Глава третья. ТЯЖЕЛА ТЫ ЖИЗНЬ ИШАЧЬЯ

 

Случилась очередная история Куана по выживанию в полном агрессиии человеческом мире как раз на пятый год после рождения его, то есть по окончании Бауржаном и Петькой второго класса, когда считалка о начальной школе выглядела особенно для них приятной:

"Первый класс свиней пас,

Второй резал,

Третий ел,

Четвертый в щелочку глядел", - утверждалось в ней с той же безаппеляционностью, как и особо модное тогда во всем взрослом мире заявление: "Победа коммунизма неизбежна, как крах капитализма".

То есть стать привелегированными личностями в деле поедания свинины и почитаться третьеклассниками хотелось в тот год равно и потомку любящих шкварки христиан Петьке, и ни разу не евшему иного мяса, кроме баранины, конины, птицы и веблюжатины, Бауржану. Потому что главное в этой стихотворной шутке было то, что третьеклассник ест, а не то, что именно он ест, а также то, что из положения прислужника-второклассника третьеклассник автоматически превращатеся в того, кому прислуживают. И хоть все вышесказанное было ими такими словами не промысленно никогда, но прочувствовано оказалось именно таким образом. То есть в самосознании своем они находились на вершине некой социальной пирамиды потенциальных поедателей свинины.

Положение же Куана в ослином сообществе Алма-Аинской области тоже досигло апогея и осталось за ним на всю последующуую жизнь. Ибо с тех пор каждый владеющий ослицей каскеленец был твердо убежден и не раз доказывал это с пеной у рта в словесных баталиях, что отцом новорожденного осленка у его ослицы был никто иной, как белый ишак депутата Абдугулова, носящего в себе кровь знаменитого белого осла, подаренного великому Чингис-хану покоренными им китайцами и очень любимого этим властелином полумира. Именно в тот год либо родилась, либо возродилась древняя каскеленская легенда о белом осле Ак-кулане, который является в мир раз в семь ослиных поколений, чтобы указать людям направление истинной жизни, повести погрязших в грехах потомков Адама в нужном Аллаху направлении. то есть к светлой, праведной, а главное, ко всегда сытой жизни. Рассказывали и в Каскелене, и в Шамалгане, и в Алма-Ате, что великий Чингис так любил своего белого ишака, что повелел перед смертью своей похоронить Ак-кулана вместе с ним в одной гробнице и что это из-за непослушания монгольских нукеров, из-за неупокоения рядом с Чингисом белого осла созданная ими двоими великая Монгольская империя, растянувшаяся от Китая до Дуная, стала распадаться на отдельные Орды, а потом и вовсе осталась лишь в Казахстане, где, в свою очередь, развалилась казахская нация на три Жуза[1].

В легенду эту вплелась и легенда о Великом Шелковом пути, который проложил якобы никто иной, как Ак-кулан, направившийся впереди китайских караванов в сторону Европы. А также добавились истории о том, как предок этого Ак-кулана в седьмом поколении спас народы Китая от истребления государством ныне всеми забытых чжурчжэней[2]. А еще раньше, за семь поколений до этого события именно белый ишак спас одно из древнекитайских государств от истребления не то японцами, не то корейцами, не то вьетнамцами, а может быть даже малайцами, ибо это белый осел ревом своим, раздавшимся среди ночи, разбудил китайского не то военачальника, не то мандарина, не то императора - и предупредил о подкрадывающемся к его армии враге.

Директор Каскеленской средней школы Мухтар Ниязович Ниязов - историк по образованию и, за неимением в селе других учителей этого предмета, преподаватель историй всех стран и народов - многократно пытался опровергнуть научную несостоятельность подобных легенд и версий происхождения Куана и лживость сообщений о мнимых подвигах его предков. Но народ каскеленский твердо стоял на своем: каскеленские ослы - самые святые ослы в Казахстане и во всем мире. Более того, сам того не желая, Мухтар Ниязович своим упорством лишь укреплял каскеленцев в мысли, что осёл, принадлежащий сыну их депутата, не только является потомком в седьмом ослином поколении знаменитой белой слицы, спасшей народы Чуйской долины от господства оставшегося в памяти казахов чудовищным злодеем кокандского Худояр-хана[3], но и является отцом всех их собственных ослят последних пометов. А это означало, что каждый из имевшихся у них в наличии ослят может в дальнейшем оказаться одним из родоночальников либо родоначальниц нового Ак-кулана, который, в свою очередь, поведет за собой весь каскеленский народ к светлому и сытому будущему. То есть не только казахов, но и русских, и живущих в этом селе нескольких семей уйгур, и двух семей дунган, и одной семьи чеченцев, и пока что лишь двух холостых турок-месхетинцев, переехавших сюда из Ошской долины после того, как они отслужили в армии, и пятнадцати немецких семей, высланных Сталиным, и даже одного молдованина, сбежавшего из Уфы от скандалистки-жены, по нации татарки, - всех их должен был возглавить белый осел.

Но... Весь этот Интернационал[4] разделился на два лагеря: сторонников святости осла и противников этой идеи.

- Ты вот послушай, - обращался по-русски к директору школы старик-киргиз Молдагул Нурпеисов, выгнанный из родного аула еще в 1912 году за соучастие в воровстве у местного бая партии опиума, приставки "-ага" при имени своем долгие годы не имеющий, но всегда все знающий и всех по всякому поводу поучавший. - Ишак наш белый. Значит - Ак. А что такое "Ак" кроме "белый"? Это значит, святой. Если Аллах дал ему белый окрас, то значит это, что наш Куан - святой по воле Аллаха, - и добавлял укоризненно, стуча при этом костяшками пальцев сам себя по лбу. - Эх, ты! Думать надо!

Мухтар Ниязович, коммунист и убежденный атеист, называющий себя всегда в каскелеских спорах именно так, то есть русским способом обращения к уважаемому человеку, а не Мухеке либо Мухтар-ага, отвечал своему оппоненту тоже по-русски:

- При чем тут Аллах? Ослик Буаржана - обычный альбинос. Такое в природе встречается довольно часто. В Москве, в Дарвинском музее, есть даже ворон-альбинос. Я сам видел[5]. Если уж говорить об этимологии слова "Ак", то его можно перевести на руский и как "светлый", "чистый". Вода, которая с гор течет, как по-нашему называется? "Ак-су". То есть светлая вода. А та, что из-под земли родниками выбивается, болота, солонцы делает, зовется "кара-су". То есть вода черная. По-твоему, это Аллах воду разной делает?

- Аллах, - убежденно отвечал старый Молдагул.- Все делает Аллах. Черная вода бывает соленой, тухлой, а белая вода всегда чистая. По воле Аллаха.

- Глупости! - взрывался директор школы. - В науке черная вода называется каптажной, через какие подземные слои она просачивается - такого и вкуса. А вода светлая - она с гор стекает, она снежная, талая. Сплошная физика.

- Ух-ты! - кричал тогда Молдагул, переходя на казахский язык. - Ты мне физику-мизику в морду не тычь. Всю твою физику Аллах сделал. И белых ослов тоже.

