"БОГАТЫРСКАЯ ЗАСТАВА"
Александра Богатырева
30.01.2016 |
|
07.02.2015 |
|
18.01.2015 |
|
20.02.2013 |
|
20.02.2013 |
|
20.02.2013 |
|
21.04.2012 |
|
21.04.2012 |
|
25.02.2012 |
ПРОГУЛКА К ПУШКИНУ или (ДВА АЛЕКСАНДРА, ДВА СЕРГЕЕВИЧА)
|
01.11.2010 |
КУДА ПОДЕВАЛИСЬ ЮРОДИЕВЫЕ Недавно, поднимаясь в редакцию ╚Православие.Ру╩, я увидел на стене фотографии, сделанные отцом Тихоном
Шевкуновым в бытность его послушником Псково-Печерской обители. На одной из
фотографий были запечатлены мои старые
знакомцы: юродивые странники Михаил и Николай. Михаил на две головы ниже
своего соседа. В ширину √ такой же, как и в высоту. В
жилетке и с цилиндром на голове. Смотрит на нас хитро и весело. Под длинной
поддевкой при нормальном торсе скрыты ненормально короткие ноги. Николай √ со
склоненной вправо головой, длинными свалявшимися волосами и со
взглядом затуманенным и печальным. Тридцать лет назад встретив этот взгляд, я сразу
понял: человек, смотрящий на другого человека такими глазами очень далек от
мира сего и не надо пытаться его вернуть в суетную
лукавую реальность. В сентябре 1980 года мы с женой приехали в
Псково-Печорский монастырь и после литрургии оказались в храме, где отец Адриан
отчитывал бесноватых. В ту пору каждый молодой
человек, особенно городского обличия и
одетый не в поношенное советское одеяние полувековой давности,
переступая порог храма, привлекал к себе внимание не только пожилых
богомольцев, но и повсюду бдящих строгих дядей, оберегавших советскую молодежь
от религиозного дурмана. Внимание к
нашим персонам мы почувствовали еще у монастырских ворот: человек с хорошо
поставленным глазом просветил нас насквозь и все про нас понял. Строгие взгляды
я постоянно ловил и во время службы, но во время отчитки несколько пар глаз
смотрело на нас уже не просто строго, а с нескрываемой ненавистью. Были ли это бедолаги-бесноватые, или бойцы невидимого фронта √ не знаю,
да теперь это и неважно. Скорее всего, некоторые представляли оба департамента.
Я был вольным художником, и посещение храмов могло лишь укрепить начальство в
уверенности в моей полной непригодности, в деле построения светлого будущего. А
вот жена преподавала в институте и могла лишиться места. Так что мысли мои были
далеки от молитвенного настроя. Мир, в который мы попали, был, мягко говоря,
странным для молодых людей, не так давно получивших высшее образование, сильно
замешенное на атеизме. На амвоне стоял пожилой священник с
всклокоченной бородой и в старых очках с веревками вместо дужек. Он
монотонно, запинаясь и шепелявя, читал странные тексты. Я не мог разобрать и
сотой доли, но люди, столпившиеся у амвона, видимо, прекрасно их понимали. Время
от времени в разных концах храма начинали лаять, кукарекать, рычать, кричать
дурными голосами. Некоторые выдавали целые речевки: ╚У, Адриан-Адрианище, не
жги, не жги так сильно. Все нутро прожег. Погоди, я до тебя доберусь!╩ Звучали
страшные угрозы: убить, разорвать, зажарить живьем. Я стал рассматривать лица
этих людей. Лица, как лица. До определенной поры ничего особенного. Один
пожилой мужчина изрядно смахивал на нашего знаменитого профессора √ знатока семи
европейских языков. Стоял он со спокойным лицом, сосредоточено вслушиваясь в
слова молитвы, и вдруг, услыхав что-то сакраментальное, начинал судорожно
дергаться, мотать головой и хныкать, как ребенок от сильной боли. Рядом со мной
