соверешённые русским народом в 1605-1618 гг безумства на русскую православную церковь и ее клир.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Ибо это только в пропагандистской литературе и в школьных учебниках важно и даже необходимо писать, что поруганием и грабежом русских церквей, издевательствами над священниками занимались исключительно поляки и татары. На самом деле, как свидетельствуют очевидцы борьбы с "опиумом для народа" в 1920-50-х годах, занятие это было по нраву буквально миллионам крещённым в православную веру людям. Русские 17 века ничем не отличались от своих потомков. Более того, в большом числе районов Руси в те годы ещё оставались пережитки язычества, да и обычного мракобесия было немало, не говоря уж об извечной крестьянской жадности и об естественном человеческом желании отнять неправедно нажитое у одного и разделить отнятое по сраведливости между всеми). Но если вину за совершенные самим народом поступки и преступления в 1917-1953 гг нынешние историки возлагают исключительно на Ленина и Сталина, то отчего вину за соверешенные русским народом в период Великой Смуты деяния не возложить на основного зачинателя этой народной беды Фёдора Никитича Романова? Именно потому главным персонажем Великой Смуты следует почитать не русский народ, как это считал А. С. Пушкин, а фактического основателя будущего императорского дома Романовых[1], отца первого новорусского царя Михаила Фёдоровича.

По сути, в предыдущих очерках достаточно подробно описаны жизнь и деяния этой личности. Стоит лишь остановиться на ряде упущенных во время изложения основных событий Великой Смуты деталей жизни и характера будущего Патриарха всея Руси и Соправителя земли русской. Федя Романов в качестве старшего сына с самого рождения почитался, согласно традиций русской семейной традиции, вторым лицом после отца во всем огромном роде потомков боярина Кошки, явившемся в Татарскую Русь из Литвы во времена Дмитрия Донского. По социальному статусу своему Федя был в роду Захарьевых-Юрьевых выше даже старшей своей тёти Анастасии, которая вдруг перегнала его по социальной лестнице, оказавшись взятой в жёны самим царём Иваном Васильевичем Грозным, враз став не просто выше племянника, но даже недосягаемей. Произошло это событие во время полового взросления Феди, в переходном возрасте, когда все чувства подростка обострены до предела, а зависть и стремление выпятиться становятся в характере главенствующими. Он второй по значимости мужчина в огромном роду Захарьиных-Юрьевых, имевший право, согласно законов семейного общежития того времени, таскать за косу и и даже бить тётку одного удовольствия ради, оказался вынужденным смиренно опускать глаза перед ней и вставать опять же перед ней на колени. Словом, стресс у Феди, надо полагать, случился такой силы, что последствия его сказались на всей дальнейшей жизни. Даже ранняя смерть царицы и укоры отца не смирили уязвленной гордыни Фёдора Никитича[2]. Именно чувством протеста за совершение своего "падения" в системе иерархии рода Захарьевых-Юрьевых следует объяснить тайное диссидентсво Фёдора Никитича по отношению к Ивану Грозному, к его стране, к наследникам царя своим двоюродным братьям. И, как следствие, - тайное принятие чужой веры, столь характерное для всякого диссидентствующего субъекта, соучастие в обществах тайных католиков Руси, изучение Фёдром Никитичем польского, немецкого, латинского, итальянского языков, чтение тогда особенно популярного на Западе учебника по борьбе с Дьяволом "Молот ведьм" Г. Крамера и Г. Шренгера и других мистических пособий культуры католицизма, которые и натолкнули наследника боярского рода в конце 16 века на мысль изготовить чародейское зелье, с помощью которого, как показало следствие, хотел Фёдор Никитич погубить Бориса Годунова[3].

Царь Борис в глазах великого честолюбца Фёдора Никитича был узурпатором власти, которую ставший по смерти отца старшим из Захарьиных-Юрьевых (пока ещё не Романов) почитал положенной лишь себе. Разоблачение, постриг колдуна в монашеское состояние были, по тем временам, милостью Годунова по отношению к предателю-боярину и чернокнижнику. Иван Грозный таких "чародеев", злоумышляющих против жизни Государя всея Руси, сажал на кол или велел потихоньку опускать в кипящее льняное масло. Годунов своей снисходительностью в отношении Захарьева-Юрьева погубил и себя, и весь род свой. Ибо тайные общества московских католиков 16 века находились под пристальным вниманием Рима и непосредственно Ордена Игнатия Лойолы[4]. Иезуиты сделали всё для того, чтобы поддержать мятежный дух Федора Никитича, ставшего после суда царского и приговора из весёлого московского вертопаха постным и озлобленным мнихом Филаретом, поселенным в Антониев-Сийском монастыре, расположенном на Северной Двине. Даже в русских летописях, основательно проредактированных после Великой Смуты, остались обрывки сведений о том, как Филарет жил на широкую ногу в святой обители, нарушая и посты, и обеты, чревоугодничая и даже блудя. Царь Борис делал вид, что не слышал доносы на врага своего и медленно гнил от неведомой болезни.

Смерть Бориса Годунова, как было сказано во втором очерке настоящего исследования, случилась чересчур уж урочно для первого самозванного Димитрия ни раньше, ни позже. Расстрига сей был одним из множества юных выходцев из костромских вотчин именно Фёдора Никитича Захарьева-Юрьева. Все эти таинственные юнцы были приблизительно одного возраста с убитым в Угличе настоящим последним сыном Ивана Грозного, все были отправлены тайным покровителем на тайное житье и обучение в монастыри Руси с тем, чтобы из каждого из них воспитать будущего Государя всея Руси. Более того, будущий Лжедмитрий был официальным вассалом Захарьиных-Юрьевых-Романовых, обязанным жизнь свою положить во благо и по требованию сюзерена, согласно средневековых законов и принципов социального общежития. Отрепьев Григорий числился дворянином при дворе Романовых на Варварке в Москве в день взятия с боем этого подворья государевыми стрельцами. У нас есть слишком много свидетельств того, чтобы признавать в Лжедмитрии Первом именно Григория Отрепьева, хотя усилиями все того же Филарета и его летописцев именно эти свидетельства старательно сводились на нет, вымарывались из документов монахами-переписчиками в течение двух столетий подряд. Тем не менее, исследователям Великой Смуты известен и род Отрепьевых, и все его родственники, вплоть до тех, кто жили в других городах и волостях, и история его бегства из Чудова монастырья в московском Кремле, куда после разгрома подворья Романовых пристроил будущего Расстригу дед Гигория Отрепьевва Елизарий Замятня. Известно всё и о появлении беглого монаха в Гоще, и о встрече его с магнатом польским Адамом Вишневецким, которому он "объявился" с заранее приглтовленной легендой "чудесного спасения царевича Димитрия" от рук годуновских наймитов. Был это вовсе не первый на Руси, а уж третий царевич-самозванец за последние два года - и у всех трёх были приблизительно одинаковыые легенды, объясняющие причины существования царевича Дмитрия после его смерти: спасла невинное дитя безымянная нянька[5], подменив его чуть ли не собственным сыном. Спрашивается: отчего стал зваться официально "царевичем" именно Отрепьев? Оттого, что только он один из всех заранее заготовленных самозванцев добрался до короля Сигизмунда и был официально признан властителем одной из важнейших европейских держав претендентом на русский Престол.

Задумка лиц, поставивших на Фёдора Никитича Романова в битве за власть над Московией, состояла в том, чтобы произвести государственный переворот в Москве руками лица стороннего, то есть Самозванца, по смещению которого (насильному ли, добровольному ли) к власти в Московии можно будет привести верную Риму личность, марионетку, способную направить страну в сторону развития нужную мировому капиталу, который уже в те времена сформировался в Западной Европе и претендовал на общепланетную гегемонию[6] ( хотя и не все ещё земли планеты и даже не все материки были открыты), на право контролировать основные коммуникационные системы Европы и Азии, в центре которых располагалась Московия. То есть интерес в смене в Московии правящей династии у банкиров Ломбардии, Андорры, Британии, Голландии, Швеции был, в первую очередь, экономический. Целью банковских и торговых домов Западной Европы и оказавшейся в их зависимости после Реформации католической церкви была не ликвидация государственности на территории страны, практически не имеющей выходов к морям и не ведабющая о существовании собственных границ границ на Востоке, а потому не имеющей возможности принимать большое количество карательных войск, а превращение Руси в колонию с марионеточным правительством. Именно Фёдор Никитич Захарьев-Юрьев был идеальным претендентом на Престол главы марионеточного правительства Руси в начале 17 века.

(ПРИМЕЧАНИЕ: История показала, что та первая попытка католицизма покорить православную Русь путём организации государственного переворота внутри самой Московии силами русских диссидентов 17 века была самой оптимальной из всех, возможных способов анексии католицизмом православного гсоударства[7]. Дальнейшая история показала, что использованные Западом обычные силовые методы для выполнения этой задачи потерпели крах в Московии, хотя именно они и оказывались наиболее успешными при ведении колониальной политики Рима в других странах и регионах планеты. Речь идёт, конечно, о Наполеоновском нашествии 1812 года, выдохшемся в Москве, о Второй мировой войне, заглохнувшей в зиму 1942-1943 гг на берегах Волги. Не помогли Гитлеру и стоящим за его спиной силам мирового империализма даже усовершенствование военнной техники и революция в средствах транспорта. Территория Московии оказалась чересчур большой для проведения на ней единых общевойсковых операций, требовала расхода огромного количества финансовых и материальных рессурсов, большого числа солдат, то есть лиц, оторванных от производительной деятельности у себя на Родине, что приводило страну-агрессора к экономическому упадку. Сохранение же навязанного стране с общинным укладом жизни нового порядка на оккупированных территориях тем более увеличивала вышеназванные затраты едва ли не в десятки раз.

Поэтому наиболее эффективной военной операцией по уничтожению Московии следует признать ту, что произошла в конце 20 века под названием "демократическая революция Горбачёв-Ельцин и компания". Именно при проведении госпереворота 1985-93 гг был учтён опыт Великой Смуты; международным империализмом решено было опираться не на иноземные войска, а на внутренню оппозицию государственной власти в СССР с подготовленным для этой цели аналогом Лжедмитрия претендентом на Престол марионеткой сионистского каптала Б. Ельциным. Первого русского президента прорвавшиеся к власти компрадоры то хотели короновать, то решали превратить его в регента при найденном в Испании наследнике русского Престола весьма сомнительного происхождения. И впервые в истории России для превращения ее в колонию и в сырьевую базу для Западной Европы и США была произведена операция по расчленению страны, осуществленная в 1985-1991 гг путем использования "пятой колонны", имеющейся в каждой в стране, как вирус туберкулёза в каждом организме. Результат пока что, то есть в 2008 году, для международного империализма не обнадёживающий: в России и в СНГ народ не принял новых самозванцев-президентов, хотя и стоящей за их спинами силе подчинился, материальные рессурсы ограбливаемых стран переместились не на Запад, как ожидалось, а в Китай, весь западный мир оказался в начале 21 века на грани международного экономического кризиса, чреватого Третьей Мировой войной со вполне возможным использованием ядерного оружия и прочих способов массового поражения).

