Валерий Куклин

Прошло четыре года - срок для всякого осла значительный. А для страны, жития которой было отмеренно с октября 1917 года по декабрь 1991-го всего-то семьдесят четыре года, срок равный времени участия державы во Второй мировой войне, приведшей СССР к катастрофе[1]. И пришлись эти четыре с половиной года жизни Куана на самый расцвет страны Советов, бывшей в то время во всём самой лучшей, самой передовой, самой сильной и... самой странной на планете.

В космос зафутболили сначала железо, потом собак, а там и первых в мире летчиков-космонавтов Юрия Гагарина и Германа Титова, Николаева и Поповича[2], на старте стояли, перминаясь с ноги на ногу, ярославская ткачиха Валентина Терешкова и шахматист Валерий Быковский. На Новой земле будущий диссидент Андрей Сахаров с восторгом в глазах взорвал свою любимую термоядерную бомбу, уничтожив большую часть белых медведей планеты вместе с их "родильными домами" и не получив вожделенных им званий гуманиста и защитника прав человека[3]. Хрущев торжественно пообещал "всему прогрессивному человечеству" "догнать и перегнать Америку", уснастив подтверждающими его заявление плакатами и афишами не только улицы и площади городов и сёл страны, но и многокилометровые автортассы, коридоры государственных учреждений, актовые залы школ, приемные поликлинник и больниц, стены детских садов и продуктовых магазинов, правлений колхозов и дирекций совхозов. Разве что в общественных туалетах подобных плакатов не было.

1961 год начался еще и сменой денег, враз подешевевших в десять раз, изменивших внешни й вид свой и превратившихся из огромных облигаций в крохотные дензнаки с неизменным профилем Ленина на червонцах. На базарах стакан семечек с семи копеек по-старому подскочил до одной копейки по-новому - и в таком соотношении подпрыгнули одноразово цены на все остальные товары. За полгода до этого Брежнев покинул Алма-Ату, перебрался в Москву, стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР и начал готовиться к свержению Н. Хрущева с поста Председателя Совета Министров и одноврменно Генерального секретаря ЦК КПСС, опираясь на советский генералитет и на КГБ СССР, недовольных снижением финансирования традиционных отраслей оборонки и сокращением привилегий армейской верхушке. А еще прошел 22 съезд, окончательно вернувший народу Сталина и приведший к тотальному уничтожению его памятников[4], к отмене практически всех связакнных с его именем топонимов.

Следующий же год начался с отмены правительством СССР топонимов, связанных с именами соратников Сталина: Ворошилова, Молотова, Кагановича и Маленкова, а заодно почему-то и лётчика Валерия Чкалова. Именно 1962 год стал самым "кукурузным" в истории России и Казахстана, ознаменовавшимся не только массовыми посевами этой культуры, но и строительством по всей стране большого количества силосных башен и появлением на прилавках государственных магазинов кукурузной муки и кукурузных хлопьев с сахаром, стоимость двухсотграммовой пачки которых равнялась пяти копейкам и мог накормить двух детей завтраком. Бензин стоил семь копеек за литр, минеральная вода - 10 копеек за поллитра, пустая поллитровая бутылка - 12 копеек, самый дорогой белый хлеб - 20 копеек за буханку в 860 грамм, сгущенка - 55 копеек за банку, черная и красная икра продавались в овощных магазинах на вес, черпаемые из пятиведёрных бочек алюминиевыми ложками, водка стоила два рубля пятьдесят две копейки бутылка (при Брежневе она подскочит до 2, 87, а там и до 3, 62), сельдь продавалась везде, даже в сёлах, четырех видов: атлантическая, тихоокеанская, каспийская и иваси, мясо отпускалось по сортам, молоко было в продаже только четырёхпроцентное, хлеб, чай и сахар в рабочих и студенческих столовых выдавались бесплатно. В некоторых из областей СССР обнаружилось перепроизводство молока (в перестройку объясняемое приписками без сравнения с количеством коров и с их удойностью), повлёкшее за собой изобретение ацедофилина и других способов консервирования кисломолочных продуктов. Началось строительство молочноперерабатывающих и свиноводческих комплексов по всей стране.

В начальных и средних школах началась череда всевозможных экспериментов и нововведений, разрушивших вскоре лучшую в мире систему среднего образования[5], начали открываться по всем областным центрам новые пединституты, организованные на базе коррупции и выпускающие будущих корупционеров с дипломами, полученными за взятки[6]. Страна начала медленную поступь свою к поголовной деградации всего населения...

За эти годы много чего произошло и с нашей неразлучной троицей: белым ослом, Бауржаном и Петькой. Дети учились, а потом переучивались писать красиво на уроках чистописания новым шрифтом, умножая норы на сусликов и деля их на гектары[7]. Ишак рос и матерел.

Крупноголовый ушастый малыш-альбинос, подаренный Бауржану на пятилетие отцом, вырос в рослого, мышцатого осла белой масти[8], делающим бауржановского осла оличным от других каскеленских ишаков, бывших много мельче его размерами и всегда мастей серой, черной либо каурой[9]. Про генетику никто из аульчан в те годы слыхом не слыхивал, даже учитель биологии местной школы Сергей Соломонович Токарев (из эвакуированных сюда из Ленинграда в 1941 году, да так и оставшийся в Каскелене навсегда[10]) путал ее с вейсманизмом и морганизмом[11], подвергнувшимися в молодые годы его критике на какой-то из сессий ВАСХНИИЛ[12].

Но аксакалы, глядя на бауржановского осла, говорили, что видели подобное белое чудо с розовым носом однажды под седлом во дворе у сына местного бая[13] Аскара Телеусова в Каскелен. Было это накануне революции, и принадлежал тот белый осел пишпекскому[14] муфтию[15], который делал обрезание байскому сыну за одну золотую монету и пять серебряных рублей.

- Хороший был той, - вспоминали старики. - Было два казана на половину коня каждый. И люди всё съели. Водка была Мальцевская, сам бай Аскар привез ее из Аулие-Аты[16]. Выпили всю. И было три драки. Была байга, было козлодрание и даже айтыс[17]. Выступал сам Кенен Азербаев[18].

Белый осел святого человека несколько раз в течение недели пребывания в Каскелене срывался с привязи и убегал в ночь, чтобы покрыть здешних ослиц втайне от муфтия, требовавшего от хозяев ослиц за всякую случку белого осла по два серебряных рубля - деньги в те годы немалые. Впрочем, рассказывая об этом, аксакалы всякий раз сообщали слушателям, как о великой тайне, что осла того потихоньку по ночам освобождал от привязи дед Бауржана Абдугул, тогда еще совсем юный озорник, ставший через несколько лет лихим красным командиром, едва ли не буденовцем. Дед Баужана пускал погулять осла-альбиноса к длинноухим красавицам Каскелена.

Получалось, что не только Умурзак-ага, но и давно расстрелянный отцов отец подарили Бауржану необычной расцветки осла.

- Хороший ишак. - говорили люди о собственности Бауржана. - И кровь в ишаке хорошая. От ишака самого пишкекского муллы идет. Продать если - хороший той[19] получится... - Качали при этом головами и цокали языками. - Ай, нехорошо, что таким ишаком владеет ребенок. Такой ишак у серьезного человека должен жить.

Завистники дважды пытались украсть осла, чтобы перегнать его куда-нибудь в Талды-Курганскую либо в Джамбулскую области и там дорого продать. Даром, что желающих приобрести любого неклеймённого[20] осла было в Казахстане всегда достаточно, а уж белого - и того больше. Но всякий раз попытки эти делали люди пришлые - и всегда родом из кишлаков, расположенных рядом с Отаром[21], и всякий раз безуспешно. Осел от похитителей сбегал, и возвращался домой с обрывками веревок на шее, освидетельствование которых и служило доказательством отарского происхождения злоумышленников. Воров поименно не искали, ибо казнить законом человека за похищение ишака не принято среди казахов. Не доброе это дело - держать людей в узилище. Да и рода отарцы и каскеленцы одного - Чапрашты[22], а свой своему, как правильно говорят порой и русские, поневоле друг.

Но результатом всех этих криминальных событий, случавшихся вокруг белого ишака, явилось то, что после второй кражи бауржановског осла каскеленцы наотрез отказались покупать что-либо у жителей Отара и продавать им что-нибудь свое. Место отарцев на каскеленском базаре, расположеннном по правой стороне вдоль дороги от села к станции Шамалган, весь местный люд стал обходить стороной. Даже спускавшиеся сюда с гор киргизы перестали покупать что-либо у отарцев.

- Настоящий белый осел выбирает себе хозяина сам, - говорили они. - От вора белый осел убегает. Или дохнет. Раз потомок белого киргизского осла сбегает из Отара, значит Аллах отвернул лицо свое от этого кишлака. И потому товар отарский нам не нужен.