Дети каскеленцев тоже разделились надвое, защищя интересы и мнения строго по принципу: мой папа (моя мама) всегда прав (права), а "кто не с нами, тот против нас". То есть, борясь за право Куана именоваться потомком святого осла Чингис-хана, добрая половина пионеров и комсомольцев села стала устраивать бойкоты директору школы и примкнувшим к нему нескольким учителям, а другая половина принялась добросовестно учиться. Школьники сбегали группами, а то и целыми классами с уроков, устраивали гудения с закрытыми ртами во время заняий и даже перестали драться между собой, признав себя единым русско-казахским народом потомков Чингис-хана.

Наступила пора всеобщей детской любознательности и интереса учащихся к истории своих народов и к истории своих соседей. Чапрашты оказались одним из родов племенного союза Дулат самого большого из трех Жузов - Старшего. Киргизы на этой земле - новые люди, ибо пришли сюда всего лишь девятьсот лет тому назад со стороны Алтая и Саян. Русские и вовсе заявились в Семиречье всего лишь сто лет назад вместе с генералом Колпаковским и стали тут казаками[6]. Но большая часть русских каскеленцев оказалась ссыльными из всех краев огромной России, перебравшимися сюда под конвоем еще при царе и при Сталине, а также целинниками и направленными из институтов по распределению молодыми специалистами. Немцы тоже оказались высланными Сталиным, не только во время Отечественной войны[7], но и при царе - в самом начале Первой мировой войны, имериалистической. Уйгуры и дугане тоже сто лет как здесь живут - русские их сюда из Китая перетащили[8], спасая ото гнева богдыханов и мандаринов.

- Получается, - сказал Бауржану оторопевший от обилия абсолютно новой для него информации Петька, которого несмотря на огненно-рыжий цвет его волос никто в Каскелене не окликал Рыжим, а все звалим просто Петькой либо по-украински Петро[9], - только для казахов эта земля - родная? А мы что - здесь лишние?

- Дурак ты, Петро, - ответил ему друг. - Какой ты лишний? Твой отец моему отцу жизнь спас. Не будь твоего отца - и меня бы не было.

И это было правдой. Весной 1946 года демобилизованный Умурзак Абдугулов, тогда еще молодой танкист-запасник, ходивший в офицерской гимнастерке без погон не из форса, а из-за отсутствия другой одежды, шел из Алма-Аты в Каскелен пешком, неся в вещмешке полученные по выданным ему в военкомате продуктовым карточкам шесть килограммов колотого желтого сахара. Шел весело, напевая, радуясь тому, что есть чем угостить сельчан, которые будут рады маленькому тою по случаю возвращения сына покойного Абдугула-аги домой. Светило солнце, в небе заливался жаворонок, не перелопаченная в тот год еще колесами воинских автомашин земля отцвела, но все еще была зеленой, лишь готовясь со ня на день выгореть, куртинки ковыля прогибались под легким ветерком

И вот тут-то, словно из-под земли, возникли перед Умурзаком всю войну прятавшиеся в горах каскеленские дезертиры, грязные, обтрепанные, бородатые и озлобленные - все шесть человек[10]. Вооруженные ножами и одним старым дробовиком, они пожалели остатков пороха и свинца, стрелять не стали, решили вступить в схватку с приготовившимся отдать жизнь незнакомым им молодым казахом в старой офицерской гинастерке, с сидором на одном плече и со скатанной шинелью на другом...

- Дай пожрать, - сказал один из дезертиров сакраментальную фразу профессиональных разбойников, - не то зарежем.

Умурзак-ага, быстро сунул руку в кармана и выхватил мигом раскрывшийся большой трофейный нож с рисунком в виде трех колец на блеснувшем в луче солнца лезвии[11].

- Посмотрим, кто кого, - ответил он спокойно и, сбросив с плеча сидор, ухватил его за лямки, сделав холщевый мешок с сахаром внутри, по сути, булавой, ударом которой можно и голову противнику снести.

- Эй, послушай, - сказал второй дезертир примирительным голосом. - Нас шесть, а ты один. Дай пожрать - да проходи.

Пока он говорил, группа его разделилась: двое принялись обходить Абдугула слева, двое - справа.

- Самому мало, - ответил Абдугул, понимая, что за сахар в сидоре придется ему, вполне возможно, отдать и жизнь.- Да и не так вы просите. Не по-человечески.

- А как это - по-человечески? - криво усмехнулся дезертир, заговоривший первым, и перехватил обрез старой берданки так, чтобы использовать ее, как дубинку.

- Не грозить, - ответил Умурзак, готовясь к отражению удара прикладом, - а говорить: "пожалуйста".

Внезапно из кустов, растущих вдоль прораны[12] маленькой безымянной речушки, стекающей с гор и теряющейся далее в степи, раздался ружейный выстрел.

Дезертиры, не сговариваясь и не глядя друг на друга, бросились наутек.

Спустя пол минуты из кустов, растущих на берегу прораны, выбрался чертыхающийся и отряхивающийся от прилипшего к его одежде репья высокий рыжеволосый парень с берданой в левой руке, в застиранной гимнастерке без погон и в сбитых на левый бок старых сапогах.

- Что - нарыхался[13]? - спросил он, и тут же успокоил. - Ничего - это местные. Дезертиры.

- Ага, - согласился Умурзак, ухмыляясь. - Раз местные - значит им грабить можно.

- Да, ладно тебе, - отмахнулся рыжий. - Тебе в Каскелен?

- В Каскелен.

- Пойдем, провожу, - предложил рыжий. - А то тут такие дороги - черт ногу сломит.

- Так я тоже местный, - сказал Умурзак (тогда еще не ага).- Дорогу знаю, - и, сложив нож, спрятал в карман.

- Местный - не местный, а проводить тебя надо, - заметил рыжый. - Видишь, как у нас встречают? Когда я в первый раз сюда шёл, в меня стреляли два раза.

- И как? - спросил Умурзак.

- А, - отмахнулся рыжий. - Промазали засранцы. И тоже убежали, - и тут же пояснил. - У меня пистолет был. Наградной. Я вынул - они и дали дёру.У тебя пистолет есть?

- Нет.

- Вот потому и провожу, - безапеляционным тоном заявил рыжий незнакомец, и протянул руку. - Фёдор.

Так познакомились отцы друзей Куана.

Федор Леонтьевич оказался тоже фронтовиком, старшим сержантом артиллерии, кавалером Орденов Славы и Красной Звезды, оказавшимся после тяжелого ранения под Дрезденом на излечении в Алма-Ате, а затем отправленным местным военкоматом в Каскелен для помощи тамошнему обезмужинному женскому населению на сельзработах. Ну, и с напутствием жениться там, конечно. Ибо Родине нужны не только победы над врагом, но и дети для новых поколений.

