Проголосуйте за это произведение |
"Но
более
всего меня
поражает
и пугает то,
что
революция
не несет в
себе
признаков
духовного
возрождения
человека,
не делает
людей
честнее,
прямодушнее,
не
повышает
их
самооценки
и
моральной
оценки их
труда"
(10).
Не
менее
определенно
выражал
чувства
писатель
Владимир
Галактионович
Короленко,
опубликовавший
знаменитые
письма
наркому
Луначарскому:
"Трагедия
России идет
своей
дорогой.
Куда? ...
Ленин и
Троцкий
идут к
насаждению
социалистического
строя
посредством
штыков и
революционных
чиновников...
Во время
борьбы
ленинский
народ
производил
отвратительные
мрачные
жестокости.
У
Плеханова
(больного)
три раза
произвели
обыск."
(запись от 13
ноября 1917
года).
"Одно
из
непосредственных
последствий
большевизма
- обеднение
России
интеллигенцией"
(31 мая 1920 года)
(11).
Избиение
кадров
интеллигенции
продолжалось
и в 1918, и в 1919
годах, и
позже.
Только за 1918 и
первую
половину 1919
года лишь в 20
губерниях
России ВЧК
(без учета
всевозможных
армейских,
рабочих и
прочих
трибуналов,
ячеек,
специальных
отрядов,
карательных
групп и т. д.)
расстреляла
8389 человек (12),
при этом
опубликовавший
эти цифры
Член
Коллегии
Наркомвнудела
и ВЧК,
председатель
ЧК и
Военного
Трибунала
5-й армии
Восточного
фронта
Мартын
Иванович
Лацис
(псевдоним
Судрабса
Яна
Фридриховича)
отметил:
"ЦИФРЫ,
ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ
ЗДЕСЬ,
ДАЛЕКО НЕ
ПОЛНЫ".
Арестовано,
по его же
сведениям,
за это
время было
87 тысяч
человек,
раскрыто
контрреволюционных
организаций
- 412,
подавлено
крестьянских
восстаний -
344. Для
сравнения
можно
указать,
что в годы
царского
правления
за 80 лет
(включая
кровавый
разгром
революции
1905 года), то
есть за
период с 1826
по 1906 г. г.,
смертную
казнь
применили
894 раза (13).
Подавляющее
большинство
казненных
за первые
два года
советской
власти
было
представителями
интеллигенции.
К чему
могли
привести
такие
действия? Не
пирровой
ли победой
оборачивался
разгром
интеллигенции?
"...Я
обязан с
горечью
признать, -
писал
Горький в
марте 1918
года, -
.большевизм
-
национальное
несчастье,
ибо он
грозит
уничтожить
слабые
зародыши
русской
культуры в
хаосе
возбужденных
им грубых
инстинктов"
(14).
"Бесшабашная
демагогия
большевизма,
- продолжал
он через
две недели,
- возбуждая
темные
инстинкты
масс,
ставит
рабочую
интеллигенцию
в
трагическое
положение
чужих
людей в
родной
среде"
(15).
"Надо
что-то
делать,
необходимо
бороться с
процессом
физического
и
духовного
истощения
интеллигенции,
надо
почувствовать,
что она
является
мозгом
страны, и
никогда
еще этот
мозг не был
так нужен и
так дорог
как в
наши дни"
(16).
Через
несколько
месяцев
после
захвата
власти
большевистские
руководители
поняли, что
страна не
сможет
существовать
без
достаточно
большого
количества
образованных
специалистов,
тех
кого Ленин
сначала
довольно
презрительно
определил
простым
термином -
"эти
маленькие
интеллектуалы".
Их нужно
было
готовить в
университетах
годами, им
нужно было
прививать
навыки
работы в
специализированных
учреждениях.
Совет
Народных
Комиссаров
РСФСР
(советское
правительство)
одобрил 2
августа 1918
года
декрет,
написанный
утром того
же дня
Лениным и
названный "О
приеме в
высшие
учебные
заведения
РСФСР", в
котором
было дано
следующее
распоряжение:
"Комиссариату
народного
просвещения
подготовить
немедленно
ряд
постановлений
для того,
чтобы . были
приняты
самые
экстренные
меры,
обеспечивающие
возможность
учиться для
всех
желающих, и
никаких не
только
юридических,
но и
фактических
привилегий
для имущего
класса
не могло
быть. На
первое
место
безусловно
должны быть
приняты
лица из
среды
пролетариата
и
беднейшего
крестьянства,
которым
будут
предоставлены
в широком
размере
стипендии" (17).
Тем
самым Ленин
потребовал,
чтобы вузы
перешли к
срочной
подготовке
контингента
так
называемых
"красных
специалистов"
из рабочих и
беднейших
крестьян. Он
разбил эту
задачу на
две
части: /1/ набор
в вузы детей
пролетариев
и крестьян и /2/
немедленное
рекрутирование
на
должности
руководителей
местных
фабрик,
заводов и
государственных
учреждений
тех, пусть
недостаточно
образованных,
но
выражавших
лояльность
к новым
властям и
рвавшихся к
тому, чтобы
заместить
собственными
персонами
руководителей
"из бывших".
"Надо
поучиться у
них, у наших
врагов,
нашим
передовым
крестьянам,
сознательным
рабочим на
своих
фабриках, в
уездном
земельном
отделе у
буржуазного
агронома и
пр., чтобы
усвоить
плоды их
культуры", -
заявил
Ленин
(18). Эта задача
казалась
ему
исключительно
важной и
главное -
посильной.
Он не
доверял
"старым
спецам" -
интеллигенции,
оставшейся
от прежнего
строя, и
требовал от
карательных
органов
пристально
следить за
каждым
шагом
профессионалов-интеллектуалов:
"Мы
ими должны
пользоваться
во всех
областях
строительства,
где,
естественно,
не имея за
собой
опыта и
научной
подготовки
старых
буржуазных
специалистов,
сами
своими
силами не
справимся.
Мы...
пользуемся
тем
материалом,
который
нам
оставил
старый
капиталистический
мир. Старых
людей
мы ставим в
новые
условия,
окружаем
их
соответствующим
контролем,
подвергая
их
бдительному
надзору
пролетариата
и
заставляем
выполнять
необходимую
работу.
Только так
и можно
строить...
Тут
необходимо...
насилие
прежде
всего...
Совершенно
незачем
выкидывать
полезных
нам
специалистов.
Но их надо
поставить
в
определенные
рамки,
предоставляющие
пролетариату
возможности
контролировать
их. Им надо
поручать
работу,
но вместе с
тем
бдительно
следить за
ними, ставя
над ними
комиссаров
и пресекая
их
контрреволюционные
замыслы.
Одновременно
надо
учиться у
них. При всем
этом - ни
малейшей
политической
уступки
этим
господам,
пользуясь
их трудом
всюду, где
только
возможно"
(19).
Направляя
чекистам
это
циничное и
по сути и по
форме
требование
(причем
демагогически
называя
большевистских,
то есть
чекистских
надсморщиков
пролетариатом),
Ленин
видимо был
уверен в том,
что только
так надо
относиться
к тем, без
кого его
власть не
могла в
приципе
существовать.
Меньше
года
понадобилось
советским
властям,
чтобы в
дополнение
к чекистам
учредить
еще один
орган
следящий за
деятельностью
ученых
и
финансирование
науки. Эти
функции
вменили в
обязанность
Социалистической
Академии
общественных
наук,
учрежденной
1 октября 1918
года
ленинским
декретом.
Хотя в
названии
академии
фигурировало
слово об
общественных
науках, но с
самого
начала было
решено, что
эта
организация
будет вести
контроль и
финансировать
и
естественные,
а не только
общественные
науки
(впрочем,
вначале
большевикам
представлялось
гораздо
более
важным
контролировать
науки
общественные).
То,
насколько
эта
Академия
была далека
от сфер
академических,
говорит
такой факт -
почти весь
состав
"академиков"
(43 из 52 её
действительных
членов) был
назначен
советским
правительством
и не имел
даже
отдаленного
касательства
к
ученым
занятиям.
Академиками
назвали
Троцкого,
Зиновьева,
Каменева,
Бухарина,
Бонч-Бруевича,
Крупскую,
Коллонтай и
менее
"ответственных
товарищей", а
также
деятелей
международного
социалистического
движения
вроде
японского
коммуниста
Сэн Катаямы
и чешского
социал-демократа
Карла
Каутского.
Теперь
Соцакадемия
получала
целевым
образом
средства на
высшее
образование
и науку и
распредяла
их по своему
усмотрению.
Еще одной
функцией
академии
стало
спешное
обучение
(вначале в
срок, не
превышавший
года)
партийных
функционеров,
и уже к
началу 1919 года
в ней
"обучалось" 2743
слушателя.
Главой
академии
был
назначен М.Н.
Покровский
(1868-1932) -
большевик,
близкий к
Ленину,
именовавший
себя
историком и
занимавший
пост в
правительстве:
он был
заместителем
наркома
просвещения
РСФСР. Он
долгое
время
(в 1906-1917 годах)
жил в
эмиграции,
примкнул к
большевикам
задолго до 1917
года и после
захвата
большевиками
власти был
назначен на
видные
административные
посты.
Помимо
контроля за
распределением
финансов на
науку через
Соцакадемию,
Покровский
постарался
взять в свои
руки и
контроль за
направлением
научных
исследований
в стране. С
этой целью
он провел
через
советское
правительство
решение о
передаче
функций
контроля за
научными
исследованиями,
ведущимися
в стране,
специально
созданному
по решению
ВЦИК в
начале 1919 года
Государственному
Ученому
Совету под
его
руководством.
Свою
главную
задачу как
историка
Покровский
видел в том,
чтобы
писать
учебники
для школ (20) и
вузов (для
них он издал
курс лекций
под
названием
"Борьба
классов и
русская
историческая
литература",
1924), его
перу
принадлежала
также
пятитомная
"Русская
история с
древнейших
времен"
(издана в 1910-1915
годах).
Известный
историк А.А.
Кизеветтер,
член-корреспондент
Российской
АН,
высланный в
сентябре 1922
года из
страны и
исключенный
из членов АН,
так
характеризовал
труды по
истории
Покровского:
"Он
.поддался
искушению
превратить
науку в
служанку
партийной
политики" (21).
Именно
Покровский
в должности
заместителя
наркома
образования
стал
внедрять в
университеты
и другие
вузы
преподавателей-большевиков
и замещать
ими тех, кто
якобы не
соответствовал
критериям
новых
властителей.
Эта
большевизация
среднего
образования
и высшей
школы
привела к
резкому
понижению
уровня
преподавания
и
научных
исследований
в стране. По
сфабрикованным
доносам
многие из
лучших
преподавателей
были не
только
удалены из
сферы
образования,
но и
подверглись
административным
и уголовным
преследованиям
(кроме этого
большое
число
выдающихся
российских
ученых,
академиков
Петербургской
Академии
наук, умерло
от
голода в
Петрограде,
Москве и
Казани в
первые
три-четыре
года после
революции).
Непримиримо
антагонистическое
отношение
Ленина к
интеллектуалам
не могло не
вызывать
ответную
негативную
реакцию со
стороны
видных
ученых,
писателей и
педагогов.
Ленин в
ответ не
пытался
пойти
навстречу
требованиям
интеллектуалов,
а напротив,
повторял,
что "эту
публику", как
он
предпочитал
выражаться,
нужно
держать на
голодном
пайке и
постоянно
призывал
органы
госбезопасности
не спускать
с нее глаз,
пресекать
её
"вражескую"
деятельность.
Такое
отношение
вызывало не
просто
удивление в
слоях
образованных
людей. Ведь
именно
интеллектуалы
десятилетиями
призывали к
отмене
царского
правления,
именно в
образованных
слоях
общества
распространялись
работы
Маркса
и его
сподвижников,
ширилась
притягательность
идеалов
коммунизма.
И вдруг
руководители
ленинской
партии,
клявшиеся
на словах в
краеугольной
важности
для
них
взглядов
Маркса и
коммунистического
мировоззрения,
на практике
начали
настоящую
травлю
интеллигенции,
образованных
людей.
Ленин
не
переставал
указывать
своим
подчиненным,
что тех, кто
получает
зарплату от
государства,
нужно
непрерывно
проверять,
не являются
ли они
скрытыми
антиподами
властям,
идейными
черносотенцами,
врагами. Их,
по его
словам, надо
"выявлять",
"разносить"
и
"беспощадно
уничтожать".
"Вероятно,
немалая их
часть
получает у
нас даже
государственные
деньги и
состоит на
государственной
службе для
просвещения
юношества,
хотя для
этой цели
они годятся
не больше,
чем
заведомые
растлители
годились бы
для роли
надзирателей
в учебных
заведениях
для
младшего
возраста",
- пишет он (22).
Требование
Ленина
начинают с
энергией
выполнять
чекисты:
проводят
обыски и
закрывают
философские,
научные и
литературные
объединения,
ликвидируют
многие
журналы.
Замеченных
в крамоле
профессоров
и
преподавателей
сотнями
увольняют
из научных
организаций,
вузов и
школ по всей
стране.
Многих так
называемых
заговорщиков
приговаривают
к
расстрелу (в
их числе
выдающегося
поэта Н.С.
Гумилева,
арестованного
по делу
профессора
В.Н.
Таганцева и
расстрелянного
по списку,
утвержденному
лично
Лениным).
Преследования
не могли
оставлять
представителей
интеллигенции
безучастными.
В 1922 году и в
Петрограде,
и в Москве
возникают
очаги
неповиновения
и даже
открытого
протеста.
В
январе 1922 года
профессора
МВТУ
отказались
вести
занятия со
студентами
до тех пор,
пока не
будет
восстановлена
университетская
автономия,
существовавшая
до этого в
России.
Аналогичные
требования
выдвинули
преподаватели
многих
вузов
страны. В
ответ 21
февраля 1922
года Ленин
обращается
к Каменеву и
Сталину с
предложением:
"...уволить 20.40
профессоров
обязательно.
Они нас
дурачат.
Обдумать,
подготовить
и ударить
сильно" (23).
Мысль
о
зловредности
интеллектуалов
и
непримиримость
к ним гложет
Ленина.
К
этому
времени
многие
из тех, кто
отважился
высказаться
резко по
адресу
новой
власти,
были
расстреляны.
Эти казни,
однако,
создали
крайне
негативную
репутацию
Советам на
Западе. В
ответ на
возмущение
во всем
мире
казнями
людей,
которые не
вели
никаких
действий
против
новой
власти, а
лишь
открыто
высказывали
свое
недовольство
политикой
террора или
столь же
открыто
критиковали
власти за
неоправданную
и
незаконную
жестокость,
Ленин был
вынужден
видоизменить
форму
террора.
Его
"осеняет"
новая
идея:
заменить
физические
расправы с
оппонентами
режима их
высылкой за
рубеж без
права на
возвращение
(24).
Двенадцатого
марта 1922 года
появляется
программная
статья
Ленина "О
значении
воинствующего
материализма"
(25), в конце
которой он
сообщает,
как можно
избавиться
от наиболее
критично
настроенных
видных
представителей
интеллигенции:
"Рабочий
класс в
России
сумел
завоевать
власть, но
пользоваться
ею пока еще
не научился,
ибо в
противном
случае он бы
подобных
преподавателей
и членов
ученых
обществ
давно бы
вежливенько
препроводил
в страны
буржуазной
"демократии". Там
подобным
крепостникам
самое
настоящее
место"
(26).
Чтобы
обосновать
юридически
эту
пока
совершенно
незаконную
меру, бывший
частный
поверенный
Ульянов-Ленин
решает
использовать
свое
юридическое
образование
и
сформулировать
новые
статьи, кои
нужно
внести в
законы,
чтобы
привязать
идею
высылки за
пределы
страны к
узаконенной
практике
наказания
за
уголовные
преступления.
Ранее
советские
юристы уже
расширили
спектр
наказаний
за
"антигосударственную
преступную
деятельность",
введя
расстрел за
критические
замечания в
адрес
властей.
Критика
стала
уголовным
преступлением,
а теперь,
видимо как
ответ на
обвинения
в
невероятной
жестокости,
Ленин решил
довести
наказание
за
высказывания
недовольства
действиями
властей до
более
"гуманной"
категории:
вместо
лишения
жизни
лишать
критиков
режима
родины. С
этой целью
он пишет 15 мая 1922
года
народному
комиссару
юстиции Д.И.
Курскому,
что считает
необходимым
дополнить
Уголовный
кодекс
правом
"замены
расстрела
высылкой за
границу по
решению
президиума
ВЦИКА (на
срок или
бессрочно)", а
также
требует
"добавить
расстрел за
неразрешенное
возвращение
из-за
границы". Он
решительно
добавляет: "Т.
Курский!
По-моему,
надо
расширить
применение
расстрела (с
заменой
высылкой за
границу)"
(27).
Чтобы
немедленно
реализовать
на практике
свою новую
идею, в мае
того же 1922
года Ленин
приказал
ЧК выявить
представителей
интеллигенции,
кто открыто
критиковал
советский
режим,
собрать
информацию
о них и
подготовить
к изгнанию
из страны.
Лев Троцкий
публично
согласился
с Лениным,
заявив: "мы
этих людей высылаем
потому, что
расстрелять
их не
было повода,
а
терпеть
невозможно"[6]
(28).
Для
выполнения
ленинского
распоряжения
160
известных
интеллектуалов
были
вызваны в
ЧК, где их
заставили
расписаться
под
заявлениями,
что они
будто бы они
сами хотят
добровольно
покинуть
страну. Их
немедленно
обязали (под
угрозой
расстрела
за отказ)
собрать
деньги для
оплаты
собственных
билетов на
пароходы, и 29
сентября и 16
ноября 1922
года под
присмотром
вооруженных
патрулей
гэпэушников
их посадили
на
два
пассажирских
суда
и
выслали в
Германию.
Затем несколько
групп
видных
интеллектуалов
были
выставлены
из страны
поездами. В
целом, 225
человек
были
подвергнуты
этому
наказанию
летом
и осенью 1922
года (55
ведущих
профессоров
и
преподавателей
университетов, 45
-
врачей, 34
студента, 30
агрономов и
экономистов,
22
писателя,
литератора и
редактора,
16
адвокатов, 12
инженеров, 9
политических
деятелей и 2
священнослужителя).
Практика
высылки
оставалась
в арсенале
большевиков
еще
некоторое
время и была
применена
к многим
интеллектуалам
по всей
стране.
Один
из тех, кого
выслали,
Михаил
Андреевич
Осоргин
(урожденный
Ильин), был
известным
журналистом
и писателем,
издавшим
только за
границей
более 10 книг
(до этого в
России он
напечатал
десять
других
книг, он же
перевел по
просьбе Е.Б.
Вахтангова
с
итальянского
пьесу
"Принцесса
Турандот"). Он
был сыном
известных в
России
столбовых
дворян, но,
задумавшись
над
несправедливостями
царского
режима,
решил
примкнуть к
тем, кто
боролся за
установление
демократического
правления в
России, стал
участником
Московского
вооруженного
восстания 1905
года, в 1905-1906
годах
состоял в
партии
социалистов-революционеров
(эсеров), был
одним из
организаторов
Всероссийского
союза
журналистов
и его
председателем
(с 1917 до 1922 года) и
сопредседателем
Московского
отделения
Союза
писателей.
Он активно
участвовал
во
Всероссийском
комитете
помощи
голодающим
(1921) и никакой
антиправительственной
агитации
или
пропаганды
не вел.
Никоим
образом его
нельзя было
называть
врагом. В
книге
"Времена"
он вспомнил
события тех
лет, когда их
заставили
подписать
"добровольное"
согласие на
выезд из
страны,
причем
оплатить
транспортные
расходы за
свой счет:
".люди
разрушали
свой быт,
прощались
со своими
библиотеками,
со всем, что
долгие годы
служило им
для работы,
без чего
как-то и
не
мыслилось
продолжение
умственной
деятельности,
с кругом
близких и
единомышленников,
с Россией.
Для многих
отъезд был
настоящей
трагедией,.
никакая
Европа их
манить к
себе не
могла; вся их
жизнь и
работа были
связаны с
Россией
связью
единственной
и нерушимой
отдельно от
цели
существования"
(30).
В
результате
советская
страна
потеряла
многих
выдающихся
специалистов
и в их числе
наиболее
видных
российских
философов.
Николай
Бердяев
(1874-1948) жил после
депортации
во Франции,
где опубликовал
несколько
книг и был в
постоянном
контакте с
ведущими
европейскими
философами.
Сергей
Булгаков (1871-1944)
работал
профессором
философии в
Праге и
Париже.
Семен
Франк (1877-1950)
завоевал
репутацию
величайшего
европейского
философа,
опубликовал
много
книг, одна из
которых "Онтологическое
введение в
философию
религии"
была
признана
возможно
самой
значительной
работой
российской
философии
20-го века
(его
племянник,
академик АН
СССР И.М.
Франк,
профессор
МГУ, в 1958 году
был
удостоен
Нобелевской
премии в
физике, а
другой
племянник,
Глеб Франк,
тоже
академик АН
СССР, создал
несколько
институтов
в стране,
включая
институт
биофизики
АН СССР и
Пущинский
Центр
биологических
иссдедований).
Лев
Кирсавин (1882-1952)
жил до 1927 года
в Париже, а
затем занял
должность
заведующего
кафедрой и
профессора
Каунасского
университета
в Литве.
Однако в 1944
году, после
занятия
этой страны
советской
армией он
был
арестован,
помещен в
лагерь в
Сибири и
скончался
в
заключении.
Николай
Лосский (1897-1965)
работал профессором
в Праге,
Братиславе,
Париже и
Нью-Йорке, ,
основал
новое
философское
направление
-
интуитивизм.
Питирим
Сорокин
(1869-1968)
-
один из
ярчайших
философов
и
социологов
20-го века
работал
после
изгнания из
России в
США. Его
считают
отцом новой
науки -
социологии.
Он
основал
кафедру
социологии
в
Гарвардском
университете
в 1931 году, был
её
заведующим
вплоть до
1942 года, а
затем
работал там
же
профессором
(1927-1959)
и
президентом
Американской
Ассоциации
Социологов
(1960-1968). Только из
этого,
далеко не
полного
перечня,
можно
видеть, как
много
потеряла
только философия
в России
из-за
ленинских
действий.
Но
задача
подготовки
специалистов
для
управления
различными
сферами
деятельности
огромной
страны
оставалась
нерешнной, и
Ленин,
а за ним и
Сталин
стали
утверждать,
что надо
спешно
готовить
собственные,
"красные
кадры"
пециалистов
разных
направлений.
После
смерти
Ленина эта
деятельность
приобрела
особую роль
для Сталина,
решившего в
короткий
срок
изменить
страну,
провести
индустриализацию
промышленности
и
коллективизацию
сельского
хозяйства.
Его
императивы
в области
просвещения
и
подготовки
"красных"
специалистов
стал с
показной
энергией
выполнять
всё тот же М.Н.
Покровский.
Кстати, он
сумел
польстить и
лично
Сталину. На
собрании
Социалистической
Академии в
июне 1926
года
Сталина
избрали
действительным
членом (по
русской
традиции
его
следовало
теперь
называть
академиком).
Именно
Покровский
в унисон со
Сталиным
стал
напирать на
важность
быстрого
обучения
передовиков
соцсоревнования
на
специально
созданных
краткосрочных
"рабочих
факультетах
- рабфаках".
Соответственно
Покровского
стали
именовать,
наряду со
Сталиным, их
"крестным
отцом". Не так
давно его
деятельность
была
суммирована
в следующих
выражениях:
"[Покровский]
выдвигал
идею
"милитаризации"
высшей
школы,
понимая под
этим
нацеленность
науки на
решение
конкретных
задач Сов.
гос-ва.
Проводил
грубую,
прямолинейную
политику по
отношению к
старой
профессуре.
Подлинная
роль
Покровского
в
репрессиях
в конце 20-х -
нач. 30-х гг.
пока не
изучена" (31).
Возвращаясь
к описанию
вторжения
большевистских
лидеров в
проблемы
высшей
школы, нужно
отметить,
что не
только
Ленин, но и
другие
руководители
государства
были
вовлечены в
эту
деятельность.
При участии
Троцкого в
июне 1919 года
на базе
краткосрочной
школы
инструкторов
и
агитаторов
при ВЦИК был
учрежден
Коммунистический
университет
имени
Свердлова.
На этот раз
вместо
выспреннего
слова
Академия
был
использован
не менее
красиво
звучащий
термин
-
университет.
Троцкий,
выражая
удовлетворение
от факта, что
в созданном
им
"университете"
быстро
обучат
новых
руководителей
советских
учреждений,
заявлял, что
"Свердловия"
станет
"поставщицей
партийного
молодняка".
Двумя
годами
позже
Покровский
еще раз
проявил
себя
инициативным
товарищем в
области
воспитания
"красных
спецов". Он
подготовленным
проект
указа об
учреждении
Института
красной
профессуры
(ИКП) и дал его
подписать
В.И. Ленину 11
февраля 1921
года. Указ
гласил:
"1.
Учредить в
Москве и
Петрограде
Институт по
подготовке
красной
профессуры
для
преподавания
в высших
школах
Республики
теоретической
экономики,
исторического
развития
общественных
форм,
новейшей
истории и
советского
строительства.
2.
Установить
число
работающих
в Институте
красной
профессуры
для Москвы в 200
и для
Петрограда 100.
3.
Поручить
Народному
комиссариату
по
просвещению
приступить
в срочном
порядке к
организации
указанных
институтов.
4. Обязать
все
советские
учреждения
оказывать
всемерное
содействие
Народному
комиссариату
по
просвещению
в деле
скорейшей
организации
указанных
институтов"
(32).
Покровский
возглавил
ИКП. Сначала
срок
обучения в
нем был
определен
как один год,
потом его
довели до
четырех лет.
В нем
первоначально
готовили
преподавателей
вузов
гуманитарных
специализаций,
натасканных
на
марксистской
фразеологии.
Затем
институты
красной
профессуры
стали расти
как
грибы -
появились
ИКП
советского
права,
экономический,
аграрный,
литературы
и
т. п., а позже
почти в
каждой
области
были
сформированы
собственные
(региональные)
Институты
красной
профессуры,
где срок
обучения
также был
близок
всего к
одному
году.
В том же 1921
году при
Коминтерне
(центре,
созданном в
1919 году и
существовавшем
до 1943 года,
объединявшем
представителей
компартий
разных
стран)
появились
Коммунистический
университет
нацменьшинств
Запада им.
Ю.
Мархлевского,
Коммунистический
университет
трудящихся
Востока и
Коммунистический
университет
трудящихся
китайцев.
Под
патронажем
ГПУ[7] и
ГРУ
(Главного
Разведывательного
Управления
армии)
функционировали
специальные
курсы,
приписанные
к
Коминтерну,
готовившие
шпионов-связистов
и
шифровальщиков
(одна
такая школа
базировалась
в Кунцево
под Москвой
/33/).
Выпускники
ИКП и
подобных им
учебных
заведений
должны
были
"раздуть
пожар
коммунизма"
во всем мире,
а Сталин
лично
позаботился
о
том, чтобы
именно туда
отдали
учить своих
детей
некоторые
руководители
компартий
из других
стран. Так, он
пригласил
учиться в
СССР сына
Чан Кайши
Цзян
Цзинго[8],
ставшего в 1975-1988 гг.
президентом
Тайваня,
а
также Дэн
Сяопина,
ставшего
лидером
континентального
Китая.
Понижение
стандартов
образования
и открыто
негативное
отношение
властей к
педагогам и
ученым не
оставляло
интеллектуалов
равнодушными.
Отлично
понимая
свою
ответственность
перед
обществом,
они не
таились, не
скрывали
своих
мнений.
Хорошо
известно,
как
крупнейшие
российские
ученые,
такие как
Нобелевский
лауреат И.П.
Павлов,
открыто и
жестко
обвиняли
большевистских
правителей
в безумии и
пренебрежении
интересами
страны,
писали и
говорили о
том, что у
страны, в
которой
власти
преследуют
ученых, нет
будущего.
Такие
умонастроения
ведущих
ученых и
педагогов
понимали те,
кто был
приставлен
следить за
умонастроениями
в стране, и не
случайно в
секретном
докладе
верхушки
ГПУ,
направленном
в ЦК партии
большевиков
15
февраля 1925
года, была
дана
следующая
оценка
настроениям
в среде
ведущих
профессоров
вузов:
"Наиболее
активны из
реакционной
профессуры
те
профессора,
которые
чувствуют
под ногами
твердую
почву своей
научной
популярности.
Целый ряд из
них
позволяет
себе
открыто
критиковать
с кафедры
отдельные
мероприятия
Советской
власти... Из
других
характерных
проявлений
антисоветских
настроений
профессуры
следует
отметить
борьбу с
пролетаризацией
вузов; эта
борьба
иногда
проявляется
в том, что
антисоветская
профессура
'режет' при
зачетах
пролетарское
студенчество
и преподает
таким
образом, что
малоподготовленное
пролетарское
студенчество
с большим
трудом
усваивает
научные
дисциплины"
(34).
Когда в
ноябре 1927 года
Сталин
обнародовал
план
индустриализации
промышленности
и тотальной
коллективизации
сельского
хозяйства,
он заявил о
необходимости
срочно
ускорить
процесс
формирования
армии
"красных
специалистов":
"Отныне
.производственно-техническая
интеллигенция
.будет
формироваться
не только из
людей,
прошедших
высшую
школу, - она
будет
рекрутироваться
также
из
практических
работников
наших
предприятий,
из
квалифицированных
рабочих, из
.рабочего
класса на
заводе, на
фабрике, в
шахте.
Инициаторы
соревнования,
вожаки
ударных
бригад,
практические
вдохновители
трудового
подъема,
организаторы
работ на тех
или иных
участках
строительства
- вот новая
прослойка
рабочего
класса,
которая и
должна
составить
вместе с
прошедшими
школу
товарищами
ядро
командного
состава
нашей
промышленности.
Задача
состоит в
том, чтобы не
оттирать
этих
инициативных
товарищей
из
"низов",
смелее
выдвигать
их на
командные
должности."
(35).
Не
следует
удивляться
его решению
уравнять в
правах тех,
кто
потратил
годы и годы
на учебу в
школах и
институтах,
с
полу-грамотными
"инициативными
товарищами"
из "низов", с
"вдохновителями
трудового
подъема".
Подобно
всему, под
чем стояла
подпись
Сталина,
этот упор "на
вожаков
ударных
бригад"
нес иной,
скрытый
подтекст,
отлично
понимаемый
в СССР как
самими
"вожаками",
так и всеми
вокруг. То,
что в речах
Сталина
называлось
просьбой "не
оттирать" от
начальственных
кресел
"инициативных
товарищей",
означало
открыть им
широкую
дорогу к
захвату
упомянутых
кресел
везде, где
возможно. Он
подстегивал
всех как
можно
активнее
устранять
образованных
специалистов,
замеченных
в
нелояльности
к
большевистскому
режиму, от
руководства
предприятиями,
институтами,
кафедрами и
лабораториями,
замещая их
теми, кто был
готов
беспрекословно
принимать к
исполнению
"линию
партии". С
апреля 1928 до
лета 1931 года
кампания по
борьбе с
"буржуазными
специалистами"
и
"замаскировавшимися
вредителями"
была
расширена.
Председатель
Совнаркома
Молотов
открыто
связал
фальсифицированные
чекистами
по приказу
Сталина
процессы
над
"вредителями"
(такие как
"Шахтинское
дело") с
развертыванием
срочной
программы
по
обеспечению
страны
новыми
кадрами:
"В
1928 году
вопрос о
высшей
школе встал
перед нами
как одна из
крупнейших
политических
задач. Это
стало ясно
после
разоблачения
шахтинских
вредителей
из лагеря
буржуазных
спецов...
Тогда...
состав
учащихся
в вузах
значительно
обновился,
в первую
очередь, за
счет детей
рабочего
класса"
(36).
ГПУ вело
постоянный
контроль за
полутора
миллионами
руководителей
и
специалистов
государственных
учреждений.
Почти 138 тысяч
из них
были
уволены и 23
тысячи
арестованы
и обвинены в
преступлениях
как "враги
народа" (37).
Освободившиеся
должности
тут же
замещали
выдвиженцы.
Прием на
рабфаки
подскочил в
несколько
раз. В 1928-1932 годах
более 140 тысяч
выдвиженцев
срочно
получили
дипломы об
окончании
краткосрочных
рабфаков и
были
назначены
на
командные
должности.
Сталинское
выражение,
что
"незаменимых
нет",
приобрело
силу закона.
В целом за
годы
первого
пятилетнего
плана более 1
млн.
выходцев из
"пролетарских
классов"
составили
костяк
"красной
интеллигенции".
Для них
трудности,
очевидные
образованным
и знающим
специалистам,
часто
просто не
существовали.
На одном
"революционном
дыхании"
они были
готовы
рапортовать
"дорогому
товарищу
Сталину и
родной
большевистской
партии" о
готовности
взять
штурмом
небывало
высокие
преграды
(реальную
высоту
которых они
нередко не
могли даже
себе
представить)
и
опрокинуть
заслоны,
кажущиеся
непреодолимыми
заскорузлым
"буржуазным
специалистам".
В
массе
"красные
спецы"
не стали
грамотными
руководителями.
Ведь им надо
было для
этого
расширять
кругозор,
"вгрызаться"
в знания,
учить языки,
обогащать
свой
интеллектуальный
багаж. К
сожалению,
это удалось
сделать
лишь крайне
небольшому
числу
"красных"
спецов.
Именно в
эти годы
нувориши в
среде
начальников
выработали
особый язык
оскорблений
и
запугивания
"бывших". Они
глумились
над теми, кто
призывал
трезво
взвешивать
все
доступные
возможности
и оценивать
будущие
просчеты.
Обзывая
оппонентов
"вредителями",
"агентами
мировой
буржуазии",
"красные
спецы"
наращивали
политический
капитал в
глазах
партийного
начальства
и
поднимались
по
административной
лестнице.
Сталину
импонировал
такой
подход, он
даже вывел
особый
закон
"усиления
классовой
борьбы по
мере
продвижения
вперед к
строительству
социализма"
(38). Этим он
подстегивал
рост
истерии в
обществе, и
она не
стихала с
годами.
Глава 3.
РАННИЕ
КВАЗИФИЛОСОФСКИЕ
СТАТЬИ
СТАЛИНА
"...догматическое
мышление,
бесконтрольное
желание
навязывать
регулярности,
явное
увлечение
ритуалами
и
повторениями
сами по
себе
характерны
как раз для
дикарей и
детей.
Возрастание
же опыта
и
зрелости
скорее
создает
позицию
осторожности
и критики,
чем
догматизма".
Карл
Поппер.
Логика и
рост
научного
знания (1).
В годы,
когда Л.Д.
Троцкий и
другие
руководители
партии
большевиков
относились
к Сталину с
нескрываемым
превосходством,
он, возможно,
даже
специально
сохранял
видимость
человека,
погруженого
в узко
очерченные
рамки
бюрократической
работы в
аппарате
Ленина и не
демонстрировал
никаких
позывов к
интеллектуальным
занятиям,
чтобы не
попадать
под огонь
критики
более
интеллектуально
развитых
большевистских
лидеров. Никому
не
могло
прийти в
голову, что
он может,
например,
проявлять
интерес к
философии,
что вскоре
он
обнародует
претензии
на
лидерство
в понимании
проблем
одного из
наиболее
сложных
разделов
философии -
диалектическго
материализма и
потребует,
чтобы его
рассматривали
глубоким
самобытным
мыслителем.
Однако в
разгар
борьбы
сначала с
троцкистами,
а затем с
бухаринцами
Сталин
решил в 1929
году
выступить с
докладом
перед
аграрниками-марксистами,
в котором
заявил, что в
философии
существуют
шесть
главных
течений и
что
советские
философы
плетутся в
хвосте
новаций в
обществе,
позади
практиков, и
не
соответствуют
темпу
прогресса
страны.
Нельзя
исключить
того, что
его
решимость
заявить
о себе как о
знатоке
философии, укрепилась
после
знакомства
с "Диалектикой
природы"
Энгельса,
опубликованной
в 1925 году в
СССР (2).
Появление
на свет этой
работы
стало
возможным
благодаря
уникальным
усилиям Давида
Борисовича
Рязанова (Гольденбаха)
(1870-1938).
Он был
одним из
наиболее
образованных
в мире историков
коммунистического
движения. В
течение
многих лет
жизни в
Европе он
пользовался
высоким
авторитетом
среди
западных
интеллектуалов.
В
1915 году в
соответствии
с решением
Германской
социал-демократической
партии он
предпринял поиск
рукописей
и писем Маркса
и Энгельса в
Европе и США
и обнаружил
сотни из них
в частных
архивах в
разных
странах.
В 1916
году он
подготовил
к изданию на
немецком
языке
первое
собрание
работ
Маркса и
Энгельса,
вышедшее в
Германии
в двух томах.
После 1917 года
он вернулся
в Россию, где
организовал
в 1921 году
научно-исследовательский
институт
Карла
Маркса и
Фридриха
Энгельса, в
котором
собрал
огромное
количество
фотокопий и
оригиналов
документов
по истории
марксисткого
движения в
мире.
В
1924 году Рязанов
приготовил
к
публикации
на русском и
одновременно
немецком
языках
рукопись
Энгельса,
никогда
не
печатавшуюся
при жизни
автора, в
которой
была
сделана
попытка
интерпретировать
основные
закономерности
естествознания.
В 1925 году
книга была
издана
в виде
второго
тома "Архива
К. Маркса и Ф.
Энгельса"
(позднее она
была
названа "Диалектика
природы").
Вместе
с тем, ничего
сверхординарного
в книге не
было, и
Сталин
мог увидеть
в ней
довольно
примитивные
рассуждения
любителя-философа
и решить,
что он не
ниже по
своим
возможностям.
Так можно
думать,
зная,
что, хотя
советская
пропагандистская
машина
подняла
назойливую
кампанию о
глубочайшей
важности
мыслей
Энгельса,
Сталин в
этой
шумихе
активного
участия не
принял.
Чтобы
разобраться
в истоках
его
претензий
на роль
философа,
нужно
вернуться
на четверть
века назад и
рассказать
о том
времени,
когда
Сталин на
заре своей
политической
карьеры,
возможно выступил с
полу-философскими
статьями,
остававшимися,
правда,
долгие
годы незамеченными.
В 1906 и 1907
году в
выходивших
на
грузинском
языке
газетах,
редактировавшихся
Сталиным,
появляется
несколько
статей,
подписанных
именем
"Коба" или
"Ко.",
сорока
годами
позже
включенными
в первый том
Собрания
Сочинений
Сталина,
вышедший в
1946 году, под
названием
"Анархизм
или
социализм?"
(3).
В
собрании
сочинений
автором
этих статей
был назван
Сталин. В них
автор
высказался
по поводу
актуальности
взглядов
марксистов
и
ошибочности
воззрений
анархистов.
Пропаганда
анархизма с
середины 19
века
разрасталась
во
всем мире,
благодаря
усилиям
двух
главных
провозвестников
этого
общественного
движения,
русских по
происхождению
. М.А. Бакунина
и П.А.
Кропоткина,
проживших
на Западе
несколько
десятков
лет. Бакунин
изучил
всесторонне
немецкую
философию,
познакомился
и
подружился
с ведущими
европейскими
философами,
затем
стал
известным в
европейских
странах
революционером.
Важной
составляющей
его
усилий
стали
призывы к
объединению
всех
славянских
народов.
Когда он жил
в
Европе,
царские
власти
заочно
лишили его
звания
дворянина,
конфисковали
все
полагавшиеся
ему по
наследству
семейные
богатства.
На Западе он
был
арестован
за
революционную
деятельность,
выдан
российским
властям,
приговорившим
его к
смертной
казни за
призывы к
свержению
монархий во
всех
странах,
включая
Россию.
Проведя 7 лет
в
казематах
Петропавловской
и
Шлиссельбургской
крепостей, а
затем ряд
лет в
ссылке в
Сибири, он
бежал в
Европу, стал
во главе
движения за
разрушение
государственного
строя,
сблизился и
подружился
с Карлом
Марксом,
вошел в
руководство
1-го
Интернационала,
а затем
резко с
Марксом
разошелся и
продолжил
революционную
деятельность
вне связи с
марксистами.
Призывы
Бакунина к
разрушению
государственности
и
установлению
свободного
миропорядка,
того, что
он называл
анархическим
стилем
правления,
стали
широко
известны во
всем мире (в
1873 году он
издал в
Европе
книгу
"Государственность
и анархия").
Затем
анархистские
взгляды
развил
князь П.А.
Кропоткин,
уехавший в 1876
году на
Запад после
ареста в
России и
заточения в
Петропавловскую
крепость
(вернулся в
Россию в
июне 1917 года).
Кропоткин
был
крупнейшим
ученым в
нескольких
областях
знания .
географом,
исследователем
поведения
животных, а
также
проблем,
позже
названных
экологией.
Помимо
научных
занятий
он со
страстью
вошел в ряды
революционеров.
Он призывал
к
разрушению
авторитарных
режимов и
созданию
на их
месте
"безгосударственного
коммунизма" .
вольного
федеративного
союза
самоуправляющихся
общин и
городов,
союза,
основанного
на
принципах
добровольности
и
"безначалья".
Основой
такого
объединения
должно было
стать
коллективное
и
равноправное
для всех
членов
коммун
пользование
природными
ресурсами,
доходами,
средствами
жизнеобеспечения.
Будучи
крупнейшим
специалистом
в области
изучения
взаимоотношения
животных, он
исследовал
принципы
взаимопомощи
у животных и
перенес
основные
результаты
своих
исследований
на
человеческое
общество.
Взгляды
Кропоткина
до сих пор
представляют
интерес, за
последние
пять лет в
мире
опубликованы
на разных
языках
десятки
книг,
обзоров и
аналитических
статей,
посвященных
научному
значению
исследований
Кропоткина
(см., в
частности,
книгу,
выпущенную
в 2011 году
видным
американским
ученым Ли
Элэном
Дугэткиным (4),
переведенную
на
несколько
языков).
Кропоткин
полагал, что
люди
способны
сами, без
вмешательства
государственных
чиновников
(в его
терминологии
"управителей")
оценивать
всё, что они
делают, и
руководствоваться
добровольно
взятыми на
себя
обязательствами,
избегать
отвратительного
эгоизма и
стремиться
к
солидарности
усилий,
направленных
на
благо
своего рода,
колонии,
всего
поселения и
даже страны.
Он
формулировал
анархизм
как
единственно
разумную
философию
человеческих
обществ.
Поведение,
основанное
на учете
интересов
членов
общественных
объединений,
на помощи и
солидарности
всех групп и
отдельных
людей,
должно
стать
двигателем
прогресса,
считал он. Он
писал:
"Анархистский
мыслитель,
чтобы
установить
наилучшие,
по его
мнению,
условия для
достижения
счастья
человечества,
не
прибегает к
метафизическим
концепциям
(каково
"естественное
право",
"обязанности
государства"
и т. д.).
Наоборот, он
идет по пути,
начертанному
современной
эволюционной
философией...
Он изучает
человеческое
общество в
его
настоящем и
прошлом. Не
наделяя ни
человечество,
ни
единичных
индивидуумов
качествами
более
высокими,
чем они
обладают в
действительности,
он
рассматривает
общество
лишь как
скопление
(аггрегат)
организмов,
пытаясь
найти
наилучшие
способы
согласовать,
в интересах
благополучия
рода,
потребности
индивидуума
с
потребностями
кооперации.
Он изучает
общество,
пытается
разгадать
его
тенденции в
прошлом и
настоящем,
его
неотложные
интеллектуальные
и
экономические
потребности
и в этом
отношении
указывает
лишь
направление,
в
котором
совершается
развитие"
(5).
В
1892 году
видный
русский
марксист Г.В.
Плеханов
опубликовал
книгу
"Социализм и
анархизм",
в которой
постарался
раскритиковать
взгляды
Кропоткина.
В
целом
идеология
того
направления
общественной
мысли,
которое
Бакунин и
Кропоткин
назвали
анархизмом,
стала
повсеместно
известной,
появились
сторонники
этих
взглядов и в
Грузии (6), и
Джугашвили, если и на
самом деле
он был
автором
статей[9],
посчитал
важным
коснуться
темы
противопоставления
идей
социализма
и анархизма.
Статьи не
несли
чего-то
оригинального
по
сравнению с
трудами
видных
анархистов
или
Плеханова
и
оставались
не
переведенными
на
русский
язык. Сами
газетки, в
которых
их напечатали,
давно
исчезли из
обращения,
так что
высказывания
автора по
данному
поводу были
практически
никому не
известны (7).
Для
нас
представляет
особый
интерес то,
что в этой
работе
автор
коснулся
проблем
дарвинизма
и
ламаркизма и
высказал
свои
взгляды на
происхождение
человека и
эволюцию.
Именно эту
сторону его
рассуждений
мы и
рассмотрим
подробнее.
Центральное
место в
первой
части
статей,
озаглавленных
"Диалектический
метод",
было
отведено
обсуждению
эволюции
живого мира.
Автор
упомянул
кратко
эволюционные
процессы и
теорию
катастроф
Кювье,
увидел в них
диалектическое
единство
количественных
и
качественных
изменений,
"когда
прогрессивные
элементы
стихийно
продолжают
свою
повседневную
работу и
вносят в
старые
порядки
мелкие,
количественные
изменения"
(8).
Важно
заметить, что
по мнению
автора
именно
постепенные
изменения
ведут, в
конце
концов, к
революционным
ситуациям,
когда
"... те же
элементы
объединяются,
проникают
единой
идеей и
устремляются
против
вражеского
лагеря,
чтобы в
корне
уничтожить
старые
порядки и
внести в
жизнь
качественные
изменения,
установить
новые
порядки" (9).
Важно
заметить,
что на
протяжении
всей жизни
Сталин
рассматривал
идею Гегеля
о
переходе
количественных
изменений в
качественные
как главный
закон
философии,
объясняющий
самые
существенные
формы
движения
материи, и
придавал
ему
первостепенное
значение
среди всех
остальных
философских
умозаключений.
Достаточно
примитивные
рассуждения
о переходе
количества
в
качество
представлялись
ему верхом
философской
мудрости[10].
Завершая
обсуждение
превращения
количественных
изменений в
качественные
и
утверждая,
что якобы
существует
корреляция
между
эволюционными
и
революционными
переходами,
он пишет:
"Такие
же
процессы
имеют
место и в
жизни
природы...
все в
природе
должно
рассматриваться
с точки
зрения
движения
развития.
Эволюция
подготовляет
революцию
и создает
для нее
почву, а
революция
завершает
эволюцию и
содействует
ее
дальнейшей
работе"
(13).
Пытаясь
объяснить
закономерности
эволюции
живых
существ, Сталин
укорял
создателей
эвоюционной
гипотезы за
то, что они не
доросли
до
понимания
важности
революций,
хотя и
внесли
вклад в
науку:
".не
были
революционерами
также
Ламарк и
Дарвин, но
их
эволюционный
метод
поставил
на ноги
биологическую
науку"
(14).
Однако он
отдавал
предпочтение
взглядам Ламарка,
кого он не в
силу
хронологических
причин, а по
идеологическим
соображениям
ставил выше
Дарвина:
он
уверенно
заявлял, что
нео-ламаркизм[11] выйдет
победителем
в борьбе с
нео-дарвинизмом.
Последний
обречен, как
он полагал,
"уступить
место
неоламаркизму" (16).
Дальнейшие
пассажи
автора
статей о
социализме
и анархизме
показывают,
что он
чересчур
примитивно
представляет
себе
процессы
эволюционного
развития,
когда
рассуждает
о
них:
".всякое
жизненное
явление
имеет две
тенденции:
положительную
и
отрицательную,
из коих
первую мы
должны
защищать, а
вторую
отвергнуть"
(17).
В
этом
заявлении
не
может не
поражать
примитивное
деление
жизненных
процессов
всего лишь
на два
полярных
по своей
направленности
течения,
непонимание
и гораздо
большего
спектра
тенденций
в развитии,
и их
взаимозависимость,
точно
также как
вульгарное
стремление
направить
творческую
активность
человека
к тому,
чтобы
"защитить"
положительное
начало и
подавить
"отрицательное".
В годы
расцвета
сталинского
диктата
это его
отношение
к природе
вылилось в
особенно
уродливое
восхваление
лозунга И.В.
Мичурина:
"Мы
не можем
ждать
милостей
от природы -
взять их у
нее наша
задача", и
в
гибельное
для
природы
отношение
к
естественным
ресурсам[12].
Затем
автор
вступает
в полемику
с
грузинскими
анархистами,
которые
заявляют,
что "марксизм
опирается
на
дарвинизм
и
относится
к нему
некритически"
(18)
и
продолжает,
сводя
эклектически
разные
процессы в
два
противоположных
направления:
"Дарвинизм
отвергает
не только
катаклизмы
Кювье,
но также и
диалектически
понятое
развитие,
включающее
революцию,
тогда как с
точки
зрения
диалектического
метода
эволюция и
революция,
количественное
и
качественное
изменения
- это две
необходимые
формы
одного и
того же
движения" (19).
Наконец,
автор
подробно
описывает,
как идея
Ламарка о
наследовании
приобретенных
признаков
воспринята им.
Он
уверенно
заявляет, что эволюция
идет за счет
прямого
восприятия
организмами
условий
изменяющейся
внешней
среды.
Именно этой
идее он
следует
(примечательно,
что в
наиболее
упрощенной
форме),
когда
берется
объяснить
поступательный
ход
эволюции, с
одной
стороны, и
доминирование
материи над
сознанием, с
другой:
"Еще
не было
живых
существ, но
уже
существовала
так
называемая
внешняя,
"неживая"
природа.
Первое
живое
существо
не
обладало
никаким
сознанием,
оно
обладало
свойством
раздражимости
и первыми
зачатками
ощущения.
Затем у
животных
постепенно
развивалась
способность
ощущения,
медленно
переходя
в сознание,
в
соответствии
с
развитием
строения
их
организма
и нервной
системы.
Если бы
обезьяна
всегда
ходила на
четвереньках,
если бы она
не
разогнула
спины, то
потомок
ее - человек
- не мог бы
свободно
пользоваться
своими
легкими и
голосовыми
связками, и,
таким
образом, не
мог бы
пользоваться
речью, что в
корне
задержало
бы развитие
его
сознания.
Или еще:
если бы
обезьяна
не стала
на задние
ноги, то
потомок ее -
человек -
был бы
вынужден
всегда
ходить
на
четвереньках,
смотреть
вниз и
оттуда
черпать
свои
впечатления;
он
не имел бы
возможности
смотреть
вверх и
вокруг
себя и,
следовательно,
не имел бы
возможности
доставить
своему
мозгу
больше
впечатлений,
чем их
несет
четвероногое
животное.
Все это
коренным
образом
задержало
бы
развитие
человеческого
сознания.
Выходит,
что
развитию
идеальной
стороны,
развитию
сознания
предшествует
развитие
материальной
стороны,
развитие
внешних
условий:
сначала
изменяются
внешние
условия,
сначала
изменяется
материальная
сторона,
а затем
соответственно
изменяется
сознание,
идеальная
сторона"
(20).
На
совершенно
спекулятивное,
но вместе с
тем
твердо и
недвусмысленно
выраженное
мнение, что
внешняя
среда
способна
так
воздействовать
на живые
организмы,
что
непосредственно,
сразу
менять их
наследственность,
формировать
новые
наследственные
признаки,
благодаря
чему
эволюция
только и
возможна, следует
обратить
особое
внимание.
Получалось,
что
уже на
заре
формирования
своего
интеллектуального
багажа,
автор (Сталин?)
уверился в
том, что
изменение
походки
обезьян,
обретение
возможности
видеть
дальше, не
только
меняло мозг,
но и
формировали
новый род -
человека. Когда
генетики в
первую
четверть
двадцатого
века
докажут, что
среда не
способна
легко
менять гены,
что процесс
их изменения
сложен, что
гены .
довольно
стабильные
структуры, и нужны
особые
методы для
их
изменения,
это войдет
в
противоречие
со
сталинскими
убеждениями.
Вместо
того, чтобы
принять
во внимание
вывод
ученых, он
заявит,
что
генетика .
это вредная
наука, что
она
противоречит
идеалам
большевиков
и должна
быть
заменена
более
простыми,
ламарковскими
верованиями
в то, что от
упражнения
органы
развиваются,
что, меняя
условия
жизни, можно
быстро
понуждать
генные
структуры
меняться,
точно
так как
якобы легко
трансформировать
экономические
отношения
на основе
правильно
сформулированной
идеологии
"победившего
пролетариата".
Длинная
сталинская
тирада о
процессах
эволюции
примечательна
тем, что она
показывает,
как автор
статей
(воможно
Сталин в
начальный
период
своей
политической
активности)
смело
брался
решать
вопросы,
которые
требовали
специализированных
и глубоких
знаний,
коими он не
обладал. Это
обстоятельтво
не
останавливало
его в 1906-1907 годах
и
определенно
не служило
для
Сталина
препятствием
позже,
когда он
начал
внедряться
с такой
же
самоуверенностью
в
обсуждение
философских
категорий,
а
затем
в
разрешение
вопросов
экономики,
генетики,
клеточной
теории,
лингвистики,
истории,
физики,
химии
и
прочих,
неведомых
ему наук.
Знавший его
лично
академик А.М.
Деборин,
судьба
которого и
его связи со
Сталиным
будут
подробно
рассмотрены
в
последующих
главах,
оставил
воспоминания,
в которых он
отметил эту
тенденцию
Сталина к
самовосхвалению.
Он писал, что
Сталин
видел себя
Юпитером и
претендовал
на роль в
науке,
которую он
не
заслуживал:
[Сталин]
мнил
себя
величайшим
философом, в
чем его
уверили не
менее
великие
"философы"
Митин, Юдин и
другие.
Сталин был
провозглашен
величайшим
диалектиком.
Он же
оказался
"творцом
новых
величайших
философских
ценностей,
новых
крупнейших
философских
обобщений".
"Марксистский
диалектический
метод в
трудах И.В.
Сталина
нашел
высочайшее
развитие", -
учили нас
сталинские
подголоски.
Разве
это не
возмутительно?
Мы не можем
обойти этот
вопрос, зная
уровень
умственного
и
философского
развития
Сталина.
Сталин был
полный
профан в
области
философии.
То же самое
относится и
к области
наук
исторических.
Этим и
объясняются
те
грубейшие
ошибки,
которые он
делал в этих
областях
знания.
Юпитер был
мало
сведущ в
науках,
абсолютным
авторитетом
которых он
претендовал
быть
(21).
Глава 4.
СПОРЫ
МЕХАНИСТОВ
И
ДИАЛЕКТИКОВ
"Понятно,
что мы и не
думали
сворачивать
с
ленинского
пути...
Правда, нам
пришлось
при этом
помять
бока
кое-кому из
товарищей.
Но с этим уж
ничего не
поделаешь.
Должен
признаться,
что я тоже
приложил
руку к
этому делу.
(Бурные
аплодисменты,
возгласы
"ура")."
Иосиф
Сталин. Речь 4
мая 1935 года в
Кремле (1).
Среди
оставшихся
в
стране
после
высылки за
границу
ведущих
специалистов-философов
выделялись
философы-марксисты
Любовь
Исааковна
Аксельрод
(1868-1946; она часто
пользовалась
псевдонимом
-
Ортодокс)
и
Абрам
Моисеевич
Деборин (1881-1963,
псевдоним
А.М, Иоффе). Аксельрод
получила
степень
доктора
философии в
Бернском
университете
в 1900
году.
Деборин
закончил
философский
факультет
того же
университета
в 1908 году.
Оба
сначала
были
социал-демократами.
Деборин с
1907 до 1917 года
состоял в
рядах
меньшевиков, а
в 1928 году был
принят с
личного
одобрения
Сталина в
ВКП(б). Оба
опубликовали
по
нескольку
книг,
причем
деборинское
"Введение
в философию
диалектического
материализма"
цитировал
Ленин, и
эту книгу
рассматривали
в СССР как
наиболее
серьезную в
данной
области. Она
была
перепечатана
шесть
раз до 1931 года
(2).
С 1903
года
Деборин
как
социал-демократ
активно
участвовал
в полемике,
направленной
против
взглядов
Эрнста Маха
(социалисты
даже родили
полу-ругательный
термин "махизм").
В течение
нескольких
лет
(особенно
решительно
после 1920 года)
он
полемизировал
с так
называемыми
"механицистами"
(И.И. Скворцовым-Степановым,
А.К.
Тимирязевым,
Л.И.
Аксельрод-Ортодокс,
В.Н.
Сарабьяновым
и другими,
поддержанными
Бухариным)
(см. /3/).
Однако
в
СССР в это
время
относились
как к
механицистам,
так и к
диалектикам
настороженно,
обосновывая
это тем, что
основные
силы в обоих
лагерях
были
представлены
недавними
меньшевиками.
Ленин
хорошо знал
Л.И.
Аксельрод,
поскольку
она резко
критиковала
его "Материализм
и
эмпириокритицизм" в 1909
году и
обвиняла
его в
использовании
"неприемлемо
грубой
тональности
его
языка" (4)
и
элементарном
незнании
сути трудов
философов,
которых он
брался
критиковать.
Она, в
частности,
отмечала,
что Ленин
приписал
Гегелю
высказывания,
каких у него
не было
вовсе,
брался
судить о
непонимании
Гегелем
сути работ
Канта, не
будучи даже
поверхностно
знаком с
предметом.
Она
писала:
".такое
огульное
деление
критиков
кантовой
вещи в себе
не совсем
соответствует
истине.
Гегель, напр.,
не был ни
субъективным
идеалистом
и ни
материалистом,
а "вещь в
себе"
критиковал,
да еще как
критиковал"
(5).
Деборин
также
указывал
на
недостатки
в
философских
заявлениях
Ленина (6).
Поэтому
большевистские
начальники
боялись
давать
разрешение
на работу
профессорами в
СССР и
Аксельрод, и
Деборину,
ссылаясь
именно на то,
что в недалеком
прошлом
они были
меньшевиками.
Но
учить
студентов
философии
во вновь
созданных
вузах было
некому, и в
1921 году ученый
совет
Коммунистического
университета
имени Свердлова
направил в
Оргбюро ЦК
РКП(б) письмо
с
просьбой
разрешить
зачислить
Аксельрод-Ортодокс
и
Деборина профессорами
этого
университета.
Из
Оргбюро
ЦК на
запрос
ответили отказом.
Тогда
ученый
совет
обратился
в
Секретариат
ЦК партии, и
Емельян
Ярославский[13],
который
работал
в это время в
аппарате ЦК
РКП(б),
запросил
20
апреля 1921 г.
Ленина:
"Считаете
ли вы
возможным
привлечение
к чтению
лекций по
философии
(история
философии и
исторический
материализм)
Деборина и
Аксельрод?
Об этом
запрашивал
Ученый
совет
университета
Свердлова.
Мы на
оргбюро
вопрос об Л.
Аксельрод
решили
отрицательно,
теперь он
возбуждается
вновь
лекторской
группой"
(8).
Ленин
в тот же день
ответил:
"По-моему,
обязательно
обоих.
Полезно, ибо
они будут
отстаивать
марксизм
(если станут
агитировать
за
меньшевизм,
мы их
поймаем:
присмотреть
надо). Их бы
обоих
привлечь к
выработке
детальнейшей
программы (и
конспекта
лекций) по
философии и
плана
изданий по
философии"
(9).
Благодаря
ленинскому
разрешению
Деборина
назначили
заведующим
кафедрой
Сведловского
университета, а
Аксельрод
професором
этой же
кафедры.
agreed
with
Lenin
and
wrote:
"We
exiled
them
due
to
our
inability
to
shoot
them
because
we
had
no
ground
for
that
but
it
was
impossible
to
tolerate
them"
(48).
On
September 29
and
November 16
of 1919,
more
than 160
leading
intellectuals
were
forcefully
placed
on
two
passenger
ships
and
sent
to
Germany.
Several
groups
of
intellectuals
were
also
expelled
with
trains.
In
total, 225
people
were
sent
out
in
the
summer
-
autumn
of 1922
from
the
country (55
leading
professors
and
faculty
of
universities, 45
-
physicians, 34
-
university
students, 30
-
agronomists
and
economists, 22-
writers
and
editors, 16
-
lawyers, 12
-
engineers, 9
-
political
activists,
and 2
-
priests).
As
a
result,
the
most
productive
philosophers
were
expelled
from
the
country.
Nikolai
Berdyaev (1874-1948)
lived
in
France
after
deportation,
where
he
published
several
books
and
was
in
constant
contact
with
leading
European
philosophers.
Sergei
Bulgakov (1871-1944)
worked
as
a
professor
in
Prague
and
Paris.
Semion
Frank (1877-1950)
acquired
a
reputation
as
one
of
the
greatest
European
philosophers.
He
published
many
books,
and
one
of
them,
"An
Ontological
Introduction
to
the
Philosophy
of
Religion,"
was
recognized
as
possibly
the
greatest
work
of
Russian
philosophy
in
the
20th
century.
Lev
Kirsavin (1882-1952)
lived
until 1927
in
Paris
and
then
was
chairman
of
a
department
and
professor
at
Kaunas
University
in
Lithuania,
however,
in 1944,
after
the
invasion
of
the
Soviet
army
in
this
country,
he
was
arrested
and
died
in
Stalin.s
labor
camp.
Nikolai
Lossky (1817-1965)
worked
after
exile
in
Prague,
Bratislava,
Paris
and
New
York
as
a
professor.
He
introduced
a
new
discipline
in
philosophy
-
intuitism.
Pitirim
A.
Sorokin
(1869-1968) -
one
of
the
brightest
philosophers
and
sociologists
of
the
XXth
century,
worked
after
deportation
in
the
USA
and
became
a
founder
of
the
science
of
sociology.
He
established
the
Department
of
Sociology
at
Harvard
University (1931),
was
its
chairman
from 1931
till 1942,
professor
at
Harvard
University (1927-1959)
and
the
president
of
the
American
Sociological
Association
(1960-1968).
Thus
Russian
philosophy
lost
its
most
serious
specialists.
There
were
two
rather
well
educated
philosophers
among
social-democrats
who
lived
after 1917
in
the
country:
Lyubov
Isaakovna
Akselrod (1868-1946;
she
often
used
the
pseudonym
"Orthodox")
and
Abram
Moiseevich
Deborin (1881-1963).
Both
philosophers
published
several
books.
Deborin.s
book
"The
Introduction
to
Philosophy
of
Dialectic
Materialism"
was
cited
by
Lenin
and
considered
one
of
the
most
important
textbooks
in
Soviet
Russia.
It
was
republished
six
times
before 1931
(49).
Akselrod
received
a
Ph.D.
in
philosophy
from
Bern
University
in 1900.
Deborin
graduated
in 1908
from
the
philosophy
department
of
Bern
the
same
University.
In 1903
he
jointed
the
social-democratic
party,
from
1907-17.was
a
Menshevik,
from
1928.a
member
of
the
RCP(b).
Since 1903
he
actively
participated
in
the
struggle
against
views
by
Ernst
Mach
(socialists
coined
the
term
Machism).
Over
several
years
(especially
actively
since 1920)
he
carried
on
polemics
with
the
so-called
"Mechanicists"
(I.I.
Skvortsov-Stepanov,
A.K.
Timiryazev,
L.I.
Akselrod-Ortodoks,
V.N.
Sarabianov,
and
others,
supported
by
N.I.
Bukharin)
(see: /50/).
However,
ideological
leaders
at
this
time
had
the
prepossession
toward
both
philosophers,
which
stemmed,
first
of
all,
from
the
basis
that
both
belonged
to
the
Menshevik
Party
before 1917.
Lenin
knew
Akselrod
very
well
because
she
sharply
criticized
his
work
"Materialism
and
Empiriocriticism"
in 1909
and
accused
him
of
the
usage
of
"the
unacceptably
rough
tonality
of
his
language"
(54).
Equally
Deborin
criticized
Lenin.s
philosophical
views.
It
explains
why
Bolsheviks
had
reluctance
toward
inviting
both
philosophers
to
teach
at
the
newly
formed
Soviet
high
school
enterprises.
In 1921,
the
Scientific
Council
of
Sverdlov
Communist
University
forwarded
to
the
Organizing
Buro
of
the
CC
RCP(b)
the
request
for
permission
to
invite
both
persons
to
be
professors
at
this
university.
However,
the
members
of
the
Organizing
Buro
rejected
this
request.
Then
the
Scientific
Council
forwarded
a
similar
letter
to
the
Secretariat
of
the
CC
of
the
Party,
and
Emelyan
Yaroslavsky
who
was
at
this
time
a
Secretary
of
the
CC
RCP(b)
had
sent
on
April 20, 1921
a
letter
to
Lenin
in
which
he
asked
him
to
consider
this
matter.
Lenin
immediately
(on
the
same
day)
replied:
"In
my
opinion
it
must
be
done
certainly
for
both.
It
is
useful
because
both
will
defend
Marxism
(if
they
start
to
agitate
for
Menshevism
we
will
cop
them:
it
is
necessary
to
keep
eyes
on
them"
(55).
After
Lenin.s
approval
Deborin
was
appointed
Chairman
of
the
Department
of
Philosophy
at
Sverdlov
Communist
University
and
Akselrod
became
a
Professor
of
this
department.
But
within
a
rather
short
period
of
time
it
became
cleНо
довольно
скоро
отношения
между
заведующим
кафедрой Дебориным
("диалектиком") и
профессором
Аксельрод
("механицисткой") кардинально
попортились.
Произошло
это из-за
того, что в
течение
нескольких
лет
(особенно
решительно
после 1920 года)
Деборин
полемизировал
с "механицистами"
(10) или "механистами",
как их чаще именовали. Последние утверждали,
что процессы в
живой природе должны изучаться, целиком и полностью
опираясь на методы
физики и химии. Развитие
науки во второй половине 20-го века показало неоспоримую правоту воззрений
механистов. Но в конце 19-го и в первую половину 20 века 222диалектики222 заявляли,
что марксистская философия должна
непременно играть главенствующую роль
в формировании живых существ.
Они особенно превозносили взгляды Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и других
немецких и французских философов, видевших в
философских категориях неотторжимую часть жизненных процессов. Их нельзя
объяснить, считали они, изучая лишь физику и
химию, в них есть нечто, не сводимое лишь к физическим и
химическим закономерностям. Чтобы
исследовать эти особые компоненты и
познать их, нужны специальные методы, включая марксистскую
философию. Механисты отвергали
эти сентенции и говорили, что
взгляды диалектиков напоминают религиозные верования, а
революционеры, и прежде всего марксисты, должны забыть о
категориях веры.
Многие механисты работали в Тимирязевском
Биологическом институте Коммунистической академии и печатали
их статьи в сборниках 222Диалектика
природы222 (вышло пять таких сборников). Диалектики (Деборин,
Ян Э. Стэн, Николай А. Карев, Иван К. Луппол, Георгий К.
Баммель и другие) публиковали их статьи в главных
теоретических журналах большевиков
222Под знаменем
марксизма222 и 222Большевик222. Политические лозуиги
и публицистическая тональность окрашивала любые
диспуты в СССР, а горячечность
утверждений играла значительную роль в выступлениях представителей
обоих лагерей. Несколько сотен статей на упомянутые
темы были опубликованы в 1920-е -
1930-е годы (11).
Наиболее бурные баталии развернулись
после обнародования в 1924 году перевода
на русский язык книги голландского философа Германа Гортера 222Исторический
материализм222 (12). Известный
большевик Иван И. Скворцов-Степанов написал предисловие и заключение ко второму
изданию книги, и ими подстегнул
баталии. В эпилоге, озаглавленном 222Исторический
материализм и современные естественные науки. Марксизм и ленинизм222
Степанов писал: 222Марксист должен прямо
и ясно сказать, что принимает так называемый механический взгляд на Природу,
его механистическую сущность222 (13). Этот
взгляд отверг деборинец Ян Э. Стэн,
который настаивал на том, что диалектика я это наука о наиболее общих законах развития природы, общества
и мышления и потому должна рассматриваться как более высокая ступень в любых
научных исследованиях. Он заявлял, что философия является 222всеобщей
методологией научного познания222. Он осудил Степанова за сведение
сложных и многоступенчатых проблем, таких как развитие
живых организмов, к якобы
чересчур примитивному, механистическому подходу
и обвинил в 222откате от
диалектического материализма к механистическому материализму222.
Стэн считал, что такой взгляд неприемлем для
советских исследователей еще и потому, что Энгельс раскритиковал
подобный подход к изучению жизни (14).
Деборинцы основали в это время Общество
воинствующих материалистов-диалектиков (ОВМД) и в январе 1927 года
объявили, что общество берет на себя
миссию борьбы 222против ревизионизма,
который отвергает диалектику222. В
январе 1929 года они провели 2-ю Всесоюзную конференцию их
общества, на которой противодействие взглядам
механистов достигло апогея.
Представления механистов были охарактеризованы как не-марксистские, не-социалистические,
не соответствующие правильным философским
идеям.
Способствовало обострению этих дискуссий и появление в
1925 году в СССР 222Диалектики
природы222 Энгельса. Публикации книги рассматривалась как
важное событие. Диалектики получили важное подкрепление
для безостановочных выступлений против механистов. И к
месту и не к месту они цитировали отрывки из
якобы эпохального труда Энгельса, который на деле
рассуждал о естественно-научных категориях на уровне
популяризатора. Одна из фраз Энгельса
особенно полюбилась деборинцам, и они возносили её
как молот над головами оппонентов-механистов. Она звучала так: 222Безотносительно
к той позе, какую принимают натуралисты, философия доминирует надо всем222 (15).
В газетах повторялось, что на
2-й Всесоюзной конференции Общества воинствующих материалистов-диалектиков позиции
механистов 222подверглись решительной критике222 и
что Деборин выдвинул правильную формулу: 222Механисты
ревизуют марксизм222. Хотя суть ревизии
оставалась необъясненной, сам термин 222ревизионизм222
приобрел значение политического преступления. Аксиоматичным
стало то, что взгляды ревизионистов нужно
обругивать, Сегодня такая тональность советской прессы тех лет
совершенно понятна: ведь взгляды механистов разделял Бухарин, и хотя он еще
сохранял какое-то влияние в управлении прессой, но Сталин уже владел более
мощным ресурсом, а использование ругательств (самых доходчивых слов в среде
простых людей) стало во времена Ленина и Сталина (да и по сей день) привычным
языком в России.
Глава 5. ПРЕТЕНЗИИ
СТАЛИНА НА ВЕДУЩУЮ РОЛЬ В ФИЛОСОФИИ
222Сталин и возымел желание стать выше Ленина и как
теоретик, как философ, для чего у него не было никаких данных и Нечего
скрывать: Сталин ничего в философии не понимал. Я сомневаюсь, чтобы он
когда-нибудь проштудировал по-настоящему хоть одну книгу Гегеля или Канта. Но
ему это и не нужно было, так как он мнил себя величайшим философоми Сталинский
смерч смел с лица земли целое поколение научных работников - философов,
историков, экономистов, правовиков, естественников и т.д.222.
А.М.
Деборин. Воспоминания (1).
Когда неожиданно по
окончании деборинской конференции
Центральный Комитет ВКП(б)
выпустил в начале 1929 года специальное
постановление 222О мерах по улучшению
научной работы в соответствии
с решениями 2-ой конференции марксистско-ленинских научно-исследовательских
учреждений222 (2), это
было из ряда вон выходящим событием. Казалось
бы, какое дело руководству большевистской партии и, прежде всего, Сталину
до этих узко-специальных диспутов,
не имеющих никакого отношения к практике внутрисоюзной жизни,
наполненной нешуточными событиями и в
политике, и в промышленности, и
в сельском хозяйстве в год 222великого перелома222? Но
странные вещи случались и раньше, когда, например, Ленин, не знакомый
даже поверхностно с современной ему теоретической
физикой, пронизанной заковыристыми математическими
обоснованиями, вдруг срочно напечатал под
псевдонимом Вл. Ильин наполненную необоснованно
критическими и даже задиристыми суждениями
книгу 222Материализм и
эмпириокритицизм222 (3), в которой хулил Беркли,
Юма и Маха и рассуждал о том, познаваем ли
атом. Однако в
тот момент он решил, что, пригвоздив
сердитыми окриками своих непосредственных оппонентов из клана меньшевиков
не по поводу их партийных взглядов, а относительно строения атома, 222познаваемости
электрона222, структуры материи и прочих далеких
от него вопросов, он что-то выиграет во внутриполитических распрях.
Вот и сейчас Сталину,
занятому продвижению в жизнь планов по индустриализации
и коллективизации, показалось
выигрышным внедриться в споры философов и
поднять на щит диалектиков во главе с Дебориным, чтобы
опорочить от имени большевистского ЦК
механистов-механицистов, за которых заступались Бухарин и вроде бы
даже Троцкий. Далекие от практики теоретические
диспуты вдруг приобрели первенствующее значение в
политической жизни страны, что означало одно -
Сталину не просто импонировали взгляды
Деборина и деборинцев, за
этим стояли вещи посерьезнее, и им надо было
придать силу партийного закона.
Что же скрывалось за
возникшим у Сталина личным интересом к сугубо
частной философской дискуссии? Как уже было отмечено ранее, многим
до 1929 года казалось, что у него не было никаких поползновений внедряться
в философию,
он вроде бы не выражал публично симптомов интереса к этой науке, но оказалось,
что это не так. На сей раз он
внимательно следил за дискуссией на конференции.
Скоро стало ясно, зачем он это делал. Хотя
Троцкий и многие другие лидеры партии рассматривали Сталина как человека
далекого по своему интеллектуальному уровню от
совсем не простых философских
дебатов, ему захотелось заявить о себе как об
образованном философе, отлично понимающем глубинные процессы развития этой
науки. Два главных его
намерения были такими: во-первых, он хотел объединить вокруг себя философов,
которые могли бы взвинтить кампанию с обвинениями механистов, поддержанных
Бухариным, в анти-марксистских и анти-ленинских устремлениях, а, во-вторых,
закрепить за собой лидирующую позицию главного философа-марксиста. Тем самым он
попытался позиционировать себя как закономерно вошедшего в число ведущих
специалистов науки в стране.
Выход в свет любого постановления ЦК
партии и даже менее широковещательных начальственных
указаний из ЦК приобретали
силу закона в СССР. Именно
так и было воспринято постановление ЦК о том, что отныне
именно деборинские установки на роль диамата в познании
законов живого мира правильны.
Этому постановлению предшествовало еще одно
примечательное событие. В начале и в середине 1928 года Сталин попытался
установить личные взаимоотношения с профессором
Дебориным, становящимся самым авторитетным
философом страны. Тайную пружину, толкавшую
Сталина к особым отношениям с Абрамом Моисеевичем Деборином, разгадать не
трудно. Ему было важно, чтобы именно лидер советской философии публично назвал
его главным философом страны Советов. Голос
Деборина был бы непременно услышан всеми
специалистами и
укрепил значимость имиджа Сталина в кругах
интеллектуальной элиты.
О том, как Сталин обставил
усилия по организации этого знакомства,
Деборин сам поведал перед смертью (он
скончался в 1963 году) в воспоминаниях, которые вдова
академика смогла опубликовать лишь в
феврале 2009 года. Вот как он описал события 1928
года:
222Однажды Орджоникидзе, встретив меня в Большом театре,
затащил в ложу Сталина, чтобы нас познакомить. И.В. Сталин очень дружески меня
принял и стал угощать вином и фруктами, а под конец завел разговор о моем
внепартийном состоянии, прибавив, что все члены Политбюро за мое вступление в
партию. Разумеется, я не заставил себя долго упрашивать, поблагодарил и
немедленно дал свое согласие. Через несколько дней в 222Правде222 появилась
заметка о моем вступлении в партию по специальному постановлению ЦК и без
прохождения кандидатского стажа. После этого Сталин несколько раз приглашал
меня к себе в ложу, когда он знал, что я в театре222 (4).
Мы увидим ниже, что в
эти же месяцы Сталин, в попытке подмаслиться к Деборину,
внесет его кандидатуру в список на выборы в Академию наук СССР, будет 222продавливать222
своих кандидатов в академики самым решительным образом, и в январе 1929 года
Деборин станет академиком. Вскоре
сразу несколько человек из сталинского окружения начнут открыто уговаривать
Деборина сделать заявление о лидерстве Сталина в философии.
Однако Деборин не захотел
сближаться со Сталиным. Вряд ли
профессора могло напугать
слишком тесное общение с могущественнейшим
человеком. Скорее, он
осознал, что тому важна не дружба в
общечеловеческом плане, а
специфическое действие я широковещательная
декларация, что есть мыслитель, еще
более продвинутый в понимании философских закономерностей я
товарищ Сталин.
Поняв, что желаемого толку от
Деборина не добьешся, Сталин попытался
приблизить к себе двух
наиболее известных его учеников
- Яна Стэна и
Николая Карева. Он понадеялся с
их подачи заполучить признание в
кругах философов, а для прикрытия сделал
вид, что собирается глубже разобраться в
предмете спора между диалектиками и механистами и пошел на необычный шаг: стал
приглашать Стэна в свою небольшую
квартиру в Кремле, где Ян Эрнестович приступил
фактически к чтению ему лекций по
диалектике Гегеля. Выбор Стэна для философских занятий был
обусловлен тем, что Сталину понравились и содержание, и
боевитость нападок Стэна на Скворцова-Степанова в его статье в журнале 222Большевик222. Из воспоминаний друзей Стэна известно, что
желанного признания Сталина светочем
философии не вышло. Один из друзей даже
упоминал, что Стэна доводила порой до бешенства неспособность Сталина
воспринять философские рассуждения Гегеля, и
тогда он кричал на Сталина и даже хватал его за лацканы
пиджака и тряс. Можно себе представить, какие зазубрины на самолюбии Сталина
оставляли нервные эскапады Стэна. О его
несдержанности в разговорах со Сталиным вспоминал и
Деборин:
222иЯн
Эрнестович Стэн, состоявший одно время в близких отношениях со Сталиным, к
которому был вхож в дом. Стэн работал в Коминтерне, был членом Центральной
контрольной комиссии ВКП(б). Стэн был один из самых честных людей, каких мне
приходилось встречать. Его искренность и откровенность, абсолютное неумение
кривить душою выделяли его среди товарищей. Он не способен был уступить Сталину
хотя бы формально в чем-нибудь, раз он не был согласен. Я лично был свидетелем
столкновения Стэна со Сталиным. Когда началась 222критика222 деятельности и
теоретических установок так называемого 222деборинского философского
руководства222, и Сталин, не высказавшись еще открыто, занимал двусмысленную
позицию, Стэн бросил ему в глаза обвинение в том, что он, Сталин, 222торгует
марксизмом222. Разговор происходил по телефону. Должен сознаться, что по моему
телу пробежал холод. По окончании разговора я набросился на Стэна: 222Что ты
натворил? Ты знаешь, чем рискуешь?222 Стэн только рассмеялся. Он принадлежал к
железной когорте большевиков, не зная ни сомнений, ни подхалимства. Он знал
Сталина лучше других и не доверял ему, говоря мне: 222Ты увидишь, сколько зла
он еще принесет222, присовокупляя слова 222впрочем, он окончит свои дни под
забором222. (5).
Стэн позволил себе
к тому же одну публичную выходку,
которую Сталин мог принять на свой счет. Он
опубликовал в 222Комсомольской
правде222 26 июля 1929 года статью под громким
названием 222Выше коммунистическое знамя марксизма-ленинизма222, в
которой решительно заявил, что политику партии необходимо пересмотреть в целом,
ослабить жесткую дисциплину и непомерно зарегулированные
требования к членам партии, чтобы предоставить им больше свободы к выражению
своих мнений (и это в годы развязанной Сталиным
ожесточенной битвы с троцкистско-левацким
и бухаринско-правым уклонами!), а
потом вообще написал такое, что вождь не
мог не принять на свой счет:
222После Ленина у нас не
осталось людей, совмещающих в себе в таком диалектическом единстве
теоретический и практический разум. Этот существенный пробел может заполнить
только коллективная теоретическая мысль, развивающаяся в тесной связи с
практическими задачами нашего социалистического строительства222.
Намек Стэна на
слабый теоретический базис
именно Сталина был очевиден, его слова возмутили
Сталина, и он написал
об этом Молотову[14], а также решился
публично отхлестать критика в
газетной статье (6).
Когда не только Деборин, но и Стэн не
помог его провозглашению в философских
кругах лидером, Сталин попробовал прибегнуть к помощи еще одного
видного деборинского ученика - Карева, у
которого сложилась устойчиво высокая репутаци в среде философов. С
1926 года Карев был профессором Московского государственного
университета, владел немецким и французским языками, был прекрасным оратором и
автором многих исследований. Деборин характеризовал его следующими словами: 222Николай Афанасьевич Карев - один из талантливейших
молодых советских философов. В 1930 г. вышло второе издание его книги 222За
материалистическую диалектику222и Помимо научной и литературной деятельности,
Стэн и Карев, как и другие товарищи, отдавали много времени преподавательской
работе222 (7). Однако и у
Карева Сталин не нашел понимания.
Отказ деборинцев был истолкован Сталиным
однозначно: наступило охлаждение отношений, а затем быстро
то, что и должно было произойти: отторжение и наказание.
Первоначальную функцию наказания было поручено
осуществить тому, кто всю жизнь приниженно старался быть ближе всего к вождю -
Вячеславу Михайловичу Молотову. Вот, что вспоминал Деборин в начале 1960-х
годов:
222Я был принят
в партию в июле 1928 г., а уже через год я почувствовал, что отношение ко мне
изменилось. На каком-то партийном активе В.М. Молотов позволил себе выпад по
моему адресу, сказав, что 222Деборин воображает себя Энгельсом на Советской
земле222. Я лично не присутствовал на активе, но не имел основания не поверить
товарищу, который был там. Я хорошо понимал, что Молотов сделал это по 222поручению222
Сталина, а не по своей инициативе. Так называемые 222соратники222 Сталина не
имели собственного мнения и голоса: они беспрекословно исполняли его приказы222.
(8).
Из воспоминаний Деборина можно
узнать и еще о некоторых важных деталях взаимоотношений со Сталиным.
Так, в эти дни бывший ученик Деборина, ставший заведующим могущественнейшим
Отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Алексей Иванович Стецкий[15] попросил его придти к нему. Цель вызова 222на ковер222
была объяснена предельно откровенно. Он вроде бы протягивал учителю прутик,
пытаясь помочь вытянуть его из 222зловонной трясины222, в которой тот утопал.
Нужно сделать только одно: выступить публично с заявлением, что есть лишь один
светоч в наши дни в советской философии, товарищ Сталин. Об этой беседе и о
смысле слов Стецкого Деборин признался в конце жизни и добавил, что, выслушав
слова ученика, он твердо отказался сыграть эту роль.
Но и на этом попытки уговорить Деборина публично
прославить Сталина и заявить, что он - светоч науки, дело не завершилось.
Видимо что-то из прежних бесед с Дебориным казалось Сталину всё еще
обнадеживающим. Очевидно, был Деборин при личных встречах с ним предупредителен
и в меру мягок. Ну, может быть, не нашли все эти ходоки верного тона, не так,
как надо, говорили, не на те струны нажимали. Сталин в эти дни встречался с недавними учениками Деборина
из Института красной профессуры - Марком Борисовичем Гершковичем (принявшим псевдоним
Митин), Павлом Федоровичем Юдиным и Василием Николаевичем Ральцевичем, направлял
их шаги и мог подсказать им еще одну возможность. Уж очень, видимо, ему
хотелось уломать авторитетнейшего академика Деборина. И вот что Деборин
рассказал перед смертью. Вся троица заявились к нему домой и повторили то, что
он уже не раз слышал из уст разных приближеных к Сталину:
222Мои ученики, Митин, Юдин и Ральцевич предъявили мне от
имени Сталина я имя Сталина при этом, правда, не было произнесено, но это было
очевидно и так, без слов, ультиматум: чтобы я на публичном собрании объявил
других своих учеников - талантливых философов, преданнейших членов партии,
врагами народа, троцкистами и террористами, чтобы моими руками уничтожить
огромный коллектив научных работников. Я, зная, чем рискую, отверг ультиматум,
отказался стать предателем и палачом. Не знаю, почему Сталину понадобилось мое
благословение на задуманное им злодеяние222 (9).
Так все попытки Сталина заставить
интеллектуалов объявить его выдающимся философом, провалились.
Пришлось пойти в лобовую атаку и самому заявить о своих философских
претензиях. Он выступил 27 декабря 1929 года на конференции
марксистов-аграрников с докладом 222К вопросам аграрной политики СССР222, в
котором представил себя глубоко мыслящим философом, объявил о шести главных
задачах философии и обвинил теоретиков в отставании от практики:
222инадо признать, что за нашими практическими успехами не
поспевает теоретическая мысльи Между тем необходимо, чтобы теоретическая работа
не только поспевала за практической, но и опережала ее, вооружая наших
практиков в их борьбе за победу социализмаи [Т]еория, если она является действительно теорией, дает практикам
силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в победу
нашего делаи Беда в том, что мы начинаем хромать именно в этой областии222 (10).
Затем Сталин выпустил на
арену человека из иных кругов, в прошлом, как это уже было сказано,
бандита-уголовника - Емельяна Ярославского. Троцкий называл его одним из самых
приближенных к вождю людей и характеризовал следующим образом: 222инебезызвестный
Ярославский, выполняющий обычно самые двусмысленные поручения Сталина222 (11).
Как уже упоминалось, он даже не закончил трех классов начальной школы, и этим
его образование ограничивалось. Ярославский был одиозной личностью. Из
секретарей ЦК партии он был
определен Сталиным на роль главного борца с религией и 222поповщиной222 - опущен
до поста председателя Союза воинствующих безбожников (одно название чего
стоит!). Он выполнил то, что Сталин безуспешно ждал от деборинцев: заявил 30
марта 1930 года, правда, не на ахти каком высоком митинге - на пленуме Союза
безбожников, что именно Сталин является неоспоримым лидером философской науки
(12).
Глава 6. СТАЛИН
ОРГАНИЗУЕТ ПУБЛИЧНУЮ КРИТИКУ ДЕБОРИНА И ДЕБОРИНЦЕВ
222Русская
интеллигенция всегда была рассадником вольнодумства. На протяжения
столетия, предшествовавшего революции, она упорно сопротивлялась
всякому деспотизму и, главное, - подавлению мысли. Естественно поэтому,
что на интеллигенцию репрессии обрушились с особой силой222.
Роберт Конквест. Большой террор (1).
Заявив публично, что
Сталин - неоспоримый лидер философии, Ярославский перешел к критике Деборина и
даже слегка заступился за механистов. Деборинцы не раскусили, кто истинный
заказчик его речи, словами 222богоборца222 возмутились и отправили в газету 222Безбожник222 резкое 222Письмо в редакцию222, изложив
полное несогласие с критикой непрофессионала (2). Они написали, что в
недавнем постановлении ЦК ВКП(б) взгляды механистов признаны руководством партии
неправильными, а их одобрены, постановление это никто не отменял, значит
Ярославскому 222следует отказаться от многих своих положений222.
Но Ярославский,
претендовавший на роль главного прославителя заслуг Сталина и непрерывно
общавшийся лично с ним, знал то, о чем деборинцы не смогли догадаться: прежнее
постановление Сталин издавал в расчете на то, что Деборин признает его идущим
впереди себя, а деборинцы вместо
этого уверились в собственном превосходстве. Как только он убедился, что
деборинцы не собираются называть его лидером советских философов, постановление
ЦК ВКП(б) потеряло для него силу. Деборина теперь надо было свергать с
пьедестала, и Ярославскому была поручена именно эта роль. Через пару месяцев 222богоборец222
снова вышел на трибуну, и гораздо более решительно высказался публично об
ошибках деборинцев (3)[16].
Этого Деборин снести не
смог. Через месяц, 20 апреля 1930 года он ответил Ярославскому на объединенном
заседании Института философии Коммунистической академии и Общества воинствующих
материалистов-диалектиков. Он категорически отверг нападки на себя. Через
несколько дней дискуссию в стенах Института философии продолжили, и теперь
Ярославскому возразили те, кто работали с Дебориным бок о бок и активно
участвовали под его знаменами в прежних баталиях.
Нападки на Ярославского
не могли прийтись по вкусу Сталину. Он ведь всерьез вознамерился заполучить
признание как лидер философии, а эти люди не только ему не помогали, а мешали
воплотить в жизнь намеченный план. Поэтому нужно было искать новых участников
спектакля, разыгрываемого под руководством режиссера Сталина.
Поиски эти увенчались,
как уже было сказано, успехом. Митин, Юдин и Ральцевич с энергией принялись за пропаганду
величия Сталина как философа и стали обвинять своего институтского учителя
Деборина в политических ошибках. Не
были они среди самых успешных в учебе, но были крикливыми, а главное достаточно
грязными по своим поступкам.
О том, как подло вели
себя в то время новые клевреты Сталина, поведал, спустя 30 лет после
описываемых мной событий, в письме Н.С. Хрущеву Павел Иванович Шабалкин. Он и большая группа
философов были оклеветаны Митином, Юдиным и еще несколькими подобными им типами
(Ральцевича Шабалкин не упоминал, потому что усилиями Митина в середине 1930-х
годов этого человека посадили и уничтожили, а в 1937 году Митин в журнале 222Большевик222 /5/ назвал Ральцевича 222двурушником,
врагом народа, умело и тонко скрывавшим свою вредительскую сущность222).
Используя установленную Сталиным в стране практику борьбы с инакомыслием,
Митин, Юдин и иже с ними стали фальсифицировать обвинения в преступлениях
против партии большевиков, совершенных всеми им неугодными и слать доносы в
партийные органы. На основании доносов многих арестовали и осудили. Выжив в
сталинских лагерях, Шабалкин вышел на свободу и рассказал о преступных деяниях
сталинских выкормышей. Вот что он сообщал руководителю ЦК партии в 1961 году:
222Дорогой Никита Сергеевич!
В апреле 1936 года, на 32 году жизни, я был арестован органами НКВД и
безвинно отбыл в тюрьмах, лагерях и ссылке 20 лет и 8 месяцев. После полной
реабилитации как по партийной, так и по гражданской линиям, в феврале 1957 года
я возвратился к месту постоянного жительства больным, искалеченным человеком,
инвалидом 2-ой группы.
Конкретными и прямыми виновниками всех моих злоключений являются нынешние
академики: Митин М.Б. и Юдин П.Ф., профессоры Константинов Ф.В. и Берестнев В.
Я обвиняю всех этих лиц в клевете, которая послужила поводом для ареста
меня органами НКВД и легла в основу всех чудовищных обвиненийи
В 1929-1932 годах я учился в Институте Красной Профессуры вместе с Юдиным и
Константиновым в одной группе, можно сказать, на одной учебной скамье. Во время
учения, особенно в период известной философской дискуссии (1930-1931), мне
пришлось резко критиковать недостатки в работе бюро первичной партийной
организации Института, секретарем которого был Юдин, а членами Митин и
Константинови Почувствовав, что партийная организация Института выразит им
недоверие и изберет в партийное бюро других людей (что и имело место), Митин и
Юдин прибегли к помощи Кагановича. Последний дал указание Фрунзенскому райкому
партии вмешаться в дела партийной организации и оказать помощь Митину и Юдину. Воспользовавшись этим, Юдин и др. объявили всех,
кто их критиковал, 222шабалкинской группой222, стали таскать этих людей по
парткомиссиям, прорабатывать и т.п.
По
окончании ИКП философии ЦК партии направил меня на Дальний Восток, где я
трудился на партийной работе с 1932 до 1936 года (до ареста)и
В
напряженной практической работе на Дальнем Востоке, которая захватила меня
всего без остатка, я забыл думать о Митине, Юдине и Константинове. Однако они
меня не забыли и вспомнили через четыре года после окончания ИКП. Пользуясь
своим, по сути дела, монопольным положением в редколлегии, эти лица превратили
журнал 222Под знаменем марксизма222 в поставщика инсинуаций и клеветы против
неугодных им людей.
В
начале 1936 года в указанном журнале появились погромные статьи, в которых
многим коммунистам 222направо и налево222 приклеивались ярлыки троцкистов,
полутроцкистов, четверть троцкистов, правых оппортунистов и просто
неблагонадежных людей.
Вскоре
после этого начались аресты. Почти все коммунисты, перечисленные в статьях,
были арестованы. В частности, был арестован и я, как глава никогда не
существовавшей группы 222шабалкинцев222. Были арестованы профессора Дмитриев,
Фурщик, Колоколкин, молодые философы-коммунисты, только что окончившие ИКП
философии: Адамян, Лепешев, Токарев, Леонов, Тащилин, Базилевский, Евстафьев,
Новик, Пичугин и многие другие222 (6)[17].
Такими были люди, которых Сталин заприметил и приблизил к
себе. Они были способны на подлость, предательство и обман.
Прдолжая восхваления Сталина, эти
горе-философы сначала напечатали статью 222О задачах борьбы на два фронта222 (воинственный язык,
введенный в обиход Сталиным, начал использоваться все шире) в журнале Ярославского 222Антирелигиозник222. В ней они возмущенно
сообщили, что 222механисты вновь поднимают головуи, а деборинцы забыли
актуальные вопросы социалистического строительства, к тому же и из их поля
зрения выпала задача разоблачения методологии троцкизма222 (7). Гораздо более
зловещей по своим последствиям была статья М. Митина, В. Ральцевича и П. Юдина,
появившася в 222Правде222 7 июня 1930 г. (8). Авторы заявили, что они проводят большевистскую
политическую линию в философии и протянули ниточку от разговоров о философии к внутриполитической
борьбе Сталина с Бухариным. По их словам, позиция механистов (поддерживаемых,
как мы знаем, Бухариным) я это 222теоретический базис 222Правого уклона в
партии222222. А затем они вновь обвинили деборинцев 222в отходе их взглядов от
практических насущных задач социалистического строительства222. Три автора
объяснили, что свое отрицательное суждение об обеих группах философов (включая
своего недавнего учителя) продиктовано инструкцией 222товарища Сталина, который
сформулировал в наиболее теоретически ясной форме тезис о борьбе на два фронта
и кто дал [им] пример глубокого
понимания марксистско-ленинской философии222. Они призывали к 222решительному
внесению политических категорий в философские обсуждения222. Злобно отозвались
они и о двух других выдающихся философах - историке философии и теоретике
эстетики В.Ф. Асмусе и философе-идеалисте А.Ф. Лосеве.
О том, какое значение Сталин придал выступлению
неоперившихся птенцов-философов, еще ничем себя в теории или практике не
проявивших, говорил факт важнейший: под их статьей была помещена короткая
декларация от имени редакции 222Правды222
(не забудем, самого могущественного и непосредственного рупора ЦК партии): 222Редакция
солидаризуется с основными положениями настоящей статьи222.
За несколько дней до публикации 222Статьи трех222 Сталин
предпринял и организационные меры: ЦК ВКП(б) вдруг постановил выделить философское
и естественное отделения ИКП в самостоятельный Институт Красной профессуры
философии и естествознания (ИКПФиЕ), а кроме того распоряжением, поступившем из
аппарата ЦК партии, дирекция этого Института была лишена права контролировать
дела в своем заведении. ЦК не просто реорганизовал институт, но и лишил
директора и его заместителей права принимать директивные решения,
контролировать набор слушателей, составлять учебные программы, осуществлять
подбор руководителей и преподавателей. Все эти функции из ведения дирекции были
изъяты и переданы партбюро института. Иными словами, командовать поручили
Митину, Юдину и Константинову. Сталинское наказание лидировавшим в институте
Деборину и его сторонникам начало превращаться в освященное партией большевиков
действие.