Историки России НИКОГДА не задавались простым и очевидным, на мой взгляд, вопросом: почему именно на мниха Филарета, а не на сотни других бояр да дворян московских, оказавшихся в годы правления Бориса Годунова сосланными за тяжкие государственнные преступления, обратил свой взор Первый Лжедмитрий, возвёдший нарушителя монастырского Устава и оскорбителя православной веры в сан, стоящий в церковной иерархии страны на четвертом месте: после Патриарха располагались в те годы: митрополит Крутицкий, митрополит Великоновгородский, а затем следовал митрополит Ростовский, которым и стал по воле Самозванца Филарет[8]. По сути, это назначение было максимальным надругательством над православной церковью, которое мог допустить в 1605 году новый царь, заставляя именно церковь подчиниться воле Расстриги. Свержение, избиение и поругание первого русского Патриарха Иова пока еще не затрагивали основ административной системы русской православной церкви, ибо должность эта была еще новой, плохо осознаваемой в качестве основополагающей большинством священников страны, а вот звание митрополита Ростовского имело за собой многовековую историю и почтение к данному сану, убелённую сединами и освящённая памятью о множестве подвигов во имя Христа, совершеннывх предыдущими митрополитами. Назначение Филарета митрополитом ростовским было платой самозванца своему бывшему сюзерену за ту помощь, что оказал мелкопоместному юному дворянину Григорию Отрепьеву (ещё даже не мниху Чудова моснастыря) его костромской хозяин Фёдор Никитич Романов. По мнению нового царя, плата была достаточной для чёрного монаха - человека, отошедшего от мира, но митрополиту Филарету власти над верующими на территории Ростовской епархии, равной по площади тогдашней Дании, было мало.

В чине митрополита Филарет ничем не проявил себя ни в мирских, ни светских делах, что говорит о том, что сей мудрый политик весь период Великой Смуты внимательно следил за развитием событий на Руси и выжидал момент заранее запрограмированного окончания первого действия Великой Смуты, которое должно ликвидировать власть Самозванца и выдвинуть на роль русского царя именно его старшего из рода Захарьевых-Юрьевых, двоюродного брата предпредпоследней царицы. Ибо, как было сказано в предыдущем очерке, Филарет был пострижен в монахи насильно, слов о своём желании служить Христу возможно, что и не произносил, а потому мог являться лицом светским, облаченным в монашескую рясу подобно актеру на сцене или в кино, не более того. Здесь уместно отметить, что насильно постриженный в монахи русский царь Василий Иванович Шуйский звания монашеского, возложенного на него заговорщиками-боярами, не принял, слов обета в отличии от Филарета не произносил, и никто из окружающих его людей не признавал в нём слугу Божьего, а Филарета с 1600 года почитали все таковым, да он и сам себя звал монахом. То есть заявление летописцев и новорусских историков о том, что после 1600 года Филарет не мог претендовать на звание царя московского с одновременным непризнанием Василия Шуйского монахом, является откровенным жульничеством и двурушничеством во славу Филарета.

Как бы развивались события - согласно разработанного римской курией и тайных русских католиков из числа московских бояр планов, - сказать сейчас трудно. Разрушил этот план случившийся через 11 месяцев после коронации Лжедмитрия государственный переворот, осуществлённый прямым потомком Рюрика, родичем по боковой ветви Александра Невского, известным врагом рода тайных католиков Захарьиных-Юрьевых, убеждённым православным человеком Василием Ивановичем Шуйсим и отрядом новгородских ратников, которых Лжедмитрий собрался послать на предполагаемую им войну с Турицей. Последняя была в 1606 году крайне необходима католической Речи Посполитой, но не Руси. Насколько переворот православного люда во главе с Шуйским оказался неожиданным для участников католического заговора, можно судить по следующим фактам: из Руси стали исчезать "иностранные специалисты" в лице фрязин (итальянцев), немцев и иудеев, а тотчас впавший в аппатию новорусский иерарх Филарет вдруг вспомнил о малолетнем сыне своём Мише, обитающем вместе с матерью и тётей в женском монастыре, и потребовал его к себе в Ростов Великий, где отец фактически впервые и увидел будущего Государя всея Руси и сразу же невзлюбил, а потому довольно быстро избавился от сына, отправив его назад к женщинам.

Утихомирить клокочущий негодованием Русский Юг, потерявший любимца своего Лжедмитрия, который всецело своим возвышением был обязан именно этой части русского народа, наделил ту Северщину множеством привилегий и налоговых льгот, у В. Шуйского не было никакой возможности в 1606 году и именно этим воспользовалась римская курия, послав в Путивль И. Болотникова, обеспечив его теми самыми финансовыми средствами, на которые рассчитывал польский король Сигизмунд Третий Ваза. Деньги эти были взяты новым папой римским (16 мая 1605 года Льва Одинаннадцатого-Алесандра Медичи сменил Павел Пятый-Камило Боргезе) под солидные проценты у ломбардских и пражских евреев-ростовщиков. Провал авантюры И. Болотникова обернулся конфликтом римского папы Павла Пятого с Англией, где в то время располагались центральные конторы вышеназванных еврейских банкирских домов, а затем уже после прихода к власти над Русью Романовых - и передачей векселей им. То есть суперНЕвыгодные для Московии торговые, таможенные, налоговые и проездные льготы, полученные так называемыми английскими компаниями от Романовых в 1614 году, были платой новой династии тем, кто финансировал войну Юга России против Москвы Шуйского в 1606-1607 годах. Потому отправка в 1607 году Филаретом сына из довольно далеко расположенного от театра военных действий Ростова назад к маменьке в прифронтовую зону означает лишь, что старший Захарьин-Юрьев вновь обрёл крылья и надежду, что пришедший без царя в войске под Москву Болотников имеет целью посадить на московский Престол именно его Фёдора Никитича Романова. Разгром же Болотникова вновь лишил митрополита надежд на царствование. Случился третий раз в жизни Фёдора Никитича эпизод, который у всяких заговорщиков зовётся фактором неожиданности. Если в первый раз планам Филарета не удалось свершиться благодаря романовскому дворянину-вассалу, донёсшему царю Борису, что боярин Захарьев-Юрьев балуется ядами и колдовскими зельями с целью совершения цареубийства, а второй раз это был Шуйский, свергнувший марионетку Рима Лжедмитрия без позволения на то Фёдора Никитича, то на этот раз злодеями по отношению к Филарету стали его любимые поляки.

Свободолюбивые шляхтичи, находясь сами в течение нескольких лет в оппозиции к королю своему Сизизмунду Третьему Вазе (особо важным был период Гражданской войны-ратоша в 1606-1607 гг), смылись в соседнее русское государство, чтобы отдышаться в Московии, подумать, как им жить дальше: помириться с королём или продолжить войну? И вот тут-то в городе Стародубе они наткнулись на человека, лицо которого многим из них было знакомо по Кракову (старой столице Польши) и по Варшаве (новой столице), где они встречали человека с этими чертами лица, но только с бородавкой на щеке. Тот давний знакомец называл себя русским царевичем Димитрием. А раз был в Москве на Престоле один Самозванец, так почему бы не случиться второму? решили поляки и тотчас провозгласили Богданку-жида воскресшим русским царём. Находящиеся в войске противников Сигизмунда иезуиты (а таковые среди участников ратоша были, ибо война шляхты и короля не носила религиозного характера, там и там были лица исключительно католического вероисповедания) вскоре, после подхода Второго Самозванца к селу Тушино под Москвой, предложили Богданке якобы для укрепления авторитета новоявленного царя (а на сам ом деле для подрыва авторитета православной церкви на Руси и поддержки своего агента Филарета внутри нее) назначить второго Патриарха (при находящемся на священном Престоле московском Патриархе Гермогене). И в этом случае оказалось, что ни на одного иерарха русской церкви, кроме как на Филарета, ни Самозванцу, ни иезуитам надеяться было нельзя. И Филарет принял священный сан из рук, во-первых, откровенного Самозванца, во-вторых, от иудея, в-третьих, от марионетки опять-таки поляков-католиков, бросил кафедру митрополита в Ростове, отправился в Тушино на помощь к полякам и, как он сам называл тамошних людей, ворам.

Чем занимался фальшивый Патриарх в Тушине, какими словами благославлял он православных людей на братоубийственную войну в течение почти двух лет, источники умалчивают. Но сразу по приходу войска Михаила Васильевича Скопина-Шуйского к Москве и бегства Тушинского вора в Калугу, Филарет дёрнул в Ростов - и вновь возглавил кафедру митрополтита, пустовавшую все время его отсутствия, не сняв при этом с себя самозванного патриаршьего сана. Недолгое спокойствие, пришедшее в Москву, не дало времени Патриарху Гермогену наказать нечестивца - уж слишком много дел и забот было у истинного главы православной русской церкви после освобождения Москвы и в дни погонь московского войска за Вторым Самозванцем. Страну надо было спасать, власть церкви на Руси восстанавливать, а не заниматься судом, внутрицерковными сварами и прочей канителью, потребной для низведения поганца даже с престола митрополита. Честь церкви русской берёг Гермоген. Дни и месяцы эти, проведенные Филаретом в ожидании кары за совершенные клятвопреступления и прегрешения, были, надо думать, далеко не самыми лучшими в его жизни. Ибо вновь судьба искусила его - и в третий раз хряпнула мордой о стол. Пережить такое удается не каждому, раны в душе остаются на всю жизнь. Не сломаться мог только человек, лишенный совести и достоинства полностью. Таким и оказался Филарет, для которого захват поляками Москвы и заточение Патриарха Гермогена в узилище звучало благословением Божьим и Филарет вновь заявил о себе сам, как о Патриархе. Он сам приложил к этим преступлениям руку, сам и возглавил посольство русской аристократии сначала под Смоленск к осаждающему город королю Сигизмунду, а потом и отъехал в Варшаву в качестве, как пишут филаретовские летописи, пленника, а согласно польских источников, - почётным гостем.