В кустах прораны первый каскеленский рыжий оказался потому, что был поставлен на пост председателем колхоза имени И. Сталина Мухтаром Алибековичем Алибековым для охраны подступов к селу. Дезертиры в течение всей войны и после нее нападали на путников на дорогах, кого-то и убивали, но чаще просто грабили. Ловить их саиим каскеленцам было не с руки, потому что каждый из дезертиров был кому-нибудь тут родственником, а чужаку сам Бог велел стать защитником сельчан. С условием, конечно, что стрелять в бандитов он не станет. И служил в этой должности Федор Леонтьевич до самого февраля 1947 года, когда дезертиры возле Каскелена перевуелись.

- Да какую там жизнь спас! - отмахнулся Петька. - Те дезертиры вон все у нас в совхозе работают. Они бы убивать твоего отца не стали.

- Это сейчас не стали бы, - разумно рассудил Бауржан. - А тогда могли бы и убить. Запросто. Отец рассказывал, что в тот год в Шамалгане[14] за кило сахара кто-то целую семью вырезал - так и не нашли кто. Потому что из сахара знаешь, какой самогон делают? Самый лучший!

И далее беседа мальчишек перешла на обсуждение того, какой самогон лучше: из сахара. свеклы, картошки, горных ягод, кукурузы или еще из чего? Вкуса самогона в том возрасте они не знали, вонь же сивушная казалась им одинаково противной из всякой закваски, зато разговорами взрослых об этом важнейшем в жизни всякого села напитке забиты были их уши доверха, еще и на долю присутствущего при этом споре Куаана оставалось.

Ослиный рев прервал эту с виду глубокомысленную, а, по сути, бессмысленную беседу.

- Ладно, ладно, - ответил Куану Бауржан. - Не будем спорить.

Именно в дни повального увлечения каскеленцами своей перепутанной историей и доказательствами святости осла, случилось Петьке с Бауржаном громогласно объявить в перессорившемся Каскелене, что все оним дураки, раз спорят по пустякам, и, захватив с собой Куана, сбежать от от праведного и кратковременного гнева односельчан в Алма-Ату.

Там они узнали у Тимура-аги, что белый ишак, посетивший однажды Каскелен перед революцией, действительно принадлежал пишкекскому мусульманскому попу, но только не муфтию (то есть не знатоку и толкователю сур Корана), а имаму одной из тамошних мечетей Болату без фамилии.

- Потому что фамилий тогда у казахов и киргизов не было, - объяснил приемный отец Абдугула-аги мальчикам и стоящему поодаль Куану. - Только грамотные по-русски казахи имели фамилии. А имамы и муллы были грамотны по-арабски, хотя слов арабских не понимали, заучивали их - и толковали так, как им заблагорассудится. Поэтому считались шибко умными среди совсем неграмотных казахов. Это советская власть нас грамоте научила и научила думать самостоятельно[15].

Имам Болат был внуком одного из нукеров казахского рода Найман, служившего у того самого Худояр-хана из казахских сказок[16], который существовал на самом деле, а за сто лет до описываемых здесь событий приказал вырезать по время восстания Пулат-хана[17] всех взрослых мужчин и детей мужского пола рода Чапрашты от пяти лет и старше.

- За это и был наказан русскими, - закончил дед. - Так что считай, Бауржан, что род наш от истребления сто лет назад предки твоего друга спасли.

- Не, - мотнул головой юный владелец Куана. - Федор Леонтьевич к нам после войны приехал. Нас от Худояр-хана семиреченские казаки спасли.

Потому что каскеленская правда исторических событий утвержлала так.

А как попал белый осел в руки к внуку кокандского карателя и почему именно киргизскому имаму Болату казахский бай Алибек доверил обрезание старшего сына своего и наследника, ставшего в советское время председателем колхоза и директором совхоза, не знал Тимур-ага, да и никто не знает.

- Вы бы успокоили своих однокласскников, - посоветовал дед мальчикам. - Люди не должны ссориться из-за родословной своих ослов.

Мальчики согласились и, вернувшись через неделю в Каскелен, в два дня примирили спорящих детей, позволив им поездить верхом по очереди на всегда бывавшем после походов в Алма-Ату смирном Куане. Тем и убедили пацанов в том, что ничего царственного и святого в белом ишаке нет, а болтовня взрослых о его мнимом величии - досужие бабьи выдумки, подхваченные глупыми Молдагулами.

Не давали кататься лишь тем, кто никак не хотел верить в то, что пишкекский белый осел невесть как попал в руки тамошнему имаму, а скорее всего украден им у бедного декханина, то есть лишился своих святости и величия.

Но упрямо верящих в святость пишкекского осла на всю школу набралось всего лишь пять девчонок из трех вторых классов - не больше. Да и те, убедившись на чужом опыте, что Куан может быть смирным, соблазнились, в конце концов, возможностью сесть верхом на недавно еще казавшегося половине Каскелена священным осла. Потому и они, в конце концов, признали вслух никому из них неведомого пишкекского имама не святым человеком, а внуком худоярского жандарма - и получили возможность оседлать поверх подушки костистый белый хребет, увенчаный большими ушами, чтобы потом, на склоне лет - уже после обретения Казахстаном независимости - вспоминать об этом событии, как о своем торжестве в доказательстве того что имам пишкекский был... святым человеком[18].

Приближалась осень, пора игр в лянгу[19], требущую отключения сознания от всякого рода знаний и логического мышления, воспитыващую в игроке лишь умение бить ногой по утяжеленному свинцом куску овечьей шерсти вывернутой стопой ноги, развивающую работу вестибюлярного аппарата и провоцирующую, как утверждают врачи, паховую грыжу.

Спор о святости осла, утихший среди детей с помощью "трех мушкетеров", продолжался между директором школы и родителями его учеников продолжался еще месяца три и достиг такого накала, что в Алма-Ату вновь полетели жалобы, на этот раз на Мухтара Ниязовича, обвиняемого всё теми же непримиримыми каскеленками в покушении на честь рода Чапрашты, один из основателей которого - согласно опять-таки легенды каскеленской - был конюшим при Чингис-хане и личным поводырем легендарного Ак-кулана.

Новое дело по жалобе каскеленок вновь разбиралось в Верховном Совете республики, вновь от имени каскеленцев ответ перед комиссией по делам почему-то интернацонального восптания и почему-то только молодежи[20] держал депутат облсовета Умурзак Абдугулович Абдугулов. И вновь он защитил своих землячек, объяснив руководству Казахстана, что ссориться с казахским народом из-за его желания помнить своих предков и одну из их легенд бессмысленно.

- Потому что победа над одной легендой обязательно породит две других, с которыми бороться будет еще труднее, а из тех двух неминуемо возникнут четыре - и так до бесконечности.

Он сказал, что легенды питают душу народа, а такие имена, как Ак-бота, Ак-кулан, Ак-жол[21] являются всего лишь символами надежды казахского народа, равнозначными идее русских о коммунизме. Он сказал, что потому народ казахский так легко принял светлую идею строительства социализма, что она отвечает надеждам и чаяниям самого казахского народа. Далее он поведал присутствующим на заседании, что в сознании казахов осёл не являвяется грубым, грязным и глупым животным, как это бытует в сознании у русских, что казахи издавна любили и уважали трудяг-ослов, помогавших им выжить в тяжелых условиях кочевой жизни в степи.