Как следствие этого решения, произошло еще одно событие.
Через три дня после появления в 222Правде222
статьи Митина, Ральцевича и Юдина бюро партячейки ИКПФиЕ провело заседание,
посвященное 222Статье трех222, и приняло резолюцию о полной поддержке осуждения
Деборина. Эту резолюцию центральные газеты немедленно растиражировали (можно
хорошо себе представить того, кто из Кремля дал распоряжение об этом). Особый
цинизм заключался в том, что в бюро
партячейки состояли членами те же самые Митин, Юдин и Ральцевич плюс
Константинов и перебравшийся в СССР из Чехословакии Эрнст Кольман[18]. То есть они сами себя одобрили.
Надо отдать должное мужеству Деборину, ведь он не мог не
догадываться о том, чья рука дергает за ниточки, выводя на подмостки
марионеток, выпрыгивающих то в 222Правде222,
то на заседании партбюро в институте, где он всё еще заведывал кафедрой, то в 222Антирелигиознике222.
Деборин с учениками и сторонниками набрались мужества и ответили
печатно 222троице222 в журнале 222Под
знаменем марксизма222 через месяц (10). Все выпады в адрес 222диалектиков222 были детально рассмотрены и
аргументированно отвергнуты. Научную репутацию авторов 222Статьи трех222
(только входящих в научную среду) и деборинцев даже и сравнивать было нельзя.
Соавторами Деборина выступили академик АН СССР И. Луппол, член-корреспондент Б.
Гессен, выдающиеся биологи С. Левит, М. Левин и И. Агол, известные гуманитарии Ф.
Тележников и И.Подволоцкий и философы-профессора, о которых было сказано выше,
Я. Стэн и Н. Карев.
Но партийное руководство
страны уже явственно выводило вопрос о лидерстве в философии из кулуарных
внутринаучных обсуждений на самый высокий публичный уровень. Двадцать шестого
июня открылся 16-й съезд партии, и еще один приближенный к вождю я Лазарь
Моисеевич Каганович на 4-ый день съезда, вслед за Сталиным, выступил с одним из
главных докладов: он представил 222Организационный отчет Центрального Комитета
ВКП(б)222 (11). Вообще говоря, и выбор этого человека Сталиным в качестве
основного представителя Политбюро (были ведь в составе его люди и
поавторитетнее, включая того же Бухарина) был ничем иным как пощечиной этим 222уникумам222.
Они-то хорошо знали и деловые, и прочие способности Лазаря Моисеевича. В
опубликованных им в 1990-е годы воспоминаниях сам Каганович поведал, что он,
подобно Ярославскому, и трех классов церковно-приходской школы не осилил (12).
Но он сумел прочитать подготовленный для него огромный доклад с восторженным
прославлением индустриализация и коллективизация, 222обеспечения боеспособности
партии222, невиданного роста численности членов партии (до 1 млн. 852 тыс 90
членов на 1 апреля 1930 года, из них 68,2% рабочих, причем, как сказал
Каганович, 222данные парторганизаций Красной армии не учтены222 /13/). Конечно,
роль Сталина была выставлена в лучшем виде. А вот философы были раскритикованы
за то, что они не идут в едином строю с большевиками, а один из них - Лосев был
даже представлен врагом. Напомним, что именно А.Ф. Лосева в газете 222Правда222 разругали месяцем раньше
Митин, Ральцевич и Юдин, и теперь с их подачи и с предоставленными цитатами из
Лосева выступил секретарь ЦК партии Каганович.
Съезд завершился 13
июля, и сразу же главные пропагандистские силы, подвластные Сталину, были
брошены на борьбу с деборинцами. Подавление Деборина превратилось в главную
задачу пропагандистов партии. Восстановить события той поры помогает
замечательное исследование И. Яхота, проследившего, буквально по дням, за
разворачиванием дискуссий (14).
Итак, в журнале 222Большевик222 появилась статья В.
Ральцевича, в которой он вопрошал, как можно было авторам 222Статьи десяти222
ослушаться газеты 222Правда222 и
вздумать полемизировать с ней, ведь 222естественно было б ожидать соответственного
реагирования на указания центрального органа партии222 (15). И хотя в
деборинском 222Под знаменем марксизма222
Ральцевичу ответил один из деборинцев (16), с первых чисел августа 222Правда222 начала систематическую
публикацию статей, 222разделывающих под орех222 ставших неугодными Сталину
философов (статьи вышли 2, 8, 17 и 24 августа). В одной из них Митин (17) в
открытую обвинил учителя (а также его самых талантливых учеников) в
профессиональной слабости, и политической близорукости: 222Приверженность к
логическому в противовес историческому, приверженность к абстрактному в
противовес конкретному, разрыв между теоретизированием над диалектикой и ее
применением, разрыв между философией и политикой я ведь эти черты в той или
иной степени присущи т. Деборину и его ближайшим ученикам222.
Стало очевидным, что, не признав Сталина выдающимся
философом, деборинцы в его глазах совершили тяжкий проступок. А Митин и Юдин
старательно воплощали в жизнь указания по искоренению 222деборинщины222. Об их
выступлениях сразу же оповещалась вся страна, будто не стояло перед страной и
партией в 1930-м году более масштабных задач. Затем 14 октября 1930 года Митин
выступил с докладом 222О положении на философском фронте222 на бюро партийной
ячейки Института Красной профессуры философии и естествознания. Члены бюро (те
же Юдин, Ральцевич, Кольман, Константинов) выступали несколько дней подряд, причем
в отсутствие Деборина и его сторонников, и клеймили их за политические ошибки.
Докладу и его обсуждению была устроена максимально возможная реклама: во все
парторганизации страны были разосланы сводки о ходе выступлений в ИКПФиЕ. В
грозной резолюции партячейки института деборинцев квалифицировали как
зазнавшихся нечестных людей, которые будто бы намеренно игнорируют критику 222партийцев
и, монопольно используя страницы журнала 222Под
знаменем марксизма222, всей силой своего авторитета обрушиваются на всякого
товарища, осмеливающегося на страницах партийной печати поднять голос в защиту
самокритики в области философии222 (18). Резолюцию опубликовали в журналах 222Большевик222 и 222Революция и культура222. Редакция 222Большевика222 даже особо отметила, что основные положения резолюции
правильны, а деятельность деборинской группы правдиво расценена как
формалистический уклон. В общем, из, казалось бы, локального эпизода
внутридисциплинарных разборок вопрос с осуждением Деборина был превращен в
экстраординарное национальное событие, что не могло бы случиться, не будь
заинтересован в этом вопросе сам Иосиф Виссарионович.
Чтобы не прекращать нападок на Деборина и его группу, через
два дня после заседания партбюро ИКПФиЕ в Комммунистической Академии провели
еще более масштабное мероприятие. 17 октября началось заседание Президиума этой
академии, посвященное обсуждению асё того же 222неблагополучия на философском
фронте222. Заседание проходило четыре дня. Показателем того, как было решено
проводить обсуждение, стало то, что доклад по этому вопросу делал не
руководитель философского направления в академии А.М. Деборин, а В.П. Милютин[19], который в тот момент занимал пост заместителя директора
Комакадемии. Казалось бы, ну как экономист может придраться по поводу непростых
философских вопросов к самому образованному и знающему философу академику
Деборину? Но академику было разрешено выступить лишь вторым, произнести только
содоклад (чем его позиция была сразу же принижена). Но он решил обороняться и
по пунктам опровергать положения, высказанные Милютиным. Между ними даже
завязалась неприятная по форме перепалка, во время которой Милютин сердито
перебивал Деборина и не давал ему говорить. Тем не менее сдаваться Деборин не
собирался:
222Вот т.
Милютин сегодня говорил: формализм, формализм, формализм333 Но, простите меня,
т. Милютин, ваше понимание формализма есть отрицание всякой теоретической
мысли, всякого теоретического анализаи Знайте, если мы пойдем по этому пути,
нам грозит в высшей степени серьезная опасность. Нам грозит опасность действительного
поворота от марксистско-ленинской теории. И вот критика, которая сводится к
вылавливанию отдельных словечек, отдельных мест совершенно без всякого смысла,
без связи со всей концепцией автора, вот это жонглирование отдельными
словечками, отдельными цитатами и т.д., - это, извините меня, пожалуйста, не
есть критика по существу, которая нам поможет в работе222 (19).
Милютин с места перебил Деборина и выкрикнул: 222Так все
оппортунисты говорят222 (20). Деборин возразил: 222имы не против критики, но мы
признаем серьезную критику, которая подвигала бы нас вперед, а не отбрасывала
бы назад, а уровень нынешней критики, нынешних выступлений я это уровень,
который снизился по сравнению с тем, что происходило у нас года два-три назад222
(21). А затем он сказал пророческие слова: 222Теперь нельзя будет написать ни
одной теоретической статьи, я все это будет называться формализмом. Это
страшная опасность, с которой нужно бороться222 (22).
Однако
Милютина видимо проинструктировали сверху, как он обязан вести собрание - он
громогласно обвинил Деборина в том, что тот всегда преувеличивал роль Плеханова
и специально недооценивал роль Ленина в философских вопросах. Завершил Милютин
свой разнос повтором митинских нападок на Деборина и заявил, что против
Деборина сегодня негодует вся партийная печать.
Дабы придать значимости этому собранию, на него были
приглашены (фактически приказным порядком) представители большинства парткомов
Москвы, а также 222варяги со стороны222 -
опять тот же 222глубокий знаток философии222 Ем. Ярославский и партиец с
Украины - Скрыпник. Собрание было превращено в эпохальное общесоюзное
мероприятие.
На
второй день дискуссии в Комакадемии её характер предопределило важное событие,
опять показывающее, что действиями нападавших на Деборина и деборинцев
руководили из ЦК партии. В тот день, 18 октября, когда выяснение ситуации в
философской науке должно было только развертываться (ведь предстояло еще три
дня обсуждений), в 222Правда222 появилась
статья П. Юдина 222Некоторые итоги философской дискуссии222, недвусмысленно
диктовавшая партийцам, какими должны быть их будущие выступления. Было заявлено,
что 222Деборин показал, что философское руководство не понимает ни существа, ни
необходимости поворота222 (23). Появление таких слов в 222Правде222 безусловно означало, что
руководство партии (то есть Сталин) решило устранить Деборина с позиций
руководителя философии в СССР и подавить приказным порядком его группу.
Тональность статьи в 222Правде222
была зловещей. Поэтому, когда первым в этот день к микрофону вышел Мрак Борисыч Митин (которого, уже так
называли в кулуарах) и в развязном тоне стал обвинять Деборина и деборинцев,
что они просто-напросто третируют выводы партийной печати и что им якобы
необходимо срочно 222прислушаться к сигналу, который дает партийная печатьи
надо тщательно просмотреть и проверить свои доспехи и т. д.222 (24), это был
решительный приговор, а не обсуждение.
Дальнейшее сопротивление Деборина сломило выступление Е.
Ярославского, которого кто-то снабдил выдержкой из статьи Деборина 222Философия
Маха и русская революция222, напечатанной двумя с лишним десятилетиями раньше
(в 1908 году) в органе меньшевиков 222Голос
социал-демократа222. В ней Деборин написал, что ленинский стиль пронизан 222романтическим
революционным и мелкобуржуазным радикализмом222 и что 222печать субъективизма и
222волюнтаризма222 лежит на всей тактике так называемого большевизма222. Это
был страшный удар, удар ниже пояса. С тех лет, когда Деборин так высказывался о
Ленине, он сотни раз показывал, что ушел от своих молодых взглядов и стал
честным сторонником большевизма. Однако Ярославскому нужно было представить
оппонента лишь перекрасившимся врагом, анти-ленинцем. А сейчас, после смерти
Ленина, особенно в условиях, когда Сталин строил из себя самого верного ленинца
и не переставал твердить, что он я защитник всего Ленина от всяческих врагов, взгляды
анти-ленинцев рассматривались как наиболее враждебные сталинским взгляды.
Поэтому утверждение, что в сонме врагов окопался перекрасившийся враг -
Деборин, было на руку Сталину.
Далее Ярославский обвинил Деборина в том, что тот не может
найти общего языка с 222молодыми товарищами по философским поискам222, назвав
поименно этих 222молодых товарищей222 - Митина, Юдина и Ральцевича и добавив,
что 222такое ревнивое отношение к новым растущим силам опасно, прямо гибельно,
нельзя так воспитывать новые кадры222 (25). В стенограмме, после этих слов стояла ремарка 222Аплодисменты222
(26). Из слов Ярославского становилось очевидным, что Деборин
не только враг по принципиальным партийным позициям, но что и как научный лидер
он потерпел фиаско и должен быть отстранен от руководства институтами,
кафедрами, академиями и журналами.
За Ярославским на трибуну вышел специально приехавший на
заседание президиума Комакадемии нарком просвещения Украины и член ЦК ВКП(б)
Микола Олексiйович Скрипник (чаще его фамилию писали как Скрыпник) и стал
вспоминать, как, будучи в ссылке, слышал, что Деборин выступил против
большевиков. Скрыпник был ярчайшим представителем украинских революционеров,
одним из создателей партии большевиков Украины, поработал председателем
правительства Украины, побывал на постах украинских наркомов юстиции,
рабоче-крестьянской инспекции, внутренних дел, был фактическим автором
украинской конституции и реформы орфографии украинского языка, 222направлял процесс
создания базовых документов функционирования тогдашнего украинского общества я гражданского,
уголовного, земельного, семейного кодексов и т. п.222, как сейчас
сказано в Википедии. На 16-м съезде ВКП(б) он единственный выступал дважды. Он
пользовался уважением за высокую образованность и постоянное желание сдружить
народы Украины и России, хотя постоянно боролся за украинизацию руководства республики. В тот момент Сталин
старался приблизить его к себе, что и объясняет, каким образом он появился на
этих заседаниях. Скрыпник присоединился к оценкам ошибок Деборина, высказанных
Ярославским (судьба самого Скрыпника была печальной: через три года сталинские
подпевалы на Украине затравили его, и он застрелился в 1933 году в своем
кабинете).
Конечно, ссылки на статью 1908 года не имели никакого
отношения к сути дискуссии, шедшей в 1930 году. Поэтому упоминание о ней не
могло ни укрепить позиции сторонников механизма или 222диалектики222, ни
ослабить их. Но это был испытанный метод для деморализации оппонента,
запугивания его тем, что он якобы двуличен, что он накидывает на себя маску
марксиста-ленинца, будучи по своей сути идейным врагом. Именно этого добились
Митин, Ярославский и Скрыпник. Первые же слова заключительного выступления
Деборина были словами нешуточно напуганного человека:
222и я должен
здесь со всей силой подчеркнуть, что я целиком согласен с самым резким
осуждением, с самой резкой квалификацией, какую только большевик-ленинец может
дать этой [моей] статье; никаких на
этот счет расхождений у меня с т. Ярославским или т. Скрыпником нет. К этому я
прибавлю, что я отношусь не только к этой статье, но и ко всему своему
меньшевистскому прошлому с той же оценкой и с тем же осуждением, с каким т.
Ярославский и т. Скрыпник отнеслись к этой статье222 (27).
Если
два дня назад его содоклад был полон боевого духа и показывал несгибаемую волю
в борьбе с митиными, то теперь выступал уже будто бы надломленный человек. Он
осудил содержание своего содоклада и сказал:
222Переходя к ошибкам так называемого 222философского руководства222, я
должен начать прежде всего со своего содоклада. Мой содоклад я считаю ошибкой333
Суть дела заключается в том, насколько наша философская линия в прошлом была
связана с актуальными задачами, с актуальными вопросами, которые выдвигаются
партией, и каково было наше участие в боевой защите генеральной линии партии222
(28).
Отказался
Деборин и от прежнего утверждения, что философские вопросы имеют академическое
значение и не могут зависеть от прихотей внутрипартийной борьбы. Если раньше
он, Стэн и другие его сторонники заявляли, что смешение философии и политики
ненаучно, то в заключительном слове он уже заявил, что партийность в науке философии важна, что
она позволяет сделать правильные практические выводы в теории, что философы
обязаны обращаться к актуальным задачам социалистического строительства, а, с
другой стороны, 222к тем задачам и к той борьбе, которую ведет партия
повседневно222. (29).
Пришлось ему сказать и о 222Письме десяти222. Можно себе
представить, каких мук стоило Деборину признание в том, что 222философское
руководство222 (то есть он сам) сделало грубейшую политическую ошибку,
напечатав это письмо. Согласившись с тем, что философская дискуссия связана с 222современным
моментом чрезвычайно обостренной классовой борьбы222, Деборин даже добавил, что
его ближайшие соратники Стэн и Карев в прошлом допустили ошибки 222левого222
порядка и потребовал от них, чтобы, порвав с 222левизной222, сейчас они 222со
всей резкостью и большевистской прямотой отмежевались от 222право-левого222
блока222 (30).
Возможно, Деборин надеялся, что, публично признав ошибки,
он спасет своих соратников и сохранит позицию руководителя философского
направления в Академии. Но ему показали, что он больше не рассматривается
лидером в Комакадемии, где он еще недавно играл партию первой скрипки: текст
проекта резолюции четырехдневной конференции Комакадемии на последнем заседании
20 октября было поручено подготовить тем, кто в академии еще не состоял -
Митину со-товарищи (что могло означать только, что такой приказ пришел сверху).
Когда в конце ноября проект резолюции был подготовлен,
стало ясно, как митинцы расстарались. В нем уважительный академический тон
отсутствовал напрочь. Те, кто противились митинским (на деле сталинским) утверждениям,
были названы 222ренегатами из правого крыла партии222 и битым слогом
утверждалось, что 222Руководящая группа правления ОВМД (Общества воинствующих материалистов-диалектиков) не только не
возглавила самокритику на философском фронте, но, наоборот, упорно
сопротивлялась развертыванию самокритики, не сумела поставить на правлении ОВМД
и перед местными организациями всей суммы вопросов, поднятых во время
дискуссии, всячески затушевывая и замазывая остроту политических и
теоретических разногласий222 (31). Всё в этой резолюции полностью
соответствовало духу и стилю Сталина, включая ссылки на 222ренегатов222 из 222Правого
крыла222 партии.
23 ноября этот проект резолюции обсудили на заседании
правления ОВМД. Деборин вместе с некоторыми своими сторонниками проголосовал за
основные положения резолюции. Митину, Юдину и еще нескольким из их сторонников
удалось даже большинством голосов включить в резолюцию общества пункт, что 222ОВМД
не может допустить пребывания в его рядах людей, причастных к двурушнической,
предательской борьбе 222право-левого222 блока против генеральной линии партии и
ее ЦК222 и что ОВМД 222немедленно исключает из своих рядов222 В. Резника,
Зонина, Я. Стэна и Н. Карева. Однако Деборина оставили в правлении ОВМД и
включили в комиссию, которой было поручено выработать обращение к членам
Ассоциации ОВМД. В комиссию, кроме Деборина, вошли Митин, Тащилин, Юдин,
Разумовский (32). Руководство ОВМД перешло целиком к группе Митина - Юдина.
Несомненно, Деборин в эти дни мучительно обдумывал свою
судьбу и действия. Почти два года он стойко противостоял множеству нападок и не
мог не понимать, что все эти напасти происходят из-за одной тривиальной
причины, из-за того, что он отказался публично прославить Сталина.Но он не мог
не осознавать, что выступи он с таким заявлением, он пошел бы против научной
истины. Переход в разряд обманщика претил ему, но вот под давлением доноса
Ярославского, фактически никакого отношения к делу не имеющего, он вынужден был
от многих своих позиций отказаться. Конечно, и в своем раскаянии он не прибег к
наверняка спасительным фразам и не произнес чего-то вроде, что только благодаря
мудрым и идущим впереди всей философской зауми сталинским выводам он прозрел и
увидел глубину своего падения и как ученого, и как воспитателя молодежи, и как
руководителя коллектива ученых. Деборинское признание ошибок было далеко не
таким, какого мог ждать Сталин.
А через несколько дней произошло событие, которое резко
отличалось от того, что стало привычным в советской стране в те времена.
Деборин решил отказаться полностью от признания собственных ошибок. Он пересилил
страх и нашел в себе силы публично защитить свои убеждения, честь и
достоинство, а также встать на защиту своих верных учеников. Когда комиссия
президиума Комакадемии собралась, чтобы окончательно принять резолюцию по
докладу Милютина, Деборин вышел и зачитал письменное заявление, в котором
напрочь отказался признать за собой теоретические ошибки. Так мог поступить
только честный и исключительно (можно сказать - запредельно) смелый человек. Его
отказ означал, что Сталину не удалось его сломать и что придется искать иные
методы воздействия на непокорного 222главу философской армии222. Возможно,
непоколебимостью собственной позиции Деборин не только ответил Сталину прямо и
недвусмысленно. Своей твердокаменностью он мог спасти себе жизнь.
Мы увидим ниже, что Сталин решил поломать ситуацию иным
путем я чисто приказным я использовав для этого новых марионеток из партячейки
ИКП и послушный Центральный Комитет партии.
Глава 7. СТАЛИНСКИЕ
НАКАЗЫ РАЗРУШИТЕЛЯМ НАУКИ
222Россия казней, пыток, сыска, тюрем,
Страна, где
рубят мысль умов с плеча222.
Константин Бальмонт. Имени Герцена.
1920 (1).
В жизни многих людей бывают минуты, когда им приходится
решать нелегкие моральные проблемы, высказывать нелицеприятные суждения о
ком-то из близких или даже о начальственных фигурах. Многие стараются обойти
острые углы, уйти в тень, заболеть или прикинуться глухими и плохо видящими. Но
в среде ученых требования к рецензентам, к тем, кто дает отзывы или
рекомендации, жестче и опреденнее. Увиливание и нечестность видны сразу,
репутацию можно потерять в одночасье, а восстановить её на прежнем уровне уже
не удается никому. Шлейф непорядочности тянется за человеком 222научно
несоостоятельным222 годами, порой всю жизнь. Поэтому можно понять Деборина,
Стэна, Карева и десятки их сподвижников, не согласившихся с нападками
Ярославского по поводу непризнания ими высокого научного уровня работ И. В.
Сталина и даже более - не признавших за Сталиным вовсе никаких
научно-философских достижений.
Время показало, что подхалимские по смыслу декларации
Митина, Ральцевича, Юдина, Ярославского и примкнувших к ним 222прославителей222
Сталина вызвали шок среди грамотных ученых в те годы и навсегда поставили крест
на репутации внешне преуспевших 222прославителей222. Но им видимо не было дела
до будущих разоблачений, голос подхалимов звучал всё чаще и громче.
После того, как на дебатах в Коммунистияеской академии
Деборина устранили из числа её руководителей, к тому же сильно раскритиковали,
вспомнив старые партийные грехи, его карьера была фактически сломана. Сталин
мог чувствовать себя победителем. Появившиеся в то время в 222Правде222 и в других печатных изданиях
восторженные отзывы о громадном вкладе Сталина в философию свидетельствовали,
что план по внедрению в число виднейших мыслителей также реализовался на
практике. Он мог, наконец, радоваться тому, что в конце октября 1930 года Стэн,
Карев и еще несколько учеников Деборина, пошедших вслед за своим учителем, были
исключены из членства в Комакадемии (они не только перестали считаться
академиками, но и рядовыми сотрудниками-исследователями).
Но не таким был товарищ Сталин, чтобы довольствоваться этой
радостью. Ему нужно было стереть с лица земли всех этих недругов, арестовать и
расстрелять, причем сделать это прилюдно. Чтобы все видели, как он
расправляется с отступниками от 222линии Сталина и партии222, которых он теперь
квалифицирует как врагов государства. Наказание в виде исключенияя из числа
академиков в его понимании было лишь первым, начальным шагом к их аресту и
смерти.
Поэтому Сталин решил не останавливаться, а лично
вмешаться в развитие событий, чтобы скорее устранить Деборина вообще от руководства
философией, а деборинских выкормышей и дружков осудить 222самым справедливым222
советским судом, казнить, а одновременно найти подмогу Емельяну Ярославскому,
долдонившему о том, что только Сталин представляет собой главного философа
страны. Для этого он решил привлечь тех, кто уже показал ему свою преданность.
Он встретился 9 декабря 1930 года с членами партбюро
Института красных профессоров философии и естествознания, то есть с теми
же Митиным, Юдиным и их коллегами,
в числе которых был Эрнст Кольман, продвинутый на высокие посты помощника
заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), члена дирекции Института
Маркса-Энгельса-Ленина, а с 1932 года директора Института красной профессуры.
Предварительно Сталин затребовал от митинцев подготовить
в письменном виде их предложения о том, как они представляют себе борьбу с
Дебориным, и этот документ был ему доставлен. Ознакомившись с ним, Сталин
пришел на встречу с авторами и дал всеобъемлющие оценки целям, будущей тактике
и грядущим результатам новой политики в науке.
Само содержание беседы долгое время держалось в
строжайшем секрете. Лишь в 1956 году (на третий год после смерти Сталина) Митин
решился предать огласке некоторые из записей, сделанных им в ходе беседы с
вождем, а длинные, почти стенографические записи оставались за семью печатями в
Архиве Октябрьской революции в личном архиве Сталина, потом были переданы
сначала в Архив Президента Российской Федерации, а затем в Российский
государственный архив социально-политической истории, и, наконец, в 2002 году
опубликованы (2). Их содержание позволяет понять, почему их так долго держали
под замком (можно даже удивляться тому, почему вообще Сталин не уничтожил эти
записи целиком). Уж чересчур ясно они показывают чисто криминальный характер
его рассуждений, его манеру, не стесняясь, говорить именно таким языком с
близкими по духу сподвижниками.
Должен откровенно признаться, что ничего похожего в тональности или стилистике в
опубликованных при сталинской жизни его сочинениях не было. В 1960-е годы я
почти два месяца болел тяжелым воспалением легких и, оказавшись на постельном
режиме, как-то взял дома с полки первый том 35-томного собрания сочинений
Ленина, оставшегося мне от отца. С немалым трудом, спотыкаясь на дурном стиле,
корявых выражениях и порой нескрываемом раздражении автора, я одолел его. На
втором томе я уже приспособился к ленинскому языку и его постоянных уходах от
обсуждаемых тем, к третьему тому я втянулся в чтение и затем не мог оторваться,
так было интересно следить за развитием мыслей этого нетерпимого ко всему, что
противоречило его 222предначертаниям222, человека. Том за томом я прочел всё
собрание сочинений.
Потом я приступил к тринадцатитомнику Сталина и
неожиданно для себя убедился, что то ли он сам, то ли работавшие над его
трудами составители и редакторы подчистили тексты, придали им изящество,
легкость, логичность и строгую последовательность. Я поймал себя на мысли, что
Сталин и слогом владел лучше Ленина, и думал интереснее, и умел себя подать в
лучшем виде при многочисленных встречах с западными литераторами и
журналистами.
И вдруг из записей Митина выглянуло иное лицо товарища
Сталина я настоящего главаря преступной шайки, пахана, который и говорит языком
уголовника, и думает именно как пахан. Конечно, он беседовал с такими же
склонными к уголовщине людьми, которые отлично понимали его, а он, видя это,
отвечал раскрепощенно, не тушуясь и не прикрывая нейтральными фразами злобу и
раздражение. Своих собеседников он не стеснялся. Секретарь Краснопресненского
райкома партии М.Н. Рютин, ставший одним из самых решительных критиков Сталина
и потому безжалостно истребленный им, так охарактеризовал собеседников Сталина:
222В настоящее время (Рютин писал это в начале 1930-х годов) на
теоретическом фронте подвизается всё, что есть в партии самого недобросовестного,
бесчестного. Здесь работает настоящая шайка карьеристов и блюдолизов (Митин,
Юдин, Ральцевич, Кольман и пр.), которые в теоретическом услужении Сталину
показали себя подлинными проститутками222 222This is a real gang of arrivistes and sycophants (Mitin, Yudin, Ralуtsevich, Kolman) who in theoretical servility to Stalin show themselves as genuine prostitutes222 (3). Позже он добавил: 222Митины,
Ральцевичи, Юдины, Кольманы и Ко [это люди], занимающиеся проституированием ленинизма на
теоретическом фронте222.
Сталин начал беседу с оценки подготовленных Митиным и его
дружками предложений, сказав
следующее: 222Все, что тут у вас написано, правильно,
только не все сказано. В критической части можно гораздо больше сказать. Оценка
тут у вас дана правильная, только мягкая, недостаточная222. Он призвал
перейти к наступательно-агрессивному тону. Наиболее часто в напутствиях
митинцам Сталин использовал слово 222бить222. Не убеждать, не критиковать, не
аргументировать свои доводы, а бить оппонентов: 222Если у вас силы имеются -
бить надо222, такими были его начальные наказы.
Записывая поручения и
объяснения Сталина, Митин отметил, какие методы тот приказывает использовать в
теоретической борьбе с политическими оппонентами (никакого даже отдаленного
сходства с методами академической полемики в предлагаемых приемах не было):
222Сталин задает вопрос - 222есть ли у вас силы,
справитесь ли?222 и в связи с этим отмечает: 222Если у вас силы имеются - бить
надои Они (т.е. деборинская группа)
занимают господствующие позиции в философии, естествознании и в некоторых
тонких вопросах политики. Это надо суметь понять. По вопросам естествознания
черт знает что делают, пишут о вейсманизме и т.д. и т.п. - и все выдается за
марксизм. Надо разворошить, перекопать весь навоз, который накопился в философии
и естествознании. Надо все разворошить, что написано деборинской̆ группой,
разбить все ошибочное. Стэна, Карева - вышибить можно; все разворошить надо.
Для боя нужны все роды оружияи нужна амуницияи222 (4).
Эта тирада прекрасно
показывает, до какой степени был криминализован Сталин, какой гангстерский язык
и методы он использовал без малейшего стыда.
Он требует
квалифицицировать Деборина и солидарных с ним во взглядах ученых как 222меньшевиствующих
идеалистов222. Этим политически заостренным штампом, несущим в себе самом
осуждение, следовало отныне заменить академические термины 222философский
формализм222 или 222формальная философия222. Он сообщил участникам встречи (еще
не оперившимся 222птенцам222 сталинского философского племени, ничего пока в
науке не сделавшим), что с этого дня они будут введены в редакционный совет
журнала 222Под знаменем марксизма222,
где заменят Деборина и деборинцев, причем им будут переданы полномочия
выступать непосредственно от имени ЦК партии: 222Вот вы и будете
представителями ЦК в редколлегии журнала222 - говорит он. С первых минут он требует
от них начать в журнале политическую кампанию обвинений Бухарина - человека,
который так много помог ему в жизни, который считал его другом и кого он сам
многократно называл другом:
222Разворошить надо основательно также Бухарина. Его надо
крепко критиковать, ибо по истмату он очень здорово и основательно напутал.
Критика по этим вопросам Бухарина, которая была в печати, не верна. Тут и 222Под знаменем марксизма222 наворотил
всяких ошибок и глупостей. Все это надо основательно разворошить222 (5).
Он указывает также на
Г.В. Плеханова и тех философов и политиков, взгляды которых якобы близки
Бухарину, и даже на Энгельса (222Не беда, если, например, в этой работе кое где
заденем Энгельса222, - поучает он).
222Плеханова надо разоблачить, его философские установки.
Он всегда свысока относился к Ленину, а также Юшкевич, Валентинов, Базаров[20] и др.
Перерыть надо теперь все их работы, как они критиковали Ленина, как они
относились к нему, к 222Материализму и эмпириокритицизму222. У Плеханова в
вопросах исторического материализма географический уклон от марксизма (222Основные
вопросы марксизма222). И у Энгельса не совсем все правильно. Например, его
письмо о перспективах войны между Россией и Германиейи Далее, в его замечаниях
об Эрфуртской программе у него есть местечко насчет врастания в социализм. Это
пытался использовать Бухарин.222 (6).
Участники встречи, понимая, что от Сталина надо получить
вразумительный ответ на вопрос о том, с кем же, в первую очередь, из
противоборствующих лагерей в советской философии им надлежит вступить в
дискуссию, задают вопрос: 222Являются ли механисты главной опасностью на данном
этапе?222 Ответ Сталина вполне для него характерен: он же не зря объявил войну
на два фронта. Поэтому он приказывает вести борьбу с представителями обоих
лагерей - как механистов (за ними стоит тот, кого он теперь считает главным политическим
врагом я Бухарин), так и диалектиков, которые не
согласились выдвинуть его в число своих лидеров:
222На вопрос т. Сталин отвечает: 222Да, пожалуй, главная
опасность механисты. Они имеют более серьезные корни в жизни. Однако, нужно
проявить особую бдительность к формалистам деборинцам222 (7).
Сталин неоднократно возвращается к имени Деборина и
повторяет задачу снова и снова:
222С точки зрения тактики нашей теоретической борьбы надо
обратить особое внимание на меньшевиствующий идеализм. Тут дело не всем ясно.
Формализм выступает под левацким прикрытием, подает свой материал под 222левым222
соусом. Молодежь падка на всякую левизну. А эти господа я повара хорошие. Мы в
этом деле запоздали, а они слишком вышли вперед. Наряду со своим формализмом
они придерживаются взглядов созерцательного материализма. Они хуже Плеханова.
Диалектика для деборинцев точно как готовый ящик, а Гегель является иконой для
них. Они берут Гегеля таким, каким он был. Они реставрируют Гегеля и делают из
него икону.222 (8).
Кстати, утверждение, что деборинцы 222реставрируют222
Гегеля, было неправдой. Сталин обвинял невинных людей, просто он хотел
придраться к ним. Причем, понимая, что поводов для этого у него нет, он
набрасывает 222флёр222 якобы тонких философских нюансов на свои обвинения и
повторяет еще раз:
222Деборин и его ученики в области гносеологии -
плехановцы. Меньшевистски мыслящие люди. Их критика я дело тонкое. Тут
ошибиться нельзя. Они я меньшевиствующие идеалисты. Однако, они не дадут
уличить себя прямо в идеализме. Они даже будут бомбардировать идеализм222.
На вопрос: 222Можно ли их считать антимарксистами?222 -
т. Сталин отвечает: 222На деле они антимарксисты. Какой же это марксизм, который
отрывает философию от политики, теорию от практики. Формальных оснований,
однако, уличить себя в антимарксизме не дадут222.
На вопрос: 222Можно ли прямо в печати так ставить вопрос222
- т. Сталин отвечает: 222Они стали на путь антимарксизма222 (9).
Несколькими минутами позже он снова повторяет приказ
бичевать Деборина:
222На
вопрос: 222Правильно ли мы характеризуем их взгляды как формалистический уклон222
- т. Сталин говорит: 222Формалисты - термин мягкий, профессорский, усилить
надо. Формулировку сами найдете222 (10).
Сталин дает и ясный приказ расправиться с теми, кто лично
не пожелал услышать его призыва объявить себя величайшим философом я со Стэном
и Каревым. Он говорит о них с нескрываемым недоброжелательством, даже со
злобой:
222Теперь о деборинских кадрах. Стэн хорохорится я а он
ученик Карева. Стэн я отчаянный лентяй. Он умеет разговаривать. Карев я
важничает, надутый пузырь222. (11).
Он настаивал также открыть огонь по всемирно-известному
историку марксизма академику Д.Б. Рязанову: 222Готовьтесь к боям. Не забудьте
Рязанова. Вообще Институт Маркса и Энгельса у нас на отлете222.
Таким образом, он ясно cформулировал задачу заменить
научную дискуссию о путях развития марксистской философии чисто политической
борьбой против своих непосредственных оппонентов в партии. Преследуя эту идею,
он решил, что воплощение в жизнь его предначертаний нужно поручить людям,
которые примутся за выполнение плана без увиливаний и нежелательных вопросов.
Как это стало присуще Сталину, он заявил, что 222Материализм
и эмпириоткритицизм222 Ленина должен быть тщательно изучен, поскольку он
переведет диалектический материалзм на новый уровень: 222Раньше был материализм
атомистический. Наука после далеко двинулась вперед. Ленин проанализировал с
точки зрения марксизма электронную теорию материи[21]222.
В конце встречи он дал чисто бандитский наказ этим
молодцам: 222Ваша главная задача теперь я развернуть вовсю критику. Бить я
главная проблема. Бить по всем направлениям и там, где не били222.
Важной для понимания событий, которые случатся в
соответствии со сталинским приказом, когда в СССР будут разгромлены в 1948 году
генетика, а в 1950 году клеточная теория и физиология высшей нервной
деятельности (о чем речь пойдет в
главе 29), была часть разговора, касавшаяся теоретических основ естественных
наук. Хотя он оговорился, что не считает себя специалистом в этих областях, ,
однако, без всяких оговорок заявил, что признает правым Ламарка и отвергает
авторитет одного из столпов генетики я Августа Вейсмана. Последнего он обвинил
не больше и не меньше, как в религиозных позывах, что абсолютно не
соответствовало истине:
На вопрос: 222Каковы наши теоретические задачи в области
естествознания222 - т. Сталин отвечает: 222Я не естественник. Правда, в
молодости я много читал Ламарка, Вейсманна, увлекался неоламаркизмом. У Вейсманна
очень много мистики. То, что у нас пишется по вопросам теоретического
естествознания, имеет много виталистического. Материалы в 222Большой Советской
Энциклопедии222 по этой линии по меньшей мере сумбур. И здесь перед вами
большие задачи критического порядка222222 (12).
По поводу последующих слов Сталина, записанных Митиным,
можно повторить еще раз то, что было сказано по другому поводу. Рассуждая уже
не о философских, а об естественных науках, он снова подтвердил, что нужно
превратить строго научные дискуссии о роли наук в орудие внутрипартийной борьбы
с его личными врагами:
222На вопрос: 222Является ли нашей главной задачей разработка теории
материалистической диалектики222 - т. Сталин отвечает: 222Эта постановка
вопроса слишком обща. Вопрос о разработке материалистической диалектики это
всегда главное. Маркс и Энгельс, Ленин разрабатывали теорию материалистической
диалектики, всегда связывая это с важнейшими задачами классовой борьбыи
Разрабатывать материалистическую диалектику теперь надо на основе и в связи с
социалистическим строительством222 (13).
Повторение этого задания не было случайной оговоркой
уставшего от долгой беседы занятого человека: это была квинтэссенция его
намерений.
В самом конце беседы Сталин еще раз вернулся к фигуре
Деборина и дал поручение:
222Деборин, по моему, безнадежный
человек. Однако, в редакции [журнала 222Под знаменем марксизма222 - В.С.]
надо оставить для того, чтобы было кого бить. Надо и одного из механистов,
только кого-нибудь из них пооборотистей. У вас в редакции будет большинство.
Редакция будет вашей школой. Вы тут внутри, в редакции, будете иметь два
фронта. Вы должны все вопросы проверять на этих двух фронтах, для того, чтобы
самим не ошибиться и не впасть в односторонность. В редакции будете учиться и
знать противника222 (14).
Через короткое время, 25 января 1931 года, поручение о
разгроме деборинской школы, школы 222противника222, выраженное Сталиным в
частной беседе с недавними выпускниками Института красной профессуры, было
превращено в могущественнейшее постановление ЦК ВКП(б), определившее на
десятилетия судьбу философской и многих других наук в СССР. Постановление
высшего органа страны я ЦК ВКП(б) называлось 222О журнале 222Под знаменем марксизма222222 (15). Оно
не просто канонизировало использование сталинской формулы 222меньшевиствующий
идеализм222. С этого момента сталинизация общественных наук в СССР стала
законом.
Помимо общей установки на введение полицейского контроля
за науками, которые обязаны были стать помощницами вождя в идеологической
борьбе с 222противниками партии222, были сделаны выводы и в отношении 222вражеских
ошибок222 отдельных личностей. Теперь уже не Сталин, а Центральный Комитет
ВКП(б) называл академика Деборина отступником от партийного курса партии,
несколько раз к нему было пристегнуто имя профессора МГУ и видного партийного
функционера Яна Стэна, было сказано, что они 222отошли от ленинизма и скатились
к платформе 222меньшевиствующего идеализма222222 (16). Войдя в текст
постановления ЦК, это сталинское клише на годы определило собой термин для
мечения отступников от его линии и квалификации их в качестве 222врагов222.
О мужестве Я.Э. Стэна, о том, каким честным и непугливым
он был, говорит такой факт. На одном из обсуждений в Комакадемии Стэн с трибуны
произнес слова, которые, как все отлично поняли, адресовались непосредственно
Сталину:
222иесть
теоретики, которые не в состоянии охватить в целом весь исторический смысл
нашей практики, не понимают объема и содержания новых теоретических задач, а
под давлением острот злобы дня произвольно выхватывают отдельные частные задачи
и их механически суммируют222 (17).
Споры со
Сталиным оказались роковыми для судьбы Яна
(Яниса) Эрнестовича Стэна
(1899-1937).
Вскоре после дебатов в Комакадемии Сталин распорядился арестовать профессора. Это
случилось в 1932 году. Его осудили на
10 лет лагерей за формальное единство с действиями М.Н. Рютина.
Стэн
был нерядовым членом партии большевиков и далеко не
второстепенным философом своего
времени. Он вступил в РСДРП в 1914 году
(в возрасте 15 лет), принял
активное участие в революционной деятельности в Латвии перед
1917 годом, и на 14 и 15 съездах партии его избирали
членом Центральной Контрольной Комиссии ЦК ВКП(б).
Он умело распоряжался своим временем, не разбрасывался по пусткам
и помимо политической деятельности смог
стать высоко образованным специалистом и
исследователем. Он закончил Институт
Красной Профессуры в 1924 году (был
любимым учеником А.М, Деборина),
был принят профессором на его кафедре, одновременно преподавал на кафедре
философии Московского государственного университета,
опубликовал несколько важных статей по философии, гносеологии и социологии. Он
был включен в редакционные коллегии журналов 222Под знаменем марксизма222 и
222Революция и культура222, а
также 222Философской
энциклопедии222 и 222Малой советской
энциклопедии222. Он активно
участвовал во многих философских обсуждениях. В 1924-1927 годах он
возглавлял Сектор пропаганды и агитации Исполкома Интернационала, в
1927-1928 годах был заместителем заведующего Отделом пропаганды и
агитации ЦК ВКП(б) и заместителем
директора Института
Маркса-Энгельса-Ленина, где директором был академик Рязанов.
Во время борьбы Сталина с Троцким и с левым уклоном в партии он
публично поддержал Сталина.
Однако, в 1928 году он примкнул к Бухарину и Мартемьяну
Никитичу Рютину и осудил кровавые приемы сталинской коллективизации сельского
хозяйства. Стэн помогал готовить рютинскую
программу 222Союза марксистов-ленинцев222. Он публично выступил против
сталинских попыток использовать философию как орудие в
его борьбе против 222Правого уклона в
партии222 (18). В частности, он
отверг призыв Сталина 222Повернуть теорию лицом
к практике222.
Выступая перед
Митиным и другими членами партбюро ИКП, Сталину
хотелось унизить и публично оскорбить Стэна, поэтому он не просто голословно, а
клеветнически назвал его 222лентяем222,
хотя Стэн опубликовал несколько важных книг и статей. Более того,
Сталин фактически обокрал арестованного профессора, потому что включил в книгу 222Краткий
курс истории ВКП(б)222 в виде центральной главы я о диалектике - статью, написанную Стэном. Авторство
всего тома 222Краткого
курса истории ВКП(б)222 советская
пропаганда приписала Сталину. После расстрела Стэна Сталин открыто присвоил
себе её авторство (20).
После
двухлетнего пребываниЯ в заключении, Стэн в 1934 году заявил, что порывает
связи с Рютиным и перестает поддерживать его взгляды. Он был
освобожден из тюремной камеры, поработал
в редакции Большой Советской Энциклопедии, но через
год - в 1936 году - Сталин не выдержал, Его
оппонент был снова арестован, голословно
обвинен в обмане суда и большевистской партии
(судьи заявили, что Стэн скрыл
связи с Рютиным), Сталин лично подписал распоряжение о его расстреле. Заседание
повторного суда
над Стэном 10 января 1937 года продолжалось 25 минут, он был присужден к
смертной казни и расстрелян в подвалах Верховного Суда 19 июня 1937 года. Его
реабилитировали и признали
невиновным по всем пунктам обвинения, как и остальных участников
рютинского 222Союза марксистов-ленинцев222, в 1988 году.
Все подписавшие
вместе с Дебориным письмо протеста против обвинений Ярославского о недооценке 222деборинцами222
вклада Сталина в философию, были уничтожены. Филарет Евгеньевич Тележников
(1897-1932) умер в лагере для политзаключенных на Крайнем Севере на руках
своего ученика А. Кафафова в 1932 году, Н.А.Карев был расстрелян 11 октября
1936 года, Борис Михайлович Гессен я 20 декабря 1936 года, Израиль Иосифович
Агол я 10 апреля 1937 года, Макс
Людвигович Левин я 19 января 1938 года, Иван Петрович Подволоцкий я 19 апреля
1938 года, Соломон Григорьевич Левит я 29 мая 1938 года. Иван Капитонович
Луппол был арестован в феврале 1941 года, приговорен к смертной казни,
содержался в одной камере с академиком Николаем Ивановичем Вавиловым в
Саратовской тюрьме и умер в заключении 26 мая 1943 года. Были расстреляны и
другие ученые, подписавшие вместе с Дебориным другие статьи в защиту своих
научных взглядов, и в их числе С.Л. Гоникман и Г.С. Тымянский (распоряжение о
расстреле подписали в 1936 году члены Политбюро ЦК ВКП(б) Каганович и Молотов;
при этом Каганович приписал: 222Приветствую222). Никакой криминальной
составляющей в их действих не было, и после смерти Сталина всех до одного
реабилитовали 222за отсутствием состава преступления222. Виновными их посчитал
Сталин, которого они отказались признать даже не выдаюшимся, а просто ученым.
Он и не был таковым, но в борьбе за власть ему грезилось прослыть умнее и
талантливее уничтоженных им действительно незаурядных партийных начальников.
Погиб и
выдающийся историк Д.Б. Рязанов. Его вклад в исследование
истории марксизма и в сохранение
наследия коммунистов был огромен.
Однако личные отношения между Сталиным и
Рязановым становились всё
более натянутыми. Сталин невзлюбил его, но, тем не менее, в 1928 году при
личном участии Сталина Политбюро внесло фамилию Рязанова в список
рекомендованных к избранию академиками, что и состоялось в январе 1929
года.
Возможно, в тот момент Сталин надеялся, что фактом включения Рязанова в этот
список он пригасит негативное к себе отношение со
стороны самого образованного историка марксизма. Однако, став академиком,
Рязанов не утратил принципиальности,
не приобрел податливости и угодливости, и
не прекратил высказываться публично в тех случаях, когда не соглашался со
сталинскими действиями. Сталин в ответ потребовал от членов АН СССР исключить
Рязанова из числа академиков (соответствующее решение об исключении
нежелательных персон из академии было вписано в положение об АН СССР в
1927 году), и 3 марта 1931 года члены Академии наук СССР
покорно проголосовали за исключение заслуженного ученого из их рядов.
После этого Сталин распорядился выслать Рязанова из Москвы в Саратов, где в
1937 году его арестовали за мифическую связь с Троцким, осудили 21
января 1938 года на смертную казнь
(запрос на расстрел
Рязанова был послан Сталину и тот лично
утвердил его), и в тот же день приговор был приведен
в исполнение. Невинный Рязанов был реабилитирован в 1955 году через два года
после смерти Сталина. Были реабилитированы за отсутствием состава
преступления и все другие ученые я жертвы сталинских преступлений, упомянутые в
этой главе.
Административные
перемены, произошедшие после встречи Сталина с Митиным и со-товарищи, стали
известны немедленно. Митина назначили не только главным
редактором журнала 222Под знаменем
марксизма222, его (человека без каких бы то ни было научных достижений и
степеней) сделали заместителем директора Академии коммунистического образования
и заместителем директора Института философии. В благодарность Митин выполнил
то, от чего отклонился Деборин: в 1931 году он заявил во всеуслышание, что
именно Сталин 222выполнил историческую задачу поворота философии к решению
жгучих задач современного коммунистического строительства222 (21).
В начале 1930-х годов Митин опубликовал три небольших
малозначительных статеечки (22) и на этом основании ему в 1934 году вручили
диплом доктора наук (никакой диссертации он не писал, защиты её проведено не
было, ему просто выдали диплом доктора философских наук). Теперь он мог уже
выступать как весомое лицо в научном мире, и в предисловии к книжке 222Боевые
задачи марксистской диалектики222 (1936) написал, что 222при рассмотрении всех
проблем философии {он}
руководствовался одной идеей: как лучше понять каждое слово и каждую мысль
нашего любимого и мудрого учителя товарища Сталина и как их претворить и
применить к решению философских вопросов222 (23), а в 1938 году на
собрании в Кремле, созванном по торжественному случаю я выходу в свет 222Краткого курса
истории ВКП(б)222, он в присутствии Сталина произнес цветистую речь, в которой
заявил, что, создав этот курс, Сталин достиг уровня Маркса и Энгельса и стоит с
ними наравне: 222Выход в свет курса
истории партии является настоящим праздником для всей партии. Сокровищница
марксизма-ленинизма обогатилась еще одним произведением, которое, несомненно,
стоит в первом ряду с такими произведениями классической мысли, какими являются
222Коммунистический манифест222 и 222Капитал222222 (24).
В написанных
перед своей кончиной 222Воспоминаниях222 А.М. Деборин характеризовал
деятельность Митина по прославлению Сталина следующими словами:
222Величайшим философом и диалектиком всех времен и
народов был объявлен Сталин. Так, Митин писал (бумага все стерпит): 222То, что
сделано И.В. Сталиным в развитии марксистского диалектического метода, в
теоретической трактовке его основных черт, в диалектическом анализе всех
вопросов новой исторической полосы, это вершина
в развитии марксистской философии. И.В. Сталин поднял на новую, высшую ступень
марксистский диалектический метод, обобщая новейший исторический опыт,
накопленный развитием общественных и естественных наук222 (Митин М. Б. Сталин я
великий мастер марксистского диалектического метода // Иосифу Виссарионовичу
Сталину - Академия наук СССР. М., 1949. С. 95). Все, что Митин нагородил по
адресу Сталина, является бесстыдной ложью, фальсификацией марксизма-ленинизма,
проявлением чудовищного подхалимства222 (25).
Обращаясь к самому
Митину, он добавил:
222Вы прекрасно сознавали, что Вы лжете, что Вы все это
делаете из соображений чисто эгоистических, деликатно выражаясь. Я хорошо знал
все Ваши помыслы еще тогда, когда Вы только начали свой гнусный поход под
руководством Сталина. Вы, если верить тогдашним слухам, требовали от Сталина
моего ареста, не удовлетворившись арестом и репрессией моих настоящих учеников,
тех учеников, которые из-за чечевичной похлебки не отреклись от своих убеждений222
(26).
Глава 8.
СТАЛИНСКИЙ КОНТРОЛЬ НАУЧНОЙ ЖИЗНИ В СССР
222Мстительность власти, я бы сказал, мелкая мстительность власти
- это неотъемлемая характерная черта советского режима.222
Александр Некрич (1).
Продолжая ленинскую
политику наступления на 222господ интеллигентиков222, Сталин добился того,
чтобы под его сапог подпала созданная за две сотни лет до них Академия наук. К
моменту захвата большевиками власти Императорская, Санкт-Петербургская, а затем
Российская Академия наук снискала себе прочное и глубокое уважение. Избранные в
нее академиками И.П. Павлов (Нобелевская премия 1904 года), почетными членами
И.И. Мечников (Нобелевская премия, 1908 г.) и И.М. Сеченов,
членом-корреспондентом Д.И. Менделеев и десятки других ученых пользовались
уважением во всем мире. В Академии царили нормы уважения к мнению её членов,
никто не мог извне вмешаться в процесс выборов новых членов. Академя была на
деле независимым собранием свободомыслящих ученых. Она сама принимала
внутренние решения касательно своей работы, не испрашивая предварительного
одобрения властей, как не подчиняют свою активность любые академии наук в мире.
Пришедшие к власти
большевики, отсидевшие в тюрьмах, скитавшиеся в ссылках, привыкшие не просто
таиться от окружающих (и от своих коллег также), а скрывать свои намерения и
прибегать к лжи 222во спасение222, не могли (и не собирались) менять свои
привычки и стиль поведения. Интриги и подсиживание друг друга, отчаянная
внутренняя борьба за власть, 222вбрасывание в толпу222 демагогических лозунгов
и многие другие пороки вчерашних арестантов и ссыльных вошли в повседневную
практику большевистских лидеров. Для них сложившиеся внутри Академии наук
каноны поведения были не просто анахронизмом, это был принципиально вредный, по
их мнению, стиль поведения. К тому же многие из тех, кто вошел в ЦК партии
большевиков, в правительство, в руководство отраслями промышленности и
сельского хозяйства, были людьми недостаточно образованными, а многие просто
безграмотными. Им были далеки и даже невыносимо отвратительны нравы
интеллигенции и ученых.
Плохо образован был и
сам Сталин. Как уже было упомянуто раньше, он закончил трехлетнее православное
училище в 1894 году в Гори (Грузия) и в сентябре того же года поступил в
православную Тифлисскую духовную семинарию, из которой его исключили в 1899
году. Но даже если бы он завершил обучение в семинарии, по полученным знаниям
его нельзя было бы сравнить с выпускниками гимназий. Сфокусированное на
предметах религиозного содержания и на методах служения в церквах, семинарское
образование не давало знаний по многим гуманитарным и практически всем
естественно-научным дисциплинам и по широкому кругу других предметов,
преподававшихся в классических гимназиях. Поэтому тех, кто закончил семинарии,
не принимали в университеты именно в силу ущербности знаний.
Отношение многих ведущих
большевиков (включая и тех, кто получил достаточно хорошее образование) к
Академии наук было также мягко говоря негативным. Им Академия казалась слишком
независимой. Поэтому нет ничего удивительного в том, что с конца 1925 года
Политбюро ЦК начало обсуждать вопрос о том, как устранить автономию АН. Члены
тогдашнего Политбюро Бухарин, Зиновьев, Каменев, Пятаков, Рыков, Сталин и
Троцкий решили, что прежде всего следует устранить саму возможность
существования сообщества людей, не подчиненных безропотно диктату властей, не
сообразующихся с 222генеральной линией222, отгороженных от властных окриков из
Кремля своим Уставом и веками закрепленными правами и даже привилегиями. Было
решено, что Академия более не сможет сама принимать внутренние решения
касательно своей работы, не испрашивая предварительного одобрения
большевистских лидеров.
Наиболее решительно
выступал за введение этой системы присмотра за Академией Сталин. С 1 января
1926 года Сталину удалось выдавить из Политбюро Каменева и ввести в него
Ворошилова (который с 7 лет работал пастухом и поденщиком в шахте и сумел закончить
два начальных класса земской школы), Калинина (учился два года в земской
трехлетней школе) и Молотова (настоящая фамилия Скпябин; он сдал экстерном
экзамены в реальном училище и проучился два года в Петербургском
политехническом институте). Меньше, чем через месяц после этих перемен - уже в
феврале 1926 года, Политбюро поддержало сталинское желание относительно
контроля за деятельностью Академии наук. Члены партийного 222ареопага222
проголосовали за такое решение, и оно приобрело официальный статус. На этом
заседании Политбюро (Сталин присутствовал на нем) была утверждена специальная 222Комиссия
по взаимодействию с Академией наук СССР222.
С этого дня все сколько-нибудь важные изменения в академии должны были сначала
рассматриваться и утверждаться на заседании Политбюро, и, начиная с 31 марта
1926 года, Политбюро приступило к систематическому и детальному разбору
действий Академии наук СССР. На заседании 15 апреля 1926 года члены Политбюро
(Троцкий и Зиновьев еще оставались в составе главного органа большевиков, а
Бухарин был кандидатом в члены) обсудили в деталях реорганизацию Академии наук.
Затем пункты, касавшиеся работы Академии, стали появляться в повестках дня
Политбюро регулярно: 30 апреля, 5, 6, 12 и 26 мая 1927 года, 19 января, 15
марта, 24 апреля в 1928 году и так далее (2).
В 1927 году Политбюро решило, что для Академии наук
следует разработать новый устав, причем его составлением должны заняться
Комиссия ЦК по взаимодействию с Академией наук и чиновники из Совета Народных
Комиссаров, а не сами ученые. Главный упор при этом был сделан на тот важнейший
пункт будущего устава, согласно которому ученые, выбранные действительными
членами (академиками) и членами-корреспондентами АН СССР, обязаны проводить
исследования, предусматривающие прямое 222практическое применение в
промышленности и в культурно-экономическом строительстве222 страны. Академии
было также предписано исключать из числа её членов тех, чья активность
рассматривалась бы как 222направленная явным образом во вред Союзу ССР222.
Чтобы обеспечить устремленность исследований в практику,
было решено вовлечь тех, кто был лоялен по отношению к власти, во Всесоюзную ассоциацию работников науки и техники для содействия
социалистическому строительству в СССР (ВАРНИТСО). В руководство этой
Ассоциацией были введены А.И. Абрикосов, А.Н. Бах, Б.И. Збарский, И.С.
Курнаков, А.И. Опарин и другие. Положение о правах и обязанностях ВАРНИТСО было
подготовлено в ноябре 1927 года, и правительство страны (Совнарком) утвердило
его 13 февраля 1928 года. Главная задача Ассоциации была очерчена без всякого
умолчания или завуалированных уверток как 222борьба с профессурой старого толка222.
В феврале 1929 года в журнале ВАРНИТСО руководители Ассоциации, используя
термины политического сленга, назвали Академию наук СССР 222реальным врагом
советского строя222. Эту статью немедленно перепечатали в 222Правде222 и 222Известиях222. В ней было сказано:
222Академия наук в настоящее время еще находится во
власти реакционных традиций и кастовой ограниченности. Благодаря этому при
наличии крупных работ отдельных академиков она не сумела связать свою работу с
нуждами и потребностями Социалистического строительства и не является
организацией, руководящей научной жизнью Союза. Творческая
научно-исследовательская работа после Октября прошла в значительной мере мимо
Академии наук. ВАРНИТСО считает необходимым настаивать на полной реорганизации
Академии наук.
Пролетарская интеллигенция нашего Союза совместно с той
частью нашей интеллигенции, которая с самого начала восприняла советскую
власть, начинает вести борьбу с еще сильным правым крылом верхушечной
интеллигенциии Однако укрепление позиций левой части интеллигенции вызывает
активное противостояние правой части ее222 (3).
Заключение статьи было ошеломляющим: гнать из научных
учреждений 222верхушечную интеллигенцию222, то есть лучших профессоров 222старого режима222.
Нетерпимое отношение большевиков во главе со Сталиным к
образованным специалистам науки и техники открыто проявилось в мае-июне 1928 года, когда в Москве
прошел исключительно широко разрекламированный 222Шахтинский процесс222 по обвинению большой группы руководителей и специалистов угольной
промышленности во вредительстве и саботаже (спустя годы было установлено, что
весь он был основан на фальсификациях). Заседания суда проходили в Москве в
Доме Союзов (бывшем Дворянском благородном собрании) и деятельность подсудимых
была квалифицирована как 222Дело об экономической контрреволюции в Донбассе222.
Обвиняемые якобы намеренно выводили из строя оборудование и шахты в целом, а
также учредили подпольную организации вредителей, связанных с зарубежными
антисоветскими центрами по всему миру.
Вскоре Сталин расширил эту истерию вокруг образованных специалистов,
объявив, что они действуют не только в угольной промышленности, но и вообще в
инженерных организациях, в областях экономики, сельскохозяйственных дисциплинах,
педагогике и истории. Снова (в 1928-1929 годах) многие были помещены заключены
под арест, а затем обвинены в создании мифических 222Союзного Бюро
РСДРП222 и 222Трудовой Крестьянской Партии222. Такие выдающиеся ученые как А.В.
и С.К. Чаяновы, Н.Д. Кондратьев, Н.Н. Леонтьев, Я.П. Герчик, А.Н. Вайнштейн,
В.А. Ревякин, Г.С. Кустарев, В.Е. Шпринк, Н.И. Журкович, И.Н. Озеров, Н.С.
Четвериков, В.И. Сазонов и другие получили лагерные сроки. Среди 222вредителей222,
которые уже оказались под арестом, были известный эксперты в политэкономии
Исаак И. Рубин (расстрелян в 1937
г.) и эстетике Валериан Ф. Переверзев.
В тот момент (шел 1928-й год) наступило время выбора
новых членов АН СССР на вакантные места, остававшиеся незанятыми со времен
Октябрьского переворота и Гражданской войны. Процесс выборов всегда был
внутренним делом академиков и рассматривался наиболее ценимым обществом
признанием научных заслуг кандидатов в действительные члены и в
члены-корреспонденты. Однако Сталин решил, что в Академию необходимо продвинуть
не тех ученых, чьи научные заслуги были весомее в глазах академической
общественности, а тех, кто ближе большевикам по своим убеждениям и поступкам.
Для этого была избрана процедура, никогда ранее не применявшаяся. Комиссия по
наблюдению за деятельностью АН СССР предварительно подготовила список
рекомендованных к избранию ученых, причем научные заслуги одобряемых даже не
упоминались, во внимание была принята лишь одна характеристика: как кандидаты
относятся к партии большевиков и как они взаимодействуют с партийными органами.
На заседании Политбюро 23 марта 1928 года (в присутствии Сталина)
большевистские руководители рассмотрели список кандидатов и утвердили тех, кого
они предписывали избрать в ходе новых выборах:
2221.
Члены ВКП(б) - Бухарин, Кржижановский, Покровский, Рязанов, Губкин,
Лукин, Фриче,
2. Кандидаты
ближе к нам (Деборин, Бах, Прянишников, Кольцов и другие, всего 13 человек),
и
3. Кандидаты
приемлемые (15 человек и среди них Вавилов, Каблуков, Рождественский,
Гедройц, Обручев, Шокальский, Чичибабин)222 (4).
31 марта 1928 года
управляющий делами Совнаркома Н.П.Горбунов[22], возглавлявший в тот
момент Комиссию ЦК ВКП(б) по наблюдению за деятельностью Академии, вызвал из
Ленинграда одного из руководителей Академии, её Непременного Секретаря
академика С.Ф. Ольденбурга и заявил, что 222Москва желает видеть избранниками
Бухарина, Покровского, Рязанова, Кржижановского, Баха, Деборина и других коммунистов222. Горбунов
передал Ольденбургу список кандидатов, одобренных Политбюро к избранию в
Академию, и потребовал принятия мер, которые бы обеспечили проведение в жизнь
решения Политбюро (5). Он в ультимативном тоне приказал,
чтобы Д.Н. Халтурин, руководивший аппаратом Президиума Академии, был смещен со
своего поста и заменен партийцем (6).
Ольденбург в расстроенных чувствах вернулся в Ленинград,
чтобы обсудить с коллегами ситуацию, отлично понимая, что научные достижения
большинства персон в списке Политбюро не могли привлечь на свою сторону голоса
членов Академии. По уставу выборы были тайными, и заставить академиков
голосовать против их воли никто не мог.
Двумя месяцами позже, 6 июня, Ольденбурга снова вызвали в
Москву и теперь уже заведующий Отделом научных учреждений Совнаркома Е.П.
Воронов повторил прежнее требование: 222Правительство десять лет ждало и дало
много авансов, но на одиннадцатом году оно поступит с Академией наук по-своему.
Академия наук не сумела понять и занять то положение, которое она должна занять
в советском государстве222 (7).
Автономии и
суверенитету ученого сообщества явно хотели положить конец. Однако при тайном
голосовании 12 января 1929 года большинство академиков не согласилось с
диктатом. В первом раунде все большевики из первой группы 222рекомендованных222
не набрали нужного для прохождения количества голосов. По уставу можно было
провести повторное голосование. Перед ним эмиссары Политбюро стали уговаривать
по одному наиболее податливых академиков проголосовать так, как хочет Сталин.
Это помогло лишь отчасти: Бухарин, Покровский, Рязанов, Кржижановский и Губкин
одним голосом 222за222 перешли 222барьер222 и стали академиками, но философ
А.М. Деборин, историк Н.М. Лукин и литературовед В.М. Фриче, которых Сталин
хотел видеть академиками, не прошли и на этот раз.
В ответ Сталин жестко показал, что принципы демократии и
свободного волеизъявления для него пустые слова. Факт игнорирования ЕГО
требований был представлен 222контр-революционной вылазкой недобитков222. В
газетах появились статьи, что академиков надо призвать к порядку, а может быть
даже вообще закрыть это академическое сообщество (8). В 222Ленинградской правде222 была напечатана резолюция, принятая
рабочими Балтийского завода (уж, они-то, конечно, знали лучше всех, как нужно
обходиться с 222господами интеллигентиками222):
222На
двенадцатом году пролетарской диктатуры пора уничтожить старый гнилой пережиток
тайных баллотировок. В Советской Республике каждый честный гражданин должен
голосовать открыто222 (9).
А рабочие фабрики 222Красный
треугольник222 были еще решительнее:
222Мы требуем,
чтобы вся деятельность Академии наук проходила под контролем всей пролетарской
общественности222 (10).
После консультаций в
Смольном академикам подсказали выход: они должны 222поступиться своими
амбициями222, то есть нарушить собственные, установленные десятилетиями правила,
и испросить разрешения на проведение не предусмотренного Уставом Академии (то
есть совершенно незаконного) третьего раунда голосования.
Членам Президима
Академии не оставалось ничего иного, как пойти на унижение, оповестить всех
академиков (их в тот момент в составе академии было 78) о проведении 17 января
экстраординарного общего собрания, на котором будут внесены временные изменения
в устав академии, что позволило бы проголосовать за принятие обращения к руководству страны о выдаче разрешении
на осуществление третьего тура по избранию в академию. Многие академики
предпочли проигнорировать обращение и на собрание не явились. Всего удалось
собрать 41 академика. Из них за принятие такого решения проголосовало лишь 29
членов академии, 9 были против и среди них Нобелевский лауреат И.П. Павлов,
открыто выступивший с протестом против дополнительного голосования и с резким
осуждением 222продавливания222 властями большевиков без достаточных научных
достижений в члены независимого сообщества ученых России. Но члены президиума
оставили без внимания протест Павлова и раздали бюллетени собравшимся. Они не
хотели навлекать на АН дальнейшие неприятности. Было объявлено, что по
результатам голосования члены академии выдали мандат на обращение к властям
страны. Павлов после оглашения решения покинул заседание, заявив, что это
нечестное решение, ибо по уставу полагается собрать голоса двух третей
списочного состава академиков. Больше до конца жизни он собраний АН не посещал.
Делегация академии,
которая включала виднейших российских ученых Ольденбурга, Марра, Платонова, Ферсмана, Тарле, Крылова и Комарова
отправилась в Москву, сначала на прием в ЦК партии. Но теперь большевистские
начальники решили поиграть нервами членов Президиума: в отделе ЦК партии было
заявлено, что получить разрешение нарушить свой же Устав Академия должна не в
ЦК (там, дескать, такие вопросы не решают). Нужно идти в Совет Народных
Комиссаров). В кабинете председателя правительства А.И.Рыкова 5 февраля было собрано заседание СНК, на котором из уст одного из членов
правительства я председателя ВСНХ и члена Политбюро ЦК ВКП(б) Валериана
Куйбышева академики услышали, что правительство теперь будет действовать против
АН СССР 222огнем и мечом222 (11) и что вообще верхи
рассматривают вопрос о том, а не прикрыть ли российскую академию наук совсем.
Говорильня все-таки закончилась милостивым разрешением провести третий раунд, и
13 февраля 1929 года 54 из 78 академиков собрались, чтобы
участвовать в этом раунде (голосование оставалось тайным). Подсчет голосов дал
следующий результат: бюллетеней против было подано два или три, некоторые из
них остались незаполненными, но счетная комиссия приняла довольно странное
решение: все такие бюллетени (обычно считающиеся испорченными) было решено
засчитать за избрание, и было объявлено, что все три предложенных Сталиным и
Политбюро большевиков прошли в высшее научное сообщество (12).
Избранный теперь с таким трудом в члены АН СССР М.
Покровский, много раз пытавшийся ранее прибрать к рукам АН СССР и присоединить
её к его в значительной степени шутовской Социалистической Академии, начал
попытки развалить АН СССР изнутри. Через два месяца после избрания он заявил (в
апреле 1929 года), что 222период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит
до конца222 и что 222фетишизм по отношению к буржуазным ученым должен быть
отброшен222 (13). Он предложил отобрать все деньги у академии и раздать их
научившимся читать рабфаковцам, тысячами выпускавшимся теперь каждый год с
липовыми дипломами о высшем образовании.
Следующей волной унижения академических ученых стала
кампания по 222административной чистке советского государственного аппарата222,
начатая в июле того же 1929 года. Цель чистки сводилась к тому, чтобы уволить из советских учреждений бывших
дворян и членов их семей, убрать 222нежелательные222 элементы из чиновников
бывшего царского аппарата власти, всех, кто был замечен в нелояльности к новым
порядкам или руководителям.
222Чистка222 заключалась в следующем. Во всех организациях под контролем
представителей ГПУ проводили общие собрания коллективов (от уборщиц, истопников и вахтеров до начальства). На на сцену вызывали одного за другим руководителей и главных сотрудников
и начинали их опрашивать, основываясь на собранных 222органами ГПУ222
агентурных данных о предыдущей жизни и поведении (люди из зала могли выкрикивать
всё, что им взбредет в голову, вплоть до оскорблений личного порядка; счеты сводили, что называется, 222по чёрному222). Опрашивающие решали, нет ли среди проходящих 222чистку222
явных или скрытых врагов советской власти и выносили решение о том, прошел ли успешно 222чистку222 сотрудник или его
нужно уволить с работы. Тем самым процесс был превращен в публичные
измывательства с оскорблениями и поношениями тех, кого власти считали 222нежелательными
элементами222 и кого они намеревались 222распять на позорных столбах222 прилюдно,
чтобы затем от них избавиться якобы по решению 222коллективов222. Вся процедура
чаще всего была унизительной и мерзкой по сути и по форме. Было немало случаев,
когда у невинных, но впечатлительных людей не выдерживало сердце. После
увольнения с работы устроиться на новую было почти невозможно, и маячила
перспектива оказаться на грани гибели от голода. Специальное министерство я
Наркомат рабоче-крестьянской инспекции я одно время возглавлявшийся самим
Сталиным, был привлечен к проведению таких чисток. Чаще всего опросы проводили секретные
сотрудники ГПУ, для прикрытия внедренные в этот наркомат.
Исследователь мельчайших деталей расправы с Академией
наук СССР под видом чистки Феликс Ф. Перченок (1931-1993) провел скрупулезное
исследование архивных материалов, сохранивших как подоплеку всего дела, так и
детали произошедшего (12). Важные сведения содержатся также в статьях А.Е.
Левина (14).
Итак, для осуществления
кампании по 222административной чистке сотрудников АН в июле 1929 года в ЦК
партии была учреждена 222Комиссия по 222чистке222 аппарата Академии наук222 и
откомандирована в Ленинград, где Академия базировалась.
Её руководителем был утвержден Юрий Петрович Фигатнер,
уроженец Одессы, выходец из полу-рабочей семьи. В начале своей карьеры в Одессе
он трудился слесарем, затем включился в начале 20 века в революционную
активность, в 1906 году эмигрировал в Европу, в 1909 г. под руководством Ленина
осваивал марксизм в кружке Ленина в Париже, в 1917 г. служил видным
большевистским начальником в Москве, затем в Кисловодске, на Кавказе и в
Сибири, был делегатом нескольких съездов партии большевиков, занимал видные
должности в Москве. Он никогда не афишировал свои связи с ЧК и ОГПУ, но работал
в непосредственным контакте с ней, будучи одно время начальником Главинспекции
ВСНХ. Вместе с ним в Ленинград приехали два члена Комиссии, официально и
открыто занимавшие высокие должности в ОГПУ - А.А. Мосевич и А.Р. Стромин.
Первоначальные результаты 222чистки222, осуществленной Комиссией Фигатнера,
оказались печальными для Библиотеки АН СССР и для ряда других учреждений, таких
как Пушкинский дом. Распоряжением от 15 августа 1929 года из БАН были уволены
22 ведущих сотрудника, 22 августа список был пополнен еще двумя сотрудниками,
после чего комиссия покинула город. Фигатнер уехал отдыхать на Кавказ.
Скромные результаты
числа уволенных из АН сотрудников показались Сталину недостаточными. Ему был нужен иной результат. Независимо функционирующая организация
Академии, в состав которой входило много крупных ученых, оставалась
потенциально опасной. Сотрудники академии были не марионетками, они разбирались
как в механике действий властей, так и во внутренних пружинах, приводивших к
результатам властной политики. Сталин понимал, что через какое-то время
придется принимать конституцию страны, проводить выборы, выражать отношение к
индустриализации промышленности и коллективизации сельского сектора. Это был не
рядовой, не обычный год - через месяц (7 ноября) он сам назовет в статье 1929-й
год 222годом великого перелома222. Академия наук в целом представляла собой
потенциально мощной силой, которая могла публично раскритиковать его борьбу на
политическом и экономическом полях. Предусмотрительней было бы всемерно
ослабить консорциум 222слишком умных222.
Поэтому 14 октября 1929
г. доверенный человек в окружении Сталина, Авель С. Енукидзе, дружащий со всеми
членами его семьи, знающий и мать, и других родственников Сталина, занимающий в
тот момент пост секретаря Президиума ЦИК, вызвал Фигатнера из отпуска для 222завершения
в срок работы222 его Комиссии (хотя Фигатнеру казалось, что работа уже
завершена, о чем он даже напечатал статью в советской печати).
Однако приказ есть
приказ, и члены комиссии возвратились в Ленинград, о чем сообщила 24 октября
1929 г. ленинградская 222Красная газета222.
В заметке об этом приезде содержался необычный даже по тем временам призыв:
всем читателям предлагалось немедленно сообщить комиссии любые сведения,
компрометирующие сотрудников академии.
О том, что в Кремле
запланировали масштабные действия против Академии наук говорило и то, что вскоре
после приезда в Ленинград членов Комиссии Фигатнера, в город прибыли зав.
отделом народного образования СНК Е.П. Воронов и зам. начальника
научно-технического управления ВСНХ В.М. Свердлов, которых члены комиссии информировали о своих 222находках222.
Комиссия обнаружила
множество хранящихся в библиотеке АН и в других институтах АН документов,
относящихся ко времени царского правления. Важно подчеркнуть, что никакой тайны
в хранении всех этих документов в библиотеке не было: о всех них знали
специалисты-архивисты. Более того, в 1917 году Библиотеку в сопровождении
Бонч-Бруевича посетил Ленин, ему показали многие раритеты, и он одобрил их
хранение в надежном и правильном месте (15). Интересно заметить, что всё тот же М.Н. Покровский, который помимо
руководства Социалистической академией числился директором Государственного
Архива советской республики, много раз безуспешно пытался завладеть этими
документами. Но, поскольку специалисты-историки относились к Покровскому с
нескрываемым скепсисом (не раз в этой связи упоминалось горячечное изречение
горе-историка Покровского, что 222История - это политика, обращенная вспять222),
все его потуги на этот счет оказались тщетными.
Как только Фигатнер увидел первые такие документы (в частности,
собственноручно написанный царем манифест о своем отречении от престола) он
потребовал немедленного созыва Президиума АН СССР, а через чекистские каналы
телеграфировал в Москву о своем 222открытии222.
Срочное заседание Президиума Академии удалось собрать 30
октября, однако ночью перед ним ГПУ провело массивные аресты ученых. За
решеткой оказались ученый секретарь Археографической Комиссии (ответственной за
сохранение архивов) профессор А.И. Андреев и ведущий работник президиума Г.Н.
Соколовский.
В 222Правде222
7 ноября появилось сообщение о том, что Академия наук якобы незаконно прятала в
своих архивах царские документы с
целью восстановления в СССР самодержавия. Дальнейший осмотр фондов
Библиотеки АН СССР удивил агентов ГПУ еще больше. Оказалось, что в ней хранятся
архивы Департамента полиции и секретных служб царского правительства и многие
бумаги из личного архива царя. С.М. Киров немедленно уведомил Сталина об этих
находках (14), что вызвало достаточно странную реакцию вождя: он не скрыл
своего волнения и приказал немедленно отправить в Ленинград представительную
бригаду высших чинов сыска из аппарата госбезопасности под предводительством
Якова Агранова и Якова Петерса. Соедственная комиссия ГПУ под началом Я.Х.
Петерса начала работать в Академии наук 3 ноября (через несколько лет и Петерса
и Агранова расстреляли; Ю.П. Фигатнер был также арестован, безосновательно
обвинен в контр-революционной деятельности 25 мая 1937 года и расстрелян 20
сентября того же года; сегодня неизвестно, узнали ли все трое что-то такое, что
могло представлять опасность для Сталина). Обыски в разных институтах Академии
были проведены незамедлительно. Огромные кипы документов извлекли из библиотек
гуманитарных институтов (видимо, для отвода глаз была также обыскана и
опечатана библиотека Института химии). Немедленно были арестованы еще многие
сотрудники Академии, особенно из числа тех, кто в разные годы знакомился с
бумагами Охранного отделения и департамента полиции царского правительства.
Донесения о допросах этих людей немедленно шли в офисы Сталина и Молотова. Мог
ли быть случайным такой интерес обоих к архивам царской охранки оставалось
загадкой, хотя позже некоторые историки задавались вопросом: а не испугались ли
Сталин и Молотов лично, что их связи с царской охранкой до революции могут
вскрыться и стать достоянием общественности? (16).
А 10-го ноября Фигатнер выступил на собрании сотрудников
Академии и сообщил, что, якобы начиная с 19 октября, на имя комиссии начали
поступать доносы от сотрудников Академии с указанями на то, где следует искать 222припрятанные222
сокровища, благодаря чему удалось обнаружить документы исключительно важного
политического значения:
222Были найдены оригиналы манифестов об отречении от
престола императора Николая II и его
брата Михаила, документы отделения императорской канцелярии, корпуса жандармов,
охранного отделения, личный архив бывшего московского губернатора, позднее
товарища (заместителя по нынешней
терминологии) министра внутренних дел и директора департамента полиции В.Ф.
Джунковского, а также переписка Николая II с
генералом Треповым по поводу событий 1905 г. и составленный для департамента
полиции исторический обзор революционного движения в России с 1900 по 1910 г.
Были найдены материалы, относящиеся к планам обороны Петрограда во время
первой мировой войны, архивы ЦК партии кадетов (1905я1915) и ЦК партии эсеров
(по 1918 г. включительно), список членов Союза русского народа, протоколы
подпольного съезда меньшевиков, состоявшегося в 1918 г., данные о тайных
агентах политической полиции с их подлинными именами и сведениями об оплате их
услуг, шифры жандармского управления, материалы Учредительного собрания и
комиссии по его роспуску, часть личного архива Керенского и некоторые другие
документы. Были также обнаружены архивы ряда большевистских организаций
дореволюционного времени222 (17).
Органы ГПУ тем временем
продолжали аресты, в заключении оказались многие сотрудники Академии. Их
обвинили в заговоре против советской власти и создании мифического 222Всенародного Союза
борьбы за возрождение свободной России222.
Все обвинения от начала до
конца были чистой фальсификацией, сфабрикованной в казематах ГПУ, где следователи принуждали тех, кто был арестован по
библиотечным делам, оговаривать себя и сознаваться в том, что они были якобы
вовлечены в подпольную работу по восстановлению царского трона в СССР. Невинным
исследователям присуждали тюремные сроки. Счет осужденным российским ученым шел
уже на сотни. 8 августа 1931 г. Коллегия ОГПУ вынесла очередные приговоры.
Над Академией наук действительно нависла смертельная
тень. Её руководитель, выдающийся историк академик Сергей Ф. Ольденбург
(1863-1934) был по предложению, подписанному А.И. Рыовым 30 октября 1929 года,
снят с поста Непременного Секретаря Академии. Размах задержаний ученых был
невероятно широк. К концу 1929 года по 222Делу Академии наук222 были арестованы
1729 сотрудников бывшей Российской Академии наук. Среди них были заместитель
директора Библиотеки АН профессор С.В. Рождественский, академики С.Ф. Платонов,
Н.П. Лихачев, М.К. Любавский и Е.В. Тарле, члены-корреспонденты С.В. Рождественский,
В.Н. Бенешевич, С.К. Богоявленский, С.Б. Веселовский, Д.Н. Егоров[23], Ю.В. Готье, А.И. Яковлев, А.А. Бялыницкий-Бируля, Ф.А.
Розенберг, академик Белорусской АН В.И. Пичета, профессора МГУ и ЛГУ С.В.
Бахрушин, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин и А.Н. Криштофович и другие. Академики Платонов, Тарле, Лихачев и
Любавский 2 февраля 1931 года были исключены из Академии наук. Егоров, Платонов и Рождественский в ссылке
умерли, Дружинин пропал без вести сразу после того, как ему объявили, что срок
высылки закончен, Бенешевич был повторно арестован в 1937 году и годом позже
расстрелян. К началу декабря 1930 года из 960 штатных сотрудников АН комиссия Фигатнера
уволила 128, из 830 сверхштатных - 520 человек. С видимым удовлетворением Фигатнер рапортовал в Москву 13
декабря 1929 года: 222на сегодняшний день Академии наук в прежнем виде не
существует222 (18). В тот же день он писал в 222Красной газете222: 222Случайно или намеренно скрывались документы
от советской власти - это комиссия проверяет. Но факты налицо. Их не
опровергнуть222 (222Красная газета222,
13 ноября 1929 г.). Через три дня уже в 222Известиях222
утверждалось, что Академия Наук Союза 222обманула оказанное
ей доверие222, подошла к той черте, за которой начинаются 222прямые
преступления против Советской власти222 (19).
Однако Сталина не
оставляла надежда полностью прикрыть Академию наук. Вряд ли можно предположить,
что без предварительного его одобрения Покровский попытался в 1930 году
распространить власть подвластной ему Социалистической академии над всей
советской наукой, включая Академию наук СССР, которую он хотел подчинить себе.
Соответствующее постановление было подготовлено, но закрыть Академию наук Сталин
все-таки побоялся (стране были нужны теоертические разработки, которые только и
давали возможность развивать промышленность, военные производства, сельское
хозяйство, медицину и все другие важные отрасли народного хозяйства). Однако с
1931 года все ИКП и все гуманитарные институты были фактически поставлены под
контроль Соцакадемии. Поскольку в последней существовали и естественно-научные
исследовательские институты, для лучшего присмотра они были переданы под
команду 222Ассоциации Естественных наук Соцакадемии222. Однако после смерти
Покровского в 1932 году этот контроль было решено приостановить.
Большевистские лидеры не видели для себя иного пути, как
наращивать состояние истерии в обществе, раздувать политическую напряженность,
расширять поиск внутренних и внешних врагов. Вот еще один пример. Специальная
сессия Общества марксистов-статистиков, созванная 12 ноября 1930 года, была
посвящена теме 222Теория статистики и планы по вредительству в стране222.
Выступивший на ней член Коллегии Центрального Статистического Управления Б.С.
Ястремский клеймил незадолго до этого арестованного Дмитрия Федоровича Егорова -
крупнейшего российского математика, директора Института математики и механики МГУ,
профессора, почетного члена АН СССР, президента Московского математического
общества (учителя таких выдающихся ученых как академики Н.Н. Лузин, П.С.
Александров, И.Г. Петровский. А.Н. Колмогоров, член-корреспондент И.И. Привалов
и других):
222Мне недавно пришлось слушать на заседании совета
Института математики и механики речь проф. Егорова, тогда еще не разоблаченного
вредителя. Он выступил со своего рода программной речью и так горячо, со слезой
даже в голосе, сказал: 222Что вы там толкуете о вредительстве333 худших
вредителей, чем вы, товарищи, нет, ибо вы своей пропагандой марксизма
стандартизируете мышление222 (20).
Ястремский призвал ученых помочь органам безопасности выискивать
врагов в их среде: 222ГПУ верной рукой вылавливает вредителей333 Нам нужно идти на помощь этому
верному стражу революции. Нужно выявлять вредителей, которые ради якобы свободы
мысли против 222стандартизации222 мышления ведут свою якобы идейную борьбу.
Этих вредителей надо вылавливать, и мы в этом отношении должны помочь ОГПУ222 (21).
Арестами огромного числа ведущих ученых в Ленинграде
репрессии против представителей науки не остановились. Расправы с учеными
переместились сначала в Москву, а затем и в другие города. Действовали пресловутые
222Тройки222 обвинителей, причем их заседания были перенесены в военную
Прокуратуру, где условия секретности были повышены. Для заслушивания
обстоятельств дела и вынесения приговора 222тройке222 требовалось примерно по
три минуты на каждого подследственного. Очередые вердикты были вынесены 10
февраля 1931 года. К расстрелу был приговорен П.В. Виттенбург, которому сразу же заменили высшую меру
наказания на 10 лет лагерей, те же 10 лет лагерей получили С.К. Богоявленский,
В.А. Бутенко, П.Г. Васенко, Ф.А. Мартинсон, Ф.И. Покровский, М.Д. Приселков,
Н.А. Пыпин, С.П. Розанов, С.И. Тхоржевский, М.А. Шангин, Э.Э. Шольц, Б.М.
Энгельгардт и еще несколько человек. Многим арестованным присудили от 3 до 8
лет лагерного режима.
В целом, инкриминируемые арестованным ученым преступления
ничем не были доказаны. Архивистам и историкам, всю жизнь имевшим дело со
старинными фолиантами и бумагами, приписали участие в делах им явно
несвойственных. Всё от начала до конца было построено на фальсификациях
сысковиков, и, несмотря на пафос выспренних словесных формулировок и кажущуюся
серьезность, весь состав обвинений, выдвинутых прокурорами, был нелепым.
Советские инквизиторы приписали тишайшим ученым участие в создании 222специальных
военных организаций222, планирование 222походов интервентов222, работу 222в
целях моральной подготовки интервенции222 и прочие леденящие кровь 222контрреволюционные222
акции. Вместо серьезных криминалистических доказательств в ход шли наборы
страшилок, стереотипно кочевавших из дела в дело. Вот отрывки из главного заключительного
коммюнике гэпэушников:
222ив целях
свержения Советской власти, реставрации помещичье-капиталистического строя и
установления конституционно-монархического образа правления по инициативе
Платонова С.Ф. и Богословского М.М. [обвиняемые]
создали контрреволюционную организацию, так называемый 222Всенародный Союз
борьбы за возрождение свободной России222 и вели систематически пропаганду по
свержению советской власти;
я создали специальные военные организации;
я через
Платонова, Мерварта и др. вступили в преступно-заговорщицкие отношения с
германскими националистическими кругами;
я через Тарле [историка, академика] вступили также в
преступные отношения с правящими кругами Франции;
я в целях
моральной подготовки интервенции [333] через члена 222Всенародного союза222
Бенешевича В.Н [историка, известного во
всем мире византолога, члена-корреспондента АН] вступили в отношения с
Ватиканом в лице папы Пия XI и его агентов;
я для ускорения
интервенции против СССР вступили в секретные заговорщицкие отношения с
белоэмигрантами;
я систематически собирали секретные
сведения и
я сообщали ихи222 и т. д. (22).
На основании этих чудовищных выдумок 10 мая 1931 года
были расстреляны 222участники военного заговора222 В.Ф. Пузинский (по 222сценарию222
он был намечен руководить восстанием гвардейских офицеров и унтер-офицеров при
приближении интервентов; какие такие интервенты готовились напасть на СССР в
1931 году, не упоминалось), П.И. Зиссерман, П.А. Купреянов и Ю.А. Вержбицкий.
Остальные члены 222военной секции222, кроме Измайлова и Петрова, чьи приговоры
были отложены, получили, как минимум, по 10 лет лагерей. Расстрелян был также
А.С. Путилов, заведовавший ранее Архивом АН (по 222сценарию222 - кандидат
Платонова на пост директора департамента полиции). Приговор о расстреле с
заменой 10 годами лагерного срока был применен в отношении Г.С. Габаева, В.В.
Гельмерсена, А.И. Заозерского, Я.Я. Майхровского, А.Ф. Малова, Б.Н. Моласа,
Г.К. Пилкина, Г.П. Соколова, С.П. Шестерикова, священника Михаила Митроцкого,
пристегнутого к делу ученых как близкого друга одного из академиков. По 10 лет
лагерей получили С.С. Абрамович-Барановский, М.Д. Беляев, А.В. Бородин, Я.Н.
Ростовцов и Г.Н. Соколовский. 8 августа 1931 г. Коллегия ГПУ вынесла очередные приговоры арестованным российским
ученым. Счет осужденных приближался к двум тысячам.
Репрессиями против документоведов, архивистов, историков
Царского Двора и тех, кто изучал документы департамента полиции, службы сыска и
политического присмотра над настроениями интеллигенции во времена до октября
1917 года, дело не ограничилось. Власти установили в этот
момент новые правила найма на работу ученых, распространявшиеся ранее только на
режимных предприятиях. Если раньше, десятилетиями, вопросы приема на работу или
увольнения ученых и профессоров высшей квалификации основывались на достижениях
специалистов в их узкой области и признанных коллегами результатах, то теперь
была разослана инструкция, согласно которой 222Увольнение профессоров с
занимаемых должностей должно производиться исключительно по решению Отделов
кадров222, в которые повсеместно были внедрены агенты органов госбезопасности.
Как только эта инструкция была получена на местах, руководство Московского
университета (ректором в то время был небезызвестный А.Я. Вышинский) уволило в
1930 году из числа профессоров МГУ крупнейшего ученого и прославленного
педагога Н.К. Кольцова.
Без всякого объяснения причин 22 декабря 1932 года власти
распорядились закрыть старинное Российское Металлографическое общество,
пользовавшееся заслуженной репутацией среди ученых мира. Научный журнал,
издававшийся обществом, был также запрещен (23). Та же участь постигла многие
другие научные издания, начавшие свою работу еще в царское время и приобретшие
за десятилетия высокую репутацию, а у ряда журналов пришлось изменить названия.
Проблемы администрирования
научных учреждений оставались в поле внимания Сталина. Сначала в 1931 году все
ИКП и все гуманитарные институты были поставлены под контроль Соцакадемии. Как
уже упоминалось, поскольку в ней существовали и естественно-научные
исследовательские институты, для лучшего присмотра они были переданы под
команду 222Ассоциации Естественных наук Соцакадемии222. Однако после смерти
Покровского в 1932 году этот контроль было решено приостановить. После его смерти
Сталин понял, что наличие Социалистической Академии и Академии наук СССР
создает трудности для полномасштабного контроля за ними. Проще было следить за
действиями одной академии, и 8 февраля 1936 года Сталин распорядился закрыть
Соцакадемию и передать все её институты в Академию наук СССР. Все институты
красной профессуры были также ликвидированы, и их штаты были переданы или в АН
СССР, или в различные университеты.
Власти отобрали часть
зданий, использовавшихся учеными (несколькими годами позже своего здания в
центре Москвы лишился Институт эксперименальной биологии Н.К. Кольцова,
созданный до переворота 1917 года на деньги меценатов).
Административные гонения
на ученых продолжились в 1933 году. Формальный президент страны (председатель
Президиума Верховного Совета СССР) М.И. Калинин и председатель Президиума ВЦИК
А.С. Енукидзе подписали распоряжение, по которому Академия наук СССР потеряла
последние остатки независимости. Её подчинили непосредственно правительству, а
25 апреля 1934 года Молотов подписал новое распоряжение, согласно которому АН СССР
переводили из Ленинграда в Москву 222в целях дальнейшего приближения всей работы Академии
наук к научному обслуживанию социалистического строительства222. Скорее всего,
это решение было внутренним распоряжением Сталина, спущенном вниз без
оповещения других членов Политбюро ЦК ВКП(б). Об этом можно говорить на
основании довольно примечательного факта. Руководитель лениградских большевиков
и влиятельнейший член Политбюро Сергей М. Киров даже не подозревал о том, что
грядет такое решение. Он узнал о нем из газет и срочно отправился в Москву к
Сталину, чтобы добиться отмены решения, сильно ослаблявшего общесоюзную
ценность Ленинграда, но ничего не смог сделать. Сталинское решение о переводе
Академии в Москву было окончательным, и постановление Предсовмина Молотова
требовало осуществить его стремительно: на весь переезд и освоение на новом
месте было отведено всего два месяца. Это означало, что Сталину было важно 222очистить222
аппарат Президиума АН СССР и коллективы всех переводимых в Москву институтов от
подавляюшего большинства прежних работников. В Москву должны были перевести
лишь нескольких чиновников. Не могло быть и речи о том, чтобы обеспечить
квартирами в Москве даже ведущих клерков и крупнейших исследователей. Академия
должна была стать послушной сталинским предначертаниям (24).
Ничем иным как цинизмом можно объяснить то, что гонитель
АН СССР Сталин был безропотно избран почетным членом академии. Произошло это в самом
конце 1939 года.
Демонстрировавший подчиненность большевистским властям
один из старейших по возрасту академиков биохимик А.Н. Бах согласился сыграть
позорную роль. 22 декабря 1939 года члены АН СССР были собраны на эпохальный
митинг. В Академии наук хранится документ, подписанный собравшимися:
222ПРОТОКОЛ
№ 9
Торжественного
Общего Собрания Академии Наук
Союза
Советских Социалистических Республик, посвященного
Развитию
марксистко-ленинской теории в работах товарища И.В.Сталина
Академик
А.Н.Бах, выражая волю всех членов Академии видеть в рядах почетных членов
Академии Наук величайшего мыслителя и корифея науки товарища Иосифа
Виссарионовича СТАЛИНА, теоретические работы которого знаменуют новую эпоху в
развитии марксистско-ленинского учения, вносит предложение об избрании товарища
И.В.СТАЛИНА почетным членом Академии наук СССР.222
Предложение Баха 222было
встречено бурной овацией222 , все члены академии единогласно за него
проголосовали и торопясь, обгоняя друг друга, бросились со своих мест, чтобы
поставить свои подписи под заранее заготовленным протоколом. Первыми
подписались президент АН СССР В.Л.Комаров и вице-президенты О.Ю. Шмидт и Е.А.
Чудаков, следом член президиума академии и зам-председателя СНК СССР А.Я.
Вышинский, за ним А.Н.Бах, А.М. Деборин, Т.Д. Лысенко, 27-м Б. Келлер, 43-м М. Митин, 108-м Н.И. Вавилов.
Так Сталин в конце 1939 года был назван корифеем науки.
В том же году звание академика было присвоено
малограмотному Емельяну Ярославскому и ряду других похожих на него 222ученых222.
Конечно, репрессии ученых продолжались и в конце 1930-х
годов и позже. Общество 222Мемориал222 опубликовало списки 140 профессоров и
докторов наук, расстрелянных в 1937-1938 годах только в Москве на основании
личных санкций Сталина, Молотова и других членов Политбюро ЦК партии. Берия и
Вышинский представили Сталину 14 февраля 1939 года еще один список 222руководящего
состава контрреволюционной правотроцкистской, заговорщицкой и шпионской
организаций222 (469 человек), включавший в основном представителей
интеллигенции (распоряжение о судебном преследовании их было оформлено как
решение Политбюро ЦК ВКП(б) № П68/112 в тот же день). Председатель Военной
Коллегии Верховного суда СССР В.В. Ульрих отчитался Сталину 16 марта 1939 года,
что с 21 февраля по 14 марта 1939 года его коллегия успела рассмотреть дела 436
человек из этого списка, приговорив 413 из них к расстрелу (Ульрих сообщал, что
приговоры успели привести в исполнение) и что дела лишь 23 осужденных были
отправлены на доследование. Следующий список, включавший 222контреволюционеров
и заговорщиков222 (в том числе академика Г.А. Надсона, профессоров К.А.