Позднее волей своей ставший уже соправителем земли Русской и настоящим Патриархом Филарет велит писать в летописях, что посольство изменников возглавлял не он сам - самозванный Патриарх, а обычный боярин, не княжеского даже сословия, Михайло Салтыков, якобы оказавшийся главой над именитыми и родовитыми аристократами (сие при той системе взаимоотношений родов на Руси есть ложь откровенная и примитивная; люди тогда зваться подчиненными лицам менее родовитым почитали за бесчестье, могли и руки на себя наложить, примеров тому множество, перечислять их тут недосуг), а сам Филарет пребывал в Польше до самого возвращения своего на Родину якобы в плену. Однако, тут можно обратить внимание на то, что посол русский Желябужский имел в 1613 году встречу с Фёдором Никитичем в замке второго лица Польско-Литовского государства канцлера Литвы Янга Сапеги, где Псевдопатриарх проживал в течение 7 лет якобы плена в прекрасных условиях на правах почетного гостя (согласно польских и литовских источников). В то же самое время по-настоящему пленённый изменниками и выданный полякам царь московский Василий Иванович Шуйский томился в дальнем польском замке, который представлял собой государственную тюрьму для особо опасных преступников, где и умер, как признают некоторые польские хронисты, от голода и жажды, а возможно и от пыток. То есть верный слуга Рима Филарет не был, да и не мог быть пленником в Польше, он там действительно почитался почетным гостем литовского канцлера Льва Сапеги. Времени на лечение в Польше нервных заболеваний у Филарета было достаточно, условия его окружали санаторные, обращались с ним бережно и ко времени возвращения своего в Москву Филарет был уже человеком и физически, и психологически выздоровевшим, знающим основательно положение вещей в стране, которой теперь управлял его сын, имел очень чёткие рекомендации, что ему делать и как поступать, которые он мог получить только от находящихся в Речи Посполитой папских легатов и иезуитских агентов.

Кто знает, как бы повёл себя Филарет, когда стал-таки номинально соправителем земли русской при собственном сыне, а фактически Государем всея Руси, в случае спокойствия на землях Речи Посполитой после 1619 года. Но внимание тех самых сил, что направляли действия Фёдора Никитича Романова практически всю его сознательную жизнь на захват власти над страной для насаждения в ней католицизма, оказалось переключённым с Московии на развязавшуюся вдруг Тридцатилетнюю войну между католиками и протестантами Западной Европы. До нас же дошли лишь обрывочные сведения о том, как Филарет укреплял власть своего рода над Московией в последующие годы своей жизни, как подавлял он все выступления русских крестьян, недовольных политикой закабаления и превращаения русского народа в крепостных рабов, как велись подчистки и исправления в истории Великой Смуты, как создавалась легенда о будто бы любви русского народа к боярам Захарьевым-Юрьевым на протяжении всего столетия, предшествовавшего Великой Смуте, а вместе с ней и создавалась другая легенда - о законности избрания Михаила Фёдоровича Романова на московский Престол.

Борис Годунов был тем самым лицом, которое накануне Великой Смуты и в начале неё вызывало особую нелюбовь и даже ярость Филарета Романова, вынужденного с 1600 года пребываать в монашеском состоянии, жить постно и по монастырскому уставу. Для плэйбоя 17 века, каким Фёдор Никитич Романов предстаёт нам в старых летописях, избрание на царство костромского высочки было, безусловно, кошмаром, едва ли не равнозначным смертной казни. Трон московский, так удачно подготовленный Римом для Захарьевых-Юрьевых-Романовых таинственными смертями четырёх Рюриковичей (Ивана Ивановича, самого Ивана Васильевича Грозного, царевича Димитрия и, наконец, царя Фёдора Ивановича[9]), уплыл у Фёдора Никитича из-под носа в 1598 году, а через два года новый царь и вовсе низвёл Фёдора Никитича до положения политического ссыльного, находящегося под приглядом северодвинских приставов и монахов Антониев-Сийской обители. В тот момент всем, и даже будущему Патриарху Филарету, казалось, что земная жизнь для него окончилась, что он стал лицом, которому по социальному статусу положено самоунижаться и отвернуть лицо своё от мирских забот и тревог, подавить непомерную гордыню, раздирающую его душу.

То есть внешне добрый и милосердный Борис Фёдорович Годунов был на самом деле человеком вельми жестоким, точнее даже - изощрённо жестоким, хоть и не таким кровожадным, каким окрестила молва народная его тестя Малюту Скуратова, но все-таки изящно мстительным. Третий русский царь в сравнении с первым царем Иваном Грозным - был едва ли не милосердным, да и в сравнении с предыдущими Великими князьями московскими за все века существования Руси не было менее кровожадного Государя, чем Годунов. Ибо свято чтил царь Борис данное собою при избрании на царство слово народу русскому, что будет "царствовать он милостиво и зря не станет казнить никого". Людей били батогами, мучили на дыбах, рвали ноздри им, истязали за всевозможные уголовные и политические преступления, за насилия над личностью, доводили до смерти пытками, но по царскому велению жизни лишали только самых отъяваленных злодеев: явно виновных в поджогах, в совершении убийств и насилия над детьми, изуверов, фальшивомонетчиков, а также лиц, которых в наше время называют людьми с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Даже ведьм, чернокнижников и покусителей на жизнь царскую не казнил Годунов. При этом, ни одного смертного приговора не подписывал сам царь.

И народ русский царя Бориса за эту странную для его сана мягкотелость не уважал. При этом, слово "уважать" в те времена носило несколько иное значение, нежели сейчас: уважали московиты только тех, перед кем испытывали трепет и ужас, уважать в те времена это значит, чувствовать свою собственную приземленность и полную покорность внешней силе. Царь же, неспособный быть безумно жестоким, казался русичам начала 17 века либо малохольным, как они оценивали Фёдора Ивановича, от имени которого страной руководил практически всё тот же Годунов, либо хитрым, а потому вдвойне опасным, каким представлялся люду русскому сам Борис Фёдорович. Ибо столетия жизни славянских, затем русских княжеств и два века существования первого Государства московского наложили на русский народ стереотип общественного сознания: всяк в Московии знал, как должно править царю: с казнями и с наказаниями направо-налево, не особо ища виновных. Ибо на словах царя следует любить и почитать, а в душе надо трепетать перед ним и перед его слугами тогда и будет в державе порядок, считали в народе[10].

И вдруг недавний Первый заместитель Государя всея Руси Фёдора Ивановича по смене статуса своего, то есть после возвышения до уровня наместника Бога на земле, став царём Борисом, оказался странно мягкотел... С точки зрения толпы, Борис Фёдорович стал с возвышением своим неумён. Ну, подумаешь, дал слово, что станет "править милостиво". Слово, данное в состоянии претендента на Престол, это одно, а в звании царском о словах, сказанных в прошлой жизни и вовсе вспоминать никем не должно. Ибо царь это и хозяин земли русской, и, что важнее того, владелец всех русских душ. Не станет же крестьянин не рубить головы петуху, если любил его еще цыплёнком. Приходит время и самый голосистый петух оказывается в в супе. Власть она тем и власть, что заставляет, вынуждает подчиненных поступать согласно воле лица, стоящего выше всех над толпой, а право это лицо или не право это пускай Бог да потомки разбираются. Сам Господь и тот казнил сотни, тысячи, а то и миллионы людей за грехи единиц, а Он ведь - всемилостивейший и милосредный. Чего же русскому царю кичиться даже перед холопами своими добротой дурацкой, ставить себя выше Всевышнего?

Так мыслила толпа москвичей, то есть той части населения Руси, которая создавала - благодаря своему физической близости к царю - легенду о блаженном царе Годунове, распространяя её по всем остальным весям Московии. Свойство русских жителей деревень и сёл испытывать изличшнее и неоправданное почтение к жителям городов, принимать безоговорочно мнение тех о своих административных властителях, свойство же всех провинциалов признавать мнение жителей столицы за истину в последней инстанции. Даже священник приходский не в состоянии переубедить мнение толпы селян, услышавших грязную сплетню о царе, привезённую в глубинку проезжим хлыщём. И потому мнение московского плебса оказало (и по сей день оказывает) решающее влияние на формирование общественного отношения к царю Борису по всей Московии: раз не лютует то царь не настоящий. Вот Иван Василеьвич был царём истинным: не так уж много народа и казнил, а страху нагнал на три поколения вперёд хватит.

(ПРИМЕЧАНИЕ: За все годы правления Ивана Грозного казнено было в Московии на порядок меньше народа, чем было уничтожено во Франции в одну только Варфоломеевскую ночь. В результате, во Франции ныне короля Карла (Чарльза) Девятого чтут, как умнейшего государственного мужа и спасителя Отечества от раскола страны, а во всей Западной Европе Иван Грозный признан едва ли не упырём и канибалом, уступающим по кровожадности разве что румынскому Дракуле. Между тем, современники Ивана Грозного и Великой Смуты оставили дошедшие до нас памятники фольклора в виде русских песен, легенд, сказок и пословиц, в которых первый русский царь представляет собой человека мудрого, справедливого и непреклонного. Любовь такая народная к Ивану Васильевичу объясняется просто: царь казнил лишь бояр да их клевретов, от которых народу было жить невмочь и которые предавали интересы Руси направо и налево (история с князем Курбским самая знаменитая). Это уже во времена правления Русью Филаретом было придумано, что при Иване Грозном земля русская обезлюдела. На самом деле, катастрофическое сокращения населения Московии произошло в годы Великой Смуты и в первые десятилетия правления страной родом Романовых. Достаточно просмотреть документы Приказов о сборе подушных налогов, чтобы убедиться в этом).

Не купил любви народной Борис Фёдорович и спасением от голодной смерти многих тысяч жителей Москвы, крестьян Подмосковья и Замосковья. Все стратегические запасы государства и запасы из личных амбаров Годунова раздавались в голодные 1601-1603 годы крестьянам бесплатно, впервые при Годунове стали караться нещадно спекулянты продовольствием, спасены были тысячи и тысячи жизней... Но что толку для авторитета царя было в этом? Антигодуновская пропаганда оплачиваемая иностранным капиталом и продовольствием, хранящимся в запасниках рода Захарьевых-Юрьевых и их сподвижников, работала с неумолимостью Молоха: в долгой зиме и коротких летних месяцах виноват царь Борис, утверждали они, в том, что на обозы, везущие хлеб из царских амбаров Северщины и Среднего Поволжья, напали разбойные люди, виноват царь Борис, в том, что при раздаче хлеба народ потоптал друг друга, виноват царь Борис. И так далее, и тому подобное, от 1601 года и во веки вечные. Даже сегодняшнего дня все обвинения русскими историками Бориса Годунова опираются на такого рода аргументы и принципы. И это тавро, отпечатанное на память о Годунове усилиями Филарета.

Каким же мог быть Борис Фёдорович на самом деле? Младший из двух сыновей костромского дворянина Ф. И. Кривого, потомок легендарного татарского мурзы Чета, принявшего православие в незапамятные времена[11], активный участник приснопамятной Опричнины Ивана Грозного, ставший зятем Главы Тайного Приказа (КГБ средневековой Руси) М. Скуратова и родственником двух царей (на Борисовой сестре Ирине женился сын царя Ивана Грозного, царь Фёдор Иванович), получивший звание Правителя земли Русской в годы правления последнего Рюриковича-Даниловича, то есть исполняющий обязанности Государя всея Руси, умом изворотливый и весьма удачливый царедворец. Даже филератовские летописцы признают, что Годунов был государственным чиновником высокого полёта, гениальным администратором и великим дипломатом, знатоком человеческих душ, прекрасным экономистом и политиком. Даже спасителем Москвы от нашествия крымских татар во главе с ханом Гиреем[12] был Годунов. Царь-строитель, как называли Годунова в народе, ибо при Борисе Фёдоровиче было заложено более сорока городов, из которых почти все дожили до 21 века в качестве не только адлминистративных, но и промышленных, научных центров: Новые Холмогоры (Архангельск с 1613 г), Валуйки, Воронеж, Белгород, Царёв-Борисов и многие другие[13].

