05.06.2017
09:16

Пирогова. "Давайте играть. Почему бы и нет?"

31.05.2017
14:35

О лермонтовском плохом одном стихотворении.

26.05.2017
15:06

Павленский не художник.

16.05.2017
13:55

Хецуриани.

07.05.2017
20:30

Пляски вокруг подсознательного.

07.05.2017
12:50

Ультраавантюра.

01.05.2017
15:38

Открытие.

25.04.2017
13:02

Жалоба максималиста.

20.04.2017
13:53

Берязев.

19.04.2017
14:58

Первые серии «Анны Карениной».

16.04.2017
17:43

Каков Щедрин-то...

15.04.2017
19:38

Продукт скуки.

05.04.2017
18:18

С историзмом наперевес.

04.04.2017
13:31

Тяжело.

03.04.2017
20:49

Надо, пожалуй, и мне отозваться.

31.03.2017
11:38

Издевательство Леонида Гиршовича?

25.03.2017
19:58

Неужели...

22.03.2017
23:57

Как проверить идеал Литвиновой.

20.03.2017
12:37

Я против Ирины Антоновой.

При всей комичности: кто я – и кто Ирина Антонова, - я серьёзен.

Вот кусок интервью Закамской у бывшей многолетней директрисы Музея изобразительных искусств им. Пушкина:

"- Как отличить хорошую картину, шедевр от посредственности? Как правило, говорят, если это вызывает отклик в душе и сердце, значит, перед вами хорошая картина.

- Вообще, ну, этому надо учиться всю жизнь. Всю жизнь, вы знаете. И что-то постепенно проникает в вас вот вдруг. Как музыку. Я была на концерте Софроницкого в 42-м или 43-м году в зале Чайковского. Все сидели в ватниках, в шапках этих, в валенках. Там потому что не топили. Он был во фрачном костюме, всё, как полагается, но видели, что он тепло одет и перчатки с обрезанными пальчиками. Холодно, не топят. Вот. Он играл Шопена. Ну, моя мама пианистка. Она училась в консерватории. Я много слышала музыки. И вы знаете, ну по-разному… Я ещё сначала не понимала. И вдруг вот в этот раз… Вот всё что у меня где-то там накопилось, оно перешло в качество. Я написала письмо восторженное: “Я была на концерте. Теперь, - я говорю честно и прямо, - я понимаю Шопена. Я наслаждаюсь Шопеном”. Письмо во славу Шопена. Прозрение, понимаете? Это чувство наступает и в живописи часто. Когда была на первом курсе ИФЛИ, ещё тогда институт философии, литературы и истории, к нам пришёл один человек… Нам сказал, что он сталинский стипендиат… Это было высшее, так сказать… Вот. Такой розовощёкий юноша с кудрявыми волосами, застенчивый безумно, в очках, который нас стеснялся больше, чем мы его. Вот. Ну он пришёл как лучший ученик. И он сказал… Кто ему задал вопрос: “Скажите, ну вот как надо становиться искусствоведом?” И он очень решительно ответил: “Значит так: смотрите всё, что вы можете. Смотрите, постарайтесь увидеть, не только посмотреть. Вот. Но смотреть и ничего не читать”. – Даже раскрыли глаза: “Как не читать?” - “Особенно на первом курсе”, - сказал… Мы были на первом курсе. – “Смотрите всё. Смотрите иллюстрацию в книжке, смотрите на картину, пусть плохую, в доме ваших знакомых. Ходите в музей. Смотрите как можно больше. Учитесь видеть”. – Вот он был прав. Этому надо учиться. Это просто не бывает” (Слушать тут).

Так я в ужасе.

Я таким вопросом, как у Закамской, задался в каком-то старшем классе школы. Решил заняться самообразованием после того, как отучусь и стану зарабатывать. И так и поступил. Но я начал именно с чтения. Причём, не по искусствоведению, а по литературоведению. Я начал с чтения Белинского. И у меня б ничего не получилось, если б я не купил случайно книгу крупнейшего, как оказалось, методиста по преподаванию литературы в школе Гуковского “Изучение литературного произведения в школе”. И я не просто читал, а конспектировал. В виде заполнения таблицы с такими колонками касательно элементов, которые Гуковский называл художественными: 1) ЗАЧЕМ? 2) ПРИМЕР 3) ГДЕ (это об имени автора и названии произведения) 4) ОТВЕТ с точки зрения того, что образует единство произведения 5) ГДЕ (списал; сначала это были страницы книги Гуковского, а потом стали и другие книги). (Можно на это посмотреть тут)

Гуковский считал (я потом от этого мнения отошёл), что художествен только тот элемент, что говорит об идее произведения.

Так я списывал, списывал, коллекционировал, коллекционировал. О литературе, живописи и кино. И однажды мне захотелось написать собственное соображение. Я даже помню, что это было о фильме “Ещё раз про любовь”.

Следующим принципиальным было то, что я наткнулся на “Психологию искусства” Выготского. Из-за неё мне пришлось изменить понимание, что такое художественный элемент. До того все элементы были образы. Скопление согласных – образ идеи, сравнение такое-то – образ идеи, метафора такая-то – образ идеи. А после Выготского образ пришлось заменить на катарсис. Это несуществующая в “тексте” часть. Она есть только в душе восприемника и является как бы геометрической суммой действия на душу двух “текстовых” частей, образных и противоречащих один другому.