стояла женщина в фуфайке с серым пуховом платком,
надвинутом до бровей. Она тоже была спокойна до определенного момента. И вдруг,
практически одновременно с ╚профессором╩, начинала мелко трястись и издавать
какие-то странные звуки. Губы ее были плотно сжаты, и булькающие хрипы шли из
глубин ее необъятного организма √ то ли из груди, то ли из чрева. Звуки
становились все громче и глуше, потом, словно какая-то сильная пружина лопалась
внутри ее √ с минуту что-то механически скрежетало, а глаза ее стали вспыхивать
зеленым недобрым светом. Мне казалось, что я брежу: человеческий организм не
может производить ничего подобного. Это ведь не компьюторная графика, а я не на
сеансе гилливудского фильма ужасов. Но
через полчаса пребывания в этой чудной кампании мне уже стало казаться, что я
окружен нашими милыми советскими гражданами, сбросившими маски, переставшими
играть в построение коммунизма и стучать друг на друга. Все происходившее
вокруг меня было неожиданно открывшейся моделью нашей жизни с концентрированным
выражением болезненного бреда и беснования. Так выглядит народ, воюющий со
своим Создателем. Но люди, пришедшие в этот храм, кричавшие и корчившиеся во
время чтения Евангелия и заклинательных молитв, отличались от тех, кто остался
за стенами храма, лишь тем, что перестали притворяться, осознали свое окаянство
и обратились за помощью к Богу.
.. Когда отчитка
закончилась, мне захотелось поскорее выбраться из монастыря, добраться до
какой-нибудь столовой, поесть и отправиться в обратный путь. Но случилось
иначе. К нам подошел Николка. Я заприметил его еще на службе. Был он одет в
тяжеленное драповое пальто до пят, хотя было не менее пятнадцати градусов
тепла. √ ╚Пойдем, помолимся╩, - тихо
проговорил он, глядя куда-то вбок.
√ -Так уж помолились, - пробормотал я, не совсем уверенный, в
том, что он обращался ко мне.
√ Надо еще тебе
помолиться. И жене твоей. Тут часовенка рядом. Пойдем.
Он звучал так жалобно, будто от моего согласия или несогласия зависела
его жизнь. Я посмотрел на жену. Она тоже устала и еле держалась на ногах.
Николка посмотрел ей в глаза и снова тихо промолвил: ╚Пойдем, помолимся╩. Уверенный в том, что мы последуем за ним, он
повернулся и медленно пошел в гору по брусчатке, казавшейся отполированной
после ночного дождя. Почти всю дорогу мы
шли молча. Я узнал, что его зовут Николаем. Нам же не пришлось представляться.
Он слыхал, как мы обращались друг ко другу и несколько
раз назвал нас по имени.
Шли
довольно долго. Обогнули справа монастырские стены, спустились в овраг,
миновали целую улицу небольших домиков с полисадниками и огородами, зашли в
сосновую рощу, где и оказалась часовенка. Николка достал из кармана несколько
свечей, молитвослов и акафистник. Затеплив свечи, он стал втыкать их в
небольшой выступ в стене и тихим жалобным голосом запел ╚Царю Небесный╩. Мы стояли молча, поскольку кроме ╚Отче наш╩ ╚Богородицы╩ и
╚Верую╩ никаких молитв не знали. Николка же постоянно оглядывался и кивками
головы приглашал нас подпевать. Поняв, что от нас песенного толку не добьешься,
он продолжил свое жалобное пение, тихонько покачиваясь всем телом из стороны в
сторону. Голова его, казалось, при этом качалась автономно от тела. Он склонял
ее к правому плечу, замысловато поводя подбородком влево и вверх. Замерев на несколько секунд, он отправлял
голову в обратном направлении. Волосы на этой голове были не просто нечесаными.