Избрание Годунова на царство было, конечно, со стороны бояр мерой вынужденной, ни о каком всеобщем голосовании даже внутри Кремля московского, не то, что по всей стране, речи тогда идти не могло (да и сейчас не идёт, как мы видим), избрание Годунова произошло келейно, с пониманием участниками этого действа, что из всего боярства русского образца 1598 года не было никого равного Борису Фёдоровичу по, как тогда говорили, многоумию. Потому что после чрезмерно увлеченного абсолютными правами, данными самодержцу Ивану Грозного, затем страшащимся абсолютной власти сына его Фёдора Ивановича, боярам стало ясно, что владеть русской землей должен человек не просто умный, но мудрый, способный поступать, в первую очередь, согласно логике и защиты права живого человека на существование[14], а уж потом удовлетворять свои животные инстинкты.

В год избрания Бориса Годунова на царство (1598) из всех сродственников Даниловской ветви Рюриковичей самыми близкими к праву возглавить род и получить в наследство русскую державу были: Борис Годунов и Фёдор Захарин-Юрьев (Романов) старшие в двух новых ветвях угасшего основного царского рода. Но... Годунов был ближе по родству к последнему "природному царю", а будущий Филарет к предпоследнему. И, согласно средневековой логике престолонаследия и общинных принципов существования славянских народов, Годунов был ОБЯЗАН либо стать царем, либо отказаться от власти и уйти в монастырь (в более ранние века в таких случаях наследники славянских вождей, не желавшие становиться вождями, кончали жизнь самоубийством или оказывались убитыми). Красавец, умница, пышущий здоровьем и полный честолюбивых устремлений, планов по укреплению и расширению Русской державы Борис Годунов предпочёл стать во главе страны, которую он вот уже доброе десятилетие укреплял и делал изо дня в день все сильнее и независимей[15]. Царь Борис прервал действие ряда кабальных договоров с международными еврейскими банками, подписанные ещё матерью Ивана Грозного Еленой Глинской, он первым в истории Руси стал посылать в Европу молодых русских людей для обучения их там наукам, передовым технологиям и ремёслам, о существовании которых в Московии даже не подозревали. Не случись Ведикой Смуты, затеянной оппозицией во главе с будущим Филаретом, вполне возможно, что реформы Петра Первого, которыми так гордится династия Романовых, случились бы в России лет на сто лет раньше. И с меньшей кровью, надо полагать...

Смерть Бориса Годунова, случившася в дни, когда наступление Лжедмитрия на Юге Руси уже фактически выдохлось, когда денег в казне Самозванца на оплату работы профессиональных военных не осталось, когда бунтующиие крестьяне стали потихоньку уходить из армии и от Расстриги, возвращаться к брошенным своим домам и полям (а ведь шёл май время относительно свободное между севом и первым покосом, можно было бы и повоевать. поразбойничать), была внезапной. О том, что с 1603 года ранее пышущий здоровьем и достаточно еще молодой (52 года) царь стал вдруг болеть чем-то непонятным, науке неизвестным, знали люди всей русской земли, а потому во здравие Бориса Фёдоровича служили во всех церквях Московии службы, но к 1605 году люди уже даже свыклись с этим состоянием самодержца, были уверены, что проживёт он еще долго: прокряхтит, как это случается со многими хворыми, которые кашляют, кашляют, а там глядишь и умирают только в 100 лет.

И вдруг смерть... Внезапная. После неплотного, но сытного обеда (список съеденного Борисом Фёдоровичем за посмертным столом сохранился) поднялся царь на верхнюю площадку колокольни Иван Великий (самая высокая точка Москвы до 1930-х годов, да и сама колокольня построена при непосредственном участии Годунова) по тамошней весьма крутой с высокими ступенями лестнице, полюбовался видом своей столицы, стал спускаться, но на самом выходе почувствовал головокружение и тошноту, потребовал помощи, поддержки под руки - и уже после этого был отведен (не отнесён) и уложен в постель в Опочивальне, расположенной в Новом Годуновском Дворце, то есть прошел не менее полутора тысяч шагов до того момента, когда тело его успокоилось, и царь почувствовал, надо полагать, холод в конечностях, и именно потому послал за священником, ибо решил перед наступающей смертью собороваться.

Явились врачи (четверо из имеющихся у царя пяти) и священник. Лекари принялись растирать тело, священник постриг Бориса Фёдоровича в монахи под именем Боголепа и соборовал, приняв от умирающего наказ вручить власть над страной сыну царя Бориса Фёдору Борисовичу Годунову.

(ПРИМЕЧАНИЕ: Перечень этих деталей удивительным образом напоминает хронику умерщвления Сократа по приговору народа демократических Афин, запротоколированную двумя независимыми очевидцами учениками ФИЛОСОФА Ксенофонтом и Платоном. Только в отношении Сократа ясно сказано, что античному мудрецу дали выпить настой корня цикуты (цикория) и предложили побольше двигаться, чтобы яд побыстрее растекся по телу, а Годунова вынудили разогнать по крови, скорее всего, тот же самый яд. Растирания, применённые четырьмя иноземцами-лекарями, ускорили процесс отравления. Внешних признаков отравления цикорий не даёт. При этом, следует отметить, что тот самый немец-врач, что отсутствовал у постели умирающего, присутствовал на трапезе царя, который вкушал хлебный квас. Квас в те времена готовили на солодковом корне, очень похожем на корень цикория. И врач тот был членом польской гильдии врачей-иудеев, лечащих практически всех властителей королевских и царских домов Европы, а также высокопоставленных служащих той самой Ост-Индийской компании, которая при Борисе Годунове потеряла привелегии на проезд по территории Московии и вывоз из нее задарма пушнины, смолы, меда, воска и других товаров.

То есть перед нами осуществление типичного заговора, направленного на жизнь Государя, ведущего самостоятельную политику в ущерб интересам международного ростовщического капитала, осуществлённого в момент политического и экономического кризиса, вызванного двухлетними погодными катаклизмами, на фоне бунта южных провинций государства и внешней агрессии)[16].

Пришедший на смену великому отцу своему шестнадцатилетний Федор Борисович Годунов только по нынешним меркам почитается несовершеннолетним несмышленышем. В 16-17 веках повсеместно на Руси, да и в Западной Европе, мальчики женились в 14-16 лет, а девочки выходили замуж и ранее, порой даже в 11-12 лет[17]. Более поздние браки даже вызывали подозрение в обществе. Целые армии русичей того времени состояли из юнцов в возрасте от 15 лет до 20-ти. При среднем сроке жизни малоимущего крестьянина в 30 лет пятнадцатилетние молодожёны успевали быть и отцами, и дедами, а порой и прадедами. Хотя и бывали случаи долгожительства. К примеру, ровесник Ивана Грозного Патриарх Гермоген прожил почти 75 лет, а потому числился в народе патриархом не только по церковному чину, но и по возрасту. Люди считали, что коли Бог дал возможность этому человеку дожить до столь преклорнных лет, то Патриарх осенен Божьей благодартью, и все им сказанное сказано Богом. Именно такое положение Гермогена в русском обществе делало написанные им "прелестные письма" против войска Болотникова, против поляков и против Тушинского вора особенно авторитетными и значимыми.

Но вернёмся к русскому царю Фёдору Второму, который процарствовал так недолго, что не успел стать помазанником Божьим, то есть не был возведён в царский чин в храме с возложением на его чело шапки Мономаха руками Патриарха Иова. Сделать это возможно было после сороковин по смерти Бориса Фёдоровича Годунова, а потому, выполняя эту невероятно важную для поддержания царского авторитета в народе традицию, находящийся в состоянии войны с Лжедмитрием Первым Фёдор Борисович пошёл на крайне опрометчивый шаг: повелел народу русскому и всей армии присягать ему на верность путем крестоцелования. В результате, в сознании народа и, главное, в головах ратников русских, возникла неопределённость: действительна ли клятва на кресте тому, кого Бог еще не осенил своей благодатью? Именно эта неопределенность и вынудила ратников московских предать юного царя Фёдора Борисовича Годунова под Кромами, сдаться всей пятидесятиттысячной армией пятистам казакам атамана Андрея Корелы.

Изменническая речь Гаврилы Пушкина на Лобном месте, распахнутые руками заговорщиков-бояр из круга тайных латинян двери московских тюрем и винных подвалов довершили дело орава пьяных беспредельщиков ворвалась в кремлёвские Палаты и только чудом не растерзала юного царя. Но, когда Лжедмитрий уже подходил к Первопрестольной, стоял ошарашенный после очередного разгрома на Оке и предательства в Москве едва ли не у ворот оной, посланные русскими боярами два дворянина из провинции полутатарин Шарафутдинов и русский Молчанов вместе с пятью московскими стрельцами удушили вдову Годунова и юного Фёдора Борисовича, который бился за свою жизнь, как признают даже русские источники, яростно, дважды расшвыряв убийц. Тело убитых не стали показали народу, как это следовало делать по смерти всякого Государя всея Руси, объявили его с матерью случайно или намеренно отравившимися, но легенд о чудесном воскрешении царя Фёдора или избавлении его от рук убийц не возникло.

И это наводит на мысль, что правы были Романовы, утверждая, что неблагодарный русский народ совсем не любил род Годуновых, не желал возвращения рода костромских дворян на московский Престол[18]. И также следует из этого мысль противоположная: народу русскому было и остаётся всегда безразлично, кто правит им, а в дело пропаганды образа якобы воскресшего Димитрия были вложены большие средства, и в его временнном воцарении были заинтересованы сильные мира сего. Годуновы же оставались последними рыцарями без страха и упрёка на московском Престоле, возле которых любая ложь выглядела бы нелепостью. Народ русский в очередной (и далеко не в последний) раз предал тех, кто желал ему добра, пошёл за теми, кто хотел народом русским только властвовать, эксплуатировать его. О юном Фёдоре Годунове даже филаретовские летописцы писали: "вельми умён, образован, знает языки". То есть полная противоположность пришедшему через восемь лет на его место неграмотному недорослю Михаилу Фёдоровичу Романову.

Далее следует отметить здесь о существовании Марии Григорьевны Годуновой дочери Малюты Скуратова (Григория Лукьяновича Бельского), вдовы Бориса Годунова, которая после смерти мужа стала фактически соправительницей сына и была убита вместе с ним. Дочь ее Ксения Борисовна Годунова с 1598 г царевна, была просватана за датского герцога Иоганна, но жених, приехав в Московию, внезапно заболел, бьыл лечим врачами-иностранцами и умер. Была царевна изнасилована Лжедмитрием, стала его наложницей, после свержения Самозванца была пострижена под именем Ольги в монахини, обитала сначала в Новодевичьем монастыре. Во время осады Троицкого монастыря поляками оказалась там, перевезённая в эти стены Заруцким, после окончания Великой Смуты оказалась в женском Вознесенском монастыре московского Кремля. Умерла в 1622 году и была погребена в Троицко-Сергиевской лавре рядом с отцом, матерью и братом.