- Убивать в людях веру в Ак-кулана - это значит вызывать гнев народа на советскую власть, - сказал Умурзак-ага в заключении самые смелые в своей жизни слова. - А наша советская власть - самая справедливая за все время существования казахов. Поэтому, если вы не станете поддерживать мнение народа о своей истории и своей судьбе, власть советская в Казахстане не удержится, - и далее заключил вовсе мудро. - Всякий народ СССР должен почитать себя великим - и верить, что он достоин светлого будущего, заслужил его.

В чем состоит связь между давно подохшим ослом Чингис-хана и светлым будущим казахского народа, никто из депутатов не понял. Но, уловив пафос в тоне докладчика, все присутствующе на заседании по привычке зааплодировали так, что сами возбудились от собственных хлопков и от тотчас вспыхнувшего в их душах привычного энтузиазма - и в результате начавшиеся просто хлопками аплодисменты депутатов Верховного Совета переросли в настоящую овацию.

Тотчас выступил с согласным с Умурзаком-агой словом бывший летчик-истребитель, Дважды Герой Советского Союза Талгат Бегельдинов, сказавший, что он лично полностью поддерживает своего боевого товарища, бывшего фронтовика товарища Абдугулова, в том, что народ казахский должен помнить подвиги не только своих отцов, но и всех своих предков, а потому надо на государственном уровне подержать инициативу жителей Каскелена по увековечиванию памяти героев-казахстанцев в этом селе и сооружения памятника там ушедшим на фронт каскеленцам.

В тот раз присутствовал на заседании комиссии по делам национальностей Верховного Совета Казахской СССР и очень знаменитый в республике, тогда еще не Герой Советского Союза[22], но давно уже герой книги Александра Бека "Волоколамское шоссе" и недавно ставший членом Союза писателей СССР Бауржан Момыш-улы, весьма завистливо относящийся к авторитету Бегельдинова, выпустившего свою книгу воспоминаний "ИЛ-ы атакуют", получившую широкое признание в стране. Момыш-улы решил не ударить в грязь лицом перед высоким начальством и сказал свое веское слово:

- Меня тут Москва решила направить на Остров Свободы Кубу, чтобы я мог прочитать тамошним военным специалистам курс лекций по военной стратегии. Мне думается, что я бы мог обогатить свои лекции ссылками на опыт каскеленцев, сумевших объединить русских и казахов в деле защиты памяти казахского народа о своих предках. Потому заранее от лица наших кубинских товарищей и всего прогрессивного человечества приношу благодарность товарищу Абдугулову за то, что он сумел в наше сумасшедшее время, когда все заняты проблемой разрешения дел насущных, обратить наше внимание на то, что все мы - потомки наших предков, и тем сильны.

После таких слов овации вызвали у некоторых из присутствующих даже ощущение безмерности, а у некоторых выступили слезы на глазах от осознания своей личной причастности к происходящему.

- Будь жив Сталин, - сказал. похлопывая в ладоши, своему помощнику сидевший в том зале первый секретарь Джамбулского обкома партии Садвакасов, - он бы заревновал к Момыш-улы. А сейчас - ничего, похлопаем - и забудем. На Кубе нашему герою сейчас самое место. Не то захочет встать во главе республики - и встанет. С таким-то языком: ничего не сказал, а воодушевил всех.

В целом, заседание того дня комиссии по проблемам нтернационального воспитания молодежи прошло, как всегда, "на высоком уровне". Нужное число руководителей коллективов похвалили, руководителей двух коллективов с Северного Казахстана пожурили, одному вкатили выговор с обещанием при повторном нарушении принципов интернационализма снять с этого поста и перевести на должность пожиже. Заодно создали новую комиссию по увековечиванию памяти участников Великой Отечественной войны и составили требование в Москву на выделение денег на работу этой комиссии с последующим включением ее результатов в пятилетний финансовый план республики. Посокрушались, что товарищ Абдугулов быть членом подобной комиссии не может, ибо проходит номенклатурой по линии облисполкома, а не Верховного Совета, а потому может соучаствовать в работе комиссии лишь в качестве наблюдателя с совещательным голосом. Бауржана Момыш-улы в состав комиссии включили за его боевые заслуги и с пониманием того, что, уехав на Кубу, герой работе комиссии своими речами мешать не сможет.

Много вопросов Умурзаку-аге не задавали, спрашивали лишь о старшем сыне: как учится Бауржанчик, дружит ли с детьми других национальностей, помогает ли по дому, доволен ли Советской властью? Все ответы областного депутата удовлетворили присутствующих, а всякая попытка Умурзака-аги перевести разговор на Куана и его предков стойко проигнорировались.

Только Бауржан Момыш-улы сказал, что у него в детстве тоже была своя ишачка и отец отводил ее пешком за 380 километров из Джувалы в Пишкек на случку с белым ослом имама.

- Но с тех пор прошло уже два раза по семь ослиных поколений, а ни у кого в Джувале так и не появилось белого ослика, - с печалью в голосе заключил герой. - Так что ты, Умурзак, не особо-то и надейся, что от твоего осла пойдут святые ишаки, - добавил он по-свойски, на правах фронтовика фронтовику. - Когда и где следующий белый осел родится, один Аллах ведает. Так своим односельчанам и передай.

Но сказано было это уже после заседания, в кулуарах, а потому в протокол не занеслось и с выводами комиссии не согласовывалось. Вывод же гласил:

"Усилить работу по интернациональному воспитанию трудящихся на территории всей республики... Академии Наук Казахской ССР обратить внимание на пропаганду религиозного дурмана в фольклоре казахов", - и так далее, по заведенному порядку. Из чего следовал совершенно неожиданный вывод:

"Произвести редакцию всех текстов казахских народных сказок в духе соответствия их марксистско-ленинским принципам и обеспечить их переиздание в новой редакции с января следующего года".

Про белого осла, о котором шла речь в письме каскеленок, - ни слова.

Еще на Героя Социалистического Труда чабана У. А. Абдугулова выписали представление к Ордену Ленина "за выдающийся вклад в дело воспитания подрастающего поколения юных ленинцев".

Потому что именно в это время пришла в Алма-Ату из Москвы разнарядка на награждение учителей и вообще педагогов Казахстана государственными наградами СССР, а Умурзак-ага со своим ишаком и своей мудрой речью попал на глаза заведующему Общим отделом Верховного Совета Казахской ССР, который официально на заседании комиссии не присутствовал, находился за приоткрытыми тяжелыми деревянными дверями с золотой блямбой герба республики, пил чай с жасминными лепестками из пиалы и прислушивался к речам участников дискуссии о воспитании детей и судьбе какого-то там ишака. Ему-то как раз речь товарища Абдугулова понравилась больше всех остальных слов.