А ведь еще с довоенных пор базар Каскелена был для отарцев местом, где они продавали своих овец, коней, коров, мясо, шесть и овчину по ценам практически равным алма-атинским, но без выплат за это мзды базаркому, участковому и столичным бандитам, которые вкупе отбирали у торговцев на своих рынках добрую пятую, а то и четвертую часть стоимости проданного товара. Каскеленцы и жители ближайших к селу кишлаков многие годы покупали у отарцев саксаул, кумыс, полынные веники, чиевые циновки, коней, верблюдов, кошмы, а продавали им свои веники из сорго, овощи, фрукты, вязанные носки, вязанные фуфайки, привезенные из Алма-Аты магазинные товары - и всем участникам тех обменов подобный торг был выгоден, а главное, спокоен. Каждый знал: с кого можно спросить за гнилую шерсть, к примеру, в свитере, либо за вонь, идущую от попавшей в дождь кошмы, за добавку мела в мешок с сахаром либо с мукой, за плохой курт[23] или невкусные кумыс, шубат, айран[24].

И вдруг - какой-то там ишак лишил Отар доходов, вынудил жителей этого гордящегося своей железнодорожной станцией и складом стратегических запасов саксаула кишлака и ездить дальше, и зарабатывать меньше, да еще и общаться с грозными алма-атинскими послевоенными урками, выросшими в ростовских и одесских "малинах", где человеческого языка не понимают и человеческую жизнь ценят за понюх табака[25]. Ибо даже ворованный с воинских складов и потому дешевый саксаул перестали покупать каскеленцы у новых своих недругов[26], заменив его законно приобретенным на алма-атинской топливной станции карагандинским углем и привезенными из Восточно-Казахстанской области березовыми да еловыми дровами.

Потому обиженные отарцы совершили два покушения на жизнь бауржановского ишака.

- Как на Ленина, - говорили в обоих случаях каскеленцы.

Ибо в те времена ни о каких других покушениях никто в Каскелене, да и во всем СССР, знать не знал, сдыхом не слышал. Разве что иногда в газетах мелькали сообщения об очередном покушении американцев на жизнь Фиделя Кастро, к которым вскоре каскеленцы привыкли и даже тои по случаю чудесного спасения лидера кубинской революции устраивать перестали. Да и далеко эта Куба от Казахстана. Потому всё, что там происходило, казалось каскеленцам похожим на рассказанную бабушкой на ночь сказку. Хотя и видели они в киножурналах перед художественными фильмами в клубе и Фиделя, и Че Гевару, и Микояна рядом с ними, слышали по радио угрозы американского президента Джона Кеннеди стереть Кубу в порошок. Но всё увиденное в кино походило опять-таки на бабушкины сказки про странное островное государство бородатых дивов с Заливом свиней, с женщинами-воительницами[27] и с их чеканными песнями: "Куба - любовь моя! Остров зари багровой..." Да и никаких островов никто из каскеленцев никогда в глаза не видел.

- Это сколько ж земли надо в наш пруд высыпать, чтобы сделать один маленький островок? - говорили каскеленцы. - Да и зачем? - И сами же отвечали себе. - Для красоты - и только, - и далее продолжали. - Так для красоты у нас степь есть. И горы. Зачем остров делать? Красоты должно быть много[28].

А вот про отравленные пули Фаины Каплан здесь знали все. Сестра Капланки (так звали здесь покусительницу на жизнь вождя мирового пролетариата) со сталинских времён отбывала ссылку в расположенном в пяти сотнях километров от Каскелена, городе Джамбуле[29]. Потому о сестре стрелявшей в Ленина Фаины Каплан знал здесь каждый. И верил в ее существование больше, чем в казавшуюся казахстанцам мифической Кубу, которую очень хочет зачем-то уничтожить какой-то мировой империализм с худым лицом и козлиной бородкой, в звездно-полосатой шляпе, узких полосатых брюках и с вытаращенными в тупой ярости зенками.

- Хороший ишак! Великий ишак! - говорили люди, и неизменно добавляли. - Как Ленин.

Все покушения джигитов Отара на жизнь бауржановского ослика оказались неудачными, как выстрелы Каплан в первого Председателя Совета народных комиссаров, как покушения дяди Сэма на Фиделя, как тупые угрозы богатого Шигер-бая веселому нищему Алдару-Косе[30]. А судебных исков со стороны изрядно побитых копытами и даже пораненных ослинными зубами, потому попавших в амбулаторию Каскелена отарцев, не последовало. Ввиду принадлежности осла несовершеннолетнему и потому, что сей владелец белого драчуна являлся сыном уважамемого человека и даже депутата.

К тому же, после каждого перелома отарского ребра или сотрясения отарской головы ослик вместе с Бауржаном и Петькой исчезал на неделю-другую из Каскелена, скрываясь от праведного гнева пострадавших похитителей в Алма-Ате, где бабушка с дедушкой, числящиеся по законам Степи родителями Бауржана, имели не только квартиру в центре города, но и дачу в горном пригороде, где мальчики и жили в эти дни, совершая вместе с ослом набеги на яблоневые и абрикосовые сады Пригородного лесничества. Ибо там рос лучший в мире алма-атинский апорт, ныне уж повсеместно выродившийся и молодому поколению известный лишь по картинкам[31]. Ослик эти яблоки любил, ел порой незрелыми, громко хрустя плодами и поливая свой подбородок светло-зеленым соком вперемежку со слюной. Ну, а мальчишки даже на спор не могли одолеть столь больших и сочных плодов - выбрасывали недоеденными.

Когда же Гульнар закончила среднюю школу, поступила в институт, стала жить в Алма-Ате, то мальчишки вместе с белым осликом стали приезжать к дедушке и бабушке вполне официально - привозили на арбе раз в месяц сельхозпродукты и Гульнаре, и другим учащимся в столице каскеленцам, и даже вечно занятому государственными делами и потому заработавшему язву желудка Умурзаку-аге.

Отец Бауржана упорно не желал останавливаться и жить в доме своих весьма чтимых им стариков, предпочитая их дому номера в тогда почитаемой самой фешенебельной гостинницы столицы "Алма-Ата"[32].

- Так и мне спокойней, - объяснял он приемному отцу, женившемуся на его матери после расстрела Абдугула-аги, - и вам. Я ведь могу и поздно возвращаться с совещаний, и пьяным. А зачем вам эти беспокойства? За номер в гостинице мне государство платит, там за мной ухаживают, постель,, полотенца меняют два раза в неделю, одежду чистят, обувь. Мне талоны еще дают на еду в гостиничном ресторане. Завтрак, обед, ужин. И всё это - рядом с облисполкомом. И с другими депутатами я там всегда рядом. Что на сессиях не обсудили - в ресторане дообсудим.

Старик Тимур-ага в ответ хмурился, качал головой, говорил, что казахи стали жить после войны в Казахстане по-государственному - не по-человечески, что это неправильно, когда сын приезжает в Алма-Ату на две недели, но видится с матерью только один вечер. Говорил, что эти порядки привнесли в Алма-Ату во время последней войны беженцы из Москвы и Ленинграда, упоминал почему-то при этом известного детского поэта и лауреата Сталинской премии Самуила Яковлевича Маршака, других вернувшихся в Россию и уехавших в Израиль лауреатов, и тяжело вздыхал.

Но соглашался с доводами пасынка, которого любил, как родного сына, чтя при этом память Абдугула-аги - родного отца Умурзака-аги - в виде фотограии, висящей в зале дома Тимура-аги на самом видом месте. С покойным Абдугулом-агой, первым мужем своей жены, он вместе воевал против дунганских, а потом и узбекских басмачей, строил Большой Чуйский канал для киргизов и только случайно оказался не замешанным в дело по расхищению колхозной собственности, по которому был арестован, а потом и расстрелян его друг.

А случилось так потому, что Тимура Мырзагалиева - тогда еще не агу, а просто молодого коммуниста, - отправил обком партии в Москву на двухгодовые курсы повышения квалификации политработников за месяц до ареста Абулгула. А как только вернулся Тимур домой, узнал о смерти друга, так сразу и женился на его вдове. Потому как женщина не должна жить одна, от одиночества у женщины голова скисает. А со скисшей головой настоящего джигита из юного в ту пору и изрядно хулиганистого Умурзака не вырастишь.

Каскеленская еда была вкуснее городской, к тому же бесплатной. Потому привозимая осликом в Алма-Ату провизия была хорошим подспорьем и старикам, и студентам, и ремесленникам, и депутату, а сам белый осел и его малолетние погонщики стали признаваться всеми каскеленцами, как настоящие помощники родителям и кормильцы соседских детей.

- Хорошие ребята растут, - говорили о кудрявом, черноволосом Бауржане и рыжем Петьке и в городе, и в селе. - Как братья. Всегда вместе. И какие помощники! Настоящие! Вырастут - станут завидными женихами.

- Это что: осел работает, а хорошие женихи - мы?

И от слов этих, от мысли этой было им с Петькой смешно.

- А чем плохо? - продолжал мысль взрослых Петька, обращаясь к другу. - Я женюсь на Мадине, а ты - на Айгуль. Вместе в одном доме жить будем. И Куан с нами.

- Не, - вполне серьезно отвечал Бауржан. - Вместе нельзя. Если женился - то значит, семья. А если семья, то друг - отдельно. Вон у отца моего сколько друзей было до войны? Не сосчитаешь. А теперь - ни одного. Только односельчане.

- Так это потому, что он - депутат, - отвечал беспечный Петька. - И все равно не один он. Ведь с моим отцом он дружит? - и сам же соглашался. - Дружит. По-настоящему.