Архипова, В.А. Барыкина, Я.М. Букшпана, В.Г. Вандек Тер-Григорьяна, К.П.
Григоровича, С.А. Котляревского, И.Л. Кричевского, Д.Г. Лурье, В.А. Любарского,
А.А. Надежина, П.З. Шукайло и других), был направлен Берией и Вышинским Сталину
8 апреля 1939 года и касался уже 931 представителя интеллигенции. В тот же день
список одобрило Политбюро (решение Политбюро № П1/217 от 8 апреля 1939 за личной подписью Сталина).
Согласно этому решению расстрелу подлежали 198 человек и заключению в лагерь на
сроки не менее 15 лет 733 человека. Эти списки отражают лишь малую часть тех,
кого кровожадный властитель обрекал на гибель.
Многих из арестованных ученых стали обвинять в шпионаже.
Как отмечала Е. Альбац, 222шпион - стала самой массовой профессией в СССР. По данным НКВД, за три
года - с 1934 по 1937 - число арестованных за шпионаж выросло в 35 раз (в
пользу Японии - в 13 раз, Германии - в 20 раз, Латвии - в 40 раз). Людей,
оказавшихся вдруг 222троцкистами222, в тридцать седьмом 222обнаружили222 в 60
раз больше, чем в тридцать четвертом. А ведь Троцкий был выдворен из страны еще
в двадцать девятом. За участие в так называемых 222буржуазно-националистических
группировках222 число арестованных в 1937-м году выросло в 500 (!) раз по
сравнению 1934 г.!222 (25).
А.Я. Вышинский в заключительном слове на процессе 222правых222, использовал
ругательства по адресу недавних руководителей партии большевиков: 222вся эта зловонная куча
многочисленных 222выродков222 и 222перерожденцев222222, 222взбесившихся псов
капитализма222, 222презренных авантюристов222, 222проклятых гадов222 и 222человеческих
отбросов222, всё это 222троцкистско-зиновьевское и бухаринское охвостье222
(26). Он сказал:
222Вся наша страна, от малого до
старого, ждет и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу
Родину, расстрелять как поганых псов! иПройдёт время. Могилы ненавистных изменников зарастут
бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей,
всего советского народа. А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему
ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш
народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости
прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождём и учителем я великим Сталиным я вперёд и вперёд к коммунизму!222 (27).
Глава 9. УСИЛИЯ Н.К.
КОЛЬЦОВА ПО ЗАРОЖДЕНИЮ МЕДИЦИНСКОЙ ГЕНЕТИКИ В СССР
222Знание
какой-нибудь истины может быть не совсем удобно в известную минуту,
но пройдет эта минута я и эта же самая истина станет полезной на все
времена и для всех народов222.
Клод Адриан Гельвеций. Об уме (1).
Второй, вслед за
философией, научной дисциплиной, разгромленной Сталиным, стала медицинская
генетика. Начальный толчок к развитию последней дала евгеника, законы которой
сформулировал в последней четверти 19 века английский ученый Фрэнсис Гальтон -
двоюродный брат Чарлза Дарвина. Термин евгеника
Гальтон произвел от греческого Eugene - породистый и заявил,
что новая наука ставит целью изучить и улучшить наследственность человека (2).
Согласно Гальтону в будущем можно будет найти способы улучшения природы
человека. Позже в ряде стран Европы и в США перешли к применению принудительной
стерилизации 222неполноценных людей222 - преступников и больных рядом
психических заболеваний, приписывая эти шаги к евгеническим процедурам, хотя в
первоначальных утверждениях евгеников такой крен к социальным мероприятиям не
существовал. Знания о наследственности человека в то время были скудными, и
научных оснований для стерилизации не было.
В России стерилизация
никогда не применялась, и интерес к евгенике был целиком связан с изучением генетики
человека. Выдающийся русский биолог Николай Константинович Кольцов (1872-1940)
в Институте экспериментальной биологии, который он основал на средства
благотворителей в 1917 году перед тем, как большевики захватили власть в стране
(3), открыл отдел евгеники, который по сути был отделом генетики человека.
Кольцов после окончания
Московского Императорского университета был оставлен в альма-матер для
приготовления к профессорскосу званию, проявил себя первоклассным
исследователем, был направоен на стажировку в Европу, где несколько лет
проработал в лучших лабораториях и выполнил исследования по физико-химии
клеток, впервые открыв в 1903 году структуры, поддерживающие форму клеток,
которые он назвал 222цитоскелетом222 (4).
Открытие опередило свое время: сначала на заключения Кольцова ссылались
и в Европе, и в США, потом из-за установленного Сталиным 222железного занавеса222
русским ученым обрезали связи с заграницей, докладов на международных
конференциях они не делали, с коллегами почти не общались, о себе не напоминали,
Интернета не существовалои и потихоньку более молодые исследователи на Западе 222забывали222
порыться в библиотеках, чтобы узнать, а не сделал ли кто до них сходных
открытий. В 1931 году француз Поль Винтребер и в 1971 году бельгиец Кристиан де
Дюв напечатали статьи об обнаружении цитоскелета без упоминания имени Кольцова.
Де Дюву даже присудили Нобелевскую премию 222за открытия структурной
организации клетки222. Так из-за сталинского железного занавеса приоритет
российского ученого был утерян.
Будучи сдержанным с
виду, но страстно и глубоко осознающим роль человеческого самосознания,
Кольцов, вернувшись из стажировки в Европе, примкнул к тем интеллектуалам,
которые видели в царском режиме тормоз для развития России. После разгрома
демонстрантов в 1905 году он даже опубликовал резкую по тону книгу протеста
против зверств царской охранки, назвав поименно тех, кто погиб от рук изуверов.
С профессорского места в Московском университете пришлось уйти. Кольцов стал
профессором Высших женских курсов, затем частного университета А.Л. Шанявского
в Москве, приобрел известность и как лучший педагог, и как первоклассный
исследователь. Его знали и ценили многие крупные биологи Европы и Америки,
навещали его институт в Москве, он познакомился и подружился с выдающимися людьми
русской науки, литературы, культуры и искусства. Кольцов был избран в 1916 году
членом-корреспондентом Петербургской Академии наук (от предложенного места
полного академика он сам отказался, так как не хотел уезжать напостоянно в
северную столицу, а это было условием избрания в академики).
Однако после
большевистского переворота в октябре 1917 года группа друзей Кольцова,
возмутившихся полицейскими действиями правительства Ленина, замыслила
осуществить шаги по противодействию пропаганды террора против интеллектуалов,
развязанной ленинским правительством. Заговорщики иногда собирались на квартире
Кольцова, ему безгранично доверяли друзья и уговорили вести все денежные
подсчеты, связанные с их активностью. ЧК выследила участников группы, схватила
их, но пока Верховный Революционный Трибунал рассматривал дело о 222Тактическом
Центре222, близкий друг Кольцова писатель Максим Горький бросился к Ленину, а
ученики Кольцова составили коллективное письмо с протестом против осуждения
учителя и сразу после объявления 20 августа 1920 года прокурором Н.В. Крыленко
приговора о смертной казни двадцати четырех ученых (Кольцов был среди
приговоренных к расстрелу) ему заменили казнь пятью годами тюрьмы условно. Его
освободили из под стражи и оставили директором Института экспериментальной
биологии в Москве.
В 1927 году Кольцов
сделал еще одно фундаментальное открытие (признанное в конце ХХ века крупнейшим
открытием столетия): обосновал модель строения наследственных молекул. Он
пришел к выводу, что каждая хромосома должна нести одну гигантскую по размеру
молекулу, содержащую наследственную информацию (каждый ген, считал он, это
участок наследственной молекулы), причем форма молекулы должна быть необычной.
Она должна состоять из двух нитей, а нити должны быть зеркальными по своему
строению (5). В те годы полимерной химии еще не было, представить себе молекулы
огромной длины, сопоставимой с длиной хромосом (да еще и двойные), никто не
мог. Это казалось какой-то химерой, пустой выдумкой. Двойными наследственные
молекулы, объяснял Кольцов, должны быть для того, чтобы при делении ядер клеток
каждая половинка уплывала бы в одну из двух дочерних клеток, там достраивала бы
себе вторую зеркальную половинку и
таким образом сохраняла неизменной всю наследственную запись, существовавшую в
прежних поколениях. Она должна была оставаться двойной до следующего деления, а
потом половинки опять расходились бы по дочерним генеративным клеткам, и
процесс повторялся бы снова и снова. Процесс достраивания второй половинки был
действительно открыт в 1958 году, его теперь называют репликацией и активно
изучают (автор открытия Артур Корнберг был удостоен в 1959 году Нобелевской
премии за открытие ферментов, осуществляющих репликацию). Кольцов свою гипотезу
опубликовал и по-русски, и по-немецки, и в 1940 году по английски, отправил
оттиски разным ученым в Европу и США. Милислав Демерец, в тот момент ставший
директором знаменитой теперь Колд Спринг Харборской лаборатории вблизи от
Нью-Йорка, даже ответил ему, что всё прочел, но поверить в правоту Кольцова не может.
Кольцов должен был делать доклад об этом открытии в 1939 году в Эдинбурге на
7-м генетическом конгрессе, но советских ученых сталинское правительство туда
не пустило (подробно об этом рассказано в главе 16).
Статью, описывающую гипотезу
о двойных наследственных молекулах в 1953 году опубликовали американец Джеймс
Уотсон и англичанин Фрэнсис Крик. На Кольцова они не ссылались. Уотсон в конце
1980 глдов много раз уверял меня, что не знал имени Кольцова и не слышал о его
гипотезе, хотя университетский учитель Уотсона Герман Мёллер гипотезу своего
русского коллеги отлично знал. Уотсону и Крику в 1957 году присудили за их
гипотезу Нобелевскую премию.
В 1934 году Кольцов
сделал еще одно важное открытие. В тот год Т. Пэйнтер, ученик Томаса Моргана
(американского ученого, основоположника хромосомной теории наследственности и
Нобелевского лауреата), обнаружил в слюнных железах плодовой мухи дрозофилы
необычные я гигантские хромосомы. Кольцов объяснил, как они возникают:
наследственные молекулы делятся, но не расходятся по дочерним клеткам, а так и
остаются рядом друг с другом. Если такое деление без расхождения новых копий
повторится несколько раз кряду, получится необычная, утолщенная хромосома,
обнаруженная Пэйнтером. Кольцов назвал такие молекулы политенными, подробно
описал их строение и опубликовал статью в американском журнале Science (6). Термин прижился,
политенными такие хромосоы называют по сей день.
Помимо этих чисто
генетических работ, он выполнил много исследований в других областях, в
сущности основал физико-химическую биологию, был поразительно успешным
воспитателем огромного числа молодых ученых, ставших звездами первой величины,
его Институт экспериментальной биологии знали и глубоко чтили ученые мира. Он
выпустил ряд до сих пор не утративших значения книг, организовал издание
нескольких важных журналов (в частности, был среди основателей знаменитого и
уважаемого русского журнал 222Природа222),
стимулировал перевод на русский язык многих капитальных книг и можно продолжать
перечислять дела, которые сумел осуществить в своей жизни этот удивительный
человек.
Но пора вернуться к рассказу
о медицинской генетике. В 1918 году Кольцов открыл в своем институте Отделение
евгеники. Научная программа подразделения была чисто медико-генетической
(такого термина еще не существовало; сам термин генетика ввел всего двенадцатью годами раньше британский ученый
Бэтсон). Генетика человека как наука возникла несколькими десятилетиями позже,
потому Кольцов и прибег к слову евгеника при открытии отделения. Сразу два
наркома (министра) ленинского правительства - здравоохранения (Н.А. Семашко) и
просвещения (А.В. Луначарский) с интересом отнеслись к объявленной программе.
Наркомат здравоохранения даже выделил для нее финансовую поддержку. Пусть
средства были не очень большими, но в те годы даже ограниченное финансирование
было шагом необычным. О своем несомненном интересе к начинанию высказался
громогласно, как он это любил делать, друг Кольцова, 222пролетарский писатель222
Максим Горький.
Руководить отделением
Кольцов пригласил из Петрограда Юрия Александровича Филипченко (1882-1930) (7),
который после окончания Санкт-Петербургского университета стажировался два года
в Европе и в 1912 году начал изучать наследственную передачу морфологических
признаков у животных, а с 1917 года приступил к чтению в Петрограде публичных
лекций по евгенике и опубликовал первую свою статью на эту тему (8). Однако
долго разрываться между Петроградом и Москвой Филипченко не пришлось, его
вскоре пригласили на ставку полного профессора в Петроградский университет, и
он там открыл лабораторию экспериментальной зоологии и генетики (9). Пришлось
Кольцову искать нового заведующего для отдела в институте, и его выбор пал на
профессора антропологии Московского университета Виктора Валерьевича Бунака.
Осенью 1920 года Кольцов
сумел зародить интерес к изучению проблем наследственности человека не только у
биологов, но и у многих терапевтов, психиатров и антропологов. Кольцовская
идея, что можно объединить интересы и усилия представителей разных дисциплин,
заинтересованных в том, чтобы познавать многосторонне наследственность
человека, заинтересовала многих передовых ученых. Так возникло Русское
евгеническое общество. Целями общества стали сбор и анализ родословных
выдающихся личностей в истории России (это было определено как 222биологическое
изучение семей222), разработка вопросников для сбора информации о наследовании
болезней в семьях на протяжении нескольких поколений, подготовка научных
экспедиций в отдаленные районы огромной страны для сбора вышеуказанной
информации. Перечень показывает, что научные задачи общества были посвящены
исключительно проблемам, позднее составившим костяк медицинской генетики. Ничего
того, что позже 222критики222 Кольцова станут выставлять на первый план, как
якобы фашистские планы стерилизации неполноценных людей, или уничтожение
наследственно криминальных преступников, или чего-то подобного, в планах
Русского Евгенического общества не было.
Кольцов был избран
президентом общества, Бунак ученым секретарем, в совет кошли Т.И. Юдин[24], Н.В. Богоявленский и
А.С. Серебровский (11). Подавляющее большинство членов общества были
заинтесованы главным образом в генетике человека, а не в практических мерах по
прямому улучшению популяций человека. В этом было главное отличие русского
общества от евгенических программ, развернутых в Европе и в США, где
принудительная стерилизация не просто применялась широко, а стала
законодательно закрепленной практикой. Это объясняет, почему известные русские
психиатры, специалисты по изучению личности и конституции человека, такие как
основатель и первый директор Психоневрологического Института в Петрограде
академик В.М. Бехтерев или московский психиатр Т.И. Юдин приняли активное
участие в работе общества с первого дня его основания. В 1923 году при обществе
заработала специальная Комиссия по изучению евреев под руководством В.В.
Бунака. В том же году 222Хартия222 общества была утверждена Наркоматом
Внутренних Дел, и копия Хартии была представлена в Наркомат Юстиции для
включения во 2222-й свод законов Российской Федерации222 (12). Следовательно,
Русское Евгеническое Общество было признано и юридически одобрено советскими
властями как законное собрание интеллектуалов.
Отделения Общества
появились в Петрограде, Киеве, Саратове, Екатеринбурге, Одессе и Казани (13).
Благодаря высочайшей репутации Кольцова в мире, члены Международного
Евгенического Комитета единогласно проголосовали за избрание его 2 декабря 1921
года официальным представителем Российского Евгенического Общества (это было
большой редкостью при сложившейся в те годы крайней настороженности мировой
общественности к официальным представителям Советской России на всех уровнях;
такую настороженность вызвали шаги советского руководства, выдвигавшего препоны
к общению официальных лиц из России с 222буржуазными прихвостнями222 из зарубежного
мира науки или тайно засылавшего большевистских эмиссаров в разные
организации). В 1922 году на встрече международного комитета в Брюсселе Россия была
принята 22-м членом в состав комитета, причем она оказалась среди всего 15
стран, хартия и действия Евгенического общества которой были признаны
соответствующими всем требованиям международной общественности (14). Этот факт
известен в России и сегодня, и потому не могут не вызывать брезгливого
удивления попытки некоторых лысенковцев, например, Д. Сахарова (ученика Х.С.
Коштоянца, травившего Кольцова в советской России) бросить тень на Кольцова за
то, что он, якобы, запачкан своей причастностью к евгеническому движению.
В Петрограде Филипченко
основал Бюро по Евгенике в 1921 году при Российской Академии наук (15). В 1923
году название было изменено на Бюро по евгенике и генетике, в 1924 году слово
генетика в названии было поставлено на первое место, а в 1925 году слово
евгеника вообще исчезло из названия Бюро. Это показывает, что и для Филипченко
чисто генетические проблемы играли главенствующую роль. В 1930 году, при не до
конца выясненных обстоятельствах, несколько крупных советских ученых ушли из
жизни в результате развития у них странного скоротечного 222менингита222. Среди
таких еще совсем недавно здоровых, а потом вдруг в одночасье скончавшихся людей
оказался и Ю.А.Филипченко[25]. Н.И. Вавилов принял на
себя руководство лабораторией Филипченко, а затем преобразовал её в Институт
генетики АН СССР и в момент реорганизации академии Сталиным перевел институт в
Москву.
Еще одной инициативой
Кольцова стало создание в 1922 году 222Русского
Евгенического журнала222 (со второго тома Филипченко стал со-редактором, и
в 1925 году московский психиатр П.А. Люблинский присоединился к нему).
Филипченко издавал в Петрограде 222Новости
Бюро по Евгенике222 (17). В кольцовском журнале в 1920-е годы были
опубликованы статьи о наследственной изменчивости признаков человеческого тела
(цвета глаз и волос, групп крови, наследования интеллектуальных, поведенческих
и физических признаков, таких как
соматомегалия, шизофрения, алкоголизм, частичное срастание пальцев),
также как результатов изучения популяционной генетики, влияния наследственности
на темпы рождаемости и смертности, также как войн, браков, юридической
практики, образования, традиций и расовых различий в наборе наследственных
болезней. Были напечатаны статьи о браках славян и финнов, еврейском
антропологическом типе, поиске общих критериев, полезных для выяснения
биологических различий представителей разных национальностей (19). Кольцов
уделял серьезное внимание отправке научных экспедиций в различные районы страны
с целью сбора информации о наследуемых различиях представителей многих
национальностей, населяющих СССР, также как живущих в изоляции субпопуляций и
триб. Он и сам активно включился в эти исследования (20) и публиковал
собственые рузультаты в Русском
Евгеническом журнале и в американском Science.
В британско-американском
журнале Eugenical News регулярно появлялись
обзоры статей, опубликованных в Русском
евгеническом журнале, и они неизменно оценивались положительно.
Важно подчеркнуть, что
большинство молодых ученых, работавших под руководством Кольцова и Филипченко,
особенно Ф.Г. Добржанский, Б.Л. Астауров, П.Ф. Рокицкий, В.В. Сахаров, Н.Н.
Медведев, одновременно проводили и чисто генетические исследования. Например, в
1926 году В.В. Сахаров защитил диссертацию на основе двух исследований -
изучения родословных русских музыкантов (была опубликована в 1924 году) и
находке нового типа мутаций у Drosophila melanogaster (вышла в свет в 1925
году).
После большевистского
переворота 1917 года обмен печатными материалами между российскими и западными
учеными стал серьезно затруднен в результате политики изоляционизма, введенной
большевистскими властями. Ленину и его окружению хотелось снизить до минимума
выплескивание на Запад информации о том, что творится в подведомственном им
государстве, и негативные последствия этой политической устремленности стали
ощущать на себе ученые.
Кольцов свободно говорил
по немецки, английски, французски, итальянски, знал латынь и древне-греческий и
скрупулезно следил за западными публикациями. Он просил своих западных друзей
присылать ему научные журналы из разных стран, каждый день тратил несколько
часов на то, чтобы просмотреть их, делал пометки карандашом в оглавлениях, кто
из сотрудников должен ознакомится с какой статьей, и требовал от них краткого
отчета о прочитанном. Ясно понимая важность постоянного ознакомления русских
ученых с текущими результатами, полученными западными коллегами, он пытался
организовать перевод и печатание в СССР максимально большого числа книг,
обзорных и исследовательских статей, появлявшихся в центральных западных
журналах и издательствах. Подобная же страсть к переводу на русский и изданию в
СССР многих западных книг была присуща Ю.А. Филипченко и Н.И. Вавилову. Один
только список опубликованных в СССР книг впечатляет (21)[26].
Среди сотрудников
Кольцова в Институте экспериментальной биологии был Сергей Сергеевич
Четвериков, который в 1926 году заложил основы новой науки я популяционной
генетики. Вместе со своими учениками он доказал, что естественные популяции
дрозофил, обитающие в предгорьях Северного Кавказа, 222насыщены мутациями как
губка222. Это выражение он применил для объяснение эволюции биологических
видов, показав, как накопление мутаций может вести постепенно к изменению
существующих видов и их трансформации в новые виды. Четвериков сделал в 1927
году доклад о своем открытии на 5-м
Международном генетическом конгрессе в Берлине. Специалисты, занимавшиеся
изучением распространения наследственных патологий в популяциях человека в
СССР, были весьма заинтересованы его выводами, поскольку изучение генетического
разнообразия популяций человека помогало помочь в понимании изменчивости
человека. Медикам стало ясно, что раэные субпопуляции (в частности, разные
национальные поселения, представители разных народностей и триб) могут
существенно различаться по составу и набору мутаций.
Хотя медицинская
генетика делала самые первые шаги, но то, что многие болезни обусловлены
дефектами генов, было уже выявлено. Карликовость или хондродистрофия,
гемофилия, аутизм, дальтонизм были обусловлены мутациями генов, и эти
заболевания требовали совершенно особых методов для выявления, а лечить их
приемом витаминов, гимнастическими упражнениями или даже существовавшими
лекарствами было бесполезно. Исследование причин наследуемых заболеваний,
выявление их рецессивной или доминантной основы, обнаружение больных генов в
хромосомах было большим шагом вперед и питало оптимизм исследователей. Медицинская
генетика была фактически уже заложена. Поэтому, когда Кольцов увидел сколь
большой инерес проявляют медики к проблемам, поднятым Четвериковым, он в 1927
году предложил основать в России Общество расовой патологии. Его поддержали
выдающиеся российские клиницисты, и весной 1928 года Кольцов создал Общество по
изучению расовой патологии и географического распределения болезней. Это было
воспринято как важное событие. Кольцов стал во главе общества, а крупнейшие
медики вошли в состав правления: А.А. Богомолец, Д.Д. Плетнев, С.Н. Давиденков,
А.Н. Сысин (вице-председатель), В.В. Бунак (казначей). Александр А. Богомолец
(1881-1946) был патофизиологом, директором института, вкоре его изберут
академиком Украинской Академии наук и её президентом, потом академиком АН СССР
и её вице-президентом. Дмитрий Д. Плетнев (1871-1941) был также директором
института и одним из выдающихся клиницистов, известным широко и за рубежом[27]. Алексей Н. Сысин
(1879-1956) был гигенистом, профессором Московского университета, избранным
вскоре действительным членом АМН СССР.
Таким образом лучшие
люди российской науки и медицины намеревались работать с энтузиазмом в
обществе. Они не случайно увидели для себя редкую возможность войти в новую
сферу знаний, и для них медицинская генетика представлялась захватывающе
интересной. Это не была инициатива 222отщепенца222 и 222врага советской науки222,
как скоро будут представлять Кольцова поддержанные Сталиным лысенки, коштоянцы
и презенты.
Но одна личность,
навязанная Кольцову в состав руководящего ядра общества, была зловещей. На
должность ученого секретаря общества был продвинут некто Григорий А. Баткис. Он
называл себя специалистом по санитарному делу и медицинской статистике, хотя
научными трудами известен не был. Позднее стало ясно, что он был секретно внедрен
к Кольцову, чтобы следить, не исповедуют ли лидеры общества 222непролетарские222
или 222буржуазные222 взгляды (или даже более: его наделили полномочиями 222фиксировать
умонастроения ученых222 и доносить о них 222органам222). Скоро он начнет
использовать демагогические приемы для разваливания Общества изнутри и для
плетения политических интриг вокруг Кольцова.
По крайней мере четыре
больших собрания Общества были проведены в 1928 и 1929 годах, а затем Кольцов
постарался сделать так, чтобы общество тихо исчезло с публичной арены. Что не
менее интересно, в 1929-1930 годах без всяких видимых сигналов сверху Кольцов
предпринял другой редкий в его жизни шаг. Он прекратил работу не только этого
общества, но и других его детищ - Русского евгенического общества и 222Русского евгениеского журнала222.
Последний был объединен с 222Журналом
экспериментальной биологии222, где Кольцов также был главным редактором. Ту
же процедуру закрытия повторил в Ленинграде Ю.А. Филипченко в отношении 222Новостей Бюро по евгенике222. Начиная с
девятого номера, журнал стал называться 222Трудами
лаборатории генетики222.
Многие события в стране
могли послужить тревожными сигналами для столь мудрого человека, каким был Н.К.
Кольцов. Сталин в это время убрал из правительства двух наркомов, неизменно
поддерживавших Кольцова: А.В.Луначарского в сентябре 1929 года и Н.А. Семашко в
январе 1930. В 1929 году был арестован ведущий сотрудник кольцовского института
и дальний родственник Кольцова, столь блестяще развивший Отдел генетики в
Институте - С.С. Четвериков. Его обвинили в мифических политических деяниях
против советской власти (С.М. Гершензон и ряд других генетиков старшего
поколения высказывали мне их подозрения, что сразу несколько человек, включая
Н.П.Дубинина и А.С. Серебровского и его жены, направили в Органы доносы на
Четверикова). Кольцов пытался всеми силами помочь отпровергнуть обвинения, но в
ГПУ не слушали никого я ни Максима Горького, вставшего на защиту Четверикова,
ни Семашко. Четверикова сослали в Свердловск. Развитие популяционной генетики в
СССР остановилось, а вскоре британские и американские исследователи повторили
слово в слово то, что писал Четвериков, но без упоминания его первоначального
вклада в проблему. Имя Четверикова всплыло в западной научной прессе в 1960-е
годы, но было уже поздно. Русский приоритет был безнадежно утерян.
Выше уже было
рассказано, что, начиная с 1929-го года, пошли волны массовых арестов ученых,
обвиненных властями в подпольной подрывной работе против СССР, против
сталинских инициатив. Кольцов, уже отсидевший в начале 1920 годов в тюрьме и
приговоренный тогда к смертной казни, знал многих осужденных и понимал, чем ему
грозят перемены в стране. Поэтому он предпочел сам остановить работы по
медицинской генетике. Он информировал Филипченко 17 декабря 1929 года, что в
Главнауке готовятся внедрить представителей властей в редакционные советы
научных журналов, что, как считал Кольцов, 222создаст серьезные затруднения222
в их работе (25).
Как уже было сказано, Кольцов и Филипченко прекратили
издание редактируемых ими журналов. Возможную роль в таких решениях могло
сыграть требовнаие чекистов представить в НКВД для перерегистрации полный список всех членов Общества (такие требования были обнаружены в архивах, см. (26), на что ни Кольцов, ни Филипченко не могли согласиться ни при каких условиях.
Глава 10. ГРУБЫЕ
НАПАДКИ НА 222АНТРОПОГЕНЕТИКУ222 АЛЕКСАНДРА СЕРЕБРОВСКОГО
222Отвратительные средства ради благих целей делают и
сами эти цели отвратительными222.
А.П. Чехов. Из письма А.С. Суворину (1).
Александр Сергеевич
Серебровский (который был ранее студентом Кольцова в Московском университете)
не был врагом советского режима. Напротив, он постоянно приветствовал, с пафосом в голосе,
инициативы советской власти, громко провозглашал свою преданность советскому
строю, большевистской партии и товарищу Сталину (он даже подавал заявление с
просьбой принять его в ряды большевиков, но дальше ранга кандидата в члены
партии пропущен не был). Многократно он заявлял, что строит свою работу в
генетике 222под знаменем марксизма-ленинизма222[28], писал: 222Современная моргано-менделевская теория
наследственности имеет все основания считаться выдающимся научным завоеванием и
и упирается вплотную в повседневную деятельность [советского] государства в его частях и в целом и потому заслуживает
самого внимательного и хладнокровного изучения и обсуждения с разных точек
зрения222. Он отвергал обвинения некоторых большевиков в том, что генетика
противоречит марксистским принципам. 222Указывается, что эта теория не
диалектична, ине материалистична, и указывается на её контреволюционность222, -
писал он и и с пафосом отвергал нападки.
Он не мог не обратить
внимания на то, что многие большевики с предубеждением относятся к термину 222евгеника222
и пошел на явное лукавство. Чтобы отвести от своих занятий негативное
восприятие этого термина партийными начальниками, он решил реже испольовать
слово 222евгеника222 для своих чисто евгенических занятий, а ввести новое
словечко, практически синоним, но не несущее ненужного привкуса я 222антропогенетика222.
Наиболее резкие по тону выпады против него начались, когда
он заявил, что готов помочь выполнить много быстрее пятилетний план по подъёму
экономики страны, объявленный Сталиным в октябре 1928 года. Не только многие
лидеры партии и государства, но и интеллектуалы выразили пессимизм по поводу
плана, но Вавилов и Серебовский с энтузиазмом и громко радовались сталинскому
новшеству. В 1929 году Серебровский напечатал статью 222Антропогенетика и
евгеника в социалистическом обществе222 (3), в которой не просто поддержал с
энтузиазмом индустриализацию и создание колхозов и совхозов. Он пошел дальше,
заявив, что берется помочь ускорить выполнение пятилетних планов путем
искусственного выведения людей с лучшими генетическими свойствами. Ругая
буржуазию за неспособность следовать рекомендациям евгеников, он
декларироровал, что, по его мнению, рабочий класс в капиталистических странах
должен думать только о социалистической революции (рабочий класс, писал он, 222справедливо
видит в свержении капиталистического строя единственный радикальный способ уничтожения гнета
и насилия. При капитализме ему не до евгеники222 /4/), а вот
установленные в Советском Союзе порядки позволят достичь то, что совершенно
невозможно в мире буржуазно-капиталистическом. Он предложил применить в гигантских масштабах искусственное осеменение
женщин 222рекомендованной спермой222, собранной от мужчин с выдающимися
наследственными способностями.
Заявление о легкой возможности осуществления такой программы не
обосновывалось ничем, Серебровский даже отмечал, что 222техника искусственного осеменения222 пока не проверена на
человеке и находит 222сейчас
широкое применение лишь в коннозаводстве и овцеводстве222. Доказательств
правоты своей декларации в отношении человека Серебровский не привел. Он ограничился утверждением, что после осеменения громадного числа женщин
можно будет провести отбор детей с лучшими генетическими характеристиками.
Механизмов отбора он также не описывал, а просто предлагал осуществить в стране
следующую программу:
222Решение
вопроса по организации отбора в человеческом обществе несомненно
возможно будет только при социализме после окончательного разрушения
семьи, перехода к социалистическому воспитанию и отделения
любви от деторожденияи [П]ри сознательном
отношении к делу деторождение может и должно быть отделено от любви
уже по одному тому, что любовь является совершенно частным делом
любящих, деторождение же является, а при социализме тем более
должно явиться, делом общественным. Дети нужны для поддержания и развития
общества, дети нужны здоровые, способные, активные, и общество в
праве ставить вопрос о качестве продукции и в этой области производства.
Мы полагаем,
что решением вопроса об организации отбора у человека будет распространение
получения зачатия от искусственного осеменения, а вовсе не обязательно от 222любимого
мужчины222и
Социализм,
разрушая частно-капиталистические отношения в хозяйстве, разрушит и современную
семьюи может быть несколько труднее будет разрушено стыдливое отношение женщины
к искусственному осеменению, и тогда все необходимые предпосылки к организации
селекции человека будут даныи [П]оложительная
часть воспитания будет заключаться лишь во внедрении идеи о том, что для
зачатия ребенка должна быть использована сперма не просто 222любимого человека222,
но что во исполнение селекционного плана сперма эта должна быть получена от
определенного рекомендованного источника. Напротив, необходимо будет внушить,
что срыв этого сложного, на много поколений рассчитанного плана есть поступок
антиобщественный, аморальный, недостойный члена социалистического общества.
иНеобходимыми
предпосылками для этого являются достаточно развитое воспитание и достаточно
глубоко и широко пошедшее разрушение современной семьи. Но в нашей стране мы
несомненно стоим на пути к этому222 (4).
Эти лозунги
противоречили не только общественной и личной морали, они могли быть многими
расценены и как абиологические. Автор не мог не понимать этого и отгораживался
от возможной критики столь же решительными фразами, как и по другим вопросам:
222Утверждают,
что 222природа222 заставляет мужчину стремиться к оплодотворению женщины и
получению потомства именно от собственной спермы. Только такого ребенка-де
мужчина и может по настоящему любить. Та же самая 222природа222 заставляет
женщину стремиться к оплодотворению спермой любимого человека.
Эта точка
зрения совершенно неверна и ничем не отличается от взгляда на буржуазные
отношения вообще как на 222природные222, естественные, единственно правильные222
(5).
Он обещал, что, использовав евгенические
процедуры, можно будет выполнить задания сталинского пятилетнего плана всего за
два с половиной года. Для такого рывка вперед нужно сделать лишь одно:
применить в широких масштабах искусственное оплодотворение женщин спермой,
собранной от наиболее активных, здоровых и талантливых мужчин. 222Если бы нам
удалось очистить население нашего Союза от различного рода наследственных
страданий, то, наверное, пятилетку можно было бы выполнить в 2,5 года222 (6).
Щеголяние баснословными
по своей сути цифрами приобрело в это время невероятные масштабы.
Подстегиваемые высшим руководством партии и прежде всего Сталиным
новоиспеченные 222спецы222 по планированию выдавали любые цифры за результат
трезвого и многомерного расчета. Например, в ноябре 1928 года Высший Совет
Народного Хозяйства (ВСНХ) выдал предполагаемые цифры роста тяжелой
промышленности в результате выполнения сталинских заданий в течение ближайших
пяти лет (опубликованный норматив был торжественно назван 222окончательной
директивой пятилетки222). Но Сталина эти цифры не удовлетворили. Сталинские
спецы-экономисты заново засели за расчеты и в кратчайшие сроки нашли 222неучтенные
резервы222. Продукция тяжелой промышленности, как они определили, была
расчитана неверно, и как теперь следует из вновь окончательно пересчитанных
резервов, она должна будет возрасти на 150,2%, а легкой промышленности на
121,4%. Но через день Сталин собрал Политбюро ВКП(б) и заявил, что и такой (по
сути совершенно невероятный) рост всех отраслей промышленности мал. Тогда,
нимало ни сумнявшись, спецы в ВСНХ сообщили, что они остались на ночь на
работе, заново пересчитали их 222окончательный прогноз222 и выдали новую 222окончательную222
цифру: рост тяжелой индустрии - на
221%, всей промышленности - на 167%.
На этом чехарда с
цифрами не кончилась. Через полтора месяца появился 222уточненный вариант ВСНХ222.
В нем плановые цифры возросли еще больше, хотя никаких объяснений тому, какие
резервы для роста были пропущены ранее, или какие варианты математического
обсчеты были признаны более соответствующими 222правильной математике222,
сказано не было. Просто плановики решились привести цифры роста по отдельным
статьям пятилетнего плана без каких бы то ни было объяснений. Например, было
сказано, что вместо добычи 21,7 миллионов тонн нефти будет получено 41,4 млн.
тонн, вместо 75 млн. т каменного угля 120 млн. тонн и т. д. Как сообщили
газеты, Сталину этот вариант плана понравился больше, и тогда ВСНХ во главе с
В. Куйбышевым оказалось так воодушевлено отеческой заботой дорогого товарища
Сталина, что 222нашло дополнительные резервы, и в пятилетний план были внесены
новые коррективы: было обещано довести добычу нефти до 42 млн тонн, а каменного
угля - до 140 млн. Тонн222. (Разумеется, ни первый, ни последующие пятилетние
планы никогда не были выполнены, но сведения об этих провалах появились только
после падения советской власти).
В условиях, когда такое
шапкозакидательство пронизало все сферы жизни в СССР и когда гипертрофированные
обещания выдавали не только вожди в Кремле, но и любые сколько-нибудь ловкие
начальнички, эта болезнь 222вранья222 постоянно использовалась для прославления
прелестей советского образа жизни и верности большевистского мышления. К лжи
прибегали якобы ради 222правды социализма222, и это стало общепринятой нормой
поведения. И вовсе не один только Серебровский готов был прихвастнуть будущими
победами, чтобы добиться признания в данный Божий день. Отсюда и произрастали
корни его 222пятилетки за два с половиной года222 от оплодотворения 222социалистической
спермой222 передовых доярок. Как он мог не догадаться, что эти его залихватские
байки родят горы гнева, обрушившиеся на его просветленно-социализированную
голову, понять невозможно.
Но он с уверенностью в голосе декларировал, обсуждая
проблемы генетических патологий и их распределение в СССР, что можно осеменить
10 тысяч женщин спермой одного мужчины, добавляя, что решение этой практически
дерзновенной задачи может быть организовано только под контролем большевистских
правительственных агентств:
222333при свойственной мужчинам
громадной спермообразовательной деятельности333 от одного выдающегося и ценного
производителя можно будет получить до 1000 и даже 10000 детей. При таких
условиях селекция человека пойдет вперед гигантскими шагами. И отдельные
женщины, и целые коммуны будут тогда гордиться не 222своими222 детьми, а своими
успехами и достижениями в этой удивительной области, в области создания новых
форм человекаи222.
Ему, правда, пришлось объяснить (чтобы ему поверили), что
свои выкладки он основывает на данных зоотехнолога Ильи И. Иванова, который
занимался искусственным осеменением животных и развил методы, якобы активно используемые в практике. В
1909 году Иванов основал лабораторию искусственного оплодотворения животных при
Ветеринарном Управлении Министерства внутренних дел царского правительства и в
короткий срок сообщил, что будто бы сумел добиться скрещивания зубра и обезьян,
зубра и коров, антилоп и коров, мышей и гвинейских хомячков, гвинейских
хомячков и кроликов, и других животных (в настоящее время доказательств
действительного существования полученных Ивановым гибридов я в литературе найти
не смог). Иванов утверждал, что его приемам было обучено большое число зоотехников,
которые применили их в коневодстве, и к 1914 году было громогласно объявлено,
что по методикам Иванова получено более шести тысяч голов лошадей с улучшенными
свойствами. Была организована шумная реклама этого результата и это объясняет,
почему имя Иванова стало широко известно в среде ученых в разных странах мира.
Постепенно Иванова захватывала еще более дерзкая цель я
скрестить человека с обезьяной, чтобы произвести на свет существо с невиданно
разнообразными физическими характеристиками. В ходу еще не гуляла произнесенная
годами позже шутка Бернарда Шоу, ответившего ослепительной красавице на предложение
вступить с ним в интимную связь: а что, если плодом нашей любви станет
ребеночек с Вашими, мадам, мозгами и моей уродливой внешностью?
Когда пришла советская власть, и в обществе стали
фигурировать самые фантасмагорические прожекты о переустройстве мира, Иванов
понял, что его час пробил. Он испросил 30 сентября 1925 года у Академии наук СССР огромную по тем
временам сумму я 10 тысяч долларов, нужную для отправки
экспедиции в Африку, где, как он полагал, было бы легче организовать
оплодотворение аборигенок обезянами, и наоборот. Он также
послал письма двум наркомам я просвещения А.В. Луначарскому и внешней и внутренней торговли А.Д.
Цюрупе. С помошью нескольких боссов в аппарате советского правительстве (очень
старался поддержать его просьбу бывший личный секретарь Ленина, а теперь
управделами правительства Н.П. Горбунов) он своего добился. Несмотря на возражения видных биологов, указывавших на нескрещиваемость
представителей разных родов животных, деньги ему были предоставлены. Советские начальники
решили, что ивановские эксперименты сыграют важнейшую роль в обосновании
справедливости тезиса, который занимал в ту пору их умы: помогут ускорить
получение доказательств в пользу 222итаких важных материалистических проблем
как происхождение человека и научно-материалистической (антирелигиозной)
пропаганды222. Получив запрошенную сумму денег, Иванов быстро собрался в
экспедицию.
В 1926 году он прибыл сначала в Институт Пастера в
Париже, и с помощью французких коллег заполучил визы во Французскую Гвинею и Гвинею,
где он и собирался предпринять свои эксперименты. Однако они все завершились
полным провалом. В 1927 г. Иванов вернулся в Советский Союз, где сумел
пристроить привезенных с собой шимпанзе, пойманных в Африке. Он организовал в Сухуми Институт экспериментальной
патологии и терапии - первый в мире научно-исследовательский центр для опытов
над приматами. Климат в Абхазии был
мягче, чем в холодной России, и шимпанзе прижились. Питомник так и существовал
в советские времена в Сухуми, правда, имя Иванова там старались не афишировать,
так как его основатель был арестован[29].
Конечно, специалистам, изучавшим столетиями методы
скрещивания животных, было прекрасно известно, что есть пределы скрещиваемости
видов и что преодолеть их далеко не просто. Когда примерно в те же годы
выдающийся российский генетик Г.Д. Карпеченко получил гибрид двух даже не
видов, а родов растений, ему пришлось предварительно добиться получения
специальных растений с удвоенными наборами хромосом, что вряд ли было бы
возможно в отношении человека и обезьян. Поэтому методы, пропагандировавшиеся
Ивановым, заявившим, что он разрабатывает новую науку 222зоотехнику222,
вызывали нередко у грамотных биологов в лучшем случае непонимание. Но
Серебровский оказался в числе тех, кто был восхищен подходом и революционными
декларациями Иванова и не раз говорил, что его антропогенетика была навеяна
идеями Иванова.
Пытаясь понять корни
легкомысленного отношения Серебровского к пока еще не прошедшим серьезной
проверки рекомендациям, следует обратить внимание на два момента.
Первый - это взрыв интереса широких слоев советской общественности
к всевозможным залихватским проектам, взрыв, рожденный общим оптимизмом
и верой, что недалеко то время, когда и природа, и люди, и общество
в целом будут перестроены, когда 222открытия инженера Гарина222
из фантастических книг перекочуют в повседневную реальность. Второй
- это средоточие власти в руках людей без глубоких знаний, не способных
критически оценить серьезные проблемы естествознания и техники.
Это хорошо показала
Конференция по борьбе с засухой, прошедшая в Москве в 1931 году в
присутствии Молотова и Калинина. Восторженный прием на ней встретило
заявление Лысенко о грандиозном успехе яровизации пшеницы. Еще один 222кудесник222,
выступил с проектом орошения заволжских засушливых степей. Он предложил
перегородить Волгу в районе Камышина плотиной длиной 4 километра
и высотой 37 метров. После этого, заявил он, воды Волги самотеком
устремятся по степи в сторону Аральского моря и оросят миллионы
гектаров земель. Отчет об этом выступлении на конференции напечатали 222Известия222, указав фамилию автора и его
титул 222Инженер Авдеев (Авава)222 (7). Судьба Каспийского моря автора
проекта не волновала, вопросы водного режима и самой Волги и её нового
русла не обсуждались, а лишь давалось обещание устранить засуху на
огромных территориях и разом накормить страну хлебом.
Другой инженер, Б. Кажинский,
предложил посылать в приземные слои атмосферы стратостаты и самолеты
с установками для ионизации воздуха, чтобы вызывать искусственные
дожди (8). И снова поражали не столько фантазия автора, свободный
полет его мыслей, сколько низкий уровень чисто инженерной проработки
проекта: подсчета влаги в атмосфере над зоной засушливых районов
представлено не было, возможности переноса воздушных масс различной
влажности и динамика этого переноса в годичные и более протяженные
циклы, вертикальный и горизонтальный массообмены воздуха не изучены,
технические возможности того времени не оценены, лабораторная
проработки эффективности ионизации отсутствовала.
Тем не менее все три
залихватских предложения были с энтузиазмом приняты властями. В газетах
появились большие статьи с описанием предлагаемых фантасмагорических
проектов. У читателей газет пытались создать впечатление, что в деле
борьбы с засухой уже открылись новые эффективные возможности, что,
благодаря мощному наступлению на бич земледелия, и яровизация, и
обводнение степей Заволжья, и искусственное вызывание дождей
вот-вот дадут реальный положительный результат. Сегодня мы можем видеть,
что ни один из прожектов не ушел из сферы иррационального, а борьба
за урожай и преодоление капризов погоды по сей день остаются
нерешенными проблемами.
Но в глазах властей
того времени все сомнения ровным счетом ничего не стоили, масштаб реального
и иррационального их не волновал. Словесная шелуха обещаний и откровенное
манипулирование фактами в угоду политическим чаяниям весила в
их глазах больше, чем доводы ученых.
Однако от 222научных
прожектёров222 требовалось не переходить опасные границы и уж ни в коем случае
не браться поправлять Сталина. К примеру, прозорливость тех, кто
удостаивался похвал Сталина, заключалась как раз в том, что они четко осознавали
запросы властителя и выстраиваили свою фразеологию в полном соответствии
с пусть мифотворческими, но прозвучавшими публично политическими лозунгами
дня. Поэтому их словесные победы тиражировали органы советской печати,
тотально контролируемые большевистскими властями, и авторы только
таких прожектов были возведены в ранг героев без единой победы.
Серебровский же не
осознал границы дозволенного, в его выступлениях в целом был ясный политический
просчет. Его назойливые повторы приверженности коммунистическим идеалам
воспринимались как неискренние. Был и другой неблагоприятный аспект. Сталин
повторял лозунги об увеличении производства нефти, угля, железа. Для него эти
лозунги были столь же первостепенно важны, как десятилетиями позже невероятную
актуальность в глазах Хрущева приобрели лозунги о том, что большевики скоро
перегонят Америку по производству мяса и молока на душу населения страны
Советов и что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме.
Лозунгами Сталин, а позже Хрущев кормили народ, обещая им светлое будущее. А
Серебровский, желавший идти в ногу со временем, вдруг заявил в печати (часто
добавляя при этом, как он всем сердцем приветствует мудрые инициативы
большевистского руководства), что его антропогенетика не просто позволит
выполнить сталинскую пятилетку за два с половиной года. Он принялся утверждать,
что лозунги о нефти, газе и металле ничуть не более важны для страны, чем
лозунги о свободном оплодотворении женщин спермой выдающихся самцов. А уж
вторжение в сроки индустриализации, попытка радикального изменения планов,
выдвинутых Сталиным, были оценены как почти кощунственные. Пропагандисты
увидели в этих декларациях издевательство над линией партии, опошление светлых
идей и провокацию со стороны потомка бывшего мелкопоместного помещика, теперь
лишь мешающего строить коммунизм. Многие в то время поверили, что и сам Сталин
выразил резкое неудовольствие выходками професора из университета.
Когда 4 апреля 1930 года
в 222Известиях222 я второй по
значимости газете страны я известный пролетарский поэт, живший в Кремле по
соседству с вождем и вхожий к Сталину, Демьян Бедный[30], разразился огромной и
издевательской по тону поэмой, в которой высмеял идеи профессора Серебровского,
пошли разговоры, что Бедный вряд ли сам стал бы интересоваться 222Медико-биологическим журналом222, где
появилась статья Серебровского о двукратном ускорении темпов пятилеток.
Поговаривали, что наверняка это его сосед по Кремлю занарядил выпустить
язвительные стрелы в адрес 222ошибшегося222 генетика. Поэма заняла полстраницы
газеты и была направлена не только против Серебровского, но и против науки
евгеники как таковой. Не зря Бедный Демьян дал поэме именно такое, совсем
непоэтическое название: 222Евгеника222.
222Ведь такая проблема!
Такая проблема!
Очень важная тема:
Хотя, дескать социалистическая,
Но почти чтоимистическая,
Апокалиптическая,
Черт знает, какая!
В её подоплеку вникая,
Холодный почувствуешь пот.
Вы про 222гены222 читали?
Вы про 222гены222 слыхали?
Ну, так вот! <и>
У 222генов222 у ваших 222комплекс222 несурьезный,
Не та комбинация,
Известно, какая вы нация:
Нечесаная и немытая,
Оспою покрытая,
Дряблая, бросовая,
Как есть стоеросоваяи
Пьяная, шалая,
Чертовски отсталая,
Хоть заменившая 222матьяперемать222
На 222догнать я перегнать222,
Нои
Морда в саже,
А лезет туда же!222 (10).
Нельзя исключить и того, что Сталина раздражали нередкие
высказывания Серебровского в печати о неприемлемости ламаркизма. Сам Сталин,
как мы уже знаем, ставил Ламарка выше Дарвина и отвергал Вейсмана, придумал
ругательное словечко 222вейсманизм222, а Серебровский не упускал ни одной
возможности, чтобы отвергать идею наследования благоприобретенных признаков,
печатал строки против ламаркизма и Ламарка. Он, например, писал: 222Хотя
в марксистской̆ литературе и встречается у отдельных авторов сочувственное
отношение к ламаркизму я из этого вовсе
не следует, что ламаркизм тесно увязан идеологически с марксизмом222 (11) и настаивал: 222главная
задача биологии заключается в очистке эволюционного учения от ламаркизма222.
Обвинять марксистов в непонимании элементарных вещей было делом рискованным,
тем более, что на стороне людей, восхищавшихся Ламарком, был сам товарищ
Сталин.
Конечно, напрямую о
таком отношении к Ламарку и Вейсману из уст самого Сталина пока никто еще не
слышал. Только в декабре того же, 1930 года он скажет об этом в беседе с
Митиным, Ральцевичем, Юдиным и Кольманом, но и они будут помалкивать о
содержании их беседы с вождем, и только в 1956 году Митин приведет малую часть
его записей сталинских слов, а весь текст будет опубликован только в 2002 году.
Однако те, кто работали в непосредственном контакте со Сталиным и те, кто
определял партийную линию в СССР (особенно заведующий отделом науки Московского
горкома партии Э. Кольман) могли услышать сталинское определение роли Ламарка
из его собственных уст.
Как всегда случалось в
то время, политические нотки были внесены в в дебаты коммунистов и коммуноидов
с биологами. Не имея в руках других аргументов, некоторые сторонники ламаркизма
выставляли идеологические доводы на первое место, утверждали, что лишь идеи
ламаркизма соответствуют марксизму, что генетика я это буржуазная наука.
Серебровского обвиняли, в частности, в том, что он пытается протащить на
советскую землю буржуазные воззрения, маскируясь при этом декларациями о
приверженности марксизму-ленинизму и лишь для прикрытия называясь марксистом.
Сергей С. Перов, который занимался изученем белков живых организмов, неизменно
принимал участие в спорах на стороне ламаркистов. Он в это время стал
сотрудником аппарата ЦК ВКП(б) и заявил во время одной из дискуссий в Москве, что
генетики я это настоящие враги советского строя. Такое заявление было одним из
самых опасных в советское время, ведь врагов следовало обезвреживать и помещать
в тюрьмы и лагеря. Навешивание такого ярлыка было равносильно обвинению в
страшном преступлении. И совсем не случайно Д. Бедный, чередовавший в
опубликованной поэме стихотворные строки с написанными в прозе замечаниями к
ним, не только употребил в приложении к призывам Серебровского термин 222контрреволюция222,
но и вставил обращение к читателям, содержавшее прозрачный намек на возможность
перемещения профессора-евгеника Серебровского в среду с тюремно-лагерными
условиями:
222Не
кажется ли вам, что в профессорской
статье о евгенике имеет место более чем 222головокружение от успехов222? Не
думаете ли вы, что не мешает потрясти немножко автора за шиворот и предложить
ему спуститься с заоблачных евгенических небес в более устойчивые и более
трезвые условия жизни?222
Такие намеки часто
возникали в спорах в те времена. В ход шли политически приправленные горячительные,
имевшие целью не истину укрепить, а врага изничтожить, пригвоздить и ославить.
Навешивание политических кличек приобрело вид законной практики. С середины
1920-х годов она нашла широкое применение в диспутах между сторонниками
ламаркизма, с одной стороны, и генетиками, с другой. Во время одной из таких
дискуссий С.С. Четвериков довольно резко высказался о низкой доказательной силе
аргументов ламаркистов. В ответ ламаркисты обозвали его врагом большевизма,
отпрыском миллионера, бежавшего от революции за границу, и вообще политическим
врагом советской власти.
В целом, на
Серебровского обрушилась лавина критики с разных сторон. Ему пришлось пойти на
попятную и срочно опубликовать извинение за свою 222биологизаторскую222,
политически некорректную оплошность (9).
Глава 11. ЧЛЕНЫ ОБЩЕСТВА МАРКСИСТОВ-БИОЛОГОВ АТАКУЮТ
КОЛЬЦОВА, ЕВГЕНИКУ И ГЕНЕТИКУ
222Концлагерями, голодом, войной
Вдруг
обернулась Марксова химера222.
Семен Липкин. (1)
Политические обвинения
евгеники и генетики были декларативно и назойливо повторены членами Общества
марксистов-биологов в марте 1931 года в Москве (2). Само общество было
сформировано Левиным, Левитом и Аголом в 1926 году под названием Общество
материалистов-биологов при Коммунистической академии. Первоначально к его
работе благожелательно отнесся Кольцов. Члены общества пытались осмыслить роль
точных наук (прежде всего, физики и химии) в изучении развития живых
организмов, выяснить, можно ли определить значение физических и химических
закономерностей в протекании биологических процессов, включая сознание (3). Но после того, как было
опубликовано постановление ЦК ВКП(б) с осуждением деборинщины и введено в
обиход клише 222меньшевиствующий идеализм222, в Обществе биологов-материалистов
вдруг стали активничать люди, крикливо именовавшие себя приверженцами
сталинского направления в науках. Как правило, они еще не успели сделать
что-либо серьезного в науке, но
выступали боевито, горой стояли за партийную 222правду-матку222 и были готовы
изничтожить любого авторитета лозунгами и цитатами из
Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина.
Особенного куражу им
придала публикация Кольманом статьи
в центральном партийном журнале 222Большевик222
(4) в которой он клеймил вредителей в биологии в СССР. Выискивая врагов такого
рода, Кольман называл ими многих крупных ученых России:
222Подмена большевистской политики в науке, подмена борьбы за партийность науки
либерализмом тем более преступна, что носителями реакционных теорий являются
маститые профессора, как махист Френкель в физике, виталисты Гурвич и Берг в биологии, что Савич в психологии, Кольцов в евгенике, Вернадский в геологии, Егоров и Богомолов в математике 222выводят222 каждый из своей науки реакционнейшие
социальные теории222 (5).
Автор разносил зоологов
и ботаников за их якобы враждебность к созданию колхозов и совхозов, равно как
ихтиологов за понижение продуктивности прудов и рек. Кольман полностью следовал
новому стилю: его статья создавала у читателей впечатление, что теоретические
споры непременно ведут к серьезным просчетам в практике и способствуют
вредительству при строительстве социализма. Эта и подобные ей публикации
подстрекали к поиску вредителей,
развенчанию и истреблению их не только в промышленности и в наркоматах, но и в
отвлеченных теоретических науках. В резолюции ЦК партии об ошибках
философов-деборинцев, опубликованной в 222Правде222,
прямо говорилось, что 222в период обостренной классовой борьбыи основные
политические и теоретические вопросы ставятся особенно остро222, потому что
растет противодействие вражеских сил строительству социализма (6).
Вот именно эта
тональность и стала превалировать в выступлениях на конференции общества,
теперь переименованном из Общества биологов-материалистов в Общество
биологов-марксистов.
Конференция общества под
новым названием проходила с 14 по 24 марта 1931 года. Главным обвинителем
врагов в биологии выступил эмбриолог Борис П. Токин, заявивший, что он открыл
фитонциды, которые, правда, без звонкого иностранного имени были известны за
сто лет до него. С первых минут своего выступления он заявил что в науке
наступила новая эра:
222333на всех участках теоретической работы происходит
сейчас одно и то же - пролетариат завоевывает науку всерьез и глубоко333
Ходом социалистического строительства уже выдвинуто множество
таких новых проблем, которые с позиций буржуазной науки, старыми
методами работы - разрешены быть не могут333 Как находящаяся в
агонии буржуазия способна лишь дать паллиативы для спасения обреченной
историей на гибель капиталистической системы, так и буржуазные
ученые не могут преодолеть кризиса современной биологии. Преодоление
кризиса науки возможно лишь с позиций последовательного диалектического
материализма. Перед нами стоит задача
реконструкции биологии222. (7).
Разумеется, никакой
эффективной программы реконструкции предложено не было. Всё было обращено на
поиск врагов в среде ученых:
222В Советском Союзе вредитель-биолог пакостит
социалистическому строительству, тормозит использование
достижений в нашей практике, влияет на все области методологии333
на этом участке работы мы имеем жесточайшее сопротивление222 (8).
В пугающем тоне Токин
заявил: 222Мы должны помнить, что необходима борьба - разоблачение
всего антиленинского, антимарксистского222 (9). Называя имена
наиболее знаменитых ученых, Токин утверждал, что это и есть те, кого 222НУЖНО
БИТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ222 (как видим, то ли от Митина с Юдиным, то ли от
Кольмана Токин воспринял словечки из лексикона Сталина: 222надо бить!222; не
поправлять, не настраивать на другой стиль, не предложить перейти на новые
позиции в науке, а бить!).
Токин привел длинный
список имен тех, кого надлежало БИТЬ в первую очередь: 222К числу этих лиц несомненно,
надо отнести Гурвича, Любищева, Беклемишева, Берга, Соболева и
др. Также совершенно необходимо организовать изучение и разоблачение
механистических школ и направлений Кольцова, Павлова, Лазарева,
Самойлова, М. Завадовского и др.222 (10). Первым в длинном ряду ученых,
которых 222совершенно необходимо разоблачать222, он назвал Кольцова. Имена не
только Кольцова, но и всех перечисленных Токиным были высоко ценимы в мировой
науке: физиолог И.П. Павлов был единственным в то время из русских ученых
лауреатом Нобелевской премии, П.П. Лазарев был одним из основателей биофизики,
Л.С. Берг известным зоологом, экологом и создателем оригинальной теории
эволюции - номогенеза, А.Г. Гурвич (которого Токин лично ненавидел и пытался
публично дискредитировать) создал теорию биологического поля, а М.М.
Завадовский заложил основы биологии развития.
Однако персонально больше
всех досталось присутствовавшему на заседании Кольцову. Отчасти
он сам взмутил болото, когда начал свою речь с оценки деятельности
марксиствующих биологов. Говорил он при этом не без сарказма:
222Эту
работу общество начало с того, что откинуло все старые авторитеты и
рассчитывает повести эту работу главным образом силами нового поколения.
Это очень хорошо, ибо, конечно, нельзя над новым поколением оставить
висеть какие бы то ни было авторитеты222 (11).
Язвительность тона
Кольцова была тут же замечена и воспринята как оскорбление. Его оппоненты
пошли в ответную атаку. Первым принялся клеймить Кольцова Григорий Баткис,
обвинивший его в серьезных политических прегрещениях. Баткис как секретарь
Общества расовой патологии сказал, что Кольцов
222333фактически
в течение ряда лет являлся у нас руководителем реакционной партийной
биологии333 Сплошное невежество обнаружил Н.К. в своих социально-политических
выводах. Это - невежество особого рода. Это партийное невежество,
потому что оборотная сторона медали - это Ленц[31], это
фашисты Германии, это социал-фашисты. Вот оборотная сторона этой
медали222 (12).
Так, извращая высказывания
Кольцова, выворачивая наизнанку его мысли о евгенике, биологи-марксисты
начали травлю Кольцова. Последний перестал заниматься евгеникой почти за
два года до этого, но биологи-марксисты делали вид, что они этого не знают. Издевались
даже над его благородным желанием приблизить свою работу к практическим
нуждам страны. Токин в заключительном слове с показным гневом
заявил: 222Эти люди, в частности Н.К. Кольцов, даже пытались возглавить
позицию единства теории и практики222 (13).
Требование к Кольцову
было вполне определенным, хотя и не имело никакого отношения к науке:
222Мы сегодня от Н.К. Кольцова не слышали ясного
ответа относительно общественной позиции, которую занимает
Н.К. Кольцов333 в настоящее время, когда в стране идет такая ожесточенная
борьба, когда мы выдвигаем лозунг партийности в науке, когда фактически
вопрос партийности уже решен, когда беспартийных нет, а все - партийные,
только каждый по-своему. Мы зовем к большевистской партийности, и
Н.К. Кольцов должен был с этой трибуны определенно ответить здесь по
этому поводу222 (14)[32].
Токин открыто напал
также на Вавилова, Филипченко и Серебровского (15), призывая расправиться
и с ними и прежде всего с Серебровским:
222Было
бы полезнейшим делом для учащейся молодежи написать хорошую брошюру
по истории генетики в Советском Союзе. Если бы удалось вскрыть классовые
причины 222грехопадения222 партийной части биологов, сгруппировавшихся
вокруг школы Серебровского, это была бы поучительная книга222 (16).
Идеологическая,
вненаучная критика была высказана не только в адрес многих заслуженных
ученых, грубым нападкам подверглась генетика как наука. Ранее в советской
прессе не раз появлялись статьи, направленные против тех или иных положений
генетики (в 222Известиях222
утверждалось, что идея о наследовании благоприобретаемых признаков более
правильна с точки зрения марксизма, а 222Гены остаются глухи и немы к изменению окружающей среды и,
понятно, вызывают сомнение в материальности их основы222/17/), но все-таки никто
еще не выступал так категорично. Теперь биологи-марксисты возмущались:
222333многие,
называющие себя марксистами, приравняли генетику к марксизму,
современную генетику отождествили с диалектическим материализмом333
Вместо того, чтобы направить333 огонь по Ламарку и Бергу, Вейсману и
Моргану с позиций марксизма-ленинизма, то есть с позиций Энгельса333
огонь был открыт по Энгельсу с позиций вейсманизма-морганизма222 (18).
В резолюции, принятой на конференции, было сказано:
222Громадным
тормозом в реализации достижений современной биологии в практике
социалистического строительства являлось замыкание основных
кадров исключительно вокруг вопросов генетики, что было следствием
общеметодологических установок222 (19).
Противопоставив
себя мировой науке, которую Токин презрительно характеризовал как 222буржуазную
и враждебную марксистам-ленинцам222, он без всяких на то оснований объявил, что
выискал в современном естествознании кризис. Он повторил в этом отношении
Ленина, который без всяких оснований твердил в 222Материализме и
эмпириокритицизме222 о выдуманном им кризисе естествознания (это в то время,
когда теоретическая физика находилась на взлете, когда возникали новые
направления в квантовой и релятивистской физике, физической и полимерной химии,
теоретической биологии, приведшие, как мы знаем, к колоссальному прогрессу во
всех областях знания, а вслед за
тем в промышленности, строительстве, ядерной технологии, медицине, когда
продолжительность жизни в ряде стран удвоилась за 50 лет, а качество жизни в
цивилизованных странах неизмеримо улучшилось). Токин провозглашал в качестве первоочередных
для марксистов-ленинцев задачи, которые были на самом деле выдуманными химерами
и никогда не стали в науке ведущими (вроде превращения озимых в яровые):
222Во
весь рост стоит задача по пересмотру 222святая святых222 современной
буржуазной биологии, задача марксистско-ленинского анализа кризиса
естествознания, задача большевистской реконструкции самой науки
биологии333
Перед марксистами-ленинцами
в биологии стоят огромные задачи. Зерновая проблема, проблема превращения
озимых в яровые, борьбы с засухой, подбор сортов пшеницы, проблема
хлопковой и каучуковой независимости, проблема садоводства и
т. д333
Все эти задачи мы не можем разрешить
с позиций буржуазной биологии, как бы умело ни использовали достижений
мировой биологической науки222 (21).
Обругивая западную
науку, Токин и его сторонники уводили ученых советской страны в области,
никогда не ставшие ведущими в науке. В резолюции, принятой на пленуме
Общества биологов-марксистов 24 марта 1931 года, было сказано:
222333в
области техники нагромождено столько реакционного методологического
хлама, что и на этом важном участке работы, бывшем в поле зрения старого
руководства, мы имели тормоз действительной и полной реализации
достижений генетики в практике социалистического строительства333
Громадным тормозом в реализации достижений современной биологии
в практике социалистического строительства являлось замыкание
основных кадров исключительно вокруг вопросов генетики, что было
следствием общеметодологических установок222 (22),
Закрывая конференцию,
Токин не только звал к введению 222классовой борьбы222 в науке (применительно
к биологии), он одобрил классовое деление естественных наук и заявил
(мешая в одну кучу пролетариев и ученых):
222Сейчас,
когда мы вступаем в период социализма, завоевание науки является
исторически необходимым и неизбежным делом. Это нужно понять каждому
пролетарию, каждому ученому. Предыстория человечества кончается.
Начинается настоящая история222 (23),
а также призывал к бдительности, беря на себя роль
глашатая надежд чекистов:
222Классовые
враги имеются у нас не только вне этого здания, но они могут быть очевидно
и в нашей аудитории. Мы должны быть очень бдительными в разрешении
этих вопросов222 (24).
Декларации Токина и
биологов-марксистов совпадали полностью с императивами Сталина, но наука страны
откатывалась назад, оставала от мировой и, в конце концов, окончательно
отстала. В советской науке стали превалировать не просто неверные, а
политизированно-дремучие тенденции. Сегодня мы знаем, что чаяния сталинистов о
вечности их правления в историческом масштабе, рухнули, похоронив под собой
семидесятилетние потуги на мировое господство. Человечество ушло вперед, а
Россия, благодаря сталиным и токино-митиным, оказалась позади.
TodayСтенографический отчет
выступлений на конференции был срочно напечатан в Москве под названием 222Против
механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии222. Это
название точно соответствовало новым терминам, введенным Сталиным. Тираж
сборника был большим: несомненно власти придавали серьезное значение
размножению материалов политико-воспитательного толка. Выдающийся русский
естествоиспытатель, академик Владимир И. Вернадский, ознакомившись со
сборником, сделал 28 февраля 1932 года такую запись в
своем дневнике:
222Пробовал читать - но в конце концов внимательно
просмотрел. Читать нельзя: больное, невежественное. Для психиатра. Картина
морального разложения. <333> Убогие люди и полное отсутствие понимания
научной работы. Кто такой Токин? <333> Интересно, выйдет ли из них кто-то
в конце концов настоящим исследователем? Часть их, наверное, зеленая молодежь222
(25).
Он с возмущением констатировал:
222Удивительно, что ламаркизм или дарвинизм может явиться
мерилом политич[еской]
благонадежности222 (26).
Но в складывавшихся в
стране условиях большевистские идеологи требовали верности сталинизму, а не
соответствию мировой науке. Уровень образованности специалистов снижался, сравнимость
качества исследований с лучшими западными стандартами уже не принимались во
внимание. Митины и Токины возводили в 222коммунистическое преимущество222 даже
такие свои недостатки как примитивность, плохая образованность, незнание языков
и нежелание учиться у Запада. Теперь Шариковы и Швондеры творили в биологии то,
что пытались вытворять в 222квартирном вопросе222 герои бессмертного 222Собачьего
сердца222 М.А. Булгакова.
Вернадский не
напрасно констатировал общую закономерность:
222Крупные неудачи нашей власти - результат ослабления ее
культурности: средний уровень коммунистов - и морально, и интеллектуально -
ниже среднего уровня беспартийных. 333Цвет нации заслонен дельцами и лакеями
карьеристами222 (27).
Выведенный в эти годы
сталинскими подручными и им самим на передние роли в биологии Трофим Лысенко не
знал никаких языков (в более поздние годы он наставлял меня во время встреч с
ним, что незачем даже и читать западные журналы, 222а то они не туда заведут222).
Поэтому преимущество российской научной периодики, созданное усилиями таких
выдающихся русских ученый как Кольцов или Вавилов, старавшихся сообщать
коллегам в своей стране о прогрессе науки в мире с помощью рефератов и обзоров
западных публикаций, изданием переводов западных книг и статей, было утеряно.
В целом, политизация
научной деятельности в СССР, внедрение тотального контроля не просто над
тематикой исследований, но и над умонастроениями ученых, введенные Сталиным,
проявились и в муссировании тезиса о превосходстве всего советского над
западным, в декларациях о победных рывках советских людей к светлой жизни, о
движении к коммунизму такими темпами, какие не снились западным людям.
Международные связи ученых стали административно обрываться, массовая отправка
молодых специалистов на стажировку в западные лаборатории сошла практически
на-нет, страна окукливалсь и замыкалась сама в себе. Всё западное подвергалось
если не осмеянию, то хуле. В одном из ставших всенародно любимом кинофильме 222Волга-Волга222
победно распевалась песенка 222Америка России подарила пароход: огромные
колеса, но ужасно тихий ход222.
Глава 12. ИНСТИТУТ
МЕДИЦИНСКОЙ ГЕНЕТИКИ
222Блестящие основы критических исследований генов самого
человека заложены в Медико-генетическом
институте а Москве, привлекающем все большее внимание и сотрудничество
врачей. Отсутствие в мире подобных ему учреждений демонстрирует мощь
социалистического строя в такой области теоретического исследования, которое
может принести величайшую пользу человечеству, но в которой буржуазным ученым,
из-за присущей им ограниченности вследствие их предрассудков и
индивидуалистических методов нет надежды добиться действительных успехов.222
Герман Мёллер, 1936 (1).
Традиционно, начиная с
Маркса и Энгельса, сторонникам коммунистических взглядов представлялось важным
подчеркивать доступность и даже легкость изменения наследственности внешней
средой. Эту веру разделял Сталин, который заявлял о могуществе
социалистического преобразования природы и человека. В этих верованиях (иным словом их не назовешь) места для признания
значительной устойчивости генов и
консервативной природы наследственности биологических видов не оставалось.
Поэтому споры между ламаркистами, с одной стороны, и генетиками, евгениками,
специалистами в области охраны природы и сохранения отдельных биологических
видов, с другой стороны, приобрели с начала 1920-х годов особую напряженность.
В Москве прошло несколько дискуссий
между этими группами ученых. Позже, когда Сталин подавит медицинскую генетику репрессивными мерами,
дебаты перейдут в большей мере в область сельскохозяйственной биологии, а пока
значительный интерес биологов был сосредоточен на проблеме человека и на
исследовании наследственных заболеваний и их лечения.
Однако, благодаря привлекавшей всё большее внимание деятельности Н.К.
Кольцова, который пытался установить связь между активностью генов и развитием
признаков у человека и который вовлек в сферу этих интересов ведущих
клиницистов и гигиенистов в СССР, проблемы медицинской генетики приобрели в
стране широкий интерес. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1924 году известный
московский врач и исследователь Владимир Филиппович Зеленин (1881-1968) основал
в Москве Клинический институт функциональной диагностики и экспериментальной
терапии (вскоре переименованный в Медико-Биологический институт). Этот институт
стал первым в мире научным учреждением медико-генетического направления. В конце 1928 года Зеленин открыл в его институте Кабинет
наследственности и конституции человека. Рожденный Кольцовым жгучий интерес передовых биологов и врачей СССР того времени
к проблемам наследуемых болезней, различиям в этом отношении между национальностями
и географического распределения патологических генов на территории страны, то
есть главной тематике Общества расовой патологии, подвигла Зеленина на включение в научную программу
Кабинета именно изучения
наследственности в локальных популяциях разных национальностей, а также анализа
медицинского статуса однояйцевых (монозиготных) и двуяйцевых (дизиготных) близнецов. Это была чистая калька кольцовской программы Общества расовой
патологии.
Руководить кабинетом
Зеленин пригласил врача С. Г. Левита. Дальнейший расцвет медицинской генетики в
СССР был связан в значителеьной мере с деятельностью этого ученого, поэтому
стоит рассказать детально о нем.
Соломон Григорьевич Левит
(1894-1938) - выходец из беднейшей
еврейской семьи - родился в городке Вилкомир (при советской власти город Укмерге
Литовской ССР), населенном на 90%
евреями. Его отец (инвалид) был сторожем, в семье было еще трое сыновей,
С.Г. был младшим из них. Он окончил реальное училище, затем учился в Виленской
казенной гимназии (с 5 класса), с 10 лет зарабатывал себе на хлеб и
учебу репетиторством. В юности он мечтал стать юристом и по окончании
гимназии, в 1915 году, поступил на юридический факультет Петроградского
университета, но затем разочаровался в своем выборе и решил учиться на
врача. Он перевелся вскоре на естественный факультет Московского
Императорского Университета, а после взятия власти большевиками в 1917
году записался в 1919 году в Красную Армию и отправился на фронта Гражданской
войны. Более года он служил фельдшером, переболел тифом и был
демобилизован, после чего продолжил учебу в МГУ. В 1920 году он вступил в
большевисткую партию, в 1921 году окончил медицинский факультет МГУ и был
послан на стажировку на год в Германию (он владел свободно немецким), где
работал под руководством профессора Ронна я специалиста по физической и
коллоидной химии. Таким образом он получил многостороннее образование.
Исповедуя марксистские взгляды, он вместе с М.Л. Левиным основал в МГУ кружок
врачей-материалистов.
По возращении из
Германии в Россию Левит вначале выражал убежденность в правоте ламаркизма,
заявляя, что с марксистской позиции очевидно прямое и быстрое влияние природных и
социальных условий на изменение наследственности: 222В сущности говоря,
пролетариат СССР, а стихийно вслед за ним и большинство русских врачей уже
давно признали возможность наследования приобретенных признаков222 (2). На этом
основании он даже сделал заявление, что никаких 222наследственных болезней222
быть не должно, и врачам не следует характеризовать болезни как наследственные,
поскольку от их допущения веет фатализмом, а декларации о наличии
наследственных болезней противоречат принципам профилактической медицины и
обезоруживают врача. 222От высказываний генетиков веет глубоким пессимизмом и
немощью222, я писал он (3). Левит был зачислен ассистентом на кафедре госпитальной
терапии (заведующим был выдающийся русский терапевт Д.Д. Плетнев). В эти
годы (1922-1925) Левит был включен
в узкое число так называемых членов руководства МГУ.
Будучи человеком
исключительно мощного темперамента и отличавшийся огромной трудоспособностью,
Левит успевал и учиться, и вести общественную работу, и много читать, и
работать в лаборатории. На созданной в МГУ Четвериковым специализации по
генетике (после ареста Четверикова ею стал руководить Серебровский) Левит
прошел под руководством Серебровского практикум по этому предмету. В деборинском
журнале 222Под знаменем марксизма222,
который тогда еще был центральным теоретическим журналом ЦК ВКП(б),
Серебровский заявил в 1926 году, что генетика и марксизм не противоречат
нисколько друг другу, что генетика, 222будучи совершенно объективной точной
наукой222, правильно трактует проблемы медицины (4). Вернувшись на следующий
год из Берлина с 5-го Международного генетического конгресса, Серебровский
опубликовал в 222Правде222 статью о
важности доложенного на конгрессе американцем Германом Мёллером доказательства
возможности искусственного вызывания мутаций рентгеновскими лучами и заявил,
что теперь марксисты не могут отрицать генетики, поскольку именно эта наука
доказала изменение наследственности факторами внешней среды (5).
Поскольку Левит в это
время, выполняя дрозофильный практикум у Серебровского, часто контактировал с
ним, последний, будучи прекрасным полемистом и пылким апологетом большевизма,
сумел быстро склонить на свою сторону другого большевика я Левита, и тот
полностью излечился от своего ламаркистского 222недуга222. Больше никогда в
жизни он не выражал склонностей к ламаркистским взглядам. Наращивал он и свои
медицинские знания, в 1929 г. опубликовал монографию 222Геморрагические диатезы. Болезнь
Верльгофа и сходные с ней патологические формы222.
Серебровский убедил его
перейти вместе с ним в Комакадемию, и до 1930 года Левит числился ученым секретарем
Секции естественных и точных наук Комакадемии, одновременно работая
заведующим кабинетом в зеленинском институте. Предложенная Зелениным программа изучения
наследственности человека выполнялась с размахом.
Первые научные
результаты кабинета были изложены в опубликованном в 1929 году томе трудов,
выпущенном под редакцией Левита и Серебровского (6). В предисловии к сборнику
Левит отметил важную роль новейших достижений в генетике (оценив особо работы
американских ученых) и утверждал, что, изучая гены и происхождение патологических форм,
советские ученые идут нога в ногу с мировой наукой (7).
В 1930 году кабинет был
переименован в Отделение генетики, и в нем серьезное внимание было обращено на
изучение наследственных характеристик близнецов. Том II 222Трудов222 открывался статьей Левита 222Человек как генетический объект и
изучение близнецов как метод антропогенетики222 (8). Зеленин в том году попал
в немилость властей, и Левита назначили директором всего института[33]. Заняв кресло
руководителя учреждения, он сфокусировал исследовательскую программу института
исключительно на изучении наследственных болезней (9) и начал создавать первый в мире исследовательский
центр, специализированный исключительно на медицинской генетике.
Но в этот момент в
судьбу института вмешались личные пристрастия товарища Сталина. Как уже
упоминалось выше (см. Главы 4 и 6), Левит вместе с Дебориным, Стэном, Каревым,
Гессеном, Аголом и другими деборинцами подписал письмо с протестом потив
обвинений Ярославского, который заявил, что сторонники Деборина недооценивают
научные труда Сталина и отклонились от партийной линии в науке. 222Письмо
девяти222 с отверганием высказываний Ярославского было опубликовано в журнале 222Под знаменем марксизма222 в мае 1930
года перед самым началом 16-го съезда партии большевиков, и над Левитом, как и
над остальными подписавшими письмо, начали сгущаться тучи. Размах нападок
указывал на то, что Сталин лично дирижирует разворачивающейся кампанией против
тех, кто не согласился признать его лидером философии в СССР. Стэн и Карев уже
были обвинены, но и все другие подписанты письма, не были забыты. Левит, кроме
того, допустил еще одну ошибку, когда подверг сомнению верность слов Сталина,
произнесенных на конференции
марксистов-аграрников в декабре 1929 года, что теория отстает от успехов и
запросов практики.
Несколько ученых в СССР
получили в это время приглашения американского Рокфеллеровского фонда,
бравшегося оплатить их годичное пребывание в США для ознакомления с новыми
методами исследований. В числе получивших приглашение, были Левит и Агол, и они
посчитали разумным воспользоваться такой возможностью и ретироваться с глаз
долой, надеясь, что за год шум уляжется и об их 222грехах222 подзабудут. В декабре
1930 года они вместе с М.С. Навашиным выехали в США.
Для стажировки Левит
и Агол направились в лабораторию Германа Джозефа Мёллера (1890-1967). Мёллер родился в Нью-Йорке в бедной семье (остался без отца в возрасте 9
лет). Он хорошо учился в средней школе, и, благодаря блестяще сданным в школе
выпускным экзаменам, получил в 1907 году стипендию для первого года учебы в
Колумбийском университете в Нью-Йорке. В 1909 году он впервые в этом университете
организовал студенческий клуб для обсуждения насущных биологических проблем. В
нем участвовали его школьный товарищ Эдгар Алтенбург и двое студентов курсом
младше - Бриджес и Стёртевант, которые позже составили (вместе с Мёллером)
костяк лаборатории, организованной Томасом Хантом Морганом - будущим создателем
хромосомной теории наследственности, награжденным в 1933 году Нобелевской
премией.
В СССР с начала 1920-х
годов было хорошо известно, что Мёллер разделяет коммунистические взгляды. В
1921 году на конференции в Колд Спринг Харборской лаборатории (вблизи от
Нью-Йорка, ею тогда руководил убежденный евгеник Ч. Дэвенпорт) он познакомился
с Н.И. Вавиловым, который пригласил его приехать в СССР. В августе 1922 года
Мёллер посетил СССР с кратким визитом, побывал в Кольцовском институте, 19 августа
1922 года посетил летнюю биостанцию Кольцовского института, где передал
С.С. Четверикову небольшой набор мутантов дрозофилы, с которой
работали в лаборатории Моргана. Четвериков организовал спецкурс для
студентов-биологов в МГУ, в ходе которого использовал эти линии для обучения
студентов и аспирантов хромосомной генетике по-видимому впервые в Европе.
В первой половине 1930
года Мёллер, регулярно наезжавший в лабораторию своего учителя Томаса Моргана в
Калифорнийском технологическом институте, провел немало дней в беседах с другим
известным советским генетиком, Антоном Романовичем Жебраком, который в течение
двух лет (с 1930 по 1932 годы) работал в лабораториях Моргана и Данна в США. Антон
Романович был многолетним членом партии большевиков, спокойным и уравновешенным человеком,
убежденным и глубоко знающим марксистскую теорию ученым. Гость из СССР оказал
на американского ученого огромное влияние, усилив его
прокоммунистические настроения.
Жебрак сохранял всю
жизнь уважительное отношение к Мёллеру как специалисту и вспоминал:
222В
дни приезда Г. Меллераи
в лабораторию Моргана я становился его ассистентоми и очень внимательно
наблюдал за его виртуозной работой, пытаясь подражать ему. Меня поражала его
большая работоспособность, собранность и умение дорожить временем. Он
безошибочно оценивал по тем или иным признакам большое количество гибридных
комбинаций, легко ориентировался в колоссальном экспериментальном материале222
(11).
В лаборатории Моргана Мёллер выполнил несколько первоклассных исследований:
изучил обмен хромосом участками (кроссинговер), предложил методы слежения за
так называемыми маркерными генами, а в 1916 году обосновал 222теорию
сбалансированных леталей222. В 1915 году Морган, Стёртевант, Бриджес и Мёллер
опубликовали книгу 222Механизм менделевской наследственности222 (222The Mechanism of Mendelian Heredity222), которую выдающийся немецкий, а с 1934 года мериканский ученый Курт Штерн
назвал 222фундаментальным учебником новой генетики222, а другой светила
генетики ангичанин Конрад Уоддингтон посчитал равной по своему значению работам
Галилея или Ньютона. С 1918 года Мёллер начал вести самостоятельные
исследования, посвящая основное время обдумыванию возможностей искусственного
вызывания мутаций генов внешними факторами (сначала повышенной температурой, а
затем, вместе с Алтенбургом - облучениями[34]). В 1918, 1920, 1921 и 1926 годах он опубликовал результаты тончайших по
замыслу и весьма демонстративных исследований, указывавших на роль точечных
мутаций в эволюции. Он также опубликовал
важные результаты об обмена генами при кроссинговере и о методах расчета
летальных мутаций, а также первые данные о вызывании мутаций рентгеновскими лучами. Его доклад о
последней работе на 5-м генетическом конгрессе в Берлине в 1927 году (за три года до приезда
Левита и Агола в США) стал событием (позже, в 1946 году, ему присудили за эту работу Нобелевскую
премию).
Приезд в лабораторию
Мёллера в Остине почти на 13 месяцев двух убежденных большевиков я Левита и
Агола япозволил завершить трансформацию пылкого американского ученого в активного приверженца коммунистических, даже более того - большевистских -
взглядов.
Приехавший с Левитом к
Мёллеру Израиль Иосифович Агол (1891-1937) вступил в большевистскую партию в
октябре 1917 года, с 1921 года работал в редакциях газет 222Правда222 и 222Труд222, одновременно обучаясь на медицинском факультете
Московского университета, который он закончил в 1923 году. Короткое время он
работал психиатром, а в 1924 году поступил на философский факультет ИКП, а
потом при патронаже Серебровского перешел на факультет естественных наук. По
окончании ИКП стал работать в лаборатории Б.М. Завадовского в Свердловском
университете, в 1927 г. издал книгу 222Диалектический метод и эволюционная теория222. Затем
перешел в лабораторию Серебровского в Комакадемии, где
вместе с другими молодыми сотрудниками исследовал сложную структуру гена. В
1929 году он опубликовал первую в мире работу по изучению трехмерного строения
гена, и в том же году его назначили директором Биологического института им.
К.А. Тимирязева Комакадемии, он был включен в состав редакционного совета
журнала 222Естествознание и марксизм222
(1929-1930). После возвращения из США он в 1932 году начал работать на Украине,
заняв ответственную должность во Всеукраинской ассоциации марксистско-ленинских
научно-исследовательских институтов, затем в 1934 году был избран академиком
Всеукраинской академии наук (ВУАН), в мае-октябре того года исполнял
обязанности Непременного секретаря ВУАН, в 1934-1937 годах заведовал лабораторией
генетики Института зоологии и биологии ВУАН. С начала 1937 года его
одновременно назначили на высокую должность в Москве - руководителем управления
науки Наркомата образования СССР.
Левиту по возвращении из
США от Мёллера пришлось вначале несколько труднее. В его отсутствие директором
Медико-биологического института был назначен Борис Борисович Коган,
который постарался свернуть в институте все генетические исследования и
переориентировать сотрудников на чисто медицинские работы. Левиту пришлось около
полугода провести во 2-м Московском мединституте, где он исполнял
обязанности заведующего кафедрой патофизиологии. Но, пользуясь своими
прежними связями в ЦК партии (где кандидатом в члены Политбюро ЦК был с 1929 по
1932 год Карл Янович Бауман, человек с высшим образованием и широким диапазоном
взглядов, не раз показывавший, что готов поддержать исследования генетиков),
Левиту удалось в начале 1932 года добиться возвращения на должность директора
института. Он продолжал тесное сотрудничество с Кольцовым и Серебровским, а последний,
хотя в свое время (в 1930 г.) и признал свою ошибку в призывах широко применять
методы искусственного осеменения у человека (12), продолжал верить в правоту
своих взглядов.
Взяв бразды правления в
институте, Левит с огромной энергией стал восстанавливать
медико-генетическое напрваление, уделил большое внимание привлечению к
работе института клиник Москвы, откуда можно было получать материалы
для исследований. Той же осенью в институте были созданы новые отделы цитологии, внутренней
секреции, нейрологии, рентгенологии, антропометрии и психологии (13)
. К концу 1933 года Левит восстановил в институте те отделы, которые существовали при В.Ф.
Зеленине (клинический, физиологический, биохимический, патофизиологический,
эндокринологический), лаборатории генетики, внутренних
болезней, группы биометрии, стоматологии, конституции тела, радиологии,
физиотерапии и другие. Левит стал редактором 222Медико-биологического журнала222.
Исследовательская
программа института в 1933 году была разветвленной и многообразной. Прежде
всего нужно упомянуть об анализе близнецов. Интерес к сравнению наследственных
различий у близнецов уже был проявлен в мире. Именно на модели близнецов,
особенно членов пар, живших разобщенно, можно было пытаться понять роль
наследуемых характеристик и признаков и оценить роль среды обитания на них.
Однако нигде в мире эту работу не проводили столь систематично и многопланово.
В 1933 году в институте изучали медицинские и
биологические характеристики почти 600 пар одно- и двуяйцевых близнецов, на
следующий год их число достигло 800 пар (14), к весне 1937 года
сотрудники исследовали уже более 1700 пар я такую цифру назвали в мае 1937 года
на слушаниях по проверке деятельности института (15). Это была самая крупная по
размеру исследовательская программа близнецов в мире. Больным детям-близнецам оказывали необходимую медицинскую помощь, и при институте был создан
специальный детский садик. В знаменитую Московскую консерваторию по инициативе
Левита приняли 5 пар близнецов, и развитие их музыкальных талантов исследовали
врачи и педагоги-музыканты (16). К 1933 году эта работа позволила
получить уникальные данные о наследуемых и средовых влияниях на умственное
развитие, физиологию и патологию признаков в детстве и в зрелом возрасте (17).
Математики Николай С. Четвериков и Михаил В. Игнатьев в содружестве с врачом
Соломоном Н. Ардашниковым развили методы количественных исследований и
применили математическую статистику к анализу близнецов. Такой подход был особо
важен для понимания и интерпретации тех случаев, когда размах колебаний
измерений был особенно велик, а также для случаев, когда надо было вычленить из
полученных данных влияние среды и значение генетической компоненты (Н.С.
Четвериков и М.В. Игнатьев были во
второй половине 1930-х годов арестованы по сфабрикованному чекистами обвинению
во вредительстве; только спустя четверть века Н.С. Четвериков смог выйти на
свободу, с него были сняты все обвинения, он был реабилитирован и опубликовал
книгу, суммирующую полученные тогда в ИМГ результаты /18/).
О том, как мощно
развивались исследования в институте, можно судить на примере еще одного яркого
сотрудника Левита. Молодой выпускник МГУ Владимир П. Эфроимсон получил
уникальные данные о темпе мутационного процесса у человека (19). Эту работу
высоко оценил Герман Мёллер, когда в 1934-1937 годах он работал в Москве в
Институте генетики АН СССР. Но на Эфроимсона поступил донос, он был арестован и
обвинен в антисоветских разговорах. Сразу после ареста Мёллер направил в
судебные органы отзыв о важном значении для науки работы Эфроимсона, но к его
словам никто не собирался прислушиваться: ученого осудили, отправили в
сталинские лагеря на каторжные работы, а тремя годами позже английский генетик
Холдейн, который не мог знать результаты и выводы Эфроимсона, которые так и
остались неопубликованными, обнародовал от своего имени аналогичные выводы
(20), признанные в мировой науке.
Приведенные примеры представляют лишь малую часть того, что делалось в этом
уникальном научном учреждении, равного которому в мире не было еще несколько
десятилетий. То, что Левит (по сути молодой исследователь) сумел развить
невероятно разветвленную и целенаправленную программу большого научного
коллектива, программу, открывавшую принципиально новую область в мировой науке
я изучение наследственности человека и связи наследственности с болезнями - до
сих пор представляется каким-то чудом. Ведь те научные задачи, над которыми
начали всерьез работать в советской России, даже не были поставлены в мире, а
коллектив Левита уже глубоко продвигался вперед в их решении. Левит шел на
полвека впереди мировой науки, и в этих словах нет и капли преувеличения.
Обсуждая будущие клинико-генетические направления исследований института
Левит указывал на то, что:
222(1) иисследования
делаются испециалистами-клиницистами, которые работают в тесном контакте с
теоретиками-генетиками; (2) эти исследования систематичны, что выражается,
во-первых, в том, что болезнь за болезнью подвергаетсяи детальному
исследованию, и, во-вторых, в отказе от подбора казуистического (222интересного222)
материала, составляющего львиную долю антропогенетических исследований и
приводящего сплошь и рядом к неправильным выводам; (3) в каждом отдельном
случае изучают не только ярко выраженные формы болезни, но и начальные,
зачаточные ее формы, что способствует разработке проблем патогенеза,
профилактики и терапии; (4) [проводят]
систематическое обследование родственников пробандов, что подымает все подобное
исследование на значительно большую высоту; (5) в эти исследования вовлечен
большой, иногда максимально доступный (в Москве) клинический материал222 (21).
Казалось бы, входя в
новые никем неизведанные области науки, ученые института должны были всё свое
время отдавать только экспериментам, обсуждению результатов внутри коллектива,
подготовке статей с описанием полученных данных и ничему больше. Но Левит был
настоящим патриотом своей страны. Ему хотелось поднять уровень науки в целом в
СССР, заинтересовать новыми отраслями знаний максимально большое число молодых
пытливых умов. Поэтому он открыл двери института для стажировки огромного числа
студентов со всей страны. Содержание программ этих курсов напоминает программы,
существующие в наши дни на медицинских факультетах американских университетов
(22). Многие слушатели курсов оставили краткие отзывы о том, как их обучали в
Институте, и благодаря этим отзывам можно судить, как много талантливой
молодежи побывало в институте, как широка была география охвата студенческой
массы со всей страны. Я смог ознакомиться с этими записями благодаря тому, что
дочь С.Г. Левита я Тиля Соломоновна Левит передала мне в Москве перед своей
эмиграцией из СССР в США в 1986 году бумаги, оставшиеся от её отца, в которых были
и эти отзывы. Я приведу лишь два из них:
222Мы, студенты Горьковского
университета - Дикман Р.С, Рощина Е.К., Гагарина В.Л. и Ершов П.А., уезжая
после полуторамесячной производственной практики в Вашем институте, желаем
выразить Вам и всем вашим сотрудникам искреннюю благодарностьи Вы лично и Ваши
помощники, которым Вы вверили нас (А.Г. Андрес, В.В. Жив, С.Н. Ардашников, Г.В.
Соболева), проявили самое заботливое отношение к нами Мы за время учебы в
Университете проходим четвертую по счету практику и нигдеи не получили столько
знаний, сколько здесь222;
222За время своего пребывания в
Институте я получила массу ценнейших знанийи Каждый, побывавший в этом
коллективе, получает не только знания, но и сам вырастает в смысле более
высокого представления о своих обязанностяхи невольно берешь [на себя] обязательство равняться на этот
работающий с любовью, широким диапазоном коллектив. М.М. Думер - аспирант Укр.
Института эксперим. медицины222 (23).
В институт приезжали
также научные сотрудники, и снова не может не поражать то, из сколь различных
уголков страны они ехали (24).
Показательными были высказывания западных ученых,
посетивших институт. Адольф Мейер (Adolf Meyer /1866-1950/) -
выдающийся американский психиатр, в то время профессор университета Джонса
Хопкинса (город Балтимор, столица штата Мэриленд, США) отметил, что в институте
осуществляется 222чрезвычайно важная работа, превосходно спланированная и
организованная222. По мнению Перла Мошинского из отдела социальной биологии
Лондонского университета (Pearl Moshinsky, Department of Social Biology, University of London) 222Институт производит
очень большое впечатление. Его существование возможно только в Советской стране222.
Ученик Холдейна Питер А. Горер (Peter Alfred Gorer /1907-1961/), из
Листеровского Института, Лондон и отделения генетики животных Лондонского
Университетского колледжа (Lister Institute and University College, London) написал: 222Я считаю,
что работа этого института представляет первостепенную важность для медицины и
биологии человека вообще222, Роберт Алмер Харпер из Колумбийского университета,
Нью-Йорк (Robert Almer Harper /1862-1946/), отметил, что ИМГ - это 222наиболее
интересный институт из виденных мною до сих пор222. Дубнов и Дубнова из
Калифорнийского университета оставили такое заключение: 222Коллективная
разработка Вами жизненно важных фундаментальных проблем и интересные и
революционные результаты, полученные Вами, производят глубокое впечатление222,
Росс А. МакФэрлэнд из Колумбийского университета, Нью-Йорк отметил кратко: 222Прекрасная
работа222, Р.П. Уэллс из Отделения зоологии Университетского колледжа, Лондон
написал:
222На меня произвели большое впечатление работы этого
института в смысле оригинальности проблематики и единой точки зрения в
проведении исследований. Я убежден, что этим способом окажется возможным
пролить новый свет на многие проблемы медицины и психологии, являющиеся темными
в настоящее время222 (25).
В 1934 году Кольцов, Левит и другие ученые провели в
Киеве Всесоюзную конференцию по медицинской генетике, на которой были доложены
основные научные результаты, полученные сотрудниками института. По завершении
конференции было заявлено:
222имедицинская генетика имеет крупное значение для
целого ряда как теоретических, так и практических медицинских проблем. Вопросы
этиологии болезней, их патогенеза, вопросы биологии и патологии пола,
конституции человека и др. невозможно ставить и решать на современном уровне
науки без применения данных генетики и цитологии. Медицинская генетика
приобретает все большее значение в вопросах профилактики и терапии.