- Эй, это... - сказал он инструктору, сидящему рядом с авторучкой в руке и с блокнотом. - Запиши этого вон... - кивнул в сторону отвечающего на вопросы из зала Абдугула-аги. - На орден. Первым.

Первым по московскому списку был Орден Ленина, предназначенный Министерством просвещения Казахской ССР директору Джамбулской школы номер 320 А. Скородку, но рука инструктора перечеркнула это имя и вписала: "Абдугулов из Каскелена". Так на свете появился новый великий педагог.

Орден, гербовая бумага при нём[23], поездка в Москву за наградой, само вручение в Кремле наглядного свидетельства того, что чабан Абдугулов - великий советский педагог, и последующие застоялья в Кремлевском дворце, а потом в селе и в Алма-Ате совсем обескуражили Умурзака-агу, пораженного тем, что его - простого чабана даже не совхоза-миллионера - уравняли с духовной элитой Каскелена - учителями, поставили даже выше директора каскеленской школы, которого сам Умурзак-ага уважал за его ученость и глубину знаний с тех самых детских пор, когда вместе они росли в соседних юртах на отгонных пастбищах в горах и в песках, играли в альчики[24] и лянгу, а Мухтар еще успевал и читать русские книги, чтобы потом пересказать их содержание беззаботному и до 12 лет неграмотному Умурзаку.

Отдавший четверть века своей жизни педагогической деятельности и воспитанию детей Мухтар-ага получил одновременно с вручением ордена Ленина Умурзаку-аге свою первую награду - медаль "За трудовую доблесть"[25] с почти что такой же формулировкой "За воспитание подрастащего поколения строителей коммунизма" - и это было, как понимали все в Каскелене, обидно для директора школы.

- Получается, что овец воспитывать важнее, чем детей, - печально шутили каскеленцы.

Но так как награды дают в находящейся за тридевять земель Москве, и так как не учавствовавший в военных действиях Мухтар-ага после войны сразу принял превосходство над собой фроновика и орденоносца Умурзака-аги, обида эта не выплеснулась в обычно встречающийся в подобных случаях скандал, а переросла в грандиозную пьянку всего села за счет Умурзака-аги.

Да и сама причина неслучившегося скандала вскоре забылась. Ибо с некоторых пор платить за государстенные награды правительство Хрущева отказалось[26] - и все советские медали с орденами потеряли в глазах селян их прежнее значение, переселились с пиджаков и двубортных костюмов в картонные корбоки, а коробки те спрятались в столах да сундуках - на всякий случай, вдруг в Москве поумнеют - и вновь станут за них платить героям в местной сберкассе положенные им по статусу рубли.

- За гарницей же вон платят, а почему у нас нельзя? - говорили каскеленцы, и пересказывали друг другу истории о том, как награжденные англичанами либо американцами участники сопротивления, воевавшие с гитлеровцами на оккупированных территориях, спустя 10-15 лет вдруг находились иностранными правительствами и получали не только заработанные ими награды, но и крупные денежные счета со счетами в банках. Истории эти несколько разнились по деталям, но, по сути, все были сочинены по кальке: "Чужая Родина нашла своего героя, а своя платить за героизм не хочет".

Дважды попавший на глаза властей Казахстана областной депутат из Каскелена понравился алма-атинскому начальству тем, что хорошо и правильно говорил по-русски, умел высказать вслух дельную мысль, имел опыт общественной работы в качестве депутата облсовета.

- Пора его выдвигать, - окончательно решил заведующий Общим отделом Верховного Совета Казаской ССР на следущий день после заседания комиссии по интернациональному воспитанию советской молодежи, где Умурзак-ага защищал своего осла. - К тому же товарищ Абдугулов - член партии, Герой Труда и фронтовик. Надежный, словом, человек.

Слова манипулятора кадрами всего депутатского корпуса республики были тотчас услышаны подчиненными ему инструкторами - и те в мгновение ока доставили своему шефу и личное дело чабана из Каскелена, и всю компроментирущую его подноготную в виде трех случаев пьянок в гостиннице "Алма-Ата" и одного случая потери паспорта по опять-таки пьяному делу.

Паспорт, оставленный у таксиста в залог и забытый после опохмелки, вскоре нашелся, но заявление Умурзака-аги о потере оного было не уничтожено, а из милиции переслали бумагу в Верховный Совет и оставили в одном из многочисленных сейфов - так просто, на всякий случай. Ибо такова обязанность всякого кадровиков - держать номенклатурных работников на крючке и при случае напоминать им о случившихся промашках - тогда они становятся покладистее и голосуют за то, что им велят.

- Да Абдугулов у нас почти что ангел, - сказал зав общим отделом, просмотрев документы Умурзака-аги. - Пора им заменять кого-нибудь из засидевшихся в депутатах баранов.

"Кем-нибудь" засидевшимся оказался Жумагалиев Канат Жумагалиевич - депутат Верховного Совета республики и житель Отара, как раз в те дни в очередной раз переподчинившегося городу Джамбулу, то есть вышедшего из Алма-Атинской области села и ставшего называться поселком городского типа и одновременно новым райцентром в соседней области - с названием не Отарским, а Красногорским[27].

Официальных причин для снятия с Жумагалиева звания особо уважаемого человека было более чем достаточно: и пьяная драка в одном из алма-атиских ресторанов, и воровство казенных денег из кассы расположенного в глубине пустыни колхоза-миллионера, и попытка изнасилования корреспондентки "Комсомольской газеты", приехавшей в степной Отар, чтобы собрать материал для статьи о гордых скотоводах, кормящих свежим бараньим мясом целую страну[28]. Все это, конечно, - пустяки, за такие проступки депутатов высокого звания народного избранника и слуги народа не лишают, а только журят, пишут выговоры, уголовные дела закрывают - и всё.

- Если каждого депутата снимать за то, что он - сволочь, то у нас и депутатов не останется, - сказал как раз в то время Председатель Президиума Верховного Совета Казахской ССР Ташенов Жумабек Ахметович своему патрону Леониду Ильичу Брежневу. - Приходится работать с теми, кто у нас есть.

Но зато... Жумагалиев и Абдугулов были одногодками, оба были фронтовиками, оба имели равное число боевых орденов, оба были казахами одного рода - Чапрашты, оба числились чабанами. То есть от смены одного депутата другим в отчетности Общего отдела ничего не менялось, контролирующие кадровую политику в республике органы из Москвы придраться к подобной перестановке не станут. Это - во-первых.

Во-вторых, Жумагалиев был косноязычен на обоих языках - русском и казахском, - стеснялся своего недостатка, потому редко выступал на публике, что для депутата - недостаток огромного размера, особенно в стране, руководимой отчаянным говоруном Никитой Сергеевичем Хрущевым, на которого всем депутатам следовало смотреть, как на живого идола, и быть во всем ему подобным.

В-третьих, Жумагалиев чрезмерно был вспыльчив и, ссылаясь на давнюю фронтовую контузию, мог позволить себе оскорбить каждого, вплоть до Председателя Совета Министров Казахстана Динмухамеда Ахметовича Кунаева, которого в период существования совнархозов Канат Жэумагалиевич прилюдно послал на три известных всем буквы, когда глава правительства сделал депутату замечания по поводу чрезмерных требований о помощи города деревне.