- Дружит, - соглашался Бауржан. - Потому что дядя Федя - русский, он ничего у моего отца не просит.

Назвал ослика Бауржан словом Куан - производным от "Куаныш", что по-казахски означает "Счастье" - и ослик. словно в благодарность за такое ласковое имя, привязался к юному своему хозяину так, что стал с ним, что называется "не разлей вода". А так как место первого друга возле Бауржана было занято все-таки Петькой, бывшем во дворе в момент дарения Умурзаком-агой ослика сыну, то дружили они втроем - и дружба их была столь крепка и столь заметна окружающим, что порой их называли, с легкой руки учителя Токарева, тремя мушкетерами. (Хотя, что означает слово "мушкетер", никто из коренных каскеленцев тогда еще не знал, а узнали о героях Александра Дюма только спустя несколько лет, когда привезли в клуб французский фильм с таким названием и со ставшим в одночасье знаменитым на весь Советский Союз выражением: "Миледи - заклеймённая проститутка[33]).

Доходило до того, что если один из "мушкетеров" был ловлен на какой-либо шалости, наказывали всех троих только потому, что все в Каскелене были твердо уверены, что в происшествии участвовали и Бауржан, и Петька, и Куан.

И были практически всегда правы. Ибо даже в хищении яиц из курятника скандальной и жадной тети Дуси Потемкиной[34] с улицы Крупской участвовали они втроем: Куан стоял на страже, готовый при появлении противника заорать благим матом, хрупкий телом, рыжеволосый Петька лез, подобно лисе, в узкую дыру, вырезанную снизу низкой дверцы курятника, а многоречивый Бауржан отвлекал на соседней улице вредную бабу болтовней о том, что настоящих уток-атаек[35] можно выводить дома, если им подрезать перья на крыльях, да и мяса в них больше, чем у домашних уток, и жира меньше, и пух в наволочках якобы не воняет.

Яиц в тетидусином курятнике оказалось всего четыре штуки, но даже эту недостачу тетя Дуся обнаружила, устроила такой дикий крик на все село, что от матерков ее у вечного председателя сельсовета Жапара Осиповича Остроглазова уши завяли. А еще заявила она, что в следующий раз избирать "отца вора и бандита" в депутаты не станет, вычеркнет Умурзака-агу из бланка для голосования, а "мушкетерам" велела больше на улице Крупской не показываться.

- Иначе, - заявила она, - я вам ноги из задниц выдеру и головы вилами пробью, - и добавила. - Всем троим.

- А Куану-то за что? - удивился Петька. - Он яйца не ест.

- Как соучастнику, - отрезала вредная баба, собираввшая, оказывается, яйца для продажи их на рынке в Алма-Ате, чтобы накопить деньги и купить настоящую стиральную машину "Восток-"2, каких в то время в Каскелене была всего одна - у жены председателя колхоза Мухтара Алибековича Алибекова, а попросту Мухтара-аги, то есть Мухеке, если звать его почтительно и кратко. - Ишак на стреме стоял. Я видела.

Так Бауржан впервые познакомился с воровским жаргоном русского языка, который ранее знал лишь в качестве литературного, каким говорили в Касекелене собравшиеся здесь со всего света люди и какой преподавал ему в местной смешанной русско-казахской школе старенький учитель Семен Семенович Семенов - из числа ссыльных еще 1934 года, попавший во враги народа за то, что доказывал студентам университета, что Пушкин был дворянином и сторонником самодержавия[36].

Учились Бауржан с Петькой в одном русском классе "А" и отличались по успеваемости друг от друга только на уроках труда, где усердный Петька ловкими своими руками делал буквально всё лучше всех в классе, а Бауржан получил прозвание криворукого - и принимал это прозвище, как заслуженное. Потому что и сам знал, что из-за своей неуседливости не может он ничего сделать как следует и до конца[37].

Куан же, терпеливо пасущийся за школьной оградой все учебные часы в ожидании друзей, оценок не получал, но, как заметили Петька с Бауржаном, понимал русский и казахский язык равно, подчинялся приказам своих друзей, произнесенным на этих языках, всегда правильно и с охотой. Но при произнесении их другими людьми - даже Умурзаком-агой - мгновенно тупел, делал вид, что не слышит и не разумеет сказанного, поступал наперекор приказам, приводя человека порой в бешенство, принося скорее ущерб хозяйству, чем пользу.

Потому всю скотскую работу по хояйствам в домах Умурзака-аги и отца Петьки Фёдора Леонтьевича Куан делал под руководством лишь своих друзей и с их помощью: возил дрова и уголь из Алма-Атинской топливой станции, тащя за собой нагруженную доверху двухколесную арбу, возил на спине мешки с зерном на расположенную при входе в ущелье водяную мельницу с тогдашним мельником Жанабаем Жанабаевым[38] и мешки с мукой назад, вновь волочил арбу то пустой в поле. то груженной арузами и дынями с бахчи или початками кукурузы с выделенных колхозникам земель, названных Москвой неудобиями, в частное пользование. Ну, и по частым гостям и многочисленным родственникам ездила семья Абдугуловых во все той же запряженной украшенным старинной с серебряными нашлепками сбруей Куаном арбе, вычищенной по такому случаю и прикрытой чёрно-красной дорожной кошмой.

Если мальчики соглашались, то помогал Куан и соседям по хозяйству, и даже зловредной тете Дусе Потемкиной, сгоряча сначала потребовавшей сдать ишака на живодерню, но потом смилостивившейся над Куаном и подсунувшей ему половинку белой свежеиспеченной лепешки, помогали они довезти из сельпо вожделенную ей квадратную стиральну машину. За это известная на все село жмотка выложила мальчикам круглую жестяную баночку с яркой картинкой настоящего ландрина, который дотоле видели они лишь на книжных картинках, а Куану достался большой кусок желтоватого комкового сахара, привезенного тете Дусе старшим ее сыном, живущим в селе Мерке и работавшим на тамошнем сахарном заводе мастером цеха[39].

При этом, все трое "мушкетеров" приносили и немало огорчений каскеленцам и жителям окружающих село кишлаков и аулов. Ибо с шестилетнего бауржановского возраста прославились они своими набегами на бахчи в самое начало сезона, когда арбузы да дыни только лишь начинали зреть, казались особенно вкусными, а настоящей охраны на полях пока еще не выставлялось.

Куан розвым носом своим улавливал запах готового лопнуть от соков плода чуть ли не за километр. Чуял - и тут же принимался молча подталкивать головой своей Бауржана в сторону бахчей. Первый раз произошло это во время их очередного бегства в Алма-Ату к дедушке с бабушкой, а потом стало традицией. Ибо в перегонах колхозных отар в горы в те годы ни Баруржан. ни Петька, ни Куан не участвовали, зато прибывалм на джайляу во время шильде[40], когда арбузов и дынь на базаре становилсь вдоволь и надо было везти их живущим в высокогорье и лишенным витаминов чабанам. То есть тогда Куана и еще пару других ослов посильнее запрягали в груженные дарами бахчей и огородов арбы - и те отправлялись в горы под бдительным присмотром оравы каскеленски мальчишек от семи до четырнадцати лет.

(Ибо такова уж доля была детей южноказахстанских в те времена - работать, быть полезными при декханском хозяйстве с малых лет. Это уж потом - при царствовании в Москве Брежнева - пришла пора повсеместного детского безделия в СССР до самого что ни на есть призывного возраста, пора болтовни взрослых о праве ребенка на бесполезность его в обществе. А в послесталинские годы каждый делал то, что мог, - и все гордились сделанным).

Бауржан с Петькой могли с помощью Куана принести колхозу пользы больше иного взрослого каскеленца, работали честно, охотно и, что немаловажно, практически всегда бесплатно. Потому им доверяли с семи лет самим, без помощи взрослых, отправляться в горы в период прекращения оползней и селей в горах. Путь был дальним: в одну сторону двух-, а то и трехдневным, с ночевками, но без разбойников, ставших обычными лишь в перестройку, а в ту пору - лишь легендарными - из историй про жизнь при царизме. И идти было детям по знакомым дорогам и тропинкам интересно. Равно как и радовала возможность наесться вдосталь сладкой дикой ежевикой, слегка кисловатой дикой малиной, прянопахнущей дикой вишней, половить руками в реке прячущуюся в норах скользкую рыбу-маринку, попить вместо чая заваренные в крутом кипятке в настоящем солдатском котелке зверобой в смеси с душицей, поноситься бегом по осыпающимся камнепадами склонам за кекликами, покататься на голых задницах по стелющимся с круч альпийским травам, полазать по скалам, гордясь своей силой и ловкостью, послушать в ночи жалобный плач шакалов, хриплое уханье филина, звонкое хрюканье дикобраза.

Каждый год в июне-месяце, когда на базарах Алма-Аты лежали на прилавках еще лишь ташкентские, самаркандские да ошские фрукты и ягоды, а своих еще никто из казахстанцев не выносил на продажу, два мальчишки и ослик отправлялись на каскеленские и шамалганские бахчи и, найдя первые спелые арбузы да мелкие дыни сорта "колхозница", собирали их, набивали в мешки и, нагрузив на Куана, отправлялись с волшебно пахнущим грузом своим в ущелье за мельницей. И там съедали всё. что можно съесть в один присест втроем. И уж потом с раздутыми животами возвращались в Каскелен, привозя с собой от силы по одному-два арбуза в каждый дом... иногда и по дыне.