Мария Фёдоровна (в девичестве Нагая) последняя жена Ивана Грозного, мать истинного цареича Димитрия, после смерти которого была пострижена в монахини под именем Марфа, находилась в Николаевском Выскинском монастыре вплоть до приказа Лжедмитрия о её возвращении в Москву. Инокиня признала в ложном царевиче своего сына, после чего вела разгульную жизнь, никак не среагировала на смерть Самозванца, была посажена Василием Ивановичем Шуйским вновь в монастырь, где незаметно и скончалась в 1612 году.

Афанасий Фёдорович Нагой - брат вышеназванной царицы Марии, впоследствии инокини Марфы. Есть версия новорусских историков, что именно он являлся вдохновителем Угличского восстания, случившегося сразу по смерти истинного царевича Дмитрия в 1595 году. Умер в Водовзводной башне московского Кремля во время осады русского столицы Тушинским вором

Афанасий Иванович Власьев видный дипломат из неродовитых, который и просватал Марину Мнишек с Лжедмитрием, после гибели которого был сослан царём Василием в Уфу, но уже в 1611 году был возвращён в Москву приказом короля польского Сигизмунда, назначен казначеем. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Следующим в избранном списке главных действующих лиц Великой Смуты следовало бы назвать Патриарха Иова, поставленного на Святейший престол Борисом Годуновым в 1589 году и зверски избитым, вышвырнутым из Москвы по приказу Расстриги сразу после убийства вдовы и сына Бориса Годунова. Но об Иове достаточно много и достаточно подробно написано в тысячах книг и статей, практически везде сообщено о деятельности первого русского Патриарха достаточно правдиво и умно, а потому повторяться здесь нет смысла.

А вот упомянутый выше донской атаман Андрей Корела широкому кругу моих современников практически неизвестен. Между тем, это одна из самых по-своему замечательных фигур Великой Смуты, имён участников которой нам известно по всем дошедшим до нас документам в совокупности до двух с половиной тысяч. А. Корела является не одним из этого довольно большого числа реально живших, а не выдуманных литераторами людей, а единственным в своем роде...

Прозвище свое Андрей получил от наименования северного приграничного города, переходившего в течение ряда десятилетий то в подданство шведской короны, то под русский скипетр. Каким образом стрелец Новгородской пятины оказался на Дону, нам неизвестно, но уже в 1603 году имя атамана Корелы становится настолько хорошо известным в среде тамошних казаков, что его избирают послом Войска Донского в Краков с наказом встретиться там с объявившим себя воскресшим царевичем Дмитрием и узнать доподлинно: истинный ли то царевич? Путешествие случилось трудным, но успешным: Корела вернулся на Дон, убежденный в том, что Лжедмитрий царь истинный. Именно поэтому Войско Донское сразу стало на сторону Лжедмитрия, когда тот вошёл с польским отрядом на русские земли. Но при этом, Корела командорвал лишь пятью сотнями казаков больше ему казачий круг во галве с князем Смаглой Черкасским взять с собой людей на войну с Московией не позволил: основное войско донских казаков готовилось к очередным набегам на Крым и на Северный Кавказ. Но даже со столь невеликим войском умудрился Корела захватить крайне важный стратегический пункт на подступах к Москве город Кромы[19], просидеть там в осаде всю зиму, удерживая возле себя основную армию Московии, затем разбить ровно в сто раз превышающее его отряд по численности правительственное войско, повернуть остатки его на Москву и во главе захваченного, по сути, в плен войска войти в столицу Руси, взяв ее практически без единого выстрела. Сама по себе такая судьба достойна легенды, но...

Став любимчиком нового царя, увидев Лжедмитрия в быту, оказавшись свидетелем нескольких опознаваний в Самозванце Григория Отрепьева, поняв, что фактически на смену одному царю на московском троне приведён им другой, не отличающийся от первого особым интересом к социальным преобразованиям в обществе, казачий атаман Корела разуверился в истинности "царя Димитрия", а посему запил. Деградировал и исчез из поля зрения летописцев тот, кто фактически посадил Лжедмитрия на Престол, раньше, чем окончилось 11 месячное царствование Расстриги.

Незавидна судьба практически всех соратников Юшки (Григория, Юрия, Егория) Отрепьева. Сын знаменитого опричника Фёдора Басманова Пётр Фёдорович, известный героической обороной Новгород-Северского и предательством своим под Кромами, был убит толпой москвичей во время свержения Лжедмитрия прямо на Красном Крыльце Грановитой Палаты.

Василий Васильевич Голицын, руководивший заговором против Годунова в правительственных войсках в пользу Самозванца, умер в Польше, так и не дождавшись вожделенной им царской короны.

Дворяне Артемий Измайлов и Гаврила Пушкин сколь ни злобствовали, сколь ни часто изменяли всем, кому служили, выбирая в течение всей Великой Смуты сторону в тот момент наиболее сильную, то есть, как правило, сторону врагов русской державы, к концу Великой Смуты остались в том же самом социальном и финансовом состоянии, в каком и начинали свою неприглядную деятельность; разве что руки теперь у них были по локоть в русской крови но именно тем и стали любезны Филарету Романову.

Князь Ф. Мстиславский, фактически сдавший русское правительственное войско Лжедмитрию еще до событий под Кромами, предавал и дальше Русь на протяжении всей Великой Смуты не однажды, пережил многих истинных патриотов земли Русской, остался в Боярской Думе и при Романовых, но умер бездетным и проклинаемым всеми людьми русскими. Оставшееся после него наследство разобрали другие бояре, в том числе и его ярые враги.

Князь Шаховской и ставший под знамена Ивана Болотникова князь А. Телятьевский после завершения Великой Смуты были пострижены в монахи и закончили жизнь в кельях на правах государственных преступников.

Выкрутились от наказания людьми и Богом из ближних Лжедмитрию Первому людей лишь князь Татев да князь Катырев-Ростовский.

Упомянутый ранее чернокнижник Самозванца Молчанов Великой Смуты тоже не пережил. Он хоть и не решился стать самозванцем на роль Самозванца, хотя и очень походил лицом на Расстригу, но долго в Самборе не усидел, помчался в стан к Тушинскому вору, стал при нём даже боярином, но... потом сгинул.

Впрочем, нелегка была доля и русских защитников Отечества, искренних патриотов Московии. О деятельности и судьбе царя Василия Ивановича Шуйского и Патриарха московского Гермогена написано в предыдущих очерках настоящей работы.

Много сообщено тут и об Иване Болотникове и Илейке Муромце ("царевиче Петре"), о Михаиле Фёдоровиче Романове, о короле Речи Посполитой Сигизмунде Тртьем Вазе, о канцлере Великой Литвы Льве Сапеге и о польском воеводе Лисовском. То же самое можно сказать о князе М. Скопине-Шуйском и французе-наемнике на службе у шведского короля и русского царя Де Ла Гарди.

Немало поведано о злейшем враге рода Захарьевых-Юрьевых-Романовых атамане Иване Мартыновиче Заруцком. Даже о наличии его двойника, разбойничавшего на Волге после казни в Москвке спасителя Московии, бывшего Правителя всея Руси, сообщено здесь.

Рассказано и о дочери кастеляна Самборского Юрия Мнишека русской царице Марине, о сыне ее Иване, повешенном в пятилетнем возрасте по приказу первого царя Романова тоже сообщено, о псковском самозванце не то Сидорке, не то Матюше, объявившем себя воскресшим царём Димитрием, рассказано.

Но вот кто из наших современников знает о том, что в конце 16-начале 17 вв в столице Речи Посполитой Кракове в одном из бенедектинских монастырей при финансовой поддержке Рима существовала специальная школа Ордена иезуитов, в которую отправляли детей и подростков выходцев из дворянских семей тех самых регионов, которые век спустя стали называться Малороссией и Белоруссией? Обязательным требованиме к ним было хорошее знание русского языка, а система занятий основывалась исключительно за обучении этих подростков шпионским дисциплинам и навыкам. Одним из таких воспитанников был и волынский дворянин Иван Заруцкий (отчество учащегося неизвестно, но идентифицировать его с Иваном Мартыновичем возможно именно по дворянскому происхождению из Волыни).

Ещё менее известны в России документы, большая часть которых и спустя 400 лет не рассекречена Ватиканом, касающиеся деятельности латинянских сект на территории Московии. Но даже те из них, к которым открыт доступ в библиотеке папы римского, свидетельствуют о том, что членами этих тайных противогосударственных по отношению к православному русскому государству организаций были: и боярин Никита Романович Захарьев-Юрьев, и пять сыновей его во главе с Фёдором Романовичем (впоследствии Филаретом), и князь Ф. Мстиславский, и боярин М. Салтыков, и князь В. Долгорукий. И даже единственный, наверное, друг Ивана Грозного, которому царь-самодур верил искренне и абсолютно, Бельский, бывший во время Великой Смуты воеводой Казанским, так и не сделавший ничего ни для русских, ни для поляков, был тоже тайным латинянином.

То есть у добросовестного исследователя есть все условия считать тот период, который с лёгкой руки филаретовских летописцев был назван "Великой Смутой", то есть признан сугубо внутренней проблемой Руси, следовало бы признать очередным Крестовым походом католицизма против преемницы Византии православной Руси, обернувшимся для всего Западного мира грандиозной Тридцатилетней общеевропейской войной. Потому, на самом деле, войну ту следует считать сорокатрёхлетней, длящейся с 1605 года по 1648 год и делящейся не четыре, как это сейчас принято, а на шесть периодов: руский (1605-1618гг), чешский (1618-1625гг), датский (1626-1629 гг), шведский (1630-1635 гг), франко-шведский (1636-1648 гг) и промежуточный пцфальский (1621-1625 гг), а также включающиеся в эти периоды вне этих рамок войны: Испании с Голландией, длившейся с 1567 года по 1648 год с двенадцатилетним перемирием (1609-1621 гг), войну за Мантуанское наследство (1628-1631 гг), Смоленскую войну между Русью и Польшей (1632 -1634 гг), Польско-шведскую войну (1617 1629 гг), целый ряд войн европейских стран с Турцией и Крымом и так далее.