Но даже всё это вместе можно было бы Жумагалиеву простить, оставить его до конца семилетки в депутатах, если бы не оказалось, что Канат Жумагалиевич - вовсе не родной сын знаменитого Жумангали Иманалиева. видного участника восстания 1916 года против Николки-царя и практически соратника более знаменитого Амангельды Иманова. Канат оказался, согласно полученного анонимного доноса и проверки соответствующими органами, лишь приёмышем видного казахского бунтаря, не повешенного на "столыпинском галстуке" в числе прочих восставших 1916 года, а окончившего свой жизненный путь в алма-атинском санатории "Турксиб" через двадцать лет от рук не то троцкиста, не то бывшего дутовца (следствие так и не определило, кого убило тем взрывом, кроме депутатов и стахановцев).

Приемный ли, родной ли сын героя революции - не столь важно в Казахстане, конечно, где воспитание приемного ребенка издавна было в почете и приемыш искренне почитал вырастивших его людей настоящими родителями и себя признавал членом именно их рода[29]. Но важно то, что Канат Жумагалиевич скрыл от партии свое истинное происхождение от простого отца, не заслуженного перед советской властью борца с самодержавием. А потому депутат Жумагалиев доказал всем свою... ненадежность.

Ибо это только на войне преданность Родине доказывается подвигами и пролитой кровью, а в аппаратных играх, приносящих всякому попавшему в номенклатуру основательный денежный доход, преданность власти определяется лишь степенью доверия высшего начальства и умением подчиненных делиться с начальством полученными от собственных подчиненных взятками. А заведующий Общим отделом Верховного Совета Казаской СССР Жумагалиеву Канату Жумагалиевичу доверять перестал после того, как депутат Жумагалиев не явился на его шестидесятый день рождения с богатым подарком. Все депутаты подарки принесли, а Жумагалиев запил - и не привез даже паршивого туркменского ковра какого-нибудь, или сотни баранов не пригнал в Алма-Ату.

- Пиши представление на Абдугулова в депутаты по Отарскому округу, - сказал своему помощнику заведующий Общим отделом. - И на снятие с Жумагалиева почетного звания в связи... - задумался на секунду. - Ну, ты там сам придумай за что - и принеси сегодня на подпись. Не забудь дату поставить. И в типографию заявку пошли на публикацию бюллетений, портретов и всякой прочей фигни. Надо, чтобы как только Канат на свои связи начнет нажимать, мы его покровителям нужные бумаги могли под нос подсунуть. Скажем, что давно готовились к этой пересменке в середине семилетки. Чтобы, значит, показать всему миру, что у нас всё по закону: кто не работает - тот не ест. Да и ротацию кадров, еще товарищ Ленин говорил, надо производить регулярно. Иначе депутаты засиживаются - и толку от них народу никакого.

Помощник понял всё правильно, в том числе и то, что было не высказано вслух его непосредственным начальником. А потому уже на следующией неделе села и аулы Красногорского района Джамулской области и часть городов да сел Алма-Атинской области оказались оклеенными фотографиями Умугзака-аги с его биографией и сообщением, кого и почему предлагается народу избрать своим депутатом высшего органа законодательной власти республики. В многочисленных Красных уголках предприятий и средних школ появились комнаты с газетами, столами с красными скатертями и графинами с водой и со скучающими возле них дежурными. По радио, в газетах начались чествования Умурзака-аги и стали едва ли не ежедневно публиковаться статьи с описанием его фронтовых подвигов. Даже на только что появившемся в этих краях телевидении прошло две телепередачи прямым эфиром (видеозаписи тогда еще не было), на которых стесняющийся повышенного внимания к своей особе чабан рассказал заранее написанную ему журналистами селхозотдела "Казахстанской правды" историю о том, как он сражался в зимнюю пургу со стаей волков и всё-таки спас отару от нападения хищников.

По окончании телепередачи вся студия остервенело аплодировала герою дня и поздравляла его с неизбежным избранием в... сенаторы, как назвал новую должность Умурзака-аги только что вернувшийся из поездки вместе с Хрущевым в США Караев, так и не ставший первым председателем Комитета по телевидению и радиовещанию Казахской ССР.

В Каскелене весть о столь резком взлете своего чабана, который вскоре встанет в один ряд со всеми руководителями республики на трибуне во время парадов на площади имени В. Ленина, переставшего подчиняться в родном районе всем, даже первому секретарю райкома партии, никого не удивила. Но очень обрадовала. Ибо иметь "своего человека" просто в Алма-Ате - уже хорошо, а иметь "своего человека" в Доме Правительства - это значит, что теперь всякого рода комиссии из Алма-Аты будут приезжать в Каскелен реже, резать для них совхозный скот можно будет меньше, подарков будут требовать они от селян подешевле, а директор новоявленного совхоза "Каскеленский" может с большей уверенностью потребовать себе новые трактора в "Казсельхозтехнике" и всевозможные льготы работникам совхоза от родного государства, вплоть до разрешения сеять яровые и озимые, когда будет удобно ему самому, а не по приказам из Москвы.

- Вот, что значит белый ишак! Это Куан назначил нашего Умурзака-агу депутатом всего Казахстана! - было высказано Юсупом-заведующим вслух единое мнение народа с такой убежденностью, что даже Бауржан и Петька чуть не попали под обаяние общественного мнения и коротких два дня искренне уважали своего длинноухого приятеля и соратника по многочисленным проделкам.

Но на третий день своего торжества над людьми Куан, гуляя за околицей в поисках чрезвычайно им любимого репейника, наткнулся на "собачью свадьбу", состоящую из бродячей сучки с течкой и из добрых двадцати сорвавшихся с цепей кобелей Каскелена. Те напали на осла - и Куан в ответ побил их копытами так, что двух псов пришлось сразу же закопать за околицей села, четырех пристрелить, потом похоронить там же, а остальных отправить по домам зализвать раны.

Целехонькой осталась лишь злополучная сучка, но и ту в тот же вечер подстрелил сторож совхозного зернохранилища из выданной ему "берданки", признав ее в темноте за лису.

Владельцы пораненых и убитых собак потребовали от Умурзака-аги по пол-литре каждый в качестве оплаты за ущерб. Матери малолетних детей бросились на защиту Куана и сторожа, рассказывая страшные истории о том, как подобные собачьи хороводы загрызают насмерть даже взрослого человека, если тот попадется ему на пути. Председатель сельсовета Жапар Остроглазов срочно взял отпуск и отбыл в неизвестном направлении, чтобы не участвовать в этом споре и не быть арбитром. Директор совхоза Алибеков, узнав о предательстве сельсоветчика, отправился в Чимкентскую область вместе с главным бухгалтером, ветврачом и главным зоотехником для обмена опытом по выращиванию овец лущихинской породы[30].

Скандал, за неимением местного начальства готов был перерасти в очередное составление письма каскеленок в Верховный Совет Казахской СССР с жалобой на осла будущего депутата респулики, но...