Куану эти набеги нравились особенно. И в течение добрых двух недель он наслаждался правом на безнаказанный разбой. А потом вдруг резко прекращал набеги, не слушался увещеваний своих друзей. упрямо не хотел идти на бахчи - и, как правило, оказывался прав. Ибо наступала пора повальной зрелости арбузов и дынь, на бахчах появлялась охрана с заряженными солью дробовиками в руках, по ночам слышались со стороны полей выстрелы, порой переходящие в канонаду, ибо всякий держащий в руках ружье сторож считал нужным за ночь пальнуть разок-другой просто так, для острастки. А когда от безделья охранники еще и напивались, то эти раз-другой превращались в бессистемную пальбу куда попало с опустошением всех патронташей и воплями восторга. И ни разу, никто не попадал в человека, тем более - в вора.

Ибо испокон веков в Каскелене своих воров не было. Даже в военные годы, когда Алма-Ату заполонили московско-ленинградские беженцы и дезертиры, когда знаменитые по кино, газетам и радио актеры, писатели, композиторы, режиссеры, избавленные от фронта по броне, поселились в теплых и сытых столицах Средней Азии, привлекая со всей страны своими богатствами бандитов, в аулах Казахстана воровства не было. Беженцы снимали боевые киносборники и фильмы о двух бойцах и Александре Невском на местных кинофабриках со знаменитостями в главных ролях, героически сражающимися с фанерными немецко-фашистскими танками на фоне картонных декораций и горящей ветоши, жаловались на маленькие пайки по хлебным карточкам и на пропажу бриллиантов, а в Каскелене люди не закрывали домов и калиток не только на замки, но и на засовы. Хотя все знали, что Алма-Ата кишит прибывшими из России и Одессы преступниками, в Каскелене же и в прежние, и в военные годы встречали путников приветливо, кормили, поили их, делились всем, что имели, спать укладывали в своих домах и отправляли дальше, вручая незванному гостю в дорогу кусок лепешки и глиняную либо тыквенную баклагу с кислым молоком.

Так жить повелось здесь издревле. Ворами почитали в Казахстане лишь конокрадов и барамтчи[41]. Все остальные формы приобретения чужого имущества имели свойство взаимоприобретения: взял без спросу что-нибудь у соседа и не вернул, а тут сам глянул - что-то взял сосед у тебя, объяснились, забрали каждый свое - и через день о случившемся забыли. К примеру, у Федора Леонтьевича Петрова - отца Петьки - всё время пропадали плоскогубцы, и он всегда их находил валяющимися во дворе у Умурзака-аги. Раз подарил он новые плоскогубцы депутату - и неделю спустя опять бросился искать свой инструмент, да нашел его вновь во дворе у Абдугуловых брошенными в грязь. Что теперь - ругаться соседям? Поднял, почистил, стал работать.

Сам-то отец Петьки Федор Леотьевич всегда без спросу брал кетмень[42] умурзаковский, порой сам возвращал, а порой за ним Бауржан прибегал. Потому как кетмень в крестьянском хозяйстве - вещь необходимая, а в дни полива - особенно. А сосед в Казахстане - это почти что родственник. Более того, сосед всегда рядом, всегда окажется первым в трудную минуту, всегда поможет. А иначе жить в ауле нельзя. Аул - не город, в ауле свои порядки, пусть даже аул давно стал называться поселком.

Потому налеты трёх "мушкетеров" на раннелетние бахчи воспринимались каскеленцами не воровством, а как слишком ранняя для их возраста обычная юношеская дурь, которую пресекать надо, но в наказаниях переусердствовать тоже не следует. То есть родители ругали, а порой и пороли Баржана и Петьку, лишали денег на кино или на мороженное, но особо при этом и не сердились, а словно сами отбывали наказание за то, что породили детей, а теперь их надо растить и воспитывать.

Куан же отделывался выслушиванием нудных нотаций на обоих принятых в Каскелене государственными языках, и делал вид, что не понимает сказанного. Но его не били. Ибо какой спрос с ишака? Ишак, знали все в Каскелене, существо подневольное, хоть порой и вздорное, почитающееся хорошим как раз за то, что слушается хозяина. То есть - в данном случае - под руководством Бауржана участие Куана в грабеже бахчей есть свидетельство ослиного соглашательства, а вовсе не упрямства. И как объяснить эту диалектику борьбы единства и противоположностей ишаку, никто не знал. Даи далеко не все каскеленцы и сами понимали это.

Если же кто из такого рода тупых селян с досады переусрдствовал в перевоспитании осла, решал ударить Куана, то ишак брыкался и кусался столь яростно, что после двух обращений к местному фельдшеру за повязкой и одного сломанного копытом ребра телесные наказания депутатского осла сами по себе прекратились. Ходили слухи, что Жиирембай Ахметов, стрелочник с железной дороги, приезжавший домой два раза в неделю, а остальное время живщий в своей будке возле переезда, обещал пристрелить осла за то, что тот выел у него огромный клок просушенного клевера, выдергивая его из-под плохо прикрытого навеса, но, как показала жизнь, даже независимый от каскеленского начальства железнодорожник на драку с ослом так и не осмелился, а стрелять в принадлежавшее уважаемому животное не осмелился.

Потому что во все времена люди боялись и боятся не только депутатов, но и депутатских ослов.

Хотя, если признаться откровенно, дружбе мальчиков с Куаном мешали весенне-летние гоны, когда белый ослик чуял оказавшуюся в течке самку за два километра - и потому устраивал столь дикий рев, что дрожали и готовы были лопнуть стекла в окнах домов. Не удерживали его на привязи не только верёвки, но даже и волосяные арканы. Однажды железная цепь для сторожевой собаки, приваренная электросваркой к забитому в землю на всю длину лому, лопнула под рывком мощного ослиного тела - и Куан вырвался на волю, с радостным ревом празднуя приближающийся любовный вояж. А когда осла пристегнули к забору цепью уже не самодельной, свитой из толстой проволоки, а кованной, заводской, то осел мощным рывком выдернул толстенный тополевый стол из земли и унесся вместе с ним и с цепью прочь со двора.

А вернулся спустя месяц уже без столба, хоть всё ещё и с цепью и сболтающимся на ней замком. Пришел изрядно изможденны1, но счастливый настолько, что возмущенный вопль матери Бауржана, потерявшей вместе со столбом и любимую глиняную крынку для молока, повешенную на забор для просушки, ничуть не испугал его. Куан благодарно ткнулся ей мордой в живот, что-то пробормотал по-ослиному и отправился в сарай, который ничуть не изменился после появления там его на свет. Разве что ослицы Вальки возле стойла уже не было.

Ибо мать Куана убил через два года год после его рождения младший сержант местной военной части Ерофеев. Убил сдуру. Во время учебных стрельб на местном полигоне, куда не умющая читать ослица, бывшая на сносях, забрела, чтобы попастись на свежей осочке с пятнами молодого клевера и обдумать предстоящие материнские проблемы. Солдаты палили по мишеням, а командовавший ими младший сержант не нашел ничего более смешного, чем отвести ствол своего карабина в сторону и попасть пулей впрямо под левую лопатку Вальки.

Ослица умерла мгновенно, даже не почувствовав боли. Так объявил консилиум, состоящий из двух гарннизоных врачей-капитанов с сизыми носами и колхозной фельдшерицы Жанны, имевшей законного мужа, трех детей, но погуливающей с этими врачами, как говорили в Каскелене, при случае и на территории военной части, и у себя в медпункте. Все трое с умными выражениями лиц и в отсутствии местных ветеринаров и зоотехника, а также без ветаптекаря по кличке Айболит, заявили, что хотя они и не являются специалистами в области анатомии и физиологии ослов, но твердо уверены, что пуля попала именно в сердце Вальки, прошила его насквозь и вышла с правой стороны ослицы, вырвав большой кусок мяса.

Обмолвка медперсонала воинской части о незнании ими чего-то с незнакомыми каскеленцам словами "анатомии и физиологии" и заинтересованность собственного медработника в добрых отношениях с медперсоналом военной части вызвали у сельчан недоверие к результатам экспертизы.

Не будь слов про анатомию и физиологию, все бы решили: ну, убили ослицу - и убили; мало ли скота режут просто так, даже порой не на мясо, а просто со злости? Бывало не раз, что какая-нибудь там сибирская язва еще только-только погрозит из Киргизии, а в Южном Казахстане уже скот пускают под нож тысячами.

А тут - осел. Пусть мертвую животину закопают солдаты, Гоберидзе выплатит депутату из воинской кассы штраф, Расторгуев выпьет с Умурзаком-агой бутылку за упокой Вальки, не чокаясь, - и дело с концом. Так думали каскеленцы поначалу.

Но, услышав про незнание врачами ослиных физиологии и анатомии, народ каскеленский решил, что Вальку убил младший сержант Ерофеев нарочно, чтобы стать старшим сержантом, а белого ослика лишить матери. Ведь не зря же после убийства ослицы перевели стрелка по ишачихе в другую часть - аж в Семипалатинскую область. А врачи, значит, решили прикрыть вину младшего сержанта. Жаннка же по бабьей своей слабости лишь помогла своим любовникам.