Вместо них был огромный колтун свалявшийся до
состояния рыжего валенка. (Впоследствии я узнал о том, что у
милиционеров, постоянно задерживавших Николку за бродяжничество, всегда были
большие проблемы с его прической. Его колтун даже кровельные ножницы не
брали. Приходилось его отрубать с помощью топора, а потом кое-как
соскребать оставшееся и брить наголо). Разглядывая Николкину фигуру, я
никак не мог сосредоточиться на словах молитвы. Хотелось спать, есть. Ноги
затекли. Я злился на себя за то, что согласился пойти с ним. Но уж очень не
хотелось обижать блаженного. И потом, мне казалось, что встреча эта не
случайна. Я вспоминал житийные истории о том, как сам Господь являлся под видом
убогого страдальца, чтобы испытать веру человека и его готовность послужить ближнему. Жена моя переминалась с ноги на ногу, но насколько
я мог понять, старалась молиться вместе с нашим новым знакомцем. Начал он с
╚Покаянного канона╩. Когда стал молиться о своих близких, назвал наши имена и спросил,
как зовут нашего сына, родителей и всех, кто нам дорог и о ком мы обычно
молимся. Потом он попросил мою жену написать все эти имена для его синодика.
Она написала их на вырванном из моего блокнота листе. Я облегченно вздохнул,
полагая, что моление закончилось. Но не тут-то было. Николка взял листок с
именами наших близких и тихо протяжно затянул:
╚Господу помолимся!╩. Потом последовал акафист ╚Иисусу Сладчайшему╩, затем
Богородице, потом Николаю Угоднику. После этого он достал из нагрудного кармана
пальто толстенную книгу с именами тех, о ком постоянно молился. Листок с нашими
именами он вложил в этот фолиант, прочитав его в первую очередь. Закончив
моление, он сделал три земных поклона, медленно и торжественно осеняя себя
крестным знамением. Несколько минут стоял неподвижно, перестав раскачиваться и
что-то тихонько шепча, потом повернулся к нам и, глядя поверх наших голов на
собиравшиеся мрачные тучи, стал говорить. Говорил он медленно, и как бы
стесняясь своего недостоинства, дерзнувшего говорить о Боге. Но речь его была
правильной и вполне разумной. Суть его проповеди сводилась к тому, чтобы мы поскорее
расстались с привычными радостями и заблуждениями, полюбили бы Церковь и поняли,
что Церковь √ это место, где происходит настоящая жизнь, где присутствует живой
Бог, с которым любой советский недотепа может общаться
непосредственно и постоянно. А еще, чтобы мы перестали думать о деньгах и
проблемах. Господь дает все необходимое для жизни бесплатно. Нужно только
просить с верой и быть за все благодарными. А чтобы получить исцеление для болящих близких, нужно изрядно потрудиться и никогда не
оставлять молитвы.
Закончив, он посмотрел нам прямо в глаза: сначала моей жене, а потом
мне. Это был удивительный взгляд, пронизывающий насквозь. Я понял, что он все
видит. В своей короткой проповеди он помянул все наши проблемы и в рассуждении
на, так называемые, ╚общие темы╩ дал нам совершенно конкретные советы √ именно
те, которые были нам нужны. Взгляд его говорил: ╚Ну что, вразумил я вас? Все
поняли? Похоже, не все╩ Больше я никогда не встречал
его прямого взгляда. А встречал я Николку потом часто: и в Троице-Сергиевой
Лавре, и в Тбилиси, и в Киеве, и в Москве и на Новом Афоне, и в питерских
храмах на престольных праздниках. Я всегда подходил к нему, здоровался и давал
денежку. Он брал, кивал без слов и никогда не смотрел в глаза. Я не был уверен,
что он помнит меня. Но это не так. Михаил, с которым он постоянно странствовал,
узнавал меня и завидев издалека кричал, махал головой
и руками, приглашая подойти. Он знал, что я работаю в документальном кино, но
общался мной, как со своим братом-странником. Возможно, принимал меня за
бродягу-хипаря, заглядывающего в храмы. Таких хипарей
было немало, особенно на юге. Он всегда
радостно спрашивал, куда я направляюсь, рассказывал о своих перемещениях
по православному пространству, сообщал о престольных праздниках в окрестных
храмах, на которых побывал и на которые еще только собирался. Если мы
встречались в Сочи или на Новом Афоне, то рассказывал о маршруте на обратном
пути на север. Пока мы обменивались впечатлениями и рассказывали о том, что произошло
со дня нашей последней встречи, Николка стоял, склонив голову на бок, глядя
куда-то вдаль, или запрокинув голову устремлял взор в
небо. Он, в отличие от Михаила, никогда меня ни о чем не спрашивал и в наших
беседах не принимал участия. На мои вопросы отвечал односложно и, как правило, непонятно.