... Белый ишак вдруг заболел.

Куан лежал под теми же самыми карагачами, где мыл когда-то ноги Умурзк-ага в день появления белого ослика на свет. Выражение морды его было унылым, длинные уши упали вниз и касались кончиками своими пыли. Вокруг огромных печальных глаз ишака крутились зеленые мухи и мелкая мошкара, нос из розвого стал серым. Под хвостом смердела лужа жидкого кала бледно-желтого цвета. Даже наглые скворцы, обычно садящиеся на белую спину лежащего, подогнув под себя ноги, Куана, не скакали на нем, а, нахохлившись и покачивая хвостами, стояли в стороне от ишака. поглядывая на него с сочувствием.

Бауржан впервые увидел своего друга больным, потому очень испугался - и заплакал.

Вслед за ним разревелся и оказавшийся тут же Петька. Примчавшиеся на рев мальчишек младшие сестренки Бауржана и четырехсполовинойлетний братишка подхватили печальнейшую из мелодий детства - и вскоре весь двор Адбугуловых оказался заполнен плачущими над ослом каскеленскими детьми.

Срочно вызванный мамой Бауржана Айшой пьяница-ветврач Иван Андреевич по кличке Айболит, служивший в местной ветаптеке провизором, осмотрел знаменитого белого ишка и вынес неожиданный для всех диагноз:

- Пристрелить, блин, надо... - указал на место собачьего укуса на ноге осла, - добавил. - Бешенный, блин.

Айша громко цыкнула на вновь взревевших детей - и те с шумом бросились со двора Абдугуловых вон, вопя в сотню горл, что белый осел Абдугуловых с ума сошел.

Через полчаса двор Абдугуловых заполнился вооруженными мужчинами Каскелена, которые тупо пялились на явно больного Куана и мирно похрапывающего рядом с ним, положа голову на раздутый ослиный живот, никогда не трезвеющего Айболита.

Никто из них и так-то не хотел убивать всенародого любимца-осла, являющегося собственностью уважаемого всей округой и Правительством Казахстана человека, дабы не получить в качестве личного врага депутата Верховного Совета. Каждый из вооруженных вилами, ножами и охотничьими ружьями каскеленцев изначально надеялся, что стрелять и резать Куана будет кто-то другой, а он лишь постоит для вида рядом, а потом скажет, что его руки кровью белого осла, пусть даже и сумасшедшего, не окроплены, а потому лично он в смерти священного для всех жителей Алма-Атинской области животного не виновен. Даже Жиирембай Ахметов, стрелочник из будки возле Шамалгана, обещавший самолично убить Куана в самом начале его жизни, и тот делал вид, что уж кто-кто, а он уж точно убивать Куана не собирается.

А когда люди увидели, что Куан вовсе и не страшен, что нуждается он, скорее, в помощи людской, чем в смерти от их рук, то стыд свой за свое неумное негодование они перенесли на Айболита, обозвав его множеством дурного свойства слов и даже пнув несколько раз с требованием объяснить им, почему ишак бешенный, но самого Айболита не кусает.

Бывший ветврач, ставший аптекарем для животных только потому, что не хотел он ездить на джайляу летом, отрываться от блаженных источников казенной водки в сельпо и самогона в виде оплаты каскеленцами за лечение их скота, получил свою известную всему Советскому Союзу кличку не зря. Иван Андреевич Звягинцев окончил Московский зооветеринарный институт с красным дипломом и выбрал Южный Казахстан при распределении с надеждой стать ветврачом в знаменитом на весь мир Буденовском конезаводе, разводившем коней буденовской породы и расположенном совсем рядом с областным центром Джамбул. Но случилось так, что его распределение совпало со снятием с завода славного имени маршала Советского Союза и с переездом конезавода в село Луговое, расположенное в ста двадцати километрах от города и перепрофилированного теперь на развод коней ахалтекинской породы[31]. Начались кадровые перестановки, составления разного рода доносов и жалоб, разборы их в парткомах и профкомах, суды, увольнения, восстановления и прочие сопутствующие всякой перестройке беды. В результате, менее всего имевший отношение к этим проблемам, но чрезмерно заботившийся о конях и не имеющий в Казахстане родственников, молодой специалист оказался - по мнению комиссии Минсельхоза республики - виновным в случившейся бескормице и смерти от голода двух особо ценных кобылиц. Кобылиц списали, директора конезавода перевели в Москву с повышением в должности и зарплате, Звягинцева уволили с одновременным переводом в Каскелен, где он узнал, что кобылицы те живы и принадлежат теперь такого рода высокому лицу из Алма-Аты, что сидит оно в Москве членом Президиума Верховного Совета СССР и курирует там всю Советскую власть в Казахстане. Вот тогда-то, получивший за свою любовь к животным и умение их лечить, прозвище Айболит, Иван Андреевич ушел в провизоры и запил.

- Я блин, что сказал, блин? - ответил он, глядя с брюха осла на стоящих с опущенными стволами к земле ружьями в руках каскеленцев. - Что убивать его надо? Так убивайте нас вместе... - и икнул.

- Дядя Айболит, - подала голос одна из пятнадцатилетнх девочек, присутствовавих при диагнозе Куана и вернувшаяся сюда с дедом, вооруженным обрезом из трехлинейки. - Ведь вы же сами сказали: "Пристрелить, блин, надо!"

- Надо, - кивнул Звягинцев, и вновь икнул. - Но не осла. А пса, что его цапнул. Бешенного, должно быть, блин...- вновь икнул. - Ослы бешенством не болеют. А собаки болеют, - и, икнув, добавил. - Блин.

Вооруженная толпа тупо пялилась на Айболита, не зная, как им поступить: пристрелить Куана или послушаться хоть и бывшего, но все-таки ветврача, и идти стрелять собственных собак?

- Не верите, блин? - спросил увидевший растерянность односельчан Звягинцев. - Так я вам докажу... - и икнул так громко, что аж закашлялся.

По-прежнему лежа на земле и на ишаке, он перекатился поближе к арыку и сунул в проточную воду голову. Сделал несколько глотков, потом набрал в рот побольше воды и брызгнул ею фонтаном прямо в белую морду Куана.

Смешавшаяся с застарелым алкоголем вода смыла пыльный налет с носа животного - и тот вновь оказался розовым.

Куан слабо, но чихнул.

Айболит присел на бережке, сунув в арык обутые в модные в те годы китайские кеды ноги, принялся медленно набирать в ладони воду и также медленно лить ее на морду ишака, отгоняя ею мух и мошкару с ослиных глаз.

Куан сделал резкое движение всем телом, подогнул под себя хрупкие с виду, но на самом деле сильные ноги, медленно, переставляя их, поднялся дрожа в коленях и, сделав шаг к арыку, наклонился над водой.

Присутствующие затаили дызание.

Куан принялся пить.