В результате этой почти полувековой вакханалии погибло населения Европы: в Московии около 4 миллионов человек, во всех германских государствах в совокупности было уничтожено более 5 миллионов человек, в Речи Посполитой около 3 миллионов человек, в остальных странах Западной Европы около 2 миллионов человек. То есть в совокупности потери человечества в этой войне, принесшие гигантские барыши ломбардским, английским, андоррским, голландским и французским ростовщикам-банкирам, сопоставимы с потерями, которые понесло человечество в течение Первой мировой войны 1914-1919 гг. Сокрушительный удар был нанесен производительным силам Германии. Шведы сожгли и разрушили в Германии практически все железоделательные и литейные заводы и рудные копи. Демографические потери войны были восполнены в Германии лишь спустя 100 лет. Что же касается показателей такого рода в Московии, то оных исследований просто никогда не производилось. Весь "бунташный век" просто выпадает из истории России и из сознания современного россиянина, для которого между персонажами оперы М. Мусоргского "Борис Годунов" и героями романа А. Толстого "Пётр Первый" был лишь вечно пьяный Степан Разин из романа В. Шукшина "Я пришёл дать вам волю" с утопленной им персидской княжной эпизодом, которого в истории не было.

Именно потому, что, начиная с главного редактора русских летописей, повествующих о событиях 16-17 века, Филарета Романова, в России закрепилась привычка отделять свою страну от Европы, говорить об "особом историческом пути" развития своей Родины, отрицать факты, доказывающие, что Россия живет с мировым сообществом единым ритмом и в едином темпе, всегда оказывается вовлечённой во все военные конфликты, происходившие, к примеру, в двадцатом веке на территории: Западной Европы, Дальневосточной и Центральной Азии, Ближнего Востока и даже в Африке[20], и сформировалось стойкое убеждение российских историков, что Великую Смуту следует отделять от Тридцатилетней войны в Западной Европе и рассматривать ее, как явление локальное, а участниками оной признавать лишь русских людей. Обрыв всех связей Руси с Западом в период правления первых Романовых имел вполне конкретную задачу: сокрытие фактов изменнической деятельности в отношении Московии и православия отца первого царя династии Романовых, ставшего к тому же и Первосвященником преданной им церкви.

В результате, из списка лиц, являющихся участниками Великой Смуты, изучаемых русскими историками, как-то сами собой выпали почти все жившие в эти годы на территории Московии иностранцы и, в первую очередь, итальянцы, англичане, чехи, голландцы, которых, судя по косвенным данным российских источников и согласно зарубежным исследований, было на Руси довольно много. Что же касается тупой военной силы, каковыми были в руках вышеназванных ростовщиков и представителей всевозможных торговых домов Запада подданные короля Речи Посполитой, то имён их в русской истории осталось крайне мало, несмотря на то, что в польских хрониках имён участников военных походов на территорию Московии в период с 1605 про 1618 год известно раз в десять больше. Потому остановимся на некоторых из них...

Первым (по логике развития действия) следует назвать Гавриила Гойского[21], владельца и духовного руководителя одной из принадлежавших ему школ по воспитаниию русских и украинских холопов ранее не раз упомянутого здесь польского князя Острожского в духе идей арианской секты. Ибо именно в Гощинскую школу на Волыни и попал будущий Лжедмитрий в 1603 году, сбежав из Москвы. Сам вышеназванный князь остался в стороне от Великой Смуты, зато его непосредственный конкурент за владение приграничными русско-польскими землями князь Адам Вишневецкий не только первым "признал" в беглом иноке Чудова монастыря царевича Димитрия, но и принял активное участие практически во всех походах интервентов на Русь, служил у Тушинского вора в качестве воеводы, и на протяжении всего времени Великой Смуты являлся политическим советником короля Сигизмунда по вопросам, касающимся Руси. При этом был пан Адам Вишневецкий человеком православной веры и очень гордился этим.

Марина Мнишек, дочь сандомирского воеводы Юрия Мнишека, познакомилась с Самозванцем в феврале 1604 год, а уже 25 мая того же года между ней и самоназванным русским царевичем был составлен брачный договор, по которому ей отдавалось в будущую собственность большое количество драгоценностей из московской казны, а также самые богатые торговые города Северной части Руси Псков и Новгород Великий с их обширнейшими землями. Во время государственного переворота под руководством Василия Шуйского юная жена царя отказалась спасать Лжедмитрия в своих комнатах дворца, чем способствовала его убийству. Находилась в ссылке в Ярославле в 1606-1608 гг. Была прощена, возвращена родителю царём Василием, но по дороге сбежала от послов - и оказалась в Тушино, где тут же признала в Богданке-жиде своего якобы воскресшего мужа. После бегства в Калугу родила там от Второго Джедмитрия сына Ивана Дмитриевича, а после убийцства любовника (ведь венчания ее с новым якобы мужем не последовало) стала наложницей Заруцкого, моталась вслед за ним по Руси вместе с дитём, вновь побывала царицей (теперь Астраханского государства), пока их всех троих не поймали на реке Урал. После казни царём Михаилом Фёдоровичем ее любовника и ее сына Марина Мнишек была насильно пострижена и сослана в Коломну в тамошний монастырь, где, по разным сведениям, не то покончила жизнь самоубийством, не то умерла от голода, так и не смирив гордыни своей, величая себя царицей. Ряд косвенных деталей позволил ряду чешских историков считать Марину не полькой чешского происхождения, как принято официально, а иудейкой, но в России на эту тему наложено было табу еще в конце 18 века, в советское же время власти всячески противодействовали исследованиям в эту сторону, а уж после победы Великой криминальной революции и вовсе предали забвению вопрос об иудейском происхождении рода Мнишеков.

Владислав Четвертый Ягелон сын польского короля Сигизмунда Третьего, был избран в пятнадцатилетнем возрасте в 1610 году русскими боярами-изменниками во главе со лжепатриархом Филаретом на русский Престол, но не был отпущен в Москву отцом, который стал от имени сына вершить все дела в Московии посредством посыла гонцов и бумаг в противовес русскому патриотическому правительству Заруцкого-Трубецкого. В 1618 году Владислав, согласно условий Деулинского перемирия, отказался от звания Государя всея Руси. Спустя 14 лет, в самый разгар так называемой Тридцатилетней войны, стал польским королем, вновь воевал с Московией за Смоленск в 1632-1634 гг, победил.

Далее следует сказать об идеологах Крестового похода на Россию: о папе римском Павле Пятом, его легате (после), краковском епископе и кардинале Бернарде Мациевском, а также о его предшественнике на дипломатическом поприще - папском нуции в Польше в 1599 году Клавдии Рангони, который способствовал обращению Григория Отрепьева в католиченство. Нельзя не отметить и Яна Бучиньского так называемого секретаря "царя Димитрия", а фактически соглядатая иезуитов при новом Государе всея Руси. Нельзя не отметить и якобы русского Патриарха Игната (Игнасия), грека по происхождению, который прежде, чем попасть в Москву, долго пробыл в Риме, дабы, приехав оттуда в славянские земли, стать рязанским архиепископом и быть обнаруженным там тотчас римскими шпионами для того, чтобы тайный латинянин Лжедмитрий назначил именно его Патриархом всея Руси на место униженного, оклеветанного и поруганного первого русского Патриарха Иова.

Одним из самых знаменитых поляков-участников Великой Смуты следует здесь назвать Александра Кормина Гонсевского старосту велижского и великого дипломата, выступавшего изначально, еще в 1605 году, против агрессии Польши на Русь, отрицательно относившегося к Лжедмитрию и к Тушинскому вору, но вынужденного подчиняться воле короля и исполнять обязанности посла в Московии дважды. Сей человек успешно руководил обороной Москвы от первого земского ополчения во главе с Заруцким и Трубецким, в 1612-1618 гг возглавлял польские войска под Смоленском, в 1632 году успешно отразил попытки русских войск освободить этот искони русский город.

Стоило бы, конечно, сказать и о лихом полковнике Струсе, подробнее остановиться на лихом полковнике-разбойникеЛисовском, рассказать о талантливом военачальнике Яне-Петре Сапеге, оставившем так и не переведённые на русский язык записки о Великой Смуте, о незаурядных братьях Стадницких и о многих других выдающихся деятелях польской стороны, участвовавших в Великой Смуте на Руси.

Но закончим всё-таки этот далеко не полный перечень поляков Юрием Мнишеком воеводой сандомирским и самборским каштеляном, офицером ордена иезуитов, о котором достаточно сказано ранее, но не отмечено, что сей самозванный князь (в чешских источниках он князем не признавался, да и дворянином не был, а в польских нет ни слова о том, что Мнишек был за какие-то особые заслуги возведен в это звание), уйдя из Чехии, сменив, так сказать, гражданство, очень быстро втёрся в доверие королю Сигизмунду Второму - и стал хранителем королевской казны, которая по смерти этого короля "исчезла", да так надёжно, что следующий король Сигизмунд Третий в течение двух лет пытался получить ее по законному на то праву, но так, будто бы, и махнул на нее рукой.

Исходя из этого общеизвестного факта, следует предположить, (если всё-таки признать в Мнишеке еврея), что между королем и воеводой сандомирским было в 1605 году достигнуто тайное соглашение о том, что польское войско, с которым отправится на Русь самозванный царевич Димитрий, будет экипировано и находиться на содержании совместном: и королевском, и Юрия Мнишека. Но последний, как это водится у представителей иудейского племени, надул короля и в результате, едва только поляки перешли границу Руси, денег у самозванца на оплату трудов ратникам не оказалось[22] и, если бы не поддержка обозлённого царскими поборами населения Северской земли, авантюра первого Лжедмитрия провалилась бы, а вся ответственность за неудачный поход Самозванца против Руси возлегла бы на плечи сандомирского воеводы. На удивление королю и Сейму, куцая рать плохо вооружённых и почти безлошадных наёмников откровенного Самозванца, потерпев первые поражения от русской армии и оказавшись покинутой Юрием Мнишеком, обрела финснсовое подкрепление из рук изменника казначея русского войска Сутупова, вобрала в себя значительные силы северского крестьянства и донского казачества, а потом стремительным броском овладела и столицей еще недавно такой грозной, казавшейся мощной и вечной Московии[23].

Эта версия сразу ставит на свои места все противоречия в известных историкам оценках роли короля Сигизмунда Третьего в начальный период Великой Смуты. Ибо общеизвестно, что сам король был согласен с канцлером Яном Сапегой о тщетности развязывания долговременной войны Речи Посполитой с Московией, но все-таки под давлением пражских евреев-ростовщиков послал Лжедмитрия на полученные от иудеев деньги (обокрав, разумеется, Самозванца) войной на Москву. Предыдущие Ливонские войны показали умным политикам, что полного разгрома и захвата Московии силами всего польско-литовского государства произойти не может, а длительная, изнуряющая война может привести саму Польшу лишь к ослаблению, которой неминуемо воспользуются соседние страны: Швеция, Пруссия, Саксония, Австрия, Дания, Крым.