В то время, как буржуазия, и в особенности её фашистское
крыло, использует антропогенетику для обоснования 222расовых теорий222 и,
извращая её, делает её острым орудием наступления на пролетариат и колониальные
народы, медицинская генетика в СССР включается в общий фронт развернутого
социалистического наступления и становится одним из средств оздоровления
трудящихся222 (26).
Эта резолюция была подписана ведущими специалистами
страны и в их числе Н.К. Кольцовым, М.Л. Левиным, С.Г. Левитом, Г. Мёллером
(США), Т.И. Юдиным, С.Н. Давиденковым и др.
Весной 1935 года институту присвоили имя Максима Горького
(он стал называться 222Научно-исследовательский медико-генетический институт им. Максима
Горького222). Это рассматривалось как
некая награда, так как писатель в это время часто встречался со Сталиным и
обсуждал с ним создание мощного медицинского центра я Института
экспериментальной медицины.
Глава 13. ГЕРМАН ДЖОЗЕФ
МЁЛЛЕР ПИШЕТ СТАЛИНУ И ПРОСИТ ПОДДЕРЖАТЬ ГЕНЕТИКУ ЧЕЛОВЕКА
222Не пустая фантазия,
что посредством сочетания благоприятного воспитания и общественных и
материальных преимуществ, которые может дать социализм, с одной стороны, с
научным применением генетики, освобожденной от буржуазных общественных и
идеологических оков, с другой стороны - возможно будет в течение лишь
нескольких поколений наделить даром так называемого 222гения222 практически
каждого отдельного индивидуума - поднять фактически всю массу на уровень, на
котором сейчас стоят наши наиболее одаренные индивидуальности, те, которые
больше всего способствуют прокладыванию новых путей жизни.222
Герман Мёллер. Из письма Сталину,
5 мая 1936 г. (1)
У Германа Мёллера была еще одна, не связанная с научными занятиями,
страсть: его волновали социальные проблемы, он задумывался над тенденциями
будущего развития человечества, проникался всё большим интересом к взглядам
марксистов и даже более определенно - большевиков. Его не скрываемые от всех
радикальные коммунистические взгляды вызывали настороженность и даже отторжение
у многих американских коллег и окружающих. Он не был членом компартии США, но
близко сотрудничал с её активистами и даже участвовал в нелегальном выпуске
газеты, названной по аналогии с ленинской 222Искрой222. Не удивительно, что с начала 1930-х годов на него стали
коситься многие коллеги, и он решился на кардинальные перемены в жизни -
посчитал, что ему будет гораздо легче развивать свои исследования, если он
переберется в страну социализма, в СССР.
Ему не раз поступали приглашения директоров биологических институтов из
Советского Союза - Вавилова,
Кольцова, Левита и согласился принять приглашение Н.И. Вавилова о переезде в
СССР. В 1932 году он выехал из США, провел почти год в Институте мозга в
тогдашнем пригороде Берлина я Бухе в лаборатории Н.В. Тимофеева-Ресовского, а в
сентябре 1933 года прибыл в Ленинград и был принят сотрудником Института
генетики АН СССР, учрежденным после смерти Филипченко на базе его лаборатории
Н.И. Вавиловым[35]. 5 ноября 1933 года Мёллер прочел лекцию в Академии
наук СССР, затем часто выступал с лекциями и докладами в различных
аудиториях. Когда Сталин
распорядился в 1934 году перевести Академию Наук в Москву, Вавилов, у которого
пока сохранялись деловые связи и со Сталиным, и с многими другими
руководителями страны, без труда добился, чтобы Институт генетики также
переместили в столицу. Благодаря этому Мёллер почти на три с половиной года
перебрался в Москву и руководил лабораторией проблем гена и мутагенеза в этом
институте. Он привез с собой в СССР коллекцию генетически изученных дрозофил,
специальную посуду, оборудование, оптику и энергично включился в работу (2).
Вместе с ним работали ученики скончавшегося Филипченко я Н.Н. Медведев, Ю.Я.
Керкис, М.Л. Бельговский, А.А. Прокофьева-Бельговская и другие. Кроме того. он читал
специальный теоретический курс для научных работников, вел семинары, выступал с
научными лекциями и докладами, консультировал генетические лаборатории в стране
и поддерживал связи со многими учеными.
Он не раз рублично
заявлял о связи большевистской идеологии с материализмом и писал о том, что из
марксизма вытекает его родство с генетическими построениями. Например, во
вступительной статье к переводу книги Дж.Б.С. Холдейна 222Факторы эволюции222
(3) он утверждал, что существует
идеологическое единство эволюционных воззрений Дарвина и философии Маркса и
Энгельса:
222логически мыслящий человек, в особенности читатель в
рабочем обществе, найдет в современных фактах биологической эволюции прочнейшую
основу материализма в естественных науках, а также богатый материал для будущей
организации сознательного контроля человека не только над глубочайшими
процессами в подвластных ему животных и растениях, но даже и над процессами его
собственной биологической природы222 (4).
В феврале 1934 года по представлению Вавилова Мёллера избрали иностранным членом АН СССР
(5).
С первых дней после переезда в СССР возобновилась его дружба с Левитом. Он
посещал семинары в Институте медицинской генетики, активно в них участвовал,
установил дружеские отношения с ведущими сотрудниками института, читал статьи,
готовившиеся для сборников научных работ ИМГ, и сам опубликовал в четвертом
томе трудов в 1936 году статью (6), подписавшись 222Консультант
Медико-генетического института222. Он выступал против ламаркистских взглядов о влиянии среды на гены и, не подозревая этого, шел
против сталинской веры в правоту Ламарка.
В первую четверть 20-го века в США многие ученые пропагандировали евгенику,
причем в том виде, от которого позже категорически отказались. В ряде
американских штатов были введены законы о принудительной стерилизации больных
наследственными болезнями или закоренелых преступников, обсуждались пути
приложения евгенических процедур к улучшению наследственности человеческого
рода, и Мёллера интересовали эти проблемы. Попав в Москву и оказавшись вовлеченным
в работу медико-генетического института, Мёллер встретил Серебровского, который
тоже не переставал размышлять об улучшении человечества. Как было упомянуто
выше, Серебровский был воодушевлен идеями Иванова о возможности скрещивания
человека и обезьян и не переставал верить, что удастся вывести гораздо более
продвинутую 222породу222 людей с помощью искусственного осеменения. Думать на эти темы он не
перестал и после осмеяния Демьяном
Бедным евгеники (наверняка по прямому указанию Сталина), когда Серебровскому пришлось
даже опубликовать покаяние о неверности своих советов об ускорении выполнения
пятилетнего плана и признать, что он ошибся (7). По видимому Серебровский,
Левит, Агол и их приверженцы сильно повлияли на Мёллера, утвердив его в
правильности рассуждений о необходимости приложения методов искусственного
осеменения к людям. Мёллер работал над книгой, посвященной
этой проблеме, завершил её в Москве и сумел издать в Нью-Йорке в 1935 году (8). Её основная идея сводилась к
тому, что с помощью искусственного оплодотворения
можно улучшить человеческий род за один-два века настолько, что большинство
людей будет нести, как он писал, 222задатки таких гениев как Ленин, Ньютон,
Леонардо да Винчи, Пастер, Бетховен, Омар Хайям, Александр Пушкин, Сун Ят Сен
или Маркс222. Он написал, что было бы
важно сохранять сперму выдающихся людей, замораживать её и пытаться в будущем
использовать для искусственного оплодотворения женщин и, в частности,
сокрушался, что не удалось сохранить сперму Ленина, чтобы использовать её для
этих целей. Пламенные проповеди Серебровского, что нужно применять
методы искусственного осеменения к людям, используя сперму выдающихся, заранее отобранных самцов, подействовали на
Мёллера, и он в своей книге повторил предложения, звучавшие из уст его русского
друга.
В начале мая 1936 года он
послал эту книгу Сталину, сопроводив eё длинным письмом на 17 страницах, в
котором призывал вождя советского государства создать условия для практики
искусственного осеменения в широчайших масштабах и настаивал на том, что в
первом социалистическом государстве нужно всемерно использовать достижения
генетики человека. При этом он утверждал, что именно большевистский строй
открывает возможности улучшения человеческой породы, поясняя, что техника
искусственного осеменения поможет ускорить в 50 000 раз получение выдающихся
личностей. Письмо было написано несомненно с помощью его русских коллег,
страстно, с переполнявшими автора чувствами восторга перед социалистическими
идеями, его веры в безграничный прогресс в СССР и открыто выраженного
преклонения перед гением самого Сталина. Письмо сохранилось в личном архиве
Сталина, было помечено как засекреченное и только в 1997 году было опубликовано
сыном Н.И. Вавилова Юрием Н. Вавиловым, который разыскал его среди сталинских
бумаг и опубликовал оригинальный текст (9). Я приведу лишь отрывки из этого
документа:
222Товарищу Иосифу СТАЛИНУ.
Секретарю Коммунистической партии СССР,
Кремль, Москва.
Дорогой товарищ Сталин!
В качестве
ученого, убежденного в окончательной победе большевизма во всех отраслях
человеческой деятельности, я обращаюсь к Вам с вопросом жизненной важностии для
суждения о нем необходима Ваша дальновидность, и Ваше уменье реалистически
применять диалектическую мысль.
Дело касается
ни более ни менее как сознательного контроля над биологической эволюцией
человека и Это тот процесс, которому буржуазное общество было совершенно
неспособно смотреть прямо в лицо. Его увертки и извращения в этом вопросе
обнаруживаются в пустой болтовне о 222евгенике222, обычной для буржуазных 222демократий222,
и лживом учении о 222расовой чистоте222, которое служит национал-социалистам
орудием в классовой борьбеи В противовес этим буржуазным извращениям, генетики,
принадлежащие к левому крылу, признают, что только социалистическая
экономическая система может дать материальную базу и социальные и
идеологические условия, необходимые для действительно разумной политики в
отношении генетики человека, для политики, которая будет руководить
человеческой биологической эволюцией в социально-желательном направлении. и Подлинная
евгеника может быть только продуктом социализмаи.
В этой связи
применим революционный завет Маркса: 222Философы лишь различным образом
объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его222. Подобным же
образом здесь применимо Ваше собственное недавнее обращение к ученым вообще,
которое призывает их прислушаться к голосу практики, опыта и быть готовым в их
свете отбросить традиционные стандарты, установленные устаревшими теоретиками и
поставить каждую отрасль знания в максимально возможной степени на службу
обществуи222
Американский
генетик давал еще более радужные оценки скорости создания генетически
улучшенных потомков, чем пятью годами раньше делал Серебровский, и заявлял:
222Таким образом, и может быть
сделан весьма значительный шаг даже на протяжении одного поколения. и Через 20
лет уже будут весьма знаменательные результаты, способствующие благу народа. И
если к этому времени капитализм все еще будет существовать за нашими границами,
это и не может не создать весьма значительных преимуществ для наси
иМногие матери
завтрашнего дня, освобожденные от оков религиозных предрассудков, будут горды
смешать свою плазму с плазмой Ленина или Дарвина, и дать обществу ребенка,
наследующего их биологические качества. и
Таковыми
представляются мне вкратце диалектические взгляды на отношения между
биологической и социальной эволюцией, и действительная большевистская атака на
эту проблему будет основана на полном признании этих отношений.222
Мы уже знаем,
как Сталин отреагировал на предложения Серебровского. Поэтому, зная сколь упрям
был Сталин в своих взглядах, надежд на то, что он изменит их и признает пользу
евгенических процедур, было мало.
Хотя Мёллер уверенно постулировал возможность резкого изменения
наследственных качеств советских людей после использования в СССР процедур
искусственного осеменения в широчайших масштабах, расчеты, на которых
основывалась эта гипотеза, не приводились. Оставалась также необъясненной
загадка того, как в ближайших поколениях после такого осеменения будут
преодолены возможные негативные последствия близкородственного скрещивания
(ведь при использовании спермы небольшого числа исходных 222выдающихся самцов222
вероятность вступления в брак близких родственников возрастала). Возможно,
Мёллера привлекала идея резкого улучшения качеств потомков скрещивания 222чистых
линий222, своеобразного гетерозиса у человека (при скрещивании чистых линий
генетики обнаружили резкий подскок урожайности кукурузы, и в США за счет
гетерозиса собирали невиданные ранее урожаи зерна). Но без всякого упоминания о
неблагоприятных эффектах близкородственного скрещивания сомнения в пригодности
использования спермы одного мужчины для осеменения сразу 50 тысяч женщин
оставались.
Еще одной
частью письма стало высказанное Мёллером в категорической форме отрицание возможности
менять гены путем лучшего воспитания или простого изменения условий жизни:
222инельзя искусственно изменять
сами гены в каком-либо особом специальном направлении. Представление о том, что
это может быть сделано, является пустой фантазией, вероятно, неосуществимой еще
в течение тысячелетий.222
Почти определенно можно сказать, что Мёллеру и его русским коллегам
Серебровскому и Левиту не была известна в те годы направленность мыслей
Сталина, в корне противоположная взглядам, изложенным в письме. Текст ранней
работы 222Анархизм или социализм?222 (1906-1907), в которой были высказаны
ламаркистские настроения, оставался никому неизвестным вплоть до 1946 года.
Сталинское осуждение 222вейсманизма222 слышали в декабре 1930 года Митин, Юдин,
Ральцевич и, возможно, Кольман, но запись этих слов, сделанная Митиным, была
надежно запрятана в личном архиве Сталина под грифом 222совершенно секретно222
вплоть до 2002 года. Таким образом, отрицательное отношение Сталина не только к
генетике человека, но к генетике вообще было в 1930-х годах неизвестно никому,
кроме нескольких приближенных к вождю людей. Однако выпады Мёллера в
адрес ламаркизма и его убежденность в правоте генетиков безусловноно противоречили
сталинским взглядам. Сталин отвергал и
раньше, и позже положения, на которых настаивал Мёллер:
222Несомненно,
обычное влияние среды, которая воздействует на тело или на разум человека -
воспитание, лучшее питание и т. д., - хотя оно чрезвычайно важно в своем
воздействии на самого индивидуума, но все же не приводит к улучшению или к какому-либо
определенному изменению самих генов и, таким образом, поколения, следуя такому 222воздействию222,
начинают с такими же способностями, как и их предки222.
Эти слова могли вызвать
у Сталина лишь взрыв негодования. Не могло улучшить впечатления
признание Мёллером возможности изменений генов, но совсем не таких быстрых, как
хотелось бы 222преобразователям природы222 сталинской поры:
222Гены,
конечно, могут быть изменены с помощью некоторых решительных средств, как
икс-лучи, но эти изменения происходят случайным образом и в большинстве случаев
результаты этого вредны.222
Уверенное утверждение Мёллера о том, что гены нельзя менять по желанию,
например, путем воспитания, и подтвержденные его
экспериментами оценки редких изменений генов мутациями дали ему право говорить,
что мутации случайны и чаще всего вредны для организмов. Эти фразы, пусть высказанные человеком,
клявшимся в приверженности большевистской идеологии, были квинтэссенцией того, что
противоречило мнению Сталина. Они расходилась с взглядами большевиков,
веривших, что можно запросто лепить новые формы, направленно создавать
организмы с измененной наследственностью, а Мёллер с упорством обрушивал эти
надежды. Можно предполагать также, что
вряд ли Сталину понравились восторги Мёллера по поводу гениальности Ленина.
Отто Рудольфович Лацис привел свидетельства того, что Бухарин отметил однажды в
своем кругу, как Сталин недолюбливал Ленина (10). О явной нелюбви
Сталина к Ленину писал в 222Письмах о революционерах222 и Л.Б. Троцкий.
Мёллер,
возможно не специально, но как оказалось, крайне предусмотрительно, известил
Сталина о том, что его взгляды по поводу возможности применения евгеники для
улучшения человеческого рода уже широко разрекламированы коммунистической
печатью в США:
222Позитивный,
или как я бы хотел назвать его, 222большевистский222 взгляд на вышеизложенное,
был недавно сформулирован мною в книге 222Выход из мрака222, в которой развито
больше деталей, чем это могло быть сделано выше. Эту точку зрения поддерживает
группа некоторых наиболее способных современных генетиков мира. Все они в
отличие от генетиков двух других лагерей принадлежат к политической левой и
горячо сочувствуют Советскому Союзу. Друзья дела коммунизма в общем
объединяются на их стороне, как это показывают благоприятные обзоры об
упомянутой книге в таких находящихся в руках коммунистов органах, как 222Дейли
Воркер222 я Нью-Иорк, 222Нью-Массес222 и 222Бук Унион222 и даже как в 222Нью
Рипаблик222. Мы надеемся, что Вы примете этот взгляд благожелательно и со
временем найдете возможным, по крайней мере в некоторых размерах, подвергнуть
его предварительному испытанию на практике. Ибо наша наука генетика с ее
огромными возможностями для человека, не должна оставаться в стороне, но
подобно другим наукам должна динамически и действенно занять свое место в
великом центральном потоке социалистического развития. Таким образом
Октябрьская революция окажется поворотным пунктом не только в социальной
организации, в развитии техники и в завоевании человеком неодушевленной
природыи 222.
Оптимистическая
концовка письма Сталину была схожа с лозунгами той поры:
222Отбросив
ложных богов, человек, организованный при социализме, должен взять на себя роль
творца, завоевывая с большевистским энтузиазмом также и ту неприступную
крепость, в которой находится ключ к его собственному внутреннему существу.
Имеется,
конечно, много важных принципиальных и практических моментов, связанных с этими
предложениями, которым нет места в данном письме. Некоторые из них
рассматриваются в упомянутой книге, экземпляр которой я Вам посылаю отдельно. Я
буду рад дать любые дальнейшие подробности по этим вопросам, если это будет
желательно.
С глубоким
уважением,
братски ваш
Г.Г. МЁЛЛЕР - старший генетик Института генетики
при Академии
Наук СССР, Москва; член Национальной Академии
Наук США;
иностранный член Академии Наук СССР.
5
мая 1936 года222 (10).
Приведенные строки из длинного письма Мёллера показывают, как он попытался
подчеркнуть превосходство социалистического миропорядка и большевистской
идеологии, часто используя привычные сталинскому времени клише именно большевистской
пропаганды. Возможно, это отражало его тогдашние внутренние установки. Позднее,
вернувшись в США, он заметно поменял свою фразеологию. Можно об этом судить по
таким двум примерам. В статье 222Учение Ленина в приложении к
генетике222, опубликованной в СССР в 1934 году в сборнике 222Памяти В.И.Ленина222
(11), Мёллер заявил о философских ошибках в развитии концепции гена, сделанные
У. Бэтсоном, К. Пирсоном, У. Каслом и особенно Т. Морганом и подверг этих
корифеев науки критике за, как он писал, их идеализм, грубый механицизм и
консервативное направление мысли. Однако позже в речи с характерным названием 222Русская
культурная инквизиция222, произнесенной 15 ноября 1949 в США, Мёллер признал
ошибочными свои старые взгляды, изложенные в 1934 году в упомянутой статье (12). В 1934 году ему
казалось, что он применяет к принципам генетики 222все хорошее, что он нашел в
диалектике222. В 1949 году он назвал ту свою статью 222достойной сожаления222.
В письме к Сталину он открыто
льстил ему, и восторженность перед социалистическим строем выпирала из строк письма.
Однако Сталин американскому ученому не ответил, хотя А.А.
Прокофьева-Бельговская, работавшая в лаборатории Мёллера и близко с ним
общавшаяся, сказала мне в 1960-х годах, что окольными путями летом 1936 года
Мёллеру стало известно, что Сталин не только ознакомился с письмом, но и
потребовал срочно перевести его книгу на русский и прочел её. Об этой
уверенности Мёллера написал много позднее (в 1981 году) его американский ученик
Элоф Карлсон в ставшей широко известной биографической книге о нем (13). Другой
ученик Мёллера тех лет, Николай Н. Медведев, сказал мне в 1960 году, что Мёллер
как-то в разговоре с ним в начале зимы 1937 года обронил фразу, что видимо идеи
книги пришлись Сталину не по вкусу. Сталину не захотелось прислушаться к
крупному ученому, человеку уже опубликовавшему исследование, за которое вскоре
ему присудят Нобелевскую премию. Можно себе представить, как велика была бы
гордость советских руководителей, если бы присужденная Мёллеру в 1946 году
Нобелевская премия была бы вручена ему как советскому ученому. Это бы случилось
при жизни Сталина, а ведь при нем ни одному советскому ченому этой премии не
дали. Останься Мёллер в советской России, пользуйся он благорасположением
Сталина, как много пользы такой ученый мог принести стране и её народу. Но
Сталин предпочел слушать шарлатанов, вроде Митина или Лысенко, а не тех
настоящих гениев, которые, как Кольцов или Мёллер, развенчивали лысенок. Сталин
верил обещаниям шарлатанов, он хотел был обманутым, и его водили за нос лысенки
с помощью примитивных и повторяющихся год за годом обманов.
Истинное отрицательное
отношение Сталина к науке генетике было в 1930-х годах неизвестно никому
(разве, кроме нескольких приближенных к вождю людей). Они, или сам Сталин,
могли настроить Лысенко против генетики, который с 1929 года публично
подчеркивал, что он никоим образом не относится к этой науке предубежденно, но
с 1934 года вдруг начал резко отрицать правоту генетики.
Сегодня можно думать, что Сталин, прочтя письмо и
книгу Мёллера, стал относиться к нему не просто настороженно, а скорее всего
крайне негативно.
Глава 14. ПРОВАЛ СТАЛИНСКОЙ
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ
ДЕРЕВНИ И ОБЕЩАНИЯ ЛЫСЕНКО
222Страна под бременем обид,
Под игом наглого насилья -
Как
ангел опускает крылья,
Как женщина теряет стыд222.
А. Блок. Возмездие. 1911 (1).
Учиненная Сталиным
вопреки мнению таких членов Политбюро как Бухарин и Рыков насильственная
коллективизация деревни привела к невиданному в истории человечества
краху сельского хозяйства огромной страны. На Украине и на Волге
после экспроприации в 1929 и 1930 годах всего наличного зерна начался повальный
голод. Урожай собирали далеко не везде и в основном силами Красной
Армии, так как жители многих деревень и сел вымерли от голода или
убежали в город. Как писал О.Р. Лацис, изучивший досконально в Архиве
Президента РФ ситуацию в стране в годы коллективизации,
222всего за период 1927 - 1938 гг. в город мигрировало 18 млн. 700 тыс.
людей из деревни. Из них в 1928 г. - в города переселились 1 млн. 62 тыс.
сельских жителей222 (2).
Вместо резкого
увеличения урожайности зерна и прироста поголовья скота, обещанного Сталиным
перед началом коллективизации, показатели пошли резко вниз. Даже Сталин
был вынужден на XVII съезде партии признать:
222Годы наибольшего разгара реорганизации
сельского хозяйства - 1931-й и 1932-й - были годами наибольшего
уменьшения продукции зерновых культур222 (3).
Средняя урожайность
зерновых в 1928-1932 годах, как следовало из данных, приведенных на том
же съезде в докладе председателя правительства Молотова (4), составила
всего 7,5 центнера с гектара, что было исключительно плохо.
Крупнейшей
стратегической катастрофой, повлекшей за собой глобальные неудачи, поразившие
сельское хозяйство СССР на десятилетия вперед, стала тотальная конфискация
всего зерна у крестьян. Она была рождена непониманием Сталиным последствий его
приказа отобрать у крестьян всё зерно, включая и пищевое, и кормовое, и
семенное. Такую оголтелая по форме и глупая по сути сталинская политика была
его ответом на то, что крестьяне год за годом, постепенно, но неуклонно, начали
выставлять на продажу всё меньше зерна. После прихода большевиков к власти
Троцкий призывал прижать 222кулака222 и не давать ему обогащаться 222за счет
пролетариата222 (то есть рабочего класса). Сначала революция и гражданская
война негативно сказались на сельском хозяйстве, и крестьяне выращивали меньше
зерна, меньше поставляли его на рынок, цены на зерно и хлеб росли. В очень
большой степени поставки на рынок зависели от поведения лучших производителей
зерна, тех, кого еще с прежних времен именовали кулаками. Троцкий считал, что
теперь власть должна вмешаться в работу рынков, в приказном порядке
устанавливать цены на продаваемое зерно и понижать цены на зерно, закупамое у
крестьян. Он утверждал, что благодаря таким мерам можно будет обеспечить лучше
снабжение хлебом города, где большинство составляли рабочие. Бухарин, Рыков и
некоторые другие большевистские начальники, прислушивавшиеся к советам знающих
экономистов, отвергали призывы Троцкого, говорили и писали, что борьба с
хорошими и умелыми крестьянами, презрительно именуемыми кулаками, оттолкнет от власти
крестьян-производителей, неминуемо приведет к крупнейшим неудачам и пошатнет
стабильность советского строя. Сталин, перенявший многие идеи Троцкого, начал
их выдавать за свои. Поэтому когда те же Бухарин, Рыков и некоторые другие
большевики продолжили настаивать на том, что закупочные цены следует повышать,
а крестьянам надо давать зарабатывать, Сталин и в этом вопросе пошел на борьбу
с носителями 222правого уклона222, такими как Бухарин и Рыков, 222продавил222 в
Политбюро решение о резком снижении закупочных цен. В ответ крестьяне в течение
двух-трех лет стали придерживать выращенное ими зерно, не вывозить его на
рынок, ожидая, что нехватка наличного зерна принудит власти пойти на повышение
закупочных цен. В ответ Сталин не нашел лучшего выхода, как сурово наказать
производителей зерна (которых он теперь называл злостными врагами советского
строя), запретить частные хозяйства, согнать всех на селе в коллективные
хозяйства (сокращенно, колхозы), арестовать всех зажиточных крестьян (222кулаков222),
отнять у них (а заодно и у всех остальных) всё зерно (до последнего зернышка).
На село послали продотряды, войска Красной Армии арестовывали во всех
сельскохозяйственных районах самых рачительных хозяев, умевших организовать
производство. Верховодить в деревнях повсеместно начали те, кого презрительно
называли раньше голью. Лентяи, а часто пьяницы радовались несчастью зажиточных
крестьян. Председателями колхозов власти стали назначать присылаемых из города
рабочих от станка, большинство которых и рабочими-то были плохими. Выступая на
16-м съезде партии Лазарь Каганович с помпой провозглашал верность этой
политики, хвастался успехами посланцев партии, возглавивших колхозы, а
хлебородная Россия превратилась в одночасье в постоянно голодающую Россию.
Сообщения о полной
конфискации всего зерна просочились даже в центральную печать. Так, 222Правда222 6 октября 1929 года писала,
что местные партийные органы на Украине 222доказывали, что хлебозаготовительный
план центра не оставляет ни одного килограмма для населения222
(5).
Конфискация всего зерна
привела не только к невиданному голоду. Она породила еще одну глобальную и
долговременную катастрофу. Страна должна была столкнуться с неминуемым в
будущем падением урожаев зерновых культур в СССР, а значит голодом в
последующие годы. В результате буквально военных действий по изъятию всего
зерна у крестьян повсеместно были утеряны как самые ценные стародавние
сорта пшениц - Крымки, Кубанки, Арнаутки и многие другие,
использовавшиеся селекционерами для выведения новых сортов, так и
высокоурожайные сорта недавней селекции. Именно утеря генофонда
сельскохяйственных культур стала настоящей катастрофой в стратегическом
плане. Выводившиеся десятилетиями лучшие сорта зерновых культур исчезли. В
этом вынужден был признаться на XVII съезде партии сам Сталин,
сообщивший, что 222семенное дело по зерну и хлопку так запутано, что
придется еще долго распутывать его222 (6). В 1931 году ЦК партии приняло
постановление, обязывающее селекционеров срочно, за два года, вывести новые
сорта. Такое решение было легко записать на бумаге, но невозможно исполнить на
практике. Никакими чудесами нельзя было вернуть утерянное, и за два года
никаких сортов принципиально вывести было нельзя.
Зато сортами, над
улучшением которых десятилетиями бились селекционеры России и Украины и которые
рачительные хозяева хранили как основу для будущего сева и не потеряли бы ни
при каких неблагоприятных условиях жизни, воспользовались на другом континенте.
Многие из сортов, закупленные в прежние годы американскими и канадскими
селекционерами, были пущены ими в дальнейшую селекционную работу и стали основой
для выведения лучших американских и канадских сортов, хотя исчезли с
территории России и Украины.
Не меньшим был крах и в животноводстве. Если до
начала коллективизации бухаринско-рыковская политика укрепления частных
крестьянских хозяйств стала приносить плоды, и по сравнению с 1916 годом к 1927
году количество голов крупного рогатого скота в стране возросло
на 11,6, овец и коз - на 31,5 и свиней - на 5,6 миллионов голов, то
коллективизация не просто свела на нет весь прирост скота. Количественные
показатели животноводства покатились вниз. Молотов признал, что поголовье лошадей
с 1928 по 1932 годы упало почти вдвое (с 33,5 до 19,6 млн. голов), крупного
рогатого скота почти на 40% (с 70,5 до 40,7 млн. голов), овец и коз в три
раза (с 146,7 до 52,1 млн. голов), а свиней - больше, чем в два раза (с
25,9 до 11,6 млн. голов) (7). Цифры, названные Молотовым, были устрашающими,
но, скорее всего, и они были приукрашены, так как земельные органы
повсюду скрывали правду от центра. Такое утаивание точной информации
признали даже большевистские лидеры (8). Сельскохозяйственные проблемы
в целом выросли до никогда не виданных на Руси размеров.
Наиболее трезво мыслящие ученые-экономисты доказывали,
что тотальная коллективизация исходит из неверных предпосылок и экономически
гибельна. Сталин о таких рассуждениях и слышать не хотел, а призывы отказаться
от поголовной коллективизации воспринимал как требования политических
изменений в стране и называл это вредительством.
Чтобы свалить катастрофу
в сельском хозяйстве на специалистов аграрников, в 1930 году ГПУ арестовало по
всей стране 1296 ведущих специалистов в области сельскохозяйственной экономики
и крупных с.х. руководителей (массовые аресты прошли в Европейской части и на
Северном Кавказе, на Урале и в Сибири). Несколько сот человек были заключены
под стражу в Москве и Ленинграде. Только в Тимирязевской Академии были
арестованы и осуждены профессора А.Г. Дояренко, Н.Д. Кондратьев, Л.Н. Литошенко, Н.П. Макаров, А.А.
Рыбников (он был одновременно профессором и в МГУ), А.О. Фабрикант, А.В. Чаянов
и С.К. Чаянов, были осуждены профессор Московского планово-экономического
института Л.Н. Юровский и профессор МГУ Л.Б. Кафенгауз. Каждый из них занимал
ответственные должности в Наркоматах земледелия и других важных
правительственных ведомствах. Их обвинили в масштабном, но вымышленном
преступлении я создании в СССР 222Трудовой Крестьянской партии222 (ТКП). На
разветвленную, якобы опутавшую весь СССР преступную организацию (которой на
самом деле не существовало) Сталин свалил провал коллективизации.
Несколькими месяцами раньше столь же мифическую 222Промпартию222 Сталин и
подвластные ему чекисты создали из арестованных специалистов промышленности
Рамзина и других. 21 сентября 1931 года В.Р. Менжинский
подписал обвинительное заключение в отношении членов мифического Центрального
Комитета ТКП. Но применить к ним так
полюбившиеся расстрелы Сталин побоялся из-за поднявшихся в мире протестов. В
защиту арестованных специалистов выступили крупнейшие интеллектуалы на Западе,
которые обвинили Сталина в политических преследованиях ученых. Два Нобелевских
лауреата - Альберт Эйнштейн и Макс Планк, писатели и другие известные
представители интеллигенции опубликовали протесты против произвола в СССР.
Пришлось ограничиться меньшими сроками заключения (от восьми лет и ниже), а к расстрелу в
тот момент приговорили лишь нескольких человек[36]. Сталин в письме Молотову осенью 1930 года был вынужден дать команду не
раздувать шумихи в печати, не устраивать громкого политического дела из-за Промпартии
и ТКП, хотя и провоцировал следователей. Он писал Молотову об арестованных по
делу ТКП: 222Между прочим: не думают ли гг. [господа] обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя
политически, признав одновременно прочность соввласти и правильность метода
коллективизации? Было бы недурно222 (9). Невинным жертвам оговора предъявили
обвинения в контрреволюционной деятельности, подготовке свержения советской
власти, шпионаже и вредительстве в сельском хозяйстве и промышленности.
Наиболее видные
специалисты из числа арестованных занимали высокие посты в разных комитетах и
ведомствах и годами в той или иной степени взаимодействовали с теперешними
политическими врагами Сталина, такими как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин
или Рыков. Их удаление с занимаемых позиций и причисление к врагам государства
казалось Сталину важной превентивной мерой. Но аресты не помогали уйти от краха
в сельском хозяйстве, а неотложные проблемы надо было решать. Ему надо было бы
искать новых квалифицированных специалистов, воспринимать их расчеты и
прогнозы. Однако вся последующая эволюция действий Сталина показала, что чем
дальше, тем в большей мере он не хотел прислушиваться к ученым и грамотным
специалистам. Он всё чаще высказывался с неприкрытым озлоблением в адрес тех,
кого он презрительно именовал, вслед за Лениным, 222старорежимными спецами222.
Искусственное раздувание важности для государства тех, кто 222опрокидывал
старые нормы222, кто опровергал 222незыблемые законы буржуазной науки222, а
взамен их прокладывал 222новые пути социалистического преобразования
промышленности и сельского хозяйства222, приобретало огромный вес в пропаганде,
в промывке мозгов советских людей. Вскоре появятся герои-стахановцы,
героини-ткачихи, победители социалистического соревнования и подобные им. Сталин
будет произносить в их честь речь за речью, приглашать их на встречи в Кремль,
подталкивать людей к отбрасыванию якобы ненужных и даже тормозящих прогресс
советского народа выводов ученых. Он не мог не знать, что немалое число
циничных карьеристов чаще всего подстраивали липовые рекорды для их
видвиженцев. Но шумиха вокруг победителей соцсоревнований была нужна ему для
пропагандистских усилий по продавливанию своих идей в советской прессе и на
радио.
Борьба с теми, кто
опирался на законы наук, на проверенные десятилетиями стандарты и нормы, стала
превалировать в сознании и речах Сталина. Он 222качнулся222 в сторону тех, кто
клялся в верности ему и одновременно раздавал неосуществимые на практике
обещания. Недоучившийся священник он сохранял веру в неотвратимость чудес, в
несомненное существование чего-то неподвластного уму самых изощренных
специалистов и 222книжных червей222. Его учили в семинарии вырабатывать в себе
умение поучать и наставлять паству, взирать свысока на всех 222загордившихся222 в своем неверии атеистов.
Ничему другому он в жизни не учился.
Таким образом, нельзя
исключить, что кроме политически мотивированного преследования сторонников его
врагов в партии, он, будучи человеком полу-знания, из-за недостаточного
образования не распознал в умельцах типа Лысенко откровенных и масштабных
обманщиков, по сути своей откровенных мошенников. Ему почудилось, что впереди
замаячила перспектива побороть трудности. Вера в то, что такие люди выручат из
беды лучше, чем 222старорежимные спецы222, что только те, кто самозабвенно
воспринимает его лозунги, способны найти выход из казалось бы безнадежного
положения, подвела его. Отдав им предпочтение в год 222великого перелома222,
Сталин совершил роковую ошибку. Отнюдь не случайно популярность к Лысенко
пришла именно в момент развертывания масштабной коллективизации.
Когда в 1929 году никому
до этого неведомый украинский агроном объявил, что он знает, как разом повысить
урожаи пшеницы на 30 процентов, он попал в точку. Летом сразу три центральные
газеты (и 222Правда222 дважды) раструбили
о невероятном успехе. Сообщалось, что по плану агронома Лысенко его отец на
Полтавщине обработал холодом проростки озимой пшеницы, высеял их вместо яровой
пшеницы весной и собрал в августе на треть больше пшеницы, чем при обычных
посевах. На фоне провалов коллективизации такой результат был преподнесен как
грандиозный успех. С годами стало ясно, что обработка холодом (яровизация)
никаких прибавок урожая не дает. Но автор фальшивки оказался не просто ловким
мистификатором, а умелым пропагандистом своего дела, раздавал новые обещания,
завладевал всё большими ресурсами, стал сначала заведующим лабораторией,
которую для него открыли на Украине в Одессе, потом прибрал к рукам весь
институт (создатель и директор института А.А. Сапегин оказался в тюрьме). СНК
Украины, а потом СНК СССР постановили засевать ежегодно яровизированными
семенами миллионы гектаров, Лысенко рассылал по колхозам таблицы, в которые
просил внести цифры прибавок урожая (он назвал это 222анкетным методом
колхозно-совхозной науки222), счетоводы вписывали любые произвольные урожаи
(никто правдивость сообщаемой информации не проверял), а его помощники
суммировали полученную дезинформацию и рапортовали 222в центр222 о грандиозных
успехах.
Однако, когда академик
П.Н. Константинов (руководитель сети сортоиспытательных станций СССР) обязал
провести научную проверку яровизации в контролируемых условиях (сходные по
размеру участки, сходные условия выращивания, внесения удобрений и пр.), то 5-летние
исследования яровизации на 54 сортоучастках, разбросанных по всей
стране, доказали отсутствие прибавки урожая от яровизации и даже
падение сборов пшеницы во многих случаях (10). Разрекламированное предложение
Лысенко оказалась блефом, примитивным обманом. Тем не менее, не обращая
никакого внимания на результаты научных проверок, сталинская пресса продолжала
в газетах пропаганду успехов яровизации. Ведь обещания и 222научные выкладки222
Лысенко и ему подобных (см., например, /11/) не просто импонировали
верхам, они воспринимались с большим удовлетворением, вселяли надежды
в руководителей ЦК партии. На их фоне нстоящие ученые не могли предложить
ничего, что чудесным образом изменило бы становившееся всё хуже положение.
А хитроватый Лысенко и
ему подобные быстро сообразили, чем нужно завоевывать доверие властителей: они
выдавали мошеннические обещания, противоречащие науке, ничем реально не
подкрепленные, но зато завораживающе действовавшие на Сталина и его
подчиненных. Лысенко уже стало ясно, что яровизация провалилась, но он знал,
чего от него ждут на верхах, где Сталин призывал отказаться от старых норм, не
обращать внимание на советы якобы заскорузлых спецов с их будто бы
закостеневшими канонами. Поэтому, замалчивая провал яровизации, Лысенко продолжал
ромогласно трубить о победе на 222фронте яровизации222 и заявил даже, что на её
основе 222создал222 новую науку я 222стадийную теорию развития222.
Осознав провал его
первого научного 222открытия222, он продолжил обещать партии, правительству и
дорогому товарищу Сталину, что его научная мысль не стоит на месте. Он объявил,
что знает, как решить проблему с ускоренным выведением новых сортов взамен
утерянных в ходе коллективизации. В конце 1932 года, а затем в январе 1933
года он пообещал 222333в кратчайший срок, в два с половиной года, создать
путем гибридизации сорт яровой пшеницы для Одесского района, который
превзошел бы по качеству и количеству урожая лучший стандартный
сорт этого района - саратовский 222Лютесценс 062222333222 (11). За
такой срок вывести сорт было принципиально невозможно, так как на это нужны
были, по крайней мере, двенадцать лет (год-два на получение исходных улучшенных
форм, три-пять лет, в лучшем случае, на отбор наиболее перспективных растений и
проверку их генетической стабильности, еще года три на внутрихозяйственное
предварительное конкурсное сортоиспытание, два года на размножение лучших
отобранных линий, еще три года на государственное сортоиспытание). Такая схема
была закреплена соответствующим законом, принятым в стране еще во времена
Ленина (параметры закона были в свое время разработаны под руководством
профессора Тимирязевской академии
П.И. Лисицына на основании мирвого опыта и знаний о расщеплении гибридов
в поколениях и на других правилах генетики и селекции). Требования закона
должны были неукоснительно выполняться всеми селекционерами в стране. Лысенко
же сделал вид, что он требований закона не знает и не хочет о них слышать,
поскольку большевистская партия (значит, Сталин) требовали выводить сорта за
два с половиной года. Объяснять, как удастся обойти требования ленинского
закона и принципы мировой практики, он не стал. 222Такое обещание мог сделать
только человек, твердо уверенный в возможности выполнения своих
обязательств222, - написал в
статье о лысенковских намерениях его главный помощник Донат А. Долгушин. Всё
заменила шумиха в прессе. Кремлю были просто обещаны золотые горы. Надо ли
говорить что никогда ни одного сорта ни одной сельскохозяйственной культуры из
рук Лысенко не 222выпорхнуло222.
Еще одним 222эпохальным222 обещанием стало его заявление,
что он решительно поправит дела с низкими урожаями картофеля я второго хлеба
жителей страны. В начале 1932 года он объявил, что нужно коренным образом
поменять сроки посадки картофеля. Клубни закапывают в землю весной, они
остаются в земле на лето, а летом часто мало дождей, растения развиваются с
трудом. Если перейти к летним посадкам, то основное развитие переместится на
осень, в это время влаги в почве больше, дожди чаще, растения будут развиваться
лучше, и поздней осенью можно будет собрать гораздо больший урожай картофеля.
Лысенко заявил, что этими преимуществами дело не ограничится, и что 222порода222
(то-есть генная структура) картошки, благодаря летним посадкам, оздоровится. За
год-два хороших условий гены картофеля оздоровятся, и в последующем такой 222наследственно
оздоровленный222 картофель принесет огромную пользу стране. Лысенко применил в
объяснениях именно этот термин - 222наследственно оздоровленный222. Это уже был
небывалый научный прорыв. Осенние дожди оздоровят гены!
Он напечатал на многих
языках народов СССР серию статей и брошюру о гипотетических чудесных
последствиях летних посадок. Новая идея полностью, по его словам, отвергла
законы 222буржуазной222 генетики, хотя у автор идеи не располагал данными ни
одного эксперимента, это была свободная фантазия плохо обученного человека, не
понимающего ни сути дела, ни методов, требуемых для подтверждения его гипотезы.
Отказ от генетики не был ни на чем основан.
Для людей, прославляющих
Сталина, доступ на трибуны был открыт, их поощряли безмерно, приглашали в
президиумы съездов, награждали орденами, о них печатали статьи в газетах и
журналах. Лысенко прекрасно это понял, он был талантливым пиарщиком, как бы
сказали сейчас. Он выступал на коллегиях наркоматов, на заседаниях Президиума
ВАСХНИЛ, его всюду продвигал Н.И. Вавилов, который поддержал идею яровизации
как новаторскую на заседании Наркомзема СССР и Президиума ВАСХНИЛ
еще в 1930 году. Летом 1931 года Вавилов как Президент ВАСХНИЛ подписал
постановление Президиума этой академии об ассигновании на работы
Лысенко из бюджета ВАСХНИЛ огромной по тем временам суммы в 30 тысяч рублей.
Вавилов приглашал Лысенко 29 марта 1932 года поехать с ним в США на
генетический конгресс, сообщая, что на конгрессе 222будет для генетика
много интересного222 (хотя Лысенко ничего в генетике не смыслил). В том же
1932 году он поддержал выдвижение Лысенко в члены Всеукраинской Академии
наук (украинские академики тогда провалили Лысенко на этих выборах), в 1933 году
Вавилов выдвинул его на Ленинскую премию (члены Комитета Покровский,
Бухарин, Деборин и другие разумно от такого решения воздержались).
В 1934 году Вавилов продолжил продвигать 222человека из народа222 и 8 февраля
1934 года представил Лысенко в члены-корреспонденты АН СССР
(кандидатуру члены академии отклонили).
Причину интереса Вавилова
к Лысенко я постарался объяснить еще в первом издании моей книги 222Власть и
наука222 (первое русскоязычное издание, США, 1983 г.). Лысенковские фантазии
воспламенили Вавилова именно потому, что в них он увидел выход из
тяжелого положения, в котором очутился сам. С момента открытия для
Вавилова в советской России Всесоюзного института прикладной ботаники и новых
культур (позднее переименован во Всесоюзный институт растениеводства) Вавилов
многократно делал публичные обещания в ближайшее время использовать собранную
им и постоянно пополняемую в ходе зарубежных поездок коллекцию культурных и
дикопроизрастающих растений для выведения новых перспективных сортов растений.
Именно под эти обещания советское правительство из года в год выделяло его
институту огромные средства: достаточно напомнить, что к 1938 году в его
институте работало более 1700 сотрудников, в то время, как численность штатных
сотрудников расположенного в том же Ленинграде Физико-технического института
А.Ф. Иоффе вплоть до 1940-х годов не превышала сто человек (из них будущие Нобелевские
лауреаты Л.Д. Ландау, П.Л. Капица,
Н.Н. Семенов и И.Е. Тамм; ставшие в скором времени руководителями
атомного проекта И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович и А.П.
Александров; выдающиеся ученые, избранные академиками и членами-корреспондентами
АН СССР и УССР - А.К. Вальтер, С.Н. Вернов, В.П. Вологдин, С.В. Вонсовский,
Б.М. Вул, Ю.В. Вульф, Г.А. Гринберг, С.Н. Журков, И.К. Кикоин, А.П. Комар,
В.Н. Кондратьев, М.И. Корсунский, Т.П. Кравец, Ю.А. Крутков, Г.В. Курдюмов,
Г.С. Ландсберг, В.Е. Лашкарев, Б.Г. Лазарев, А.И. Лейпунский, П.И. Лукирский,
Л.М. Неменов, И.В. Обреимов, Н.Д. Папалекси, С.З. Рогинский, Д.А. Рожанский,
К.Д. Синельников, Д.И. Скобельцын, А.В. Степанов, П.Г. Стрелков, М.А.
Стырикович, Д.Л. Талмуд, Г.Н. Флёров, В.А. Фок, Г.М. Франк, Я.И. Френкель,
А.В. Шубников, А.Н. Щукин, великий физик, эмигрироравший в США, Г.А. Гамов
и другие). Вавилов многократно обещал правительству и Сталину лично решить главную
проблему - отыскать новые виды растений и их формы, которые будут с пользой
применены на благо советского сельского хозяйства, главным образом
через срочное выведение новых высококачественных сортов (именно
поэтому открытый для него институт первоначально так и назывался - Институт
прикладной ботаники и новых культур). Именно для работы в этом направлении
Вавилов запрашивал огромные средства и набирал новых сотрудников.
Но главная принципиальная трудность
выявилась скоро. Растения дальних стран, приспособленные к климатическим
условиям, отличным от российских, - к иной длине светового дня,
освещенности, температуре, влажности, к иным сезонным колебаниям погоды,
- либо неравномерно прорастали, цвели и плодоносили, либо не
вызревали или вообще теряли всхожесть. Поскольку нельзя было добиться
синхронизации в цветении форм, которые предстояло скрестить друг с
другом, то надежды на то, что растения-иноземцы помогут резко ускорить
темпы выведения новых сортов, улетучились.
И вдруг Вавилов услышал, что яровизация
агронома Лысенко может облегчить выход из положения. Если, как Лысенко
заявил, даже озимые сорта, будучи подвергнуты температурной предобработке,
так ускоряют развитие, что колосятся много раньше - в совершенно
для них несвойственные сроки, то уж, конечно, более легкую задачу -
заставить всякие заморские растения цвести одновременно - можно
будет разрешить. Если все сорта из собранной Вавиловым мировой коллекции,
до сих пор имевшие разновременные сроки развития, цветения и
созревания, удастся синхронизировать, и все они начнут цвести в одно
время с местными сортами, то удастся обойти главную трудность: можно
будет свободно переопылять цветки любых сортов и получить, наконец-то,
гибридное потомство, а затем из этого моря гибридов отобрать лучшие
перспективные формы333 Тогда скачок отечественной селекции будет
гигантским, разнообразие первичного материала необозримым, успехи
неоспоримыми. Вавилов без раздумий стал активно помогать Лысенко.
Для начала Вавилов дал указание яровизировать
пшеницы из его коллекции и высеять их под Ленинградом и в Одессе. Лысенко
сообщил, что часть растений тех сортов, которые под Одессой не колосятся,
дали зрелые семена. Он раздул этот результат (обманув Вавилова). Но категоричный
вывод очень понравился Вавилову, и, поверив на слово, он много раз
выступал по этому поводу, захваливая метод яровизации. Конечно,
ни к каким реальным практическим выгодам данный способ не привел и
успехам селекции не способствовал. Будучи лично оторванным от экспериментов,
погруженный в массу организационных дел и веривший словам других
так же, как он верил самому себе, Николай Иванович застрял в паутине
лысенковских измышлений и обещаний. Он не заметил, как несовершенна
сама гипотеза, как далек до завершения процесс её экспериментальной
проверки. По-видимому сыграло роль и то обстоятельство, что к Лысенко
благоприятно отнесся Н.А. Максимов - ведущий сотрудник ВИР'а, близкий
к Вавилову человек, ставший позже (в 1946 году) академиком АН СССР.
Показались практически важными Вавилову и ряд более поздних (и ничем не
подкрепленных) обещаний Лысенко.
Крайне важно также, что
Лысенко приобретал, благодаря знакомству с лидерами партии большевиков и
наркомами, известность. В газетах о нем писали как о новаторе и герое советской
науки. Поэтому, когда 23 мая 1934 года Вавилов как член Всеукраинской Академии
Наук направил президенту А.А. Богомольцу письмо с выдвижением Лысенко
в академики 222по биологическим или по техническим наукам222,
отвергать новатора было уже опасно, и на этот раз совместным давлением
партийных чиновников и мощных статей в печати о 222народном ученом нового типа222
осторожность ученых удалось сломать. Лысенко прошел в число академиков. Звание
академика дали человеку, у которого не было серьезных публикаций, а одни только
широковещательные обещания.
Важно также, что в начале
карьеры Лысенко не посягал на отторжение от канонов генетики. Например,
выступая на ученом совете вавиловского института в Ленинграде в 1929 году, он
говорил, что его метод холодового проращивания никоим образом не противоречит
генетике. В 1931 году он еще раз повторил эти слова на конференции в
Наркомземе:
222Может
получиться такое впечатление, с которым мне постоянно приходится
вести борьбу: противопоставление метода яровизации методу селекции.
Так думать нельзя. Никаких противопоставлений нет. Наоборот, яровизации
без генетики и селекции не должно быть333 Метод яровизации дает возможность
использовать гены, и в этом его основное значение222 (13).
Но, с начала 1934 года тональность лысенковских
выступлений вдруг резко изменилась: он стал категорически отвергать генетику
как ненужную советским людям науку, даже больше я отрицать само существование
генов. В некоторых из своих книг я писал, что отказ от генетики мог приобрести
для него значение после того, как его собственные 222гипотезы222 вошли в острое
противоречие с канонами науки вообще и генетики, в частности. Но сегодня я
более осторожен в таком предположении и не могу отвергнуть другой возможности,
а именно того, что негативное отношение к генетике ему мог передать Сталин,
который, как мы теперь знаем, еще в 1906 году поверил в правоту взглядов
Ламарка, а в 1930 году сказал Митину и двум или трем его товарищам о неприятии им
выводов Вейсмана.
Сегодня уже вряд ли удастся узнать, каким путем Трофим
Лысенко 222пронюхал222, что Сталину чужда генетика с её якобы вредоносным
вейсманизмом. Сам ли Сталин напрямую сказал ему в 1934 году об этом, после чего
Лысенко, чтобы понравиться еще больше вождю, прекратил навсегда заигрывание с
генетикой и произнесение фраз об уважении этой науки, или сталинские оценки
генетики ему передали Митин с Юдиным и Кольманом? Равным образом мы не знаем,
не мог ли ему нашептать, что на самом деле думает товарищ Сталин относительно
генов, нарком земледелия Яков Аркадьевич Яковлев (Эпштейн), вошедший в
ближайшее окружение вождя? Но в любом случае Лысенко, начиная с 1934 года, стал
заявлять, что он против генетики.
Конечно, и генетики, и селекционеры, и Вавилов
пытались поправить Лысенко, обращались к нему с предложениями, делаемыми
в мягкой, интеллигентной форме. Многие уже боялись его. Понимая свое
возросшее значение, академик Лысенко никого слушать не просто не хотел,
он терял всякую сдержанность и после увещеваний ученых переходил в
контрнаступление. А поскольку доказанных экспериментами фактов у него не
появилось, теоретических разработок также не было, то в ход шли брань
и оскорбления. Он час от часа наглел, матерел и ощетинивался. Он
совершенно изменил фразеологию. Теперь слова о ненужности генетики, даже о её
вредности он произносил часто. То же демонстрировали его ближайшие сотрудники (14). Объясняя свою решимость
порвать с генетикой, Лысенко 16 января 1934 года сказал:
222Я за генетику
и селекцию, я за теорию, но за такую теорию, которая, по выражению
товарища Сталина, 222должна давать практическую силу ориентировки,
ясность перспектив, уверенность в работе, веру в победу222333 Вот почему
я был против, а в настоящее время еще в большей мере против той генетики,
которая безжизненна, которая не указывает практической селекции
ясной и определенной дороги222 (15).
Исключительной по своему значению для последующей судьбы
Лысенко стала публичная оценка, прозвучавшая в его адрес из уст самого Сталина.
В феврале 1935-го года в Кремле собрали ударников сельского хозяйства
на встречу с руководителями партии и правительства и с самим Иосифом
Виссарионовичем. Лысенко начал свою речь с яровизации и постарался
поразить Сталина упоминанием о якобы десятках тысяч колхозов, вовлеченных
в посевы яровизированными семенами (что было чистым надувательством вождя)
(16). Затем он похвастался летними посадками картофеля, ничего не давшими
ни науке, ни практике. Он дал понять Сталину и всем присутствующим,
что еще далеко не везде его идея встречает теплый прием. Потом он
прошелся по поводу отсталости науки на капиталистическом западе и похвастался
своими достижениями:
222Наша молодая сельскохозяйственная
наука уже сейчас на деле обгоняет буржуазную науку, а в некоторых областях
уже обогнала ее.
Товарищи,
вам известно задание старой науки - это помогать буржуям, кулакам,
всяким эксплоататорам. Задание же нашей науки - служить делу колхозного
строительства333
Конечно
не нам жалеть буржуазных ученых. Но серьезно, жалко просто людей. Неважная
участь буржуазных ученых222 (17).
А после этого он
применил ход, которым можно было наверняка покорить Сталина, вызвать
у него жгучий интерес к своей персоне. Он прилюдно обвинил тех, кто
критиковал его, во вредительстве, в попытке отбросить его работу
не потому, что она научно слабая и недоработанная, а потому, что
критики я вредители, они классовые враги таких вот крестьянских,
колхозных ученых, каковым является он, 222академик из 222народа222222:
222Товарищи, ведь вредители-кулаки
встречаются не только в вашей колхозной жизни. Вы их по колхозам хорошо
знаете. Но не менее они опасны, не менее закляты и для науки. Немало
пришлось кровушки попортить в защите, во всяческих спорах с так называемыми
222учеными222 по поводу яровизации, в борьбе за ее создание, немало
ударов пришлось выдержать в практике. Товарищи, разве не было и нет
классовой борьбы на фронте яровизации?
333 Было такое дело333 вместо
того, чтобы помогать колхозникам, делали вредительское дело. И в
ученом мире, и не в ученом мире, а классовый враг - всегда враг, ученый
он или нет.
Вот, товарищи, так мы выходили
с этим делом. Колхозный строй вытянул это дело. На основе единственно
научной методологии, единственно научного руководства, которому
нас ежедневно учит товарищ Сталин, это дело вытянуто и вытягивается
колхозами222 (18).
Этот политический донос на своих коллег вызвал
бурю восторга, а Сталин вскочил с места и закричал в зал, потрясая
воздух своими ладошками: 222Браво, товарищ Лысенко, браво!222 Публика
наградила скромнягу Лысенко бурными аплодисментами. 15 февраля
1935 года 222Правда222 и другие
центральные газеты напечатали эту речь, опубликовали портрет Лысенко
и привели знаменательные слова Сталина (19).
С газетной фотографии, запечатлевшей Лысенко
во время выступления с кремлевской трибуны в присутствии Сталина,
глядят горящие глаза фанатика. Он подался вперед, наклонив сухое
лицо с выступающими скулами, прилизанные волосы сползли на лоб.
Я много раз слышал Лысенко в 1950-е годы, когда
речь его, скорее всего, не была столь горячей, как раньше, но и тогда он
производил завораживающее действие на аудиторию. Он обладал даром
кликушества, испускал какие-то флюиды, заставлявшие слушателей
забыть всё на свете и воспринимать как откровение любой вздор, изливавшийся
из его уст.
Люди, подобные Гитлеру и Лысенко, владеют магическими
чарами. Они умеют повести за собой толпу, воздействовать на её стадные
чувства и замутить мозги даже искушенным специалистам и трезво
мыслящим индивидуумам, способным в нормальных условиях без труда
оценить суть истеричных призывов и обещаний. Многие из тех, кто в исступлении
аплодируют лжепророкам, спустя какое-то время прозревают и начинают
себя спрашивать: что же со мной тогда случилось, какому колдовству я
поддался?
В конце речи Лысенко прикинулся скромнягой:
222Я
уверен, что я чрезвычайно плохо изложил затронутые мною вопросы по
генетике и селекции. Я не оратор. Если Демьян Бедный сказал, что он
не оратор, а писатель, то я не оратор и не писатель, я только яровизатор,
и поэтому не сумел вам это дело просто объяснить222 (20).
На Сталина речь Лысенко произвела сильное впечатление. 222Народный
академик222 на долгое время стал любимцем вождя народов.
Однако в научной среде нашлись специалисты, которые не
побоялись раскритиковать Лысенко за нарушение установленных правил ведения
научных исследований (прежде всего академики П.И. Лисицын и П.Н. Константинов).
Никого слушать Лысенко - тоже уже академик - не просто не хотел. После
увещеваний коллег он терял всякую сдержанность. Когда 26 июня 1935 года
в Одессу съехались ведущие ученые страны и здесь открылась выездная сессия
зерновой секции ВАСХНИЛ, Лысенко повел гостей на экскурсию по своим
делянкам и стал спорить с приехавшими светилами по поводу всех его
предложений. На следующий день в докладе, озаглавленном 222О перестройке
семеноводства222 (21) он продемонстрировал свой стиль, прославляя избранный
им метод работы и горячечные прожекты на будущее:
222222333разрабатывать
методику выведения сорта путем высасывания теории из пальца (подразумевая
под пальцем хотя бы и хорошую голову), а также путем лишь литературного
освоения всего мирового опыта, вне самой практической работы по
выведению сорта - невозможно. Этим я хочу подчеркнуть, что разрабатывать
новые способы выведения сортов, более действенные, чем существующие,
можно только в процессе выведения новых сортов.
Если
бы мне поручили выводить сызнова новый сорт яровой пшеницы, то, конечно,
я бы выводил его теперь не в два с половиной года, а, наверно, в более
короткий срок и думаю, что дал бы более лучший сорт222.
Понимания и ответного чувства восторга у биологов
и селекционеров, собравшихся на сессию, эти поучения не вызвали
(да и сорта у него не получилось), и, осознавая это, Лысенко вставил в свой
доклад фразы, которыми он надеялся парировать будущую критику загодя,
считая, что этим он с лучшей стороны продемонстрирует свои устремления
к революционному преобразованию основ наук:
222Прошло
уже больше года после заявления товарища Сталина на XVII съезде
партии о том, что семенное дело по зерну и хлопку запутано. Изменилось
ли положение на этом участке сейчас? Очень мало, семеноводство
по-прежнему один из самых отсталых участков социалистического
сельского хозяйства. И виновата в этом в значительной мере сельскохозяйственная
наука. Генетика и селекция во многих случаях стоят в стороне от
практики семеноводства222 (22).
Такие громкие ссылки на
Сталина сыграли роль: 4 июля 1935 года распоряжением правительства Лысенко
объявили академиком ВАСХНИЛ, а Вавилова сняли с поста президента этой академии.
Новым президентом был назначен А.И. Муралов. И тогда Лысенко показал, как
надо поступать, чтобы оправдывать доверие. 25 июля 1935 года из Одессы в
Москву отбили огромную телеграмму с победным рапортом, начинавшуюся
словами:
222ЦК
ВКП(б), зав. сельхозотделом тов. Я.А. Яковлеву
Наркому земледелия СССР тов. М.А.
Чернову
Зам. наркома земледелия СССР - Президенту
Всесоюзной Академии
с.х. наук им. Ленина тов. А.И. Муралову
При вашей поддержке наше обещание
вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы
для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный
сорт 222Лютесценс 062222 - выполнено. Новых сортов получено четыре.
Лучшими сортами считаем безостые
2221163222 и 2221055222. Меньшее превышение урожая сорта 2221163222 в
сравнении с остальными новыми сортами объясняем сильной изреженностью
посевов этого сорта из-за недостаточного количества семян весной.
Семян каждого нового сорта
уже имеем от 50 до 80 кг. Два сорта - 2221163222 и 2221055222 - высеяны
вторично в поле для размножения222 (23).
Это было чистым мошенничеством, ибо даже из телеграммы
следовало, что никаких сортов у Лысенко нет. Ни 50, ни 80 кг семян не хватило
бы даже для начального сортоиспытания линий, которые Лысенко назвал сортами (не
говоря уже о государственном сортоиспытании в разных регионах страны, для
которого были нужны, по меньшей мере, несколько центнеров семян). А без
сортоиспытания назвать что угодно сортом никто права не имел. Это был просто
обман руководства страны.
Через неделю
после отправки телеграммы - 2 августа 1935 года - у нового президента
ВАСХНИЛ А.И. Муралова, которым за месяц до этого Сталин решил заменить в
1935 году Н.И. Вавилова, состоялось специальное совещание, на котором вопрос
о выведении сортов был поставлен первым в повестку дня. Но звуков
фанфар не прозвучало, а была, скорее, проявлена осторожность в оценке
результатов. Об этом можно судить на основании принятой резолюции:
2221. О
выведении новых сортов яровой пшеницы: придавая большое значение результатам,
полученным акад. Т.Д. Лысенко в области выведения новых сортов яровой
пшеницы, поручить институту растениеводства включить эти сорта в
испытание Госсортсети в Одесской и Днепропетровской областях и
Азово-Черноморском крае. Просить акад. Лысенко об отпуске необходимого
семенного материала222 (24).
Последнее предложение было вставлено неспроста, ведь
из телеграммы Лысенко в ЦК партии было очевидно, что с тем количеством семян,
которые были в его распоряжении, никакого сортоиспытания обеспечить
нельзя, Нужны были сотни килограмм, около тонны семян или даже больше для
каждого 222сорта222! Все-таки трудно поверить, чтобы люди в Наркомземе
и в ВАСХНИЛ этого нюанса не понимали. Кстати, никогда позже ни на одном
гектаре земли ни в СССР и нигде в мире сортов Лысенко так и не появилось.
Фикция осталась только на бланке телеграмм в Москву. Кстати, таким же блефом
оказались летние посадки картофеля. О них уже в России сегодня и не вспоминают.
Однако к 1936 году
Лысенко приобрел всесоюзную известность. Газеты прославляли его как выдающегося
ученого, селекционера, создателя теорий, лучшего представителя советской науки.
Он уже был дважды академиком, директором института, выступал на важных
митингах, вошел в государственные комиссии. Вместе с самыми видными людьми
страны он участвовал в работе VIII Чрезвычайного Съезда
Советов, и его ввели в состав Редакционной Комиссии для выработки
окончательного текста Конституции СССР. Всем было известно, что его
хвалил сам Сталин.
Глава 15. ДИСКУССИЯ О ГЕНЕТИКЕ НА СЕССИИ ВАСХНИЛ В
ДЕКАБРЕ 1936 ГОДА
222Здесь
есть досуг над жизнью поразмыслить:
Родится
гений, чтоб ничтожного возвысить,
Ничтожный
- чтобы гения попрать222.
Инна Лиснянская (1).
Многие ведущие специалисты не были согласны с нигилистическим
отношением Лысенко к законам науки. Властям не оставалось иного
выхода, как разрешить провести дискуссию в ВАСХНИЛ по генетике и селекции, но
газетам было приказано делать упор на выступлениях Лысенко и его команды,
твердившим о победах, зато поменьше обращать вниимания на критику 222передовиков222.
Подготовка к сессии началась загодя. Большую часть статей как оппонентов
Лысенко, так и его сторонников опубликовали в журнале 222Социалистическая реконструкция
сельского хозяйства222 и в двух книгах: 222Сборник дискуссионных
статей по вопросам генетики и селекции222 (напечатана в 1936 году) и 222Спорные
вопросы генетики и селекции222 (вышла в 1937 году) (2). Помещенные
в них статьи свидетельствовали, что на грядущей сессии ВАСХНИЛ (она
была названа IV-й сессией ВАСХНИЛ)
ожидаются бурные дебаты.
Надо сделать небольшое
отступление от рассказа собственно о дискуссии, чтобы пояснить шаги
Вавилова перед её началом. Это была последняя сессия, на которой он
играл еще сколько-нибудь заметную роль: он оставался пока вице-президентом,
хотя решающей роли в руководстве самой дискуссией уже не играл
(крупнейший селекционер Георгий Карлович Мейстер исполнял партию первой скрипки
в новом оркестре под руководством дирижера Александра Ивановича Муралова).
До дебатов Вавилов
еще сохранял веру в то, что Лысенко неплохой практик, просто не разбирающийся
в теории, к тому же окруженный самоуверенными политиканами типа
Исаака Презента, и что, если хорошенько ему всё объяснить, привести
научно проверенные и неопровержимые факты правоты генетических
выводов, то он, Лысенко, конечно же, всё поймет и с радостью примет.
Лишь после сессии Вавилов начнет осторожно, а потом и более решительно
отходить от веры в 222хорошего практика Лысенко222. На заседании
памяти Н.И. Вавилова 27 января 1983 года член-корреспондент АМН
СССР Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская рассказала, что
перед началом сессии в декабре 1936 года Вавилов поручил Герману Мёллеру,
работавшему тогда в вавиловском институте в Москве, подготовить
специальные микроскопические препараты, поясняющие поведение хромосом,
с тем, чтобы показать их Лысенко. Мёллер с сотрудниками, среди которых
была и Прокофьева-Бельговская, выполнили
просьбу в срок. В фойе здания, где проводили сессию, установили микроскопы,
и Вавилов организовал показ препаратов хромосом Лысенко. Тот от осмотра не
отказался, неумело тыкаясь глазом в окуляры, бегло посмотрел
приготовленное для него, но никакого влияния на него увиденное не оказало. Не
было понятно, а разобрался ли он вообще, что ему показывали. Ему заранее всё
было ясно. Для полемики с генетиками ему не нужны были знания, он руководствовался
другими целями.
Перед открытием сессии в центральной партийной печати генетику
не просто развенчали как ненужную социалистической стране, а представили
вредной. Этот 222огонь критики222 продолжался и на протяжении всей сессии,
причем в первую очередь антагонизм был направлен против медицинской генетики.
Одновременно были прославлены 222успехи222 лысенковцев.
Сессия открылась 19 декабря 1936 года, но уже в
ноябрьском выпуске журнала 222Под знаменем марксизма222, главный
редактор Митин напечатал статью Э. Кольмана 222Черносотенный бред фашизма и наша медико-биологическая наука222, а 4 декабря С.Г.
Левита в райкоме партии исключили из членов партии. 10 декабря против Левита и
медико-генетического института выступили 222Известия222.
Поползли слухи об аресте Вавилова и Кольцова. Газета 222Нью-Йорк Таймс222 напечатала 14 декабря статью московского
корреспондента о нападках на генетику и об арестах в СССР (3). Через день после
открытия сессии, 21 декабря, 222Известия222
поместили на первой странице никем не подписанный (следовательно, пришедший из
Кремля или секретариата ЦК партии) 222Ответ клеветникам222 (4). В нем роль генетики в
обществе была охарактеризована без всякого умолчания в такой фразе: 222Да, в
СССР нет такой 222свободы222 для науки генетики, которая рассматривается
правительствами некоторых стран как свобода полностью уничтожать некоторые
народы вследствие их 222кажущейся неполноценности222222. Данная характеристика
генетики была неверной. Как было прекрасно известно, генетика нигде не имела
отношения к 222уничтожению народов222. То, что ей было инкриминировано, было
целиком результатом действий правительств западных стран, а не ученых. Еще раз
статья на тему о вредоносности генетики появилась в 222Известиях222 через три дня - 24 декабря (5). На следующий день в
той же газете была напечатана длинная телеграмма Вавилова в редакцию 222Нью-Йорк Таймс222 (6), в которой он
опроверг слова московского корреспондента американской газеты о нападках на
генетику (мы вернемся к ней в следующей главе). Наконец, в последний день
работы сессии, 26 декабря, 222Правда222
напечатала статью 222По неверному пути222, в которой генетику опять
критиковали. Словом, сессию ВАСХНИЛ сопровождала настоящая истерия против
генетики в центральной советской печати.
И эту важность отлично
поняли как те, кто участвовал в дискуссии, так и те, кто надзирал за ней. Иначе
нельзя объяснить тот факт, что из опубликованной стенограммы конференции раздел
речи Мёллера, посвященный важности генетики и ошибочности и даже политической
вредности лысенковщины, был исключен и заменен одним абзацем, в котором Мёллеру
приписали слова, которых он не произносил.
Для понимания событий
декабря 1936 существенна позиция еще одной группы участников совещания. В дискуссии
приняли участие признанные лидеры советской селекции, те, чьи сорта
высевали в огромной стране на миллионах гектаров, то есть истинные кормильцы
народа, а не те, кто шумел с трибун в научных аудиториях или в Кремле. Почти
единодушно селекционеры раскритиковали лысенковские нововведения. Академик
П.И. Лисицын просто высмеял бахвальство яровизаторов, сказав:
222Мы
сейчас не имеем точного представления о том, что дает яровизация.
Академик Лысенко говорит, что она дает десятки миллионов пудов прибавки.
В связи с этим мне приходит на память рассказ из римской истории. Один
мореплаватель, перед тем как отправиться в путь, решил принести
жертву богам, чтобы обеспечить себе счастливое возвращение. Он долго
искал храм, где было бы выгоднее принести жертву, и везде находил доски
с именами тех, кто принес жертву и спасся. 222А где списки тех, кто пожертвовал
и не спасся? - спросил моряк жрецов. - Я хотел бы сравнить милость разных
богов222.
Я бы тоже хотел поставить вопрос
академику Лысенко - вы приводите урожаи в десятки миллионов пудов.
А где убытки, которые принесла яровизация?222 (7).
Академик П.Н. Константинов
сообщил и реальных убытках от яровизации. Он сообщил результаты многолетней
проверки яровизации, проведенной под его руководством на огромном числе
станций по всей стране. Цифры в его докладе были столь показательными,
что даже газета 222Правда222 была
вынуждена сообщить в информационной заметке о сессии:
222Академик Константинов считает, что яровизация
не является универсальным агроприемом333 Число случаев понижения
урожаев из-за яровизации не так уж мало, чтобы ими можно было пренебрегать222
(8).
Закончив анализ яровизации,
Константинов остановился на ошибках Лысенко в отвергании генетики
(9). Он сказал:
222Отрицая
генетику и генетические основы селекции, акад. Лысенко не дал генетике
взамен ничего теоретически нового333 Большое недоумение вызывает
несерьезное отношение акад. Лысенко не только к генетике333 Отрицание
существования вирусов [имеется
ввиду многократно повторенное Лысенко утверждение, что в падении
урожаев многих культур, особенно картофеля, вирусы никакого значения
не имеют, а все это обусловлено 222вырождением крови222 растений -
В.С.]333 едва ли послужит интересам науки в нашей стране, тем более,
что мы и так отстали в этой области222 (10).
222Правде222 сообщила о негативной оценке Константиновым лысенковских
тезисов, но приводились эти слова походя, скороговоркой и невнятно
(чтобы лишь сохранить видимость объективного изложения основных
событий на сессии). Складывалось впечатление, что кто-то приказал не
прислушиваться к словам крупнейшего ученого и селекционера.
Аналогичным было выступление другого
выдающегося селекционера А.П. Шехурдина. Его критика оказалась
тоже серьезной, а 222Правда222
в репортаже с сессии отвела лишь два предложения изложению его позиции:
222Одним
из первых выступает доктор сельскохозяйственных наук орденоносец
Шехурдин (Саратовская селекционная станция). Он утверждает, что
экспериментальные работы, проводившиеся несколько лет в Саратове,
не подтверждают учения акад. Лысенко о вырождении сортов в результате
самоопыления222 (11).
Очень резко прозвучали слова руководителя сессии
вице-президента ВАСХНИЛ Мейстера (12), высказавшего несогласие с
центральным положением, развиваемым Лысенко и Презентом, о том,
что практика социалистического строительства будто бы диктует
необходимость отмены 222старых222 - буржуазных наук и прежде всего
генетики, якобы только вредящих делу социализма, и замены их новыми
науками. 222Та позиция, которую заняли т. т. Презент и Лысенко в отношении
современной науки, совершенно непонятна и не соответствует философии
пролетариата222, - сказал Мейстер (13). Правда, тут же он добавил: 222Этим
мы, конечно, ни в коей мере не склонны умалять значения открытий Лысенко222.
Особо выделив генетику как науку, играющую первостепенную роль в
качестве теоретической основы селекции, Мейстер заявил, что неудачи
Лысенко с выведением сортов обусловлены именно тем, что Лысенко не
взял на себя труда изучить генетику: 222Надо разобраться в причинах
неудачии Все же у генетиков и селекционеров есть чему поучиться222
(14). Особенно резко звучали фразы из заключительной части его
первого выступления в дискуссии:
222333в
статье 222Возрождение сорта222 Лысенко всю современную экспериментальную
работу с хромосомами старается представить в смешном виде. Но, читая
эти строки, действительно становится смешно, но не по поводу генетики,
а по поводу того легкого отношения к науке, которое проявляется,
притом без всякой застенчивости222 (15).
Чуть позже Г.К. Мейстер
еще раз вернулся к этому вопросу, сказав:
222Генетика
уже давно пережила столь упрощенные подходы333222 (16). 222Генетика обвиняется
[Лысенко и его сторонниками - В.С.] в
метафизичности, механицизме и в отрыве от практики. Все это верно, но обвиняя
других, нельзя самим быть механистами и абсолютистами222 (17).
Далее Мейстер остановился на нескольких примерах
ошибок Лысенко в его экспериментальной работе, стараясь показать,
что они проистекают из незнания закономерностей генетики. В частности,
обращаясь к Лысенко, Мейстер указал, что согласно собственным данным
Лысенко внутрисортовое скрещивание 222062 x 062 ни в отрицательную,
ни в положительную сторону [изменений
- В.С.] не дало222 и продолжил: 222333 уж если говорить о любви, то
вся селекция представляет собой не брак по любви, а брак по принуждению.
Да вряд ли пропагандируемая 222свобода222 вообще хоть сколько-нибудь
соответствует задачам социалистического строительства333222
(18).
Ведущие генетики страны
не поддались безропотно нападкам на их науку в печати. С первого дня сессии она
превратилась в арену настоящей борьбы. Сообщения о выступлениях
на сессии ежедневно комментировали главные газеты страны, на ней
присутствовал зав. отделом науки ЦК партии Карл Янович Бауман8 (официально его должность
именовалась заведующий отделом науки, научно-технических изобретений
и открытий ЦК партии), который даже выступил, призывая ученых спорить
и искать истину в открытых и честных дискуссиях .Свою оборону
генетики построили разумно (а уже приходилось обороняться под напором
партийной прессы, превозносившей огромную пользу от 222мичуринцев-лысенковцев222[37] и дружно клеймившей 222бесплодных222
генетиков). Главные теоретические доклады сделали трое: Вавилов
о генетике растений, Серебровский о генетике животных, Мёллер о
теоретической генетике. Затем выступили другие биологи, на частных
примерах показавшие результативность науки.
Вавилов привел примеры
огромного вклада генетики в развитие селекции. Н.К. Кольцов, также
академик ВАСХНИЛ, обратился с призывом более глубоко вникать в исследуемые
вопросы, повседневно учиться, стремиться к познанию истины, а не к
жонглированию словами. Он однозначно заявил, что лишь законы науки
должны приниматься во внимание, а генетика - это точная и объективная наука,
Кольцов не пощадил самого Вавилова, сказав ему следующее:
222Я обращаюсь к Николаю Ивановичу Вавилову,
знаете ли вы генетику, как следует? Нет, не знаете333 Наш 222Биологический
журнал222 вы читаете, конечно, плохо. Вы мало занимались дрозофилой,
и если вам дать обычную студенческую зачетную задачу, определить
тот пункт хромосомы, где лежит определенная мутация, то этой задачи
вы, пожалуй, сразу не решите, так как студенческого курса генетики
в свое время не проходили222 (19).
Конечно, можно и по сей день услышать, что, высказав
публично осуждение плохого знания Вавиловым генетики, Кольцов нанес
ему удар в спину. Но если вспомнить, сколько раз Вавилов публично превозносил
полуграмотного Лысенко, как он настойчиво протаскивал его в члены-корреспонденты,
академики, лауреаты, можно понять досаду образованных генетиков
и прежде всего лидера биологов Кольцова. Мы увидим ниже, что даже
сразу после этой сессии, когда Кольцов обратился к Президенту ВАСХНИЛ
Муралову и в ЦК с письмом, осуждавшим поддержку лысенковщины и требовавшим
принять резолюцию против лженауки, Вавилов в беседе с Кольцовым с
глазу на глаз согласился с его оценкой, а при открытом голосовании
предпочел уклониться от резолюции, предложенной Кольцовым.
Особенно важным было выступление
Мёллера, рассказавшего о последних работах по изучению генов, о темпах
изменчивости - мутирования. Рассказ получился не простым. Крупнейший ы
мире специалист по искусственному вызыванию мутаций, назвал нереальными надежды
менять гены запросто, одним лишь изменением окружающей среды. Это
сильно задело лысенковцев, и они позже накинулись на американского коллегу.
Больше всего их взорвал тот раздел, который Мёллер посвятил важности генетики
человека и ошибочности ламаркистских умонастроений.
Сталин приказал перед началом дискуссии Бауману проследить за
тем, чтобы Мёллер не вздумал в выступлении на этой сессии коснуться проблем
медицинской генетики и отвергаемого им ламаркизма. Бауман передал это требование
Мёллеру в разговоре с
глазу на глаз, о чем сам Мёллер рассказал американскому историку генетики Дэвиду
Жоравскому (20). Последний писал по этому поводу: 222С нескрываемым
удовольствием Мёллер рассказывал мне, как он вызывающе игнорировал запрещение
Бауманом упоминание вопросов генетики человека в своей речи222 (21). Такую же
рекомендацию не касаться ламаркизма и генетики человека, видимо по совету с
Бауманом, дал и Вавилов, который
старательно избегал конфронтации с Лысенко (22) и не просто демонстрировал
лояльность к партийному руководству, как написал недавно один из российских
историков, а относился серьезно к таким вопросам и считал, что не надо итти
против воли Сталина. И Вавилова, и Баумана легко понять. Последний знал позицию
Сталина в этом вопросе и вполне осознанно старался избежать трудностей при
проведении сессии ВАСХНИЛ. Именно ему предстояло держать отчет перед Сталиным в
том случае, если бы вопрос, уже решенный Сталиным в пользу взглядов ламаркистов
и в поддержку Лысенко, все-таки был бы поднят во время сессии (вскоре это 222неумение222
противостоять взглядам инакомыслящих привело к аресту Баумана и его смерти в
заключении).
Однако Мёллер, будучи поддержанным
Кольцовым, Серебровским и Левитом, решил ослушаться и произнес 222запрещенный
текст222. Он сказал, что возможность быстрого изменения
наследственности под влиянием внешней среды невозможна (подчеркнув, что такую
возможность признают фашисты). Он совершенно ясно предупредил, что репутация
СССР серьезно пострадает на мировой арене, если власти поддержат взгляды,
рассматриваемые во всем мире как типично фашистские. Видимо он еще питал
надежду, что, указав твердо на совпадение нацистских и лысенковских
утверждений, он сумеет склонить Сталина к поддержке генетики. Он даже назвал по
именам адвокатов ламаркистских взглядов в СССР - Лысенко и Презента,
охарактризовав их как носителей 222явно абсурдных теорий и мненийи, не
обладающих даже элементарными знаниями в генетике222. Вот эта часть его
выступления:
222Мы должны удвоить наше
внимание, чтобы не только высоко держать знамя в больших теоретических разделах
нашей области, но даже еще выше в отношении той связи теории с практикой, какую
мы покажем. Если, однако, наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу
теорий и мнений, явно абсурдных для каждого обладающего хотя бы элементарными
знаниями в генетике, как положения, выдвинутые недавно Презентом, Лысенко и их
единомышленниками, то ученые, являющиеся друзьями СССР, будут глубоко
шокированы, ибо в данном случае стоящий перед нами выбор аналогичен выбору
между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией (Аплодисменты), между алхимией и химией.
Наконец, необходимо отметить,
что если бы ламаркизм, идейная группа которого боролась здесь против генетики,
получил здесь [то есть в СССР]
широкое распространение, то этим была бы создана благодатная почва для сильной
идеологической поддержки претензий фашистов, верящих в изменение зародышевой
плазмы [в этом месте советские стенографы
сделали ошибку, записав слова Мёллера как 222верящих в сохранение зародышевой
плазмы - В.С.].
Должен казаться совершенно
естественным вывод, что поскольку пролетарии всех стран и особенно колониальных
в продолжение долгого времени были в условиях недоедания, болезней и при
отсутствии возможностей для умственного труда и фактически были рабами, то они
должны [были] стать за это время по
своим наследственным задаткам биологически низшей группой по сравнению с
привилегированными классами (Аплодисменты),
как в отношении физических, так и умственных черт. Ведь согласно этой теории
подобные фенотипические признаки должны были в некоторой степени отразиться и в
половых клетках, развивающихся как часть соматических тканей.
То обстоятельство, что эта
порочная и опасная доктрина была бы логическим следствием ложных ламаркистских
предпосылок, которые в настоящее время выдвигаются противниками генетики,
должно заставить взяться с особенной резкостью поддерживать перед всем миром
критическую научную концепцию наследственности и изменчивости. Обострение
борьбы с фашизмом, свидетелями которой мы в настоящее время являемся, делает
это особенно настоятельным (Продолжительные
аплодисменты)222 (23).
Присутствовавшие в зале
генетики и селекционеры с энтузиазмом встретили основные положения докладчика,
тогда как лысенкоисты в прениях набросились на него с политиканскими
обвинениями. Их не могло не обозлить то, что Мёллер вывел вопрос о наследовании
благоприобретенных признаков из сферы науки в плоскость несравненно более
важную для советских руководителей я политическую. Но он наверняка обращался не
к людям, сидящим в зале, а через их голову, я непосредственно к Сталину. Он
открыто и честно предупреждал его, что признание законов генетики и отказ от
веры в быстрое изменение наследственности под влиянием среды не безобидный
научный, а острый политический вопрос.
И эту важность отлично
поняли как Мейстер и Муралов, которые проводили дискуссию, так и те, кто
надзирал за ней. Иначе нельзя объяснить тот факт, что в опубликованной
стенограмме конференции не оказалось слов американского ученого (Мёллер хранил
эту часть своего выступления и показывал её Дэвиду Жоравскому, о чем тот
написал в примечаниях к его книге, сохранился этот раздел и в советских архивах
/24/).
Казалось бы ответить
на критику и чистых теоретиков-генетиков, и ученых-селекционеров,
при отсутствии практических результатов, будет невозможно. Однако
в своем докладе Лысенко заявил, что 222ЭТИ ФАКТЫ СЕГОДНЯ УЖЕ НЕ НУЖНЫ222
(25)12, а критиков обвинил в
нарочитой предвзятости:
222Некоторые
из дискуссирующих в журналах выступают в довольно приподнятых тонах,
с нередкими на мой взгляд перегибами, со стремлением подтасовать
факты в выгодном для себя направлении. Лично к себе я этого отнести
не могу222, (27).
Он просто осмеял Вавилова, вежливо оспорившего
стабильность тех сортов, которые Лысенко собирался выводить методами
перекрестного опыления, и, раззадорившись, начал крушить всех и вся. Он
обвинил Константинова в злонамеренном обмане, Мейстера - в непонимании,
даже в нежелании понять истоки и масштабы его работы (28). По его
словам, Лисицын, Константинов и Костов нарочито переврали его высказывания,
неправильно цитировали, замалчивали успехи. Он обвинил в этом
также Карпеченко, Сапегина, Серебровского, Мёллера и других
выступавших (перечисляя по очереди каждого из 222обидчиков222 и сетуя
на коварство и несправедливость по каждому пункту критики). Он
заявил, что все они и, в первую очередь, Вавилов, наносят вред 222социалистическому
строительству222. 222Признать закон гомологических рядов - это значит
отказаться от проблем управления природой растений222, - сказал он
(29). Он объявил, что берется быстро переделать все озимые зерновые
культуры в яровые (не яровизировать, как он хотел раньше, а полностью
преобразить), так воздействовав условиями выращивания на наследственные
свойства озимых, что их геном навсегда трансформируется в геном яровых.
Доклад Лысенко со всеми
выпадами против генетиков и генетики опубликовали на следующий
день и 222Известия222, и, немаловажная
деталь, иллюстрирующая то, как власти формировали общественное
мнение, одновременно 222Совхозная
газета222 и 222Социалистическое
земледелие222 (30), что свидетельствовало о том, какое важное значение
было придано декабрьской
дискуссии 1936 года. Газеты и радио оповещали о её ходе всех жителей
страны ежедневно. Причем взгляды критиков Лысенко излагались столь
скупо, что не только деталей, но и сути критики понять было нельзя.
Такое отношение прессы не могло быть прихотью журналистов или случайностью. В
стране, где контроль за средствами массовой информации стал во времена Сталина
всобъемлющим, ни для прихоти, ни для случайности места не осталось. Газетные
публикации, в которых ежедневно огромное пространство отводилось для
обругивания генетиков и прославления лысенковщины, воспринимались только как
приказ, поступивший из кабинета вождя в Кремле я лично от товарища Сталина. Такие
статьи называли в идеологических кругах 222установочными материалами222, они
предписывали не тему, стиль или язык чего-то, это были обязательные для
выполнения всеми в стране распоряжения. С их помощью власти сообщали, нужно ли
одобрять или, наоборот, осудить любую личность и событие. Иными словами, в
установочных материалах до страны доводили императивы, шедшие от Сталина.
Неукоснительность выполнения приказов товарища Сталина была ясной и не
требовала дополнительных дискуссий.
Поэтому естественно, что обвинения во вредности генетики
для советского человека, повторенные всеми центральными и местными газетами,
были восприняты как поручение для исполнения, данное товарищем Сталиным своему
народу, Неисполнение и неуважение к 222установочным императивам222 не граничило
с тягой к криминалу, а было настоящим крминалом.
Лысенко и его команда отлично осознали заботливое к
ним отношение. Под таким прикрытием им не грозили никакие беды. Презент,
Перов, Долгушин в решительных выражениях объявили генетику наукой
вредной, вовсе и не наукой, а буржуазным извращением научной мысли.
Фактически они призвали расправиться не только с учеными-генетиками,
но и вовсе запретить в СССР саму генетику как вредительскую науку. Презент
четко озвучил большевистский тезис о том, как следует вести теперь
дискуссию:
222Диктатура
пролетариата и социализм не могут не поставить на очередь творческую
дискуссию. Наша дискуссия ничего общего не имеет с теми дискуссиями,
которые имеют место на Западе и в Америке. 333 знамя дрозофилы, украшающее
грудь многих генетиков, мы оставляем тем из генетиков, для которых
дрозофила стала кумиром, заслоняющим от них всю замечательную радость
построения обновленной советской науки, науки социализма222
(31).
Много времени он посвятил запугиванию
Вавилова и дискредитации его как руководителя науки и обратился
к генетикам со следующими словами:
222333
знамя дрозофилы, украшающее грудь многих генетиков, мы оставляем
тем из генетиков, для которых дрозофила стала кумиром, заслоняющим
от них всю замечательную радость построения обновленной советской
науки, науки социализма222 (32).
Долгушин
призвал:
222отступить
назад333, забыть Менделя, его последователей, Моргана, кроссинговер333
и другие премудрости генетики222 (33) 11 .
Настала заключительная часть дискуссии. Лидеры
трех групп - генетиков, селекционеров
и сторонников Лысенко, должны были выступить с завершающими речами,
подвести итоги дискуссии, как они их поняли. Вот в этот-то момент всё
встало на свои места. Смысл и содержание критики Лысенко полностью
испарились, как будто её и вовсе не было. Получилось что первое в истории
СССР важнейшее столкновение взглядов ученых и лысенкоистов завершилось
полной и безусловной победой Лысенко.
Вавилов в заключительном слове предпочел не драматизировать
обстановку и не давать никаких категорических оценок провала лысенковских
обещаний, невежественности его теоретических взглядов и их научной
абсурдности, а, как бы надеясь на благоразумие Лысенко и его сторонников,
призвал к тому, чтобы проявлять 222побольше внимания к работе друг
друга, побольше уважения друг к другу222 (35).
Лысенко же в своем 222Заключительном слове222
заявил, что генетики вообще плохо образованы:
222Обнаружилось
также, что основная масса 222чистых генетиков222 (говоря языком Серебровского),
особенно лидеры генетики, оказались во многих случаях безграмотными
в биологических явлениях222 (36).
Высказался он и о Мёллере:
дескать, ждать от него помощи социалистическому сельскому хозяйству
нечего - не дождешься (по ходу дела он нарочито приписал Мёллеру глупости,
которых тот не произносил, заявив о сотьнях поколений):
222Я
благодарен проф. Мёллеру за его блестящий докладиОн четко и ясно сказал
- гены мутируют лишь через десятки и сотни тысяч поколений. Влияния
фенотипа на генотип нет333 В общем получается, что курица развивается
из яйца, яйцо же развивается не из курицы, а непосредственно из
бывшего яйца. Объяснения, которые дал проф. Мёллер, для нас ясны и понятны.
Проф. Мёллер раскрыл свою позицию333
Основное заблуждение генетиков
состоит в том, что они признают неизменность генов в длительном ряду
поколений. Правда, они признают изменчивость гена через десятки и
сотни тысяч поколений, но спасибо им за такую изменчивость. Мы, признавая
изменчивость генотипа в процессе онтогенетического развития
растений333 уже можем путем воспитания заставлять направленно изменяться
природу растений в каждом поколении. Я убежден, что в ближайшее время
этот раздел работы у нас в Союзе быстро разрастется333 Это является
делом нашей советской науки222 (37).
Он выступал как передовик-стахановец[38]. Мешать же
стахановцам, спорить с ними было уже опасно. Вокруг них создавали ажиотаж,
по их адресу могли звучать лишь выспренние похвалы. В воскресном номере газеты
222Правда222 от 13 октября 1935
года всех в стране строго предупредили: 222Люди, не помогающие стахановцам
- не наши люди222, а Максим Горький пугал: 222Кто не с нами - тот против
нас!222 и добавлял: 222Если враг не сдается - его уничтожают!222 Сам Сталин 17 ноября 1935
года в речи на Первом Всесоюзном совещании стахановцев заявил, что
противостояние специалистов, требующих строгого соблюдения выверенных наукой и
практикой нормативов, должно быть отброшено и заменено свободой для
стахановцев, потому что
222Стахановское движение
- это такое движение рабочих и работниц, которое ставит своей целью преодоление
нынешних технических норм, преодоление существующих проектных мощностей,
преодоление существующих производственных планов и балансов. Преодоление -
потому что они, эти самые нормы, стали уже старыми для наших дней, для наших
новых людей. Это движение ломает старые взгляды на технику, ломает старые
технические нормы, старые проектные мощности, старые производственные планы и
требует создания новых, более высоких технических норм, проектных мощностей,
производственных планов222 (38).
Слова еще одного
стахановца Лысенко, прозвучавшие на декабрьской сессии ВАСХНИЛ 1936 года, приобретали
в глазах многих в стране уже особый вес: еще бы их говорил не просто стахановец,
которого лично похвалил Сталин, а дважды академик!
Благодаря такому
подходу, всё встало на свои места. Руководитель дискуссии, академик Мейстер,
видимо получил указание, как себя вести, был кем-то сильно напуган и резко
изменил тон. Его заключение коренным образом отличались от его первого
выступления на сессии, когда он критиковал Лысенко за непонимание
роли законов генетики в селекционной работе. Теперь ни от прежнего тона,
ни от оценки фактической ситуации в науке ничего не осталось. Правда,
он заявил, что генетика как наука не рассматривается руководством
ВАСХНИЛ в виде лженауки и призвал генетиков не проявлять по этому
поводу излишних волнений: 222ипаника ни на чем не основана. На генетику
как науку в Союзе ССР академия с.-х. наук им. В.И.Ленина отнюдь не покушается333222
(39). Но на этом защита
генетики кончалась, и Мейстер, отлично разбиравшийся в основах
этой науки, принялся критиковать генетиков, которые якобы преувеличили
во много раз стабильность генов, в целом далеки от практики, даже оторвались
от нее и вместо помощи сельскому хозяйству берутся внедрять подчас
не только ненужные, но даже вредные приемы, такие как искусственное
осеменение животных.
Закрывая совещание, президент ВАСХНИЛ А.И. Муралов, как
об этом сообщила 222Правда222,
призвал 222представителей сельскохозяйственной науки перестроить свою работу по
опыту академика Т.Д. Лысенко222 (40). Несомненно, что сам Лысенко уже прекрасно
осознал, в каких сферах его ждет полная поддержка. Его спору с генетиками,
спору, казалось бы, сугубо профессиональному, была придана особая
острота. Вопрос был вычленен из рамок научных диспутов и переведен
в иную плоскость, как выводилась Сталиным и вся наука из-под контроля
самих ученых.
По распоряжению Сталина
вскоре одного за другим стали арестовывать руководителей сельскохозяйственной
науки и руководителей сельского хозяйства, чтобы свалить на них провалы в
сельском хозяйстве. По-видимому, одним из первых среди арестованных руководителей
был заместитель наркома земледелия СССР и вице-президент ВАСХНИЛ академик
Арон Израилевич Гайстер. Он родился в 1899 году в Елизаветграде (в
советское время Кировоград). Для еврейских детей, желавших поступить
в гимназию, выделяли 5% мест от общего числа принимаемых в гимназию.
Арон хорошо подготовился к экзаменам и был принят. Однако закончить
гимназию не смог: был выгнан за революционную деятельность из 9 класса.
В 1921 году закончил Институт красной профессуры и был оставлен там
преподавать. Любимым аспирантом Гайстера был М.А.Суслов. С 1929 (?)
по 1931 год работал в Госплане, непосредственно подчинялся Куйбышеву,
с 1933 года - в комиссии советского контроля, с 1935 г. - зам. наркомзема
СССР и вице-президент ВАСХНИЛ. Гайстер был крупным экономистом (41).