- Жанка - она баба на передок слабая, - говорили каскеленцы, обсуждая врачебный вердикт, начертанный тремя руками на одной странице, вырванной из школьной тетради в клеточку. - Ей что мужики подсунут - она тут же и подмахнет.

Так решил народ - и в Алма-Ату направились по почте три коллективные жалобы на младшего сержанта, врачей и полковника Растргуева с просьбой отомстить им за смерть ослицы Вальки, а Жанку пожалеть. Потому что без Жанки некому будет в Каскелене лечить людей. "Не пьянице же Айболиту отдавать нам себя", - было написано в доносе.

Что говорило о полном еще в ту пору доверии народа советской власти.

В ответ из Алма-Аты в Каскелен повалили всевозможные комиссии. Дело об убийстве одушевленной собственности депутата облсовета достигло республиканского масштаба, перевалило границы СССР и приобрело чуть ли не международную политическую окраску.

В газете "Вечерняя Алма-Ата" лишь случайно не вышел в 1960-ом году фельетон московского заезжего корреспондента из "Комсомольской правды" о том, что защитники Советской Родины на самом деле защищают не завоевания Октября на границе со вступающим в ту пору в полосу подготовки Культурной революции Китаем[43], а совершают нечто иное, в чем стоит разобраться компетентным органам[44].

По китайскому радио прозвучал гневный ответ жителей Синьцзяна в отношении "впавшего в ревизионизм Советского Союза" и расстреливающего назло безлошадным китайцам собственных ослиц.

В США, забыв о Кубе, стали писать в газетах о том, что Казахстан и Среднеазиатские республики СССР нуждаются в американской гуманитарной помощи и в профессиональных советах всемирно известного специалиста по пиренейским ослам, члена Демократической партии, лауреата премии Бальцана господина Арона М. Шаргона[45]. В 23-х странах мира перед зданиями советских посольств прошли демонстрации активистов защиты прав животных, потрясённых жестокостью обращения с ослами в СССР, а южно-корейский гражданин индийского происхождения по фамилии Ю пригрозил устроить акцию самосожжения в знак протеста против сщуствующего в стране Советов апартеида в отношении ослов.

- Потому что меня в грудном возрасте мои индийские родители вскормили ослиным молоком, - объяснил он своё так, в конце концов, и невыполненное решение[46].

Казалось каскеленцам, что еще мгновение - и кто-то в Москве, Пекине либо Вашингтоне, проливая слёзы о безвременно ушедшей от нас длинноухой Вальке, нажмет ту самую главную кнопку - и начнется Третья Мировая война. Но:

- во-вторых, случилось очередное наводнение в провинции Сычуань,

- в-третьих, в правительстве ФРГ обнаружили новую группу бывших членов фашистской партии времен Гитлера и даже двух офицеров-эсесовцев,

- в-четвертых, в Швеции гомосексуалисты выступили с требованием разрешить им вступать в церковные браки,

- в-пятых, сгорела очередная американская ракета почему-то с обезьяной на борту, а не с человеком,

- в-шестых, на границе СССР с Турцией опять увидели следы снежного человека - и обестраны взаимно обвинили друг друга в шпионаже и попытках нелегально преодолеть полосы препятствий.

События эти затмили своей значимостью смерть каскелденской ослицы и сделали новость о Вальке устаревшей.

Газетный материал для Алма-Атинской "Вечерки" успели выкинуть из сверстанного уже номера по звонку из Идеологического Отдела ЦК Компартии республики, то есть в самый последний момент. Потому что срочно понадобилось место на газетной полосе для репортажа о последней поездке первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Л. И. Брежнева по целинной Кустанайской области и встречах его тамошних с героями пахоты.

Но всё равно о том, что статья об ослице Вальке могла появиться в печати, что в Китае 1960-го года наблюдается нехватка ослов, а в США живет специалист по пиренейским ослам, знали в Каскелене все.

В военной части под командованием полковника Расторгуева устроили допустившим непопадание в мишени участникам стрельб на полигоне выволочку. Ерофеева перевели дослуживать в Аягуз. Замполит майор Федорчук провел дополнительное политзанятие с лекцией о том, что настоящий советский солдат должен любить ослов крепче матери родной, жены и любовницы вместе взятых. Солдаты и сержанты пообещали в ослиц не стрелять, а офицеры поклялись, что проследят зща исполнением этого обещания. После чего все получили по дополнительной порции компота[47].

Свидетели Иеговы - тогда еще крохотной секты в Алма-Ате - провели молебен по невинноубиенной от рук армии Дьявола евангелистки Вальки и поклялись жестоко отомстить полковнику Расторгуеву, допустившему гибель осляти.

Вопрос о проблеме взаимоотношений Советской Армии и населения Каскелена поднимался даже в штабе Среднеазиатского военного округа, базировавшегося в то время в Ташкенте[48], и был под личным контролем командующего округом Героя Советского Союза маршала Гречко[49], как утверждали каскеленцы на перекурах между сериями появившихся тогда двухсерийных фильмов, пока киномеханник менял ленты.

Скандал, вызванный смертью Вальки, вернувшись из-за границы, остался бушевать в административных верхах Алма-Аты и Карасайского района, а также между колхозом и военной частью около года.

- А если бы там наши детишки гуляли? - кричали возмущенные русские и казахские каскеленки, встречая Растрогуева, Гоберидзе и других офицеров, любящих полакомиться шашлыками, парящимися в саксауловом дыму над мангалами возле каскеленского "Центра быта" - длинного глинобитного строения со складом, приемным пунктом и магазином сельпо, с колхозной пекарней, с ателье мод, с парикмахерской, с рабочей столовой, с фотостудией, с сапожной мастерской, с баней, с аптекой, с редко открываемой лавкой скобяных товаров и с многочисленными складами и гаражами при них. - Убирайтесь отсюда! Это наша земля! Мы вас сюда не звали!

Приходили выборные бабы с этим требованием и в кабинет к самому полковнику Расторгуеву, и к председателю бывшего колхоза имени Сталина, ставшего в этот период по приказу из Москвы совхозом "Каскеленский", и к секретарю парткома Исламбеку Касымову[50], и к председателю профкома Сабиту Асанову, и к зависимому ото всех, но не вынимающему ни на минуту портфеля из-под мышки председателю сельсовета Жапару Остроглазову. Писали бабы в Алма-Ату едва ли не всем тамошним начальникам, давали наказы депутату своему и хозяину павшей смертью храбрых ослицы Вальки Умурзаку Абдугуловичу Аблугулову освободить село от московских оккупантов.

- Не то устроим восстание, - обещали каскеленки. - Будет тут у вас как при Пугачеве. Или как при Стеньке Разине.

Председательские и секретарские права местных начальников на военных не распространялись.

Алма-атинское начальство, периодически наезжая в Каскелен, ело баранину и пило водку охотно, но приказов об освобождении Каскелена от соседства с воинской частью не выносило.

Офицеры молча ели каскеленские шашлыки, согласно кивали каскеленкам и, выпив по пять-шесть штофов пива, отправлялись назад - под прикрытие зеленого забора с красными звездами.

Расторгуев радушно улыбался бабам и обещал выставлять отныне охрану вдоль границы территорий совхоза и отторгнутой Москвой в пользу Советской Армии каскеленской земли в дни учебных стрельб. \

Умурзаку-аге в Приемной Президиума Верховного Совета Казахской ССР объяснили:

- Армией распоряжается только Москва, не Алма-Ата. Как в Москве скажут - так и будет. А за ослицу тебе заплатят. Вот тебе письмо - передашь начальнику местного гарнизона. Их начфин тебе потерю Вальки возместит.

Так Умурзак-ага получил, в конце концов, за убитую сержантом ослицу сумму, равную стоимости нового мотоцикла "Урал", что равнялось стоимости ровно десяти ослиц-пятилеток на алма-атинском конном базаре, а полковник Расторгуев проникся особым уважением к депутату, о котором раньше говорил, что "век бы не хотел его видеть"[51].

Причиной изменения отношения полковника с Умурзаку-аге, говорили каскеленцы мне уже в 1982 году, было то, что после урегулирования этого скандала в кабинет полковника позвонил будто бы сам маршал Гречко с выражением соболезнования по поводу смерти ослицы местного чабана, а потом знакомые штабисты конфендициально сообщили Антону Петровичу, что не только в штабе округа, но и даже в Министерстве обороны СССР маршалы и генералы довольны дипломатическими способностями полковника в деле взимоотношений с местным населением и поставили Расторгуева в список первоочередников-нефронтовиков[52] на получение генеральского звания.

- Блин, знал бы, что за ишаков генеральские звания дают, - сказал Расторгуев на радостях жене, - я бы всех местных ослов перестрелял самолчино.

Слова эти услышал помогавший по хозяйству жене полковника солдат, передал их сослуживцам - и мнение полковника об ослах как-то само собой достигло ушей самых скандальных каскеленок.

И те, как это ни удивительно, именно после этих слов успокоились.

Потому что женщины Каскелена поняли, что стрелять в их детей солдаты Советской Армии не собираются, а если будут стрелять, то только по ишакам, да и то только для того чтобы стать генералами.