Неожиданная для избавившегося, наконец, от загостившшегося в Варшаве русского Самозванца короля, нелепая с точки зрения стратегии и военной науки победа Лжедмиртия над Московским государством, а также массовая измена боярства и дворянства русского вскружили голову Сигизмунду Третьему, вынудили его начать экспансию вопреки воле Сейма и даже вопреки запрету успевшено опомниться папы римского, что привело, в результате, к полнейшему истощению личной королевской казны к 1618 году - к началу то есть Тридцатилетней войны, когда процентные ставки банковских домов всей Европы резко подскочили вверх, а чешские ростовщики оказались под жесточайшим прессом воюющих сторон первыми. Это все немининуемо привело Сигизмунда Третьего к полной зависимости от сенаторов польских и литовских, то есть к еще большему ограничиванию абсолютизма в Польше, на которое и рассчитывали именитые участники ратоша 1606-1607 гг. Таким образом, из всего здесь сказанного следует единственный, тоже не замеченный русскими историками вывод: Великая Смута в Московии оказала решающее действие на видоизменение системы отношений внутри Речи Посполитой между королем и шляхтой, то есть полсужила внешним толчком для проведения там первой миниреволюции, по завершении череды которых исчезла с карты мира спустя полтораста лет и сама Речь Посполита.

Ещё меньше исследованы русскими историками, а потому практически неизвестны широкому читателю, да и современным ученым и писателям, материалы, касающиеся того, как реагировали и каким образом участвовали в Великой Смуте народы Севера Европейской части России, Поволжья, Северного Кавказа и Великой Степи, образ жизни которых и способ существования вплотную зависел от того, как живет и развивается центральная часть Московии, ибо лишь с помощью метрополии эти регионы могли находиться в системе товарообмена, позволяющего им развиваться и богатеть. Просто удивительно, как много сил и слов было использовано в России 17-20 вв для сокрытия тайны происхождения первого Лжедмитрия, как мало занимались все, кто кормился на теме Великой Смуты, жизнью самого русского народа и ближайших его соседей современников этого катастрофического для славянско-русской цивилизации периода. Практически - опровергнуть это утверждение невозможно ваш покорный слуга, проработавший 31 год над романом-хроникой "Великая Смута", является единственным в истории России человеком, который использовал все имеющиес в распоряжении исследователя 20-21 века материалы, в которых фигурируют татары, башкиры, казахи, персы, чеченцы, балкарцы, марийцы, вогулы, коми, пермяки, лопари, ненцы, казахи и другие народы, проживающие на охваченной Великой Смутой территории. В настоящей статье нет смысла упоминать их имена, найденные в старых документах, ибо звучание их без подробного описания ряда событий к примеру: бунта даточных людей с земли Пермской, не пожелавших служить первому Самозванцу, или восстания малых народов Среднего Поволжья, решивших приступом взять Нижний Новгород в годы разгула Самозванца Второго, или результаты карательного похода возвращающегося несолонно хлебавши из Архангельска в Нижний Новогород воеводы Шереметьева не будет полным, а тема настоящего очерка находится несколько в стороне от этих сюжетов.

Всего два весьма простеньких и незамысловатых диссертационных исследования, к примеру, существует в русской науке о том, как и почему возник пузырь третьего Димитрия-самозванца в Пскове, в которых слишком много намёков, оставшихся открытыми вопросов и слов недоумения, чтобы считать их действительно научными работами. Хотя не найденные авторами тех диссертацией ответы лежат на поверхности достаточно было им повнимательней и посерьезней поработать над имеющимися в архивах этого города документами для того, чтобы узнать, например, что Псков выстоял в войнах с немцами, поляками и шведами во многом благодаря помощи ижорцев и эстов. Совсем никто как следует не изучал историю обороны Великого Новгорода от шведов, не анализировал характер и причины измены тамошними боярами. Никто, кажется, не помнит сейчас уже о том, что шведское войско в 1612 году прошло Новгородские земли насквозь по направлению от Орешка к Коле, но застряло в тамошних лесах, остановленное той самой "чудью белоглазой", как презрительно называли русские ингерманландцев маленький финноязычный народ, оказавшийся бОльшим патриотом Московии, чем вся московская знать вместе взятая. Вот их-то имен так называемой чуди история до нас не донесла совсем. И это очень печально. Ибо занние таких имен могло бы хоть немного сбить спесь с великорусских шовинистов, пропагандирующих исключительность своей нации и не помнящих о том, что должны русские быть благодарны своему существованию и выживанию в наискверные времена именно братской помощи соседствующих с нами народов, помощи практически всегда безвозмездной и искренней.

Чванство русского народа и ведущих его по пути воспитания в людях чувства национального превосходства историков да литераторов имеет при этом избирательный характер. Если к вышеназванным народам и племенам отношение переписчиков и корректоров конца 17-18 веков, занимающихся якобы сохранением, а фактически цензурой старых летописей, и последующих исследователей истории Великой Смуты весьма снисходительное и даже скептическое, то на протяжении последних 200-300 лет наблюдается в исторической науке и в русскоязычных литературных произведениях об этом периоде весьма серьезные холуйские закономерности, касающиеся роли в Великой Смуте исключительности единственного народа богоизбранного.

При чтении всего имеющегося ныне в русских СМИ на тему Великой Смуты официоза создается впечатление, что единственной категорией населения искони заселённых иудеями русских территорий именно евреи не участвовали в военных и прочих действиях ни в качестве агрессоров шедших там военных действий, ни что особенно удивительно - в качестве жертв оных[24]. Речь идет как о летописях, хрониках и мемуарах, так и исторических исследованиях и научно-популяроных изданиях. Даже в Польше, переполненной иудеями, бежавшими туда из Испании, Франции и Германии еще в 15-16 веках, в эти годы, если верить тамошним летописям и хроникам, евреи ничем не проявиляли себя, даже не защищали своих жизней. Получается, что воровитый, пройдошливый и весьма агрессивный по менталитету своему народ, показавший себя именно таким на протяжении четырех тысяч лет, именно в период Великой Смуты на Руси отдыхал и представлял собой стадо готовых к закланию баранов.

По поводу такого положения вещей есть одна гениальная и абсолютно точная формула: "Этого не может быть, потому что не может быть никогда". Для проверки и подтверждения этой формулы достаточно просмотреть архивы судебных дел восточных воеводств Речи Посполитой большинство учстников сутяжных дел того времени являются людьми иудейского вероисповедания, которые носят порой и христианские имена, и польские, литовские, а то и русские фамилии. В качестве офицеров и рядовых в военных действиях они не участвовали, зато именно они формировали маркитанские обозы, обеспечивали вояк проститутками и продовольствием за плату. Мнение такого рода "кормильца полка" было много сильнее и весомей при разработке военной компании поляков, чем мнение самого командира полка. И, тем не менее, имён всякого рода полковников, ротмистров и даже рядовых драгун до нас дошло великое множество, а вот имена маркитантов и маркитанток канули в Лету. Разве что остался в памяти нашей выдуманный персонаж знаменитой пьесы Б. Брехта "Мамаша Кураж и ее дети".

Тем удивительней стремление вот уже четыре века подряд учёным людом скрывать иудейское происхождение Второго Лжедмитрия, хотя любому профессиональному историку не стоит особого труда проследить жизнь этого человека до самой колыбели, чтобы убедиться в том, что несколько оставшихся в дошедших до нас фразах в русских и польских летописях правы, когда их авторы называют его Богданкой-жидом уверенно, явно не ошибаются в его происхождении. Жизнь Богданки, повторяю, легко проследить, равно как и легко обнаружить следы его пребывания в этом звании в Самборе резиденции Мнишеков, что позволяет утверждать, что был Богданко знаком с будущей своей фальшивой женой Мариной Мнишек задолго до коронации ее на московский Престол. Известна и служба его православным попом-выкрестом в Стародубе. Известны документы, в которых еврейская община проклинает отступника Богданку, назвавшего себя царем Лжедмитрием.

Уже при Филарете, памятуя о народном произвище Богданки, как о Тушинском воре, в ряде русских источников Богданко-жид намеренно заменяется на Богданку-вора, а с конца 18 века, когда восточная часть Польши с великим обилием там проживающих евреев оказалась под русской короной, стала активно пропагандироваться теория о том, что Лжедмитрием Вторым был вовсе не Богданко, а поп Савва почему-то. В других переписанных летописях и более того начудили: назвали Второго Лжедмитрия Матюшей, смешав его с Лжедмитрием Третьим из Пскова, который тоже почему-то имеет два имени: Сидорко и Матюша. То есть сразу после раздела Польши между Россией, Австрией и Пруссией, началась хитроумная операция по дезавуации деятельности одного из самых известных участников Великой Смуты, а именно того самого персонажа, что был иудейского происхождения. Уже ко времени изучения этой темы А. Пушкиным историками России вполне ответственно заявлялось, что им неясно: кто такой был Второй Самозванец? Последующие историки и вовсе заболтали эту личность, превратили идентификацию Богданки в неразрешимую проблему, а к началу 20 века учёные России вынесли окончательный вердикт: узнать, кем был на самом деле Лжедмитрий Второй, невозможно.

Братья Ляпуновы рязанские дворяне были возвеличены романовской пропагандой уже много лет спустя Великой Смуты, когда многие участники оной умерли, а правящая династия была вынуждена создавать легенду о начале второй Руси, делая это точно так же, как это делают современные СМИ и телевидение, описывающиие события, произошедшие в СССР, исключительно в чёрном свете, с помощью инсинуаций, а порой и откровенной лжи. Мало кому известно сейчас, к примеру, что, согласно документов Разбойного Приказа, оба этих активных участников будущей Великой Смуты в годы правления Борисом Годуновым дважды арестовывались и пребывали под судом за... контрабанду оружием, которое они продавали донским казакам вне лицензии, выдаваемой на эту торговлю царём лично.

Насколько преступно это деяние семьи Ляпуновых (Отец Прокопия Петровича и Захара Петровича тоже участвовал в этих операциях), можно судить по тому факту, что донкские и запорожские казаки не почитали себя подданными русского царя и служили только тому владетелю расположенных рядом с Великой Степью государств, кто платил им за службу денежным довольствием, порохом, свинцом и хлебным вином (самогоном). В те годы, когда делали свой смертельный бизнес рязанские дворяне Ляпуновы, казаки Дона служили Речи Посполитой и Австрии, то есть Ляпуновы помогали оружием врагам Руси для войны с православным людом. А могли служить и Крыму, любящему посылать войска на Москву с грабежами и уничтожением по дороге всех населенных пунктов и православного населения.

Прохор Ляпунов служил в войске Ивана Болотникова и участвовал в битвах против русской армии в 1606 году, а к царю Василию перебежал за несколько дней до начала решающей битвы под Москвой. В битве сей ничем себя не проявил, а после оной тут же вернулся на родную Рязанщину, чтобы участвовать в подавлении вспыхнувшего там голодного крестьянского восстания, то есть карателем. Исчезновение имени его из летописей в истории свержения Василия Шуй ского с внезапным появлением в этой сцене одного лишь его брата Захара является явной редакционной правкой с целью сокрытия факта участия Прокопия в этом предательстве и для предания забвению деятельности его в период Семибоярщины, выбравшей королевича Владислава в цари Московии. Соучастие Прокопия Ляпунова в первом антипольском ополчении звучит не очень достоверно, но мы признаем его за имеющее место, хотя и нет возможности понять: отчего один из братьев оказался в рядах изменников, другой вдруг из изменника превратился в патриота?