28 июня 1937 года он делал доклад на заседании Совета по Труду и Обороне,
на котором председательствовал Сталин. Похвалы Сталина были столь
неумеренными, что Гайстер заподозрил неладное и, вернувшись домой,
сказал жене: 222Рахиль, моя судьба решена222. Через три дня, прямо в кабинете
наркома М.А.Чернова, его арестовали. Обвинения были нелепыми по
сути: он якобы участвовал в покушении на Куйбышева, истребил всех
овец в СССР и развалил экономику. 30 октября по решению так называемой
222тройки222 он был расстрелян. Жена его также была арестована. А
уже в начале 1950-х годов были арестованы обе дочери казненного академика
и замнаркома. В постановлении на арест каждой из них говорилось: 222333достаточно
изобличена по статье 7-35 в том, что является дочерью врагов народа
Гайстера Арона Израилевича и Каплан Рахили Израилевны222. Дочери
отбывали срок в Боровом. После смерти Сталина обе были реабилитированы,
закончили институты и стали исследователями (42).
В начале 1937 года в тюрьму попал и Муралов
(его расстреляли 30 октября 1937 года). Мейстер ненадолго занял его должность в
качестве исполняющего обязанности президента ВАСХНИЛ. Отказ от собственного
мнения на декабрьской сессии ВАСХНИЛ и подчинение приказу из Кремля не спасло
Георгия Карловича Мейстера. Мстительная злоба Сталина настигла немолодого
ученого, крупнейшего селекционера и ученого. Его арестовали 11 августа того же года.
7 ноября 1937 года был арестован
и нарком земледелия СССР Михаил Александрович Чернов, закончивший гимназию,
проучившийся четыре курса на математическом отделении физ-мата Московского
Императорского университета, работавший наркомом торговли Украины, затем
заместителем наркома союзного наркомата снабжения СССР и наркомом земледелия после ареста Я.А.
Яковлева в 1934-1937 годах, автора многих книг и брошюр. Несколькими днями
позже были арестованы его жена, дочь и сын. Всё имущество семьи было
конфисковано. Наркома приговорили к расстрелу 13 марта 1938 года вместе
Бухариным, Рыковым и другими. Двумя днями позже их расстреляли. Через месяц
была расстреляна дочь Чернова Мария и её мать, сын Михаил погиб в лагере в
Магадане в 1942 году.
Арестованного 11 августа 1937
года Г.К. Мейстера мучили после ареста в застенках НКВД,
вымогая признания в несовершенном вредительстве против его страны, он сошел с
ума, а 22 декабря 1937 года Сталин,
Молотов, Каганович и Ворошилов поставили свои подписи на распоряжении о
расстреле большой группы ученых. Фамилия и.о. президента ВАСХНИЛ
Г.К. Мейстера числилась в этом списке под номером 92. В январе 1938 года его вывели на казнь, и
расстрельная команда подняла стволы, чтобы убить кормильца России по приказу
Сталина. А в кресло президента ВАСХНИЛ, наконец-то, был водружен полюбившийся
Сталину мошенник, Трофим Денисович Лысенко.
Глава 16. СТАЛИНСКИЙ ПРИКАЗ О ЗАПРЕЩЕНИИ МЕДИЦИНСКОЙ
ГЕНЕТИКИ В СССР
222Звезды
смерти стояли над нами,
И
безвинная корчилась Русь
Под
кровавыми сапогами
И под
шинами черных марусь.222
Анна Ахматова. Реквием
Интенсивная и в высшей степени продуктивная работа Медико-генетического
института, не имевшая равных в мире и заложившая основы новой научной
дисциплины, должна была высоко цениться властями. Ведь Левиту и его сотрудникам
удалось обойти мировую науку более чем на полвека, мощно повышая репутацию
Советского Союза. Но Сталину собственные пристрастия и антипатии были превыше
всего, и в истории с Институтом медицинской генетики это проявилось в полной
мере.
Первым шагом стало
запрещение (без всякого объяснения причин) намеченной Кольцовым, Левитом,
Мёллером и другими конференции по медицинской генетике, которую они собирались
провести летом 1936 года в Киеве. 27 мая 1936 года в столице Украины арестовали
Израиля И. Агола, ставшего одним из руководителей науки в Украинской Академии
наук. Он был далеко не рядовым научным сотрудником, опубликовал много работ
(2), и только что был назначен
руководителем Управления науки в Министерстве просвещения СССР. Но в глазах
Сталина он провинился тем, что подписал письмо в защиту Деборина с остальными
девятью учеными, кого Сталин изничтожал одного за другим, а теперь еще 222попался222
на дружье с Мёллером. Агола арестовали через три недели после получения
Сталиным письма Мёллера. В первом сообщении об аресте было сказано, что его
задержали якобы на основании жалобы секретарши Агола, заявившей, что начальник
сексуально домогался её (3). Затем это обвинение тихо исчезло и никогда больше
не упоминалось. 27 февраля 1937 года Сталин лично подписал смертный приговор
Аголу, и 10 апреля 1937 года его расстреляли. Он был полностью реабилитирован 222за
отсутствием состава обвинения222 25 мая 1957 года.
Летом 1936 года начались
первые неприятности у Левита (4). Он тогда публично высказался в институте, что
готов направить в партийные органы и в НКВД письма в защиту своего друга Н.А.
Карева, как он считал несправедливо арестованного и оклеветанного недругами. Мы
уже знаем, что главным недругом Карева был сам Сталин, и демарш Левита мог быть
рассматриваем Сталиным как личный против него выпад. Отнюдь не случайно, хотя и
совершенно удивительно для ученых, заведующий отделом науки Московского
городского комитета ВКП(б) Эрнст Кольман объявил о проведении 13 ноября 1936 года в Доме Ученых
общемосковского собрания научных сотрудников для разоблачения, как было сказано, 222жульничества фашистских и
фашиствующих ученых222 и 222расистских фальсификаций в биологии222. Кольман
обвинил в этих грехах В.Г. Штефко (зав. отделом Центрального института
туберкулеза), но главным объектом критики был избран Соломон Григорьевич Левит и руководимый им институт. Кольман назвал Левита агентом нацистской доктрины. Сделать
такой выпад по собственному желанию никто уже в стране не мог. Всё контролировал
Сталин и только с его согласия могли разворачиваться широкомасштабные
политические акции.
После Кольмана к трибуне вышел не имевший никакого отношения ни к евгенике,
ни к генетике Трофим Лысенко, приглашенный кем-то (Сталиным? Кольманом?) на
собрание московских ученых (напомню, Лысенко еще оставался директором Одесского
института). В унисон с заведующим
отделом науки Московского Горкома партии он патетически провозгласил правоту
ламаркизма, назвал работы медико-генетического института фашистскими и высказался
против генетики.
Принятой в то время в стране нормой поведения было смиренно соглашаться с
критикой, исходящей от партийных руководителей, а Кольман был в Москве именно
таким руководителем высшего звена. Однако Левит не стушевался и нашел силы выступить и опровергнуть обвинения
высокого партийного руководителя. Более того он пошел в наступление и
аргументировано показал некомпетентность заведующего отделом науки горкома
партии в разбираемых вопросах и необоснованность его критических выпадов.
Веские возражения Левита, казалось бы, нечем было парировать, но известная
в Москве деятельница ВАРНИТСО Дина З. Комиссарук, внедренная сверху в Институт экспериментальной биологии, активно мутившая воду в стенах этого
кольцовского института, повторила тезис, что 222Левит по своим взглядам меньшевиствующий идеалист и фактически не
разоружился222.
Заявления, что Левит сторонник фашизма, были абсолютно беспочвенными и,
более того, многие помнили, что Левит еще в 1932 году подверг
критике нацистскую биологию в известном сборнике, выпущенном в Москве большим
тиражом (5). Его статью широко цитировали в советской прессе, рассматривая как
одну из важных в борьбе против нацистских извращений в евгенике. Поэтому
обвинения Левита в смыкании с нацистами выглядели несправедливо и даже нелепо.
А далее события пошли по нарастающей, ясно указывая, что приказ
расправиться с медицинской генетикой пришел из Кремля, лично от Сталина. Кольман, делая вид, что он не услышал
возражений Левита, опубликовал свое выступление в исходном виде в
качестве статьи в идеологическом журнале ЦК ВКП(б) 222Под знаменем марксизма222, редактируемом теперь Митиным (6). Автор
обозвал генетиков зловещими прозвищами. Одно название статьи 222Черносотенный
бред фашизма и наша медикобиологическая наука222 ясно говорило о направлении
мыслей Кольмана и его подстрекателя.
В том же номере журнала 222Под
знаменем марксизма222 была напечатана критическая рецензия на III-й и IV-й тома 222Трудов МГИ222 (7). Автор статьи, Лев Наумович Карлик, также как
и Митин, и Юдин - выпускник Института красной профессуры естествознания и
философии (закончил его в 1932 году), был зачислен Левитом в
Медико-биологический институт заведующим патофизиологической лабораторией, но проработал там лишь
полтора года и ушел из института. Карлик поставил перед собой задачу создать у
читателей впечатление, что дела в медицинской генетике схожи с тем, что 222вытворяли222
враги социализма я педологи[39]. Поскольку педологию поддерживал злейший недруг Сталина Троцкий, её
запретили летом 1936 года. Разгром этой науки в СССР был предписан
постановлением ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. 222О педологических извращениях в
системе Наркомпросов222. В постановлении безосновательно утверждалось, что 222теория
и практика так называемой педологии базируется на ложнонаучных,
антимарксистских положениях222. К извращениям был отнесен, как писала 222Правда222, 222главный 222закон222
современной педологии - 222закон222 фаталистической обусловленности судьбы
детей биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и
какой-то неизменной среды222. Никакого фатализма в утверждениях педологов
никогда не существовало, а то, что сталинисты объявляли 222фаталистичностью222,
содержало правильные представления о роли наследственности и среды в
воспитании. Тем не менее многих видных педологов сразу заключили под стражу.
Сравнение Карликом трудов ИМГ с работами педологов было поверхностным и
неверным. На самом деле Труды Медико-Биологического института (третий том вышел
под редакцией Левита и в нем были
представлены результаты, полученные в 1933-1934 году, том четвертый вышел под редакцией
С.Г. Левита и С.Н. Ардашникова и содержал итоги исследований 1935-1936 годов) были научными изданиями высшего уровня.
Специалисты этого института несомненно опередили мировую науку, и их статьи не
потеряли актуальности и сегодня, спустя более трех четвертей века. Стоит просто
перечислить болезни, для которых ученые изучали наследственную природу, чтобы
даже не-специалисты поняли, как высок был их уровень. В третьем томе были
напечатаны результаты исследований наследственных признаков у близнецов, роли
наследственной компоненты в развитии лейкемии, влияния генетических факторов и
среды в формировании особенностей электрокардиограмм. Те же проблемы (генетика
и среда) были изучены в приложении к развитию диабета, язвенной болезни желудка
и 12-перстной кишки. Затем шли статьи о роли генетической компоненты в
возникновении гипертонии и пароксизмальной тахикардии, были описаны
цитологические методы исследования хромосом при использовании культур клеток
крови (эти методы стали использовать достаточно широко только в конце 1950-х
годов) (8).
Не менее впечатляет
четвертый том. В нем была напечатана серия статей о клинико-генетическом
изучении бронхиальной астмы и других аллергических болезней, злокачественного
малокровия, пароксизмальной тахикардии, генетической дифференциации язвенных
болезней и секреторных функций желудка, генетики рака груди, диабета,
исследовании роли наследственности и среды в изменчивости размеров сердца,
кожных капилляров, роста и веса тела. Обобщались результаты изучения роли генов
в определении папиллярных узоров пальцев и в определении характера кардиограмм.
Как уже было упомянуто, Г. Мёллер представил статью 222Об изменчивости в
популяциях расовых гибридов222. Кроме того в сборнике было помещено пять статей
о математических и статистических методах исследования генетики человека (как
уже было сказано, двух главных авторов - Н.С. Четверикова и М.В. Игнатьева
вскоре арестовали и поместили в сталинские лагеря, Четверикова почти на 20
лет).
Даже неспециалистам было ясно, как высоки были результаты, полученные
сотрудниками института, а известный биолог И.И. Канаев дал высокую оценку
научной ценности третьего тома в журнале 222Природа222
и в трудах всесоюзных конференций, проходивших в Ленинграде (9). Буквально
восторженные обзоры работ, помещеных в обоих сборниках, были опубликованы
росссийскими и иностранными экспертами в области генетики (10). Среди бумаг
С.Г. Левита, переданных мне его дочерью в 1986 году, я нашел отрывки из
некоторых из этих публикаций (проф. Мёллера, 1934, проф. Дуггэна и проф. Росса МакФэрлэнда
из США, 1935). По любым масштабам С.Г. Левит и его коллеги были признаны
настоящими пионерами научного поиска.
Однако ведущим советским газетам в Москве было дано распоряжение раструбить
в центральной прессе слова Э. Кольмана, напавшего на медицинскую генетику с
фальшивыми обвинениями на собрании в Доме Ученых. Тенденциозное сообщение с
политическим подтекстом о 222выводах222 Кольмана появилось в 222Комсомольской правде222 15 ноября 1936
г. (11; автор скрыл свою фамилию под инициалами М.Ц.). На следующий день 222Известия222 поместили фельетон двух
авторов, скрывавшихся под псевдлнимом 222Братья Тур222 (ими были на самом деле
не братья, а Леонид Тубельский и Петр Рыжей). Эти известные своей
подчиненностью властям журналисты вспомнили пустяковую историю, произошедшую
более года назад и поданную ими сейчас как неприкрытую политическую провокацию
(12). Речь шла о праздновании в марте 1935 года пятилетнего юбилея института и
выпущенной по такому случаю институтской стенгазеты. 222Братья Тур222 сетовали,
что в ней не нашлось места для политического осуждения якобы враждебной для
страны деятельности директора института Левита. Стиль 222фельетонистов ОГПУ222
(как братьев Тур назвал академик Д.С. Лихачев, утверждавший, что они 222пересыпали
фельетоны ложью222 /13 /) виден из такого фрагмента их писанины: 222333Куцая 222соломонова222
мудрость профессора Левита и возглавляемого им Медико-генетического института
сводилась к таким откровениям, как признание абсолютного значения
наследственности в происхождении почти всех болезней, фатальной биологической
предопределенности характера ребенка, и тому подобной ерунде333222 (12).
Сотрудники института решили противостоять клеветникам и провели общее
собрание, на котором была принята резолюция, отвергающая грубый и
безосновательный выпад в 222Известиях222.
Текст резолюции направили в редакцию газеты, но остановить приказ о разгроме
института уже никто не мог. Через две недели, 4 декабря 1936 года, Фрунзенский
райком ВКП(б) исключил старого коммуниста Соломона Г. Левита из партии 222за
связь с врагом народа [имелся в виду
арестованный философ Н.А. Карев - В.С.], за протаскивание враждебных теорий
в трудах института и за меньшевиствующий идеализм222.
Но Левит еще оставался директором института, хотя, как сказала мне дочь
Левита, за ним было теперь установлено постоянное наблюдение, и шпики из НКВД
неотступно сопровождали его. То, что коллектив института двумя неделями ранее
на общем собрании обсудил сложившуюся обстановку, вступился за своего директора
и принял резолюцию с несогласием оценок, высказанных в 222Известиях222 16 ноября, обозлило тех, кто направлял кампанию против
него. Для расправы с непокорными сотрудниками института и их директором опять
были задействованы 222Братья Тур222. В их в новом 222фельетончике222 в 222Известиях222 мнимые 222братья222 выразили
10 декабря возмущение тем, что сотрудники института не приняли их предыдущий 222фельетон222
в качестве руководства к расправе с директором (14). Левиту поставили в вину на
этот раз не только письмо в защиту арестованного друга Н.А. Карева, но и
попытку на собрании 222скомпрометировать работу прекрасного советского ученого
Лысенко222, также как реплику 222голоштанный марксист222 в ответ на одно из
политиканских выступлений Н.П. Дубинина.
Был добавлен и еще один немаловажный акцент. Фельетонистам было дано
задание обвинить вместе с Левитом заведующего сектором научных институтов
наркомата здравоохранения СССР Х.Г. Раковского и самого наркома Г.Н.
Каминского.
Стоит кратко рассказать об обоих руководителях Наркомздрава. Они были
хорошо образованы. Григорий Наумович Каминский (Гофман) (1895-1938) закончил с
Золотой медалью гимназию в Минске и два курса медицинского факультета
Московского университета, а Христиан Георгиевич Раковский (1873-1941), по
национальности болгарин, урожденный Кристьо Станчев (литературный и партийный
псевдоним Инсаров), гражданин Румынии, закончил Женевский университет в 1897
году, получив диплом врача. 222Раковский владеет всеми балканскими языками и
четырьмя европейскими, - писал Троцкий в 222Моей жизни222, изданной в Берлине в
1930 году, отмечая, что 222личные
черты Раковского я широкий интернациональный кругозор и глубокое благородство
характера сделали его особенно ненавистным для Сталина, воплощающего прямо
противоположные черты222 (15). При Ленине Раковский был членом Оргбюро ЦК РСДРП
и РКП(б), в 1919-1923 председателем правительства Украины, с 1923 по 1927
послом российского государства в Англии и во Франции. С 1921 года он постоянно
(и резко) оппонировал Сталину, за что не раз его исключали из партии,
восстанавливали и исключали снова. Каминский, став наркомом здравоохранения, взял
только что освобожденного из заключения Раковского под свое начало и назначил
начальником сектора науки в аппарате Наркомата.
О наркоме Каминском Нобелевский лауреат И.П. Павлов, который очень
скептически относился к большевистским начальникам, говорил, что он 222умный
большевик, с ним все охотно сотрудничают222. Известно, что Павлов с Каминским
дружили. Но 222умный большевик222 рассматривался Сталиным как
неблагонадежный. Каминский и Раковский представляли для Сталина особую опасность,
потому что, находясь на высоких постах в партии и в государственном аппарате,
нередко высказывали скепсис в отношении сталинских действий. У Сталина накапливалось
раздражение по адресу наркома и его заместителя, и это объясняет, почему в
статью 222Братьев Тур222 от 10
декабря 1936 года с обвинениями Института медицинской генетики в фашиствующих
устремлениях, оказались внесены фамилии Каминского и Раковского. В Кремле было
хорошо известно, что Каминский и его подчиненный постоянно поддерживали
медико-генетический институт и считались его покровителем.
Через две недели строки
о враждебных действиях наркома и
его заместителя в деле генетиков появились уже в 222Правде222, причем не в какой-то малозначащей корреспонденции, а в редакционной статье, каждая из которых отражала мнение ЦК партии. Заголовок
статьи был зловещим: 222По ложному пути222 (16). Теперь зловредного
наркома Каминского (он еще оставался наркомом) обвинили в том, что он пытался
отвести от 222врага Левитаи справедливую критику222. Оказывается, в эти дни проходил
2-й съезд невропатологов и
психиатров, к открытию которого был отпечатан 222Бюллетень222, со статьей
белорусского академика-невропатолога (состоял в академии с 1931 года) Михаила
Борисовича Кроля, и в ней Левит был снова обвинен в расизме и фашизме. Каминский приказал собрать тех делегатов съезда, которые были членами
партии, и предложил им принять решение об изъятии и уничтожении 222Бюллетеня222, поскольку он содержит
откровенную клевету Кроля на Левита. Партгруппа съезда предложение наркома
одобрила. Этот, казалось бы, локальный эпизод вызвал возмущение наверху. Эпизод
был назван в редакционной статье
газеты (то есть непосредственно от имени ЦК партии) позорным:
222Известно, что Левит и руководимый им институт в
своих трудах протаскивают по существу фашистскую Цнаучную222 концепцию: о
биологической предопределенности рас, о всемогущей̆ роли наследственности, о
биологической обусловленности преступности и т. д. Известно, что за связь с
контрреволюционными элементами С.Г. Левит исключен Фрунзенским райкомом ВКП(б)
из партии. И все-таки тов. Каминский нашел возможным предложить кандидатуру
Левита в президиум съезда. Понимают ли товарищи, что история с первым номером
ЦБюллетеня222 отнюдь не способствует смелому развертыванию самокритики и
направляет работу съезда по ложному пути?222 (17).
Через три дня, в последний день работы декабрьской сессии ВАСХНИЛ 1936 года
(см. главу 15), 222Правда222 снова
вернулась к Левиту и Каминскому и заклеймив их в очередной раз (18). Запрещение генетики человека несомненно
приобрело жгучую актуальность для Сталина. Он был уверен, что можно легко и
быстро поменять природу соетских людей, а эти генетики твердили совершенно
обратное. Мёллер то присылал ему книгу, наполненную страстным отверганием
надежд Сталина, то выступал на декабрьской сессии
ВАСХНИЛ с отвержением ламаркизма и защитой
медицинской генетики, хотя Сталин запрещал ему произносить такие речи. Столь
демонстративное игнорирование его распоряжений
сопровождалось развитием работ в большом институте в Москве. Именно поэтому в
тексте, помещенном центральным комитетом партии, битым слогом утверждалось, что
большевики отвергают 222всемогущую роль наследственности222. Такое заявление
означало, что Сталин не захотел прислушаться к Мёллеру, предупреждавшего его о
том, что СССР покроет себя позором, если, с одной стороны, поддержит
лысенковцев и, с другой стороны, разрушит медицинскую генетику. Именно этот
отказ о генетики был главным заявлением, содержащимся в редакционной статье
главной газеты большевиков.
Анализируя сегодня
размах и глубину исследований сотрудников Медико-генетического института, держа
в руках толстенные сборники опубликованных ими работ, невозможно избавиться от
горького чувства обиды за то, что это первоклассное учреждение было
разгромлено, его директор был расстрелян, некоторые сотрудники арестованы за
фальсифицированные преступления. Научный престиж страны пострадал, и мощное
дело было загублено в угоду лишь интересам Сталина. Ведь развернутая
дискредитация института и его директора не могла итти без указки сверху, от
Сталина.
Разворачивавшиеся в СССР события отрезвили Мёллера и
пригасили его пробольшевистские настроения. Он быстро осознал, к чему идет дело
в сталинской державе. Исключение из партии Левита, арест Агола, предостережения
Баумана, грязные нападки на генетику в 222Правде222,
в 222Известиях222, 222Комсомольской правде222 и многие другие
события стали для него ясным сигналом, что если он останется в СССР, то и его
жизнь окажется под ударом, и что надо уезжать, как можно скорее. Уже многие
иностранцы, приехавшие раньше его или одновременно с ним строить социализм в
СССР, оказались арестованными и попали в тюрьмы и лагеря. Но и выехать из СССР
по собственному желанию было непросто. Железный занавес на деле уже
захлопнулся. Поэтому надо отдать должное Мёллеру: расправиться с ним Сталину не
удалось, он оказался хитрее и позаботился о том, чтобы не попасть в Сибирь или
в расстрельный подвал. Во-первых, он заблаговременно предупредил Сталина в
своем письме, что мысли, изложенные в его книге, успели раззвонить и прославить
все ведущие коммунистические газеты мира. Во-вторых, он прозорливо рассчитал,
как надо обставить свой отъезд из СССР. Он нашел прекрасный предлог для
освобождения из сталинских тисков. Он связался с коммунарами в Испании,
восставшими против диктатуры Франциско Франко, и получил приглашение
присоединиться к ним. Более того, ему сообщили из Испании, что он уже приписан
к канадской группе по переливанию крови. Мёллер известил об этом советские
власти. Чтобы обезопасить его отъезд из СССР, в Москву, по договоренности с
ним, прибыли представители Интербригад, и в сопровождении такого экскорта в
апреле 1937 года американец беспрепятственно покинул СССР. Помешать отъезду
Сталин не мог: это грозило слишком большим международным скандалом. Но многим
друзьям Мёллера Сталин уготовил смертную плаху.
На следующий день после
его отъезда по личному распоряжению Сталина был расстрелян Израиль Иосифович
Агол. Та же судьба, как сообщили в 1998 году французские журналисты (19),
постигла переводчика книги Мёллера для Сталина. Через несколько месяцев, Мёллер
ненадолго вернулся в СССР, чтобы забрать остававшиеся в Москве материалы его
научных работ. Уехал он уже навсегда. Советская страна потеряла ученого, честно
и страстно любившего эту страну. СССР покинул человек, уже опубликовавший исследование, за которое вскоре ему присудят
Нобелевскую премию.
Через две недели после
его отъезда Г.Н. Каминский (который с февраля 1934 года по 15 марта 1937 возглавлял Наркомат здравоохранения
РСФСР, а с 20 июля 1936 по 25 июня 1937 Наркомат здравоохранения СССР) сформировал новую
комиссию для проверки медико-генетического института. В моем распоряжении
оказались стенограммы четырех её заседаний на 134 страницах, переданные мне
дочерью С.Г.Левита, и они позволяет убедиться воочию, как обстояло дело с
нагнетаним страстей вокруг деятельности института. Председателем комиссии был назначен профессор Владимир Семенович Левит я
хирург, заведующий кафедрой госпитальной хирургии 2-го Московского медицинского
института, заслуженный деятель науки, который, как пояснила мне Тиля
Соломоновна Левит, был 222в величайшем почете у партийных начальников222.
Заместителями председателя Комиссии были назначены заслуженный деятель науки
профессор С.Н. Давиденков и заслуженный деятель науки профессор А.Д.
Сперанский, а членами комиссии профессора Л.Н. Федоров, Б.И. Лаврентьев и Л.Я.
Бляхер. С начала мая 1937 года они инспектировали институт, опрашивали членов
коллектива (в тот момент в нем было около 50 научных сотрудников),
просматривали лабораторные журналы и публикации. Затем С.Г. Левит как директор
института сделал подробный доклад перед комиссией (сотрудники института были
приглашены на это заседание) и, наконец, между 15 и 25 мая состоялось четыре
многочасовых заседаний комиссии, на которые были допущены некоторые из
ответственных сотрудников. Несмотря на попытки некоторых большевиков, также как
члена месткома института Лихтенштейна и председателя месткома аспиранта
Менделевича накалить обстановку и драматизировать внутриинститутские непорядки,
ни один из членов комиссии не пытался недооценить важность исследований,
проводящихся в ИМГ. Даже напротив, Давиденков, Сперанский и Бляхер активно
вступали в дискуссии с теми, кто пытался бросить тень на работу института и
своими выступлениями и репликами давали понять, что ИМГ по их заключению - это первоклассный научный центр. Они
также всячески подчеркивали, что понимают и одобряют лидирующую роль директора
института Левита.
Однако в конце мая ситуация вдруг резко изменилась. От комиссии было
затребовано в срочном порядке окончательное заключение. Оно заняло 10
машинописных страниц (текст был напечатан через два интервала, дата на
документе отсутствует, но, судя по приложенному к заключению 222особому мнению222
С.Н. Давиденкова, помеченному 22 июня 1937 года, само заключение было завершено
именно в этот или предшествующий ему день). В преамбуле Заключения было
сказано, что, 222приступая к выполнению [своих]
задач, МГИ должен был учесть характер своей тематики, возможность неправильного
толкования выводов его работ буржуазными фашистско-настроенными генетиками222,
что:
222Увлекшись
результатами своих работ МГИ не уделил должного внимания развертыванию
самокритики, что повело к беспечности и ряду грубых политических ошибок,
связанных с ослаблением большевистской бдительности. Создался, таким образом,
отрыв теории от практики, что повело к аполитичности трудов ин-та,
недостаточной борьбе против расизма, к грубым извращениям и политическим
ошибкам (ст[атьи]. Игнатьева и
Андреса[40]) и Фашизированная псевдо-наука Запада и прежде всего
Германии не нашла должного отпора в работах института222 (20).
Несмотря на эти критические замечания, преамбула завершалась положительной
оценкой главных достижений института, что показывало несомненное несогласие
членов комиссии с огульными обвинениями этого научного центра:
222МГИ все же проделана большая теоретическая работа,
представляющая большой интерес, имеющий несомненное научное значениеи На Западе
работают над этим как раз передовые ученые, стоящие в оппозиции к расизму.
Медико-Генетический институт также работает в этой области, осторожно и
критически относясь к выдвигаемым положениям, занимая нередко самостоятельную
позицию, не совпадающую с установившимися на Западе воззрениямии Есть основание
думать, что близнецовый материал МГИ один из самых крупных в мире.
Таким
образом, основные линии теоретической работы Ин-та по разделу генетики и
антропогенетики отвечают современным требованиям, поставленным перед этим
разделом науки.
МГИ
поставлены также новые проблемы, которые разрешаются оригинально222 (21).
Комиссия пришла к однозначному выводу относительно будущего института:
2221.
Обследованный Медико-Генетический Институт должен быть сохранен как
научно-исследовательский центр по общей и медицинской антропогенетикеи
2.
Теоретическая часть работы Института, как имеющая основное значение в развитии
этой еще молодой дисциплины, должна быть усиленаи
3.
Институту надлежит расширить свою работу в отношении клиникии
5.
МГИ должен поставить себе первоочередной задачей широкую борьбу с извращениями
генетики в буржуазных и особенно в фашистских странах. Должен быть выпущен ряд
статей о фашистских законах о стерилизации, научно обоснованных и печатаемых в
различных медицинских журналах и доступных широким врачебным кругам. Институт
должен стать центром советской антропогенетики, быстро откликающимся на все
реакционные фашистские лженаучные положения и гипотезы по антропогенетике222
(22).
Член Комиссии С.Н. Давиденков приложил 22-го июня к 222Заключению222 свое 222Особое
мнение222 на двух страницах. Он возразил против недооценки практических успехов
института, посчитал, что неправилен вывод комиссии о недоучете сотрудниками
института влияния среды на реализацию генетического потенциала и что разрыв
между успехами института в изучении антропогенетики и восприятием результатов
практиками-клиницистами обусловлен плохим знанием практиками основ генетики.
В любом случае из знакомства с 222Заключением222 и 222Особым мнением222
вытекает непреложный вывод: ни члены комиссии, ни сотрудники института не
предвидели трагической судьбы этого научного учреждения - его закрытия в самое
ближайшее время, тем более, что Нарком здравоохранения страны был расположен
благожелательно по отношению к институту.
Но через четыре дня, 26 июня 1937
года, Каминского арестовали. Это произошло на следующий день после того, как 25
июня на пленуме ЦК ВКП(б) он высказался против
неоправданных арестов честных людей и против выдвижения Сталиным Л.П. Берии на
пост руководителя НКВД. Каминский в 1920я1921 годах был секретарем ЦК КП(б) Азербайджана, а в августе 1921
года председателем Бакинского совета рабочих и красноармейских депутатов и знал
Берию. Он резко отрицательно отозвался о новом ставленнике генсека,
упомянув, что последнего подозревали в шпионаже в пользу Турции. По словам
дочери Каминского её отец:
222выступил вслед за Ежовым,
который потребовал особых полномочий для органов внутренних дел в связи с
выявлением широкого круга 222врагов222. Г.Н. Каминский спросил: 222Почему
членов ЦК арестовывают без ведома других членов ЦК? Это нарушение Устава
партии. То, что сейчас творится, я это безумие, так можно уничтожить всю
партию. Я знаю перечисленных людей как верных ленинцев222. Г.Н. Каминский
связал чрезвычайные меры с внедрением Берия в окружение Сталина. Он подчеркнул
необходимость контроля партии за деятельностью органов внутренних дел. Во время
перерыва между заседаниями Пленума Г.Н. Каминский был арестован и на следующем
заседании уже не присутствовал222 (23).
В воспоминаниях Н.С.
Хрущева упомянут этот случай и сказано, что мгновенно после слов Каминского о
Берии Сталин объявил перерыв, после которого Каминский навсегда исчез. В
биографиях Каминского сказано, что он был арестован 26 июня 1937 года и на следующий же день послушый Сталину Пленум ЦК принял
постановление 222Исключить Каминского, как не заслуживающего доверия, из
состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии222.
Арест наркома ускорил
принятие Сталиным решения о разгроме Института медицинской генетики. Всего
девятью днями позже, 5 июля 1937 года, Левита сняли с поста директора
института. Около полугода он оставался безработным и был вынужден отмечаться
в милиции. Чтобы не пугать жену и дочь, он каждое утро 222собирался на работу222,
уходил из дома и шел в библиотеку, чтобы читать новые научные журналы. Его арестовали в ночь с 10 на 11 января 1938 года, 16 мая 1938 года
Сталин утвердил своей подписью распоряжение о казни ученого, 17 мая 222тройка222
приговорила его к смертной казни 222за терроризм и шпионаж222. Расстреляли
Левита 29 мая 1938 года, а тело свалили в общую могилу в Бутово в пригороде
Москвы.
Институт вскоре был
официально закрыт. Первое время оставалась небольшая лаборатория
во главе с Соломоном Наумовичем Ардашниковым[41] (любимым учеником
Левита), приписанная к Всесоюзному институту экспериментальной медицины, но большинство
сотрудников первоклассного института было уволено. Вскоре была распущена
и лаборатория Ардашникова. Фактом закрытия института и арестами сотрудников этого выдающегося научного
учреждения (брата генетика Сергея Сергеевича Четверикова Николая Сергеевича,
М.В. Игнатьева, В.П. Эфроимсона, А.Г. Андреса и других) Сталин доказал, что ему чужды научные интересы страны, его не
волновал престиж советской науки на мировой арене и не интересовала личная
судьба советских ученых.
Каминский был приговорён к расстрелу военной коллегией Верховного суда СССР
8 февраля 1938 года (Сталин поставил свою подпись на утверждении этого решения
членами Политбюро) и был расстрелян через день. Было ему 42 года. Раковского арестовали 27 января 1937 года и расстреляли
11 сентября 1941 года по личному распоряжению Сталина в Медведевском лесу под Орлом без суда и следствия. Все обвинения против обоих невинных и заслуженных людей были расценены
Военной Коллегией Верховного Суда СССР в 1955 году, после смерти Сталина, как
фальсифицированные, и невинно осужденные были реабилитированы.
Глава 17. СТАЛИН ЗАПРЕЩАЕТ ПРОВЕДЕНИЕ В
СССР 7-го МЕЖДУНАРОДНОГО ГЕНЕТИЧЕСКОГО КОНГРЕССА
222Мы
часто на страницах прессы негодуем, когда где-нибудь обнаруживается
спрятавшийся от расплаты какой-нибудь фюрер СС, - и это справедливо.
Допустим, что процессов над отечественными эсэсовцами из ГУЛАГа
и МВД из-за того, что может вскрыться, проводить не хотят. Но расстрелять
Лысенко и Презента следовало бы. Потеряв в застенках 10 000 000 жизней
своих соотечественников, страна могла бы позволить себе добавить
к ним еще двух негодяев, не нашедших в себе мужества покончить с собой.222
Г. Озеров (Л.Л. Кербер) (1).
В 1932 году Вавилов участвовал в 6-м генетическом
конгрессе, проходившем в США в Итаке и предложил провести следующий
конгресс в СССР. Постепенно генетики стали склоняться к тому, чтобы
созвать его в Москве в 1937 году. Председатель Международного Организационного
Комитета седьмого Конгресса норвежский ученый Отто Мор известил об
этом 16 апреля 1935 года Вавилова и предложил ему сформировать Советский
Организационный Комитет, который взял бы на себя хлопоты по организации
конгресса. Предполагалось, что советские ученые смогут заинтересовать
правительство их страны, чтобы оно частично профинансировало как
само проведение столь масштабного мероприятия, так и оплатило расходы
некоторых из приглашенных лекторов.
Вавилов известил об этом Президиум АН СССР, но в Советском
Союзе вопросы финансовые сразу же перетекли в сферу идеологическую
и политическую. Непременный Секретарь АН СССР академик Волгин обратился
13 июля 1935 г. с письмом не к тем, кто ведает финансами, то есть в правительство
(в СНК СССР), а в партийный орган - к 222зав. Отделом науки ЦК ВКП(б)
тов. Бауману222. Волгин объяснял, как случилось, что был выбран город
Москва, как вышло, что письмо от имени Международного Комитета поступило
к Вавилову (было сказано, что он - единственный представитель СССР
в этом международном комитете), затем следовал абзац о том, что в
СССР есть что показать:
222Укажем
на работу по селекции растений - Всесоюзный институт растениеводства,
Саратовская и Омская селекционно-генетические станции, работы
ак. Лысенко. Большие теоретические исследования ведутся Институтом
генетики Академии Наук СССР, где в настоящее время работает один
из круп ных мировых генетиков - американский исследователь Герман
МЕЛЛЕР222 (2).
Сообщалось, что ожидается приезд 222не менее 1000-1200
иностранных ученых222, в связи с чем была запрошено 222около 5 млн.
рублей333 для оплаты 40-50% расходов содержания членов конгресса -
советских и иностранных и оплаты половины стоимости транспорта222
(3). К.Я. Бауман поддержал просьбу Академии наук и послал соответствующее
письмо в три адреса - 1-му Секретарю ЦК партии Сталину, секретарю
ЦК ВКП(б), отвечавшему за сельское хозяйство - А.А. Андрееву и партийному
лидеру, не имевшему никакого касательства к науке или к международным
связям, но уполномоченному следить за внутрипартийными делами
большевиков, - председателю Комитета Партконтроля ЦК партии Н.И.
Ежову. Как и все внутренние документы в ЦК, письмо это не было предназначено
для посторонних глаз, как советских, так и западных, и было засекречено
(4).
Оргбюро ЦК партии (опять, не правительство, а партийные
начальники) 31 июля 1935 года 196-м пунктом повестки дня (протокол
№ 34) рассмотрело письмо и приняло решение 222разрешить Академии
Наук созвать конгресс по генетике в 1937 г. в СССР222 (5). На протоколе
расписались два члена Оргбюро - Чубарь и Ворошилов, а кто-то из секретарей
дописал, что за это же предложение проголосовал Каганович. 2 августа
1935 года вопрос был включен в повестку дня Политбюро ЦК ВКП(б) пунктом
24-м. Оно с предложением согласилось, дополнив его еще одним пунктом:
222Поручить отделу науки внести на утверждение ЦК предложения о повестке
дня и составе съезда222 (6). Вот это уже выходило за научные рамки. Никогда
страны-организаторы в такие дела не вмешивались, а в СССР большевики
взяли в свои руки самое ответственное дело - формирование повестки
дня конгресса и состава докладчиков.
Решение Политбюро в большевистской стране могло изменить только Политбюро,
ученым же оставалось уважительно просить высший партийный ареопаг
рассмотреть их просьбы.
28 декабря 1935 г.
(видимо на основании полученного от Академии Наук и ВАСХНИЛ предложения)
Бауман направил Андрееву и Ежову записку 222Об организационном
Комитете по созыву VII Международного Генетического
Конгресса в СССР222, в котором уже от имени отдела науки ЦК партии предлагал
222утвердить состав Оргкомитета в количестве 13 человек222 (Муралов
- председатель, В.Л. Комаров - 1-й вице-председатель, Вавилов и О.Г.
(ошибка - должно быть С.Г.) Левит -
два вице-председателя и члены: Горбунов, Лысенко, Келлер, Кольцов,
Мейстер, Серебровский, Карпеченко, Навашин, Мёллер (7). Интересно,
что на этом этапе партийцы согласились включить в Оргкомитет даже
американца. В записке Баумана для каждого кандидата было указано
место работы и членство в ВКП(б). Видимо не случайно, в составе оргкомитета
партийцев и беспартийных было примерно поровну- шесть к семи, но
членом партии был назван и Серебровский, который пока еще был только
кандидатом. Оргбюро ЦК партии утвердило это предложение 29 января
1936 года, а 2 февраля 1936 года Политбюро утвердило решение Оргбюро.
В его решении было указано, что Муралова обязывают 222в трехмесячный
срок внести в ЦК предложения Оргкомитета о порядке работы предстоящего
конгресса222 (8).
Спустя точно три месяца,
день в день, Муралов отправил длиннейшее послание Сталину и председателю
СНК Молотову с описанием планируемых заседаний конгресса и с массой
других сведений (писал, что ожидается 900 советских и 600 иностранных
участников, что запланировано за советский счет пригласить уже только
70 человек, были указаны стоимости проживания для гостей 222по первой
категории222 и 222по второй категории222, даны расчеты по расходу
средств на ремонт здания МГУ, нескольких других институтов и т. п.). К
письму был приложен проект постановления СНК с еще более детализованной
сметой расходов, вплоть до длинных таблиц с описанием, сколько и какой
бумаги, картона, микроскопов, микротомов и прочего потребуется.
Был указан почасовой план работы конгресса. Отдельно был приведен список
кандидатов, приглашенных на роли президента, почетного президента
и вице-президентов конгресса, а также список советских и западных
пленарных докладчиков. Кандидатом в президенты был назван Вавилов,
почетным президентом американец Томас Хант Морган, а вице-президентами
должны были стать шестнадцать представителей иностранных государств
(по одному из страны, причем не названы были по фамилиям только двое -
представители Чехословакии и Турции /9/).
Теперь Политбюро
должно было все проекты утвердить как поручение правительству, а
уж потом СНК оформило бы их в виде своего постановления. Но произошла
заминка: на папке с документами о конгрессе появилась объяснительная запись 222материалы
находятся еще у т. Молотова222 (то есть у председателя правительства), потом
29 мая появилась новая запись: 222вопрос готовится в СНК222, потом еще
одна запись: 222Есть решение ЦК - на контр[оль] Чернухе222 (В.Н.Чернуха
- ответственный работник секретариата Политбюро). Ясно, что какое-то
высокое лицо или несколько лиц, не оставляя следов, затормозили дело.
Было ли вообще принято это постановление в предложенном Мураловым
виде и когда, выяснить не удалось. Похоже, что этого не случилось,
так как 22 августа 1936 года Муралов отправил еще один многословный
документ секретарю ЦК ВКП(б) Кагановичу и зам. предсовнаркома
СССР Чубарю, в котором снова описал по пунктам важность проведения
конгресса, назвал имена основных советских и зарубежных докладчиков,
сказал, что 750 заявок из-за рубежа (вместо 600 ожидавшихся ранее)
уже получено и т. д. и т. п. (10).
Реакция на план Муралова
последовала быстро: Бауман оперативно подготовил отзыв на мураловский документ
и направил его в аппарат Политбюро я Сталину и Молотову. В отзыве ситуация
с конгрессом описывалась не столь радужно. Во-первых, вмешательство
в научную программу пошло дальше: было заявлено, что 222значительная
часть советских ученых выступит в качестве докладчиков по основным
вопросам222, во-вторых, список этих основных докладчиков выглядел
уже довольно странно: 222академики Лысенко, Мейстер, Серебровский,
проф. Левит и др.222 (11). На первые места тем самым выставили Лысенко
и Мейстера, а не генетиков. Затем был отведен абзац рассказу еще об одном
222народном выдвиженце222 - Цицине. А через два абзаца, отведенных
техническим проблемам, начинался длинный разбор политически заостренного
вопроса, как ученым на конгрессе обсуждать проблему медицинской генетики,
и был сделан упор на то, чтобы руками западных ученых навести 222критику
расовых теорий222:
222При
этом необходимо использовать антифашистски настроенных ученых
других стран. Эта критика в свою очередь должна явиться одним из средств
мобилизации ученых и всей интеллигенции против фашизма222 (12).
Так партийцы начали
делать то, чего всегда старались избежать ученые я превращать научные
заседания в форумы по решению политических задач. Но вопрос о
медицинской генетике приобрел в глазах Сталина особое значение, и Бауман не мог
не знать этого.
После этого Бауман
переходил к тому, какова будет на конгрессе роль Лысенко, и что может
произойти вокруг его фигуры. Данный раздел 222Отзыва222 был на редкость
реалистичным. Значит, в недрах ЦК партии хотя бы Бауман отчетливо понимал,
что происходит на самом деле в среде ученых и было даже сказано, что
многие не вступают в дискуссии с Лысенко только потому, что боятся
репрессий:
222В то
время, как большинство генетиков СССР и других стран стоят на той точке
зрения, что благоприобретенные признаки не передаются потомству,
что наследственность определяют гены и их комбинации, академик Лысенко
на основе работ Мичурина и своих утверждает о влиянии индивидуального
развития организма на изменение наследственных свойств организма333
Созванное тов. Мураловым по нашему
поручению совещание генетиков [октябрьская
сессия ВАСХНИЛ 1935 года - В.С.] выявило большую страстность разногласий.
Все ученые признают заслуги т. Лысенко - его теорию стадийности
развития растений и методы яровизации, - но одновременно многие
считают его общие генетические взгляды неправильными, противоречащими,
по их мнению, современной науке.
Вместе с тем надо отметить,
что, будучи по существу не согласными с рядом генетических положений
т. Лысенко, часть ученых стремится обойти молчанием эти разногласия,
как бы побаиваясь выступать против т. Лысенко, рассуждая примерно
так, что т. Лысенко пользуется поддержкой партии и правительства и
спорить с ним невыгодно, хотя он и не прав222 (13).
Можно было порадоваться
такому трезвому взгляду на вещи со стороны Карла Яновича Баумана,
еще недавно состоявшего кандидатом в члены Политбюро ЦК партии,
выраженное в следующем абзаце:
222Это
создает не совсем здоровую атмосферу в области научной мысли, почему
мной, как заведующим отделом науки ЦК ВКП(б), на совещании генетиков
была подчеркнута необходимость и полная возможность свободного обсуждения
в СССР спорных вопросов генетики222 (14).
Бауман выступал как человек, понимающий остроту
дискуссий и, похоже, был на стороне ученых, а не псевдо-новаторов,
так как в резюмирующей части своего 222Отзыва222 Сталину и Молотову,
где предлагалось разрешить проведение в Москве конгресса, он еще раз
возвращался к сути разногласий генетиков и 222мичуринцев222 и писал,
что Отдел науки пока 222не может дать исчерпывающей оценки по существу
спора между господствующей школой генетиков и школой Мичурина-Лысенко222
и что 222широкое обсуждение спорных вопросов генетики222 поможет
прийти к правильному выводу (15).
Хотя Бауман предложил
проект постановления ЦК ВКП(б), в котором первый пункт был следующим:
222Принять предложения Оргкомитета о созыве VII Международного Конгресса
в Москве с 23 по 30 августа 1937 г. и утвердить предложенный порядок
работы конгресса222 (16), высшие руководители партии (можно полагать,
что именно Сталин) с ним не согласились. На 222Отзыве222 Баумана имеется
помета 222в пов[вестку]222, однако никаких следов включения
предложения в повестку ближайших заседаний Политбюро найти не удалось.
Лишь в середине ноября 1936 года в
аппарате Политбюро снова вернулись к рассмотрению вопроса о конгрессе
генетиков. В архиве Политбюро имеется листок с перепечатанным
старым решением от 2 августа 1936 года, на котором простым карандашом
Молотов написал резолюцию:
222Предлагаю
решение ЦК о конгрессе по генетике отменить как нецелесообразное
(ввиду явной неподготовленности). В. Молотов222 (17).
Рядом появился оттиск
штампа с факсимильной подписью Сталина. Видимо устная договоренность
Сталина с Молотовым уже была достигнута, и кое-кто из других членов
Политбюро были об этом извещены, потому что ниже черными чернилами было
вписано особое мнение Л.М. Кагановича (сформулированное безграмотно): 222Не
решение ЦК нецелесообразное, а подготовители конгресса негодные,
что вначале не внесли предложение, а дела не подготовили. Отменить
придется. Л. Каганович222[42]. Еще ниже подписались
остальные члены и кандидаты в члены Политбюро, указавшие, что они
все согласны с Молотовым-Сталиным: Калинин, Ворошилов, Чубарь, Андреев,
Микоян. 14 ноября 1936 г. Политбюро решило отменить конгресс 222ввиду
его явной неподготовленности222. Как мы знаем, волна нападок на
генетиков, особенно медицинских, шла именно в этот месяц по нарастающей,
Кольман уже выступил в Доме ученых с обвинениями Левита в фашизме, уже шли
последние приготовления к декабрьской 1936 года сессии ВАСХНИЛ.
Но месяцем позже история
с запретом на проведение в СССР генетического конгресса всплыла на Западе.
Озабоченность западной прессы и ученых вызвали тревожные новости: арест И.И.
Агола, выступление Кольмана и Лысенко в Доме Ученых в Москве против Левита,
публикации серии статей против генетики в ведущих советских газетах и
предчуствия генетиков, что во время декабрьской 1936 года сессии ВАСХНИЛ
генетика будет осуждена. Слухи об этом анти-генетическом крене Сталина достигли
западных ученых, обрастая по дороге кой-какими небылицами,
например, распространились слухи, что арестованы Вавилов и другие крупные
ученые. Газета 222Нью-Йорк Таймс222
в номере от 13 декабря 1936 года выдала эти сообщения за чистую
правду, якобы выясненную корреспондентом газеты в Москве. Чтобы
хоть что-то для себя прояснить, несколько западных генетиков решили
использовать личные контакты и запросить у коллег в СССР истинную информацию
на этот счет. Двое из них написали эмигрировавшему из Германии в
СССР Юлиусу Шакселю[43]. Письма-запросы (на
английском языке) и ответ Шакселя (на немецком) были перехвачены, переведены
на русский язык и переданы в отдел науки ЦК. Шаксель писал тоном настоящего
большевика-пропагандиста:
222Международный
Генетический Конгресс вовсе не отменен, а отложен333 Случай с Аголом
не имеет ничего общего с научными занятиями. Агол уже давно занимался
преступной против государства политической деятельностью и потому
содержится под стражей333222 (18).
Затем разговор был переведен Шакселем на важную
для большевиков тему - на евгенику:
222Мы в стране социализма рассматриваем
человека не столько как биологический объект, сколько как члена общества.
К человеческому обществу333 применение методов зоотехники мы
считаем научным грехом и величайшим абсурдом333 мы решительно отклоняем
евгенику333 Кроме того, осуществленный в результате 20 лет революции
социализм в нашей стране представил члену нашего бесклассового общества
полную личную свободу в области выбора занятий, выбора местожительства,
выбора развлечений и выбора друга или подруги жизни, и поэтому проведение
придуманной буржуазными учеными евгеники в свободном человеческом
обществе невозможно222 (20).
Другой из обеспокоенных ученых - американец Ч. Дэвенпорт
был известным евгеником. Он обратился 17 декабря 1936 года в Государственный
департамент США с предложением направить советскому правительству
протест и потребовать, чтобы СССР, который 222многое черпает от открытий
ученых и от применения этих открытий222, вел себя цивилизованно
(21). В письме, отправленном Дэвенпорту 29 декабря 1936 г.,
Госдепартамент отказался от предложения ученого, считая, что упомянутые
в его письме 222обстоятельства не затрагивают непосредственно
американских граждан или американские интересы222 (22).
Вавилов направил
длинную телеграмму в 222Нью Йорк
Таймс222, опубликовав её в 222Известиях222
22 декабря 1936 года, в которой писал:
222Ложь
о советской науке и советских ученых, добросовестно работающих
на дело социализма, стала специальностью некоторых органов зарубежной
прессы333 Многократно мне приходилось печатно и устно выступать во
многих городах Соединенных Штатов Америки с сообщениями о советской
науке, об исключительных возможностях, предоставленных советским
ученым, о роли науки в нашей стране, об огромном прогрессе науки в советское
время.
Из маленького учреждения в
царское время - Бюро прикладной ботаники - руководимый мною Институт
растениеводства за советское время вырос в крупнейшее научное учреждение,
имеющее немного равных себе по масштабу институтов в мире. Штат его
с 65 человек в царское время в настоящее время дошел со всеми отделениями
на периферии до 1700 человек. Бюджет учреждения с 50 тыс. рублей дошел
до 14 млн. рублей333
Мы спорим, дискутируем о существующих
теориях в генетике и методах селекции, мы вызываем друг друга на
социалистическое соревнование, и должен вам сказать прямо, что
это сильный стимул, который значительно повышает уровень работы333
Я более, чем многие другие обязан
правительству СССР за огромное внимание к руководимому мною учреждению
и моей личной работе.
Как верный сын советской страны
я считаю своим долгом и счастьем работать на пользу моей родины и
отдать самого себя науке в СССР.
Отметая ваше сообщение обо
мне и измышленияи, что в СССР якобы не существует интеллектуальной
свободы, как гнусную клевету, имеющую темный источник, настаиваю
на опубликовании этой моей телеграммы в Вашей газете.
Академик
Н.И. Вавилов222 (23).
Получив копии писем
западных ученых и ответ Шакселя, Бауман отправил короткое письмо
Сталину и Молотову. Он сообщал, что на Западе активно обсуждают
отмену конгресса и споры на сессии ВАСХНИЛ 1936 года, что отдел науки
разъясняет всем, что конгресс не отменен, а лишь перенесен. 222В связи
с этим считаю целесообразным предрешить созыв Генетического Конгресса
в СССР в 1938 г.222, - писал Бауман (24).
Нельзя исключить, что
многие на Западе могли связывать решение советского руководства об отказе от
проведения конгресса в СССР с именем Сталина как главного гонителя генетики, и
письмо Баумана недвусмысленно на это намекало.
Западные публикации
подействовали на Сталина. Всегда игравший значительную роль страх перед тем, а
что скажут о нравах правителей СССР на Западе, заставил вернуться еще раз к
рассмотрению судьбы конгресса. Правда, заикаться о том, что раньше конгресс
отменяли, а сейчас посчитали нужным старое постановление отменить, а новое
принять, не стали. О старом никто знать не должен, ведь решения Политбюро
всегда считались внутренним делом большевиков, причем делом сверхсекретным,
поэтому Сталин распорядился, что можно не афишировать прежнее решение об отказе
в проведении международного форума, а сообщить на Запад лишь положительный
вердикт. В Политбюро был подготовлен проект решения из двух пунктов:
о переносе проведения конгресса на 1938 год и о том, чтобы 222вопросы
о составе Оргкомитета и программе конгресса передать на решение
СНК СССР222 (25).
В левом углу страницы
расписался помощник Сталина Поскребышев, а затем Сталин, Ворошилов,
Каганович, Молотов и были сделаны рукой секретаря записи, что Микоян,
Калинин, Андреев и Чубарь - 222за222 (26). Решение было оформлено девятнадцатым
марта 1937 года (важно подчеркнуть, что этот проект решения так и остался
проектом: Политбюро ЦК ВКП(б) никогда его окончательно не приняло).
Однако страх, что
сведения о поведении партийного руководства СССР все-таки могут уплыть на
Запад и стать международно обсуждаемыми, превалировал. Поэтому было решено
срочно передать Вавилову (он еще числился в проектах президентом конгресса)
известие, что руководство СССР вовсе и не отменяло конгресс, а просто
размышляет о том, а не перенести ли его на 1938 год. С оповещением Запада надо
было спешить, не допуская шума по этому поводу.
Теперь от Вавилова
требовалось, чтобы он известил западных коллег. Вавилов в апреле 1937 г.
сообщил новость председателю Постоянного международного комитета по проведению
генетических конгрессов О.Л. Мору. Но Мор обратил внимание на то, что
приложенное к письму официальное извещение о решении советских властей провести
Конгресс в Москве в 1938 году было подписано в качестве генерального секретаря
оргкомитета Мейстером, а не Левитом. Слухи о расправе с Левитом подтверждались.
Стараясь поуспокоить
западных коллег и предотвратить перенос Конгресса из СССР, Вавилов подготовил
письмо, которое перевели на английский язык. Он дал его подписать сначала
ведущим сотрудникам ВИРа, известным на Западе, - Левитскому и Карпеченко, затем
подписался сам, после чего под ним поставили свои подписии ученые из других
городов. Оно было датировано 23 июня 1937 года и адресовано видному
британскому ученому-коммунисту Дж.Б.С. Холдейну (27). На двух с половиной
страницах крупнейшие советские генетики извещали коллег на Западе,
что для паники в связи с отменой конгресса оснований нет, и что он в СССР
всё равно состоится:
222Проф.
Кольцов и проф. Серебровский никогда арестованы не были333 Подобно
фантастической новости об аресте проф. Н.И. Вавилова, которая появилась
в декабре 1936 в 222Нью-Йорк Таймс222, новая сенсация относительно
арестов профессоров Кольцова и Серебровского - чистая ерунда и
провокация. Скорее всего эта провокация исходит от определенных
кругов, намеревающихся помешать организации Генетического
Конгресса в СССР.
В СССР
ученые имеют право обнародовать свои научные взгляды совершенно
свободно, и аресты на основании научных мнений совершенно невозможны
и противоречат всему духу Советской Социалистической Конституции222
(28).
Письмо заканчивалось
словами:
222Мы
хотим подчеркнуть, что существуют все необходимые условия для того,
чтобы 7-ой Международный Генетический Конгресс состоялся в августе
1938 года в СССР и что Академия Наук СССР, Организационный Комитет
и все генетические институты нашей страны сделают все возможное,
чтобы обеспечить успех Конгресса222 (29).
Затем против фамилий
Левитского, Карпеченко, Вавилова, Мейстера, Навашина, Кольцова,
Серебровского, Дончо Костова, Левита, Дубинина, Сапегина, Кисловского
и Гершензона каждый расписался.
Таким образом похоже, что в конце июня 1937 года ведущие
генетики страны еще верили в то, что Политбюро и на самом дел согласится
принять ученых со всего мира в Москве. Однако одна деталь позволяет думать, что
вопрос о конгрессе оставался висеть в воздухе. Дело в том, что в общем
документе относительно решений данного заседания высшего партийного органа
пункт о конгрессе отсуствовал. В бумагах Политбюро был найден лишь отдельный
листок, на котором и был записан проект решения о возможности проведении
конгресса в 1938 году (30). Не менее интересным было то, что к листку прикрепили
еще одно письмо от 31 января 1937 года. Заведующий Сельскохозяйственным
отделом ЦК ВКП(б) Яков А. Яковлев подготовил на имя Сталина и Молотова
докладную записку, в которой заявлял, что 222программа конгресса
составлена неправильно, а практическая работа оргкомитета не
обеспечивает проведения конгресса в соответствии с интересами
нашего государства222 (31). Яковлев отбросил
всякие уловки в отношении того, как бы обеспечить 222свободные дискуссии222.
Вместо этого он предлагал ввести партийно-полицейский контроль за
организацией конгресса. Для обоснования этого кардинального положения
он сформулировал два пункта: устранить якобы имеющийся уклон на
конгрессе в сторону 222фашистской генетики222 и даже перевес её
над нефашистской и не допустить перевеса генетических взглядов (как было
сказано, 222сторонников антидарвинистских теорий неизменчивости
наследственных свойств в бесконечном ряду поколений222) над
ламаркистскими. Такая забота еще близкого в тот год к Сталину Я.А. Яковлева
приоткрывала завесу над тем, чьи взгляды старательно оберегал товарищ Яковлев.
Оба пункта были сталинскими. Надо было ему угодить.
Яковлев предлагал изменить состав оргкомитета
конгресса (Муралов уже был не в чести, понятно, что нужно было снять его
фамилию, почему он и предлагал заменить Муралова на посту председателя
Оргкомитета президентом АН СССР Комаровым; также понятен пункт о
включении в число его заместителей Лысенко и уменьшении числа членов
оргкомитета до четырех). Он считал необходимым передать контроль за будущей
научной программой конгресса целиком в руки большевиков, для чего создать
222комиссию Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б), на которую возложить утверждение
тезисов советских докладчиков и рассмотрение списка ученых, приглашаемых
из других стран222 (32), а также, перенести конгресс на август 1938 года.
Продумал Яковлев и способ превращения конгресса в подконтрольный
большевикам форум. Для этого большевисткому руководству надо было взять на
себя целиком формирование научной программы конгресса. Яковлев
вставил в свое письмо центральным пунктом такой:
222Предложить оргкомитету
основными вопросами конгресса поставить следующие:
а) отдаленная гибридизация
(академик Мейстер: работы по ржано-пшеничным гибридам; доктор с.х.
наук Цицин: работы по пшенично-пырейным гибридам; работы Державина
по многолетним сортам зерновых культур и т.д.).
б) О яровизации и константности
сортов - работы Института Лысенко.
в) материальные
основы наследственности222 (33).
Такого вмешательства
теперь уже не только в советскую, но и в мировую науку в истории еще
не случалось.
Однако неясно, было
ли это письмо рассмотрено Политбюро, или просто его отклонили, не
обсуждая. Следов раразбора предложений заведующего сельхозотделом ЦК партии и
бывшего первого наркома земледелия не осталось.
Возможно, причиной этого
стало то, что мстительный и подозрительный Сталин продолжал 222чистить аппарат
от врагов222. Как выяснили в конце 20-го века историки, в описываемое время за
Яковом Аркадьевичем Яковлевым была установлена слежка, тайные сотрудники НКВД
фиксировали каждый его шаг и каждую встречу, и 12 октября 1937 года его
арестовали как 222одного из руководителей
фашистско-шпионской троцкистской организации222 (34). Эта формулировка была
предъявлена Яковлеву на первом же допросе следователем НКВД. Сталина немедленно
информировали не только о всех допросах Яковлева, ему приносили подписанные
Яковлевым протоколы, составленные сысковиками НКВД. Он их внимательно изучал и
писал вопросы, которые нужно задать на следующих допросах его недавнему
ближайшему соратнику. Вопросы, написаные Сталиным, сохранились в деле Яковлева
в архивах НКВД. Яковлев расписался, в частности, под протоколом от 15 октября,
в котором перечислялись многие фамилии руководителей страны, якобы
завербованных им для борьбы с ЦК ВКП(б), включая заведующего отделом науки ЦК
К.Я. Баумана.
Я.А. Яковлева
расстреляли через 9 месяцев (в том же году был расстрелян его брат Илья). Но в
тот же день, 12 октября 1937 года, когда арестовали заведующего сельхозотделом
ЦК Яковлева, был взят под стражу и заведующий отделом науки ЦК, Карл Янович
Бауман. Он был одним из самых авторитетных и образованных руководителей партии
высшего звена (окончил Киевский коммерческий институт в 1916 г.), поработал в
ролях первого секретаря Курского губернского, Московского областного и
городского комитетов партии в 1920-1930 гг., секретаря ЦК и члена Оргбюро ЦК
партии в 1928-1932 гг., был даже кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б) в
1929-1932 гг., заведовал Отделом научно-технических изобретений и открытий ЦК в
1934-1937 гг. Нельзя исключить, что Сталин решил не просто арестовать его, а
немедленно уничтожить, поскольку всего через день после ареста 46-летний
здоровяк-латыш Бауман вдруг 222скоропостижно скончался222 в Лефортовской
тюрьме, не будучи вызван на допрос даже один раз (конечно, может быть он как
человек умный, честный и мужественный мог сам наложить на себя руки сразу после
ареста, но нельзя исключить и того, что Сталин просто распорядился его убить). Записанные через два
дня в протокол его допроса от 15 октября фразы, что Яковлев будто бы завербовал
Баумана, могли быть сочинены следователем, заранее проинформированным о том,
что надо заставить подписать Яковлева. Это тем более вероятно, что при изучении
222дела преступника Я.А. Яковлева222 после сталинской смерти было выяснено, что
всё дело - фальшифка, сфабрикованная энкаведешниками.
Однако трагическая судьба
Баумана дает повод еще для одного важного умозаключения. Изучение архивных
документов ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ позволило недавно выявить (35), что Сталин расправлялся с ставшими ему неугодными сотрудниками, не
заботясь о логичности обвинений. Пока один следователь вписывал в протокол
допроса Я.А. Яковлева обвинения в том, что Бауман был его подельником в мифическом участии в 222злодеяниях фашистско-шпионской троцкистской организации222, в соседнем кабинете на
Лубянке другой следователь фабриковал совершенно иной
сценарий обвинений Баумана. Там из других арестованных руководителей страны
одновременно выбивали подписи под прямо противоположными по смыслу обвинениями.
Оказывается, подельники Бухарина и Рыкова (а может быть и сами Бухарин с
Рыковым) сообщили следователям, что Бауман вовсе не был 222троцкистом222, то
есть 222левым уклонистом222, а вредил Сталину в связке с 222право-центристами222
- Бухариным и Рыковым. Как выяснилось из исследования дел, сфабрикованных
агентами НКВД в 1937 году, Баумана собирались представить на суде в качестве
одного из главных обвиняемых по делу о преступлениях участников 222Антисоветского
правоцентристского центра Бухарина и Рыкова222. Из протоколов допросов участников 222центра222 следовало, что Сталин готовил
план взвалить на Баумана обвинения в выполнении задания Бухарина: 222создать
независимую и свободную в зарубежных научных связях Академию наук222 (36).
После смерти Сталина
следственные дела обоих крупнейших руководителей партии большевиков были
изучены заново, и Генеральная прокуратура СССР реабилитировала Яковлева 5
января 1957 года. Стало ясно, что признания Яковлева в том, что он был тайным
другом Троцкого, что он впутал в свою преступную сеть многих других сотрудников
ЦК и даже членов и кандидатов в члены Политбюро, что он был завербован во время
болезни в Германии в шпионы и прочее не соответствовали действительности.
Подписи под фальшивыми самооговорами, были выбиты из него преступным путем -
побоями и издевательствами. Вопросы к следователям, которые Сталин лично писал
и отправлял им, подтвердили, что именно он, Сталин, фабриковал дела против
своих соратников. Не был Карл Янович Бауман ни участником группы Троцкого, ни
сообщником Бухарина и Рыкова. Сталин видимо просто приходил в ярость от
самостоятельности Баумана, когда тот писал открыто, что сталинский любимчик
Лысенко не пользуется уважением коллег-ученых, когда он не смог заставить
замолчать американца Мёллера и тот произносил нежелательные Сталину фразы
публично, когда Бауман, несмотря на запрет Конгресса в СССР, продолжал
настаивать на нем в письмах Сталину, да еще 222бахвалился222 тем, что отдел
науки объясняет всем, что конгресс не отменен. Наверняка подобные факты
копились в памяти мстительного вождя и раздражали его. Вместо поиска решения
вопросов Сталин знал один путь противодействия чужому мнению - физическое
истребление инакомыслящих.
Если вспомнить рассказанное в предыдущих главах о трагических судьбах
других высокопоставленных руководителей сельским хозяйством и
сельскохозяйственной наукой страны - академика Арона Израилевича Гайстера -
заместителя наркома земледелия и вице-президента академии сельсхознаук,
арестованного 1 июля 1937 года и затем расстрелянного, арест 7 ноября того года
и расстрел в начале 1938 года наркома земледелия СССР Михаила Александровича
Чернова (его преемник на этом посту Р.И. Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года
и позже расстрелян также), расстрел президента ВАСХНИЛ А.И. Муралова 30 октября 1937 года и множество
других арестов и расстрелов, станет ясно, что Сталин перешел к уничтожению
любого, кто осмеливался сделать что-то не нравящееся кровавому диктатору. Ни в
одной стране мира таких зверств над министрами и руководителями ведомств, над
президентами и вице-президентами академий, не вовлеченных ни в одну
сколько-нибудь значимую акцию, направленную против главы государства, не могло
случиться. А Сталин убивал лидеров своей страны и крупнейших ученых, гораздо
более образованных и знающих, чем он, одного за другим.
Как и в случае с посмертной
реабилитацией Яковлева, все обвинения против Баумана были, в конце концов,
отвергнуты как надуманные. Спустя более полувека, 23 июня 1989 года, постановлением Генеральной прокуратуры СССР уголовное
дело в отношении К.Я. Баумана было прекращено 222за отсутствием событий
преступления222. Таким образом сфабрикованные Сталиным уголовные
дела против Яковлева и Баумана доказали наличие у большевистского вождя
маниакальной страсти к плетению интриг и выдумыванию злобных и часто противоречащих
другу другу оговоров 222соратников222, работавших с ним бок о бок. Оба случая
характеризуют стиль готового на любые преступления Сталина.
Эти аресты Муралова, Чернова, Гайстера, Яковлева, Баумана
и сотен других руководителей не могли не влиять на общую атмосферу страха в
Кремле и во всей стране. На какое-то время они затмевали и отодвигали в сторону
вопрос, поднятый Бауманом и обсуждавшийся Мураловым, Черновым и Яковлевым, о
проведении в СССР генетического конгресса. Но проблема конгресса приобрела
дополнительную актуальность в связи с новым всплеском озабоченности судьбой
советских генетиков на Западе. Там стала широко известна статья Презента
и Нуринова в газете 222Социалистическое
земледелие222 в ноябре 1937 года (37), в которой авторы призывали к
немедленной расправе с учеными как с 222врагами народа222, и прежде
всего с Кольцовым и Серебровским. Снова в европейских и американских
средствах массовой информации прошли тревожные сообщения о репрессиях
в СССР, а в Москве послушное Сталину Политбюро так и не приняло окончательного
решения о созыве главной международной встречи генетиков.
Ученым в мире стало
ясно, что есть один способ избавиться от назойливого патронажа над их
мерояприятием со стороны большевистских властителей я перенести конгресс в
другую страну. Поэтому оргкомитет решил созвать конгресс в августе 1939 года
в Эдинбурге в Шотландии.
Вавилов долгое время
сохранял надежду, что ему разрешат поехать на конгресс, он даже сказал
об этом 15 марта 1939 года в Ленинграде: 222333я избран председателем
Международного конгресса генетиков, но не знаю, буду на нем или нет222
(38).
Но разрешения на его
поездку в ранге президента этого форума советское руководство не дало. Когда
Вавилов надеялся, что ему выдадут иностранный паспорт с выездной визой, он не
знал, что сталинское Политбюро еще в 1934 году приняло в тайне решение о запрещении любых его выездов за рубеж. Произошло это при следующих обстоятельствах. Тогдашние заместитель наркома
по иностранным делам Н. Крестинский и нарком земледелия М. Чернов
обратились 3 июля 1934 года к Секретарю ЦК ВКП(б) Л. Кагановичу с
письмом о желательности командирования Вавилова в Турцию в связи
с личным приглашением Председателя Совета Министров Турции Исмет-паши:
222Приезд в Турцию академика Вавилова, пользующегося
у турок большим авторитетом, мог бы создать выгодный для нас перелом
и открыть перспективы для приглашения советских ученых.., для укрепления
советско-турецких научных и культурных связей333 изучения некоторых,
прежде недоступных333 районов Турции333222 (39).
Предложение Крестинского
и Чернова было направлено на рассмотрение Политбюро. Но в то время
ОГПУ уже плело интриги вокруг Вавилова, лично Сталину было направлено
222Директивное письмо ОГПУ222, в котором сообщалось о якобы доказанной
вредительской деятельности Вавилова и его будто бы оскорбительных замечаниях
в адрес вождя. Арестован Вавилов не был, но на его зарубежных поездках
был поставлен крест. На тексте письма Крестинского и Чернова появилась
222резолюция222 ядовито-зеленым карандашом: 222против Л.Каганович222
и следом автографы Молотова, М. Калинина, А. Микояна, В. Чубаря (40). Интересная деталь касалась
рассылки выписки из протокола заседания Политбюро: первоначально
сотрудники аппарата Секретариата ЦК сделали запись, что копии
решения должны быть направлены Чернову и Вавилову. Однако фамилия
Вавилова была перечеркнута и ниже её от руки была вписана фамилия
Крестинского.
Решение о полном запрете
на поездки за границу было не просто оскорбительным для Вавилова,
оно на самом деле унизило советскую Россию в глазах образованного
мира. В эти и последующие годы Вавилов завоевывал всё более прочное
имя в мировой науке. Работами, выходившими из-под его пера, интересовались
многие исследователи в мире, о чем говорят опубликованные письма
из-за рубежа в томах 222Международной переписки Вавилова222 (41). До сих пор его сводки 222Полевые
культуры Юго-Востока222 (1922), 222Земледельческий Афганистан222
(совместно с Д.Д. Букиничем, 1929), 222Проблемы северного земледелия222
(1931), 222Современное состояние мирового земледелия и сельскохозяйственные
науки222 (1932), 222Культурная флора Таджикистана в ее прошлом и будущем222
(1934), 222Земледельческая Туркмения222 (1935), 222Растениеводство
Советской Киргизии и его перспективы222 (1936) и многие другие не потеряли
своей актуальности и значения. А постановка проблемы происхождения
культурных растений навсегда вошла в мировую науку с именем русского
растениевода Вавилова (42). Обнаружение им центров происхождения
культурных растений, разработанное им учение об иммунитете у растений,
работы по связи генетики и селекции как и вообще обоснование роли
науки в селекции (вторжение в старый спор о том, что такое селекция -
искусство или наука), вклад в понимание проблемы биологического
вида и многие другие теоретические работы создали Вавилову такую
репутацию в мировой науке, какой удостаивался мало кто из русских
биологов. Недаром на обложке каждого выпуска международного
журнала 222Heredity222, издававшегося
в Англии, имя Вавилова стоит в одном ряду с именами величайших биологов
- Менделя, Дарвина, Моргана, Линнея, де Фриза, Спаланцани, Вильсона,
Бэтсона, Бовери, Вильморена, Вейсмана, Гальтона и Иоганнсена. Не
так давно труды Вавилова, касавшиеся теории происхождения культурных
растений, были изданы на английском языке (43). Были переведены на
английский и изданы в разных странах другие ставшие классическими
работы академика Н.И. Вавилова (например, /44/).
Говоря о запрете
сталинского руководства на поездку Вавилова в 1939 году на конгресс в Эдинбург,
нужно отметить, что главную роль в принятии такого решения сыграл лично
Лысенко. 7 июня 1939 года он подписал подготовленную его 222оруженосцем222 И.И.
Презентом 222Докладную записку222 с откровенно злобным доносом на Н.И.Вавилова
и отправил её с курьером в Управление делами Совнаркома, где её в тот же день
зарегистрировали и передали в руки
Молотова. Нашедший в
Государственном архиве
Российской Федерации и опубликовавший её Я.Г. Рокитянский (45) считает,
что именно Молотов подчеркнул карандашом фразы в записке.
Смысл доноса был прост я
Лысенко и Презент 222сигнализировали222, что Вавилов - враг советской системы
(фактически, их письмо подстрекало Сталина на выдачу ордера на его арест, и им
удалось этого вскоре добиться), что Вавилова ни в коем случае нельзя отпускать
в Эдинбург, что генетика вообще враждебна советскому строю. Вот какие зловещие фразы содержал этот
документё:
222ируководящие журналы моргановской школы в генетике
выступили в отношении нашей страны со злостными инсинуациямии Этому хору капиталистических
шавок от генетики в последнее время начали подпевать и наши отечественные
морганисты. Вавилов в ряде публичных выступлений заявляет, что 222мы пойдем на
костер222, изображая дело так, будто бы в нашей стране возрождены времена
Галилея.
Вместе с Вавиловым идут и его генетические соратники
проф. Карпеченко, проф. Розанова, проф. Кольцов, проф. Серебровский, проф.
Дубинин. Лидером всей этой группы является Вавилов.
иПоведение Вавилова и его группы приобрело в последнее
время совершенно нетерпимый характер. иВавилов говорит о том, что у нас
науку посылают на костер. Вавиловцы и Вавилов последнее время окончательно
распоясалисьи Вавилов в последнее время делает все возможное для того,
чтобы изобразить, что в нашей стране происходит гонение на науку.
иЕсли судить по той агрессивности, с которой последнее
время выступают Вавилов и его единомышленники, то не исключена возможность и
своеобразной политической демонстрации 222в защиту науки222 против ее
притеснения в Советской стране. Конгресс может стать средством борьбы против
поворота нашей советской науки к практике, к нуждам социалистического
производства, средством борьбы против передовой науки.
И.
ПРЕЗЕНТ
(Исаак Израилевич Презент, Одесса. Всесоюзный селекционно-генетический институт)222 (46).
На этом письме Лысенко своей рукой сделал надпись,
придавая документу официальную силу: 222С докладной запиской И. Презента
согласен. Академик Лысенко222 (47). Приложил он и свое ходатайство Молотову,
напечатанное на бланке Президента ВАСХНИЛ:
222Считаю, что посылать делегацию на Международный генетический конгресс от
Советского Союза не нужно.
Если же будет решено посылать делегацию, то категорическая просьба меня не
включать в ее состав для поездки на конгресс.
Академик
Т.Д. Лысенко222 (48).
После этого 222сигнала222 верхам поездку на конгресс не только Вавилова, но и
всех советских
делегатов съезда, чьи доклады были приняты и вставлены в его программу,
запретили. Голос советских генетиков не прозвучал на мировом форуме. Для
Сталина генетика как наука не существовала.
Организаторы конгресса, будучи извещенными лишь в день
его открытия о невозможности советских генетиков приехать, срочно пересмотрели
уже отпечатанную программу заседаний, поскольку были вынуждены исключить из нее
50 докладов, которые должны были сделать советские участники (49). Только двумя
годами позже Герман Мёллер сумел опубликовать в журнале 222Drosphila Information Service222 двадцать из присланных на конгресс из СССР абстрактов
несостоявшихся выступлений (50).
На церемонии открытия Конгресса, Генеральный Секретарь
Оргкомитета, директор Эдинбургского Института генетики животных, профессор
Фрэнсис А.Е. Крю зачитал посланное ему 26 июля 1939 года письмо Н.И. Вавилова,
в котором было сказано:
222Я хочу поблагодарить членов Вашего Организационного Комитета и Вас лично
за огромную честь, оказанную мне, когда Вы избрали меня Президентом Конгресса и
уверить Вас, что я глубоко сожалею о невозможности участвовать в работе
Конгресса и исполнить обязанности его Президента222 (51).
На сцене зала, где шел конгресс, в самом
центре было оставлено незанятым кресло президента конгресса, и все знали,
что оно предназначено для Вавилова, который 222почему-то222 не приехал.
Ф. Крю закончил свою речь словами:
222Я понимаю, что там, где
снимают кинофильмы, у всех звезд есть их тени (на производственном языке, как я
знаю, их называют 222дублерами222), которые должны выглядеть более или менее
похожими на их прототипов и заменять ведущих актеров в наиболее напряженные
моменты. Я должен уверить вас, что в данный момент я исполняю именно эту роль я
я дублер звезды. Вы пригласили меня исполнять роль, в которой должен был
блистать Вавилов. Вы надеваете его мантию на мои не желающие этого плечи.
И если я буду выглядеть неуклюже, вы не должны забывать: эта мантия
сшита для более крупного человека222 (52).
А в это время Политбюро
партии большевиков не только приняло решение запретить поездки Вавилова
за границу. Параллельно по приказу Сталина в глубочайшей тайне шла планомерная
работа: разбухали тома агентурного дела НКВД, заведенного на
великого ученого. Но эта деятельность пока оставалась скрытой от Вавилова.
Лысенко тоже старался не выказывать на публике свою вовлеченности в этот
процесс. Его люди трудились на тайном фронте в поте лица, а он порочил
Вавилова в приватных разговорах на верхах.
Глава 18. СТАЛИНСКИЙ ПОДРУЧНЫЙ ЯКОВЛЕВ И БОЛЬШЕВИСТСКАЯ
ПРЕССА ЛИНЧУЮТ КОЛЬЦОВА
222Ну, вот и кончились
года,
затем и прожитые вами,
чтоб наши чувства иногда
мы
звали вашими словами.222
Иосиф
Бродский (1).
Принижение статуса
ученых и науки во времена Сталина
было столь многоплановым, что невозможно избежать, переходя к новой теме без
возврата к уже затронутым годам. Вот и сейчас мне придется вернуться к концу
1936-го и началу 1937-го годов.
Независимая позиция
Кольцова не только в науке, но и в общественной деятельности давно
вызывала раздражение большевиков. Он был арестован в феврале 1920 как участник антиправительственного 222Тактического центра222, но по
ходатайству Горького и учеников Кольцова был вскоре освобожден, затем повторно
привлечен к этому делу 16 августа 1920 года, вечером 19 августа арестован
снова, помещен в камеру смертников и 20 августа 1920 после речи обвинителя Н.В.
Крыленко приговорен к расстрелу. Впрочем, тут же приговор заменили условным
пятилетним сроком (учтя просьбу Горького, переданную Ленину), после чего
освободили.
Независимая и честная позиция Кольцова по многим вопросам нередко индуцировала
злобствующих большевиков к тому, чтобы публично и в резких выражениях 222развенчивать222
якобы антисоветское направление мыслей и враждебное отношение к советской
действительности выдающегося ученого. Бесстрашие Кольцова бесило многих. Ненависть достигла
апогея во время декабрьской 1936 года сессии ВАСХНИЛ. Перед её закрытием
Кольцов (который с момента создания ВАСХНИЛ был её действительным членом -
академиком) направил президенту академии Муралову письмо, в котором
осудил покровительство врунам и демагогам:
222ипреподаватели генетики
провинциальных вузов333 вернутся на свои кафедры, и студенты скажут им, что не
желают слушать тенденциозной антидарвиновской генетики. Ведь такую
характеристику генетики они только и знают из газет, которые печатали
необъективные и часто совершенно неграмотные сообщения о заседаниях сессии.
Чего стоит, например, отчет в 222Правде222 от 27 декабря333 Как Вы назовете
такую 222правду222? Неужели она останется неопровергнутой?
Надо исправить
допущенные ошибки. Ведь от получившегося в результате сессии разгрома генетики
пострадает, может быть, не один выпуск агрономов333 Что бы Вы сказали, если бы
в сельхозвузах было уничтожено преподавание химии? А генетика, это чудесное
достижение человеческого разума, по своей точности приближающееся к химии, не
менее нужна для образования агронома.
Заменить
генетику дарвинизмом нельзя, как нельзя дифференциальное исчисление заменить
алгеброй (конечно, и обратно). Полвека в науке большой период, и нельзя
Советскому Союзу хоть в одной области отстать на 50 лет.
Надо что-то предпринять и медлить нельзя333 С нас прежде всего спросит
история, почему мы не протестовали против недостойного для Советского Союза
нападения на науку333 Невежество в ближайших выпусках агрономов обойдется
стране в миллионы тонн хлеба. А ведь мы не меньше партийных большевиков любим
нашу страну и гордимся успехами соцстроительства. Поэтому-то я не хочу и не
могу молчать, хотя и знаю, что в результате моего выступления в какой-нибудь
газете может появиться фельетон, обливающий меня грязью222 (2).
Кольцов не побоялся
отправить копию письма в 222Правду222
и трем высоким чинам в аппарате ЦК ВКП(б) я зав. Сельхозотделом Я.А. Яковлеву,
зав. Отделом науки К.Я. Бауману и зав. Отделом печати Б.М. Талю. Он показал
также письмо многим участникам сессии, в том числе Вавилову, призывая
их присоединиться к его оценке. Большинство, включая Вавилова, на
словах согласилось с ним, но лишь на словах, публично все предпочли отмолчаться.
Как он и ожидал, письмо
родило взрыв негодования у властных персон. Президент Муралов 16 января 1937
года осудил автора письма на заседании президиума ВАСХНИЛ. В том же январе Я.А.
Яковлев пришел в издательство Сельхозлитературы и назвал Кольцова 222фашиствующим
мракобесом333, пытающимся превратить генетику в орудие реакционной
политической борьбы222 (3).
Особенно яростные нападки
на Кольцова прозвучали с 26-го по 29-е марта и 1 апреля 1937 года на
собраниях большевиков, работавших в аппарате Президиума ВАСХНИЛ. Предлогом
к срочному сбору партийцев послужил арест сотрудников Президиума и
сразу нескольких директоров институтов академии (Антона Кузьмича Запорожца
- директора Всесоюзного института удобрений и агропочвоведения,
Владимира Владимировича Станчинского - директора института
сельскохозяйственной гибридизации и акклиматизации животных 222Аскания-Нова222
и других). Тон стилю обвинений задал Муралов:
222333на
этом фронте мы не сделали всех выводов, обязательных для работников
с.-х. науки, выводов, вытекающих из факта капиталистического
окружения СССР и необходимости максимального усиления бдительности.
Ярким примером этого может служить письмо акад. Кольцова, направленное
президенту Академии после дискуссии, в котором говорится, что дискуссия
не принесла никакой пользы или принесла только вред222 (4).
Муралова поддержали еще несколько
выступающих, а затем на трибуну вышел Кольцов и показал, что он нисколько не
испугался, а, напротив, готов и дальше настаивать на своей правоте:
222Газеты
неправильно информировали о сути происходившей дискуссии. По ним
нельзя составить ясного представления о том, что говорилось. В результате
положение генетиков очень тяжелое. Стало трудно преподавать генетику222
(5).
Обвинение советской
печати, особенно официального рупора ЦК партии 222Правды222 - в искажении правды - было в те годы событием
экстраординарным: печатное слово обладало почти мистической силой,
поэтому нужна была огромная смелость, чтобы выступить так, как позволил
себе Кольцов (6). Затем он отметил, что и сегодня считает свое письмо
правильным (7), а вот поведение коллег, решивших отмолчаться, неверным
(8) и завершил выступление словами, вызвавшими оторопь у привыкших смиренно
соглашаться с обвинениями большевиков:
222Я не
отрекаюсь от того, что говорил и писал, и не отрекусь, и никакими угрозами
вы меня не испугаете. Вы можете лишить меня звания академика, но я не боюсь, я
не из робких. Я заключаю словами Алексея Толстого, который написал их по
поводу, очень близкому данному случаю, я в ответе цензору, пытавшемуся
запретить печатание книги Дарвина:
Брось,
товарищ, устрашенья,
У науки
нрав не робкий.
Не
заткнешь ее теченья
Никакою пробкой!222 (9).
После столь смелого заявления
радетели чистоты партийных взглядов бросились в атаку. Стали вспоминать,
что Кольцов был одним из основателей Русского евгенического общества,
забывая, впрочем упомянуть, что общество прекратило свое существование
еще в 1929 году по решению самого Кольцова. Разумеется, политиканы
не упоминали, что Кольцов уже при жизни стал классиком биологии, что
создал лучший биологический институт России. Вместо этого один из
руководителей Академии я её ученый секретарь Л.С. Марголин произнес
явную неправду: 222Н.К. Кольцов 333 рьяно отстаивал фашистские, расистские
концепции222 (10), хотя никогда даже намеков на это Кольцов не делал. Презент, откровенно
перевирая сказанное на собрании, утверждал: 222Акад. Кольцов выступил
здесь, чтобы заявить, что он не отказывается ни от одного слова своих
фашистских бредней222 (11). Презент принялся доказывать, что его политический
нюх всегда был острее, чем у других товарищей потому, что еще
222В
1931 году в 222Под знаменем марксизма222
была опубликована моя статья, которая разоблачала Кольцова, Пилипченко
[здесь или Презент или составители
отчета допускали ошибку - речь шла о Ю.А. Филипченко - В.С.], Левита,
Агола и др.222 (12).
Заканчивал Презент,
как он это умел прекрасно делать, - на высокой демагогической нотке:
222Советская
наука - понятие не территориальное, не географическое, это понятие
социально-классовое. О социально-классовой линии науки должна думать
наша Академия, тогда у нас будет настоящая большевистская Академия,
не делающая тех ошибок, которые она теперь имеет222 (13).
Тот факт, что все из
клана Лысенко обвиняли Кольцова в фашистских поползновениях или даже смычке с
фашистами, позволяет говорить, что им заранее была дана установка на такие
формулировки. Никаких доказательств 222фашизации222 Кольцова в природе не
существовало, но, исполняя приказ, все выступающие говорили сходно. Партийцы
соревновались друг с другом: кто скажет похлеще, более ядовито пригвоздит
академика к позорному столбу. Ничем иным, как подстрекательством к аресту
Кольцова, было выступление директора Всесоюзного института животноводства
и
одновременно начальника Управления животноводства Наркомата земледелия СССР Г.Е. Ермакова[44]:
222Но
когда на трибуну выходит акад. Кольцов и защищает свои фашистские
бредни, то разве тут место 222толерантности222, разве мы не обязаны
сказать, что это прямая контрреволюция222 (14).
Составители отчета
о прошедшем партактиве получили возможность, благодаря таким речам,
выписывать такие строки:
222Негодование
актива по поводу выступлений акад. Кольцова, пытавшегося защитить
реакционные, фашистские установки, ив полной мере сказались и в последующих
выступлениях участников собрания и в принятой активом резолюции222
(15).
Участники собрания
проголосовали за включение в резолюцию их митинга требования к Кольцову
отказаться от 222евгенических учений явно фашистского порядка222
(16).
12 апреля 1937 года центральную
часть выступления Яковлева в Сельхозгизе напечатала 222Правда222 (17). Высокий партийный деятель обвинил генетиков
в том, что они якобы 222в своих политических целях осуществляют фашистское
применение 222законов222 этой науки222, что они 222мракобесы и неучи222 и
222выступают против дарвинизма222. Фашиствующим был назван Кольцов.
В тот же день, когда
статья Яковлева вышла в 222Правде222,
в 222Соцземледелии222 была напечатана
статья Презента и А.А. Нуринова (18), в которой были повторены выпады
в адрес генетики и дана ссылка на яковлевскую статью (значит, Презент
и Нуринов заранее получили текст статьи и руководящие указания
относительно того, как действовать; кампания была хорошо спланирована).
Авторы прибегли к базарной брани: 222Когда-то в библейские времена, валаамова
ослица заговорила человеческим языком, а вот в наши дни кольцовская
пророчица показала, что можно делать и наоборот222 и пугали Кольцова
скорой расправой[45]:
222В эпоху Сталинской Конституции,
в век доподлинной демократии трудящихся 333 мы обязаны потребовать
от научных работников ясного и недвусмысленного ответа, с кем они
идут, какая идеология ими руководит?333 Никто из наших ученых
не имеет права забывать, что вредители и диверсанты, троцкистские
агенты международного фашизма будут пытаться использовать всякую
щель, всякое проявление нашей беспечности в какой бы то ни было
области, в том числе не в последнюю очередь в области науки222.
Та же газета 18 апреля
еще раз вернулась к теме враждебности генетики социалистическому
сельскому хозяйству, показывая что советская печать получила приказ
ополчиться на генетику:
222Если бы генетические концепции
были приняты, они могли бы принести неизмеримо больший вред, тормозя
и направляя по ложному пути работу не единичных ученых, как
это было в прошлом, а целой армии профессиональных исследователей
и еще большего коллектива новых активнейших работников науки из
числа лучших представителей колхозно-совхозного актива. Но этого
мало. Это только цветики. Ягодки не заставили бы ждать себя. В таком
случае была бы подведена 222научная биологическая база222 под человеконенавистничество.
Ах, как пригодились бы фашизму такие ягодки!222 (20).
К 222фашисту222 Кольцову был добавлен Мёллер. Автор
называл обоих 222антимичуринцами222 и 222генорыцарями222 и писал:
222Негодное оружие и порочные методы 333 применяли эти люди222.
Далее Кольцов, Серебровский и Мёллер были объединены заодно с развенчанным
Бухариным (чтобы было понятно, что генетики дружат с заклятыми врагами
Сталина). Им был противопоставлен Лысенко с его сторонниками:
222многотысячный
коллектив ученых и лучших представителей колхозно-совхозного актива
во главе с акад. Лысенко решительно поставил вопрос о неправильности
общепринятых воззрений о наследственной основе организмов222[46].
В июне и июле 1937 года травля Кольцова в печати была
продолжена (20). Tuj cнова назвали пособником
фашистов. В одной из статей был задан провокационный вопрос: 222Что же это
за 222законы222, на которых так усердно настаивают 222ученые222 сатрапы
Гитлера, на которых также настаивает и Н.К. Кольцов?222 (21) и дан ответ:
222и222ученые222 рассуждения акад. Кольцова полностью оправдывают
имперские войны222. Было повторено с возмущением, что Кольцов не поддается
исправлению, не посыпает голову пеплом и не испрашивает прощения (неподдающаяся
слому позиция Кольцова, хранившего верность своим взглядам, озлобляла всех
большевистских пропагандистов): 222Ни от одного своего положения, разработанного
им по данному вопросу, не только не отказался, но считает их правильными,
как правилен закон движения земли вокруг солнца222. Причем, если раньше
его обвиняли в сочувствии фашистским извращениям, то теперь и это
было перевернуто, утверждалось, что взгляды Кольцова 222ничем не отличаются
от стержневой части фашистской программы! И возникает справедливый
вопрос, не положены ли в основы программы фашистов эти 222научные
труды222 акад. Кольцова222 (24). Вывод авторов статьи был определенным:
222Советской науке не по пути с 222учениями222 Кольцова222, и, более
того:
222Борьба с формальной генетикой, возглавляемой
Кольцовыми является непреложным условием пышного расцвета нашей
биологической науки222.
Наскоки не могли продолжаться
вечно без последствий, но расправе с Кольцовым мешало одно обстоятельство:
его институт подчинялся не Академии наук СССР и не ВАСХНИЛ, а Наркомздраву,
где и прежний Нарком Семашко, и новый Нарком Каминский относились к директору с
подобающим уважением (было известно, что Семашко был дружен с Кольцовым и его
женой, также доктором наук, всю жизнь проработавшей вместе с мужем и глубоко
уважаемой теми, кто её знал). Финансировался институт также органами
здравоохранения, а в них его в обиду не давали. За арестом Каминского в
июне 1937 года последовала передача кольцовского института в Академию наук
СССР. Кольцов в январе 1938 года послал президенту АН СССР докладную записку
с изложением задач института и его структуры. Он считал, что для
сохранения достигнутого уровня исследований важны все основные подразделения,
занимающиеся изучением клетки, цитологических основ наследственности
и изменчивости и физиологии
развития, и выражал уверенность, что 222институт, конечно, сохранит
свое прежнее наименование 333 под которым он работал в течение 21
года и которое подчеркивает экспериментальный характер и двойственность
его проблематики: объединение теории эволюции с учением о клетке
333222 (25). Но ни программа института, ни его название не были сохранены.
Академия наук оказалась мачехой для прославленного научного
центра. Его структуру изменили, дали новое имя (Институт цитологии,
гистологии и эмбриологии), а над директором стали сгущаться тучи.
В 1938 году на заседании
Советского Правительства Молотов обвинил Академию наук СССР в неудовлетворительной
работе, якобы не соответствующей задачам, поставленным партией и товарищем
Сталиным. Было решено избрать в Академию послушных приказам сверху людей
и развивать прикладные исследования. Для генетики было выделено одно
место академика, и на него кандидатами были предложены генетик Кольцов и
анти-генетик Лысенко. В январе 1939 года в 222Правде222 близкие к
верхам академики Бах и Келлер и восемь примкнувших к ним молодых ученых,
из которых шестеро были сотрудниками Вавиловского Института генетики,
выступили с заявлением, что Кольцов и Л.С. Берг (выдающийся зоогеограф,
эволюционист и путешественник) не могут быть избраны академиками.
Их письмо так и было озаглавлено: 222Лжеученым не место в Академии
наук222 (26). Кольцову я ученому, чье имя украсило бы навсегда Академию
наук СССР, авторы снова инкриминировали фашистские взгляды, причем
его фамилия в этой связи была повторена не раз. Трудно поверить, что
вавиловские сотрудники поставили свои подписи под состряпанным
против Кольцова пасквилем, не согласовав обвинения со своим директором.
Ведь они знали, что между их шефом и Кольцовым отношения натянуты. Кстати,
не прошло и двух лет, как некоторые из них пошли дальше - предали и генетику,
и своего учителя Вавилова (особенно вызывающе Дозорцева, Косиков
и Нуждин), перейдя целиком в услужение Лысенко.
На следующий день после
появления статьи в 222Правде222, 12
января, Кольцов, снова не испугавшись возможных последствий, написал Сталину
письмо (27), в котором напомнил,
что в апреле 1932 года именно Сталин, после обращения Максима Горького
(близкого друга семьи Кольцовых) спас Институт экспериментальной биологии от
разгрома. Затем он привел несколько цитат из своей статьи 1922 года, включенных
авторами в пасквиль в 222Правде222, и
отметил, что хотя сегодня они 222могут показаться ужасными222, но 17 лет назад 222никто
[их] не поправил, хотя многие слушали
и читали, может быть кое-кто из подписавших обвинительное письмо в 222Правде222222. Он назвал среди тех, кто
благожелательно расценил тогда статью, А.В. Луначарского и Максима Горького
(урожденного Алексея Максимовича Пешкова), и продолжил:
222Вспомнили об этой
несчастной статье в 1937 году президент Академии Сельхознаук Муралов и Яковлев.