- Полковник у них один, - глубокомысленно рассуждали каскеленки, - генералом может стать тоже только один. Ослица убита одна. Больше полковнику стрелять незачем.

Так об этом и говорили несколько месяцев подряд каскеленские бабы русские громко и слышно всем, казашки шептались о том же потихоньку, но столь же убежденно. А мужики радовались восстановленному миру с военными и тому, что вновь можно у того же Расторгуева за бутылку-две водки брать по весне на работы на приусадебных участках по десятку солдат, как бесплатную рабочую силу.

Про убитую Вальку забыли так плотно, словно ее самой на свете никогда и не было.

Осенью же 1961 года в Алма-Ату председатель сельсовета направил со спокойной совестью письмо с благодарностью всей Советской Армии и заодно и Военному флоту СССР от имени всех каскеленцев за то, что солдаты местного гарнизона оказали шефскую помощь совхозу в деле сбора урожая с полей и организовали бесперебойную доставку зерновых в Алма-Атинский элеватор.

Когда же в ответ из благодарной за прекращение тяжбы Алма-Аты пришла в Каскелен премия за победу в социалистическом соревновании совхозов республики, то бывший председатель колхоза, а теперь директор совхоза Мухтар Алибекович Алибеков в свою очередь выделил премию всем каскеленцам поголовно. Досталось даже по двадцать пять рублей новыми и Бауржану с Петькой. За то, что они на запряженном в арбу Куане возили совхозное зерно на мельницу, а муку - в совхозную пекарню, и работали так всё лето.

Куану же директор сам принес корзину, полную свежих кукурузных початков с висящей из них бахромой желто-зеленых рылец.

- Красивый ишак! - сказал Мухтар Алибекович, глядя на то, как осел уминает кукурузу. - Я раньше белых ишаков никогда не видел. Отец рассказывал про ишака пишкекского имама, да я не верил, - и далее поведал Куану всем в Каскелене давно осточертевшую историю, как на обрезание засранца-сына местного бая, имя которого все уж давно позабыли, приезжал святой человек из Пишкека и каким большим был той по поводу не то обрезания, не то приезда святого человека на это обрезание.

- Мухтар-ага. - спросил тут Бауржан, - а тот обрезанный засранец, кто он? Он всё еще живет в Каскелене?

Директор покраснел, пробормотал что-то невразумительное и, не попрощавшись, ушел со двора Абдугуловых.

- Ты что, совсем дурак? - спросил Бауржана Петька. - Ведь это он и есть - засранец. Сын бая.

- Потому и директор, - объяснил Петька, - что в совхозе все земли - алибековские. От дедов и прадедов, говорят, Мухтару Алибековичу достались.

- А что же он себя, получается, засранцем назвал? - продолжил удивляться Бауржан.

- А что же ему теперь на каждом шагу кричать: "Это мне обрезание делали! Это я - сын бая!"? Все и так знают. Но молчат. А вслух скажешь - Москва сразу же другого директора назначит. Которому земля эта на фиг не нужна. Другой здесь такого натворит - весь Каскелен с голоду передохнет.

Петька лишь повторил слова, слышанные им от взрослых, но Бауржан, услышавший эту мысль впервые, посмотрел на друга своего с удивлением и уважением.

"А Петька, оказывается, не дурак! - подумал он. - Рыжий, а рассуждает, как взрослый!"

Шел им обоим уже девятый год, учились они аж во втором классе, в армейский клуб на просмотр концертов самодеятельности и на приезжих из Алма-Аты, Джамбула, Ташкента и Фрунзе артистов ходили без родителей, лишь со старшей сестрой Бауржана Гульнарой. С нею же вместе слушали выступление самого сладкологосого Батыра Закирова[53]. Индийские и арабские фильмы для взрослых с поцелуями и страданиями в клубе совхозном смотрели мальчишки также вместе, но уже без стесняющейся их Гульнары, устроившись под первым рядом стульев, глядя на экран из-за обутых в кирзовые сапоги мужских ног и женских ног в туфлях. А на приезжающий раз в два года московский цирк "Шапито" ходили чисто и красиво одетыми уже полными семьями: Петькиной и Бауржановской. Потому как цирк было положено любить всем, независимо от пола и возраста, хотя Петьке и Бауржану в цирке нравились только клоуны и силачи, все остальные номера они стоически высиживали в ожидании своих кумиров.

Ишаки тем временем плодились в Каселене в ранее невиданных ни здесь, ни в Китае, количествах. На второй год жизни Куана по всей ближайшей округе родилось никак не менее тридцати ослят, а за два года до этого рождалось не больше пяти[54]. Слух о том, что большинство новых ишаков Алма-Атинской области - результат особой любвеобильности юного пока еще Куана, а потому следует через поколение-два ждать вырождения, то есть появления на свет большого числа ослиных уродов, о страшном виде которых уже ходили легенды по пяти областям Южного Казахстана - Кызыл-Ординской, Чимкентской, Талды-Курганской, Алма-Атинской и Джамбулской, - достиг, должно быть, ушей русского царя Хрущева, живущего не только в Москве, как Сталин, но и шатающегося по всему миру с бесплотными увещеваниями таинственных империалистов о дружбе и мире между государствами.

Услышал ли "наш дорогой Никита Сергеевич" действительно про любвеобильного Куана, когда прибыл в Алма-Ату на поезде вдребезги пьяным, с похмелья выслушав словеса всего партхозактива Казахстана, включая Брежнева и Умурзака-агу, сказать трудно. Но только после посадки им яблони в саду пока еще не открытого ВДНХ Казастана и возвращения в Москву, подписал Председатель Совета министров СССР постановление о том, что отныне сельхозналогом облагается вся живность крестьянского подворья, все деревья и кустарники. Отныне кажый проклюнувшийся из яйца цыпленок, каждый кабачок. Выросший в частном огороде, каждый ягненок подлежали регистрации и налогообложению, то есть оплате за их существование крестьянством в казну. Независимо, кстати, от того выживут они или не выживут.

За каждого осла либо ослицу стало обязательным платить в госбюджет ровно пять рублей в год новыми деньгами, что старыми равнялось пятидеяти рублям - сумме, от звучания которой у дехкан глаза лезли на лбы.

- Я при Сталине за пятьдесят рублей два мешка зерна покупала! - причитала пока еще не свидетельница Иеговы тетя Дуся Потемкина, у которой у самой осла отродясь не имелось, но которая боялась, что отныне оплата ослиных услуг увеличится. - За что платить? Где деньги брать? Скажите, люди добрые!

Но каскеленцы ей если и вторили, то тихо, прячась по углам. Ибо точно знали, что власть есть власть; если власть требует с народа денег, то платить надо. И за корову, и за овец, и за козу, и за ни на что ни годного козла, и за ишака.

Или следует срочно избавляться от урожая и живности.

Сады и кустарники тут же пошли под топор и свалились в кучи дров.

Базары городов СССР оказались заваленными незрелыми яблоками, урюком, виноградом, сливой, вишней, грушами.

Приемные пункты потребкооперации усиленно торговали всякого рода продукцией мясных и консервных заводов, забойные цеха которых были переполнены скотом, фруктами и овощами.

Спешно соорудили по Казахстану десятки мелких мясокомбинатов, а Семипалатинский мясоперерабатывающий гигант стал отказывать гуртовщикам из Монголии в закупке их крупнорогатого скота.

Кооператоры строили новые загоны для вовсю сдаваемых частниками коров, овец, коз.

Возле каждого города либо отрыли новые скотомогильники, либо стали использовать для них овраги.

Стоимость шашлыка на всех среднеазиатских базарах упала до шестнадцати копеек (новыми) за палочку, лишь в Алма-Ате и Ташкенте равнялась она двадцати пяти копейкам, но зато с бесплатным хлебом и луком.

Производство колбас на юге Казахстана достигло таких масштабов, что для успешной продажи их потребовалось изменять внешность колбасных изделий с целью рекламы их. Так появились, к примеру, колбасы в виде зайчиков, мишек, паровозиков и других игушек вплоть до пистолетиков, отштампованных на прессах металлообрабатывающих заводов из колбасного фарша. И мощностей всех ставших работать в три смены сельхозперерабатывающих предприятий стало не хватать по всей республике.

А заоодно не стало хватать рабочих рук. Потому в некоторых местах было принято решение горсоветов о помощи мясокомбинатам в виде работы там всеми желающими по половине смены плюсом к семичасовому рабочему в те годы дню при шестичасовой рабочей неделе. На Алма-Атинском мясокомбинате тудились даже по воскресеньям. Повсеместно открылись новые ларьки и магазины с названием "Субпродукты", где требуха, голяжки, языки, хвосты и прочие фактически отходы мясного производства продавались по бросовым ценам. В студенческих и рабочих столовых заводов и фабрик республики холодец выставлялся на столы бесплатно, сделав его равнозначным бесплатным хлебу и чаю.