Мне казалось, что он обижен на меня за то, что я плохо исполняю его заветы,
данные им в день нашего знакомства. Он столько времени уделил нам, выбрал нас
из толпы, сделал соучастниками его
молитвенного подвига, понял, что нам необходимо вразумление, надеялся, что мы
вразумимся и начнем жить праведной жизнью, оставив светскую суету. А тут такая
теплохладность. И о чем говорить с тем, кто не оправдал его надежд!? Когда я
однажды спросил его, ╚молится ли он о нас, и вписал ли нас в свой синодик?╩, он
промяукал что-то в ответ и, запрокинув голову, уставился в небо. Он никогда не выказывал нетерпения. К
Михаилу всегда после службы подбегала целая толпа богомолок и подолгу атаковала
просьбами помолиться о них и дать духовный совет. Его называли ╚отцом╩
Михаилом, просили благословения, и он благословлял, осеняя просивших крестным
знамением, яко подобает священнику. Поговаривали, что он тайный архимандрит, но
поверить в это было сложно. Ходил он, опираясь на толстую суковатую палку,
которая расщеплялась пополам и превращалась в складной стульчик. На этом
стульчике он сидел во время службы и принимая народ божий в ограде храмов. Я
заметил, что священники, глядя на толпу, окружавшую его и Николку, досадовали.
Иногда их выпроваживали за ограду, но иногда приглашали на трапезу. Во время бесед отца Михаила с народом Николке
подавали милостыню. Принимая бумажную денежку, он медленно кивал головой и
равнодушно раскачивался, получая же копеечку, истово крестился, запрокинув
голову вверх, а потом падал лицом на землю и что-то долго шептал, выпрашивая у
Господа сугубой милости для одарившей его ╚вдовицы за ее две лепты╩. В Петербурге их
забирала к себе на ночлег одна экзальтированная женщина. Она ходила в черном
одеянии, но монахиней не была. Говорят, что она сейчас постриглась и живет заграницей.
Мне очень хотелось как-нибудь попасть к ней в гости и пообщаться с отцом
Михаилом и Николкой поосновательнее. Все наши беседы
были недолгими, и ни о чем, кроме паломнических маршрутов и каких-то
малозначимых событиях мы не говорили. Но напроситься к даме, приватизировавшей
Михаила и Николку, я так и не решился. Она очень бурно отбивала их от
почитательниц, громко объявляла, что ╚ждет машина, и отец Михаил устал╩ Услыхав про машину, отец Михаил бодро
устремлялся, переваливаясь с боку на бок, за своей спасительницей, энергично
помогая себе своим складным стульчиком. Вдогонку ему неслось со всех сторон: ╚Отец
Михаил, помолитесь обо мне!╩.
╚Ладно, помолюсь. О всех молюсь. Будьте здоровы
и мое почтение╩ - отвечал он, нахлобучивая на голову высокий цилиндр. Не знаю,
где он раздобыл это картонное изделие: либо у какого-нибудь театрального
бутафора или же сделал сам. Картина прохода Михаила с Николкой под
предводительством энергичной дамы сквозь строй богомолок была довольно комичной.
Представьте: Николка со своим колтуном в пальто до пят и карлик в жилетке с
цилиндром на голове, окруженные морем ╚белых платочков╩. Бабульки семенят,
обгоняя друг друга. Вся эта огромная масса колыхаясь и
разбиваясь на несколько потоков движется на фоне Троицкого собора,
церквей и высоких лаврских стен по мосту через Монастырку, оттесняя и
расталкивая опешивших иностранных туристов. Те, очевидно, полагали, что
происходят съемки фильма-фантасмагории, в котором герои из восемнадцатого века
оказались в центре современного европейского города. Самая
замечательная встреча с отцом Михаилом
произошла в 1990- ом году. На Успение я пошел в Никольский храм и увидел
его в левом приделе. Он сидел на своем неизменном стульчике. Николки с ним не
было. ╚Александр,
чего я тебя этим летом нигде не встретил?╩- спросил он, глядя на меня снизу
вверх хитро и задорно..