Они окрестили меня за нее 222мракобесом222 и фашистом. Муралов сам признал на
публичном заседании актива академии, что статьи этой он не читал, а
воспользовался лишь выписками, которые кто-то для него сделал. В своих
объяснениях я указал, что выписки вырваны из текста, среди которого они имеют
совсем иной смысл. Это не помешало Муралову, а потом Яковлеву повторить те же
самые цитаты в общей прессе. 333 Теперь эти обвинения снова повторяются и снова
фигурируют почти те же цитатыи [но]и в
истории Советского Союза 17 последних лет - крупный исторический период, по
своему значению равняющийся целому веку, и мы не имеем права критиковать старую
статью с нашей теперешней точки зрения222 (28).
Кольцов отверг другие обвинения в свой адрес, твердо очертив свои
политические взгляды:
222Я был и остаюсь таким
же ненавистником фашизма, как всякий честный советский гражданини Я уверен, что
ни один настоящий ученый, в какой бы стране он ни жил, не может поддерживать
фашизм, так как нет никакой научной области, в которой фашизм мог бы найти
опору. Его корни уходят далеко вглубь истории и даже к доисторическим народам,
когда господствовала та философия, которую Маркс называл 222звериной222и
Мне
66 лет и я спокойно отношусь к тому, где и при каких материальных условиях мне
придется прожить немногие остающиеся годы моей жизни, не заслуженно оплеванным
в глазах миллионов советских граждан. Но, конечно, мне жаль, очень жаль своего
Института, если он будет разрушен, жаль потому, что я считаю его ценным для
развития биологической науки в Советском Союзе, а также потому, что я очень
люблю работающую в нем с великим увлечением молодежь.
Я не
знаю, захотите ли Вы и сможете ли Вы мне помочь и на этот раз. Но я хочу, чтобы
у Вас, кому я обязан благодарностью за однажды оказанную мне великую помощь, не
создалось впечатление, что помощь оказана совершенно незаслуживающему ее
человеку, чтобы Вы не попеняли задним числом покойному А.М. Пешкову.
Уважающий
Вас
(Ник.
Кольцов)222 (29).
Письмо не помогло.
Голосовавшие члены АН СССР не могли не испугаться 222установочных материалов222
всесильной 222Правды222, и ни Кольцов,
ни Берг нужного числа голосов не набрали, академиками стали Лысенко, Митин,
Цицин, Ярославский и Вышинский.
Но травить Кольцова не перестали. Президиум АН СССР
направил комиссию в кольцовский институт во главе с первым человеком, подписавшим
письмо в 222Правду222, - А.Н. Бахом.
В комиссию вошли Т.Д. Лысенко, хирург Н.И. Бурденко, акад. АН УССР А.А.
Сапегин, члены-корреспонденты АН СССР Н.И. Гращенков и Х.С. Коштоянц[47], И.И. Презент и другие.
Члены комиссии стали наезжать в институт, беседовали с сотрудниками.
Несколько раз приезжал Лысенко. В конце концов, были набраны нужные
материалы и назначено общее собрание коллектива института, на
котором комиссия собиралась выслушать сотрудников и изложить свои
впечатления.
На таких собраниях чаще всего верх брали личности
малосимпатичные и просто злобные - честолюбцы с неудовлетворенными
амбициями или неудачники, ищущие причину своих неуспехов в 222коварстве
невзлюбивших их начальников222. Но в небольшом кольцовском институте
людей, использующих 222огонь критики222 для решения своих делишек,
почти не оказалось. Лишь тогдашний заведующий отделом генетики Н.П. Дубинин, рвавшийся к креслу директора
(он, кстати, председательствовал на собрании), и человек со стороны,
имевший те же цели - Х.С. Коштоянц выступили с осуждением, но 333
лишь старых взглядов Кольцова по вопросам евгеники. Видимо понимая,
что можно нарваться на всеобщий публичный взрыв негодования со стороны
присутствующих коллег, даже эти двое согласились признать, что старые
кольцовские заблуждения были временными, что они давно забыты и не
оказывают никакого влияния на текущую деятельность директора
института. Это было совершенно удивительным фактом тех дней. По существовавшим
правилам игры осудить Кольцова должен был коллектив сотрудников. А
если коллектив этого не сделал, то и квалифицировать Кольцова как
вредителя оснований нет. Демагогическая система сыграла в этом
случае дурную шутку с создателями демагогии: воля коллектива священна!
Сам Кольцов и на этот раз не отступил от своей мужественной
позиции, выступил спокойно и без дрожи в голосе произнес то, что никто
говорить в подобных ситуациях не решался. Он не согласился ни с одним
из обвинений, ни в чем себя виновным не признал, не только не каялся,
но дал ясно понять, что презирает тех, кто навалился на него.
222Я
ошибался в жизни два раза, - сказал он на собрании. - Один раз по молодости
лет и неопытности неверно определил одного паука. В другой раз
такая же история вышла с еще одним представителем беспозвоночных.
До 14 лет я верил в Бога, а потом понял, что Бога нет, и стал относиться
к религиозным предрассудкам, как каждый грамотный биолог. Но могу
ли я утверждать, что до 14 лет ошибался? Это была моя жизнь, моя дорога,
и я не стану отрекаться от самого себя222 (30).
От подобного поворота комиссия опешила, так как
большинство людей в стране уже было приучено к единственно допустимому
в те годы стилю поведения, утвержденному в умах тысячами подобных
собраний - каяться и униженно умолять простить. Хотя в текст решения
комиссии были вписаны фразы об идейных ошибках Кольцова, но все ошибки
были набраны из давно прожитой жизни.
16 апреля 1939 года Комиссия отчиталась перед президиумом
АН СССР. Решение президиума было тоже для тех лет необычным. Несмотря
на выступления газет 222Правда222,
222Соцземледелие222, журналов 222Под знаменем марксизма222, 222Социалистическая реконструкция
сельского хозяйства222 и других, несмотря на попытки некоторых
членов комиссии накалить обстановку, дело не было доведено до того,
чтобы назвать деятельность Кольцова враждебной, квалифицировать
его как вредителя и тем самым дать материалы, нужные для его ареста.
Кольцов остался на свободе, в своем институте, ему сохранили лабораторию,
сняв, правда, с поста директора института. Его кресло занял Г.К. Хрущов
(некоторое время сотрудники считали научным директором Заварзина,
а Хрущова административным директором). Ни Дубинину, ни Коштоянцу
счастье не улыбнулось. Кольцов после этой истории перестал здороваться
с Дубининым. Он не смог простить предательства в самую трудную минуту
жизни, совершенного человеком, которого он не раз спасал (взял на
работу в тот момент, когда его выставили из Коммунистической академии
за склоку и беспочвенные обвинения в адрес своего же учителя Серебровского),
написал в 1936 году прошение о том, чтобы Дубинину присвоили степень
доктора биологических наук без написания диссертации и её защиты,
и добился, чтобы это было сделано; не раз восхвалял Дубинина в своих
статьях.
А разгневанный тем,
что потопить Кольцова не удалось, Презент продолжал клеветать на
него, накалять страсти, видимо, не теряя надежды расправиться с
ним, и писал что 222реакционные взгляды [Кольцова] никогда не были и не будут наукой222 (31).
Весьма вероятно, что
Кольцов спасся и как ученый и как человек только благодаря смелой и
бескомпромиссной позиции, принципиальной твердости перед напором
мракобесов. Он продолжал целеустремленно трудиться. После ареста
Вавилова в августе 1940 года его несколько раз вызывали на допросы
в НКВД в качестве свидетеля. Сегодня, когда дело Вавилова изучено его
сыном, можно говорить уверенно, что Кольцов не сказал ни слова осуждения
Вавилова, ни на один из провокационных вопросов следователей НКВД
не произнес чего-то обтекаемого, скользкого или двусмысленного. Был
тверд, честен, как мог старался облегчить судьбу Вавилова.
Долгое время многие
считали, что эти ночные вызовы в НКВД приблизили день, когда сердце его
не выдержало. В конце ноября 1940 года он выехал в Ленинград с женой
я Марией Полиевктовной на конференцию. Он много в Ленинграде работал,
главным образом в библиотеках, готовился к выступлению и писал
речь 222Химия и морфология222 для юбилейного заседания Московского
Общества Испытателей Природы. Внезапно, без всяких прежних симптомов
у него случился инфаркт миокарда, а еще через три дня, 2 декабря, в
гостинице он скончался. Мария Полиевктовна написала в тот день последнюю
записку:
222Сейчас кончилась большая, красивая, цельная
жизнь. Во время болезни как-то ночью он мне ясно сказал: 222Как я желал,
чтобы все проснулись, чтобы все проснулись222. Еще в день припадка он
много работал в библиотеке и был счастлив. Мы говорили с ним, что
мы 222happy, happy, happy222222
(32).
Этой запиской она завершила
и свое пребывание на земле. Без мужа она не видела смысла в жизни.
В холодное декабрьское
утро тела супругов были доставлены в Москву. Потрясенные московские ученые
и многие друзья великого Кольцова пришли в зал, где стояли оба гроба,
усыпанные цветами. Перед ними были выставлены страницы текста речи
222Химия и морфология222 - последние страницы, написанные рукой
Кольцова. Иосиф Абрамович Рапопорт зачитал их за своего учителя
во время панихиды. Тела обоих беззаветно любивших друг друга супругов
кремировали, а урны были захоронены на Немецком (Лефортовском)
кладбище в Москве.
Академик И.Б. Збарский,
человек осведомленный, так как много лет его отец (бальзамировавший тело
Ленина после смерти) и он сам работали в Лаборатории Мавзолея Ленина
и были в курсе самых секретных сведений в СССР, высказал предположение,
что Кольцова отравили чекисты, подловив момент, когда удалось подсунуть
ему бутерброд с ядом, видимо вызвавшим паралич сердечной мышцы
(33).
Много позже ученые,
использовав новую технику, пришли вторично к кольцовскому принципу цитоскелета.
Но его имя уже не упоминалось, Нобелевскую премию за открытие цитоскелета
вручили Де Дюву. Другие пионерские работы Кольцова, опережавшие науку более чем
на четверть века, оказались тоже забытыми. Идея двунитевых наследственных
молекул (такую модель предложили в 1953 году Уотсон и Крик) принесла её авторам
Нобелевскую премию. Россия утеряла приоритет. Иначе быть не могло. Кольцову
помешали работать, разрушили его институт, запретили контакты с Западом при
жизни и зачеркнули его имя в своей стране после внезапной смерти. А ведь 222Природа
не терпит вакуума222, и без продолжения работ школы Кольцова, без появления
статей в мировой литературе его имя уже мало цитировали.
Вспоминая время,
проведенное в виллафранкской лаборатории в начале 20-го века вместе с
Кольцовым, крупнейший биолог 20-го века Рихард Гольдшмидт написал на склоне
лет: 222итам был блестящий Николай Кольцов, возможно самый утонченный русский
зоолог, благожелательный, невообразимо образованный, ясно мыслящий ученый,
боготворимый всеми, кто знал его222 (34). Несколькими годами позже он добавил: 222Я
горд, что такой благородный человек был моим другом на протяжении всей жизни222
(35).
Глава 19. МИТИН И ЮДИН ИСПОЛНЯЮТ ПРИКАЗ СТАЛИНА И
ДИСКРЕДИТИРУЮТ ГЕНЕТИКУ В 1939 И 1940 ГОДАХ
222А вокруг
его сброд тонкошеих вождей,
Он играет
услугами полулюдей.
Кто
свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один
лишь бабачит и тычет.
Как
подкову, дарит за указом указ -
Кому в
пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни
казнь у него - то малина
И
широкая грудь осетина222.
Осип
Мандельштам, Горец, ноябрь 1933 (1).
222Преследуя
свои личные цели, сталинские подхалимы ставили его как теоретика выше Маркса и
Ленина. Они были поставлены в такие условия, что могли безнаказанно заниматься
плагиатом, доносами, провокациями и тому подобными почтенными занятиями. Сталин
совместно со своими подголосками нанес огромный ущерб советской науке222.
А.М. Деборин.
Воспоминания
В 1939 году Митин
получил важный приказ от Сталина: укрепить позиции Лысенко и посрамить
генетиков на диспуте в редакции журнала 222Под
знаменем марксизма222, в котором с 1931 года Митин стал главным редактором (27
января 1982 года профессор В.П.Эфроимсон сказал мне, что у него есть
точные сведения, что Сталин лично дал такую директиву Митину). В
1939 году Митин был высоко вознесен в сталинской иерархии: с марта он стал
членом ЦК ВКП(б) (оставался в его составе вплоть до 1959 года), академиком АН СССР
и занял другие важные должности. Дискуссия под председательством Митина шла с 7
по 14 октября 1939 года. Лысенко на этом обсуждении вел себя вызывающе
развязно. С неприкрытой злобой он заявил:
222Я не признаю менделизм333 я не считаю формальную
менделевско-моргановскую генетику наукойи Мы, мичуринцы, возражаем333
против хлама, лжи в науке, отбрасываем застывшие, формальные положения
менделизма-морганизма222 (3)
и, не ограничиваясь
оценкой науки генетики, переходил на личности:
222333теперь же Н.И. Вавилов и А.С. Серебровский333
мешают объективно правильно разобраться в сути менделизма,
вскрыть ложность, надуманность учения менделизма-морганизма и прекратить
изложение его в вузах как науки положительной222 (4).
Подстать ему были и его сторонники, напоминавшие темных
обывателей с ментальностью деревенских босяков, не гнушающихся никакими
средствами в надежде пролезть на вершину советского олимпа. Они такими же разухабистыми
фразами позорили генетиков, генетику, изображая из себя спасителей родины от
врагов цивилизации.
Генетики пытались защитить свои позиции и представили
много примеров плодотворного вклада их науки в практику. Вавилов в
обстоятельном выступлении отказался от компромисса с лысенковцами. Он,
наконец-то, понял окончательно, что собой представляет Лысенко, утвердился в
мнении, что последний не новатор, которого было бы неплохо подучить, и тогда он
примет культурный вид и будет вести себя как подобает настоящему ученому, а не
агрессору, далекому от интересов исследователя законов природы. Теперь Вавилов
смело защищал науку от безграмотных борцов с наукой:
222Мы стоим в советской селекции и генетике перед
рядом глубочайших противоречий, имеющих тенденцию к дальнейшему
углублению 333позиции Лысенко находятся не только в противоречии
с группой советских генетиков, но и со всей современной биологической
наукой333 Под названием передовой науки нам предлагают вернуться,
по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е.
к воззрениям первой половины или середины XIX века333 то, что мы защищаем, есть результат огромной
творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной
практики222 (5).
В своем выступлении он
использовал пример исключительной практической пользы генетики, позволившей
американским фермерам применить выведенную учеными США гибридную кукурузу.
Она необычно высоко подняла урожаи зерна. Для получения гибридов
использовали так называемые чистые линии. В течение нескольких лет (обычно до
семи лет) пыльцой растения опыляли цветки того же самого растения, а после
опыления завязи накрывали бумажным колпачком, чтобы избежать заноса чужеродной
пыльцы и давали созреть початкам. На следующий год полученые от такого опыления
семена высевали и повторяли снова процедуру близкородственного скрещивания.
Затем этот прием повторяли еще несколько лет. Получалась линия, несущая гены
только этой (чистой) линии без примеси генов других линий. Чистые линии
называли инбредными - от английского слова inbreeding (что означает близкородственное скрещивание) или инцухтированными
- от аналогичного немецкого слова inzucht.
Каждая чистая линия могла выглядеть неказистой из-за того, что в ней в обеих
парных хромосомах могли содержаться одинаковые рецессивные гены. Но при
скрещивании двух неказистых чистых линий получаемый гибрид в первом поколении
после скрещивания выглядел красавцем: початки кукурузы оказывались мощными,
урожай на делянках, засеянных гибридными семенами, намного превышал такой
урожай обычных растений кукурузы. Этот эффект необычайно мощной 222жизненной
силы222 чистолинейных гибридов назвали гетерозисом. Находку генетиков
использовали американские фермеры, которые создали специальные семенные фирмы.
На их полях год за годом выращивали чистые линии, при тщательном контроле
получали межлинейные гибриды первого поколения и продавали семена гибридов (за
немалые деньги) всем заинтересованным фермерам. Те неизменно собирали больше
зерна на полях, засеянных такими гибридами. Доходы сельского хозяйств США
неимоверно возросли, а страна снабжала себя зерном.
Вавилов в докладе привел
точные цифры площадей, на которых высевают в США такие межлинейные
гибриды, показал динамику роста урожаев и многомиллионной прибыли
(сегодня мы знаем, что уже в середине 1940-х годов средства, полученные американскими
фермерами от применения гибридной кукурузы, были больше затрат на
222Манхэттенский проект222, то есть на разработку атомной бомбы).
Основываясь на американских достижениях, Вавилов призывал немедленно перенять
этот опыт, а Лысенко упорно повторял, что все разговоры о гибридной кукурузе
- обман!
В какой-то момент его
речь вызвала конфуз. Он сказал:
222Менделистам, кивающим на Америку, я хочу сказать
следующее333 до этого в течение 10-15-20 лет почти все селекционные
станции по вашим же научным указаниям в огромных масштабах работали
методом инцухта. Где же хотя бы один сорт, выведенный этим методом?
Это забывают менделисты и, в первую очередь, забывает об этом акад.
Н.И. Вавилов222 (6).
Его слова прозвучали абсурдно,
поскольку метод инцухта не имел отношения к выведению новых сортов:
инцухтированные линии скрещивали попарно, и гибридные растения двух таких линий
давали увеличенный урожай только в первый год. На следующий год надо было
опять сочетать чистые линии, чтобы получить семена, которые дадут прибавку
урожая, а Лысенко требовал, чтобы ему показали, какой из этого
сочетания СОРТ получится! Поверить, что он вообще не понимал, о чем идет
речь, было трудно, так как он заявлял, что занят теперь селекцией (значит, уж
примитивные основы селекции обязан был знать), хотя совсем исключить столь
глубокое невежество, было нельзя. Может быть и впрямь, он не знал простеньких
азов.
Конечно, председательствовавший на сессии Митин таких
нюансов также не мог знать. Но в митинском поведении был другой смысл: ему было
приказано поддержать Лысенко, а потому философствующий мошенник вместе с
лысенкоистами не просто отстаивал монопольную власть Лысенко в биологии и
сельском хозяйстве. Они оба выступали орудием борьбы за монополию
сталинской партийной власти во всех сферах жизни общества, включая
науку.
Митин научился за годы,
прошедшие после 222развенчания222 им его учителя Деборина, начальственному
тону. Он уже выступал как ментор, барским голосом пеняя тем, кого товарищ
Сталин распорядился развенчать на этт раз. Он знал, что всё говоримое
стенографируется и будет напечатано, что товарищ Сталин может захотеть взять в
руки тексты отчета, и надо было выглядеть уверенным, авторитетным и властным.
Но у него не было никаких научных знаний, и потому так нелепы многие из
сказанных им фраз. Вот один из примеров я он обращается к Серебровскому и
распекает его за то, что тот использовал для изучения генов в качестве модели в
своих опытах плодовую мушку дрозофилу, которая стала едва ли не самым главным в
те годы объектом генетических экспериментов во всем мире. Спустя лет пять,
наряду с дрозофилами, ученые будут использовать микроорганизмы, потому что на
их модели можно будет лучше, скорее и с меньшими затратами изучать поведение
генов. А спустя еще десять лет возникнет молекулярная генетика, с её помощью
удастся разобраться в природе множества болезней человека и научиться их лечить
во много раз лучше, продолжительность жизни людей в развитых странах вырастет
больше, чем вдвое, будут развиты новые методы в селекции растений и животных.
Генетика, разрабатываемая на мушках дрозофилах, на кишечной палочке или
вирусах, обогатит человечество. А Митин тоном ментора разносил заведующего
кафедрой генетики Московского университета за то, что тот, видите ли, не на тех
объектах строит свою науку, естественно путая при этом мух дрозофил с
бабочками:
222Вы демонстрировали тут выведенную вами нелетающую
бабочку. Это очень хорошо. И эта бабочка, вероятно, имеет практическое
значение. Это хорошо. Но, согласитесь, что за восемь лет это мало, мало
для человека, владеющего арсеналом науки, для человека, который
претендует на то, чтобы быть крупным представителем в данной области
науки.
Здесь
приводились данные о том, что вам были предоставлены огромные средства333
А вы в течение этих лет продолжали старую свою игру в агогии, логии,
гибридагогии[48] и т. д. Вы продолжали заниматься 222ученой222 дребеденью,
которая ничего общего с наукой не имеет. Вы продолжали барахтаться
и блуждать в теории от одной реакционной ошибки к другой222 (7).
По его словам, ведущие теоретики-генетики, не только Серебровский,
но и вообще генетики, чья деятельность была для митиных непонятна как
китайская грамота, заняты безделицами. Он громогласно заявлял, что их работа
враждебна советской науке и призывал 222выкорчевывать эти теории
до конца222 (9). Под аплодисменты своих коллег он требовал от ученых
выполнить наказ товарища Сталина:
222Нам пора, наконец, развить нашу, советскую генетическую
науку до такой степени, чтобы она возвышалась над уровнем науки западно-европейских
стран и США так же высоко, как возвышается наш передовой социалистический
строй над странами капитализма222 (10).
Во исполнение этого сталинского поручения, исследования
русских ученых с мировой репутацией были заторможены, а потом вообще запрещены,
в результате СССР отстал от мировой науки на десятки лет и не просто потерял
приоритет во многих разделах науки, а понес огромный материальный урон.
Завершая
дискуссию, Митин обратился к Вавилову с оскорбительными замечаниями, которые
должны были показать публике, что Вавилов не за науку ратует, он просто плохой
патриот, он-де пресмыкается перед Западом и не хочет ввязываться в борьбу с
презренными капиталистами:
222Вот выступал здесь акад. Н.И. Вавилов. Он говорил
о мировой генетике. Он сделал обзор того, что имеет место теперь в
этой области. Но что характерно для этого обзора?333 Я бы сказал, чувство
преклонения перед толстыми сборниками, которые он нам здесь показывал,
без малейшей попытки анализа содержания этих сборников. Неужели в
этих сборниках, очень толстых, весьма солидных, напечатанных к тому
же на хорошей американской бумаге, выглядящих так респектабельно,
неужели там все правильно, неужели нет ничего в этих сборниках такого,
что требовало бы к себе критического подхода? Простите, Николай
Иванович, за откровенность, но когда мы слушали вас, создавалось такое
впечатление: не желаете вы теоретически поссориться со многими
из этих, так называемых мировых авторитетов, с которыми, может
быть, надо подраться, поссориться!222 (11).
Другой философ 222сталинского набора222 - П.Ф. Юдин
тоже торопился воплотить на практике наказ Сталина разобраться с этими 222отщепенцами
на научном поле222 и стремился представить генетику классово-чуждой
наукой, а генетиков носителями не только ненужных, но и вредных
взглядов, не имеющих права существовать в советской науке и советской
стране вообще. В соответствии с таким подходом он потребовал:
222НЕОБХОДИМО ИЗЪЯТЬ ПРЕПОДАВАНИЕ ГЕНЕТИКИ ИЗ
СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ, А В ВУЗЕ ОСТАВИТЬ ЕЕ ПОСЛЕ ПРЕПОДАВАНИЯ ДАРВИНИЗМА,
ЧТОБЫ УЧАЩИЕСЯ МОГЛИ ЗНАТЬ, ЧТО И ТАКИЕ, МОЛ, ЛЮДИ И УЧЕНИЯ БЫЛИ222
(12).
В русле этой идеологии
был его совет, обращенный к генетикам:
222Вы можете принести огромную пользу, неизмеримо
больше пользы делу социализма, делу советского народа, если пойдете
по правильному пути, если откажетесь от тех ненужных, устаревших,
ненаучных предположений, от того ХЛАМА И ШЛАКА, КОТОРЫЙ НАКОПИЛСЯ
В ВАШЕЙ НАУКЕ222 (13).
По завершении дискуссии Вавилов послал Митину письмо, в
котором постарался объяснить тому, что генетика это вовсе не реакционная, а
подтвержденная тысячами хорошо документированных экспериментов наука, несущая
очевидную пользу человечеству. Он начинал письмо словами упрека Митину, говоря,
что 222подведенный Вами итог конференциии оставил горький осадоки разделение
реакционной и передовой науки сделано и неправильно, ибо то, что 222Презенты222
усиленно желают называть передовой наукой, фактически поворачивает ее назад на
десятилетияи [Н]ыне вокруг Т.Д.
Лысенко культивируется фактически игнорирование науки222 (14).
Вавилов наверняка прекрасно понимал, что Митин играл
подчиненную роль репродуктора, включенного в радиосеть, где на другом конце у
микрофона сидел Сталин и диктовал ему, что и как говорить. Вряд ли Вавилов был
столь наивен, чтобы не осознавать, что Сталин уверился в правоте ламаркизма и
ошибочности вейсманизма, почему и звучали на дискуссии приказы осудить генетику
в столь резких выражениях. Но сам факт осуждения был фатальным, поскольку слова
Митина, Юдина и Лысенко немедленно воспроизводились в 222Правде222, и их ежедневно узнавала вся страна. Эти слова подавались
массам советских читателей так, будто генетика враждебна социалистическому
строю. Направляя письмо непосредственно Митину и открыто и честно обосновывая
несогласие генетиков и образованных биологов с антинаучными взглядами Лысенко и
его приверженцев, Вавилов отвергал лысенковщину в весьма резких выражениях и
буквально шел на амбразуру. Ведь он понимал, что Митин, имевший прямой выход на
Сталина, непременно покажет его резкое письмо Сталину. Возможно, Вавилов еще
надеялся хоть как-то изменить отношение вождя к науке.
Одним из результатов совещания стало выставленное
Вавилову требование подготовить многоплановое руководство, в
котором с марксистских позиций, но исключительно критически были бы
рассмотрены итоги развития генетики. Поручение предусматривало,
что сами генетики выступят с критикой взглядов западных коллег и сами
развенчают фактические ошибки того направления, которое теперь было
приказано именовать в стране как 222формальная генетика222. Этим Вавилову
давалась как бы надежда на получение индульгенции от Сталина, готового простить
ошибки советских генетиков, если они найдут силы покаяться и распять 222формальную
генетику222 и, проявив публично желание отмежеваться навсегда от нее, сохранят
для себя возможность работать и дальше в рядах советских ученых.
Дважды план будущего издания, озаглавленного 222Критический
пересмотр основ генетики222, и ход работ над сборником рассматривали
на заседаниях Президиума АН СССР (22 марта и 15 июня 1940 года), и
оба раза Вавилов испытывал огромные трудности в противостоянии
нападкам политиканов, требовавших от него пересмотреть и отвергнуть
кардинальные положения науки, заменив их соответствовавшими
сталинскому духу верованиями лысенковского типа (не надо забывать,
что с конца 1939 года в Президиуме АН СССР заседали в качестве членов
Лысенко, Митин, Ярославский, Вышинский и другие люди, прогнувшиеся под
напором сталинских указаний).
Вавилов, как мог сопротивлялся. В частности,
К.О. Россиянов привел обнаруженные им в архиве АН СССР слова Вавилова,
сказанные с горечью на одном из таких обсуждений: 222и[выходит, что] нужно просто сжечь всю
мировую литературу на большом участке биологии, при этом наиболее
связанном с практикой222 (15). В последний год жизни на свободе Вавилов
отдал подготовке сборника много сил и нервов. Его составляли тщательно,
скрупулезно собирая всё новое, что было накоплено мировой наукой к
тому времени. Сборник, по мысли Вавилова, должен был дать серьезный
ответ на все нападки
политиканов, включая те, что прозвучали на совещании в редакции журнала 222Под знаменем марксизма222. Была
подготовлена большая статья самого Вавилова (она опубликована
двадцатью годами позже в пятом томе его собрания сочинений /16/), и статьи
ведущих сотрудников Института генетики АН СССР и других институтов (17). Выход
такого сборника в свет мог серьезно поколебать мнение о правоте лысенкоизма
и выбить аргументы из рук тех, кто критиковал генетику с позиций
догматизма. Немудрено, что против его выхода были задействованы
все силы.
На заседании Президиума АН СССР в 1940 году П.Ф.
Юдин, Ем. Ярославский и Б.А. Келлер обрушились на план и направленность сборника.
Они ждали, что генетики 222разоружатся222, признают свои ошибки и перейдут
на так называемую 222платформу марксизма-ленинизма-сталинизма222. Расстроенный
Вавилов по окончании заседания позвонил одному из участников группы
по подготовке сборника и, рассказав об очередных нападках людей, ничего
в науке не понимавших, но бравшихся судить и осуждать, закончил строками
из Владимира Соловьева:
222На небесах горят
паникадила,
А снизу -
тьма222.
Выход в свет сборника затормозился, но работу
над ним не прекращали до самого ареста Вавилова. Уже после того,
как он оказался в заточении, 1 октября 1940 года, Юдин направил Президенту
Академии наук СССР В.Л. Комарову и вице-президенту АН СССР О.Ю. Шмидту
отзыв на сборник с резкими возражениями против его публикации. Генетиков
Юдин называл 222представителями антимарксистской идеологии222, писал,
что в сборнике
222всячески принижается значение Мичурина,
его путь развития рисуется как путь сплошных ошибок ограниченного
эмпирика, а вегетативная гибридизация, которая везде берется в
иронические кавычки333 вовсе отрицается222. (18).
Он отмечал, что
222ради всяческого восхваления333 охвостья формальной
генетики, подвизающегося у нас, проф. Дубинин идет на жертву - он
критикует наиболее дискредитировавших себя деятелей этого направления,
как то Кольцова и Серебровского[49]222 (19).
Заключение партийного
222философа222 гласило:
222Представленные
статьи, взятые в целом, вовсе не учитывают результаты дискуссии по
генетике и селекции, проведенной редакцией журнала 222Под знаменем
марксизма222, вовсе не направлены на пересмотр основных положений
формальной генетики и не исходят из учения Дарвина-Мичурина, как
это требовал Президиум АН СССР222 (20).
Рассказанное помогает понять на примере генетики, какую
обстановку создал Сталин в советской науке к началу 1940-х годов. Он диктовал
свою волю в вопросах, которые были неведомы ему в силу плохой образованности,
он протащил в Академию наук явных мошенников и невежественных людей Ярославского,
Митина, Лысенко, Вышинского и Юдина (последнего в качестве
члена-корреспондента, академиком Юдин стал в 1953 году), он дал им полный
простор начальственно проталкивать в жизнь его взгляды на науку.
Уместно
повторить здесь, что Ярославский с его двухклассным образованием не
соответствовал ни по каким параметрам званию академика, Митин за всю свою жизнь
не смог создать ни одной серьезной научной работы, точно такими же анти-учеными
былы Вышинский и Юдин. Последний в 1933-1934 году был внедрен в круги ближайших
надсморщиков над Максимом Горьким. Он (вместе с А.И.Стецким) готовил 1-ый съезд
советских писателей, исполняя роль секретаря-организатора съезда. В 1930-е годы
он служил одним из личных секретарей Сталина, в 1937-1947 был директором Объединения государственных
книжно-журнальных издательств (ОГИЗ) и в этой должности претворял в жизнь
исключительно грубую политику большевиков в области печати, в 1946-1947 был
понижен до уровня главного редактора журнала 222Советская книга222, затем в 1947-1953 годах руководил в Белграде и
Бухаресте газетой 222За прочный мир, за
народную демократию222, в 1953 году был проведен в академики АН СССР, но
вместо выполнения научных функций был определен на должность заместителя главы
Верховного комиссара советской зоны оккупации Германии и позднее (вплоть до
1959 года) был послом в Китайской Народной Республике. Он был депутатом
Верховного Совета СССР (1950-1958) и членом ЦК КПСС (1950-1961). В 1944 году он
напал на К.И. Чуковского, определив его 222Доктора Айболита222 и другие произведения
для детей как 222вредную стряпню, которая
способна исказить в представлении детей современную действительность222, а
самого писателя как 222сознательно опошляющего великие задачи воспитания детей
в духе социалистического патриотизма222 (21).
Наиболее анекдотическую память
он оставил по себе, выступив со-редактором 222Краткого философского словаря222,
выпущенного в 1954 году четвертым изданием в количестве полтора миллиона
экземпляров. Генетика в этом словаре была названа с использованием сталинского
клише как продукт 222весманизма-морганизма222, империализм был охарактеризован
также с применением слов Сталина, как эра загнивания и отмирания капитализма.
Но самым курьезным было объяснение того, что такое кибернетика. Эту статейку в
словаре, как считают, написанную самим академиком Юдином, до сих пор часто
вспоминают как наиболее курьезный и пошлый пример идеологической глупости
пропагандистов сталинского времени. Вот лишь некоторые отрывки из этого
комичного труда, прославившего имя Юдина (все-таки тираж в полтора миллиона
позволил разойтись этим фразам по всей стране):
222КИБЕРНЕТИКАи - реакционная лженаука, возникшая в США
после второй мировой войны, иформа современного механицизма. иКак всякая
механистическая теория, кибернетика отрицает качественное своеобразие
закономерностей различных форм существования и развития материи, сводя их к
механическим закономерностям и По существу своему кибернетика направлена против
материалистической диалектики, современной научной физиологии, обоснованной И.П. Павловым (см.), и марксистского,
научного понимания законов общественной жизни. Эта механистическая
метафизическая лженаука отлично уживается с идеализмом в философии, психологии,
социологии. Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного
мировоззрения - его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в
придаток машины, в орудие производства и орудие войныи Поджигатели новой
мировой войны используют кибернетику в своих грязных практических делах. Под
прикрытием пропаганды кибернетики в странах империализма происходит привлечение
учёных самых различных специальностей для разработки новых приёмов массового
истребления людейи222 (22).
И эти люди, облаченные в мантии ученых, руководили
институтами, общественными организациями, журналами и издательствами, судили и
рядили. По прямым указаниям Сталина они проводили в жизнь его политику в науке
в СССР, принося этим непоправимый вред стране.
Я уже несколько раз приводил в своих книгах отрывки
из воспоминаний соратников, друзей и современников Вавилова, прозвучавших
27 января 1983 года на заседании, посвященном его памяти, организованном
Всесоюзным обществом генетиков и селекционеров, носящем его
имя. Были в этих воспоминаниях (23) и намеки на то, что ощущал Вавилов
незадолго до своего ареста, случившегося в августе 1940-го года. Вот что
говорила Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская:
222Он относился к идеям Лысенко с большим интересом.
Так было до конца 1936 года. Он нас все время настраивал на один тон:
наши оппоненты недостаточно образованны, мы должны помочь им333
Нас поражало удивительно благожелательное отношение Николая Ивановича.
До последней минуты он верил в честность. 222Они чего-то недопонимают222,
- часто повторял он нам333
Но затем
наступили тяжелые годы. Николай Иванович начал терять свою жизнерадостность,
жизнелюбивость.., хотя еще все-таки надеялся, что все изменится к лучшему,
что истина победит. Помню, как он напомнил мне слова Дарвина: 222Велика
сила упорного извращения истины, но, по счастью, действие этой силы
непродолжительно222. Сегодня мы можем сказать, что действие длилось
25 лет, а последействие мы ощущаем до сих пор333
Весной
1940 года состоялась наша последняя встреча. Я сидела поздно вечером
в лаборатории за микроскопом. Верхний свет был потушен, в комнате
было тихо, царил полумрак. Вдруг дверь отворилась, и вошел Николай
Иванович. Я его никогда таким не видела. Весь как обмякший, уставший,
он тяжело сел в кресло и долго, долго сидел молча, не снимая плаща и
шляпы, прислонив к креслу палку, на которую опирался. Я потихоньку
встала, согрела чайник, заварила чай и так же безмолвно подвинула
Николаю Ивановичу стакан. Он выпил чай и опять долго сидел молча. Какая-то
мука читалась на его лице333
Наконец,
он встал, пошел к двери и уже в дверях, обернувшись, сказал мне словами
Шекспира:
222Офелия,
нет правды на земле333222
Это был
тот вечер, когда у него, как я узнала после, была встреча с Молотовым.
Ему, наконец-то, все стало, видимо, ясно222.
Сын близкого друга Вавилова - Игорь Константинович
Фортунатов также вспоминал свои последние встречи с Николаем Ивановичем,
и примерно та же характеристика душевного состояния Вавилова
проглядывала в его словах. В мае 1940 года они несколько часов гуляли
вместе по городу. Николаю Ивановичу не хотелось возвращаться в свой
маленький кабинетик в здании Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском
переулке. Он жаловался на то, что 222бюрократия222 его заедает. По
словам Фортунатова, он сетовал, что некогда крепчайшее здоровье,
которым он славился, начало сдавать:
222 333У меня сильно болят суставы - уже года два,
да и сердце сдает333 Не могу лечиться, времени на докторов не хватает,
да и не к чему. Мне пора жизнь кончать. Я многое в жизни перевернул и
довольно 333222 (24).
Но как бы временами ни был Николай Иванович подавлен,
в тяжелые минуты он находил силы, чтобы противостоять Лысенко. Летом
1940 года он подписал подготовленное М.И. Хаджиновым и И.В. Кожуховым
обращение в ЦК партии (копии были посланы в Наркомзем Союза - наркому
И.А. Бенедиктову и замнаркома В.С. Чуенкову), в котором еще раз ученые
писали руководителям страны об ошибке Лысенко, наложившего запрет
на использование инцухт-метода и на возделывание в СССР гибридной кукурузы.
Они обращали внимание на то, что США только в 1938 году получили прибавку
урожая кукурузы от использования гибридов инцухт-линий, равную
100 млн. пудов. Они писали, что в условиях планового хозяйства СССР
прибавки могли быть еще больше, если бы не гонение Лысенко на работы
с чистолинейными гибридами и прямой обман советской общественности
ссылками на якобы явную бесперспективность этого метода.
222Кому и для чего нужно такого рода одурачивание
- понять трудно и объяснить это можно только неведением и каким-то
фанатизмом. Особенно стараются в этом отношении люди, сами не работающие
и технически не знающие этого дела, вроде И.И. Презента, который с
апломбом поучает студентов о том, чего не знает сам редактор журнала
222Яровизация222 [т. е. Лысенко -
В.С.].
К сожалению,
в унисон этой нездоровой тенденции, в угоду модному течению наблюдается
и у специалистов охота смазывать факты333
333Мы
считаем своим долгом указать Вам на недопустимость таких искажений
представления о мировой практике с кукурузой. Русская наука в прошлом
и советская наука [сегодня] должны
максимально использовать все ценное из зарубежного опыта333 а не
подгонять и не извращать факты в ущерб делу, с единственной целью -
попасть в унисон мнению некоторых хотя и авторитетных, но не во всем
компетентных товарищей222 (25).
.
Глава 20. 222ВСЕ МОИ УЧЕНИКИ ЛИБО ПРОХОДИМЦЫ, ЛИБО ДУРАКИ!222
Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим,
я
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Борис Пастернак. Ветер
Слова
об учениках - проходимцах и дураках принадлежат Лысенко. Эту фразу он
произнес во время одного из наших с ним разговоров в 1956-1957 годах.
Мы беседовали после очередной его лекции для студентов двух небольших
групп селекционеров агрономического факультета Московской сельскохозяйственной
академии имени К.А. Тимирязева. Я учился на плодоовощном факультете,
заинтересовался генетикой и начал доставать, не без труда, старые
учебники классической (а не лысенковской) генетики, в годы моей
учебы запрещенные и изъятые из библиотек, а потом подумал, что надо
знать и позицию её противникови и стал посещать лекции Лысенко, в общем,
из любопытства.
Лысенко,
как я быстро узнал, заметил чужака сразу и навел справки: кто такой,
откуда, чего шатается там, где его не ждали. Всего в двух группах селекционеров-зерновиков
было человек двадцать, они слушали лысенковские лекции уже на старшем
курсе. Иначе говоря, это были студенты, отобранные 222поштучно222,
проверенные, вполне свои, и потому с ними Лысенко был всегда предельно
откровенен и не изменил своему правилу, заметив чужака. Да, впрочем,
и чего ему было стесняться студента, хотя бы и не верящего в его теории,
что было ему доподлинно известно, и отчего он всегда на меня косился,
но никогда не задавал мне никаких вопросов. Остальных слушателей
он постоянно допекал вопросами: а правильно ли, и дословно ли они
запомнили ЕГО формулировки? А что и когда ОН написал по такому-то
вопросу? Формулировки надо было знать наизусть и отвечать без запинки.
В противном случае академик гневался и покрикивал с хрипотцой в голосе.
После
завершающей курс и наиболее шумной лекции, когда из уст Лысенко летели
злобные выкрики о 222морганистах и всех прочих222, стоящих поперек
дороги им, 222ортодоксальным мичуринцам222, как он себя тогда рекомендовал,
я набрался храбрости, подошел к Трофиму Денисовичу и с невинным
видом спросил:
-
Правильно ли я понял, что Вы считаете наследственность свойством, а
морганисты и все прочие, как Вы их называете, считают, что есть особые
структуры, несущие наследственные записи?
Лысенко
повернулся ко мне (до этого он стоял как-то боком), побуравил меня
своими маленькими глазками и коротко отрубил:
-
Правильно!
-
Но ведь Вы только что говорили, что свойство нельзя оторвать от тела?
я продолжал я.
-
Конечно, - согласился Лысенко.
-
Так, раз свойство нельзя оторвать от тела, то, может быть, вы, мичуринцы,
и генетики-морганисты говорите об одном и том же, только вы называете
наследственность свойством, а генетики называют её телом?
-
Ах, вот оно что, - прохрипел академик своим особым надтреснутым голосом,
и, схватив меня костлявой и сильной рукой повыше локтя, буквально
поволок с третьего этажа, где была лекционная аудитория, на первый
этаж, где располагался его кабинетик.
Так
начались наши с ним беседы, первая из которых продолжалась часа четыре
или пять.
Прежде
всего Лысенко сообщил мне, что Белла Давидовна Файнброн, его личный
ассистент, давно ему доложила, что я - морганист, что якшаюсь с В.В. Сахаровым
и другими генетиками, и потому, прежде чем о чем бы то ни было говорить,
я должен ответить ему, верю ли я в вегетативную гибридизацию.
-
Но это не вопрос веры, - возразил я, - возможность осуществления вегетативной
гибридизации давным-давно доказана.
Этим
ответом я его очень порадовал и даже удивил. Однако мои последующие
слова, что еще в первой четверти XX века немецкий биолог Винклер[50] наблюдал слияние ядер вегетативных клеток, не
менее сильно раздосадовали.
-
Опять ядра, - взорвался он.
-
А как же иначе, - заметил я. - Если быть материалистом, то нельзя допускать
мысль, что такое сложное свойство жизни, как передача наследственных
задатков от родителей потомкам, возможно без структурированности
материальных факторов, обеспечивающих такую передачу.
Затем
я начал рассказывать ему о новых успехах биохимической генетики.
Дело было в 1956 году, и я знал об открытом не так давно строении молекул
ДНК и смог рассказать об этом Лысенко[51]. Я спросил его сначала, знает ли он что-либо о ДНК,
на что он ответил отрицательно. Я поведал ему о модели двунитевой
ДНК, предложенной Дж. Уотсоном и Ф. Криком, о гипотезе матричного
синтеза белков и других новинках. По тому, как он слушал мой рассказ
и как смотрел на рисунки, которыми я пытался по ходу дела иллюстрировать
свои пояснения, было видно, что он и впрямь впервые об этих вещах слышит.
Говорить с ним было непросто: он прерывал меня, яростно спорил, в начале
беседы часто кричал. В тех случаях, когда я был не согласен, я также
повышал голос, стараясь заставить его слушать не только себя, но и меня.
Со стороны это, наверно, выглядело чудно - известнейший академик и зеленый студентик, с криками
отстаивающие свои взгляды.
Но
странно, чем дольше я выдерживал его напор, тем мягче и даже благостнее
становился Лысенко. Он уже дослушивал мои фразы до конца, а не перебивал
с первых слов, а иногда, прерывая, говорил:
-
Простите, тут я не согласен.
Повторю:
дискутировать с ним было нелегко. У него была своя, я бы назвал её извращенной,
логика. К тому же он прекрасно помнил свои высказывания, целые абзацы
из своих работ, и когда я пытался что-то оспорить, ссылаясь на прочитанные
мною его работы, он с гневом восклицал:
-
Да где это я такое говорил? - и дословно повторял свои фразы. Фразы
эти, нередко витиеватые и кудрявые, означали именно то, о чем я
ему твердил, однако, он обвинял меня в том, что, смещая нюансы в его
выражениях, я нарочито извращал смысл, не забывая, впрочем, неизменно
добавлять при этом:
-
Это вы не сами придумали. Это вас ваши учителя-морганисты подучили,
а я такого никогда не утверждал и утверждать не собираюсь.
Но
он буквально замирал, когда я рассказывал что-либо для него неизвестное,
когда я ссылался на данные только еще зарождающейся молекулярной
генетики. И искал, быстро и радостно искал аргументы против этих
нововведений, чтобы только отмести их, только бы не поверить в новое,
противоречащее привычному строю его мыслей. Впрочем, когда в первый
раз он услышал от меня, как устроена молекула ДНК, как она обеспечивает
преемственность наследственных записей и их передачу от клетки к
клетке в ряду поколений, он надолго задумался и молчал, опустив голову.
Затем, подняв её, внимательно на меня посмотрел, удерживая взгляд несколько
секунд и не отводя его от меня, и промолвил:
-
Нет, это не имеет смысла. Это не биология. Это химия!
Наша
первая встреча проходила при закрытых дверях. Но потом он стал приглашать
на беседы (правильнее сказать я начальственно вызывать) кого-то из
сотрудников своей кафедры - чаще всего одного или двоих молодых доцентов,
которые усаживались на стулья, выставленные вдоль стенки между окнами,
но не на стулья вдоль длинного простецкого, почти колхозного стола с
фанерной столешницей. В разговор эти приглашенные люди никогда не
вступали.
После
одной из таких бесед он вдруг предложил мне после окончания Тимирязевской
академии пойти к нему в аспирантуру. Именно тогда он и сказанул эту
хорошо запомнившуюся мне фразу о своих же учениках - проходимцах
и дураках. С присущей мне несдержанностью я пробормотал что-то о
том, что разбавлять их ряды не собираюсь, к тому же много времени трачу
на одну исследовательскую тему, которую веду на кафедре физиологии
растений под руководством Я.М. Геллермана. Была у меня и еще одна
заветная цель, о которой я, правда, в Академии пока никому не говорил:
завершались переговоры о моем переходе оттуда с четвертого
курса плодоовощного факультета на первый курс физического факультета
МГУ на вновь открывшуюся с помощью академиков И.Е. Тамма и И.В. Курчатова
кафедру биологической физики. Срок вузовского обучения это отодвигало
еще на 5 лет, но я решил 222потерять222 эти годы, зато стать более образованным,
и не только в биологии и агрономии, а также и в физике, специалистом.
Лысенко,
услышав мой отказ, встрепенулся, сухо со мной распрощался, сославшись
на занятость. Потом меня еще раза два приглашали к нему на беседы.
Но они проходили уже как-то вяло. Он терял ко мне интерес и, наконец,
сказал, возвращаясь к первоначальному стилю обращения, на 222ты222:
222
Да, знаешь, если мы с тобой где-нибудь встретимся, и я тебя не узнаю,
ты не сердись. У меня память на лица плохая.
Позже
я услышал, что это была привычная для него манера дать понять своим
собеседникам, а подчас даже ближайшим сотрудникам, что они ему больше
не нужны. Если человек становился ему не интересен или начинал раздражать,
он уже больше никогда с ним не здоровался, даже столкнувшись носом к
носу. От его близкого ученика и соратника, проведшего с ним рука об
руку почти четверть века, И.Е. Глущенко, я услышал такую историю.
Где-то
в середине 1960-х годов в лысенковский Институт генетики приехал
президент Академии наук СССР М.В. Келдыш. Лысенко стал представлять
президенту своих приближенных. Возможно, он в этот день устал, а, может
быть, был зол на то, что вот, его уже инспектируют. В общем, настроение
было, скорее всего, пакостным, захотелось самого себя показать
Келдышу с лучшей стороны, посолиднее что ли, и он начал каждому из
приближенных я Нуждину, Авакяну, Карапетяну, Иоаннисяну, Кушнеру
давать характеристики достаточно плохие. Дескать, этот и мог бы хорошо
работать, да лентяй, а этот я не очень-то и понимает, что делает. Дошла
очередь до Глущенко, и тот же набор обвинений был применен к нему. Но
Иван Евдокимович был человеком не робкого десятка и себя уважал,
поэтому спокойно, но строго возразил, что он - не бездельник. Обернувшись
к президенту, он перечислил, что входит в его обязанности и какие важные
научные результаты получены под его руководством, а затем пригласил
Келдыша приехать в 222Горки Ленинские222 на экспериментальную базу
Института генетики и познакомиться с его опытами. Лысенко это выслушал,
а потом кратко, но внятно прохрипел своим надтреснутым голосом: 222Вон!222
Буквально
на следующий день Глущенко стало ясно, что больше ему оставаться в
лысенковском институте нельзя. Тогда, используя старые связи и специфический
момент в истории лысенкоизма, когда позиции шефа уже сильно пошатнулись,
Глущенко попал на прием к председателю Совмина СССР А.Н. Косыгину,
рассказал, как его начал притеснять его бывший учитель и многолетний
шеф, и добился от Косыгина разрешения на перевод его лаборатории
из лысенковского института в другое место.
С
этого момента Лысенко с Глущенко здороваться перестал, хотя
по-прежнему радушно приветствовал его жену, Беллу Давидовну /3/.
Этот
рассказ укрепил меня в мысли, что умение 222не узнавать222 знакомых,
переставших ему нравиться, было разработано колхозным академиком
хорошо.
Я
так и не знаю, что послужило причиной его внезапного охлаждения к моей
персоне. То ли ему надоели длинные споры, то ли он убедился, что сделать
меня своим ему не удается, то ли еще что-то. Во всяком случае, это не было
связано с неловкостью от нечаянно вылетевшей из его уст оскорбительной
характеристики своих ближайших последователей. Видимо, истинную
цену им он знал хорошо, почему и готов был искать новых учеников, возможно,
особенно среди строптивых студентов.
Но,
продолжая рассказ о мошенниках, которые 222ковали222 славу 222мичуринской
биологии222, я не могу забыть этой характеристики, вылетевшей из уст
самого Лысенко в присутствии двух доцентов и секретаря его кафедры,
лишь осторожно хмыкнувших после очередной выходки их патрона. Повторюсь
я видимо, он хорошо знал им цену.
Глава 21. В ВЫСШИХ ПАРТИЙНЫХ И НАУЧНЫХ КРУГАХ НАРАСТАЕТ
НЕДОВОЛЬСТВО РАБОТОЙ ЛЫСЕНКО
222Мы переживаем время,
которое несомненно представляет самое полное осуществление ликующего
бесстыдства. Бессовестность, заручившись союзом с невежеством и глупостью,
выбросила на поверхность целую массу людей, которые до того упростили свои
отношения к вещам и лицам, что, не стесняясь, возводят насилие и хищничество на
степень единственных жизненных регуляторов222.
М.Е.
Салтыков-Щедрин (1).
С тех пор, как в 1929
году для Лысенко была открыта отдельная лаборатория в Одесском институте
генетики и селекции, он далеко продвинулся по административной лестнице, став
депутатом Верховного Совета СССР (в котором он занял кресло заместителя
председателя Совета Союза), в 1939 году он был избран академиком АН СССР.
Однако жизнь 222баловней
судьбы222 далека от удовольствий. Они обязаны постоянно маневрировать, чтобы
удержать набранную высоту. Коварная сталинская натура диктовала необходимость
постоянно следить за настроениями вождя, за поворотами его пристрастий, а то не
ровен час, сделают тебя ответственным за провал то в одном, то в другом отсеке
огромной государственной машины. Потому и тем, кто находился в непосредственном
подчинении Сталина я членам Политбюро, руководителям правительства и наркомам
(позже названным министрами) приходилось постоянно оглядываться на него. Судьба
множества высших руководителей, попавших в неугоду по одной тривиальной причине
- сталинской подозрительности, оказывалась плачевной.
А дела в стране тем
временем, особенно на селе, шли откровенно плохо. Неэффективная система
коллективизированного сельского сектора советской экономики не
могла справиться со всё возраставшими трудностями, а война
1941-1945 годов разрушила сельское хозяйство на территории европейской
части СССР. Особенно плохо было с кадрами руководителей. До войны в стране
были арестованы тысячи, если не десятки тысяч, агрономов, животноводов,
селекционеров, агрохимиков, администраторов разного уровня (от председателей
колхозов до наркомов). К тому же добавились климатические неурядицы. Малоурожайным
оказался 1946 год, а в 1947 году страну потряс вообще чудовищный неурожай
сразу во всех земледельческих зонах - и в европейской части, и в Сибири,
и в Казахстане. 222На Украине в 1946 году был страшный голод, имелись
случаи людоедства222, - признал в 1957 году Хрущев на пленуме ЦК партии
(2).
В этих условиях от Лысенко,
ставшего единовластным хозяином в биологии и агрономии в СССР,
требовалось обеспечить претворение в жизнь таких научных разработок,
которые бы дали возможность хоть как-то облегчить тяжелую ситуацию,
а он вместо этого выдавал, как и прежде, легковесные пустяковины,
причем вовсе не столь масштабные, как раньше, и даже неспециалистам казавшиеся
примитивными. Яровизацию и летние посадки картофеля уже практически забыли,
так же быстро дискредитировали себя сверхскоростное выведение сортов и
перекрестное самоопыление (222брак по любви222 растений, как его назвал
Презент), посевы по стерне, борьба с вредителями на полях с помощью цыплят, которых
Лысенко предлагал выпускать на поля, чтобы они выклевывали долгоносиков и
других вредных насекомых, перелопачивание тысяч тонн земли колхозниками, чтобы 222оживить222
микробы в почве или внесение 222тройчатки222
(нелепой смеси извести с малыми объемами удобрений) вместо полноценных
удобрения. Всё лопалось как мыльные пузыри.
Несомненно, что не
только ученые, но и некоторые из высших руководителей страны начали с настороженностью
относиться к предложениям Лысенко, сменявшими друг друга, но не приносившими
реальной пользы. Сейчас можно говорить с уверенностью, что недолюбливал
Президента ВАСХНИЛ секретарь ЦК партии по идеологии Андрей Александрович
Жданов, резко отрицательно относился к деятельности Лысенко руководитель
Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Георгий Федорович Александров4. Серьезные шаги по
ослаблению зажима генетики, начиная с 1943 года, пытался осуществить
начальник Отдела науки Управления пропаганды и агитации ЦК партии Сергей
Георгиевич Суворов (работал в этой должности с 1940 по 1947
год, в 1954-1987 гг. заместитель главного редактора журнала 222Успехи физических наук222).
Озабоченность недостатками в сельскохозяйственной сфере выражал Николай
Алексеевич Вознесенский, ставший в 35 лет главой важнейшего государственного
ведомства - Государственного Планового Комитета (Госплана), а затем членом
Политбюро. Ему в большей мере, чем Сталину, была известна печальная ситуация в
сельском хозяйстве и роль Лысенко в этом (ближайшие подчиненные Сталина из
чувства самосохранения не спешили доводить до сведения вождя наиболее вопиющие
факты о провалах, ставших возможными из-за головотяпства его любимца). Наверху
не могли также не знать, что на Западе высказываются неодобрительно о Советском Союзе как о стране, где возможно засилье безграмотных людей типа Лысенко, где исчезли Левит,
Агол, Вавилов, Карпеченко, Левитский и другие генетики, Мейстер и многие
селекционеры (3). Спобствовали разносу такой информации выходцы из России,
плодотворно работавшие на Западе и занявшие высокое положение в
научных и университетских кругах я генетики Ф.Г. Добржанский и М.И.
Лернер, физиолог растений А.Г. Ланг. Огромным авторитетом пользовался
Нобелевский лауреат Герман Мёллер, вернувшийся в США из СССР. Нобелевский
лауреат Дж. Уотсон рассказывал мне в декабре 1988 года и позже, как
его учитель Мёллер, ставший с 1945 года профессором Индианского университета,
объяснял студентам, что собой представляет Лысенко и что такое лысенковщина.
Об этом же мне рассказывал профессор нашей кафедры в университете имени
Джорджа Мэйсона Стивен Тауб, несколько лет проработавший с Мёллером
в Индиане.
В 1945 году нужно было
избрать нового Президента АН СССР. Сталин подумывал над тем, не поручить ли
этот пост Лысенко или А.Я. Вышинскому (4), но остановил свой выбор на С.И.
Вавилове - физике, директоре института АН СССР и брате Николая Ивановича
Вавилова: 17 июля того года тот стал президентом и немедленно поддержал идею об усилении
биологических исследований в Академии наук путем создания института генетики и
цитологии.
А у Лысенко (академика и
члена Президиума АН СССР) репутация среди других академиков неуклонно падала.
Неудивительно, что в декабре 1945 года С.И. Вавилов и Академик-секретарь
АН СССР Н.Г. Бруевич послали в ЦК партии предложение поменять состав Президиума
Академии, убрав оттуда Лысенко и Митина (5) и ввести других академиков вместо
них. Это предложение начали прорабатывать в ЦК, и начальник
Управления пропаганды и агитации ЦК партии Г.Ф. Александров в письме на имя
Молотова и Маленкова заявил, что, с одной стороны, 222можно было бы
согласиться с мнением академиков222 (6), а, с другой, дал макиавеллевское
объяснение ситуации. Александров отметил, что Лысенко 222было бы
целесообразно выбрать в новый состав президиума222, но тут же пустился
в длинное объяснение, наводившее на мысль, что академики, скорее всего,
в ходе тайного голосования провалят кандидатуру Лысенко на выборах
за серьезные грехи:
222Многие
академики скептически относятся к научным исследованиям акад.
Лысенко; винят его в том, что генетика, успешно развивающаяся в
других странах, задавлена в СССР; в том, что академия сельскохозяйственных
наук развалена, превращена в вотчину ее президента и перестала
быть работающим научным коллективом; обвиняют в некорректном отношении
к уважаемым советским ученым, в нетактичном поведении при приеме
иностранных гостей во время юбилейной сессии333 На прошлых выборах
президиума (в 1942 г. - В.С.)
акад. Лысенко, несмотря на поддержку его кандидатуры директивными
органами, получил при тайном голосовании лишь 36 голосов из 60,
меньше, чем кто-либо другой222 (7).
Симптоматичными оказались результаты выборов в АН
СССР в 1946 году. В члены-корреспонденты был выдвинут Н.П. Дубинин. От Лысенко
последовал истеричный протест, направленный 3 декабря 1946 года в ЦК ВКП(б)
А.А. Жданову. Лысенко пригрозил, что выйдет из состава членов АН СССР, если
генетик попадет в академию (8). Но Жданов не стал вмешиваться, Дубинина избрали,
и пришлось Лысенко о своей угрозе 222забыть222.
Столь же показательным было присуждение Сталинских
премий в 1946 году специалистам, известным открыто негативным отношением
к Лысенко я директору Тимирязевской Академии академику АН СССР Василию
Сергеевичу Немчинову за труд 222Сельскохозяйственная статистика222 и профессору этой академии (в будущем почетному академику
ВАСХНИЛ) Виталию Ивановичу Эдельштейну за учебник 222Овощеводство222
(9).
Была еще одна причина для роста недоверия к Лысенко.
Перед войной средства массовой информации постоянно восславляли
не только самого Трофима Денисовича, но и его семью - отца, братьев.
Многие помнили письмо его родителей Сталину, опубликованное в 222Правде222 после награждения их сына
Трофима в 1935 году первым орденом Ленина, в котором они благодарили
Сталина и заяивили, что 222жить стало лучше, жить стало веселей222. Были
в письме такие строки:
222Закончив
институты, младшие работают сейчас инженерами: один - на Уральской
шахте, другой - в Харьковском научном институте, а старший сын - академик.
Есть ли еще такая страна в мире, где сын бедного крестьянина стал бы
академиком? Нет!222 (10).
Младший брат
Трофима Павел, металлург по специальности, жил в Харькове, был заносчив
и хвастлив, и многие знали, что с теми, кто был ему не симпатичен, он
расправлялся самым простым способом - писал на них 222куда надо222 доносы,
после чего люди исчезали (11). Он не стал эвакуироваться, когда фашистские войска
подошли к Харькову, затаился и вынырнул только после того, как фашисты
захватили город, открыто перейдя на службу к ним. После войны он так
и исчез из СССР, жил до 1949 года в Западной Германии, потом оказался в США,
выступал со статьями и в радиопрограммах 222Радио Свобода222 против СССР, а 12 апреля 1956 года ему,
его жене и двоим сыновьям утвердили американское гражданство (12). Можно себе представить
то щекотливое положение, в какое поставил Президента ВАСХНИЛ его
брат.
И тем не менее Сталин еще продолжал ценить Лысенко, за
ним сохранялись высокие посты (его, например, в очередной раз избрали
заместителем председателя Совета Союза Верховного Совета СССР
(13), и по этому поводу в 222Правде222
появилась, как в прежние времена, фотография, на которой Лысенко
был изображен восседающим в президиуме в Кремле рядом со Сталиным
(14). Но министр земледелия СССР Бенедиктов в статье, опубликованной
в те же дни, не сказал ни слова о Лысенко или мичуринцах (15).
28 ноября 1946
года на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) рассматривали вопрос 222О Всесоюзной
академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина222. Основанием
для включения вопроса в повестку дня Секретариата ЦК послужило письмо трех
министров -земледелия СССР И.А. Бенедиктова, технических культур
СССР Н.А. Скворцова и животноводства СССР А.И. Козлова. Все трое с
молодых лет были приближены Сталиным к себе и назначены на высокие посты в
государстве. Такая ставка на молодых стала определяющей в кадровой политике
Сталина. Устранив наркомов ленинского призыва и чаще всего физически истребив
их, он, начиная с предвоеных лет начал выдвигать молодежь, полагая, что эти
люди не будут смотреть на него свысока как на недоучку, и будут не просто
послушными, но и более оперативными и неамбициозными. Так, Бенедиктов после
окончания в 1927 году экономического факультета Тимирязевской
сельскохозяйственной академии в Москве занял ключевые позиции в управлении
сельским хозяйством страны, а в возрасте 35 лет стал наркомом. Скворцов с
1918 года работал в правоохранительных органах, затем был на партийной работе,
в 1930 году поступил в Московский плановый институт, закончил его в 1934 году,
но уже с 1933 года служил на ответственных постах в аппарате ЦК большевистской
партии, с 1938 по 1945 год был первым секретарем ЦК большевистской партии
Казахстана, а с 1945 года был назначен сначала наркомом союзного правительства
(ему было 46 лет), потом министром. А.И. Козлов окончил в
1932 году Ленинградский институт молочного животноводства, с 1938 года (в
возрасте 27 лет) занял пост начальника главка наркомата совхозов,
заместителя наркома, потом заместителя заведующего сельхозотделом ЦК партии, а
в 1946 году министра (с 1948 по 1953 год заведовал сельхозотделом ЦК). Эти
крупные советские начальники, назначенные Сталиным министрами, хорошо знали
отношение Сталина к Лысенко и поэтому не случайно решили подыграть вождю,
почему и обратились к партийному начальству страны с предложением укрепить позиции
Лысенко в ВАСХНИЛ. Для этого, считали они, нужно разрешить избрать новых
членов академии, но таким образом, чтобы пополнение пришло из числа
сторонников Лысенко, а не его противников.
Однако обсуждение прошло не столь гладко, как того
хотелось авторам письма. Секретарь ЦК А.А. Жданов выступил с инициативой
обдумать вопрос о том, не следует ли заменить Лысенко на посту президента
ВАСХНИЛ (16). Поэтому вместо немедленного принятия решения партийный
орган с позволения (или указания!) Сталина назначил комиссию из сотрудников
аппарата ЦК 222333в составе тт. Боркова (созыв), Суворова и Сороко333[которым предписывалось] изучить
этот вопрос и результаты доложить Секретариату ЦК ВКП(б) к 15 декабря
с.г.222. Однако в назначенный срок вопрос обсужден не был. Кто-то
ставил препоны на пути принятия решений, комиссия долго тянула с подготовкой
доклада для Секретариата ЦК: она завершила свою работу лишь в начале
апреля 1947 года (17).
А общеполитическая обстановка в стране к этому времени
менялась. В 1946 году А.А. Жданов приступил к воплощению в жизнь 222священной222
воли Сталина: в серии партийных докладов, направленных против интеллигенции:
он прочел первую из своих погромных речей о якобы неверной позиции
журналов 222Звезда222 и 222Ленинград222. За ней последовали
речи с нападками на композиторов и кинематографистов, философов
и историков. Реакционное и по сути и по форме наступление на интеллектуалов
в стране ширилось. Летом 1947 года прошла вторая дискуссия по книге
Г.Ф. Александрова 222История западноевропейской философии222,
на которой книгу разругали. По результатам дискуссии, направлявшейся
лично Сталиным, идеологические гонения снова обрушились на всю философию
в СССР.
Но для нашего рассказа особо важно то, что неспособность
Трофима Денисовича Лысенко создать научные направления, которые бы питали
сельскохозяйственную науку, ставший видимым на верхах провал практических
обещаний 222мичуринских (то есть лысенковских) биологов222 и осознанная многими
даже в аппарате ЦК и Политбюро партии большевиков лысенковская импотенция в
организационных вопросах привели 222колхозного академика222 на край гибели.
Хотя Лысенко продолжал громогласно заявлять, что ведомые им мичуринцы достигли
небывалых успехов, крах советского сельскохозяйственного производства начали
связывать не только с крахом колхозно-совхозной системы, но и с провалами
псевдо-науки, развиваемой Лысенко и его сторонниками. То, как Лысенко удалось
преодолеть с помощью Сталина эту становившуюся всё шире осознаваемой научную
импотенцию лидера 222мичуринцев222 и то, как тяготение Сталина к шарлатанам в
науке удержало на плаву Лысенко вопреки мнению билжайших сталинских
сотрудников, позволяет лучше осознать императивы Сталина в управлении наукой в
СССР. Этот рассказ также важен для подтверждения заключения, что Сталин не
прислушивался к мнению своих ближайших помощников, а даже чаще всего действовал
вопреки их мнению и подавлял инакомыслие.
Глава 22. Роль А.Р. Жебрака в попыткЕ возродить
генетические исследования в СССР
222И маленький тревожный человек
С блестящим взглядом,
ярким и холодным,
Идет в огонь. 222Умерший
в рабский век
Бессмертием венчается я
в свободном!222
Иван
Бунин. Джордано Бруно (1)
С конца 1944 года ведущую
роль в попытках показать руководству страны, что позиции Лысенко
вошли в противоречие с мировой наукой и что авторитет Советского
Союза страдает на международной арене из-за Лысенко, стал играть
академик АН БССР Антон Романович Жебрак. Родившийся в 1901 году, коммунист
с 1918 года, участник Гражданской войны он окончил не только Тимирязевскую
сельскохозяйственную академию в 1925 году, но и Институт красной
профессуры в 1929 году. Он заинтересовался генетикой и был командирован
для более углубленной специализации в США, где работал в Колумбийском
университете в лаборатории профессора Лесли Данна, соавтора самого
известного послевоенного учебника по генетике Синнота и Данна
(в СССР его фамилию писали Дэнн или Денн), и в Калифорнийском технологическом
институте у основателя хромосомной теории наследственности Томаса
Моргана (в 1930-1931 годах). Возвратившись на родину, Антон Романович
стал профессором кафедры генетики и селекции Академии социалистического
земледелия (1931-1936 г. г.), а с 1934 года, оставаясь профессором
этой Академии, возглавил аналогичную кафедру в Тимирязевской академии.
Работал он не с дрозофилой, а с пшеницей и гречихой, что тоже выделяло
его. Он принципиально и твердо выступал на стороне генетиков и в
1936-м, и в 1939-м годах. Недаром Презент желчно охаивал даже рукописные
жебраковские работы (2).
В 1940 году его избрали
академиком Белорусской АН. В конце 1944 года он начал подготовку
большого письма Г.М. Маленкову, которое было отправлено в ЦК партии
в начале 1945 года (3). В нем Жебрак кратко описал выступление его
бывшего шефа Лесли Данна на заседании Конгресса США 7 ноября 1943 года,
посвященном 10-летию установления советско-американских отношений
(4) и статью профессора Гарвардского университета Карла Сакса
(5). В целом Данн благожелательно отозвался о развитии биологии в
СССР, а Сакс не соглашался с благодушными оценками Данна и призывал
коллег 222не быть ослепленными нашим восхищением русским народом и
его военными успехами333 и не забывать о том, что наука в тоталитарном
государстве не является свободной и вынуждена подстраиваться
под политическую философию222 (6). Сакс утверждал, что в последние
десятилетия Лысенко получил правительственную поддержку из-за
своих политических, а не научных результатов.
Жебрак постарался в
письме Маленкову показать, как вредно для СССР противостояние Лысенко
генетике:
222Что
касается борьбы против современной генетики, то она ведется в СССР
только ак. Лысенко333 Приходится признать, что деятельность ак. Лысенко
в области генетики, 222философские222 выступления его многолетнего
соратника т. Презента, утверждавшего, что генетику надо отвергнуть,
так как она якобы противоречит принципам марксизма, и выступление
т. Митина, определившего современную генетику как реакционное
консервативное направление в науке, привели к падению уровня генетической
науки в СССР333 Необходимо признать, что деятельность ак. Лысенко в
области генетики наносит серьезный вред развитию биологической
науки в нашей стране и роняет международный престиж советской науки222
(7).
Он отмечал, что Лысенко,
222много раз объявлявший современную генетику лженаукой222, став
директором Института генетики АН СССР, 222сократил всех основных
работников Института и превратил Институт генетики в штаб вульгарной
и бесцеремонной борьбы против мировой и русской генетической науки222
(8). Жебрак предлагал объявить вредными 222выступления ак. Лысенко,
Митина и др.222, изменить направление работы всей ВАСХНИЛ, сменить
руководство института генетики АН СССР, начать издавать 222Советский генетический журнал222,
командировать генетиков в США и Англию 222для обмена опытом и для
ознакомления с успехами в науке222. Эти слова, если только они стали
известны лидеру 222мичуринцев222 и их философскому защитнику - Митину,
не могли не вызвать у них взрыва негодования (однако маловероятно, чтобы
при тех связях, которые были у них на верхах, они остались бы в нведении о
случившемся).
Хотя в архивах коммунистов
не найдено письменного ответа Маленкова Жебраку, не может быть
случайностью, что через короткое время после отправки первого письма,
Жебрак пишет второе письмо Маленкову, в котором уже докладывает,
что 222составил начальный проект ответа Саксу, который посылаю Вам
на рассмотрение222 (9). Так же не случайно, что Маленков собственноручно
написал на втором письме резолюцию начальнику Управления пропаганды
и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрову, в которой, указывая на оба
письма Жебрака: 222Прошу ознакомиться с этими записками и переговорить
со мной. Г.М. Маленков, 11/ II222, то есть 11 февраля
1945 года (/10/ выделено мной - В.С.).
Несомненно, что
резолюция Маленкова я одного из высших руководителей партии я на письмах
Жебрака, наносившего такие мощные удары по репутации Лысенко, не могла
появиться, если бы Маленков не захотел читать письма подобого содержания.
Скорее можно думать, что Маленков считал письма важными, можно даже думать, что
Жебрака провоцировали на эти письма.
В равной степени не
могло быть случайностью, что в марте 1945 года Жебрака направили по поручению
Центрального Комитета партии в Софию как представителя Белорусской ССР на Всеславянский
Собор, а в мае в Сан-Франциско, где вместе с другими учредителями Организации
Объединенных Наций Жебрак как представитель Белоруссии поставил свою подпись
под уставом ООН и декларацией о начале её деятельности.
Несомненно, вес неодобрительных высказываний такого доверенного
человека в адрес Лысенко был большим.
16 апреля 1945 года
Жебрак был принят вторым после Сталина человеком в руководстве
страной - Молотовым, после чего с 1 сентября 1945 г. приступил к работе
в должности заведующего отделом сельскохозяйственной литературы
Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) (не бросая преподавательскую
работу) и проработал в этой должности до апреля 1946 года. В начале
1947 года Жебрак был избран депутатом Верховного Совета Белорусской
ССР, а 12 мая 1947 года назначен Советом Министров БССР Президентом
Академии наук БССР, сохранив за собой кафедру генетики и селекции
в Московской Тимирязевской академии.
Сын Жебрака, Эдуард
Антонович, в 1976 году сообщил мне, что идея написать ответ Саксу и
попытаться опубликовать его в том же американском журнале 222Science222 (222Наука222), в котором
была напечатана статья Сакса, появилась у отца в результате переговоров
с сотрудниками ЦК партии, а одобрение её он получил от Молотова и Маленкова
(11). Сын Жебрака также утверждал, что в принятии решения направить
эту статью на Запад принимал участие Н.А. Вознесенский, а непосредственное
разрешение на отправку статьи в США было дано начальником Совинформбюро
(во времена войны самым высоким органом советской цензуры), также
членом Политбюро, А.С. Щербаковым (12). Материалы архивов свидетельствуют,
что перед отправкой статьи её завизировал 25 апреля 1945 года ответственный
сотрудник Совинформбюро А.С. Кружков (в будущем директор Института
марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б) и член-корреспондент АН СССР) (13).
Жебрак постарался
сгладить неблагоприятные оценки Сакса и перечислил ряд советских
лабораторий, в которых работают генетики, упомянул прошедшую успешно
в Московском университете 12-19 декабря 1944 года генетическую
конференцию, указал на практическую работу по выведению новых сортов
растений селекционерами, признающими генетику. Сакс упоминал в
своей статье трех генетиков, по его мнению исчезнувших из науки, - Вавилова,
Карпеченко и Навашина. Умолчав о судьбе первых двух, Жебрак сослался
на четыре недавно опубликованные и две сданные в печать статьи Навашина,
заявив, что 222эти работы свидетельствуют, что он не был вынужден прекратить
или изменить свою научную деятельность под влиянием политического
диктата222. В остальном Жебрак, как того требовали партийные каноны
того времени, постарался отвергнуть заявления профессора Сакса,
что советское правительство оказывает давление на науку. Он не один,
а несколько раз повторил, что советское правительство в споры генетиков с
Лысенко никогда не вмешивалось, награждало орденами как Лысенко,
так и генетиков, причем даже тех, кто резко критиковал Лысенко. По
его словам, 222333влияние деятельности акад. Лысенко на развитие генетики
в СССР333 осуществлялось в условиях свободной борьбы мнений между
сторонниками различных научных воззрений и принципов, а не посредством
политического давления, как говорит проф. Сакс222. Жебрак отметил,
что Сакс 222не понимает сущности советской концепции о связи науки,
практики и философии222, он писал о Ленине, как о деятеле, 222прошедшем
большую школу науки и философии диалектического материализма,
и его продолжатель - И.В. Сталин продолжил и усилил научную и философскую
основу333 государства222. О самом государстве и порядках, установленных
в нем большевиками, Жебрак высказался тоже, заявив, что 222советские
порядки222 - это 222высшая форма демократии, поскольку у нас все органы
государственной власти выбираются всем народом на основе нашей
демократической конституции222. Статья Жебрака в полном виде вышла
в свет в 222Science222 в октябре 1945 года
(14).
В декабре того же
1945 года Сакс довольно язвительно возразил по поводу политических
утверждений Жебрака, явно приукрасившего советские порядки и
скрывшего правду о Вавилове, Карпеченко и других исчезнувших генетиках.
Сакс спрашивал, куда они исчезли, и задавал вопрос: 222иесли Вавилов умер, то как он умер и почему?222.
Он оспорил тезис о свободе дискуссий в СССР и не без издевки спрашивал,
почему представители бедных Китая и Индии появились на генетическом
конгрессе в Эдинбурге, а советских генетиков там не было? Заканчивал
он надеждой на то, что 222мы сможем в скором времени возобновить связи
и личное общение с нашими русскими друзьями и коллегами222 (15).
Посылая первое, а затем
второе письмо Маленкову, Жебрак зондировал не просто отношение партийных
лидеров к критике Лысенко. Он вынашивал и дерзкую практическую цель:
подтолкнуть власти к учреждению в СССР нового научного института, который был
бы генетическим по своей направленности и свободным от лысенковского контроля.
Поэтому 1 марта 1946 года он послал еще одно письмо Маленкову, в котором
обосновал необходимость создания в стране института генетики (16). Президент
АН СССР С.И. Вавилов активно поддержал идею (опубликовано его собственное
признание на этот счет /17/). Несомненно, без предварительного обсуждения
с руководством в аппарате ЦК на высоком уровне Президент АН СССР делать этого
не мог.
Сначала Бюро Отделения
биологических наук одобрило как идею создания Института цитологии
и генетики, так и перспективный план его исследований (18). Вопрос о
создании нового института был признан исключительно важным и включен в
повестку дня заседании Президиума АН СССР 18 июня 1946 года первым
пунктом. Открыто включать в повестку дня заседания Президиума столь одиозную
идею Вавилов не мог, значит, предварительно вопрос о создании академического
института был обговорен с кем-то из руководителей страны и оценен
положительно. Подавляющим большинством голосов идея была одобрена.
Против проголосовали всего два члена Президиума - Лысенко и Н.С. Державин
(филолог, большевик с большим партстажем[52]).
После принятия этого
решения с Жебрака как с инициатора процесса потребовали представить конкретные
предложения по будущей тематике института, его структуре, численному составу
коллектива, потребным материальным ресурсам (о том, что именно Жебрак был
назначен ответственным за составление этих важнейших параметров будущего
академического института говорилось в ряде выступлений на заседании Президиума
АН СССР в конце августа 1948 года /19/, об этом же рассказывали мне в личных
беседах многие из генетиков, кого Жебрак привлек тогда к созданию этого
института[53]).
Другим важным указанием
на то, что в академии считали вопрос предрешенным, стало то, что с осени 1946
года отдел кадров Академии начал выделять ставки для зачисления сотрудников
в будущий институт (20). Это означало для всех, кто знал неписанные
правила бюрократического процесса в СССР, что вопрос уже согласован на
верхах настолько, что можно было начинать практические шаги.
К началу 1947 года идея
была проработана дальше, и 24 января 1947 года С.И. Вавилов и Академик-секретарь
АН СССР Н.Г. Бруевич направили заместителю Председателя Совета
Министров СССР Л.П. Берии письмо, в котором на трех страницах изложили
научные и организационные предпосылки создания нового института
(21). Бывший кольцовский институт, переименованный в Институт цитологии,
гистологии и эмбриологии, было предложено разделить на два: институт
с прежним названием и Институт генетики и цитологии. Уже во втором
абзаце письма главный довод в пользу учреждения нового научного
центра был объяснен без утайки:
222Необходимость создания [нового института] вызывается
тем, что существующий Институт генетики, возглавляемый академиком
Т.Д. Лысенко, разрабатывает в основном проблемы мичуринской генетики.
Проектируемый Институт генетики и цитологии будет разрабатывать
другие направления общей и теоретической генетики222 (22).
Затем были перечислены
пять основных проблем, по которым планировалась работа института
(в том числе третьим пунктом была названа 222разработка методов физики
и биохимии в проблеме наследственности222), описана структура будущих
лабораторий, указано, что 222в настоящее время кадры для Института
генетики и цитологии представлены 8-ю докторами наук и 14-ю кандидатами222
(23) и высказано предложение о территориальном размещении института.
К письму был приложен проект постановления Совета Министров СССР
(24) о создании института и 222список научных работников222, которых
предполагалось привлечь в новый центр (25).
К своему обращению
Вавилов и Бруевич приложили еще две страницы. Это был протест Лысенко, резко
возразившего против идеи в целом. Свое 222Особое мнение222 он написал сразу
после первого заседания Президиума АН СССР еще 4 июля 1946 года. То, что этот
документ в течение более полугода оставался без движения в канцелярии Академии
наук и только сейчас был приложен к официальному обращению в правительство,
говорило о многом. Задержав письмо и не дав ему хода сразу, Вавилов и Бруевич
видимо были, во-первых, уверены, что могут именно так обращаться с еще совсем
недавно всесильным Т.Д. Лысенко, а, во-вторых, что им не стоит опасаться
возможности, что его голос пересилит чьи-то голоса наверху в руководстве
страны. Но вместе с тем, жалоба Лысенко могла оказаться зловещей для судьбы
нового детища. Он писал:
222Уверен,
что члены Президиума, дружно голосовавшие333 за организацию указанного
института не в курсе дел генетической науки в нашей стране. Они не
знают, что мотив открытия нового Института вовсе не нового характера.
Ярким доказательством сказанного является хотя бы то, что сделанное
на заседании заявление директора будущего института А.Р. Жебрака
о том, что новый институт восстановит прошлые славные традиции генетики
в Академии Наук СССР на членов Президиума произвели благоприятное
впечатление. А ведь эти 222славные222 традиции333 состоят только в
том, что, например, бывший институт Кольцова (генетическую лабораторию
которого хотят теперь превратить в институт) разрабатывал и опубликовывал
антинаучные евгенические положения. В том, что менделизм-морганизм
вообще является одной из 222научных222 основ евгеники, легко убедиться,
прочитав хотя бы статью профессора Презента 222О лженаучных теориях
в генетике222, опубликованную в журнале 222Яровизация222 № 2 за
1939 год.
Организация нового Института
генетики и цитологии вызвана желанием авторов этого предложения
(слепых последователей реакционного течения зарубежной науки)
еще больше развить в нашей стране менделизм-морганизм в ущерб советской
мичуринской генетике. В подкрепление этого я мог бы привести много
примеров.
Правильность развития генетической
науки333 в значительно большей степени, чем другие разделы естествознания
зависит от той или иной идеологии, т. е. от того или иного философского
направления исследователей. Поэтому в вопросах генетической науки
советским ученым не к лицу слепо следовать по стопам буржуазной генетики,
занимающейся за рубежом не столько биологическими вопросами,
сколько социологическими, независимо от объекта, над которым
ведет эксперименты.
Вот почему я считал и считаю неправильным
организацию указанного института, перед которым ставится цель
разрабатывать333 менделизм-морганизм, направление противоположное
мичуринскому, творческому дарвинизму.
Член
Президиума АН СССР
директор Института генетики
академик
- Т.Д. Лысенко222 (26).
Все документы ушли в секретариат Берии в
понедельник 27 января, а уже через два дня Берия направил их секретарю
ЦК А.А. Кузнецову с резолюцией-просьбой 222Прошу рассмотреть и решить
в ЦК ВКП(б)222. Видимо именно в этот момент на первой странице письма
Президиума появился штамп 222Секретно222. Срочность в решении вопросов
отпала в связи с резолюцией, написанной Кузнецовым на отдельном
листе бумаги рукой: 222Целесообразно решить в связи с вопрос[ом]
заслушивания доклада Лысенко в июне в ОБ [Оргбюро ЦК ВКП(б)] АК[узнецов].
Ниже добавилась еще строка: 222Согласен Жданов222 (27). Хотя под резолюцией
не стоит дата, её легко вычислить. Скорее всего она появилась в тот же
день, что и бериевская резолюция, так как через день, 1 февраля 1947
года на документах был проставлен штамп об их пересылке в 222Тех-с[ектор] Оргбюро ЦК ВКП(б)222. Оттуда
они были направлены, как того и следовало ожидать, в Отдел науки Управления
агитации и пропаганды. Однако то, что Кузнецов связал решение этого
вопроса с будущим докладом Лысенко на Оргбюро ЦК, примечательно.
Само решение о том, что Лысенко будет вызван в Оргбюро с отчетом 222О
положении во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук222 нигде
не оглашалось - оно было озвучено лишь двумя с половиной месяцами позже
- 16 апреля 1947 года, а из резолюции Кузнецова следовало, что уже
в первый день февраля этот секретарь ЦК ВКП(б) точно знал, что Лысенко
222на ковер222 вызовут, причем вызовут в первой половине июня! Значит, в недрах секретариата ЦК
кулуарно шло обсуждение лысенковских 222достижений222 и уже было согласовано
отношение к президенту ВАСХНИЛ.
Без всякой спешки в Отделе
науки ЦК ВКП(б) была подготовлена обстоятельная записка по поводу
целесообразности учреждения нового института. Подписавшие её
5 мая 1947 года Александров и Суворов дали положительное заключение:
222Эту
просьбу следовало бы поддержать.
333 Институт
генетики [т.е. лысенковский институт
- В.С.] ставит своей главной задачей разработку вегетативной гибридизации
и адекватного унаследования изменений организма под влиянием
внешней среды333 В соответствии с теоретическими воззрениями
академика Лысенко, руководимый им Институт не занимается исследованиями
внутриклеточного (хромосомного) механизма наследственности и
микроскопической структуры элементов (генов). Эти вопросы исследуются
в лаборатории цитогенетики. Таким образом Институт генетики и
лаборатория цитогенетики не дублируют, а в известной степени
дополняют друг друга222 (28).
Важнейшей новой деталью,
содержащейся в записке, было сообщение о выделении здания, в котором
должен был разместиться новый институт. За несколько лет до этого у
Академии Наук СССР было отобрано одно из зданий на нынешнем Ленинском
проспекте и передано Министерству химической промышленности
СССР для Института удобрений и инсектофунгицидов. Теперь по запросу
Президиума АН СССР это здание было решено возвратить Академии, в связи
с чем острый для Москвы вопрос с рабочими площадями для нового института
был предрешен. Александров и Суворов завизировали и приложили к
своей записке проект Постановления Секретариата ЦК ВКП(б), на
бланке в верхнем правом углу стояла надпись 222Совершенно секретно222
(29). Оставался последний шаг - Секретариат и Политбюро должны были
принять окончательное решение. Повторялась ситуация, складывавшаяся
в 1937 году, когда заведующий отделом науки ЦК К.Я. Бауман, понимавший
обстановку и реальные нужды науки СССР, пытался поддержать генетиков
в вопросе о созыве генетического конгресса. Суворов с Александровым десятью
годами позже также выступили принципиально мыслящими политиками.
Решение должен был утвердить кто-то на высшем уровне партийной власти,
скорее всего Сталин.
Конечно, готовить
тайно в недрах ЦК партии такие документы и думать, что сторонники Лысенко
(которых в этих органах было гораздо больше, чем их недоброжелателей)
про эту деятельность не узнают, было наивно. Потому нет ничего удивительного,
что параллельно лысенковцы начали настоящее наступление на генетиков
по нескольким линиям. Прежде всего необходимо было дискредитировать
любой ценой Жебрака, которого прочили на пост директора нового
института. Нужно было нападать и на других недругов.
Генетикам к этому
времени тоже было ясно, что дела не выиграть без активных наступательных
действий против не только лично Лысенко, а всего комплекса лысенковщины.
Свою задачу генетики видели в том, чтобы наглядно показывать, какие
практические и теоретические успехи были получены ими за последние
годы, как делами они отвечают на 222отеческую заботу партии и правительства
и лично товарища Сталина222. Ученый Совет биофака МГУ решил подготовить
и провести 2-ю генетическую конференцию. Она была запланирована
на 21 - 26 марта 1947 года. Без одобрения отдела науки ЦК партии такое
масштабное мероприятие провести было нельзя, и работники ЦК разрешение дали. За
три месяца до начала конференции приглашения для выступлений были
направлены и Лысенко, и его сотрудникам. Лысенко, конечно, сказать
о его научных результатах было нечего, он даже не ответил на приглашение,
но Нуждин, Кушнер и еще несколько 222мичуринцев222 выступили с докладами.
В целом же конференция показала, что, несмотря на трудности, генетики
в СССР продолжают работать, что даже их практические достижения, в
особенности в области получения высокоурожайных тетраплоидных
форм растений, велики. Организацию конференции взяли на себя сотрудники
кафедры генетики, которой руководил А.С. Серебровский. Сам заведующий
принимать участия в работе не мог, он уже не ходил, не мог говорить, и
всё делали молодые сотрудники кафедры.
Для того, чтобы настроить
высших партийных руководителей против тех, кто проводил конференцию,
лысенковцы избрали давно проверенный метод. А.А. Жданову и Г.М. Маленкову
27 марта 1947 года было направлено письмо, подписанное министром
с.х. СССР И.А. Бенедиктовым, его первым заместителем П.П. Лобановым
и зав. сельхозотделом ЦК А.И. Козловым (30). Начиналось письмо перечислением
старых евгенических пристрастий Серебровского. Они приводили
на первой странице своего письма две цитаты из работы, опубликованной
еще в 1929 году:
222Решение
вопроса по организации отбора в человеческом обществе несомненно
возможно будет только при социализме после окончательного разрушения
семьи, перехода к социалистическому воспитанию и отделению
любви от деторождения222
и
222333
при известной мужчинам громадной спермообразовательной деятельности333
от одного выдающегося и ценного производителя можно будет получить
до 1000 и даже 10000 детей. При таких условиях селекция человека пойдет
вперед гигантскими шагами. И отдельные женщины и целые коммуны будут
тогда гордиться не 222своими222 детьми, а своими успехами и достижениями
в этой удивительной области, в области создания новых форм человека.222
(31)
222И этому Серебровскому
поручено открытие и проведение конференции222, - гневались авторы
письма. А на второй странице они перечисляли названия шести докладов
о генетике дрозофилы, представленных на конференции, и сокрушались:
222333неизвестно для чего поставлены на обсуждение такие доклады222.
Авторы письма предлагали 222поручить специальной группе работников
при участии академика Т.Д. Лысенко рассмотреть все материалы333
конференции222. Жданов тут же написал на их письме резолюцию Г.Ф.
Александрову: 222Срочно узнайте, в чем дело222 (32). 15 апреля Александров
представил написанный Суворовым разбор этой жалобы, в котором было
показано, что ни в одном пункте авторы письма не сообщили в ЦК партии
верной информации и что никакой крамолы в действиях генетиков не
было (33)[54]. Письмо заканчивалось
фразой:
222Все
изложенное позволяет считать генетическую конференцию,
проведенную в
Московском
университете,
весьма полезной, а
попытку тт.
Бенедиктова, Лобанова и
Козлова опорочить ее
- несправедливой, основанной на
односторонней информации222
(35).
Письмо Бенедиктова, Лобанова и Козлова было показано
Жебраку, который вместе с Алиханяном, принимавшим активное участие в
проведении конференции в МГУ, направили 28 апреля А.А. Жданову свое письмо
с критикой действий сторонников Лысенко.
222В полемике
непрерывно извращаются взгляды генетиков333 фальсифицируется
диалектический материализм, полемика, особенно устная, ведется
в угрожающем тоне политического шантажа и т. д.
Мы считаем
такой метод со стороны Лысенко и его ближайшего окружения совершенно
недопустимым по отношению к советским ученым333
Генетика
теснейшим образом связана с нашим сельским хозяйством. Поэтому наши
разногласия имеют государственный характер222 (36).
Однако главный вопрос
в тот момент касался не мелкого повода прицепиться к делам и словам
на конференции в МГУ. Бенедиктов, Скворцов и Козлов осенью 1946 года
в письме в Секретариат ЦК ВКП(б) уделяли главное внимание тому, что
Президенту ВАСХНИЛ Лысенко работается в этой академии трудно, так
как она не составлена полностью из его сторонников, и предлагали
срочно провести довыборы членов академии. Именно этот вопрос стал
центральным. И в Оргбюро, и в Секретариате ЦК домогательства Лысенко
насчет внедрения в ВАСХНИЛ его сторонников звучали многократно. Можно было
или восстановить генетику в правах и окончательно загнать Лысенко
в угол, или, напротив, предоставить ему полную свободу для расправы с
оппонентами. Письма Суворова в Секретариат ЦК, позиция Александрова,
А.А. Жданова, Вознесенского и других указывали на то, что второй вариант
вряд ли теперь будет возможен. 6 мая 1947 года, уже на следующий день после
отправки двух упомянутых выше писем Суворова Жданову, состоялось
заседание Организационного бюро ЦК ВКП(б), на котором был рассмотрен
доклад комиссии ЦК ВКП(б), созданной еще в ноябре 1946 года (см. выше
в этой главе). Члены комиссии Г. Борков, С. Суворов и Н. Сороко в целом
отрицательно отозвались о деятельности Лысенко как Президента
ВАСХНИЛ:
222Всесоюзная академия сельскохозяйственных
наук имени В.И. Ленина значительно отстает в своей работе от требований
и запросов, предъявляемых к ней сельским хозяйством, замкнулась в
узком кругу агробиологических проблем333 Лысенко222 (37).
Затем было раскрыто
бедственное положение с кадрами руководителей ВАСХНИЛ, сказано,
что многие члены академии прекратили в ней работу из-за несогласий
с Лысенко, а вице-президент Цицин по той же причине даже перестал посещать
пленарные заседания. Поэтому авторы доклада считали, что нужно
срочно провести довыборы настоящих ученых в ВАСХНИЛ, чтобы улучшить
качественный состав этой вотчины Лысенко. Из доклада становится
понятной позиция самого Лысенко. Он, конечно, осознавал тяжесть надвигающейся
угрозы и решил крайними мерами добиться восстановления своей монополии.
Он буквально потребовал, чтобы Совет Министров СССР признал факт
идейной борьбы между его сторонниками (теперь помимо названия 222мичуринцы222
он добавил слово 222дарвинисты222) и остальными биологами, признающими
законы генетики (их Лысенко обзывал 222менделистами-морганистами222
в одном месте и 222неодарвинистами222 в другом). Признав этот факт, правительство,
как того требовал Лысенко, должно было объявить директивно, что
правда на стороне лысенковцев-мичуринцев. Если такого политического
(можно назвать иначе: полицейского) решения принято не будет, то Лысенко
объявлял о своем несогласии проводить довыборы новых членов академии.
Он сделал даже еще более жесткое заявление: не нужно довыбирать академиков,
было бы лучше просто назначить их специальным Постановлением Совета
Министров СССР по списку, который он представит.
Ответ на такое демагогическое
заявление, казалось, был очевиден. Борьба мнений в науке - единственный
залог её рационального развития, однако это было справедливо для
любого общества, но не для идеологизированного советского общества.
Вместо отповеди монополисту, требующему для себя еще большей монополии,
Борков, Суворов и Сороко заняли иную позицию. Сохранявшаяся годами
поддержка Лысенко лично Сталиным была фактором, который аппаратчики
из ЦК ВКП(б) не могли не учитывать. Поэтому свой документ они писали
очень осторожно. Требование Лысенко было изложено без лишних эмоций,
будто в нем ничего противоестественного не было, а научные оппоненты
Лысенко были представлены не в розовых тонах. Их назвали 222метафизиками222
и высказали досаду, что 222333менделизм-морганизм333 к сожалению,
преподается во всех наших вузах, а преподавание мичуринской генетики
по существу совершенно не ведется222 (38).
В резюмирующей части
документа авторы, правда, заявили, что, учитывая бедственное положение
ВАСХНИЛ, нужно срочно довыбрать членов академии, однако подошли к вопросу
по-сталински, предложив провести выборы под неусыпным контролем 222комиссии
ЦК ВКП(б)222.