Такое, конечно, случается в период Гражданских войн, но, как правило, не со столь видными людьми с обеих сторон. Однако, примем версию официальную на веру; тем более, что ее подкрепляют документы о пожалованиях дворянам того ополчения, выданные Михаилом Фёдоровичем Романовым в первые годы после освобождения Москвы. То есть существуют документы, удостоверяющие присутствие Прокопия Ляпунова в войске первого антипольского ополчения, написанные ещё до возвращения домой Филарета.

Но тогда возникает вопрос: отчего при наличии в летописях двух летописных версий об убийстве Прокопия Ляпунова пьяными казаками подчиненными Трубецкого и подчиненными Заруцкого официальная история принимает версию вторую, хотя при внимательном чтении источников сразу становится видно, что убийство Прокопия Ляпунова произошло в лагере Трубецкого в день, когда Заруцкий с отрядом находился совсем в другом месте?

ОТВЕТ: Чрезмерное возвеличивание образа Прокопия Ляпунова было произведено Романовыми одновременно с осквернением памяти Ивана Заруцкого. Полностью отказаться от наличия диумвирата в период 1611-1513 гг на территории Московии означало признавать спасителем Отечества князя Трубецкого, у которого Романовы, получается, украли законно завоеванную власть вот и была произведена подмена: вместо Заруцкого стал вождём первого русского ополчения Прокопий Ляпунов, убитый, на самом деле, в самом начале этой изматывающей силы и нервы двухлетней осады. А Захар Ляпунов, совершив свой преступление, исчез из поля зрения хронистов, как фигура, компроментирующая род Ляпуновых.

Что же касается Василия Ивановича Шуйского с его братьями, Патриархов Иова и Гермогена, К. Минина и Д. Пожарского, архимандрита Дионисия и других патриотов земли русской, выживших или павших под удараами изменников и поляков, то им следует уделить особое, почетное место, то есть написать надо отдельный очерк, а рядом с вышеназванными врагами Отечества ставить их ни к чему. А потому вновь отправляю читателя к своему роману-хронике в десяти книгах "Великая смута".

[1] Сам Филарет себя таковым и считал. Имеется и свидетельство этому: в Коломенском дворце во время его демонтажа по приказу Екатерины Второй был обнаружен портрет Ф.Н. в царском одеянии с надписью: "Царь Фёдор Микитич Романов". То есть последним Самозванцем периода Великой Смуты следует признать всё-таки Филарета.

[2] Ах, какая тема для фрейдистского сочинения о любви племянника к царственной тётке! Удивительно, что так до сих пор никто ничего подобного не написал.

[3] В новорусских исследованиях эту версию считают комичной, глядя на происходящее в 1600 году глазами живущих в атеистических веках 20-м и в 21-ом, но ведь Фёдор Никитич - дитя своего, фактически средневекового времени, а это означает, что и сам он, и царь Борис, и участники следствия и судебного процесса над братьями Романовыми искренне верили в колдовские чары и порчу, которую можно навести на человека, не прикасаясь к нему. Даже сейчас в колдовство и в ворожбу верят сотни миллионов человек на планете. Отчего в этом мнении следует отказывать будущему Патриарху Филарету и царю Борису? Грехов смертных будущим первосвященником русским было совершено так много, что обвинение его в колдовстве и чародействе, в покушении на жизнь и здоровье царя кажутся милой забавой резвящегося на печке малыша.

[4] Точно также, как и все антисоветские диссидентские кружки 1920-1990-х гг патронировались и финансировались зарубежными спецслужбами

[5] Одинаковость легенд возможных царевичей Дмитриев есть не признак отсутствия ума у заговорщиков, а как раз-таки свидетельство их высокоумия. Одинаковые легенды делали возможных Лжедмитриев безликими в глазах самих заговорщиков, гарантировали развитие интриги по одному раз и навсегда разработанному плану, обеспечивали возможность контролировать ситуацию: всякий, кто на огромной площади Московии заорёт иную легенду о своем будто бы чудесном воскрешении, тут же оказался бы под прицелом не только официальных государственных карательных структур, но и заговорщиков и агентов папы римского. Расстрига сообщил о себе в Польше, предстал перед королем - и тотчас остальные "царевичи" стали ненужными.

[6] Подробнее читайте в романе: Valerij Kuklin "Истинная власть", Москва - 2005 год.

[7] Первой подобной акцией Рима следует признать тот самый Четвёртый Крестовый поход 1204 года, закончившийся падением Константинополя от рук католических рыцарей, который достаточно скоро привел к падению Византийской империи уже от рук кочевников-османов.

[8] Есть малоизвестный факт, отмеченный в ряде летописей 17 века, где говорится, что Филарет, будучи еще простым монахом Антониев-Сийского монастыря, услышав о приходе к власти Лжедмитрия, повеселел и вёл себя в святой обители раскованно и дерзко ещё задолго до сообщения о своем возвеличивании.

[9] 18 марта 1584 г. царь Иван Грозный, по свидетельству английского посла Д. Горсея, был удушен. Сам Грозный задолго до этого в приступе ярости ударил острием посоха своего сына старшего Ивана по голове - и тот, промаявшись в горячке неделю, будучи лечимый иноземными лекарями, умер. Младший сын Грозного Дмитрий таинственным образом не то зарезался, не то был зарезан в отроческом возрасте в Угличе; средний сын Грозного Фёдор Иванович по восшествии на Престол московский стал чахнуть, дети от него перестали у царицы Ирины (урождённой Годуновой) рождаться (сплошные выкидыши), родившаяся все-таки дочь умерла от сквозняков и простуды, да и сам Фёдор Иванович умер в 42 года, залеченный все теми же врачами-иноземцами, связанными, надо полагать, с иезуитами.

[10] Да и по сей день считают...

[11] То есть чингизид - человек истинно царской крови, как считалось на Рус много лет и после Ига.

[12] Что для сознания людей конца 16 века было особо важным фактом, ибо всем было памятно нападение тех же самых крымских татар на Москву во времена правления Русью Иваном Грозным, когда царь спасся бегством, отдав басурманам Первопрестольную на разграбление и поругание. Годунов же спустя полтора десятилетия обошёлся посылкой в стан крымцев монаха-патриота, который под пытками "выдал" заранее сфабрикованную Годуновым информацию о том, что на помощь русским идёт сильное литовское войско - и хан Гирей, поверив этому, казнил монаха, а войско свое повернул назад в степи.

[13] Надо отметить, что других столь плодотворных и талантливых Гос ударей-градостроителей в истории планеты не было. Сам царь, конечно, топографических исследований, подобно самодуру Петру Первому, не делал, но умел довольно точно ставить перед посылаемыми им в командировки воеводами-градостроителями конкретные цели и задачи, выделял им достаточное, но не чрезмерное количество денег для того, чтобы они закладывали крепости в определенных точках соприкосновения территории Московии с чужими землями, требовал обеспечить эти поселения удобными торговыми путями и хорошо охраняемыми местами возможных ярмарок.

[14] Как ни странно, но то, чего не мог понять народ, поняли в те дни именно бояре. А это означает, что тайные-католики на Руси в 1598 году еще не были по-настоящему сильны. Именно избрание чересчур уж православного Годунова царём подтолкнуло Рим к активизации своей деятелньости в Московии.

[15] Летописи чересчур много внимания уделили театральной обёртке выборов Годунова, его тройному отказу от короны, просьбам вдовой царицы Ирины принять власть, не вдаваясь при этом в суть славянского наследственного права, которое для них было ещё очевидно. Историки вслед за хронистами лишь повторяли сказанное переписчиками древних текстов, не задумываясь о характере взаимоотношений в первом русском государстве, еще не оторвавшемся в полной мере от менталитета своих предков - восточных славян, не пришедших к новорусской логике осмысления взаимоотношений человека и общества, которые сформируются уже в период правления Русью династией Романовых.

[16] Очень все это напоминает череду внезапных смертей членов Политбюро ЦК КПСС во время никому в СССР не нужной войны в Афганистане во имя прихода к власти вылезшего, как чёрт из табакерки, новоявленного Лжедмитрия - Михаила Горбачёва.

[17] Вспомните разговор Джульетты в трагедии Шекспира с няней.

[18] Жестокосердного сына Ивана Грозного народ желал воскресить, а сына доброго Годунова не захотел? Почему на эту несуразицу не захотели обратить внимания русские историки? Или им тоже не платили за изыскания в этом направлении? А может, как раз и платили за то, чтобы направление было выбрано противоположное?

[19] Надо сказать, что расположение города Кромы и по сию пору является важным в стратегическом отношении к Москве; изучаемые по сию пору в военных академиях битвы под этим городом случались и во время наполеоновского нашествия, и во время Великой Отечественной войны, а во время Великой Смуты всего битв за него было пять, из которых самой знаменитой и самой удивительной следует признать ту, в которой участвовал и победил именно атаман Андрей Корела.

[20] Единственным долговременным случаем выпадения России из общемирового исторического процесса следует признать период существования на ее территории государства по имени СССР, наиболее ярко выразившийся в том, что во время Великой депрессии 1930-х годов только в Советском Союзе и в Социалистической Монголии не произошло краха финансовой системы страны. Более того, именно в это время особенно активно развивалась промышленность и вообще народное хозяйство этих социалистических государств, не попавших под дамоклов меч биржевых спекуляций. Нынешняя Россия, полностью влившаяся в экономическую систему мирового капитализма, пришла к тому, что страна имеет гигантское количество стремительно обесценивающихся долларов США, но стоимость на все товары народного потребления в стране и на продовольствие стремительно растет, превращая рубли и доллары всего лишь в бумажную массу, а народы страны обрекая на нищету и вымирание.

[21] Солдат Ордена иезуитов, между прочим, что даёт основание считать, что в борьбе с православием папский престол всегда опирался на еретиков, как на верных своих слуг. Опирается и сейчас.

[22] Сам Юрий Мнишек в этот момент в армии Самозванца присутствовал в качестве казначея.

[23] Так-то и по сию пору удивляются своей победе в Холодной войне над СССР американцы, в том числе и вслух об этом говорит Бзежинский. А народ российский знает: всему виной измена боярская - лиц из высшего эшелона власти КПСС и их приближенными над людьми 140 наций.

[24] Отсутствие сведений о событиях 17 века, как о первом Холокосте, является само по себе странным симптомом: если евреи жили на этих территориях, но не страдали от войны, то это может означать, что они на этой войне наживались. Таков менталитет этого народа: даже на трагедии Холокоста они делают деньги по сей день. А раз так, то можно предположить, что это по их настоянию и были вымараны переписчиками те сведения, которые касались деятельности евреев во время Великой Смуты.