В некоторых городах выступили в печати умники, которые предложили на базе хрущевского постановления укрепить местные бюжеты путем введения налогов на собак, кошек и даже на аквариумных рыб. Рассылались, например, не считаясь с почтовыми расходами, каждому алма-атинцу соответствуюшие анкеты с категорическим требованием ответить на вопросы типа "Имете ли вы в доме белых мышей?", - вызывавших у одних граждан хохот, у других испуг за рассудок работников горисполкомов и горкомов партии, у третьих - обсуждения того, где и почем можно купить белых мышей. Некоторые бабушки вполне искренне и серьезно писали в анкетах, что белых мышей у них в домах не водится, а серых она посчитать сама не в силах ввиду старческой немочи, а потому просит прислать для учета оных настоящих ученых специалистов по мышам. Отвечали и хохмами про невключенных в опросники тараканов и мух. вопросами о модном тогда снежном человеке, который якобы поселился в сарае и ничего не ест, а только вздыхает по ночам и воет на полную луну.

Директор хозмага номер пять города Джамбула Анатолий Шлемович Заднепровский ответил, что в подведомственных ему продуктовых магазинах выявлено 1 миллион 184 тысячи 513 мышей обоих полов. В сопроводилке к анкете он же собственноручно дописал, что никто в его магазинах не имеет возможности разделить эту ораву грызунов по половому признаку, не знает ничего о скорости размножения мышей, но на всякий случай просит разрешения у вышестоящих органов на приобретение одного миллиона мышеловок за государственный счет. И, говорят, деньги получил. Только вот купил ли мышеловки, никто так никогда и не узнал. А стоили те мышеловки в тот год 25 копеек новыми[55].

Жители же Каскелена праздными проблемами и понятиями головы свои не перегружали. Если кто и ответил на дурацкие анкеты и затратил пять копеек на конверт, то были это две молодые, только что закончившие Алма-Атинской ЖенПИ[56] учительницы младших классов, да несколько конторских дам из числа русских разведенок. живущих на законное мизерное свое жалование и держать из живых существ никого, вплоть до прожорливых тараканов, при себе не имеющих возможности. Они просто ставили прочерки после каждго вопроса и отправляли анкету по прилагаемому адресу не то облстатуправления, не то облисполкома.

Главным же результатом идиотского Постановления Хрущева было то, что каскеленцы и отарцы помирились. И опять-таки благодаря Куану.

[1] Утверждаю это уверенно, ибо на территориях традиционного проживания русского народа, оккупированных немцами в 1941-43 гг, население так и не восполнилось, да и не оккупированные районы Европейской части РСФСР обезлюдели. После смерти Сталина никто этой проблемой не занимался, трепотня времен Брежнева об освоении Нечерноземья имела перед собой совершенно иные задачи - списание огромных сумм, украденных партийно-хозяйственным руководством страны. Вместо восстановления и модернизации естественно существовавшей инфраструктуры и средств коммуникации, восстановления сельскохозяйственных угодий началась чехарда мероприятий различного рода ведомствами, имевшая цель выкачать как можно больше денег из госбюджета на свои нужды. И практика такая продолжается по сию пору.

[2] Интересная деталь: Гагарина и Титова называли в народе с упоминанием имен, без отчеств, а дальнейших космонавтов только по фамилиям. Даже Терешкову первые полгода называли Валентиной, а потом как-то понемногу она стала просто Терешковой - и все тут. Сразу после полета "космонавтихи" появились первые анекдоты о героях Космоса, а нелепая раздача им всевозможных портфелей в общественных организаципях СССР и вовсе снизила пиетет космонавтов в глазах советских граждан. Даже когда Гагарин погиб, печали было меньше, чем говорят о ней сейчас, больше болтали о том, что первый летчик-космонавт сел за штурвал самолета пьяным. Куда большее почтение вызвала гибель Комарова внутри космического корабля, которая обросла невероятным числом слухов, так никем и не опровергнутых в СМИ СССР и РФ.

[3] Звания эти он получил несколько позже - когда стал служить интересам США на территории СССР. И, не умея коня запрячь, обычной клубники вырастить, принялся учить советского крестьянина, как тому развалить колхозы и самолично накормить весь мир. Банда Ельцина, согласно сахаровской концепции, страну развалила, колхозы ликвидировала, но Россия стала стремительно терять свои сельхозугодия и скот, принялась кормиться за счет продовольствия, привозимое в РФ со всего мира.

[4] Последний памятник И. Сталину в настоящее время остался в одном из сёл Чимкентской области Южного Казахстана, спрятанный там местным жителем от властей и показаннй вновь народу только после отсоединения Казахстана от впавшей в средневковый ступор и занявшейся "охотой на ведьм" России.

[5] Интересный факт. После полета первого космического спутника правительство США выделило много миллионов долларов на то, чтобы перенять у СССР систему образования, а правительство СССР стало эту систему гнобить, правительство РФ ныне просто продолжает эту традицию, уничтожая остатки академических наук.

[6] Именно тогда впервые прозвучала фраза, означающая систему заочного обучения в СССР: "Живая очередь за дипломом".

[7] Именно после школьной реформы 1961 года в начальной школе СССР была введена пододбная методика обучения детей математике и изменилось традиционное начертание букв и и цифр письменной кириллицы

[8] На самом деле, говорил мне Бауржан, Куан был не абсолютно белым - под светло-прозрачной, лишённой пигментации шерстью его в нескольких местах при внимательном изучении можно было разглядеть некрупные, несколкьо темноватые пятна на коже. Но при беглом взгляде осел и впрямь выглядел белоснежным.

[9] Тут надо отметить, что белый осел в Средней Азии - крайняя редкость, но на одном из островов Атлантического океана существует отдельная популяция такой масти животных.

[10] Сергей Соломонович Токарев (1912 - 1973 гг) - выехал из Ленинграда в 1941 году в Алма-Ату в качестве сотрудника "Детгиза", имеющего броню от службы в армии, но там перессорился с С. Я. Маршаком и перебрался в 1942 году в Каскелен, стал учителем. Жена его умерла в 1944 году, дети вернулись в город на Неве вскоре после окончания войны, а в конце 1970-х перебрались в Израиль. Сам учитель уезжать из СССР отказался. Похоронен на православной половине кладбища Каскелена за счет его бывших учеников и коллег.

[11] Вейсманизм и морганизм - направления в селекции животных и растений, являющиеся прототипами генетики, признанные в СССР в период 1930-50-х годах тупиковыми и потому называемые лженауками.

[12] ВАСХНИИЛ - Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук и леса, упраздненная после ельцинского переворота 1991 года.

[13] Баями в среднеазиатском регионе Российской империи называли крупных земле- и скотовладельцев, а также владельцев водных источников и каналов.

[14] Пишкек - уездный центр Ташкентского генерал-губернаторства, потом город Фрунзе - столица Киргизской СССР, теперь - город Бишкек, столица Республики Кыргызстан.

[15] Муфтий - мусульманский ученый, знаток Корана и проповедник Ислама, мог порой быть признаваемым в том или ином регионе святым человеком на период своей жизни, врачевателем, но после смерти чаще всего имена их забывались, святыми признавали потомки лишь некоторых из них. Пишкекский муфтий Муса, о котором тут идет речь, оказался забытым святым и на территории Кыргызстана и на территории Казахстана, но в начале 20 века, судя по всему, пользовался большим уважением у мусульман Чуйской долины.

[16] Подробней о Мальцевской водке и преступлениях с ней связанных мохно прочитать в повести В. Куклина "Дело сдать в архив" (издана пять раз, последнее издание - Москва, 2005 год)

[17] Состязание певцов-импровизаторов.

[18] Выдающийся казахский акын рубежа 19-20 веков, автор нескольких песен, ставших народными.

[19] Той - всенародный праздник с застольем и играми.

[20] По законам Великой Степи потерянный скот с клеймом возвращался хозяину. А на белом осле Бауржана не было клейма, потому любой похититель мог поставить его себе - и считаться хозяином животного вполне законно.

[21] Отар - райцентр в Джамбулской области, не путать со знаменитым в средневековой истории Казахстана городом-героем Отраром.

[22] Чапрашты - один из родов объединения Дулат Старщего Жуза

[23] Курт - творожные с солью шарики, высушенные на солнце, удобная для хранения и траспортировки еда кочевых народов.

[24] Легкие хмельные напитки из скисшего молока кобылиц (кумыс), верблюдиц (шубат), овец (айран)

[25] Воровской жаргон, ныне повсеместно на территории СНГ принятый за норму русской речи, каскеленцы почитали в то время за язык враждебной им страны и категорически не хотели понимать его.

[26] На территории станции Отар и впрямь был расположен самый крупный в мире склад саксаула, собранного с территорий ближайших пустынь в качестве стратегического запаса топлива для населения и топлива для паровозов. Основные запасы были собраны узниками КарЛага в период с 1938 по 1956 год. Подробней об этом модно прочитать в детективно-историческом романе В. Куклина "Ушли в развелку", Москва,2004 год.

[27] На Кубе женщины являются военнообязанными и проходят службу в рядах вооруженных сил наравне с мужчинами. Заливом свиней называется место высадки в 1960 году американского военно-морского десанта США с целью свержения правительства Ф. Кастро, разгромленного кубинскими революционерами. На самом деле, операция осуществлялась по приказу не Д. Кеннеди, а президента Д. Эйзенхауэра, выделившего на нее 13 миллионов долларов США и под руководством шефа ЦРУ А. Даллеса.