√
Да я нынче сподобился в Париже побывать. √ В Париже? Да чего ты там
забыл? Там что, православные церкви есть?
- Есть. И немало. Даже монастыри есть. И русские, и греческие. √ Да ну┘ И
чего тебе наших мало?
- Да я не по монастырям ездил, а взял интервью у Великого Князя. √ Какого такого князя? -
Владимира Кирилловича √ сына Кирилла Владимировича √ Российского императора в
изгнании.
- Ух ты. Не слыхал про
таких. И чего они там императорствуют?
Я стал объяснять ему тонкости закона о престолонаследовании и попросил
его молиться о восстановлении в России монархии. И вдруг Михаил ударил себя по
коленкам обеими руками и закатился громким смехом. Я никогда не видел его
смеющимся. Смеялся он, что называется, навзрыд, всхлипывая и вытирая глаза
тыльной стороной ладоней.
Я был смущен и даже
напуган: ╚Что с вами? Что смешного в том, чтобы в России был царь?╩
- Ну, ты даешь. Царь. Ишь, ты. Ну, насмешил. Царь! - продолжал он смеяться,
сокрушенно качая головой. √
Да, что ж в этом смешного?
- Да, над кем царствовать?! У нас же одни бандиты да осколки бандитов. И
этого убьют. Недавно я рассказал о том, что хочу
написать о знакомых юродивых моему приятелю. Я описал ему Михаила и
Николку. √ Да я их помню,
- сказал он. √ Они у нас несколько раз
были. Ночевали при церкви. Его
отец был священником. Сам он ничего толком рассказать о них не мог, но обещал
отвезти к своему отцу. К сожалению, и отец его не смог вспомнить какие-нибудь
интересные детали. -
- - Да, бывали они в нашем
храме. Но тогда много юродивых было. Сейчас что-то перевелись. Любовь
русских людей к юродивым понятна. Ко многим сторонам нашей жизни нельзя
относиться без юродства. Вот только юродство Христа ради теперь большая
редкость. Таких, как Николка и отец Михаил, нынче не
встретишь. Многое изменилось в наших
храмах. Прежнее большинство бедно одетых людей стало меньшинством. В столичных
церквах появились сытые дяди в дорогих костюмах с супругами в собольих шубах.
Вчерашние насельники коммунальных квартир вместе с некогда счастливыми
обладателями номенклатурных спецпайков выходят из церкви, приветствуют ╚своих╩, перекидываются с
ними несколькими фразами и гордо вышагивают к мерседесам последних моделей,
чтобы укатить в свои многоэтажные загородные виллы. Я не завидую разбогатевшим людям и
желаю им дальнейшего процветания и спасения. Многие из них, вероятно,
прекрасные люди и добрые христиане. Вот только, когда я сталкиваюсь на паперти
с чьими-то холодными стеклянными глазами, почему-то вспоминаю Николку с его
кротким, застенчивым взглядом, словно просящим прощения за то, что он есть
такой на белом свете и за то, что ему очень за нас всех стыдно. Где
ты, Николка? Жив ли?
|
01.11.2010 |
ЗДЕСЬ СЛУЖИЛ ОТЕЦ СЕРАФИМ ТЯПОЧКИН
|
03.03.2010 |
ТАМ, ГДЕ ЧУЖИЕ СТАНОВЯТСЯ БЛИЗКИМИ
|
20.07.2009 |
|
12.05.2009 |
|
25.11.2008 |
НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ФЕСТИВАЛЕ РАДОНЕЖ
|
28.01.2008 |
|
04.01.2008 |
Немного воспоминаний (как я стал верующим)
|
14.09.2007 |
|
22.03.2007 |
|
15.01.2007 |
|
1|2|3 |
Редколлегия | О журнале | Авторам | Архив | Статистика | Дискуссия
Содержание
Современная русская мысль
Портал "Русский переплет"
Новости русской культуры
Галерея "Новые Передвижники"
Пишите
© 1999 "Русский переплет"