Краткая запись в протоколе
№ 303 заседаний Оргбюро раскрывает, что же произошло на заседании:
в присутствии Булганина, Жданова, Кузнецова, Маленкова, Мехлиса,
Михайлова, Суслова и других был рассмотрен вопрос о положении в
ВАСХНИЛ выступили Борков, Лысенко, Жданов и Маленков и было решено:
222Заслушать на Оргбюро ЦК
ВКП(б) в первой половине июня 1947 г. доклад президента Всесоюзной академии
сельскохозяйственных наук им В.И. Ленина т. Лысенко о деятельности
академии.
Вопрос о выборе новых академиков
в ВАСХНИЛ решить в связи с рассмотрением доклада т. Лысенко222
(39).
Эта запись позволяет
уверенно говорить то, о чем историки догадывались давно - Лысенко
в вопросе назначения академиков без выборов своего не добился, более
того, ему предложили сначала отчитаться полностью за деятельность
академии, в которой он уже десять лет президентствовал.
Хотя это еще не было
явным проигрышем, но положение для него становилось трудным. Надо
было искать срочно выход из положения, потому что еще один неверный
шаг я и можно было упасть в пропасть. Лысенко это прекрасно понимал, так
как оставался гением кабинетных игр. Он не мог не осознавать, что и
поддержка Сталиным в одночасье могла прекратиться. Если на секретариате
ЦК расклад сил окажется не в его пользу, то, не ровен час, вождь мог принять
точку зрения коллегиального органа ЦК. Лысенко знал, что Сталину
не раз было свойственно разыгрывать роль выразителя воли масс, решений
коллективов, и он мог не захотеть пойти против своего же Секретариата
в таком вопросе, как одним Лысенко больше - одним меньше, при его теории,
что незаменимых нет.
И Лысенко решает пустить
обсуждение на Секретариате под откос. Его отчет должны были заслушать
в первой половине июня 1947 года. Чтобы быть точным, то есть не упреждая
событий, но и не запаздывая по срокам, объявленным Секретариатом
ЦК, тютелька в тютельку - 14 июня, на бланке ВАСХНИЛ Лысенко пишет записочку
из четырех строк Секретарю ЦК партии Жданову, в которой сообщает,
что направляет докладную записку в Оргбюро и отчет о деятельности
ВАСХНИЛ (40). Отчет был чистой воды похвальбой, которой Лысенко грешил
всю жизнь. На одиннадцати страницах он перечислял 21 тему, по которым
работали лысенковцы (41). Из отчета вытекало, что якобы всё, что надо,
ученые под его руководством делают, потому сады цветут и нивы плодоносят.
Но вряд ли кто-то в зданиях на Старой площади, где располагался ЦК,
взялся бы читать весь отчет. А вот докладная записка была написана
для начальства и содержала комбинацию двух жанров - наступательного
и плакательного. Эта смесь самодовольства с разрывающей сердце печалью
(что до сих пор партия не подавила его научных противников до конца),
пронизывала всю записку от первой до последней страницы:
222333Думаю,
что будет недалеко от истины сказать, что буржуазная биологическая
наука настолько же метафизична и немощна, как и [другие] буржуазные науки333 [Н]астоящую агробиологическую
науку можно строить только в Советском Союзе, где господствует философия
диалектического материализма, где Партией и Правительством созданы
буквально все необходимые материальные и моральные условия для теоретического
творчества науки333
Меня буквально, мучает то, что
я до сих пор не смог, не сумел довести до сведения Правительства и
Партии о состоянии биологической и сельскохозяйственной науки
в стране333
В Академии с.х. наук есть много
неполадок и ненормальностей, их-то я и прошу помочь исправить. Но
эти неполадки и ненормальности вовсе не те, которые обычно указывают
работники науки. Это относится и к ряду работников аппаратов учреждений,
призванных помогать и руководить сельскохозяйственной наукой.
Я отрицаю утверждение, что Академия
сельскохозяйственных наук находится в состоянии прозябания333
Беда только в том, что во многих
случаях 333в проработку руководимых мною тем333 не включались работники
многих научно-исследовательских институтов333 Поэтому мне и приходится
без передаточных научных звеньев искать непосредственную связь с
агрономами, колхозами и совхозами333
333Поэтому
обвинять Академию в прозябании, в узости разрабатываемых проблем
считаю неверным333
Пополнить состав Академии333
нужно. Но333 нужно обеспечить организационный порядок в сельскохозяйственной
науке222 (42).
Противопоставив себя 222работникам
многих научно-исследовательских институтов222 и отказавшись признать правоту их
критики, он призвал усилить Академию путем 222обеспечения организационного
порядка222, что означало в тоталитарной стране одно: его оппонентов нужно
подавить административно.
Отправив в положенный
срок письмо, Лысенко формально ответил на поручение отчитаться перед ЦК
партии. Теперь, прежде чем выносить вопрос на Оргбюро ЦК, в аппарате
ЦК должны были изучить ответ. Это опять оттягивало время принятия решений
и, в частности, о создании Института генетики и цитологии АН
СССР (как решил Кузнецов, привязанный к этому докладу вопрос о новом
генетическом центре). Зная, что влиятельные члены Политбюро были согласны
позволить Академии наук создать институт такого назначения, Лысенко не просто
оттягивал время. Он снова переигрывал всех критиков, уповая на то, что Сталин
подавит активность других членов Политбюро. И у него были основания надеяться
на это.
Глава 23. АФЕРА ЛЫСЕНКО
С ВЕТВИСТОЙ ПШЕНИЦЕЙ И ОБМАН ИМ СТАЛИНА
222Само собой
разумеется, что западные люди, выслушивая эти рассказы, выводили из них не
особенно лестные для России заключения222.
М.
Е. Салтыков-Щедрин. За
рубежом.
Поведение Лысенко, который
вроде бы играючи обводил вокруг пальца тех, кто вызывал его на 222ковер222 в
Оргбюро и на Секретариат ЦК партии, объяснялось просто. За кулисами он вел
прямые переговоры с самим Сталиным и уже знал, что тот его в обиду не даст. Еще
в конце 1946 года Сталин вызвал Лысенко в свой кабинет в Кремле и вручил ему
мешочек с 210 граммами пшеницы, которая, как он верил, спасет от
непрекращающихся в СССР проблем с нехваткой зерна. В мешочке были семена так
называемой 222ветвистой пшеницы222. Взрыв интереса Сталина к этой пшенице был
типичным для веривших в чудеса большевистских лидеров. Снова замаячила перспектива
решения сложной и очень актуальной проблемы простым и дешевым способом.
Перед войной, в 1938
году, газеты сообщили о небывалом достижении простой колхозницы из
Узбекистана Муслимы Бегиевой, которая будто бы получила огромный
урожай, вырастив необычную пшеницу я с ветвистыми колосьями. Число зерен
в таких колосьях было в несколько раз больше, чем у обычных пшениц.
Пшеницу в газетах назвали по её имени 222муслинкой222 (буква 222м222
была заменена на 222н222, возможно, чтобы, увести читателей от мыслей о
мусульманском происхождении имени Муслима). М.М. Якубинцер, растениевод,
специализирующийся на изучении пшениц, писал: 222Для колхозной селекции 222муслинка222
несомненно представляет интерес333 Этот сорт взят 333 орденоносцем Н.В. Цициным
в целях скрещивания с пыреем222 (1). Забегая вперед, нужно заметить, что ничего путного из затеи Цицина не вышло.
Снопик чудо-растения
выставили как экспонат в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной
выставке. Туда же привезли колхозников со всех краев страны, и так получилось,
что около снопика Бегиевой как-то остановились два грузинских паренька
из Телавского района Кахетии, которых могучий вид пшеницы поразил.
Они тайком отодрали от снопика несколько колосков, на следующий год
высеяли семена у себя дома, но затем ребят забрали в армию, началась
война, и о ветвистой пшенице вспомнили только после её окончания. В
1946 году из Кахетии в Москву был отправлен снопик ветвистой, и без
всякой проверки в Государственную книгу сортов была внесена запись
о сорте, названном теперь 222кахетинская ветвистая222 (2). Такая
спешка объяснялась просто: семенами заинтересовался Сталин. Появились
в печати сообщения, что у Бегиевой дело разладилось, её семена 222выродились222,
перестали давать ветвящиеся колосья, и, как она ни билась, восстановить
ветвистость ей не удалось (3). Вот тогда-то, в декабре 1946 года, Сталин
и вызвал к себе Лысенко и поручил ему развить успех грузинских колхозников,
высказав пожелание, чтобы чудесная пшеница была перенесена на поля
как можно скорее (4). Взяв из рук Сталина пакетик с семенами теперь уже
воистину золотой пшенички, Лысенко заверил 222Вождя Народов222,
что его поручение будет выполнено.
Мог ли Лысенко что-то
знать о ветвистой пшенице? Её описания в русской литературе вслед за европейской
появились еще в XVIII веке (5). В начале
30-х годов XIX века в России интерес
к ней возрос. Сначала в Сибири
была испробована ввезенная туда кем-то 222семиколоска Американка222
(6), а затем началась многолетняя история проверок и перепроверок
пшеницы 222Благодать222 и такой же 222Мумийной пшеницы222. В книге,
изданной в России в середине XIX века, говорилось:
222Пшеница 222Благодать222 получила
название от того, что будто бы она разведена от зерен, взятых из одной
мумии в Египте, где, думают, этот вид пшеницы, теперь переродившейся
вследствие дурного ухода, был возделываем некогда в огромных размерах222
(7).
Первые надежды в отношении
222Благодати222 были радужными. Ожидали, что она даст урожай 222сам 30-35222
(то есть количество зерна собранного превысит количество посеянного
в 30-35 раз), однако было замечено, что пшеница требует 222для выявления
своих изумительных свойств ухода тщательного и почв тучных - в противном
случае колос у пшеницы получается простой, а не ветвящийся222 (8).
Но уже в ближайшие годы стало ясно, что надеяться на чудо нечего, и один
из крупнейших авторитетов того времени профессор А.М. Бажанов писал
(см. также /9/):
222Были
произведены опыты разведения этой пшеницы во многих местах России
и результатов ожидали от нее чрезвычайных333 но все попытки получить
это баснословное растение в таком виде, как его описывали, оказались
тщетными222.
Позже
русская агрономическая литература запестрела статьями и заметками
о неудачах с пшеницей 222Благодать222. Сообщалось не только о потере
свойства ветвления колоса при посеве на бедных почвах, но и о более
грустных результатах. Так, О. Шиманский в течение нескольких лет проверял
свойства ветвистой пшеницы и обнаружил, что это - капризная и к тому
же весьма непостоянная пшеница: год от года число ветвящихся колосьев
в посевах уменьшалось, и на 4-й год уже ни одного ветвистого колоса
не осталось, зерно измельчало, а на 5-й год и всходов почти не было
(10). Именно поэтому А.М. Бажанов и предупреждал:
222333 многоколосная пшеница, как изнеженное
чадо, требует, кроме тучной земли, редкого сева, она не переносит
даже легкого морозу и терпит более других простых пород от головни
и ржавчины. Хотя каждый отдельный ее колос приносит более зерен,
нежели колосья простых пород, но при соображении общего умолота
всех колосьев с известной меры земли, всегда открывается, что многоколосная
пшеница не прибыльнее простых222 (11).
Интерес к 222Благодати222
то угасал, то возрождался, и, наконец, стало ясно, что ветвистые пшеницы
бесперспективны. В конце XIX и начале XX веков это мнение было
твердо выражено в трудах многих представителей русской агрономии.
А.П. Андриановский заключил, что она 222едва ли не самая требовательная в мире,
поэтому в больших количествах не разводится222 (12), Н. Васильев выразился о
ней аналогично: 222Попытка возделывания
в России оказалась неудачной: в первый же год пшеница перерождалась и
имела обыкновенный колос222 (13). После возникновения
(на грани XIX и XX веков) генетики и
научных основ селекции ученые (и прежде всего школа Н.И. Вавилова)
серьезно перепроверили свойства ветвистых пшениц и пришли к обоснованному
выводу о тщетности старых надежд увеличить урожаи путем внедрения
222многоколосной пшеницы222.
Хоть
что-то из приведенных здесь сведений Лысенко должен был знать. Писали
о ветвистой пшенице и в советских газетах, в том числе и в 222Социалистическом земледелии222
(16), в которой сам Лысенко постоянно помещал свои заметки. Более того,
в 1940 году в его собственном журнале 222Яровизация222 Ф.М. Куперман опубликовала статью 222О ветвистых
формах озимых пшениц, ржи и ячменя222 (14). Если бы Лысенко ничего другого
не читал, то уж свой журнал, где он был главным редактором, наверняка,
просматривал. И, вообще, вопрос о ветвистых пшеницах так часто
дискутировался в научной литературе, разбирался и учениками Вавилова,
и другими учеными, что, даже не следя специально за научными публикациями,
Лысенко не мог не знать или хотя бы не слышать об этом (15).
Но незачем гадать,
слышал ли нет Лысенко о ветвистой, потому что в момент, когда он брал из рук
Сталина мешочек с семенами, он точно знал, что ничего из затеи с ветвистой
пшеницей выйти не может. Именно это он должен был вождю сообщить, сказав прямо,
что надежды на ветвистую пшеницу я совершенно нереальны.
Этот момент очень важен
для оценки личности Лысенко и его поступков. Среди его ближайших
сотрудников было принято разглагольствовать о безграничной честности их
шефа, высокой порядочности в научных, да и в житейских делах. Но
история с ветвистой пшеницей показала, каким он был человеком на самом деле.
Разумеется, настал миг, когда жизнь подкинула ему задачку, решить которую
было бы человеку с принципами просто. Надо было сказать правду и
больше ничего. Но ведь то, что Сталин, великий Сталин, Отец Всех Народов
и Вождь Всех Времен не погнушался им и вызвал к себе в то время, когда
другие лидеры партии от него отвернулись, был не просто многозначительным.
Это был, с учетом всех обстоятельств, решающий факт жизни. Какие уж там
принципы. Не до жиру, быть бы живу.
В
просьбе Сталина, человека от науки и от знания растений далекого,
ничего зазорного не было. И столь же естественным было, на первый
взгляд, поведение Лысенко. Вождь приказывает - как же не выполнить.
Но в том-то и дело, что Лысенко про ветвистую всё знал, наверняка не раз к ней
примерялся, да понял: овчинка выделки не стоит, пустяковое это, зряшное дело.
Обещание Лысенко Сталину было очередным актом мошенничества.
Спустя более тридцати
лет после вызова Сталиным Лысенко, я нашел в библиотеке доказательство того, что
Лысенко просто решил провести Сталина, обмануть его. Я обнаружил фотографию
отца Трофима Денисовича, сделанную в 1937 году (17), на которой Денис
Никанорович был заснят на поле333 и держал он в руках колосья этой самой ветвистой пшеницы. Фотография
эта хранилась не в домашнем альбоме Лысенко, а была помещена в газете
222Социалистическое земледелие222,
и подпись под ней гласила:
222Отец академика Лысенко - Денис Никанорович
Лысенко, заведующий хатой-лабораторией колхоза 222Большевистский
труд222 (Карловский район Харьковской обл.) посеял на 60 опытных участках
разные сорта зерновых и овощных культур. НА СНИМКЕ: Лысенко (слева)
показывает председателю колхоза новый сорт пшеницы. Каждый колос
пшеницы имеет более 100 зерен. Фото Я.Сапожникова (Союзфото)222.
Значит, прицеливались
лысенковцы к ней еще до Муслимы Бегиевой, и уж если бы можно было за
нее ухватиться - с радостью бы это сделали. Поэтому будь Лысенко на самом
деле кристально честным или просто честным человеком, как большинство
людей, он от выполнения сталинского поручения отказался бы сразу.
Ему было заведомо ясно, что, беря мешочек из рук Сталина, он идет на обман.
Но такие настали лихие времена, так земля под ногами горела, что не
прикажи, а лишь намекни ему Сталин, что не дурно было бы по утрам петухом
петь, - он бы и пел, и с какой радостью пел! Потому он и предпочел ничего
плохого о ветвистой Сталину не говорить, надежд его не гасить.
Вероятно, он следовал раскладу Ходжи Насреддина, обещавшего шаху
научить за 25 лет осла разговаривать и надеявшегося на то, что либо
шах за это время подохнет, либо ишак от старости умрет.
Обманывал
он Сталина и позже, когда написал ему письмо, о котором я расскажу чуть ниже, в
коем сообщал, что добился небывалого успеха с повышением урожайности ветвистой
пшеницы, которая будет давать 222по пятьдесят, семьдесят пять, по 100 и даже
больше центнеров с гектара; урожай сам-сто должен стать в ближайшие годы
для нее средним!222
Доводить ветвистую
до кондиций Лысенко поручил своим самым исполнительным сотрудникам
- Авакяну, Долгушину и Колеснику. От них требовалось быстро её
размножить, 222воспитать222 и вывести на колхозные поля. Приказ есть
приказ, и работа у лысенковских помощников закипела. В первый год
Авакян и отец Лысенко - Денис Никанорович посеяли семена, как того
и требовали старые рецепты, разреженно. С полученными колосками
И.Д. Колесник поехал на родную Украину - 222завлекать колгоспы222.
О последнем из лысенковских
помощников очень красочно рассказал
мне в 1980-е годы Владимир Павлович Эфроимсон. Ему об Иване Даниловиче Колеснике
поведал бывший профессор Полтавского сельскохозяйственного института
Иванов. Колесник работал счетоводом в бухгалтерии этого института
в конце 1920-х - начале 1930-х годов. Чувствуя, что все научные работы
Иванова тормозятся из-за самых нелепых финансовых загвоздок, профессор,
наконец, сообразил, что нужна специфическая 222смазка222, иначе
всем его научным проектам уготована плохая судьба. Поэтому он предложил
младшему счетоводу Колеснику такую помощь: профессор поспособствует
в зачислении счетовода студентом заочного отделения этого института
в обмен на более внимательное отношение к финансовым просьбам профессора. Взялся
Иванов уговорить и других преподавателей отнестись снисходительно
к пробелам знаний у Вани Колесника - паренька бойкого, но косноязычного
и малограмотного. Стоило зачислить счетовода в студенты, как дела с
финансированием исследовательской работы Иванова пошли хорошо.
Но в 1937 году Иванова арестовали как 222врага народа222. Будучи человеком
физически крепким, он перенес лагерные мучения и в 1955 году вышел на
свободу. Как водится, работу по специальности он долго не мог найти,
пока кто-то не надоумил его обратиться прямо к Лысенко, который иногда
помогал тем землякам, кто не гнушался поклониться ему. В приемной Президента
ВАСХНИЛ, когда Иванов ждал возможности хотя бы увидеть Трофима Денисовича,
он внезапно заметил, что за ним наблюдает человек с орденом Ленина
на пиджаке. Человек этот всё время сновал то в кабинет Президента,
то обратно с бумагами. Вдруг этот человек подошел к нему и с тем же
простецким выговором, какой у него был в бытность счетоводом, спросил:
222А вы случаем не будете ли прохфесором Ивановым з Полтавшыны?222
Только тогда Иванов сообразил, что это - его бывший протеже, сделавший
головокружительную карьеру и пролезший к своему земляку Лысенко
на роль правой руки, ставший с подачи Лысенко академиком ВАСХНИЛ и лауреатом
Сталинской премии! (18) Таким вот людям и была доверена задачка, заданная
самим Сталиным.
Ветвистую пшеницу
размножали в четырех местах, и, по крайней мере, в двух из них дело
не пошло. Но якобы невиданного результата добился Авакян. Об этом успехе Лысенко
доложил Сталину, побывав у вождя в конце лета 1947 года, и известно, что
когда шла подготовка к созданию института генетики и цитологии и от Лысенко
требовали в Оргбюро ЦК партии приготовить отчет о работе ВАСХНИЛ, он уже уверил
Сталина в неминуемом успехе с этим чудом природы (19). Мне об этом стало известно
позже со слов сына А.А. Жданова - Ю.А. Жданова, ставшего в то время близким к
Сталину сотрудником ЦК партии. Зная
об интересе Сталина, Ю.А. Жданов просил не раз Жебрака и других генетиков
передать ему материалы об этой пшенице. Однако ни Жебрак, ни другие
генетики не торопились выполнять просьбу начальника отдела науки ЦК партии Ю.А.
Жданова, видимо, не осознавая серьезности задачи.
Как мне рассказал Д.Т.
Шелепин в январе 1988 года, в ожидании крупных успехов Сталин в конце лета
1947 года прервал А.А. Жданова, когда тот покритиковал Лысенко. Сталин
возразил, указав на то, что товарищ Лысенко сейчас делает важное для
страны дело, и, если он даже увлекается, обещая повысить урожайность
пшеницы в целом по стране в 5 раз, а добьется увеличения только на 50
процентов, то и этого для страны будет вполне достаточно (20). Сталин
предупредил, что надо подождать и посмотреть, чем завершатся усилия
Лысенко.
А 27 октября 1947 года
Лысенко отправил Сталину длинное письмо на многих страницах, в котором в том
числе описал успехи с ветвистой пшеницей. Сталин, хотя и отдыхал на курорте,
посчитал сообщенные ему сведения исключительно важными и тремя днями позже
написал Лысенко радостный ответ (21).
Итак, Лысенко сообщал в
письме, что летом 1947 года его сотрудники начали срочно размножать семена
ветвистой пшеницы, полученные от Сталина, в Одессе, Омске, в селе
Мальцево Шадринского района Курганской области и в 222Горках Ленинских222.
Невероятного успеха якобы добился Артавазд А. Авакян, который, как писал
Лысенко Сталину, будто бы посеял стакан семян, а собрал 222327 килограммов,
т.е. в 1635 раз больше, чем было высеяно222. Таких параметров размножения
мировая практика не знала, это было несусветное чудо, но видимо Лысенко
осознавал, что незнакомый с сельским хозяйством Сталин легко проглотит явную
неправду и лишь порадуется такому грандиозному успеху. Ведь получалось, что
можно действительно надеяться на лысенковских 222хлопцiв222, которые скоро
завалят страну зерном. Далее Лысенко писал Сталину:
222иветвистая пшеница
может давать очень высокие урожаи, порядка 50я100я150 и больше центнеров с
гектара; инами намечено поставить опыт, с целью получения в 1948 году на
экспериментальной̆ базе Академии, под Москвой, среднего урожая в 100 центнеров
с гектараи с площади в 10 гектарови Если это дело подтвердится (в чем я уверен
не без оснований), то в 1949 году на экспериментальной̆ базе Академии можно
будет такой же урожай (примерно 100 центнеров с гектара) получить с площади в
100 гектаров и в ста подмосковных колхозах с площади примерно в 500 гектарови
можно будет в 1950 году в Московской области засеять ветвистой пшеницей̆ 15
тысяч гектарови в 1951 году, засевая только 50 тысяч гектаров, можно будет
иметь 500 тысяч тонн пшеницы для Москвыи
333эта
фантазия буквально меня захватила, и я прошу Вас разрешить нам проведение
этой работы в 1948 году, а потом, в случае удачи этого опыта, помочь
нам в деле дальнейшего развертывания этой работы222.
Лукавый
царедворец хорошо знал, какие фразы надо писать властителю державы.
Зачем, спрашивается, ему, президенту ВАСХНИЛ и директору 222Горок
Ленинских222, испрашивать у 1-го Секретаря ЦК ВКП(б) разрешения,
проводить ли ему в его хозяйстве посев пшеницы на 10 или 20 гектарах, а
потом высевать в Московской области чудо-пшеницу на 100 гектарах?! Ну какой же
властитель запретит взращивать курочку, которая понесет золотые
яички! Несись, курочка! Озолачивай! Но Лысенко неспроста плел эту
паутину, ему нужно было показать, какой он подобострасный, как он готов с
бешеной
Энергией выполнять указания Сталина.
Написал
Лысенко и о мучающей его проблеме: он обратился с просьбой побороть
критиков-генетиков, всяких жебраков и прочих. Вслед за сообщением об увеличении
урожайности пшеницы в 1635 раз, он постарался подтолкнуть Сталина к тому, чтобы
тот закрыл навсегда вопрос о всяких институтах генетики и о генетике в целом:
222Смею
утверждать, что менделизм-морганизм, вейсманистский неодарвинизм,
это буржуазное метафизическое учение о живых телах, о живой природе
разрабатывается в западных странах не для целей сельского хозяйства,
а для реакционных целей евгеники, расизма и т.п. Никакой связи между
сельскохозяйственной практикой и теорией буржуазной генетики
там нет.
Подлинная
наука о живой природе, творческий дарвинизм - мичуринское учение
строится только у нас, в Советском Союзе333 Она детище социалистического,
колхозного строя. Поэтому она333 так сильна по сравнению с буржуазным
лжеучением, что метафизикам менделистам-морганистам, как зарубежным,
так и в нашей стране, остается только клеветать на нее, с целью торможения
развития этого хорошего действенного учения.
Дорогой
Иосиф Виссарионович! Если мичуринские теоретические установки333
в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим
органам333 сказать свое веское слово333
Прошу
Вас, товарищ Сталин, помочь этому хорошему, нужному для нашего сельского
хозяйства делу222.
Содержало многостраничное
послание человеку, никогда в жизни никакого касательства ни к агрономии,
ни к селекции не имевшему, и такой замечательный пассаж:
222Дорогой
Иосиф Виссарионович! Спасибо Вам за науку и заботу, преподанную
мне во время Вашего разговора со мной в конце прошлого года по ветвистой
пшенице.
Этот разговор
я все больше и больше осознаю. Вы мне буквально открыли глаза на многие
явления в селекционно-семеноводческой работе с зерновыми хлебами.
Детально
изучая ветвистую пшеницу, я понял многое новое, хорошее. Буду бороться,
чтобы наверстать упущенное и этим быть хоть немного полезным в большом
деле - в движении нашей прекрасной Родины к изобилию продуктов питания,
в движении к коммунизму222.
Напомню:
была осень 1947 года, осень, принесшая самый жуткий голод населению
страны. Каким 222просветленным цинизмом222 нужно было обладать, чтобы
писать о движении к изобилию продуктов! Нет, примитивным жуликом и
простым циником Трофим Денисович не был. Хорошо он понимал, что надо
написать вождю!
Призыв
ввести идеологический запрет на всё, что не соответствовало устремлениям
главного 222мичуринца222, был услышан. В своем ответном письме 222Уважаемому
Трофиму Денисовичу222, написанном срочно, вождь не только клюнул на
лысенковскую наживку и стал давать ему советы по агрономии и селекции.
Он высказался и по поводу генетиков:
27/Хя1947г.
АКАДЕМИКУ Т. Д. ЛЫСЕНКО
Уважаемый Трофим Денисович!
Вашу записку от 27.Х.1947 г. получил. Большое Вам спасибо
за записку. Очень хорошо, что Вы обратили, наконец, должное внимание на
проблему ветвистой пшеницы. Несомненно, что если мы ставим себе задачу
серьезного подъема урожайности пшеницы, то ветвистая пшеница представляет
большой интерес, ибо она содержит в себе наибольшие возможности в этом
направлении.
Плохо, что Вы производите
опыты с этой пшеницей не там, где это 222удобно222 для пшеницы, а там, где это
удобно Вам как экспериментатору. Пшеница эта я южная, она требует
удовлетворительного минимума солнечных лучей и обеспеченности влагой. Без
соблюдения этих условий трудно раскрыть все потенции этой пшеницы. Я бы на
Вашем месте производил опыты с ветвистой пшеницей не в Одесском районе
(засушливый район!) и не под Москвой (мало солнца!), а, скажем, в Киевской
области или в районах Западной Украины, где и солнца достаточно, и влага
обеспечена. Тем не менее, я приветствую Ваш опыт в подмосковных районах. Можете
рассчитывать, что правительство поддержит Ваше начинание.
Приветствую также Вашу
инициативу в вопросе о гибридизации сортов пшеницы. Это я безусловно
многообещающая идея. Бесспорно, что нынешние сорта пшеницы не дают больших
перспектив, и гибридизация может помочь делу. О каучуконосах и посевах озимой
пшеницы по стерне поговорим в ближайшее время в Москве.
Что касается
теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка
является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи,
отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы
долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину.
С
уважением
И. Сталин
31.X.47 г.222
Таким
образом Лысенко не просто заронил в душе Сталина надежду на решение
зерновой проблемы, но и заручился его поддержкой в борьбе с генетиками.
Сталин ясно заявил, что считает единственно правильным признать роль прямого
приспособления наследственности организмов к внешней среде. В науке
эта идея была отвергнута много десятилетий назад, но малообразованным
людям, Сталину в их числе, казалось, что наследование благоприобретенных
признаков непременно существует.
Тем не менее никаких конкретных решений в отношении
врагов Лысенко сразу не последовало, хотя обмен письмами между Сталиным
и Лысенко объяснял почему проблема противостояния Лысенко и генетиков
разрешения не получила. Те люди на верхах, кто готов был принять меры
против засилья Лысенко в советской науке и, напротив, помочь генетикам,
решили за благо отмолчаться и подождать, чем конкретно завершится
интерес Сталина к Лысенко. К новому витку репрессий против ученых
это пока не привело, но и энергию тех на верхах, кто собирался поддержать
генетиков, пригасило.
С
весны 1948 года в газетах уже началась шумиха по поводу новой пшеницы
(22). Как писал трубадур лысенкоизма Геннадий Фиш:
222333и только теперь,
когда своим гениальным провидением товарищ Сталин разглядел возможности
этой пшеницы и предложил академику Лысенко заняться ею333 Трофиму
Денисовичу удалось во многом разгадать тайны ветвистой пшеницы и
вопреки всему, что до сих пор говорилось и о чем писалось в 222мировой
литературе222, вывести ее с грядок, с мелких делянок, из теплиц на
поля совхозов. Уже на втором году работы с нею удалось сделать ее самой
урожайной из всех знакомых человеку сортов222 (23).
Поставленные в кавычки слова о мировой литературе стали расхожими, а учить
пропагандистов 222самого прогрессивного в мире строя222, как нужно лгать о
жажде проклятых буржуев к наживе было не нужно:
222Ветвистой заинтересовались и зарубежные ученые.
Впрочем,
они отказались от
нее вскоре после первых неудач.
Крепкое ее
зернышко оказалось им
не по зубам. Да
и какой расчет американским
или английским помещикам выводить у
себя такой
сорт! Если хлеба уродится много, его
придется продавать дешевле. А
то, что выгодно трудовому народу, вовсе невыгодно богачам, думающим
только о наживе222
(24).
И сам Лысенко (25), и его приближенные (особенно, Д.А. Долгушин /26/), а затем и сотни 222мичуринцев222) продолжали вплоть до 1953 года (года смерти Сталина) утверждать, что ими якобы получены высокоурожайные формы ветвистой пшеницы (27). Многообещающей темой, также якобы с завидным успехом, занялись не только в Москве или в Одессе. Появились публикации на эту волнующую тему и в 222Докладах Академии наук Армянской ССР222 (28). Начальство собирало совещания (29), в контролируемых лысенкоистами журналах печатали всевозможные статьи с 222доказательствами222 высочайшей урожайности этой пшеницы, её свойства расхваливали в массовой печати. Так, Е. Мар писал: 222Стахановцы полей уже получили и 150 и даже 200 центнеров с гектара222 (30), а Г. Фиш восклицал: 222Как будто я побывал на поле уже при коммунизме222 (31).
Но запустить на
бескрайние поля чудо-пшеницу не удалось. Сразу после смерти Сталина заниматься
ею перестали. Хотя многие приверженцы лысенковщины успели защитить на липовых
материалах кандидатские и докторские диссертации, хотя множество статей было
напечатано услужливыми журналистами, ветвистая пшеница так никогда и не вышла
на поля СССР. Шарлатанство не могло родить ничего путного. Всё получилось, как
в мечтах у Насреддина - ишак не заговорил, но и шаха не стало.
Уже в 1954 году появилось разоблачение очковтирательства с ветвистой
пшеницей, сделанное крупным селекционером В.Я. Юрьевым (32). Колхозники
же убедились в бесполезности затеи гораздо раньше. Ни на 500, ни на
пол-процента увеличить сборы зерна с её помощью, как надеялся Сталин,
не удалось.
Глава 24. СТАЛИНСКАЯ БОРЬБА С 222КОСМОПОЛИТАМИ222 И ПЕРВЫЙ 222СУД ЧЕСТИ222
НАД БИОЛОГАМИ
222В этом ветре - гнет веков свинцовых,
Русь Малют, Иванов, Годуновых,
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса -
Чертогона, вихря, свистопляса -
Быль царей и явь большевиков.222
Максимилиан Волошин. Северовосток. 31 июля
1920 г.
К концу войны Сталин
понял, какую опасность представляет то, что сотни тысяч солдат и офицеров
его армии своими глазами увидели, как живут люди в 222загнивающих222 капиталистических
странах, настолько отсталых, что даже социалистическая революция
у них, бедных, еще не произошла. В сравнении этого образа жизни с советскими
порядками лежал взрывной заряд критицизма (не случайно советские
шутники потихоньку острили, что 222хоть Запад и загнивает, но запах оттуда несется
очень привлекательный222). Поэтому сразу же после окончания войны пропагандистская
машина Кремля начала прокручивать на все лады одну тему - идеологической
и технической отсталости Запада, коварства империалистов, чужеродности
западного образа жизни.
На приеме в Кремле 23
мая 1945 года Сталин произнес речь, в которой цветисто расписал решающую роль
русского народа в победе над фашистской армией, назвал русских 222наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского
Союза222. Соответственно той роли, которую теперь в СССР играли 222установочные222
положения, шедшие от Сталина, пропагандистская машина большевиков начала
вбивать в головы многонационального советского народа утверждения о 222величии
русского народа, старшего и могучего брата в семье советских народов222.
Одновременно в прессе и на радио всё чаще повторяли лозунги о превосходстве
всего русского над западным. Ловкие жулики из когорты советских пропагандистов
начали фабриковать лживые 222доказательства222, что и паровозы, и самолеты, и
радио, и велосипеды изобрели в России, и лишь позже эти достижения инженерной
мысли появились на Западе.
2 января 1946 года
выдающийся советский физик (будущий Нобелевский лауреат) П.Л. Капица послал
Сталину письмо относительно плохой русской традиции недооценивать всё русское и
превозносить всё иностранное:
222Мы, по-видимому, мало
представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей
инженерной мыслии обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранноеи
один из главных [наших недостатков] я
это недооценка своих и переоценка заграничных сил. Ведь излишняя скромность я
это еще больший недостаток, чем излишняя самоуверенность.и творческий потенциал
нашего народа не меньше, а даже больше других, и на него можно смело
положиться. Что это так, по-видимому, доказывается и тем, что за все эти
столетия нас никто не сумел проглотить222 (1).
Капица часто писал
Сталину (известно не менее 25 его писем, адресованных вождю), но это послание
совпало с желанием последнего к решительным действиям. Способствовало такому
развитию событий и то, что Уинстон Черчилль в фултонской лекции, произнесенной
5 марта 1946 года в присутствии Трумена, заявил, что пора 222положить
конец распространению советской пропаганды222 и провозгласил свою программу
222отбрасывания социализма222. Началась холодная война. Содружество
наций сменилось противостоянием идеологий. Теперь США и СССР, разделенные
222железным занавесом222, оказались во главе разных лагерей. Совершенно
изменилась обстановка и во внутренней жизни страны Советов. Сталин
потребовал от Секретаря ЦК по идеологии А.А. Жданова начать мощную кампанию по
противодействию 222тлетворного влияния Запада222. В СССР усилили 222промывку
мозгов222 лозунгами о превосходстве всего русского над западным и преклонений
кое-кого перед иностранщиной, направленную прежде всего против интеллигенции.
Жданов родил термин 222безродный космополит222, закрутились жернова новой
кампании - искали тех, кто 222низкопоклонствует перед Западом222,
не ценит родины с большой буквы, хамелеонствует и космополитствует.
С гневом объявлялось: для них одобрение западными коллегами важнее
всего на свете. Потеряв честь и совесть, космополиты забыли, что и
водушные шары, и теплоходы, и паровозы, и телефон, и радио, и самолеты,
и даже велосипеды - впервые появились здесь, в России. 222Россия - родина
слонов222 - мрачно шутили острословы.
Этот крен во внутренней
политике реализовался в обвинении Сталиным двух московских биологов ячлена-корреспондента АМН СССР Нины Георгиевны Клюевой (1898-1971) -
специалиста в области аллергии и иммунологии и её мужа, ученика Н.К. Кольцова,
заведующего кафедрой гистологии биофака МГУ, профессора Григория Иосифовича Роскина (1892-1964) в предательстве
интересов советского государства. Эти ученые разработали
метод выделения из трипаносом (внутриклеточных простейших) экстрактов, которые
по их мнению частично, а иногда полностью подавляли развитие раковых клеток. Препарату
они дали название 222КР222 по начальным
буквам своих фамилий (см. замечательную книгу В.Д. Есакова и Е.С.
Левиной 222Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма222
/2/). 16 марта 1946 года
Клюева сделала доклад на заседании Президиума Академии медицинских наук СССР о
результатах их экспериментов, и неожиданным образом новость об этом выступлении
разнеслась по свету. Произошло это из-за вмешательства директора Института микробиологии
им. Мечникова Л.Г. Вебера, к которому была приписана группа, руководимая
Клюевой. Директор, заявившийся на заседание Президиума (он не состоял в АМН
СССР и не должен был принимать участие в заседании, но пришел), услышал
выступление Клюевой. Поскольку он и
раньше пытался 222примазаться222 к работе в качестве соавтора 222великого
открытия222, он вечером того же дня 222прорвался222 в студию Центрального радио
в Москве и безмерно (можно сказать иначе - довольно бессовестно) расцветил
доложенные Ниной Георгиевной результаты, заявив, что они получены чуть ли не
под его мудрым руководством и что в СССР уже научились лечить рак с помощью
чудодейственного 222КР222.
Его выступление наделало
много шума в мире. Речь записали и той же ночью передали в переводе на
английский и другие языки. Отрывки из нее прозвучали в том числе и по
американскому радио. Огромное число американских слушателей, узнав, что в СССР
разработан новый и в высшей степени успешный метод лечения рака, бросились
писать письма в американское посольство в Москве, прося достать лекарство.
Статьи самих авторов (3) и сообщения об их
успехе появились во многих изданиях, в том числе в престижном научном журнале 222Раковые исследования222 (222Cancer Research222).
Новым послом США в
Москве 3 апреля 1946 года был назначен Уолтер Б. Смит я один из наиболее
известных американских генералов, правая рука Дуайта Эйзенхауэра во время 2-й
Мировой войны и начальник штабов всех войск американской армии. Он уже
прославился своими дипломатическими талантами в конце войны, когда отвечал за
ведение переговоров с фашистским командованием перед подписанием с ним условий
капитуляции, и новый президент США Гарри Трумен решил, что именно такой боевой
генерал должен возглавить американское дипломатическое ведомство в СССР в
период окончания войны. Трумен полагал, что Смит - человек открытый, прямой и
честный - должен работать в Москве в момент резкого охлаждения отношений с
правительством Сталина. Забегая вперед, нужно заметить, что Смиту не удалось
наладить хороших отношений с СССР, он встречался несколько раз с Молотовым, был
принят Сталиным, пытался ослабить озлобленность советского руководства в
отношении к США, снизить накал противостояния, но советские лидеры все эти
попытки в открытой и грубой форме отвергли, особенно резок и порой просто
хамоват был министр иностранных дел СССР Молотов. Дело кончилось тем, что Смит
через два года, в декабре 1948 года, отказался от дипломатического поста,
вернулся в США и в 1950 году был назначен директором ЦРУ[55].
Только прибыв в Москву,
и еще не очень освоившись в новой роли, Смит столкнулся с необычной ситуацией:
каждый день по дипломатической почте в посольство доставляли мешки писем от
американских граждан (в том числе от многих высокопоставленных чинов),
требовавших срочно разузнать, как заполучить лекарство от рака или даже как
привезти в Москву их больных родственников. Из выступления Вебера по радио было
известно, что Клюева сделала свое сообщение на заседании Президиума Академии
меднаук СССР. Поэтому посол узнал у своих помощников телефоны руководства АМН и
позвонил туда. Его соединили с вице-президентом АМН А.И. Абрикосовым, разговор
по телефону явно не получался информативным, посол повесил трубку, сел в машину
и поехал прямиком без приглашения на улицу Солянка в здание Президиума АМН,
чтобы лично посетить вице-президента. Как Абрикосов написал 31 января 1947 года
в кабинете А.А. Жданова в своей объяснительной записке, переданной
непосредственно Сталину, он якобы не разобрался, кто приехал к нему в кабинет,
решил, что это американский корреспондент и и стал рассказывать гостю (сейчас
этот процесс называют 222навешиванием лапши на уши222), какие институты
приписаны к Академии меднаук.
Посол настойчиво
попросил домашний телефон профессоров Нины Клюевой и Григория Роскина.
Абрикосов узнал у помощника этот телефон, набрал номер и сообщил Роскину, что у
него сидит посол США Смит (что отвергает его слова в объяснительной Жданову,
что он будто бы принял посла за корреспондента!), затем передал трубку послу, и
тот начал договариваться с Григорием Иосифовичем, где и когда они могли бы
встретиться на следующей неделе. Поскольку после выступления Нины Георгиевны на
Президиуме АМН, её группу перевели в новое место - в Институт эпидемиологии,
микробиологии и инфекционных болезней АМН СССР (через два года институту присвоят
имя Н.Ф. Гамалея), договорились провести встречу в этом институте. 20 июня 1946
года посол США Смит приехал в институт, где в присутствии недавно назначенного
нового директора В.Д. Тимакова и представителя НКВД он встретился с Клюевой и
Роскиным. Посол сказал авторам, что американские ученые заинтересовались их
исследованием, что он уже связался с американским правительством и получил
заверение о готовности поддержать работу советских ученых приборами, реактивами
и материально, поскольку разработка методов борьбы с раком важна для всего
человечества.
Возвратившись в
посольство, Смит продолжил переговоры с советскими администраторами о
совместной разработке проблем рака с участием американских ученых. В Академии
меднаук ему посоветовали обратиться в Министерство здравоохранения СССР
(подобные советы расшифровывали в кругах советских администраторов как 222спихотехнику222).
Посол позвонил министру, насел на него так, как умеют наседать свободолюбивые и
не очень склонные тихо отходить в сторону американские начальники, когда им
уклончиво указывают на дверь.
Министр был вынужден связаться с МИД СССР, там тоже не знали, как себя
повести в этом вопросе с новым послом великой страны, в недавнем прошлом
союзника СССР в войне с фашстами. В общем, потянув некоторое время, советские
начальники решили продолжить переговоры с американцами. В СССР прилетели два
крупных исследователя проблем рака из США, в министерстве здравоохранения СССР
были вынуждены подготовить соглашение с американскими медицинскими ведомствами
об обмене всей информацией в
области лечения рака (надо заметить, что американцы честно отправляли в СССР
все их новинки, а из Советского Союза долгое время ничего в США не поступало, и
советские руководители медицинского ведомства лишь обещали, что вот-вот ученые
из СССР прибудут в Штаты).
Наконец, 4 октября 1946
года в США отправился министр иностранных дел СССР В.М. Молотов, который должен
был принять участие в сессии ООН по вопросам международных взаимоотношений, а
вместе с ним была отправлена группа советских ученых во главе с главным ученым
секретарем Академии меднаук СССР (его должность называлась в то время
Академиком секретарем Президиума АМН СССР) Василием Васильевичем Париным. В
группу включили советских онкологов, но Клюеву и Роскина в США не пустили.
Академик Парин хорошо знал правила поведения советских администраторов за
рубежом (с 1942 по 1945 год он был заместителем наркома здравоохранения СССР и
имел огромный опыт административной работы). Поэтому перед вылетом он получил
разрешение министра здравоохранения СССР Г.А. Митерева на то, чтобы ознакомить
американских коллег с основными результатами Клюевой и Роскина, передать им
небольшой образец препарата 222КР222 и рукопись их монографии, которая должна
была выйти в свет в СССР в конце 1946 года (5). 26 ноября 1946 года на
заседании Американо-советского медицинского Общества Парин передал американским
ученым всё, что его уполномочил сделать министр (важная деталь - препарат 222КР222
предварительно был испорчен советскими представителями НКВД в посольстве СССР в
Вашингтоне я его биологическая активность была убита - пробирки с препаратом
продержали длительное время в кипящей воде, причем сделано это было втайне от
академика Парина, и он узнал об этом много позже, уже после возвращения в
СССР). Советские шпионы внимательно проследили за фактом передачи материалов
американцам на этом заседании и сообщили о случившемся в Москву. Об этом сразу
известили Сталина.
Ни Клюева, ни Роскин не
могли знать, что за их действиями Сталин внимательно следит из Кремля. Произошло
это частично из-за действий самой Нины Георгиевны. Несмотря на важность их
работы и обнадеживающие результаты, многое не способствовало успешному ходу
экспериментов. Собственно говоря, и её решение выступить на заседании
Президиума АМН СССР в 1946 году было обусловлено желанием представить высшей
научной общественности собственные результаты, чтобы отвести от себя назойливые
усилия директора Института микробиологии Вебера примазаться к ним в качестве
чуть ли не руководителя. Кстати, в своем выступлении Клюева была исключительно
аккуратна в интерпретации терапевтического эффекта препарата 222КР222. Все
слова о 222лечении рака222, прозвучавшие в выступлении Вебера по радио, были
его личной фабрикацией. Ученые понимали, что надо уходить от его 222опеки222, добиваться
перевода группы в иное место.
Благодаря докладу на Президиуме АМН это удалось сделать: группу перевели в Институт эпидемиологии,
микробиологии и инфекционных болезней АМН СССР.
Но работе ученых многого
не хватало, страх за судьбу работы сохранялся, желание заинтересовать ею высших
руководителей страны превалировало, и Нина Георгиевна в апреле 1946 года
написала первое письмо А.А. Жданову с объяснением главных результатов изучения
препарата 222КР222 (позже стало известно, что Григорий Иосифович уговаривал
жену не посылать письма кремлевским лидерам, он не ожидал ничего хорошего от их
вмешательства в ход событий). Жданов, конечно, немедленно проинформировал
Сталина о крупном успехе советских биологов, а тот потребовал, чтобы Жданов
внимательно следил за испытанием 222КР222. Позже Клюева послала Жданову второе
письмо, не предполагая, что её сообщения немедленно оказывались на рабочем
столе Сталина, и что тот внимательно за всем следит.
История с 222КР222 тем
временем стремительно развивалась в типичном для Сталина направлении. В августе 1946 года Жданов после
встречи со Сталиным в Кремле сделал запись в своей записной книжке, что 222было
ошибкой разрешать Смиту посещать институт222. Немедленно после возвращения
советской делегации ученых из США Жданов по распоряжению Сталина вызвал к себе
в кабинет Клюеву, Роскина, министра здравоохранения Г.А. Митерева, академика
В.В. Парина и еще нескольких причастных к делу крупных советских начальников.
Всех приглашенных попросили взять бумагу и ручки и написать объяснительные
записки о своих шагах, повлекших передачу на Запад советских секретов и
рукописи книги. Все письменные объяснения были тут же переданы на просмотр
Сталину.
Поскольку второе письмо
Клюевой Жданову еще раньше вызвало у Сталина жгучий интерес, он прочел его еще
раз и приказал Жданову и заместителю председателя Совета Министров СССР
Клименту Е. Ворошилову встретиться лично с авторами открытия в трехдневный
срок. Когда 21 ноября 1946 года Клюева и Роскин пришли в здание ЦК партии, в
комнате, где проходила встреча, кроме Жданова и Ворошилова, оказались Владимир
Деканозов - кадровый энкаведешник, назначенный заместителем министра
иностранных дел и в связи с этим приобретший ранг посла, министр госконтроля
Лев З. Мехлис, Генеральный Прокурор СССР Константин Горшенин, несколько человек
в ранге заместителей министров и другие официальные лица. Клюевой и Роскину
было сказано, что по поручению Сталина советское правительство издаст
специальное постановление о создании нужных условий для изучения 222КР222. 7
декабря 1946 года проект постановления был готов, его направили для утверждения
заместителю председателя Совмина Лаврентию П. Берия, 23 декабря он принес
Сталину документ на подпись, а тот его подписал. На документе сразу появился
гриф 222Секретно222. Работы над 222КР222 было приказано вести в глубочайшей
тайне.
Но помимо создания условий для изучению 222КР222 Сталин
развил и другую линию. Жданову было приказано подготовить постановление
правительства об учреждении в СССР 222Судов чести222. В царской России такие
суды существовали в армии, где офицеры, уличенные в совершении аморальных
поступков, подлежали наказанию, а Сталин решил, что в Советском Союзе 222Судам
чести222 подлежали 222руководящие, оперативные и научные работники министерств СССР и
центральных ведомстви [за] совершенные
и антипатриотические, антигосударственные и антиобщественные проступки и
действия, если эти проступки и действия не подлежат наказанию в уголовном
порядке222. Жданов начал готовить
положение об этих судах 24 января 1947 года, и Сталин решил, что первыми перед
таким судом предстанут Клюева и Роскин.
17 февраля 1947 года оба ученых, ничего не подозревая о
готовящемся против них процессе, были приглашены на заседание Политбюро ЦК
ВКП(б) в Кремль. Заседание вел сам Сталин. В какой-то момент он взял со стола
книгу присутствовавших авторов, пролистал перед членами Политбюро несколько
страниц с отчеркнутыми им цветными карандашами фразами, затем поднял её над
головой и патетически произнес: 222Прекрасная книга[56]222. На этом спектакль
был завершен, зардевшихся от смущения авторов с миром отпустили, а Сталин
перешел ко второму акту разыгрываемого им спектакля.
Он потребовал от присутствовавших членов Политбюро
Молотова, Жданова, Берии, Ворошилова, Микояна, Кагановича, Маленкова и
Вознесенского высказаться по поводу конкретных планов наказания авторов 222прекрасной
книги222 и тех, кто был замешан в передаче советских секретов американцам. В
записной книжке А.А. Жданова, в которую он заносил поручения Сталина,
высказанные при личных встречах. появились строки:
222О Парине размазать погуще
Вдолбить, что за средства народа должны
отдавать все народу
Расклевать
преувеличенный престиж Америки с Англией
Будем широко публиковать насчет разведки222.
В соответствии с принятым Политбюро решением в тот же
день 17 февраля министр здравоохранения Г.А. Митерев был снят с поста. На
следующий день, 18 февраля, Василий Васильевич Парин я один из создателей и
первых руководителей Академии медицинских наук СССР был арестован, обвинен в
шпионаже в пользу США и осужден на 25 лет (он был освобожден из заключения
после смерти Сталина 29 октября 1953 года и полностью оправдан 13 апреля 1955
года). Вскоре после его ареста Сталин в антракте оперы, на которые он часто
приезжал в Большой театр, вызвал в ложу вновь назначенного министра
здравоохранения Ефима И. Смирнова и объяснил, как тот должен будет организовать
222Суд чести222 над Клюевой и Роскиным.
25 марта 1947 года
Жданов принес Сталину для окончательного одобрения постановление Советского
Правительства 222О судах чести в Министерствах и центральных ведомствах222
(опубликовано 28 марта того же года под № 758 за подписью Сталина как главы
Совета Министров СССР).
14 мая 1947 года Сталин
вызвал к себе писателей А. Фадеева, К. Симонова и Б. Горбатова
(6) и после двух с половиной часов разговора о размере гонораров за литературные
публикации, о командировках писателей, о штатах чиновников в Союзе писателей
вдруг перешел к новой теме. Ходя по кабинету, он держал перед ними получасовую
речь о недопустимости предательства советских интересов интеллигенцией и
сослался на дело Клюевой и Роскиным. Сама мысль о том, что описание советского
открытия передали в руки американцев, казалась ему отвратительной,
кощунственной. И, конечно, как человек, кристально ясно различавший
ситуации, в которых можно наварить политический капиталец, он
использовал факт передачи рукописи как показательный пример 222низкопоклонства
перед Западом222. Он потребовал от писателей обратить их талант на то, чтобы
пробуждать в советских людях глубокую любовь к Родине, патриотизм, призвать их
перестать пресмыкаться перед западными ценностями. Он особо осудил тех, кто
считает правильным заимствовать с Запада 222всё лучшее222, не замечая лучшего у
себя на Родине. Говоря о тех, кто готов продать Родину за пустяк, Сталин, по
воспоминаниям Симонова, сказал следующее:
222Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную
интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство
советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной
культурой. Всё чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными,
привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она
идет от Петра. и Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцамии
засранцамии Простой
крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку,
а вот у таких людей не хватает
достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет
Россия333 Вот взять такого человека, не последний человек, а перед
каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который на три головы
ниже его, преклоняется, теряет достоинство. Надо бороться с духом
самоуничижения у многих наших интеллигентов222 (7).
222Суд чести222 над Клюевой и Роскиным был проведен с
5-го по 7-е июня 1947 года в клубе Совета Министров СССР. Билеты для слушателей
были разосланы полутора тысячам медицинских работников Москвы. Текст будущего
постановления суда отредактировал Жданов, а затем Сталин три часа лично вносил
в него поправки. Боявшийся смерти от рака Сталин сажать 222провинившихся222
или уничтожать физически не стал, вдруг пригодятся. Дело завершилось
публичным надругательством над учеными и объявлением им общественных порицаний.
А по всем парторганизациям страны 16 июля 1947 года было
разослано 222Закрытое письмо ЦК ВКП(б) партийным организациям222,
начинавшееся словами:
222Центральным
Комитетом ВКП(б) за последнее время вскрыт ряд фактов, свидетельствующих о
наличии среди некоторой части советской интеллигенции недостойных для наших
людей низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной
культурой буржуазного Запада. Особенно характерным в этом отношении является
дело об антипатриотических и антигосударственных поступках профессоров Клюевой
и Роскина222.
Письмо возвестило о
наступлении нового политического климата в стране. Позорное прозвище
222отщепенец222 теперь перекатывалось по страницам советской прессы.
За 222низкопоклонство перед Западом222 полагалось нести суровое наказание.
Только в 1947 году в стране прошли 82 суда чести.
Глава 25. РЕВАНШ ШАРЛАТАНОВ: 222СУД ЧЕСТИ222 НАД А.Р.
ЖЕБРАКОМ
222И жизнь являет, поднатужась,
бесстрашным нам,
бесстыдным нам
не страх какой-нибудь, а ужас,
не стыд какой-нибудь, а срам222.
Борис
Слуцкий. И срам, и ужас.
Вряд ли надо говорить, как Лысенко, Митин и их сторонники
мечтали расквитаться с Жебраком, написавшим в 1945 году письма Маленкову
и опубликовавшим в журнале 222Science222 антилысенковскую статью. Жебрак стал для них врагом
номер один. Как можно было простить ему такие слова в письмах Маленкову:
222Не
приходится сомневаться, что если бы не грубое административное вмешательство
со стороны ак. Лысенко333 и не опорочивание генетики, которая была
объявлена социально реакционной дисциплиной со стороны руководства
дискуссией 1936 г. и дискуссией 1939 г., то в настоящее время мы были
бы свидетелями огромного расцвета генетической науки в СССР и ее
еще большего международного авторитета222 (2).
Когда в стране заговорили о космополитах и предателях
родины, лысенкоисты воспряли. В последнем номере журнала 222Агробиология222 за 1946 год (под
этим новым названием стал после войны выходить журнал 222Яровизация222) Презент обвинил Жебрака
в антипатриотизме за негативную оценку Лысенко на страницах западного
издания (3). 6 марта 1947 года в 222Ленинградской
правде222 появилась выжимка из этой статьи Презента, озаглавленная
222Борьба идеологий в биологической науке222 (4), начинавшаяся
словами:
222Последние
решения Центрального Комитета партии по идеологическим вопросам
ко многому обязывают партийный актив и советскую интеллигенцию.
Они обязывают вытравить какие бы то ни было остатки низкопоклоннического
отношения к зарубежным идейным веяниям, смело разоблачать буржуазную
культуру, находящуюся в состоянии маразма и растления222.
Презент обругал генетику площадной бранью:
222Загнивающий капитализм на империалистической
стадии своего развития породил мертворожденного ублюдка биологической
науки, насквозь метафизическое, антиисторическое учение формальной
генетики222.
Приведя сердитую цитату из 222Вопросов ленинизма222
Сталина, он перешел к ругательствам в адрес, как он заявил, фашистского журнала
222Science222 (Наука), в котором один из 222профашистских мракобесов
Карл Сакс, подвизающийся в Гарвардском университете,333 - злопыхатель
против марксизма222 напечатал пасквиль о Лысенко, а ему в том же журнале
вторил полностью с ним согласный советский профессор - Жебрак:
222Карл Сакс не заслуживал бы какого бы то ни было
внимания333 Однако, пожалуй, более интересно, до каких пределов
низкопоклоннического пресмыкательства перед заграницей может
дойти профессор, живущий в советской стране и в то же время тянущий
одну и ту же ноту с г-ном Саксом. А ведь именно так поступил профессор
Тимирязевской академии А.Р. Жебрак, который в статье, опубликованной
им за границей по поводу выступления Сакса, по существу солидаризируется
с профашистом Саксом в оценке теоретических достижений нашей советской
передовой школы биологов, мичуринской школы, возглавляемой академиком
Лысенко222.
Презент назвал еще нескольких генетиков, не нравящихся
ему, но главный удар пришелся по персоне Жебрака. Его по требованию
Презента надлежало 222разоблачить и вытравить222 в первую голову.
Этот выпад желанной цели не достиг. Должного внимания
на статеечку не обратили. Тогда Презент отправил её еще раз - в центральную
газету 222Культура и жизнь222, однако
из редакции презентовский текст послали Жебраку с просьбой дать оценку
статье. Получив обстоятельный ответ Антона Романовича, редакция
ответила Презенту, что не видит оснований вступать в обсуждение вопроса,
не являющегося профильным для газеты (5).
Однако после обнародования сталинских директив
по борьбе с 222безродными космополитами222 и рассылки 222Закрытого письма ЦК ВКП(б)222
возможности в нанесении удара по Жебраку и вообще по генетикам неимоверно
возросли. Лысенко не надо было учить, в каком направлении строить нападки.
И тем не менее несколько месяцев развить атаку не удавалось.
Идеологией в стране ведал А.А. Жданов, а его отношение к Лысенко было
неодобрительным, и поскольку руководители прессы запрашивали позволения на
публикацию особо разоблачительных материалов у Жданова, хода им не давали.
Однако во второй половине 1947 года роль А.А. Жданова в
верхнем эшелоне власти начала ослабевать. Он видимо и сам морально устал от
постоянного нажима на него Сталина, требовавшего всё больше разнообразить
методы идеологической войны против инакомыслия в среде интеллигентов. А Жданов
и себя признавал частью интеллигенции и копил в себе раздражение, которое
выплеснуть было некуда[57]. Любое проявленное явно несогласие со сталинской линией
могло привести к немедленной катастрофе: Сталин расправлялся с такими людьми
безжалостно и незамедлительно. Этот душевный надрыв отнимал огромные силы у
Жданова и подтачивал его здоровье. Как позднее отмечал в мемуарах Н.С. Хрущев,
А.А. Жданов начал пить, у него развилась стенокардия, и он всё с большим трудом
выполнял функции идеологического цепного пса.
Важным для изменения отношения в ЦК партии к Лысенко
стало то, что 24 мая 1947 года Сталин решил назначить нового 222гауляйтера222
на роль главного идеолога Кремля, потеснив Жданова-старшего с этой позиции.
Секретарем ЦК по идеологии был утвержден новый выдвиженец Михаил А. Суслов.
Хотя А.А. Жданов формально остался на какое-то время на своей должности
секретаря ЦК, его обязанности начали переходить к Суслову, а того Сталин
предупредил, что Лысенко остается в фаворе и что его надо защищать. Суслов
полностью подчинился приказу Сталина (оставаясь до смерти Лысенко его
защитником), и в Управлении пропаганды и агитации ЦК, где антилысенковские настроения
зрели и ширились, в мгновенье ока тенденция сменилась на обратную.
Затем произошло еще одно назначение, сильно облегчившее
Лысенко борьбу с оппозицией. В то время Сталина заботило выстраивание нужного
ему курса в центральной печати, и им овладела новая затея: создать печатный
орган, который был бы для видимости независимым от властей выразителем 222мнения
масс222, но выполняющим сталинские императивы. О своем желании Сталин
рассказал писателям на упомянутой выше встрече 14 мая 1947 года (6),
когда он пояснил, что хотел бы использовать для этого 222Литературную
газету222. Её надо было превратить во всесоюзный рупор интеллигенции, усилив
редколлегию, подняв тираж и позволив приобрести даже некий облик независимости.
Сталин нашел, кому следовало поручить руководство самым ответственным отделом в
редакции - науки и культуры. Во второй половине августа 1947 года он
привлек человека, который помог ему свалить Деборина в 1930 году, разделаться с
222умниками222 Стэном, Каревым и другими в последующие годы, разгромить
генетиков и ославить Н.И. Вавилова в 1939 году, словом, в который раз он
использовал верного в услужении академика АН СССР, члена ЦК ВКП(б) и депутата
Верховного Совета СССР Мрака Борисовича Митина. А уж кто жаждал реванша
в споре с генетиками, так это Митин, вписавший свое имя в число главных
гонителей генетики и именно так отмеченный в письмах Маленкову Жебраком.
Заняв должность заведующего отделом науки и культуры и
члена редколлегии 222Литературной газеты222,
Митин быстро приступил к действиям. Он заказал статью с разоблачениями Жебрака
писателю Геннадию Фишу (автору книжки о
лысенковских нововведениях 222Вредная черепашка и теленомус222, напечатанной в
1939 году, и давнему знакомому Презента еще с той поры, когда Фиш учился
на факультете общественных профессий Ленинградского университета).
Текст у Фиша получился отменным я с оскорблениями в адрес Жебрака. Но одного
имени Фиша для мощного удара было маловато. Поэтому Митин позвонил
известным в стране поэтам - А. Твардовскому и А. Суркову, попросив
их подписаться под опусом Фиша. Оба поэта ровным счетом ничего в генетике
не понимали, но перечить члену ЦК партии не посмели, и 30 августа
1947 года в 222Литературной газете222
появилось письмо за тремя подписями (7), в котором, в частности,
говорилось:
222Мы оставляем в стороне противоречие
между утверждением Жебрака о том, что Лысенко является только агрономом-практиком,
и обвинением того же Лысенко в 222чистой умозрительности222. Но
нельзя не возмутиться злобным, клеветническим заявлением Жебрака
о том, что работы Т. Лысенко, по существу, мешают советской науке и
что только благодаря неусыпным заботам Жебрака и его единомышленников
наука будет спасена. И залог этого спасения А. Жебрак видит в том,
что он не одинок: 222Вместе с американскими учеными, - пишет Жебрак
в журнале 222Сайенс222, - мы, работающие в этой же научной области
в России, строим общую биологию мирового масштаба222. С кем это вместе
строит Жебрак одну биологию мирового масштаба? 333
333 Гордость советских людей состоит
в том, что они борются с реакционерами и клеветниками, а не строят
с ними общую науку 222мирового масштаба222222.
По распоряжению Суслова
через три дня уже в 222Правде222 была
опубликована статья кандидата экономических наук И.Д. Лаптева[58], смело подписавшегося
профессором (8). Он повторил фразы из 222Литературной газеты222 и из статьи Презента в 222Ленинградской правде222, что указывало
на хорошее взаимодействие 222публикаторов222. По словам Лаптева:
222А.Р.
Жебрак333 вместе с реакционнейшими зарубежными учеными унижает
и охаивает нашу передовую советскую биологическую науку и ее выдающегося
современного представителя академика Т.Д. Лысенко, 333 [он] потерял чувство патриотизма
и научной чести333 ослепленный буржуазными предрассудками, презренным
низкопоклонством перед буржуазной наукой он встал на позицию враждебного
нам лагеря222 (11).
Автор не скупился на
выражения типа: 222с мелкобуржуазной развязностью обывателя222,
222разнузданно222, 222клеветник222 и т. п. Заключительные фразы статьи
напоминали стиль 1937-го года:
222К суду
общественности тех, кто тормозит решение этой задачи (в кратчайший
срок превзойти достижения науки в зарубежных странах), кто своими
антипатриотическими поступками порочит нашу передовую советскую
науку222 (12).
Появление обвинения в 222Правде222 было серьезным событием, так
как всё, что появлялось на страницах этой центральной партийной газеты,
становилось руководством к действию. Статью на следующий же день перепечатала
газета 222Социалистическое земледелие222.
Однако лысенковщину
осуждали многие специалисты в стране, и в ЦК партии посыпались протесты против
саптевской статьи. Первой к секретарю ЦК партии А.А. Жданову обратилась
сотрудница Государственной комиссии по сортоиспытанию кандидат
наук Е.Н. Радаева:
222За короткий срок Т.Д. Лысенко
стал академиком, главой сельскохозяйственной науки. Методы акад. Лысенко были
положены в основу работы многих институтов страны.и
Вскоре, к великому удивлению и разочарованию
советских ученых и колхозников, обнаружилось, что широковещательные предложения
акад. Лысенко при практическом их осуществлении являются бесплодными333
Если передовиков народ называет
стахановцами, то халтурщиков и очковтирателей наш мудрый, насмешливый народ
окрестил 222лысенковцами222и Справедливую критику старейших ученых акад.
Лысенко неизменно встречал истерическими криками о борьбе реакционных,
буржуазных ученых против него - иносителя передовых идей новой, нарождающейся,
советской науки. Пользуясь своим командным служебным положением в науке, акад.
Лысенко открыл беспощадную травлю всех, кто осмеливался его критиковатьи за короткий
срок акад. Лысенко развалил ВАСХНИЛ333 [которая] превратилась в пристанище шарлатанов от науки
и всякого рода 222жучков222333Одновременно акад. Лысенко захватил в
свои руки с. х. печать333 Лысенко удалось полностью заглушить критику
его ошибок. Но вместе с критикой заглохло и развитие с. х. науки222 (13).
Решительно отозвавшись
о статье Лаптева как о совершенно неверной и по сути и по форме, Радаева
не побоялась написать в ЦК партии следующее:
222 Только трусливостью наших
философов, ушедших в прошлое от решения современных задач, можно объяснить
безнаказанное процветание лысенковщины. Только потерей совести и чести можно
объяснить ту беззастенчивую ложь и фальсификацию, к которой прибегают Лысенко и
лысенковцы в борьбе за удержание занятых ими позиций в науке.
Ни чем иным, как лысенковской фальсификацией
является выпад 222проф. Лаптева222, помещенный в газете 222Правда222 от 2
сентября 1947 г. против А.Р. Жебрака333
иКрокодиловы слезы Лысенко и лысенковцеви
объясняются тем, чтои они смекнули, что могут кое-что заработать на этом деле,
ошельмовав акад. Жебрака. Под прикрытием громких стенаний об утраченной чести и
патриотизме в лаптевской статье при помощи
ловкости рук проведены два незамысловатых положения.
Первое о том, что лысенковское направление в
Советском Союзе является не просто направлением в биологии, а направлением
государственным, это почти диалектический материализм. А отсюда следует второе,
о том, что критиковать Лысенко - это почти нападать на основу Советского
государстваи
Зазнавшийся
интриган и путаник! Убаюканный лестью окружающих его подхалимов:
он не заметил, что за годы Советской власти выросло поколение советских
ученых, которых не запугаешь террором, не введешь в заблуждение спекуляциямии
Этим ученым пока негде сказать свое слово, но они терпеливо ждут своей
очереди.
Акад.
Лысенко, кажется, еще не осознал, что созданное им учение - это не больше
чем поганый гриб, сгнивший изнутри и только потому сохраняющий
свою видимость, что к нему еще никто не прикасался333
Можно
согласиться с предложением проф. Лаптева о привлечении к суду общественности
антипатриотов, но скамью подсудимого заслуживает акад. Лысенко
и его подхалимы333222 (14).
Письмо Радаевой поступило
в ЦК партии 4 сентября. На следующий день Жданову написал Жебрак
(15). 8 сентября 1947 г. в тот же адрес письма, наполненные фактами
провалов Лысенко на фоне успехов генетиков, направили И.А. Рапопорт
(16) и заведующий кафедрой Московского университета Д.А. Сабинин
(17). Написал в ЦК директор Института Биологии Белорусской АН профессор П.
Железнов, а 10 сентября краткое письмо направил Жданову крупнейший
селекционер П.И. Лисицын. Он писал:
222Меня
возмутила эта статья как дикостью обвинения333, так и грубой демагогичностью
тона333 Повидимому автор считает, что он живет в дикой стране, где
его стиль наиболее доходчив333 Пора бы призвать к порядку таких разнузданных
авторов222 (18).
Обращение ведущих
ученых к властям страны, казалось бы, не могло остаться безответным,
особенно учитывая общественное звучание таких имен как прославленный
селекционер Лисицын. Но авторы писем не получили даже строчки ответа.
Секретари ЦК партии и их подчиненные молчали. Не могло не сложиться
впечатления, что чья-то начальственная рука заткнула всем рот. Повторявшиеся
на каждом шагу лозунги о нерушимой связи большевиков с народом очередной
раз обесценились: партийное руководство, к которому с надеждой обращались
лучшие представители научной интеллигенции, игнорировало обращения,
и это было плохим сигналом.
Партком Тимирязевской
академии 22 сентября 1947 года рассмотрел статьи в 222Литературной газете222 и 222Правде222 и решил, что к заведующему
кафедрой генетики и селекции академии Жебраку должны быть применены
меры идеологического порядка. 29 сентября к этому решению
присоединился Ученый совет академии[59], а 10 октября такое же
решение принял партком Министерства высшего образования СССР (19). Парторганизация
Тимирязевской академии постановила передать 222Дело Жебрака222
в 222Суд чести222 при Министерстве высшего образования. В соответствии
с приказом министра С.В. Кафтанова 222Суд чести222 (20) возглавил
начальник Главка Министерства И.Г. Кочергин - хирург по специальности.
Прежде чем приступать
к самому 222суду222, было решено провести 222предварительные слушания222,
чтобы выяснить степень вины 222подсудимого222. Тем не менее в этот момент
в недрах ЦК единства в отношении того, как поступать с Жебраком, не
было. В 1948 году Кафтанов сообщил, что дело дошло до прямой конфронтации:
некоторые ответственные сотрудники аппарата ЦК (Балезин из управления
кадров ЦК и Суворов - начальник отдела науки
ЦК) вначале попытались предотвратить 222Суд чести222. Суворов даже приезжал
для этого в министерство, 222доказывая нецелесообразность Суда
чести333 Только после того, как т. А.А. Жданов дал прямое указание по
этому вопросу, противодействие указанных работников аппарата ЦК
прекратилось222 (21). Конечно, начальник Отдела науки ЦК партии С.Г. Суворов
не мог приехать по своей воле в министерство, чтобы затормозить 222дело
Жебрака222. Поверить в то, что он пошел на такой шаг по собственной инициативе,
невозможно. Получить разрешение он мог или от своего непосредственного
начальника - Г.Ф. Александрова, или у еще более высокого босса -
А.А. Жданова. Но согласно Кафтанову, Жданову пришлось изменить свою позицию и
дать согласие на проведение судилища. Чтобы устранить всякие преграды,
возводимые другими партаппаратчиками, новый Секретарь ЦК Суслов теперь
действовал в противоположном направлении и даже поехал сам в министерство,
чтобы лично проинструктировать председателя суда Кочергина о том,
как нужно организовать суд.
Для Суслова это дело
было крайне важно. Если бы показательный процесс над 222космополитом
и отщепенцем222 Жебраком провалился, это могло для него закончиться крахом.
За утерю такого выигрышного дела Сталин мог строго спросить. А Сталин
хорошо помнил фамилию Жебрака: в мае 1948 года на заседании Политбюро он
вдруг сказал, что нельзя 222лить воду на мельницу жебраков222. Эта его
фраза показывала, что фамилия Жебрака и противоборство академика
с такой фамилией с Лысенко застряли в памяти Сталина. Случай, когда к суду
привлекли депутата и члена Президиума Верховного Совета БССР, Президента
академии наук Белоруссии и в недавнем прошлом крупного аппаратчика ЦК,
изобличенного в предательстве интересов Родины, был важен. Если бы
вдруг Жебрак выскользнул из-под удара, сорвался бы с крючка сталинской
инквизиции, это могло привести к падению самого Суслова[60].
Предварительные слушания
продолжались три дня - в пятницу тринадцатого и в понедельник и
вторник - пятнадцатого и шестнадцатого октября. На него были вызваны
те, кто написал письма протеста в 222Правду222,
а также те, кого Жебрак 222оскорбил222 своей статьей. Итак, Радаева,
Лисицын, Сабинин, Дубинин прибыли на следствие одновременно с Презентом,
Глущенко, Турбиным, И.С. Варунцяном. Плюс к ним из Тимирязевки были
приглашены дать показания директор академии В.С. Немчинов, секретарь
парторганизации Ф.К. Воробьев, член парткома доцент Г.М. Лоза и профессора
П.Н. Константинов, Е.Я. Борисенко и И.В. Якушкин.
Собранные свидетельские
показания были полярно противоположными. Ученые (Лисицын, Константинов,
Сабинин, Радаева, в какой-то степени Дубинин и Борисенко) выразили
несогласие с положениями статей в 222Литгазете222 и 222Правде222,
а команда лысенковцев вместе с руководством Тимирязевки и её партийными
руководителями поступок Жебрака осудили (22).
Показательным стало и
то, что по приказу из Москвы, буквально на следующий день после завершения
предварительных слушаний в Министерстве образования, то есть 17 октября, в
Белоруссии было срочно созвано общее собрание Академии наук БССР, на котором
Жебрака освободили от обязанностей президента Академии. Белорусские академики
послушно проголосовали за это решение. Жебрак мужественно оборонялся и откровенно
сказал о своих научных расхождениях с Лысенко, но под конец заседания у него
случился сердечный приступ. Обследовавший его в момент приступа директор
Белорусского Института клинической медицины профессор С.Г. Мелких предписал ему
больничное лечение в течение 2-3 недель и сразу же отправил письмо заместителю
председателя Совета Министров СССР К.Е. Ворошилову, лично знавшему Жебрака с
времен гражданской войны. Он описал неэтичное и просто грубое поведение коллег
Жебрака на этом заседании, продолжавшемся 5 часов подряд. Ворошилов переправил
письмо секретарю ЦК Кузнецову (23), но никаких изменений в судьбе Жебрака
произойти не могло: воля Сталина была 222священна222.
Жебрак, прекрасно
понимавший механику действия властей в подобных случаях, не внял требованию врачей,
а после заседания не лег в больницу и сразу, не появляясь дома, уехал из
Минска. Он сначала прятался за городом, а оттуда через два дня перебрался в
Москву (как его сын Эдуард Антонович Жебрак рассказал мне в 1994 году, отец
позвонил домой, узнал, что к ним уже наведывались чины из органов безопасности
и решил исчезнуть с глаз долой). Позже сын говорил мне, что министр
госбезопасности Белоруссии Лаврентий Цанава (настоящая фамилия Джанава)
требовал передать отцу, чтобы тот вернулся хотя бы ненадолго домой. Жебрак
решил, что его хотят арестовать, и приказу не подчинился.
На следующий день после появления в Москве, 20 октября,
он направил длинное письмо В.М.
Молотову с объяснением того, как его статью в 1945 году одобрили высшие
партийные чины, напомнил, что все эти годы он был на важных государственных
постах и никто никогда не подвергал сомнению правильность его статьи. Он
изложил свои разногласия с Лысенко и сообщил, что не согласен с вызовом на 222Суд
чести222 (24). Ответа на письмо он не получил, да и не мог получить. Пытаясь
обороняться, Жебрак еще не понимал, что в его дело вмешался сам Сталин, против
мнения которого никто пойти не мог. 1 ноября он написал короткое письмо
Суслову, в котором выразил возмущение тем, что Лысенко уговаривает разных людей
посылать в 222Правду222 письма в
поддержку статьи Лаптева.
В эти дни Кафтанов всеми доступными средствами разыскивал
Жебрака, чтобы вызвать его на 222Суд чести222. Настойчивость министра могла
объясняться тем, что он мог получить инструкцию непосредственно от Сталина.
Можно так думать, поскольку Кафтанов был лично знаком со Сталиным еще с начала
войны с фашистами: его, тогда еще довольно молодого человека, Сталин назначил
руководителем научно-технического совета, которому было поручено изучить вопрос
о том, надо ли срочно приступать к созданию атомной бомбы. Поэтому нельзя
исключить, что прыть в проведении суда чести могла быть вызвана приказом лично
Сталина.
Жебрак позвонил
Кафтанову, известил его, что болен, что у него есть врачебное заключение о
необходимости находиться на постельном режиме. Тогда 1 ноября Кафтанов отправил
с нарочным письмо А.А. Кузнецову, в котором известил секретаря ЦК, что Жебрак
злобно манкирует болезнью, скрываясь от суда советской общественности (25).
Кузнецов начертал резолюцию на письме министра с просьбой распорядиться срочно
созвать суд чести - 222Согласен222 (26). Суд собрался, но Жебрак опять не
явился. Тогда члены суда послали Кузнецову жалобу на безобразное поведение
Жебрака и попросили оказать на него, члена партии, воздействие. Они также
сообщили, что якобы ранее Жебрак сам назвал дату 30 октября, когда он приедет
на суд, но, по их словам, в тот день он позвонил в министерство и сказал, что,
обдумав всю ситуацию, решил на суд вообще не являться.
Тогда Кузнецов приказал
сотруднику аппарата ЦК Баранникову, который раньше поддерживал контакты с
Жебраком, разыскать последнего и приказать ему явиться на суд. Это было
сделано, и 21 и 22 ноября 1947 года 222Суд чести222 над Жебраком состоялся. Он
начался в присутствии огромного числа созванных со всей Москвы слушателей. Было
разослано 1200 извещений сотрудникам научных и правительственных организаций,
около 1100 человек собрались в Большом зале Политехнического музея в центре
Москвы (правда, на второй день число зрителей уменьшилось до 800). Ни одного
из критиков Лысенко (Константинова, Сабинина, Лисицына или Радаеву)
на суд не допустили. Слово было предоставлено только тем, кто уже показал
себя сторонниками линии на осуждение 222пресмыкательства перед Западом222.
Жебрак несколько раз просил суд ознакомить присутствующих с его
статьей в американском журнале, чтобы убедить их в том, насколько
он был патриотичен, но Кочергин с ожесточением в голосе каждый
раз просьбу отвергал. Турбин изо всех сил старался опорочить Жебрака,
используя звонкие политиканские наскоки, бичуя с размахом и Жебрака,
и заслуженных американских ученых, и генетиков вообще[61]. Антон Романович
умело и спокойно оборонялся, и жесткого решения в отношении его
принято не было. 27 сентября 1947 года 222Суд чести222 объявил ему
общественный выговор, добавив, что решение на 5 страницах будет 222приобщено
к личному делу профессора Жебрак А.Р.222 (27).
Такое завершение
процесса не могло удовлетворить ни Лысенко, ни Митина. А их ждало еще одно
серьезное поражение. В начале октября на биофаке МГУ была проведена
представительная научная конференция, на которую съехались ученые со всей
страны. На ней с докладами выступили крупнейшие ученые - академик И.И. Шмальгаузен, профессора А.Н. Формозов и Д.А. Сабинин. Они аргументированно, логично и без малейшего налета демагогии рассмотрели взгляды Лысенко, представив
аргументы, показывающие полную их ненаучность. Интерес к конференции был огромным. Заседания шли в самой большой - Коммунистической аудитории МГУ, и зал, тем не
менее, был переполнен. Как позже была вынуждена признать даже 222Литературная газета222, в зале находилось более 1000 человек (28). Председательствовавший несколько раз приглашал сидевших в зале сторонников Лысенко выступить с ответом на критику, но те отмалчивались. В том же году Издательство МГУ выпустило сборник докладов на
конференции. Через две недели после её завершения Митин ответил на 222очередную
вылазку вейсманистов-морганистов222 в 222Литературной газете222, опубликовав 18 октября 1947 года свое интервью с Лысенко. Последний под видом осуждения буржуазных ученых Запада откровенно предупреждал оппонентов, что их действия могут быть расценены как политически вредные (29). Лысенко утверждал, что его оппоненты -
это придатки и слуги растленной буржуазной науки, приспешники буржуазии. Значимость высказываниям
Лысенко придавало то, что Митин, подписавшийся как корреспондент 222Литературной газеты222, возвеличивал
Лысенко (222333главное - Ваши научные доклады не просто 222точка зрения222:
они подтверждены богатейшей практикой222).
В этот момент Сталин
решил, что пришло время придать гласность письму, посланному ему в конце лета
академиком Лысенко и 25 ноября 1947 года разослал записку Лысенко всем членам
Политбюро и секретарям ЦК, двум министрам правительства (а также академику
Цицину, которого видимо считал сторонником Лысенко):
222№П44. 25 ноября 1947
года.
Членам и кандидатам в
члены политбюро ЦК ВКП(б): тт. Андрееву, Берия, Вознесенскому, Ворошилову,
Жданову, Кагановичу, Маленкову, Микояну, Молотову, Сталину, Хрущеву, Булганину,
Косыгину, Швернику. Секретарям ЦК ВКП(б): тт. Кузнецову, Попову, Суслову, тт.
Бенедиктову, Скворцову, Цицину.
Ввиду принципиальной
важности и актуальности затронутых в нем вопросов рассылается членам и
кандидатам в члены Политбюро настоящая записка академика Лысенко от 27.Х.47 г.
для ознакомления. В свое время поставленные в записке вопросы будут обсуждаться
в Политбюро.
И.
Сталин222 (30).
Теперь Митину надо было
дальше развивать наступление на тех, кто критиковал Лысенко. 29 ноября в 222Литературной газете222 под шапкой 222Научные
дискуссии222 было напечатано большое письмо ученых из МГУ, возразивших
Лысенко (31), а рядом были помещены
статьи Авакяна, Долгушина, Глущенко и других лысенковцев (32), в которых
критиков обвинили в политических прегрешениях. Им был дан совет
внимательнее читать Лысенко 222333 чтобы знать, где искать аргументы против
несуразностей и поставленных на изреженном посеве аргументов222. В последовавшие затем
полтора месяца в 222Литературной
газете222 было опубликовано несколько статей о правильности
взглядов Лысенко. Год Митин завершил публикацией собственного заключения
по дискуссии, в котором он скомпоновал фразы о 222догмах333 за которые333
цепляются консервативные деятели науки222 с выдержками из писем
читателей, среди которых якобы было много писем от 222переполненных
гневом и возмущением333 советских ученых, которые отвергают злостную
клевету222 в адрес Лысенко. Под заключением было помещено заявление редколлегии
газеты о том, что она присоединяется к заключению Митина.
Поскольку он был членом редколлегии, то получалось, что он сам себя одобрял.
Глава 26. СТАЛИН
НАКАЗЫВАЕТ МЛАДШЕГО ЖДАНОВА ЗА КРИТИКУ ЛЫСЕНКО
222Все наше прошлое похоже на
угрозу -
Смотри, сейчас вернусь, гляди,
убью
сейчас!222
Арсений Тарковский. Игнатьевский
лес (1).
Сталин, как пишет Ю.А.
Жданов в своих воспоминаниях 1993 года (2), с вниманием и симпатией
следил за его учебой на химфаке МГУ и за становлением его взглядов
(сведения об этом хранились и в Центральном Политическом Архиве Института
марксизма-ленинизма /3/). У высших руководителей партии, как и у самого Сталина,
подрастали дети примерно одного возраста. Некоторых из них Сталин откровенно
недолюбливал (в частности, младшего сына Анастаса Ивановича Микояна Серго,
которого он даже постарался упрятать в тюрьму) или просто не замечал, но к Юрию
Жданову относился приветливо и, пока Юрий был студентом химфака МГУ, нередко
приглашал к себе поговорить на разные темы с глазу на глаз. Спустя сорок лет,
Юрий Андреевич во время наших с ним бесед несколько раз повторил, что и его
отец, и особенно тетя очень боялись этих встреч со Сталиным, а несколько раз
тетя даже нарочито ездила с племянником к Сталину, чтобы присутствовать при
разговорах (и Сталин не мог ей воспрепятствовать, столь она была решительна).
По окончании университета
в 1941 году Жданов-младший как свободно владеющий немецким языком работал
в немецком отделе Главного Политуправления Красной Армии (занятом
пропагандой среди войск противника). После войны он стал специализироваться
по философии науки под руководством Б.М. Кедрова, начал интересоваться психологией научного творчества, написал и защитил кандидатскую
диссертацию. Для формирования его взглядов важным стало то, что в обширной
библиотеке отца оказалось много книг по биологии, в том числе книги
Н.И. Вавилова. Тянуло его и к публицистике. Так, в 1945 и 1947 году
он опубликовал две статьи в журнале 222Октябрь222. Последнюю из них, как Жданов узнал много позже
от Кагановича, рекомендовал к печати лично Сталин.
В годы учебы в МГУ он
проделал под руководством ученика Кольцова В.В. Сахарова небольшой
практикум по генетике и убедился в правоте заключений Менделя и тех
материалистических выводов, которые словесно 222опровергали222
лысенкоисты. Он понял, что не красивые слова, а строгость и продуманность
законов отличают учение генетиков. Осмеивавшиеся 222пресловутые
законы Менделя222 (фраза Мичурина, повторявшаяся лысенкоистами)
неизменно воспроизводились в опытах, вопреки хуле лысенковцев. В
то же время Ю.А. Жданову картина противостояния лысенковцев и биологов
не казалась черно-белой. Он признавал, что в годы работы в аппарате ЦК
партии видел и положительные стороны в деяниях сторонников Лысенко
(4).
Встречи и разговоры со
Сталиным кончились тем, что в декабре
1947 года он был назначен начальником сектора науки ЦК партии,
преобразованного затем в отдел. Он занял относительно независимую позицию.
Многие генетики лично посетили (и были приняты!) этот Отдел и оставили
свои докладные записки и справки о различных сторонах деятельности
Лысенко. Юрий Андреевич, впрочем, указал в воспоминаниях, что часто
он встречался и с сотрудниками Лысенко - Столетовым и Глущенко, 222общение
с которыми было спокойным и деловым222.
Жданов-старший, как
уже было сказано, относился к Лысенко с прохладцей. Не случайно во многих
своих речах с 1946 по 1948 годы, когда он как секретарь ЦК ВКП(б) громил
деятелей культуры и науки в СССР, он ни разу не коснулся такой, казалось
бы, благодатной темы, как роль выходца из трудового народа Лысенко
в укреплении марксистско-ленинских позиций в науке. Об отрицательном
отношении Жданова-старшего к Лысенко в частности говорил мне И.А. Рапопорт,
упоминавший, что Жданов-старший потребовал от Г.Ф. Александрова детально
переговорить с Рапопортом и другими сотрудниками кольцовского
института по поводу состояния исследований в генетике и затем
информировать его об этих беседах.
Ю.А. Жданов 12 февраля
1948 года послал А.А. Жданову материалы, подготовленные академиком
И.И. Шмальгаузеном о научных ошибках Лысенко. К этому он присовокупил
свою записку (5). Через две недели (24 февраля 1948 года) он направил
уже непосредственно Сталину (копии А.А. Жданову и Г.М. Маленкову)
докладную записку 222О тетраплоидном кок-сагызе222 (6). Этот вопрос
тогда был важным для оборонной промышленности, так как резину
выделяли из каучуконосных растений кок-сагыза и тау-сагыза. Генетики,
используя воздействия на хромосомы, получили растения
(тетраплоиды), дававшие больше каучука, отсюда интерес властей к этому
вопросу был очевидным. Лысенко же нацело отрицал роль упражнений с
хромосомами, обзывал полученные генетиками формы уродцами и тем объективно
вредил своей стране. Жданов-младший прямо об этом сказал:
222Вся история тетраплоидного кок-сагыза является
ярким примером того, как полезное дело333 всячески тормозится 222руководством222,
находящимся под влиянием неверных установок Т.Д. Лысенко222.
А затем Ю.А. Жданов
решился на беспрецедентно смелый шаг. Одной из форм оповещения партийных
функционеров на местах о внутрипартийных изменениях служили
так называемые партактивы и семинары лекторов обкомов и крайкомов
партии. Разъехавшись по местам, слушатели семинаров разносили сообщенную
им информацию как руководство к действию. Именно такой семинар состоялся
в Москве в Политехническом музее 10 апреля 1948 года. С лекцией о
состоянии дел в биологии выступил Ю.А. Жданов. Он был хорошо подготовлен
к выступлению. Но вряд ли дело ограничивалось собственными взглядами
молодого Жданова. Смелость ему могла придать позиция отца, относившегося
к Лысенко, как вспоминал Юрий Андреевич в разговоре со мной в 1987 году, 222более,
чем скептически222. В 1993 году в воспоминаниях он утверждал, что его
отец 222после мимолетных встреч с ним [Лысенко]
говорил о низкой внутренней культуре Лысенко222[62] . Молодой партаппаратчик
мог опираться также на высказанное ему с глазу на глаз лично Сталиным
недовольство научной ограниченностью Лысенко. Жданов вспоминал
в своей лекции (я привожу выдержки из этой лекции по её тексту, переданному мне
Юрием Андреевичем во время первой встречи с ним у меня дома в конце 1987 года
/7/), что во время одной из бесед со Сталиным тот так отозвался
о Лысенко:
222Лысенко
- эмпирик, он плохо ладит с теорией. В этом его слабая сторона. Я ему
говорю: какой Вы организатор, если Вы, будучи президентом Сельскохозяйственной
академии, не можете организовать за собой большинство222.
Правда, Жданов привел
в лекции резкие и совершенно несправедливые высказывания Сталина
по адресу ученых, которых он открыто третировал и даже рассматривал
как людей подлых, 222купленных222:
222Большая часть представителей биологической
науки против Лысенко. Они поддерживают те течения, которые модны
на Западе. Это пережиток того положения, когда русские ученые, считая
себя учениками европейской науки, полагали, что надо слепо следовать
западной науке и раболепно относились к каждому слову с Запада.
Морганисты-мендельянцы
это купленные люди. Они сознательно поддерживают своей наукой теологию222.
Жданов использовал
ставшие привычными штампованные фразы о положительном значении новаторской
идеи Лысенко относительно яровизации, упомянул - и не раз - 222что
он [Лысенко] дал очень много нового
нашей биологической науке, нашей стране222. Но не эти слова заостряли
на себе внимание слушателей, а прозвучавшие негативные суждения о
Лысенко и отрицательная характеристика позиции 222Литературной газеты222 и тех философов,
которые 222вмешавшись в спор [биологов],
не только не способствовали его разрешению, но еще больше запутали
вопрос222 (несколько раз он упомянул в этой связи имя Митина). Работу
Лысенко он оценил следующим образом:
222333Трофим
Денисович в значительной мере борется с тенями прошлого.
Концепция
Лысенко в значительной мере отражает первую стадию познания, стадию
созерцания в целом растительных и животных организмов333
333колхицин
был встречен в штыки школой академика Лысенко. Говоря об ученых, работающих
с колхицином, он писал: 222Действием на растения сильнейшего яда -
колхицина, равно333/как/ и другими мучительными воздействиями на
растения, они уродуют эти растения. Клетки перестают нормально делиться,
получается нечто вроде раковой опухоли222333
Итак, 222сильнейший
яд222, 222раковая опухоль222, 222уродство222, 222мучительное воздействие222,
222ненормальное развитие222 - букет эпитетов, отнюдь не подходящих
для того, чтобы поддержать новое дело. Странно слышать, когда новаторы
говорят о том, что возникшая новая форма растения является ненормальной.
А я вам скажу: плевать нам на то, что нормальная она или ненормальная;
главное, чтобы плодов было больше, урожай был выше! (Аплодисменты).
333в
1935 году Трофим Денисович Лысенко, исходя из своей ограниченной
концепции, несомненно задержал внедрение у нас новой кукурузы. Я
считаю, что здесь мы видим как теоретическая ограниченность перерастает
во вполне материальный ущерб, и мы вынуждены смотреть критически
на ту или иную оценку какого-либо нового дела, которая исходит из
школы Лысенко222.
Жданов назвал 222нежелательными сенсациями222,
которые лишь вредят делу,
222333обещание Т.Д. Лысенко буквально 222выискать222
новые сорта растений за 2-3 года. Таководанное до войны обещание вывести
за 2-3 года морозостойкую озимую пшеницу для Сибири, которая ничем
не отличалась бы по стабильности от местных растительных форм222.
Он критиковал 222школу
Лысенко222 за то, что она 222недооценивает значение анализа, недооценивает
работы по изучению химических, физических, биохимических процессов,
по кропотливому изучению клеточных структур222, упомянул 222дискретность
наследственности, современную теорию организаторов и генов222,
говорил о материалистичности основных выводов генетиков. Заканчивая
лекцию, выступавший отметил, что
222попытка подавить другие направления, опорочить
ученых, работающих другими методами, ничего общего с новаторством
не имеети Необходимо ликвидировать попытки установления монополии
на том или ином участке науки, ибо всякая монополия ведет к застою333.
Трофим Денисович сделал многое, и мы ему скажем: Трофим Денисович,
вы много еще и не сделали, больше того, вы закрыли глаза на целый ряд
форм и методов преобразования природы222.
Но вместе с тем Жданов
не был ни в коем случае безусловным защитником генетиков и генетики.
Он утверждал: 222Когда некоторые ученые говорят, что есть наследственное
вещество - это чепуха222. Он осудил также генетиков за то, что те 222слишком
увлеклись дрозофилой333 что дрозофила отвлекает их от важнейших
практических объектов333222. Аналогично тому, как Лысенко (и Сталин!)
делал акцент на абсолютности идеи переделки природы, Жданов говорил:
222Нам, коммунистам, ближе по духу учение, которое
утверждает возможность переделки, перестройки органического
мира, а не ждет внезапных, непонятных, случайных изменений загадочной
наследственной плазмы. Именно эту сторону в учении неоламаркистов
подчеркнул и оценил тов. Сталин в работе 222Анархизм или социализм?222.222
Сильнейшей стороной
лекции было то, что начальник Отдела науки ЦК ВКП(б) восстал против
краеугольного положения тех лет, принимавшегося в качестве аксиомы,
- о переносе спора с генетиками в сферу политической борьбы, о
разделении спорящих на сторонников буржуазного и социалистического
мировоззрения. Это была одновременно и смелая (для партийного работника)
и принципиальная (в идеологических условиях тех лет) позиция.
222Неверно,
- сказал он, - будто у нас идет борьба между двумя биологическими
школами, из которых одна представляет точку зрения советского, а
другая - буржуазного дарвинизма. Я думаю, следует отвергнуть такое
противопоставление, так как спор идет между научными школами внутри
советской биологической науки, и ни одну из спорящих школ нельзя
называть буржуазной222.
Докладчик не делал секрета
из содержания своей будущей лекции, и слухи о ней докатились до ушей
222колхозного академика222. Лысенко решил послушать лекцию, но сделал
это необычным путем. Он сел в кабинете своего дружка М.Б. Митина,
исполнявшего, наряду с другими, обязанности заместителя председателя
Всесоюзного общества по распространению политических и научных
знаний в здании Политехнического музея рядом с Большим залом лектория.
В кабинет был проведен динамик, благодаря чему можно было, не ставя
никого в известность, подслушать всё, о чем говорилось в зале.