[28] Пруд выкопали, дамбу возвели на реке Каскеленке и соорудили систему ирригации во всей округе прибывшие в 1880-е годы из Китая уйгуры, традиционно занимавшиеся в тамошнем колхозе и совхозе обслуживанием поливных земель и овощеводством.

[29] Совсем рядом, по казахстанским меркам.

[30] Персонажи народных казахских сказок

[31] В 1865 году бывшим воронежцем Редько был выведен районированный для условий Семиречья этот некогда самый большой по размерам в мире сорт яблок, окончательно оформившийся в сорт апорт алматинский после скрещивания с дикой яблоней Сиверса в 1885 году. В результате изменения гидрологической системы Северного Притяншанья в 1960-х годах, к началу 1980-х сорт, ранее распространенный от Алтая до предгорных районов Чимкентской области, повсеместно выродился, а в годы перестройки и вовсе исчез.

[32] Через несколько лет название это перебралось на крышу нового стеклобетонного здания, более теперь известного благодаря знаменитой кинокомедии Ш. Айманова "Жених в тюетейке". Но тогда ныне выглядящее зарапезным знание старой гостиницы "Алма-Ата" казалось жителям Казахстана самым фешенебельным. Там даже останавливался во время своих гастролей по СССР знаменитый на весь мир Луи Амстронг.

[33] Это состоящее из трех совершенно новых, не русских слов выражение оказалось, тем не менее, всем в Каскелене понятным. Даже старое слово "тавро" именно в те дни переименовали каскеленцы в слово "клеймо" окончательно

[34] Ссыльнопоселенка 1937 года Евдокия Ивановна Потемкина в 1969 году стала первой в Каскелене "свидетельницей Иеговы", ездившей на собрание членов этой секты в Алма-Ату раз в неделю, безуспешно пытавшейся пропагандировать идеологию этой организации вплоть до самой своей смерти в 1975 году.

[35] Так называют в Казахстане огарей

[36] То же самое говорил он и в Каскелене, но за это его никто не судил больше и никуда не ссылал. Оттого, наверное, и было в Южном Казахстане и других местах высылки политических врагов советской власти так много истинного свободомыслия, оказавшегося в период пререстройки в конфликте с официальной пропагандой праворадикальной диссидентщины ельцинско-чубайсковского толка.

[37] Уже много лет спустя, будучи главным инженером одного из больших предприятий, Бауржан заехал ко мне с горестным видом на своем орущем на всю улицу "Жигуленке" с отвалившимся "глушителем" на заднем сиденьи. Мы с ним наскоро пристроили трубу на место, подвязав ее к днищу автомобиля проволокой с надеждой, что он завтра же покажет в гараже "глушитель" рабочим - и те приварят его. После случившейся спустя четыре года аварии оказалось, что труба так и продолжила висеть на перетертой проволоке там, где мы ее прикрутили.

[38] Мельницу на выходе Каскеленки из теснин ущелья построил немец Яков Гроот в 1913 году, в 1930-ом его раскулачили, а мельницу передали колхозу, назначив его же колхозным мельником. По смерти Я. Гроота в 1940-ом году, заведывали мельницей более десяти человек подряд, но в 1960-ом в должность эту вступил Ж.Жанабаев - и продержался в ней до тех самых пор, что будут описаны тут попозже.

[39] Ландрин оказался жутко вкусным и остался в памяти Бауржана и Петьки на всю жизнь, а баночка была сначала предметом гордости лишь Бауржана, через пару лет перешла по наследству его сестренкам, которые хранили в ней свои фантики, тряпочки и прочие "сокровища", а потом перешла в пользование их матери Айши-апы, которая до глубокой старости своей держала в ней нитки и иголки. Я идел эту жестянку бордовго цвета со стертыми золотыми звездочками и зеленой надписью "Монпасье". Ландрин и монпасье - это фактически леденцы, имевшие в качестве наполнителей вкуса разного рода пряности, отличались особым ароматом от нынешних леденцев, в которые вместо пряностей добавляют химические ароматизаторы.

[40] Шильде - пик лета, считающийся у казахов сорокадневным и заканчивающийся 2 августа, когда, согласно русскосму поверью, святой Илья сует свой посох в воду и остужает ее. В этот день, как правило, резко холодает в горах, выпадает снег и чабаны начинают готовить отары к спуску в нижние долины.

[41] Барамтчи - похититель овечьих стад (каз.)

[42] Род тяпки крупного размера, которым удобно переворачивать крупные куски земли и месить глину.

[43] Впервые термин "культурная рекволюция" был употреблен В. Лениным в работе "О кооперации" (1923 год). В Китае официально начался процесс с таким названием в 1965 году, хотя на самом деле началом оного следует признать 1956 год, когда КП Китая во главе с Мао Дзе-дуном отказалась участвовать в проведенном по приказу Н.Хрущева и стоящим за его спиной сионизмом процессе десталинизации СССР и в процессе международной дискредитации марскистской идеологии. В результате, Китай до сих пор остается социалистическим государством, а СССР исчез.

[44] Журналистика СССР в большей части своей представляла отрасль идеологии, занимавшуюся не столько передачей населению информации в письменном виде, сколько способом манипулирования сознанием масс и преследования инакомыслыщих, а также для сведения личных счетов чиновниками. То есть фактичекски советская пречать мало чем отличалась от печати буржуазной, задачи которой очень четко и полно определил В. Ленин в своей знаменитой работе "Партийная организация и партийная литература". Именно насквозь корумпированные журналисты СССР и оказались во главе перестроечных процессов, приведших к распаду страны на 15 государств с государственно-фашистскими идеологиями в 1991 году.

[45] Признаюсь, ученого специалиста по ослам с фамилией Шаргон я не нашел, но зато при написании этой истории узнал, что к пиренейским ослам Куан быть причислен не может, а в Средней Азии проживает лишь два подвида домашних ослов: бухарский и мервский, произошедшие от африканских ослов, а местные дикие азиатские ослы - куланы - не приручаются совсем. Что до просто среднестатического осла, то оный является символом партии вышеназванного Шарона - Демократической США. Ибо мудро отказавшиеся от его помощи каскеленцаы начала 1960-х годов, знали истину: "Бойтесь данайцев, дары приносящих". Этим они в корне отличались от своих детей и внуков образва 1991 года, сменивших завоевания социального порядка на джинсы и жвачку.

[46] Смотрите свидетельства об этом в западноевропейских и американских газетах 1960 года, а также в материалах агенств "Рейтер" и "Ассоршейтед Пресс". Видеозапись в то время еще не была изобретена, поэтому ссылаться на телепрограммы нет смысла.

[47] Факт абсолютно достоверный. Имеется протокол и соответственное распоряжение полковника Расторгуева в документах части, хранящихся в архиве Вооруженных сил СССР в городе Подольске Московской области.

[48] Вскоре после описанных здесь событий округ разделили на Среднеазиатский со штабом в Алма-Ате и Туркестанский со штабом в Ташкенте. Каскеленцы остались уверены в том, что изменений этих без вмешательства Куана бы не произошло.

[49] На самом деле, будущий министр обороны СССР и фронтовой товарищ Л. И. Бержнева Андрей Антонович Гречко не был тогда еще маршалом и никогда не был командующим этого округа, но в рассказах каскеленцев о встрече его с Куаном неизменно присутствовал именно он. Поэтому пусть и в моем повествовании этим третьестепенным действующим лицом останется именно маршал.

[50] Касымов в колхозе имени Сталина числился замполитом, но в связи с переименованием колхоза в совхоз произошли два изменения: люди стали получать вместо трудодней зарплату, а Касымов стал называться секретарем парткома совхоза, в просторечии просто парткомом. Руководитель профсоюзного комитета всегда звался только профкомом - и никак иначе.

[51] Сказывался, должно быть типичный антагонизм, существовавший в СССР долгое время между оставными фронтовиками и офицерами мирного времени, наглым и непристойным поведением своим оскорбляющими, по мнению фронтовиков, Советскую Армию.

[52] После окончания Великой Отечественной войны в Советской Армии в течение многих лет наблюдалось ущемление интересов невоевоваших офицеров в соотношении к воевавшим. Что же касается генеральских званий, то существовал со времен руководства армией Г. Жуковым негласный закон - давать звания генералов только фронтовикам. Не повышали в воинском звании даже полковников Генерального штаба.

[53] Б.Закиров - "узбекский соловей" - суперпопулярный в 1950-60-е гг советский певец, известный и за рубежом, не гнушавшийся поездок с сольными концертами не только по городам, но и по селам страны.

[54] Данные цитируются по докладу общекитайской сельскохозяйственной конференции, посвященной увеличению поголовья тяглового скота и приобретению соответствующего иностранного опыта. Согласно материалов этой конференции, южноказахстанские ишаки были признаны в тот год самыми плодовитыми в мире.

[55] Автор этих строк лично читал эту заявку в декабре 1970 года в папке исходящих документов вышеназванного хозмага.

[56] Женский педагогический институт, созданный в 1930-х годах специально для обучения "освобождающихся от средневекового рабства женщин Востока", просуществовал все советское время в качестве "живой очереди за дипломом" и поставлявший большое количество кадров в партийно-хозяйственные органы Казахстана и республик Средней Азии.