Я боюсь, что эту книгу Антонова не читала. Та была напечатана через 20 лет после того, как Антонова стала работать в музее.

Да и вообще, по-моему, у неё нет таланта учить. Не ей, такой, отвечать на вопрос Закамской. То, как она ответила, описывает самонаучение детей родному языку. Дети слушают, как вокруг говорят, и научаются. В них генетически заложено умение самонаучиться говорить. Такое умение заложено во всех. А умение самонаучиться другим языкам – живописи, например, или музыки, или литературы, или кино – не во всех заложено. И потому рецепт Антоновой не годен.

А если б меня Закамская спросила… Не как иному отличить, а как я отличаю…

Я б ответил что-то такое.

От хорошей в моём понимании картины приходишь в состояние, совершенно отличающееся от большинства случающихся с тобою переживаний.

Я нередко бывал в Москве проездом. И каждый раз посещал картинные галереи. Раз я оказался в Москве с сослуживицей, которая просто, чтоб как-то убить время между поездами, согласилась пойти со мной в Третьяковскую галерею. Ну и я решил, что надо её заинтересовать какой-нибудь картиной. Одной. На меня самого в любое посещение только одна картина производит сильное впечатление. Как это получается, я не знаю. Возможно, я устаю от этого единственного, и после него на меня уже больше ничего в то посещение не действует. Помню, что моё внимание привлёк какой-то вид Иерусалима небольшого формата, не помню, какого художника. А у меня была свежа память о недавно прочтённом “Мастере и Маргарите”. И на картине изображалось, как тьма приходит с Средиземного моря (сразу заработала ассоциация со сценой грозы на балконе у Понтия Пилата в то время, когда умер на кресте Иешуа Га Ноцри). Впечатление мировой катастрофы. Я попробовал свой спутнице это впечатление навеять. Но она оказалась твёрдым орешком и сказала: “Говоришь ты хорошо, но я ничего не почувствовала”. – Дело давнее, помню я плохо… Может, эта неудача у меня по противоположности компонуется с удачей, которая была в другой раз. А может, спутница не стала дальше ходить со мною рядом. Не помню. Но перед “Стогами” Левитана и почувствовал ЧТО-ТО. И где при этом была спутница, я не помню. Я б ничего не мог ей сказать об этой картине, если б она попросила. Я, вроде, и сам её на репродукциях много раз видел. Но сейчас я переживал ЧТО-ТО, о чём ничегошеньки не мог, да и нельзя было сказать в принципе, казалось. Я, собственно, то же чувствовал и от альбома репродукций картин Левитана. Грудь что-то теснит. И ничего про себя не понимаешь. Про картину – тем паче. – Вот переживание ЧЕГО-ТО невыразимого для меня и есть признак того, что я имею дело с хорошим произведением искусства.

Мне в жизни повезло, можно сказать. Через много лет я смог словами описать, что значило то ЧТО-ТО, что на меня навалилось перед “Стогами” (см. тут).

Теперь мне понятно, почему тогда у меня никаких слов не нашлось. Мне тогда был неведом такой тип идеала, как ницшеанство, хоть я кое-что и читал уже кое-что о нём у Давыдова. Но он исключительно за Зло его имел. Тогда как в ницшеанстве есть диковинная метафизика (за что он мне стал теперь очень нравиться).

Тут мне пришло в голову, что тот факт, что Антонова училась в ИФЛИ, в принципе должен был способствовать её умению проникать вглубь, так сказать, живописных шедевров. Разные философии надо знать. Их стихийно исповедуют великие живописцы. А я ж считаю, что величие живописца обязательно сопряжено с его умением выражать свой идеал. А идеал, мировоззрение и философия – это ж что-то очень близкое друг другу. Так что я вполне допускаю, хоть я Антонову не читал, что у неё есть достижения в искусствоведении, а не только в организации работы музея. Чего у неё точно нет – это преподавательского таланта. И “Психологию искусства” она не читала.

Чтоб мне тут вот не выглядеть таким же беспомощным, как она, я отвечу и на вопрос Закамской, "Как отличить?..”

Надо искать и найти противоречия в “тексте”. В “Стогах” изображённая преходящесть сумерек, мгновение, противоречит вечности, с которой соотносится даль. Эта даль – чёткая, что противоречит сумеркам. Даль… тут, что само по себе противоречие.

Найти противоречия безумно трудно. Но если их найти – это будет шаг вперёд, к результату столкновения сочувствий каждой стороне противоречия, к результату столкновения противочувствий. Подсознательному. А ещё дальше будет внезапное озарение, что означает тот результат. И каждый шаг на этом пути – труд души. И может не свершиться за всю жизнь. А с некоторыми картинами он не свершается и у искусствоведов и в течение веков. Но ЧТО-ТО в себе они всё же чувствуют.

Я же указал на самое лёгкое из этого средоточия трудного – на поиск противоречий.

20 марта 2017 г.

18.03.2017
15:41

Антиакционизм.