Толпа, как зачарованная, смотрела на это действо, потрясенная простотой и обычностью не только диагноза, но и лечения осла. Ибо каждый из каскеленцев знал, что бешенство - самое страшное заболевание животных и человека на всей земле, и что главным признаком бешенства является водобоязнь. Так писалось во всех листовках и в брошюрах на русском и казахском языках, распространяемых миллионными тиражами ежегодно обществом "Знание" по всему Каахстану еще с 1930-х годов. Фотографиями больных водобоязнью людей, собак, лисиц и волков были увешаны стены ветаптеки и совхозного Красного уголка, о бешенстве писалось регулярно в двух областных и всех районных газетах. Даже в выпускаемой дважды в год стенгазете, висящей перед очередью пациентов в медсанчасти совхоза было от руки аккуратно выведено тушью, как следует оберегаться от бешенства казахстанцам. О болезни этой все знали, кажется, всё. Но, как только что им доказал Айболит, никто ничего в ней не понимал, все просто испугались всем селом вместе умереть - и только[32].

- Знаешь что, Иван Андреевич, - сказал отец Петьки Айболиту.- Пошли-ка ты ко мне. Жена как раз борщ приготовила. Со свининой.

Айболит молча кивнул и пошел вслед за Федором Леонтьевичем с покорным выражением лица. Борщ он любил, в гостях тоже любил бывать. Потому что там можно было за чужой счет выпить и поговорить о повсеместно исчезающей породе коней буденовской породы.

Несколько мужиков потянулись за ними следом. Проблема выживания коней всех пород в мире интересовала их мало, но борщ и самогонку, которыми славилась семья Фёдора Леонтьевича, любили они по-настоящему.

А Бауржан с Петькой принялись обмывать и оглаживать ладонями своего любимца, чистить место собачьего укуса на задней правой ноге пучками сорванной тут же крапивы, радуясь тому, что Куан не так уж и болен. Сами заболеть бешенством от этой раны они уже не боялись. Ибо раз Куан жив, то живы и они.

Куан выздоравливал - по детским меркам - долго. Не будь заботливых детей рядом с ним, то и не выжил бы, наверное. Но все-таки через неделю уже скакал, а увидев какую-нибудь знакомую ослицу, тут же восторженно орал. В ответ слышал взаимные признания в любви.

Бауржан с Петькой увидели белого осла за совершением положенного в таких случаях обряда в стороне от человеческих глаз, то есть за стеной совхозного коровника., где-то на десятый день после того, как Куана чуть не пристрелили каскеленцы. Ишак был здоров и весел.

Все оставшиеся после этого случая в живых кобели Каскелена были пристрелены, их заменили привезенные из других сел района и с киргизских гор щенки всех возрастов - и село успокоилось. Причин для написания жалоб каскеленками на осла кандидата в депутаты Верховного Совета Казахской ССР не осталось.

Плохие вести разносятся быстрее хороших. Так утвержает казахская народная поговорка, которая дословно звучит несколько иначе, но смысл передает именно такой. Потому далее история с Куаном приобрела несколько странный поворот...

В день окончательного выздоровления белого осла и покрытия им очередной ослиной самки ознаменовался не только громогласным сообщением об этом событии в клубе перед величайшим фильмом всех времен и народов "Девчата", привезенным в село кандидата в депутаты респулики из облкинопроката Алма-Аты вне очереди, но и прерыванием сеанса для встречи всем селом отары в 516 голов, ведомой черным козлом и пятью верховыми отарцами.

Овцы оказались подарком отарского начальства, выделевишего их из своих собственных стад Умурзаку-аге в знак примирения с жителями Каскелена и согласия признать товарища Абдугулова уважаемым человеком не только в Каскелене и Карасайском районе, но и в Отаре, и во всем Красногорском районе.

Потому как таков закон Великой Степи: большой человек должен иметь в своем владении большую отару и много коней. Потому что большой человек должен часто встречать в качестве гостей еще больших. чем он сам, людей, иметь взможность делать им подарки, кормить и поить вволю.

Ибо не поступающий таким образом большой человек очень быстро становится маленьким человеком, а на его место может придти человек чужой, для которого забота о благе его родичей, живущих в другом районе, будет значить больше, чем проблемы жителей Красногорского района.

Был к отарской отаре временно прикреплен и особый работник, обязанностью которого было переклеймить пригнанный кандидату в депутаты скот, что окончательно делало эту ораву овец собственностью пока что не избанного депутата. Он-то и передал на словах за неимением дома Умурзака-аги его жене Айше, что оставшиеся до полной тысячи 484 овцы в Каскелен пригонят попозже, когда соберут их нужное количество по хозяйствам района. И далее объяснил, почему народ отарский так спешит одарить Умурзака-агу:

- Канат-ага написал жалобу на твоего мужа в Москву - и ваш белый осел сразу заболел. Вот народ Отара и решил: Алма-Ата правильно сделала, что убрала нашего Каната-агу из депутатов. Если святой осел умрет, то семье Жумагалиевых надо уезжать из наших мест. Не то всех перебьют. Молодые люди у нас горячие... - подумал и добавил. - Глупые и горячие.

Все в Каскелене правильно поняли и слова клейменщика, и причину, по которой их депутат уже сейчас стал самым богатым человеком не только Каскелена, но и всего Карасайского района, а после выборов станет еще богаче.

- Смотри-ка, - выразил мнение каскеленцев директор школы Мухтар Ниязович вслух в присутствии взрослых и своих учеников, - Куан-то наш помирил нас с отарцами, - а после добавил. - А кроме осла, научить нас уму-разуму было и некому.

 

***

 

О хрущевском Указе июня 1961 года написано было много в свое время, словно Указ этот был более глупым, чем все прочие Указы других правительств в других странах и в другие времена. На самом деле, то был Указ - как Указ, тупой и беспощадный к приживающим на территории СССР людям и животным роавно настолько же, насколько были и продолжают иметь место по всему свету Указы других правительств: чтобы помочь государственному бюджету, активно разворовываемому военщиной и партийно-хозяйственными активистами, решило Правительство СССР ввести новый налог - на этот раз на всю проживающую на крестьянско-декханских подворьях живность.

И народ тотчас принялся резать домашний скот. Чем платить за жизнь, к примеру, барана, лучше съесть животное, продать его шкуру и мясо, а деньги положить либо на счет в сберкассе, либо в кубышку.

- Потому как, - резонно рассуждали люди вслух, - государство и без моих пяти-десяти рублей не обеднеет, а я, потеряв эти пять-десять рублей сегодня, завтра не буду иметь средств на покупку булки хлеба.

И вспоминали, как резали они и их отцы скот в 1930 году, чтобы не сдавать его в колхозы, переедали мясо до рвоты, а потом всем населением голодали, целыми родами уходили за границу - в Китай и Монголию, в Афганистан и Индию, становясь там изгоями, рабами, но все-таки выживая.

- Потому что любое государство - главный враг любого человека, - говорили каскеленцы, - даже наше - рабоче-крестьянское, советское. Сколько ему не плати - ему всё мало, оно всё время лезло и будет лезть тебе в карман - и милости от государства не жди[33].