Уже сам этот тайный маневр
говорил о многом. Раньше Лысенко не прибегал ни к каким уловкам и открыто
вступал в борьбу, но сейчас положение стало настолько плохим, что ни
предотвратить выступление путем закулисных переговоров, ни, на
худой конец, помешать Жданову в ходе лекции ни Лысенко, ни его дружки
не могли. Можно себе представить, какое сильное впечатление на зал и
докладчика произвело бы внезапное появление в зале Лысенко, которого
вся страна знала в лицо.
Но этого не произошло.
Лысенко сидел, отгороженный от зала лишь небольшим коридором и
вслушивался в голос партийного лидера, впервые за много лет публично
говорившего о его, Лысенко, роковых ошибках. Было что-то трагическое
во всей этой сцене. Чем-то унизительным веяло от одного только вида
худой, слегка ссутулившейся фигуры пятидесятилетнего Президента
Академии сельхознаук, самого известного в стране ученого, вынужденного
за плотно затворенной дверью внимать голосу молодого Жданова, беспощадно
сбрасывавшего его с пьедестала еще при жизни. Он не нашел в себе сил
встать из-за чужого стола и, сделав десяток шагов, войти в аудиторию,
чтобы хоть что-то возразить лектору. Ему не хватило мужества и для того,
чтобы скрестить шпаги с влиятельным критиком сразу после лекции.
Они разъехались, не показавшись друг другу на глаза, и виновником
умолчания, этой игры в прятки, был не Юрий Жданов, а Трофим Лысенко,
трусливо отсидевший всю лекцию в одиночку в соседнем с залом кабинете.
На следующий же день
слухи о публичных высказываниях Юрия Жданова разнеслись по Москве и потрясли
многих. Еще через день после этого исторического события московские
биологи собрались в Доме Ученых и с энтузиазмом обсудили лекцию
молодого Жданова. Многие с надеждой ожидали, что, наконец-то, обанкротившийся
во всех отношениях мошенник будет убран с руководящих постов.
Для Лысенко, слышавшего
своими ушами всё сказанное, наступили дни тяжелых раздумий. Понимая, что
высказывания начальника Отдела науки ЦК, да к тому же сына Секретаря ЦК партии
и близкого к самому Сталину человека, могут значить очень много, он осознавал,
что эта лекция могла оказаться началом конца его карьеры. Что делать? И вот тут
Лысенко показал, что он был настоящим бойцом и гроссмейстером кабинетных игр.
Он обдумал многоходовую партию, началом которой должно было стать обращение
непосредственно к Сталину. Но он решил указать в письме и второго адресата,
пока еще отвечавшего за подготовку лекторов высшего партийного звена, перед
которыми его ославили. Иными словами, он указал вторым адресатом отца своего
обидчика я А.А. Жданова. Письмо он написал достаточно пространное, изложил свои
ощущения и открытое несогласие с Юрием Ждановым. Терять уже было нечего, всё
складывалось хуже некуда. Как
предлог для обращения он решил использовать просьбу об 222отречении от престола222:
222ПРЕДСЕДАТЕЛЮ
СОВЕТА МИНИСТРОВ СОЮЗА ССР
товарищу
СТАЛИНУ Иосифу Виссарионовичу
СЕКРЕТАРЮ
ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ВКП(б)
товарищу
ЖДАНОВУ Андрею Александровичу
от
академика Т.Д. Лысенко
Мне, как Президенту Всесоюзной
Академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина и даже как научному
работнику, стало очень тяжело работать. Поэтому я и решил обратиться
к Вам за помощью. Создалось крайне ненормальное положение в агробиологической
науке.
То, что в этой науке шла и идет
борьба между старым метафизическим направлением и новым мичуринским
- это общеизвестно, и это я считаю нормальным.
В настоящее время по понятным
причинам вейсманисты, неодарвинисты применили новый маневр.
Они, буквально ничего не меняя в основах своей науки, объявили себя
сторонниками Мичурина, а нам, разделяющим и развивающим мичуринское
учение, приписывают, что мы, якобы, сужаем и извращаем мичуринское
учение. Понятно также, почему весь натиск вейсманистов, неодарвинистов
в основном направлен персонально против меня.
В этих условиях, мне, как руководителю
Академии, работать крайне трудно.
Но все это было в известной мере
нормальным и для меня понятным. Критерием истинности направлений
и методов научной работы у нас является степень их помощи социалистической
сельскохозяйственной практике. Это была основа, из которой я, как
руководитель, черпал научные силы для развития мичуринского учения
и для все большей помощи практике. Это также являлось наилучшим способом
борьбы с метафизическими установками в биологии.
Несмотря на отсутствие научной
объективности и нередко прямую клевету, к которой прибегали противники
мичуринского направления, мне, хотя и было трудно, но, опираясь на
колхозно-совхозную практику, я находил в себе силы выдерживать их
натиск и продолжать развивать работу в теории и практике.
Теперь же случилось то, в результате
чего у меня действительно руки опустились.
Десятого апреля с. г. Начальник
Отдела науки Управления пропаганды ЦК ВКП(б) тов. Юрий Андреевич
Жданов сделал доклад на семинаре лекторов обкомов ВКП(б) на тему 222Спорные
вопросы современного дарвинизма222.
На этом докладе докладчик лично
от своего имени изложил наговоры на меня противников анти-мичуринцев.
Мне понятно, что эти наговоры
анти-мичуринцев, исходя от докладчика - Начальника Отдела науки
Управления пропаганды ЦК ВКП(б), восприняты большой аудиторией
лекторов обкомов ВКП(б) как истина. Отсюда неправда, исходящая от
анти-мичуринцев неодарвинистов, приобретает в областях значительно
большую действенность как среди научных работников, так и среди агрономов
и руководителей сельскохозяйственной практики. Этим самым руководимым
мною научным работникам будет сильно затруднена дорога в практику.
Это и является для меня большим ударом, выдерживать который мне трудно.
Поэтому я и обращаюсь к Вам с
очень большой для меня просьбой: если найдете нужным, оказать помощь в
этом, как мне кажется, немалозначащем для нашей сельскохозяйственной
и биологической науки деле.
Неправильным является утверждение,
что я не выношу критики. Это настолько неправдоподобно, что я не буду
на этом вопросе в данном случае подробно останавливаться. Любую
свою работу в теории и практике я всегда сам подставлял под критику,
из нее я научился извлекать пользу для дела, для науки. Вся моя научная
жизнь проходила под контролем критики, и это хорошо.
Докладчик меня ни разу не вызывал
и лично со мной никогда не разговаривал, хотя в своем докладе всю
критику в основном направил против меня. Мне было отказано в билете
на доклад, и я его внимательно прослушал не в аудитории, а в другой
комнате, у репродуктора, в кабинете т. Митина, заместителя
председателя Всесоюзного общества по распространению политических
и научных знаний.
В чем сущность доклада в моем
понимании, можно судить хотя бы по моим, весьма отрывочным, записям
из заключительной части доклада. Часть этих записей отдельно прилагаю.
Меня
неоднократно обвиняли в том, что я в интересах разделяемого мною
мичуринского направления в науке, административно зажимаю другое,
противоположное направление. На самом же деле это по независящим
от меня причинам, к сожалению, далеко не так. Зажатым оказывается
то направление, которое я разделяю, то-есть мичуринское (8).
Думаю, что не будет преувеличением,
если скажу, что лично я, как научный работник, но не как президент академии
сельскохозяйственных наук, своей научной и практической работой
немало способствовал росту и развитию мичуринского учения.
Основная беда и трудность моей
работы как президента заключалась в том, что мне предъявляли, по моему
глубокому убеждению, неправильные требования - обеспечить развитие
разных направлений в науке (речь идет не о разных разделах в науке, а
именно о разных направлениях).
Для меня это требование невыполнимо.
Но и зажимать противоположное направление я не мог, во-первых, потому
что административными мерами эти вопросы в науке не решаются,
и, во-вторых, защита неодарвинизма настолько большая, что я и не мог
этого делать.
Фактически я был не президентом
академии сельскохозяйственных наук, а защитником и руководителем
только мичуринского направления, которое в высших научных кругах
пока что в полном меньшинстве.
Трудность была и в том, что мне,
как президенту Академии, приходилось научную и практическую работу
представителей мичуринского направления (явного меньшинства в
академии) выдавать за работу всей Академии. Анти-мичуринцы же не
столько занимались творческой работой, сколько схоластической
критикой и наговорами.
Я могу способствовать развитию
самых разнообразных разделов сельскохозяйственной науки, но лишь
мичуринского направления, направления, которое признает изменение
живой природы от условий жизни, признает наследование приобретенных
признаков.
Я давно воспринял, разделяю и
развиваю учение Вильямса о земледелии, о развитии почвы и учение
Мичурина о развитии организмов. Оба эти учения одного направления.
Я был бы рад, если бы Вы нашли
возможным предоставить мне возможность работать только на этом поприще.
Здесь я чувствую свою силу и смог бы принести пользу нашей советской
науке, Министерству сельского хозяйства, нашей колхозно-совхозной
практике в разных разделах ее деятельности.
Простите за нескладность письма.
Это во многом объясняется моим теперешним состоянием.
ПРИЛОЖЕНИЕ:
упомянутое
Президент
Всесоюзной
академии с. х. наук имени В.И.Ленина
-
академик Т.Д. Лысенко
17/IV - 1948
г.
---------------------
№
Л-1/414 17/IV. 1948
г. 222 (9)
Это письмо, без сомнения,
было шедевром. Лысенко мог быть разным в жизни - веселым с коллегами,
беспощадным и саркастичным с врагами, заискивающим оптимистом-бодрячком
с вождями. Но сейчас наступил особый час, все прежние маски не годились,
их надо было отбросить, и он нашел единственно верный тон: приниженный,
извиняющийся, даже какой-то блеклый по форме и несгибаемо жесткий
по содержанию. Он почувствовал надвигающуюся катастрофу и находил
единственно верные слова.
С пониманием именно
сталинской лексики он называл генетиков 222неодарвинистами222.
Он жаловался на то, что ему предъявляли неправильное (он подчеркивает:
222по моему глубокому убеждению222) требование - 222обеспечить развитие
разных направлений в науке222, то есть взывал к исконным чувствам
вождей, всю жизнь специализирующихся на искоренении всех линий и
направлений, кроме их собственного.
Он силился представить
себя несчастным ягненком-теоретиком, на которого точат клыки реакционные
волки-генетики, и развивал миф, что эти же волки ответственны за
трудности продвижения его предначертаний в практику. Немногословно
он свел критику младшего Жданова к его излишней доверчивости. Дескать,
по молодости доверился старым волкам, вот они и наговорили. Минимальное
количество слов, потраченных на главного обидчика, в сочетании с
самоуничижением были метко рассчитаны на то, чтобы показать свою
покорность и готовность к беспрекословному выполнению любых приказов.
Мысль - что ему до сих
пор не
дали устроить погром в биологии, выступала в письме на первый
план. Упоминая, что его сторонники до сих пор 222в явном меньшинстве222,
он призывал помочь именно в этом вопросе - убрать тех, кто не с ним. Просьба
выдать ему 222карт-бланш222 на расправу с потенциальными и явными врагами,
сумевшими даже Юрию Жданову наговорить много неправды, была
главной.
Лысенко не без оснований рассчитывал,
что придется Сталину по вкусу и последняя сентенция его письма:
222Я могу
способствовать развитию самых разнообразных разделов сельскохозяйственной
науки, но лишь мичуринского направления333 Я был бы рад, если бы Вы нашли
возможным представить мне возможность работать только на этом
поприще222.
Приписка с извинениями за 222нескладность
письма222 и ссылка на любому человеку понятную причину - расстроенные
чувства - была, возможно, излишней. Вряд ли можно было рельефнее изложить
приниженными фразами клокочущую страсть и буйное желание остаться
среди любимцев Сталина.
К письму он приложил краткий перечень
критических замечаний Жданова из семи пунктов. Если бы Сталин поверил
не ему, а Жданову, то за эти семь пунктов можно было и головы не сносить.
Но его не испугала перспектива быть поставленным к стенке. Смел и решителен
был он в этот день. Наверное верил, что голову на плаху не кладет.
222Приложение
к письму академика Т.Д. Лысенко
ЧАСТЬ МОИХ ОТРЫВОЧНЫХ ЗАПИСЕЙ
из заключительной части доклада
222СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ ДАРВИНИЗМА222
1. Лысенко
ставит препоны для развития науки (отрицание гормонов, витаминов
и т. п.).
2. Лысенко
отстаивает лишь некоторый круг работ из необходимых, а именно биологический,
но он отрицает физику, химию в биологии.
3. Безобразие,
когда имеются люди, которые из узких интересов опорочивают работы
других. Один из школы Лысенко Андреев в журнале 222Селекция и семеноводство222
говорит против ростовых веществ (зачитывает).
4. Лысенко
отрицает существование гормонов.
5. Лысенко
задержал на 13 лет внедрение у нас гибридной кукурузы.
6. Нет
критического отношения к Лысенко, а ошибки у него есть. Пример -
его обещание вывести морозостойкий сорт для Сибири. Из этого ничего
не вышло. А в статье, помещенной в 222Известиях222, он уже сдает свои
позиции, но нигде не сказал о том, что ошибся.
7. Лысенко
пытается оклеветать, зажать много нового в науке. Это уже чем-то отличается
от новатора, которым Лысенко раньше был и то, что, например, говорил
Жданов Андрей Александрович в своем выступлении о лже-новаторах
(зачитал фразу), я от себя говорю, что это к Вам относится, Трофим Денисович
Лысенко.
(Т.
Лысенко)222
17/IV- 1948
г.
--------------------
№
Л-1/414
Для большинства высокопоставленных советских чиновников обращение к высшему руководителю с
просьбой об отставке по собственной воле была бы неприемлемой или крайне удивительной. Мало кто бы решился прибегнуть к столь рискованному эксперименту над самим собой, так как было хорошо известно, что при вспыльчивости Сталина, умело им прячущейся под внешней невозмутимостью, и широко распространенной им 222теории222, что незаменимых людей нет, подобный шаг мог привести к гибели. Доверили тебе работу, поручили пост - сиди работай. А вот нервные жесты и попытки спекуляции на своей незаменимости и отказы от порученного тебе поста просто недопустимы. Руководство тебя поставило, руководство и решит, когда тебя снимать или повышать, - таким был непреложный закон для функционеров всех времен - досталинских и послесталинских. И тем не менее, Лысенко надеялся на свое особое положение в
иерархии власти и был полон решимости это правило нарушить.
Впрочем, этот приемчик
Лысенко уже не раз пробовал, когда пытался разыграть роль обижаемого и прибегал к давлению на высших начальников с помощью угроз собственной отставки. Так, 11 декабря 1944 года, желая переломить зревшее уже тогда в верхних эшелонах власти недовольство тем, как он руководит ВАСХНИЛ, он направил В.М. Молотову (тогда зам. пред. Совнаркома СССР) такое письмо:
222Прошу освободить меня от
должности Президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина333 Будучи Президентом, я почти не имею возможности ни
оказывать содействие правильному развитию теорий сельскохозяйственной науки, ни направлять их на максимальную помощь
практике, ни предупреждать ложно научные тенденции и рост различных 222школ222222222
(10).
С поста его не убрали,
из своего кресла он не сдвинулся, но и разговоры о его плохом руководстве
академией на время притихли.
Так же Лысенко поступил
3 декабря 1946 года, когда заявил А.А. Жданову, что выйдет из состава
АН СССР, если Н.П. Дубинин будет избран членом-корреспондентом (11).
Дубинина избрали, и ему пришлось проглотить горькую пилюлю, но из Академии,
конечно, Лысенко не вышел.
Спустя некоторое время
после отправки письма ему показалось, что дела идут совсем плохо, поскольку ответов
ни от Сталина, ни от А.А. Жданова не поступило. Надо было делать что-то
иное. Он снова решил сиднем не сидеть, не ждать, пока плохие новости свалятся
на голову, а прорваться к Сталину, минуя всяких Ждановых. События, решил он,
надо поторапливать и действовать. Ведь он задумал многоходовую защиту, значит,
пора было приступать к второй линии защиты. Он обратился к человеку, который
сам ничего в его судьбе решить не мог (слишком высок был административный и
депутатский статус академика Лысенко), однако обязан был сообщить
непосредственно Сталину категоричное требование академика об отставке.
Он написал письмо министру сельского хозяйства СССР И.А. Бенедиктову. Тот имел
прямой выход к Сталину и мог обойти обоих Ждановых и вообще любых аппаратчиков
в Центральном Комитете партии. А Лысенко знал по своему опыту, что значит
прямой вход к вождю. Недаром иногда в своем кругу на вопросы близких людей о
том, как ему удавалось сделать одно или другое, он самодовольно и строго
отвечал: 222У меня есть право входа222 (12).
На людях Бенедиктов
и Лысенко нередко появлялись вместе, напоказ были дружелюбны,
но, как говорится, в душу не заглянешь. Знающим людям было известно, что
Лысенко к Бенедиктову относился плохо. Показательным примером
была история с попыткой Бенедиктова получить диплом профессора. В
одном из московских вузов он читал небольшой курс студентам и решил
(как это делает большинство крупных администраторов) обзавестись
профессорскими 222корочками222. Ученый Совет этого института послушно
выдвинул кандидатуру министра в профессоры и послал свое решение
в Высшую Аттестационную Комиссию для утверждения. Обычно в таких
случаях отказов ВАК не дает. Но, к удивлению многих, Лысенко, числившийся
членом Президиума ВАК, но крайне редко появлявшийся на его заседаниях,
приехал и добился, чтобы звание профессора министру присуждено
не было (13).
Обращаться к Бенедиктову
непосредственно Лысенко был, кстати, обязан в соответствии с табелем о рангах,
ибо Академия сельхознаук подчинялась этому министру, а сам он по номенклатурным
правилам был на уровне заместителя министра сельского хозяйства. Для обращения
к министру у Лысенко нашелся подходящий предлог. Именно у Бенедиктова
Лысенко добыл стенограмму лекции Жданова. Возвращая ее 11 мая 1948 года,
он присовокупил к ней заявление, теперь уже с решительной просьбой
об отставке с поста Президента ВАСХНИЛ:
222Министру
сельского хозяйства Союза СССР
товарищу Бенедиктову Ивану Александровичу
Возвращаю стенограмму 222Спорные
вопросы дарвинизма222.
Считаю своим долгом заявить,
что как в докладе, так и в исправленной стенограмме (где ряд мест немного
сглажен против того, что на слух мне казалось было в докладе), докладчиком
излагаются лично от себя давние наговоры на меня антимичуринцев-морганистов-неодарвинистов.
Такая критика делается в секрете
от меня, с тем чтобы я не смог ни устно, ни в печати возразить и опровергнуть.
Для характеристики уровня научной
критики моих научных работ прилагаю выписку с 30 стр. стенограммы,
где разбирается одно из моих положений. Просьба сравнить данную выписку
с тем, что написано в моей статье по этому вопросу. Соответствующая
страница моей статьи подклеена к выписке. На таком же научном уровне
построена и вся остальная критика.
В исправленной стенограмме не
указывается ни названия моих работ, ни страниц, из которых берутся
цитаты. Поэтому читатель не имеет возможности сопоставить высказывания
докладчика по тому или иному вопросу с моими высказываниями. Я
уже неоднократно заявлял, что в тех условиях, в которые я поставлен,
мне невозможно работать как Президенту Всесоюзной Академии сельскохозяйственных
наук имени В.И. Ленина.
Для пользы сельскохозяйственной
науки и практики прошу поставить вопрос об освобождении меня от
должности Президента и дать мне возможность проводить научную работу.
Этим самым я смог бы принести значительно больше пользы как нашей
сельскохозяйственной практике, так и развитию биологической науки
мичуринского направления в различных ее разделах, в том числе и для
воспитания научных работников.
Академик
Т.Д. Лысенко222
11/V- 1948
г.
-------------------
№
Л-1/497
На основании письма можно высказать осторожное
предположение, что в этот момент Лысенко уже имел некоторую информацию
о реакции Сталина на его первое обращение и посчитал, что ускорение событий
пойдет только на пользу. Именно надеждой на положительное к нему отношение
Сталина мог объясняться такой тон письма Бенедиктову - совершенно отличный
от тона первого письма. Лысенко уже не унижался, а открыто шел в атаку,
обвиняя Ю.А. Жданова в низком научном уровне его доклада, в некомпетентности
и даже нечистоплотности. Чего стоили одни упоминания, что Жданов,
дескать, передергивал цитаты из его статей, или сетования, что не
проставлены страницы его работ, откуда Жданов брал цитаты, а это, видите
ли, лишает читателей возможности текстуального сравнения. Он,
конечно, продолжал настаивать, что он - невинно пострадавший, жертва
секретной критики, хотя о каком секрете можно было говорить, если
Жданов читал лекцию нескольким сотням человек, и Лысенко слышал её
собственными ушами, а стенограмма лекции была размножена. Ему стыдно
было признаться, что он не набрался храбрости войти в зал. Ведь
сетования, что ему, Президенту, депутату Верховного Совета СССР, директору
института и прочая и прочая, 222не дали билета222 на лекцию, даже наивными
назвать было нельзя.
Расчет оказался верным - Сталин,
наконец-то, вызвал к себе 222несправедливо обиженного222. По-видимому
на этой встрече присутствовал А.А. Жданов - 20 мая в его записной книжке
появилась запись: 222О Лысенко выговор Ю[рию Жданову?]222 (14). На обороте следующей странички записной
книжки Жданов-старший дважды подчеркнул запись 222Кремль Лысенко222
(15). В Кремле находился кабинет Сталина, у самого А.А. Жданова и его
сына кабинеты были в здании ЦК партии на Старой площади, следовательно,
можно предполагать, что встретить Лысенко в Кремле можно было в кабинете
Сталина, и встреча эта (или две последовавшие друг за другом встречи?)
произошли в последнюю неделю мая. Занесенные в записную книжку чуть
дальше фразы могли принадлежать скорее Лысенко, а не Сталину, настолько
характерно они передают мысли 222Главного агронома222, постоянно
на эти темы витийствовавшего:
222Учение о чистых линиях ведет к прекращению работ
над улуч[шением] сортов. Учение о
независим[мости] ГЕНа (далее одно
слово неразборчиво) ведет к иссушен[ию]
практики. Успехи передовой науки, выведение новых сортов и пород -
достигнуты вопреки морганистам-менделистам222 (16).
Зачем эти рассуждения о генах и их постоянстве
могли понадобиться Лысенко в кабинете главного большевика? Разумеется,
не только для того, чтобы обрисовать идейные разногласия со своими
научными противниками, но и для вполне прозаической цели. Ему мешали
жить проклятые гены и верующие в них вейсманисты-морганисты.
Начатая шумиха о колоссальном
успехе с ветвистой пшеницей позволила Лысенко не просто выйти сухим
из воды. Сталин без раздражения отнесся к письму Лысенко, отправленному
17 апреля 1948 года (17) и перешел к активной защите Лысенко и наказанию
обидчика. Уже в мае членов Политбюро ЦК ВКП(б) собрали на незапланированное
заседание. Спустя 40 лет, в январе 1988 года бывший секретарь ЦК
партии Дмитрий Трофимович Шепилов рассказал мне об этом заседании.
222За
мной заехал Андрей Александрович Жданов и сказал, что нас срочно вызывают
222на уголок222 (так мы между собой называли кабинет Сталина, в котором
проводились заседания Политбюро; кабинет этот располагался в угловой
части здания в Кремле). 222Поедем в моей машине222, - сказал мне Жданов.
Когда мы приехали, в кабинете уже сидели почти все члены Политбюро
и несколько приглашенных лиц. Я тогда заведовал отделом пропаганды
и агитации, а отдел наш подчинялся М.А. Суслову, ставшему секретарем
ЦК партии. Я должен сделать здесь одно отступление, чтобы вы поняли
последующие события222, -
добавил Шепилов (18)
и поведал мне о том, что он по образованию был экономистом, до войны
защитил диссертацию и получил степень доктора наук, ему предложили
высокий пост директора Института экономики, но он ушел на фронт простым
солдатом, а там уже дослужился до звания генерала и был переведен в
аппарат ЦК ВКП(б).
Голос его - глубокий
окрашенный обертонами баритон - звучал красиво, Шепилов старался произвести
впечатление и рассказал мне о том, что, помимо увлечений экономикой,
несомненной удачей на фронтах (ведь мог и остаться на поле боя), защитой
докторской диссертации, была у него еще одна страсть: он неплохо пел, и
друживший с ним великий тенор Иван Семенович Козловский не единожды пенял ему,
что не по верной дороге он пошел, занявшись партийными делами и понравившись
своим характером Сталину.
- Тебе надо было петь, -
утверждал Козловский. - Представляешь, висела бы перед Большим Залом
консерватории афиша 222Иван Козловский, Дмитрий Шепилов. Русские романсы222. А
перед входом толпа, и все спрашивают: 222У вас нет лишнего билетика?222 Вот это
судьба завидная!
Возвратившись к тому
памятному заседанию Политбюро ЦК ВКП(б), он сказал, что, обладая дипломами
юриста (он закончил МГУ), экономиста (позже закончил аграрный факультет
Института красной профессуры), профессора и доктора экономических наук, он
позволял себе иногда даже на публике не соглашаться по всем пунктам со
Сталиным, а возражать ему.
222Поэтому,
- продолжил он, - я чувствовал себя может быть чуточку свободнее,
чем остальные работники аппарата, так как понимал, что всегда смогу
найти работу экономистом, если меня выставят из ЦК. Когда мы начали
готовить семинар лекторов ЦК, и когда Юрий Жданов предложил выступить
с лекцией, в которой ошибки Лысенко будут названы ошибками, я согласился
с этим предложением и вставил в план лекцию Ю. Жданова. План этот я
представил Суслову, и тот его утвердил. На отпечатанной программе
курсов была резолюция Суслова: 222Утверждаю222.
Как только мы с Ждановым-старшим
вошли, Сталин тут же начал заседание и неожиданно повел речь о неверной
позиции Ю.А. Жданова, незаслуженно обидевшего товарища Лысенко.
Зажав трубку в руке и часто затягиваясь, Сталин, шагая по кабинету
из конца в конец, повторял практически одну и ту же фразу в разных
вариациях: 222Как посмели обидеть товарища Лысенко? У кого рука
поднялась обидеть товарища Лысенко? Какого человека обидели!222
Присутствовавшие молча вслушивались в эти повторяющиеся вопросы
их вождя. Но вот Сталин остановился и спросил: 222Кто это разрешил?222
Повисла гробовая тишина. Все молчали и смотрели под ноги. Тогда
Сталин остановился около Суслова и спросил: 222У нас кто агитпроп?222
Суслов смотрел вниз и головы не поднимал, на вопрос не отвечал. Не
знаю почему, я до сих пор так и не понял почему, возможно, всё из-за того
же внутреннего осознания своей относительной независимости, а,
может быть, из-за привившейся во время войны привычки в трудные минуты
брать ответственность на себя, я встал и громко, по-военному ответил:
222Это я разрешил, товарищ Сталин222. Теперь все подняли головы и уставились
на меня, как на сумасшедшего, а Сталин подошел ко мне и внимательно
стал глядеть мне в глаза. Я свои глаза в сторону не увел, и скажу честно,
я никогда не видел такого взгляда. На меня смотрели желтые зрачки,
обладающие какой-то непонятной силой, как глаза большой кобры, готовящейся
к смертельному прыжку. Он глядел на меня долго, во всяком случае, мне
показалось, что это было очень долго. Глядел, не мигая. Наконец, он тихо
спросил меня: 222Зачем ты это сделал?222 Волнуясь, я стал говорить о
том огромном вреде, который Лысенко несет нашей стране, как он старается
подавить всех научных оппонентов, о том, что его собственные научные
заслуги непомерно раздуты, и что помощь от его собственных работ, несмотря
на все обещания, мала. Сталин также, как и раньше, ходил по кабинету,
потом остановился и, прерывая меня на полуслове, сказал: 222Так.
Всё ясно. Создадим комиссию по выяснению всех обстоятельств222. И
стал называть членов комиссии - кажется, Молотова, Ворошилова,
еще кого-то, назвал меня (у меня камень с души упал), потом остановился,
довольно долго смотрел в сторону Суслова и, наконец, промолвил: 222Суслова222
и опять замолчал, а я про себя думал, почему же он не назвал ни одного
из Ждановых, это что - конец их карьеры? Но после долгого раздумья
Сталин сказал: 222И Жданова222. Помолчал еще и добавил: 222Старшего222
(19).
Шепилов рассказывал это мне сразу после
выхода в свет второй части моей статьи о Лысенко в 222Огоньке222 (20) (разговор с ним состоялся
4-го января 1988 года). У меня нет оснований не доверять Шепилову,
но и проверить правоту его слов сегодня вряд ли кто может. Об этом же заседании
мне рассказывал пятью неделями раньше у меня дома Ю.А. Жданов (21). Он
также присутствовал на заседании, но какие-либо детали сообщить
отказался, сославшись на то, что сидел далеко от Сталина, а тот будто
бы говорил тихо, поэтому он мало что расслышал. Жданов сказал мне
лишь, что ему было предложено написать объяснительную записку, что
он и сделал через несколько дней[63]. Одна деталь в рассказе
Жданова была, впрочем, странной: он обронил фразу о том, что на этом
майском заседании его очень подвел Шепилов, будто бы отказавшийся
взять на себя ответственность за разрешение читать эту лекцию. Во время
беседы 5 января 1988 года Жданов добавил, что по его сведениям в Московский
горком партии было спущено сверху указание примерно наказать его.
Но события развивались столь стремительно, что никакого взыскания
горком наложить просто не успел. Не собиралась ни разу и назначенная
Сталиным комиссия: вождь повел защиту Лысенко самостоятельно.
31 мая и 1 июня Сталин принимал участие в
обсуждении кандидатур на получение очередных Сталинских премий по
науке и изобретательству и опять вернулся к лекции Ю.А. Жданова:
222Ю.
Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно:
нельзя забывать, что Лысенко - это сегодня Мичурин в агротехнике.
Нельзя забывать и того, что Лысенко был первым, кто поднял Мичурина
как ученого. До этого противники Мичурина называли его замухрышкой,
провинциальным чудаком, пустырем и т. д.
Лысенко имеет недостатки и
ошибки, как ученый и человек, его надо критиковать, но ставить своей
целью уничтожить Лысенко как ученого, значит лить воду на мельницу
жебраков222 (23).
Итак, вскоре Лысенко был вызван к Сталину.
О некоторых подробностях их беседы мне согласно рассказывали в
1970-х годах приближенные Лысенко. Он внутренним чутьем уловил, что
отношение к нему Сталина не такое уж плохое, и решил этим воспользоваться.
Он пообещал в кратчайшие сроки завершить работу с ветвистой пшеницей. Но
выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы
немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и
умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно
оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко повторил, что если
вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические
исследования на иной, формальной генетике, то страна потерпит огромный
ущерб. А вот если формальную генетику запретить как науку идеалистическую,
буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут,
быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности
всех культур. Заодно Лысенко попросил назвать новый сорт пшеницы 222Сталинской
ветвистой222.
Такой подход Сталину понравился (24).
Падение Лысенко было предотвращено. Как вспоминал Ю.А. Жданов, Сталин
на уже упомянутом заседании по присуждению Сталинских премий,
222333неожиданно
встал и глухим голосом неожиданно сказал:
- Здесь один товарищ выступил с
лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не
может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит
правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков222
(25).
Глава 27. СТАЛИН
ПРИКАЗЫВАЕТ ОКОНЧАТЕЛЬНО ЗАПРЕТИТЬ ГЕНЕТИКУ В СССР
222В
истории лысенковщины определяющими были те условия, которые создавала партия [большевиков] Строго говоря, история лысенковщины - не
глава из истории науки как таковой, а глава истории партии222.
Д.В. Лебедев. 1991 (1)
Во время работы в партийных
архивах историку В.Д. Есакову удалось обнаружить страницу с записями
А.А. Жданова, сделанными в кабинете Сталина видимо в самом начале
июня 1948 года. Из них становится ясно, какие именно поручения давал
в то время Сталин.
222Одного
из
марксистов
в биологии взять и сделать доклад
Короткое
постановление от ЦК
Если
бы можно было Статью
в 222Правде222
бы
поработать
вместе
с Лысенко
Что
либо популярное
Доклад
неправильный
Два
течения - Первое опирается на мистицизм - тайна
на
тайну
другое
материалистическое
Жданов
ошибся
Везде
биология в духе Шмальгаузена преподается
Теория
безобраз
в опыт222 (2).
Первое поручение о
привлечении одного из марксистов для подготовки заказного доклада
о том, как развивать биологию, напоминало прежнее сталинское требование к
Митину, данное в 1939 году, когда он хотел, чтобы во время дискуссии в редакции
журнала 222Под знаменем марксизма222
генетики были посрамлены. Тогда Митин выполнил этот сталинский наказ.
Генетика была представлена буржуазным извращением, ведущие генетики и Вавилов
опозорены. Нужно было повторить этот прием еще раз.
Ясно, что кроется за
словами о коротком постановлении ЦК. Не трудно было представить его
идеологическую направленность и стилистику.
В тезисе о статье в 222Правде222, сопровождающемся словами
222Если бы можно было бы поработать вместе с Лысенко222 видна каверза.
Сильно 222колхозный академик222 подмочил репутацию в глазах Сталина, если
возникли сомнения в его пригодности даже для такой простой задачки, как
подготовка боевой, как выражались большевики, статьи для их главного печатного
органа. Два 222БЫ222 на восемь слов, окруженные словами 222ЕСЛИ222 и 222МОЖНО
поработать222 даже в комментариях не нуждаются. И нужен был бы Лысенко
для этого, но сомнения в том, что он справится с этим, возникли даже у Сталина.
Эта запись, кстати,
лучше многих других показывает, кто же руководил схваткой в науке
по идеологическим вопросам. Ясно, что закоперщиком, главной движущей
силой в процессе многолетней травли биологов, в особенности генетиков,
был именно Сталин, который с юности был одержим идеей о прямом влиянии среды
на всё (на человека, на общество, на природу в целом, на экономические
взаимоотношения при социализме - Сталин ведь и в этом вопросе свою
линию гнул через головы - и судьбы! - ученых).
Понятен и отступ в записи
после первых трех пунктов. Первая часть была главной, идейной, а всё,
что шло ниже - технологией проведения в жизнь идейных решений. Ну,
конечно, их надо было 222протолкнуть222 в массы, так что затруднений с
пониманием слов 222что либо популярное222 нет. Разъяснения о том,
что вся загвоздка в биологии имеет идеологический характер, то же
не нужны. Раз есть два мира - коммунистический и капиталистический
- значит, должны быть две биологии (одна прогрессивная и материалистическая,
вторая загнивающая, вредоносная и к тому же мистическая).
Слова 222Жданов ошибся222
относились к лекции Юрия Андреевича: она была неправильной, ошибочной, не
осознал молодой человек, как вся биология пропитана миазмами идеализма,
как везде эти враги пролезли, как отравляют все сферы, буквально всюду
проникли! Вот зачем надо вмешаться: чтобы всюду выстроить то, что нужно
вождю. Особенно в тех местах, где кадры новые готовят - в вузах и техникумах.
Из фразы о преподавании биологии становится понятным, что засела
в голове Сталина фамилия вовсе и не генетика, а зоолога-эволюциониста,
тишайшего академика Ивана Ивановича Шмальгаузена. Очень уж его фамилия
Сталину показалась к месту, нерусская - скажешь, как припечатаешь.
И будут после этого полоскать имя шшмальххауссена на всех углах. Сломают
судьбу выдающегося русского ученого с немецкой фамилией, чьи книги
и спустя полстолетия будут переводить и издавать на Западе (3).
Сталин поручил
отвечать за подготовку главного постановления и практических шагов
по его внедрению в жизнь А.А. Жданову, пока еще главному идеологу.
Двум близким к Сталину людям из идеологических (А НЕ ИЗ НАУЧНЫХ!) кругов
- Шепилову и Митину было поручено подготовить проект постановления о биологии.
Подготовленный текст лег на стол Жданова, он внес многочисленные поправки,
их учли, и 7 июля Шепилов с Митиным снова представили Жданову проект
с запиской: 222Направляем на Ваше рассмотрение проект сообщения
ЦК ВКП(б) 222О мичуринском направлении в биологии222, исправленный
согласно Ваших указаний222 (4). Жданов отложил все дела и срочно внес
множество новых поправок. Он изменил название на такое 222О положении
в советской биологической науке222, переписал и дополнил многие
разделы. Получилось большое, а не краткое 222постановление222 (5).
Битым слогом вещи назывались своими именами:
222ЦК
ВКП(б) считает, что в биологической науке сформировались два диаметрально
противоположных направления: одно333 прогрессивное, материалистическое,
мичуринское,.. возглавляемое ныне академиком Т.Д. Лысенко; другое333
- реакционно-идеологическое, менделевско-моргановское333
Последователи
менделизма-морганизма не раз предупреждались, что их направление в
биологии чуждо советской науке и ведет к тупику. Тем не менее менделисты-морганисты
не только не извлекли должных уроков из этих предупреждений, но продолжают
отстаивать и углублять свои ошибочные взгляды. Такое положение не
может быть далее терпимо333222 (6).
Несколько абзацев
А.А. Жданов отвел на то, чтобы показать, в чем якобы ошибался его сын в
лекции о положении в биологии и сельском хозяйстве. Жданов-младший
твердо стоял на том, что двух наук быть не может, что все советские ученые
могут принадлежать к разным научным школам, но отнюдь не к разным
враждующим между собой направлениям одной и той же науки. Теперь эту
его убежденность надо было назвать ошибочной. Можно себе представить, каким
тяжелым был моральный груз отца, принужденного изобличать сына лишь
потому, что главарю их партии была чужда принципиальная и правильная позиция
его сына. Но таковы были правила их жизни, партийные представления
о дисциплине большевика, о единстве взглядов и прочих императивах,
которые сам А.А. Жданов десятилетиями проповедовал в стране.
Жданов передал
исправленный текст Маленкову. Уже на следующий день, 10 июля 1948 года,
за их двумя подписями проект был направлен Сталину и копии Молотову,
Берии, Микояну, Вознесенскому, Кагановичу и Булганину (7).
Пока в кабинетах ЦК ВКП(б) в обстановке строжайшего
секрета готовили постановление высшего партийного органа, ученые бомбардировали
ЦК письмами, в которых просили немедленно принять меры к прекращению господства
лысенковщины. В июле на имя Маленкова пришли обращения И.И. Шмальгаузена, А.Р. Жебрака, С.И. Алиханяна, Е.В. Бобко и И.М.
Полякова. 16 июля 1948 года непосредственно к Сталину обратился академик П.Н.
Константинов. Он настаивал на том, чтобы Лысенко устранили от руководства
Академией сельхознаук:
222Такой человек не имеет права быть администраторомиОн
использует права президента для утверждения своего господства в науке, для
создания видимости нерушимости открытых им 222законов222. Он явно злоупотребляет
Вашим довериеми что он сделал за эти 15 лет? Кем он стал сам? Это худший вид
диктатора. Он требует ликвидации всего, что не согласно с ним, всего, что ему
не нравится333 мириться с этим нельзяи
Многие ученые АН СССР, ВАСХНИЛа, Московского университета
и ТСХАкадемии резко критикуют его. Работники с мест прислушиваются к этому и не
решаются выступать. Почему с нами никто не хочет считаться? Почему разрешение
этих споров передоверяется либо таким лицам, как М.Б. Митин, либо работникам
министерств? Почему не прислушиваются к мнению ученых и практиков сельского
хозяйства? Почему наша официальная критика не отражает мнения научной
общественности, а старается угодить Т.Д. Лысенко?222 (8).
Константинов обвинял Лысенко в замедлении внедрения новых сортов, отчего страна
теряет сотни миллионов пудов хлеба ежегодно. Он писал Сталину, что под
руководством Лысенко ВАСХНИЛ вымирает, что
222односторонний, так называемый агробиологический уклон в его
деятельности тормозит всю сельскохозяйственную науку, а также отдельные ее звеньяи
Как крайний эгоцентрик, он тонет в догматике, в непогрешимости и саморекламе222.
Константинов указывал, что недавно он пытался довести его предложения в
разговоре с Маленковым, который принял его в Центральном Комитете партии, но
последствий от этого разговора не последовало, поэтому он вынужден писать
Сталину. Он считал, что нужно 222Немедленно освободить Т.Д. Лысенко от
обязанностей президента ВАСХНИЛ и произвести довыборы академиков и
членов-корреспондентов без какого-либо нажима со стороны Т.Д. Лысенко.222
Последним, девятым пунктом своего письма Константинов поставил такой: 222Созвать
при ЦК ВКП(б) совещание по вопросам селекции и генетики и реформы системы
сельскохозяйственных опытных учреждений222 и подписался: 222Глубоко уважающий
Вас действительный член Всесоюзной академии с.-х. наук имени Ленина, лауреат
Сталинской премии, зав. кафедрой селекции, семеноводства и методики опытного
дела Тимирязевской с.-х. академии проф. П. Константинов222 (9).
Однако Сталину предложения крупнейшего ученого России не были интересны, а
одна строчка в его письме могла вызвать раздражение, потому что Константинов
обвинил Лысенко в том, что тот 222вместо дарвиниста стал
ламаркистом222. Константинов не мог, конечно, предполагать, что сам Сталин был
еще более убежденным ламаркистом.
Когда
Сталину принесли подготовленный Шепиловым и Митиным и исправленный А.А.
Ждановым проект постановления ЦК партии, документ не показался ему достаточно
боевым. А.А. Жданов был вообще отстранен от работы. Формально это было
связано с тем, что 10 июля был его последним рабочим днем перед отпуском.
Практическое руководство разгромом генетики было поручено набиравшему
силу новому Секретарю ЦК Георгию Максимилиановичу Маленкову,
назначенному секретарем ЦК 1 июля 1948 года и принявшему 7 июля
дела от А.А. Жданова. А Андрей Александрович уехал в санаторий 222Долгие
Бороды222 на Валдай, где его стали лечить.
Часть врачей санатория
понимала, что человеку с серьезными сердечными проблемами выбранное место для
лечения явно не подходит. От Жданова, согласно присланным из Кремлевской
больницы рекомендациям, требовали, чтобы он каждый день отправлялся на долгие
прогулки по пересеченной местности, преодолевал подъемы и спуски. Недавно
доцент Московской медакадемии имени Сеченова В.Д. Тополянский разыскал в архиве
кардиограмму А.А. Жданова, сделанную сразу по приезде в Долгие Бороды. На ней
отчетливо видно, что прибыл он туда с глубоким инфарктом миокарда, и такие 222процедуры222
были смертельно для него опасны. Поэтому можно думать, как об этом группа
московских историков поведала в октябре 2011 года в передаче московского
телевидения, что А.А. Жданова намеренно посылали подальше от Москвы на верную
гибель. И вскоре он в санатории скончался от еще более обширного повторного
инфаркта[64]. То, что его попросту
убили на Валдае, врачи в санатории знали. Когда в 1976 году рукопись моей книги
222Власть и наука222 прочел ленинградский генетик В.С. Кирпичников, он мне
сказал, что ему известно от друга, работавшего в том санатории, что я могу
вполне привести в книге указание об этом убийстве, что я и сделал в
предположительной форме. Когда я дал в 1987 году Юрию Андреевичу Жданову
познакомиться с рукописью моей книги, он, конечно, прочел фразы о смерти отца,
но поправлять ничего не стал. Когда же летом 2004 года он как почетный ректор
Ростовского университета вместе с директором Биологического Института этого
университета профессором Е.П. Гуськовым предложили Ученому Совету их
университета избрать меня Почетным Доктором и пригласили приехать в Ростов на
церемонию вручения соответствующего диплома и полагающихся регалий, Жданов,
проведший со мной весь день с утра до вечера, вдруг упомянул о факте убийства
отца кремлевскими докторами по явному поручению Сталина. Я тут же его спросил,
откуда ему стало известно об этом. 222Так об этом вы же первым и написали во 222Власти
и науке222, а теперь есть и другие подтверждения222, - ответил он мне.
В продолжение того
разговора с Юрием Андреевичем я спросил его: 222Так почему же Вы до сих пор
храните к Сталину теплое отношение?222. 222А он был человеком необычным, -
ответил Жданов. - Вот пример из той жизни. Сталину донесли, что писатель Михаил
Шолохов, когда крепко выпьет с друзьями в своей станице Вешенской, может начать
ругать Сталина за его политику в сельском хозяйстве. Однажды Шолохов даже
сказал, что это происходит из-за того, что Сталин я человек ограниченный.
Сталин, узнав такую характеристику, вида не подал, но запомнил слова и дождался
момента, когда Шолохов попросился к нему на прием. Как только дверь в
сталинский кабинет перед Шолоховым растворилась, и он сделал первый шаг внутрь
кабинета, Сталин, сидевший за столом напротив двери, спросил писателя:
- Товарищ Шолохов! Какой
у Вас вопрос ко мне?
Шолохов остановился,
опешив, но понял, что дальше итти не стоит, и от двери произнес фразу, что в
Вешенской начинают уборку урожая, но возникли проблемы со стареньким комбайном.
- Нельзя ли нам выделить
новый комбайн? - попросил он.
- Хорошо, - ответил
Сталин, - какая еще у Вас просьба?
- Было бы неплохо
выделить один новый трактор.
- Еще что?
- Нельзя ли было бы
продать нам еще пару грузовиков для сбора урожая?
- У Вас, товарищ
Шолохов, наверняка в кармане есть бумажка с этими просьбами, не правда ли? -
спросил Сталин.
Шолохов кивнул головой,
пошарил по карманам пиджака и вытащил оттуда сложенный листочек бумаги.
- Так передайте мне его,
- произнес Сталин, и когда Шолохов вручил его Сталину, написал на углу бумаги
наискосок просьбу наркому сельскохозяйственного машиностроения удовлетворить по
возможности просьбу писателя и, протягивая бумажку обратно Шолохову,
проговорил:
- А теперь до свидания.
У людей ограниченных, знаете ли, время ограниченное!222
222Вот каким был товарищ
Сталин222, - заключил Юрий Андреевич свой рассказ. В другой раз он мне
обосновывал свое уважение к Сталину тем, что никто иной, как Сталин, в деталях
продумал, как построить на Ленинских горах здания Московского университета для
естественных факультетов, потому что понимал роль науки в движении к социализму
и заботился о том, чтобы ученым-естественникам были созданы наилучшие условия
для обучения кадров высокой квалификации для развития точных наук.
В
день отъезда А.А. Жданова в санаторий в аппарате ЦК были проведены серьезно
затрагивавшие его структурные преобразования. Решением от 10 июля
вместо Управления пропаганды и агитации с отделами был сформирован
Отдел того же названия (11). Бывший Отдел науки в его составе низвели
до уровня сектора, хотя пока еще Ю.А. Жданов сохранял за собой должность
его заведующего. А Отделом пропаганды и агитации стал заведовать
Д.Т. Шепилов, нравившийся Сталину своим характером.
Пятью
днями позже Сталин сделал еще один шаг к погрому в биологии. На заседании
Политбюро 15 июля было принято следующее решение:
222В связи с неправильным, не отражающим позиции
ЦК ВКП(б) докладом Ю. Жданова по вопросам советской биологической
науки принять предложение Министерства сельского хозяйства СССР,
Министерства совхозов и ВАСХНИЛ об обсуждении на июльской сессии
Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина
доклада академика Т.Д. Лысенко 222О положении в советской биологической
науке222, имея ввиду опубликование этого доклада в печати222 (12).
Итак, Политбюро решило
руками Лысенко и его сторонников под присмотром аппаратчиков из
ЦК провести коренные изменения в научной работе. Лысенко самому надо было
написать текст доклада в соответствии с идеями, изложенными в проекте
постановления, подготовленного Шепиловым, Митиным и Ждановым-старшим,
и выступить на сессии ВАСХНИЛ, причем никто не должен был знать о вмешательстве
вождя или членов Политбюро в споры биологов. Лишь в конце сессии Лысенко
разрешили объявить публично, что его доклад был одобрен Политбюро и лично товарищем Сталиным. Бригада
Лысенко (по словам И.Е. Глущенко, в неё входили В.Н. Столетов, И.И.
Презент, А.А. Авакян, И.А. Халифман, И.С. Варунцян, Н.И. Фейгинсон и
он) через несколько дней составила доклад, и Лысенко послал его Сталину:
22223 июля 1948 г.
Товарищу
И.В. Сталину
Дорогой
Иосиф Виссарионович!
Убедительно
прошу Вас просмотреть написанный мною доклад 222О положении в советской
биологической науке222, который должен быть доложен для обсуждения
на июльской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук
имени В.И. Ленина.
Я старался
как можно лучше с научной стороны, правдиво изложить состояние вопроса.
Доклад
т. Юрия Жданова формально я обошел, но практическое содержание моего
доклада во многом является ответом на его неправильное выступление,
ставшее довольно широко известным.
Буду
рад и счастлив получить Ваши замечания.
Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных
наук имени В.И. Ленина академик Т. Лысенко222 (13).
Сталин сам уселся за редактирование
текста на 49 страницах. Он выбросил полностью один из 10 разделов, носивший название 222Основы буржуазной биологии ложны222, сохранив из него
лишь один абзац с критикой высказываний Нобелевского лауреата физика Э.
Шредингера о наследственности и написав против него на полях: 222ЭТО В ДРУГОМ
МЕСТЕ222. Сталин подчеркнул фразу 222Любая наука я классовая222 я и пометил на
полях: 222ХА-ХА-ХА333 А МАТЕМАТИКА? А ДАРВИНИЗМ?222, убрал самые одиозные
благоглупости вроде слов 222драгоценные
руководящие указания333 в работах товарища Сталина222, заставил вставить в
текст фамилию Вейсмана (которого он не любил особо), после чего Лысенко внес 12
абзацев с разносом взглядов этого великого ученого. Сделав много сходных замечаний и
исправлений, Сталин лично дописал некоторые абзацы. В.Д. Есаков
привел в качестве примера отрывок из первого варианта выступления Лысенко, в
котором Сталин вычеркнул отдельные слова (поставлены в прямые скобки) или
вписал слова и целый абзац (напечатаны заглавными буквами):
222Во-первых,
те ИЗВЕСТНЫЕ положения ламаркизма, которыми признается активная роль условий
внешней среды в формировании живого тела и НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ ПРИОБРЕТЕННЫХ
СВОЙСТВ в противоположность метафизике неодарвинизма (вейсманизма), я отнюдь не
порочны, а, наоборот, совершенно верны И ВПОЛНЕ НАУЧНЫ.
Во-вторых,
мичуринское направление отнюдь НЕЛЬЗЯ НАЗВАТЬ НИ НЕО-ламаркистским [не является],
а являет собой творческий советский дарвинизм, ОТВЕРГАЮЩИЙ ОШИБКИ ТОГО И
ДРУГОГО И СВОБОДНЫЙ ОТ ОШИБОК ТЕОРИИ ДАРВИНА В ЧАСТИ, КАСАЮЩЕЙСЯ ПРИНЯТОЙ
ДАРВИНЫМ СХЕМЫ МАЛЬТУСА.
НЕЛЬЗЯ ОТРИЦАТЬ ТОГО, ЧТО В СПОРЕ, РАЗГОРЕВШЕМСЯ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА МЕЖДУ ВЕЙСМАНИСТАМИ И ЛАМАРКИСТАМИ, ПОСЛЕДНИЕ БЫЛИ БЛИЖЕ К
ИСТИНЕ, ИБО ОНИ ОТСТАИВАЛИ ИНТЕРЕСЫ НАУКИ, ТОГДА КАК ВЕЙСМАНИСТЫ УДАРИЛИСЬ В
МИСТИКУ И ПОРЫВАЛИ С НАУКОЙ222 (14).
Сталин заменил некоторые
выражения (так, вместо 222буржуазное мировоззрение222 появилось 222идеалистическое
мировоззрение222, 222буржуазная генетика222 была заменена на 222реакционная
генетика222 и т. д.). (Подробный анализ того, как он изменил текст лысенковского
доклада был дан Есаковым и др. /15/ и Россияновым /16/). Он принял и
важное решение, заявив, что решил удовлетворить запрос Лысенко о наведении
силой 222порядка222 в академии, согласившись заменить выборы в академию назначением новых членов.
Приказ об этом был издан от имени правительства СССР и подписан им как Председателем
Совета Министров СССР. В 222Правде222
28 июля 1948 года появилось следующее информационное сообщение о
введении в состав академии людей, нужных Лысенко для того, чтобы взять
контроль в свои руки:
222Во Всесоюзной Академии сельскохозяйственных
наук
имени В.И. Ленина
В соответствии с Уставом Всесоюзной
Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина[65] и постановлением
СНК ССР от 4 июня 1935 года, установившим первый состав действительных
членов Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина
в количестве 51 человека, Совет Министров Союза ССР постановлением
от 15.VII-с. г. утвердил действительными
членами - академиками Всесоюзной Академии сельскохозяйственных
наук имени Ленина: Авакяна А.А., Варунцяна И.С., Долгушина Д.А.,
Жданова Л.А., Канаша С.С., Кварцхелиа Т.К., Кришчунаса И.В., Лукьяненко
П.П., Колесника И.Д., Ольшанского М.А., Презента И.И., Ушакову Е.И.,
Яковлева П.Н. (растениеводство); Беленького Н.Г., Гребень Л.К., Дьякова
М.И., Мелихова Ф.А., Муромцева С.Н., Юдина В.И. (животноводство);
Василенко И.Ф., Евреинова М.Р., Желиговского В.А., Свирщевского
В.С., Селезнева В.П. (механизация и электрификация); Баранова
П.А., Бушинского В.П., Димо Н.А., Самойлова И.И., Власюка П.А. (почвоведение
и агрохимия); Замарина Е.Е., Шарова И.А. (гидротехника и мелиорация);
Лаптева И.Д., Лобанова П.П., Демидова С.Ф., Немчинова В.С. (экономика
сельского хозяйства)222 (17).
В числе назначенных
академиков были либо непосредственно с Лысенко работающие - Авакян,
Варунцян, Долгушин, Колесник, Ольшанский, Презент, либо ему преданные,
такие как Лукьяненко, Беленький и другие. Был в их числе и друг Н.И. Вавилова
еще с времен совместной работы в Саратове -Бушинский[66], вошедший в доверие
к В.Р. Вильямсу, а после смерти Вильямса, подружившийся с Лысенко.
В числе назначенных был и Лаптев, выступивший со статьей против
А.Р. Жебрака в 222Правде222. Был
причислен к разряду академиков ВАСХНИЛ и совсем уж отвратительный
тип: кадровый офицер НКВД С.Н. Муромцев. В то время он имел степень
доктора наук, но среди коллег был известен другим. Многие знали, что
он работал одно время начальником специальной тюрьмы - так называемой
222шарашки222 и был известен как отъявленный садист: он лично избивал
находившихся в заключении под его началом академиков АМН СССР П.Ф.
Здродовского и Л.А. Зильбера (18). Однако позже стали известны другие
подробности деятельности этого офицера в системе ОГПУ и НКВД. В
газете 222Труд222 (19) предали
гласности, что еще в 1930-е годы Муромцев участвовал в работе сверхсекретной
спецлаборатории по созданию токсических веществ (ядов) и их испытанию
на политзаключенных. Яды применяли для уничтожения политических
оппонентов и для политических диверсий. Спецлаборатория числилась
при коменданте НКВД СССР генерал-майоре Блохине, а в 1937-1938 годах
её подчинили непосредственно наркому Ежову, а затем заменившему
его Берии и заместителю наркома Меркулову (до мая 1946 года) и
позже новому министру госбезопасности Абакумову. Последний в
1946 году ликвидировал спецлабораторию. Эти сведения предал гласности
генерал КГБ П.А. Судоплатов[67], осужденный после
расстрела Берии. На суде над Судоплатовым в 1953 году С.Н. Муромцев,
вызванный как свидетель, признал, что непосредственные задания о
том, кого нужно отравить, он получал лично от Молотова
и Хрущева (19). Такими замечательными кадрами пополнили сельскохозяйственную
академию.
В заметке о решении Совета Министров
СССР сообщалось, что
222Сессия,
посвященная довыборам действительных членов Академии, выборам
членов-корреспондентов Академии из числа кандидатов, выставленных
научными учреждениями, общественными организациями и отдельными
научными работниками, списки которых опубликованы в печати, состоится
в сентябре 1948 года222.
Выборы так и не состоялись,
однако даже если бы их провели, то лысенковское большинство завалило
бы теперь всех противников 222на законном основании222, то есть путем
голосования.
Последний абзац правительственного
сообщения гласил:
222Очередная
июльская сессия, посвященная обсуждению доклада академика Т.Д. Лысенко
на тему 222О положении в советской биологической науке222, состоится
в конце июля с. г. в гор. Москве222.
Сессия проходила с 31 июля по 7 августа и получила название 222Августовской сессии ВАСХНИЛ222. Лысенко зачитал доклад, отредактированный Сталиным. Политические мотивы сочетались в нем с беспримерными обвинениями западной науки. Этот наступательный тон выглядел странно, так как и полугода не прошло с того дня, когда Ю.А. Жданов раскритиковал Лысенко. Но сессия была качественно иным событием в жизни советской науки.
Сталин предоставил Лысенко возможность не просто расправиться с оппонентами, он придал этому разгрому такое политическое звучание, которого раньше в жизни страны не было.
Партийные верхи осуществляли неусыпный
контроль за тем, как идет сессия. Согласно рассказу одного из ближайших
к Лысенко в то время людей - Н.В. Турбина, каждый день по окончании заседаний
В.Н. Столетов выполнял роль связного между Лысенко и Политбюро ЦК
партии. Он приезжал в конце каждого дня сессии к Маленкову и информировал
его о том, что было сделано. Он же каждое утро согласовывал с Лысенко
список выступающих и клал перед председательствующим на сессии заместителем
министра сельского хозяйства СССР П.П. Лобановым узенький листок
с фамилиями тех, кому надо предоставить слово, а Лобанов лишь оглашал
эти фамилии. Деятельность эта пошла на пользу Столетову - он понравился
высшим начальникам, что позже, помогло емуу сделать головокружительную
карьеру[68].
Самой
характерной чертой лысенковского доклада была безапелляционность.
Фразы были решительными, обвинения категоричными, доказательства
не приводились, потому что больше они не были нужны: буржуазная сущность
генетики и её вредность декларировались отныне навсегда. В центральной
части доклада, озаглавленной 222Два мира - две идеологии в биологии222,
Лысенко заявил:
222Возникшие
на грани веков - прошлого и настоящего - вейсманизм, а вслед за ним
менделизм-морганизм своим острием были направлены против материалистических
основ теории развитияи Ныне, в эпоху борьбы двух миров, особенно резко
определились два противоположные, противостоящие друг другу направления,
пронизывающие основы почти всех биологических дисциплин333 Не
будет преувеличением утверждать, что немощная метафизическая
моргановская 222наука222 о природе живых тел ни в какое сравнение не
может идти с нашей действенной мичуринской агробиологической
наукой222 (23).
Заканчивая доклад,
Лысенко сказал:
222В.И.
Ленин и И.В. Сталин открыли И.В. Мичурина и сделали его учение достоянием
всего народа. Всем своим большим отеческим вниманием к его работе
они спасли для биологии замечательное мичуринское учение222 (24).
На правах самого близкого к Лысенко
сторонника предпоследним выступал Исай И. Презент, ставший теперь академиком
ВАСХНИЛ. Он глумился над поверженными генетиками и позволял себе выходки,
непристойные ни с каких позиций. Одному из крупных эволюционистов, допущенных к
присутствию на сессии, он адресовал такие слова:
222Дарвинизм
сейчас не тот, который был во времена Дарвина333 Такого уровня подбора
не знало дарвиновское учение, не знало и не могло знать, но вы, профессор
Поляков, его знать обязаны. Ведь вы обязаны быть умнее Дарвина, уже по
одному тому, что птичка, сидящая на голове мудреца, видит дальше
мудреца. (С м е х)222 (25).
Он называл генетиков ретроградами
и приписывал им явную ахинею, одновременно пугая их :
222Никого
не смутят ложные аналогии морганистов о невидимом атоме и невидимом
гене. Гораздо более близкая аналогия была бы между невидимым геном
и невидимым духом. Нас призывают дискуссировать. Мы не будем дискуссировать
с морганистами (аплодисменты),
мы будем продолжать их разоблачать, как представителей вредного и
идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежья
лженаучного по своей сущности направления (А п л о д и с м е н т ы)222 (26).
Правда, среди ученых
ходил рассказ (возможно легенда), что во время этого выступления он чуть не
погиб от рук генетика Иосифа Абрамовича Рапопорта, наиболее смело выступившего
на сессии в защиту обругиваемой лысенковцами науки. Рапопорт был героем войны,
жестоко израненным (он получил 18 ранений на передовой, потерял глаз, но каждый
раз возвращался в действующую армию и заслужил на полях сражений мало с кем
сравнимую славу героя). Много десятилетий позже С.Э. Шноль в знаменитой книге 222Герои
и злодеи российской науки222 вспомнил эту легенду:
222Как он [Презент]
был, упоенный собой, неосторожен. Он повторил часть текста, вставленного им
ранее в доклад Лысенко. Он сказал, 222когда мы, когда вся страна проливала
кровь на фронтах Великой Отечественной войны, эти муховодыи222. Договорить он
не сумел. Как тигр из первого ряда бросился к трибуне Рапопорт - бесстрашный
разведчик, он знал, что такое 222брать языка222. Презент на войне не был - он
был слишком ценным, чтобы воевать - там же могут и убить333 Рапопорт был, как
сказано, всю войну на фронте. С черной повязкой на выбитом пулей глазу он был
страшен. Рапопорт схватил Презента за горло и, сжимая это горло, спросил
свирепо: 222Это ты, сволочь, проливал кровь?222 Ответить почти задушенный
Презент не мог222 [69] (27).
И все-таки многие генетики,
особенно в первые дни работы Августовской сессии ВАСХНИЛ, не могли понять,
что происходит. Ведь совсем недавно лысенкоисты терпели поражение
за поражением, а Ю.А. Жданов открыто критиковал Лысенко. На следующий
день после публикации в 222Правде222
информационного сообщения о назначении новых членов академии
без выборов и о предстоящей сессии ВАСХНИЛ В.П. Эфроимсон, передавший
в ЦК партии материалы об антинаучной деятельности Лысенко и
ждавший результатов их проверки, позвонил в отдел науки ЦК ВКП(б) и
сказал сотруднице отдела В. Васильевой: 222Я совершенно не понимаю,
что происходит, но имейте ввиду, - все, что я написал, святая правда222.
В ответ он услышал: 222Неужели вы думаете, что мы хоть на минуту в
этом сомневаемся?222 (26). Слухи об этом ответе быстро распространились
среди генетиков, поддержав уверенность, что правда все-таки восторжествует.
Способствовало такому ожиданию и неясное объяснение 222колхозным
академиком222 в его докладе того, из каких сфер он получил поддержку.
Факт ознакомления Сталина с его докладом обнародован не был, и лишь
в 222Заключительном слове222 Лысенко сказал: 222Меня в одной из записок
спрашивают: каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю:
ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его222. После этого в стенограмме
значится: 222Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают222.
Но до последнего дня сессии Лысенко и
его приближенные об этом помалкивали и даже пытались вызвать генетиков
на более откровенные разговоры, сетовали, что они неохотно включаются
в дискуссию, как это сделал А.А. Авакян (28). А ведь ссылка на 222одобрение
ЦК партии222 всё бы объяснила людям, уже привыкшим жить в атмосфере
страха, вызванного политическими репрессиями. Многие надеялись,
что критика Лысенко и в МГУ, и в докладе Жданова не могла остаться
гласом вопиющего в пустыне, что всё происходящее - лишь авантюра
лысенковцев, решившихся пойти ва-банк.
В последний день работы
сессии произошло событие, открывшее всем глаза. В то утро в 222Правде222 появилось покаянное письмо
Ю.А. Жданова Сталину[70], в котором он отказался
от своих слов. Хотя Жданов в 222покаянке222 высказал критику в адрес
Лысенко, на нее никто уже внимания не обращал. Его письмо ярко характеризовало
моральную обстановку, рожденную тоталитарным правлением, абсолютную
необходимость подчинения своих взглядов пусть неверному, но исходящему
от главаря режима курсу (как будто в насмешку, это и называлось 222демократическим
централизмом в действии222).
222ЦК ВКП(б), ТОВАРИЩУ И. В. СТАЛИНУ
Выступив не семинаре лекторов
с докладом о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно
совершил целый ряд серьезных ошибок.
1. Ошибочной
была сама постановка этого доклада. Я явно недооценил свое новое
положение работника аппарата ЦКи Здесь сказалась 222университетская
привычка222, когда я в том или ином научном споре, не задумываясь, высказывал
свою точку зрения333 Несомненно, что это 222профессорская222 в дурном
смысле, а не партийная позиция.
2. Коренной ошибкой в самом докладе
была его направленность на примирение борющихся в биологии направлений.
С первого же дня моей работы в отделе науки ко мне стали являться
представители формальной генетики с жалобами на то, что полученные
ими новые сорта полезных растений (гречиха, кок-сагыз, герань, конопля,
цитрусы), обладающие повышенными качествами, не внедряются в
производство и наталкиваются на сопротивление сторонников академика
Лысенкои Ошибка моя состояла в том, что решив взять под защиту эти
практические результаты, которые явились 222дарами данайцев222, я
не подверг беспощадной критике коренные методологические пороки
менделевско-моргановской генетики. Сознаю, что это деляческий подход
к практике, погоня за копейкойи
Все это вместе взятое и породило
стремление 222примирить222 спорящие стороныи Но в науке, как и в политике,
принципы не примиряются, а побеждают, борьба происходит не путем
затушевывания, а путем раскрытия противоречийи
3. Ошибкой была моя резкая и публичная
критика академика Лысенко. Академик Лысенко в настоящее время является
признанным главой мичуринского направления в биологиииУчитывая
это, критику Лысенко, его отдельных недостатков, следует вести
так, чтобы она не ослабляла, а укрепляла позиции мичуринцев.
Я не согласен с некоторыми теоретическими
положениями академика Лысенко (отрицание внутривидовой борьбы
и взаимопомощи, недооценка внутренней специфики организма), считаю,
что он еще слабо пользуется сокровищницей мичуринского учения
(именно поэтому Лысенко не вывел сколько-нибудь значительных сортов
сельскохозяйственных растений), считаю, что он слабо руководит нашей
сельскохозяйственной наукой. Возглавляемая им ВАСХНИЛ работает
далеко не на полную мощность333 Но333 в результате моей критики Лысенко
формальные генетики оказались 222третьим радующимся222и
4. Ленин неоднократно указывал,
что признание необходимости того или иного явления таит в себе
опасность впасть в объективизм. В известной мере этой опасности не
избежал и яи
Таковы мои ошибки, как я их понимаю.
Считаю своим долгом заверить
Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным
мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался
в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское
учение. Все это из-за неопытности и незрелости. Делом исправлю
ошибки.
Юрий
Жданов222 (30).
Публикация письма в
день закрытия сессии ВАСХНИЛ значила много. В который раз истина была
принесена в жертву политиканству. И если уж каяться заставили
Жданова, то что же было ожидать от людей менее значительных!
Была отвергнута и
инициатива по созданию в СССР Института генетики и цитологии, которую
поддерживали сразу несколько членов Политбюро. Сталин на их мнение не обратил
никакого внимания. 31 декабря 1948 года Секретарь ЦК партии А.А. Кузнецов,
у которого лежала без движения почти год папка со всеми документами,
подготовленными для решения Политбюро, сделал окончательную надпись: 222В
архив. А. Кузнецов222.
В дни, когда Сталина
хоронили, в 222Правде222 появилась
короткая заметка Лысенко 222Корифей науки222, в которой он сообщил о
главной роли Сталина в проведении опозорившей советскую науку на многие
десятилетия Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года:
222Сталин333 непосредственно редактировал проект
доклада 222О положении в биологической науке222, подробно объяснил
мне свои исправления, дал указания, как изложить отдельные места доклада.
Товарищ Сталин внимательно следил за результатами работы августовской
сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.
Ленина222 (31).
Сообщения о запрете
генетики в СССР произвели фурор на Западе. 24 сентября 1948 года Герман Мёллер
отправил в Академию наук СССР письмо, в котором осудил 222заявления о вашей поддержке шарлатана
Лысенкои и отрицании принципов генетики222, отметил, что в СССР 222разрушают
науку ради узких политических целей, совершенно так, как делали многие из
тех, которые выступали в роли ученых в Германии под властью нацистов222. Он
упомянул 222глубокое уважение, которое питал222 к АН СССР раньше, и написал:
222Я отказываюсь от моего членства в вашей Академии. Я
делаю это, однако, с горячей надеждой, что я еще доживу до того дня, когда ваша
Академия снова сможет начать восстанавливать свое место среди подлинно научных
организаций222, - закончил он (32).
22 марта 1990 года Общее собрание АН
СССР приняло постановление о восстановлении Г. Дж. Мёллера (посмертно) в членах
Академии наук СССР 222как необоснованно исключенного ученого222.
Глава 28. СТАЛИН
ПОДДЕРЖИВАЕТ
О.Б. ЛЕПЕШИНСКУЮ В ЕЁ
БОРЬБЕ С БИОЛОГИЕЙ КЛЕТКИ
222Бесстыдство как замена руководящей мысли; сноровка и
ловкость как замена убеждения; успех как оправдание пошлости и ничтожества
стремлений я вот тайна века сего, вот девиз современного триумфатора222.
М.
Е. Салтыков-Щедрин. Легковесные.
Через год после
Августовской сессии ВАСХНИЛ Сталин приказал Сектору науки ЦК партии созвать
объединенную сессию АН и АМН СССР, на которой, одна из старейших
большевичек, 79-летняя Ольга Борисовна Лепешинская объявила о возможности
образования клеток из неживого вещества.
Лепешинская родилась
в 1871 году в Перми и была на четверть века старше Лысенко. В 1894 году
она стала посещать марксистские нелегальные кружки, познакомилась там с
Пантелеймоном Николаевичем Лепешинским и вышла за него замуж. В
1903-1906 годах они жили в эмиграции в Женеве одновременно с Лениным.
Встречавшийся с ними там Н. Валентинов-Волин вспоминал, что о муже
Лепешинской 222Ленин всегда говорил с добродушной усмешкой. Он очень
скептически относился к литературным способностям и желанию Лепешинского
писатьи Может быть, поэтому Лепешинский при всей его верности 222Ильичу222
не сделал большой карьеры после Октябрьской революции222, а Ольгу,
которая организовала столовую для большевиков, в которой работала жена
Валентинова, он характеризовал так:
222В 1904 году Ольге Борисовне я (не представляю
ее себе иначе как только вооруженной большой зубочисткой) было 33
годаи Лет десять перед тем она была на фельдшерских курсах и этим ее медицинское
образование ограничивалось. Повышенным уровнем общего развития
она никак не могла похвалиться и никаких позывов к наукам, в частности,
к биологии я тогда не обнаруживала. Она была из категории женщин,
называемых 222бой-бабой222, очень практичной, с большим апломбом изрекающей
самые простецкие суждения по всем решительно вопросам. Ленин, узнав,
что она хорошо зарабатывает в организованной ею столовой, заметил:
222С нею (Ольгой Борисовной) Пантейчик не пропадет222222 (1).
Такой же предпринимательский
эксперимент она повторила и позже, возвратившись в Россию, где в
1910 году в Щелково под Москвой они с мужем открыли 222столовую для
студенток курсов, где училась я222, - вспоминала она (2). После 1917 года она несколько
месяцев работала ревкомиссаром на станции Подмосковная, затем в
1918 году 222заведовала туберкулезной секцией школьно-санитарного
дела222, а с 1919 года, преподавала в Ташкенте, а затем в Москве (не
указывая предмет преподавания). В
1926 году она напечатала брошюру 222Воинствующий витализм222 (3), в
которой раскритиковала учебник гистологии известного ученого Гурвича[71]. Брошюра содержала примитивные
суждения. Например, автор объявила, что клетки делятся не в силу сложных
закономерностей развития, а в результате простой механической
причины я переполнения их молекулами. В конце брошюры она перешла
на язык политического доноса и призвала принять карательные мер
против профессоров-идеалистов:
222Еслии тот или иной профессор советской высшей
школыи становится 222по ту сторону222, если он кормит университетскую
молодежь идеалистическими благоглупостями, если он толкает
научное сознание этой молодежи в сторону той или иной разновидности
идеализма, он должен быть, во имя классовых интересов пролетариата
призван к порядкуи222 (4).
Через два года она напечатала
еще одну брошюру, названную 222Зачем нужна диалектика естествоиспытателю?222
(5), в которой объявила, что разобралась в том, как растут и развиваются
кости в организме. Объяснение (никакими опытами не подтвержденное) гласило,
что кости элементарно обособляются от мягких тканей в результате 222простого
по своей природе физического процессаи - ассимиляции извести,
солей кальция и других солей222 тканями, испытывающими на себе повышенное
давление извне. Через два с половиной года она не менее решительно
объявила, что открыла у животных клеток массивные оболочки (6), которые
никто из ученых до нее узреть не смог. В 1934 году она потрясла ученый
мир еще более сенсационным результатом: ей якобы посчастливилось
обнаружить процесс превращения неживого в живое. Она уверяла, что
можно растереть в ступке желтки яиц птиц до кашицеобразного состояния,
затем оставить эту кашице на время я и в ней зародятся снова живые
яйца таких же птиц!
Естественно,
что на публикации Лепешинской последовала спокойная, но уничтожающая
критика таких корифеев науки, как Н.К. Кольцов (7), профессор-биохимик
А.Р. Кизель и других. Временно Лепешинская примолкла.
Но
в середине войны с фашистской Германией она сумела каким-то образом
222протолкнуть222 к Сталину свои рукописи. Тот посмотрел их и вмешался
в споры ученых, как это он уже неоднократно делал. Вспоминая о помощи,
пришедшей от Сталина, Лепешинская писала:
222В самый разгар войны, целиком поглощенный решением
важнейших государственных вопросов, Иосиф Виссарионович нашел
время познакомиться с моими работами еще в рукописи и поговорить
со мной о них222 (8).
Позже она добавила, что Сталин поговорил с ней лишь по
телефону (9).
Лепешинская
отлично понимала, где она живет и какова цена даже одного слова
Сталина. Обходя все установленные правила, пренебрегая нормами
научной этики, а лишь спекулируя на факте поддержки её Сталиным (222Внимание
товарища Сталинаи влило в меня неиссякаемую энергию и бесстрашие
в борьбе с идеалистами всех мастей, со всеми трудностями и препятствиями,
которые они ставили на пути моей научной работы222 /10/), она сумела
в 1945 году с помощью Лысенко издать пухлый том 222Происхождение клеток
из живого вещества и роль живого вещества222 (11) в солидном издательстве
Академии наук СССР. Новых результатов в книге не было, автор собрала
старые статьи, не раз становившиеся объектом суровой критики.
Предисловие к книге подписал Лысенко (текст его подготовили сама Лепешинская
и Глущенко /12/), заявивший, что автор внесла 222большой вклад в теоретические
основы нашей советской биологии222. Книгу он тут же представил в Комитет
по Сталинским премиям.
Одновременно Лепешинской
удалось в другом издательстве я Медгизе напечатать еще одну книгу 222Оболочки
животных клеток и их биологическое значение222 (13). Как и другие её
книги, этот труд отличался от допустимых в науке. Витиеватыми фразами,
с использованием категоричных выпадов в адрес 222идеалистов всех мастей222
она возрождала в середине XX века представление
о наличии у животных клеток массивных оболочек, хотя, оказывается,
хорошо знала, что уже к середине XIX века наука от этого
представления отказалась как от неверного. Но твердо установленные
истины она в расчет не принимала.
И
все-таки, несмотря на постоянные повторы, что её поддерживает лично
товарищ Сталин, с антинаучными утверждениями Лепешинской ученые не
согласились. Стоило начать обсуждение её кандидатуры на получение
Сталинской премии, как посыпались аргументированные возражения.
При голосовании за присуждение премии высказался только один член
комитета яЛысенко. А вскоре группе уважаемых специалистов в области
клеточной теории удалось опубликовать 7 июня 1948 года в газете 222Медицинский работник222 (14)
критическую статью. Текст этого 222Письма 13-ти222, как мне сообщил подписавший
письмо В.Я. Александров, готовил А.Г. Кнорре, ему помогал В.П. Михайлов. В числе подписавших
были академик Н. Хлопин, члены-корреспонденты АН и АМН СССР В. Догель,
Д. Насонов, П. Светлов, профессор В. Александров и другие. Критика книги
была уничтожающей:
222иавтор весьма слабо знаком с биологией вообще
и с особенностями изучаемых ею объектов в частностии Выдавая совершенно
изжитые и потому в научном отношении реакционные взгляды за передовые,
революционные, Лепешинская вводит в заблуждение широкого читателя
и дезориентирует молодежьи Ненаучная книга Лепешинской я досадное
пятно в советской биологической литературе222.
Такая оценка,
высказанная авторитетами, привела 222новаторшу222 к крупным неприятностям.
Она на время потеряла работу я была вынуждена выйти на пенсию (ей
шел уже 77-й год).
На сессии ВАСХНИЛ в
августе 1948 года Лепешинская не выступала. Но через месяц в Академии
медицинских наук СССР в течение двух дней (9 и 10 сентября) проходило
расширенное заседание Президиума, названное 222Проблемы медицины
в свете решений сессии ВАСХНИЛ222. Она быстро сориентировалась,
явилась на заседание, в самом начале попросила слова и в своей речи 222иподчеркнула
необходимость решительной борьбы со всеми и всякими идеалистическими
извращениями, их конкретными носителями и проводниками222. Она
обвинила в 222неправильном к ней отношении и идеалистических шатаниях
в теоретических вопросах академика Абрикосова, профессоров
Хлопина, Насонова, Токина и др.222 (15), то есть назвала в основном
тех, кто подписал 222Письмо 13-ти222, но первым указала все-таки имя
директора Института морфологии Абрикосова, откуда ей пришлось уйти незадолго до
этого на пенсию. И хотя на следующий день академик Хлопин, обращаясь
к Лепешинской и к аудитории в целом, сказал: 222Я не согласился и не
соглашусь с вашим мнением о том, что при существующих ныне условиях
клетки могут возникать из какого-либо бесструктурного вещества222,
а выступивший за ним член-корреспондент АН СССР Д.Н. Насонов 222и отметил,
что проф. Лепешинская, щедро наделяя людей всевозможными эпитетами,
не обосновывает серьезно свои обвинения222, час лепешинских пробил.
Президиум АМН СССР принял постановление, в котором содержался такой
пункт:
222Освободить проф. А.Г. Гурвича от обязанностей
директора Института экспериментальной биологии и проф. Л.Я. Бляхера
от заведования лабораторией того же институтаи Пересмотреть
структуру и направления научной деятельности Института экспериментальной
биологии с позиций мичуринского ученияи222 (16).
Были сняты с постов и
другие выдающиеся ученые: профессор (в будущем академик АМН СССР)
Георгий Францевич Гаузе, академик Лина Соломоновна Штерн (позже
арестованная вместе с другими членами Еврейского Антифашистского
Комитета, дожившая до смерти Сталина и выпущенная на волю), и многие
другие. Вскоре, в начале 1949 года, Лепешинскую неожиданно для всех зачислили
в штат Института экспериментальной биологии Министерства здравоохранения
СССР, где появился новый директор Жуков-Вережников[72]. Он принял на должность
заведующей лабораторией старую большевичку Лепешинскую, чья подмоченная
научная репутация слишком хорошо была известна в среде отечественных
биологов.
Вскоре стало ясно, почему
Лепешинскую поддержал Лысенко. Заявления о превращении неживого в живое очень
ему понадобились. Он твердил, что открыл 222закон222, согласно которому 222новые
виды зарождаются в недрах старых видов222: 222ирожь может порождаться
пшеницей, причем разные виды пшеницы могут порождать рожь. Те же самые
виды пшеницы могут порождать ячмень. Рожь может также порождать пшеницу.
Овес может порождать овсюг и т. д. Все зависит от условий, в которых
развиваются данные растения222 (17). Ученые отвергали эти заявления, как
безумные.
В
самом деле, если клетки пшеницы внезапно, в одно мгновение, превратятся
в клетки другого вида или рода, то это должно означать, что все макромолекулы
в клетках, все внутриклеточные структуры исходного вида или рода
станут иными. Как ни был неграмотен Лысенко, но все-таки кардинальные
трудности в объяснении таких превращений он не мог не осознавать.
И
вдруг до него дошло, что если Лепешинская уверяет, что кроме клеток,
есть еще особое, бесклеточное вещество, не живое, но 222как бы живое222,
которое может стать живым, то наверное именно через стадию живого вещества
один вид превращается в другой?
Как только до Лысенко
дошла великая практическая выгода, исходящая от идеи Лепешинской,
он возликовал и принялся за дело. Что-либо проверять, убеждаться в
том, что за её словами стоят не
одни артефакты, он, естественно, не стал. Он уже убедился на
собственном примере, как надо поступать. Распоряжение о правоте взглядов
Лепешинской должен издать Сталин. И
то ли Лысенко 222нашептал222 Сталину, что её взгляды нужно силой 222укоренить222
в СССР, то ли Сталин сам уверился в необходимости провести и в медицине
переворот, подобный тому, что он приказал осуществить в биологии и агрономии,
но начальник сектора науки ЦК партии Юрий Жданов получил от Сталина приказ
провести сессию, подобную Августовской сессии ВАСХНИЛ. К этому времени Жданов
уже был зятем Сталина (он вступил в брак с его дочерью Светланой в апреле 1949
года).
Почему Ю.А. Жданов не
использовал свою близость к Сталину, чтобы постараться объяснить, что
собой представляют нелепые выдумки безграмотной Лепешинской,
впрочем, как и неграмотного Лысенко? Ведь их утверждения не отличались от сказок
о живой воде.
Секреты жизни и поведения кремлевских 222небожителей222
тщательно прятали от глаз и ушей посторонних, поэтому казалось невозможным
узнать, мог ли прислушаться Сталин к мнению родственников и изменить
свои действия, опираясь на знания близких к нему людей. При жизни Сталина
большевистские пропагандисты сотворяли сусальный портрет 222вождя
народов222 ялюбящего отца, обожателя детишек и стариков. Фотография
Сталина и сидящей на его коленях и прижимающейся к нему маленькой
собирательницы хлопка Мамлакат Наханговой всегда печатали в букварях
и вывешивали в офисах, строки Михаила Исаковского 222Спасибо Вам,
родной товарищ Сталин, за то, что Вы живете на Земле222 заучивали все
школьники в стране. И только десятилетиями позже кое-что стало раскрываться.
Стало ясно, что никого Сталин не только не слушал, но что и спорить с
ним было опасно даже для близких. Родных Сталина, отправленных им на
расстрел, в тюрьмы и в ссылки, было очень много. Говорили, что молодая
жена Сталина позволяла себе спорить с мужем, но после одной из перебранок
на приеме в Кремле она пришла домой и покончила с собой (правда, поговаривали,
что в порыве ярости Сталин сам застрелил её). Дочь Сталина Светлана
я выпускница исторического факультета МГУ, закончившая аспирантуру,
защитившая кандидатскую диссертацию и занимавшаяся научной работой,
при жизни Сталина сменила фамилию отца на фамилию матери я Аллилуева.
Она поселилась отдельно от отца, а в 1967 году не вернулась в СССР,
буквально сбежав из Индии в США, жила там, в Англии и Швейцарии (ненадолго
возвращалась в СССР), потом вернулась в США; она скончалась в Америке 22
ноября 2011 года). На Западе она издала книги, в которых от сусального
портрета отца ничего не осталось. Вот как она характеризовала его
в книге 222Всего один год222:
222Он дал свое имя системе кровавой единоличной
диктатуры. Он знал, что делал, он не был ни душевнобольным, ни заблуждавшимся.
С холодной расчетливостью утверждал он свою власть и больше всего на
свете боялся ее потерять. Поэтому первым делом всей его жизни стало
устранение противников и соперников222 (18).
А еще десятилетиями позже внук Сталина от его сына
Василия, Александр Васильевич Бурдонский я театральный режиссер
и заслуженный деятель искусств, опубликовал вообще поразительные
строки о деде. Оказывается, дед не жаловал и собственных детей, а
внуков вообще не хотел знать:
222Я никогда его близко не видел, только на парадах
с гостевой трибуны. Сталин внуками не интересовался, да, пожалуй,
и детьми тоже. Так что имя Сталина у меня не ассоциируется с общепринятым
семейным понятием 222дедушка222. Бесплотный символ, недосягаемый
и недоступный. Доминирующим было чувство страха, связанное с именем
деда. Оно рождалось из множества мелочей, обрывков фраз, разговоров
в семье, в самой атмосфере, на которую влиял характер Сталина я замкнутый,
властный, не знающий милосердия222 (19).
Поэтому легко представить, что на самом деле у Жданова-младшего
не могло быть никаких рычагов воздействия на тестя. В книге 222Двадцать
писем к другу222 (20) Светлана Аллилуева признала, что отец заставил её
будущего мужа беспрекословно повиноваться:
222То
же произошло с теорией МенделяяМоргана в генетике, когда отец поддержал
Т. Лысенко, польщенный ложным 222практицизмом222 этого карьериста,
ловко игравшего на пристрастии отца к 222практике222. Я помню, как
работавший в отделе науки ЦК Юрий Жданов выступил в 1948 году против
Лысенко, которого сейчас же защитил мой отец. 222Теперь генетика
кончилась!222 я сказал тогда Юрий. Подчиняясь партийной дисциплине,
Ю. Жданову пришлось 222признать222 свои ошибки и написать покаянное
письмо Сталину, с опубликованием его в 222Правде222. Его же самого
заставили проводить теоретический разгром хромосомной теории 222с
позиций марксизма222и222 (21).
Та же картина открылась
позже и в отношении другого большевистского вождя, Н.С. Хрущева, покровительствовавшего
Лысенко и не жаловавшего генетиков. Дети Хрущева я сын Сергей, дипломированный
инженер, и дочь Рада, закончившая МГУ, были прекрасно образованы,
пытались не раз повлиять на отца, чтобы тот перестал патронировать
Лысенко. Однако отец не только не хотел прислушиваться к мнению детей,
а однажды устроил за ужином форменный скандал, когда Рада и Сергей
попытались заговорить с отцом о Лысенко и генетиках. Об этом вспоминал
зять Хрущева, член-корреспондент РАН Н.П. Шмелев. Хрущев дал понять детям,
что не видит толку от ученых-теоретиков, в особенности от генетиков
я 222высокобровых222, как он их обзывал:
222Какой
от них прок? Да еще иронически усмехаются, губы кривят, насмешничаюти
Да еще и разговаривают промеж себя на каком-то тарабарском языкеи
То ли дело 222народный академик222 Лысенко! Сволочь, конечно, но свой
парень, наш. Вон обещает вскорости всю нашу страну мясом завалить. А
что? Чем черт не шутит? Может и получится, а?222 (22).
Младшее поколение
Хрущевых не было согласно с такими мыслями, и дети партийного лидера
продолжали донимать отца расспросами, не повредит ли стране возникшая
у него любовь к Лысенко:
222Вот
и пух он, Никита Сергеевич: пух, мрачнел, багровел, огрызался, как
затравленный волк, от наседавшей на него со всех сторон родни, что-то
несвязное такое возражали А потом как грохнет кулаком по столу! Как
закричит в полном бешенстве, уже почти теряя, видимо, сознаниеи
я Ублюдки!
Христопродавцы! Сионисты! я бушевал советский премьери Дрозофиллы!
Ненавижу! Ненавижу! Дрозофиллы! Дрозофиллы-ы-ы-ы я будь они прокляты!
Ни до,
ни после я его таким больше никогда не видели222.
Повлиять на отца дети
не смогли, и Хрущев, пока оставался у власти, продолжал покровительствовать
Лысенко и давить генетиков. Уже живя в Америке, мне привелось услышать
от сына другого лидера партии, Серго Анастасовича Микояна, что
рассказанное Шмелевым правильно передает атмосферу в доме Хрущева. Серго
однажды присутствовал во время аналогичной сцены в семье Хрущева. При этом
Серго Микоян, живший с родителями в квартире, располагавшейся под квартирой
Сталина в том же подъезде и потому знавший многое из того, что было скрыто за
Кремлевскими стенами, высказал мнение, что в семье Сталина даже подобия
таких разговоров между отцом и детьми быть не могло я им приходилось,
в крайнем случае, молчать, но возражать они ни в коем случае не смели.
Диктаторский режим означал диктат для всех (23).
Это объясняет, почему идти
напролом и начать доказывать своему тестю его неправоту Юрий
Андреевич Жданов не решился. Не очень охотно и не совсем прямо он мне об
этом сказал в 2004 году во время нашей последней с ним встречи в Ростове.
По его словам, понимая недоказанность умозаключений Лепешинской,
он надеялся, что, во-первых, дикость её утверждений взорвет биологов и
заставит их восстать против абсурдности 222морковной философии горе-новаторши222,
как Жданов выразился, а, во-вторых, прецедент с выдвижением нового 222революционера
в биологии222 ослабит позиции главного 222революционера222 я Лысенко
и породит трения в стане 222мичуринцев222. Он не знал тогда, что 222теория
Лепешинской222 была нужна Лысенко для его собственных 222теорий222. Юрий Андреевич
сказал мне также, что видел еще одну возможность повлиять на ситуацию
я заполучить четкие свидетельства ошибок Лепешинской. С этой целью
он попросил конфиденциально по крайней мере двух крупных биологов
провести эксперименты, которые бы продемонстрировали неверность Лепешинской.
Но ученые вместо того, чтобы тратить драгоценное время на перепроверку
бесспорно бредовых идей, ограничились лишь словесными отверганиями
Лепешинской. Начальнику сектора науки ЦК партии пришлось выполнить поручение
Сталина и отдать распоряжение провести помпезное собрание ученых, посвященное
признанию правоты Лепешинской в вопросе, отвергнутом учеными[73].
22-24 мая 1950 года в
Москве собрали специальное совещание биологического отделения
Академии наук СССР и руководства Академии медицинских наук и ВАСХНИЛ.
Оно было посвящено обсуждению проблемы живого вещества и развития клетки.
Как вспоминала Лепешинская:
222В самый тяжелый момент, когда последователи
немецкого реакционера, идеалиста в науке Вирхова, перешли к
аракчеевским методам борьбы, ико мне на помощь пришел отдел науки ЦК
ВКП(б), под руководством которого Академией наук СССР было созвано
совещание биологического отделенияи222 (24).
Председательствовал
почти на всех заседаниях академик-секретарь биологического отделения
АН СССР Александр Иванович Опарин, получивший известность после публикации
в 1924 году брошюры 222Происхождение жизни222 (25). В президиуме восседал
Лысенко. Опарин хорошо понимал правила игры и всеми силами угождал
Сталину и Лысенко. Опаринский 222установочный доклад222 был полностью
предопределен указаниями из аппарата ЦК партии:
222итакая постановка вопроса возможна только в
Советском Союзе. Нигде в капиталистическом мире принципиально
не могут быть осуществлены такого рода попытки, просто уже вследствие
определенной идеологической установки, определенных подходов
к самой проблеме жизни222 (26).
Слова о преимуществе социальной системы, при которой только и возможны
такие 222высоты в постижении жизненных процессов222, повторили рефреном все 27
выступивших. Видимо страх перед репрессиями был так силен, что не нашлось ни
одного ученого, привлеченного функционерами из партийных органов, кто бы, выйдя
на трибуну, вместо дифирамбов Лепешинской развенчал бы её тезисы. Никто не
сказал слова в защиту оскверненной науки, даже такие люди как академики А.Д.
Сперанский и Н.Н. Аничков или профессор С.Е. Северин - грамотные специалисты,
отлично понимавшие, в какую грязь они втаптывают навсегда свое имя[74]. Единодушно они захваливали с жаром заведомый бред, представляя
Лепешинскую как автора выдающегося открытия. Всё обсуждение проходило
под прикрытием лозунга Сталина: 222Ломать старые традиции, нормы,
установки, когда они превращаются в тормоз для движения вперед222.
Длинным было выступление
Лысенко. Эту речь он потом несколько раз перепечатывал в разных изданиях
(27). Он произносил примитивные фразы, которые можно было ожидать от темных
крестьян, никогда ничему всерьез не учиввшихся, но которые любят временами
поразглагольствовать с большим апломбом, с твердокаменной уверенностью:
222Нам
ясно, я сказал он, я что когда произносишь слово 222развитие222, то это
всегда должно связываться с тем, что все, что способно развиваться,
имеет начало и конец. По старой же теории, которая утверждает, что
клетка развивается только из клетки, начала клетки якобы не бывает,
она всегда происходит из клетки. Такое представление не научно, оно
не соответствует действительному развитию не только живой природы,
но и вообще всей природыи
Правильное
теоретическое представление, что клетки могут развиваться и из вещества,
не имеющего клеточной структуры, теперь экспериментально обосновано
работами Ольги Борисовны Лепешинской. В этом большая заслуга Ольги
Борисовны222 (28).
Он уверял, что 222теоретическая
основа222 его домыслов о зарождении одним видом других видов, 222та же, что и
для материала, добытого Ольгой Борисовной Лепешинской222:
222Каким
путем это происходит? Можно ли себе представить, что, например, клетка
тела пшеничного растения превратилась в клетку тела ржи?
Этого
я себе не могу представить. Этого быть не может.
Мы себе
представляем это дело так: в теле пшеничного растительного организмаи
зарождаются крупинки ржаного тела. Но это зарождение происходит
не путем превращения старого в новое, в данном случае клеток пшеницы
в клетки ржи, а путем возникновения в недрах тела данного вида, из
вещества, не имеющего клеточной структуры, крупинок тела другого
вида. Эти крупинки вначале также могут не иметь клеточной структуры,
из них уже потом формируются клетки и зачатки другого вида.
Вот что
нам дают для разработки теории видообразования работы Ольги Борисовны
Лепешинской222 (29).
Рассуждения о 222крупинках
тела222 приводили в шок людей мало-мальски образованных, а 222крупинчатость
лысенковских мыслей222 рождала анекдоты в среде специалистов, но обоих 222революционеров
науки222 выводил на сцену ученых собраний 222Великий Сталин222, и под давлением
слухов о ЕГО признании этих неучей, многие образованные люди предпочли пропеть 222аллилуйю222
безграмотным новаторам.
Главную роль в научном
обосновании правоты Лепешинской (правильнее сказать, научном обмане
относительно её правоты) сыграл Г.К. Хрущов[75]. Когда Ю.А. Жданов
просил ученых передать в ЦК результаты тщательно проведенных опровержений
Лепешинской, никто этого не сделал. А директор Института морфологии
животных им. А.Н. Северцова Хрущов, узнав от Лепешинской об интересе
Сталина к её идее, взялся подтвердить правоту 222новаторши222 и дал
поручение своим ученикам представить гистологические препараты,
кои бы свидетельствовали о превращении неживого в живое. Однажды
он даже привел фамилии своих учеников, предоставивших ему такой материал
(назвав Ю.С. Ченцова и В.П. Гилева). Без намеренной фальсификации
изготовить их было невозможно, что молодые 222исследователи222, не испытывая
душевных мук, с легкостью проделали. Хрущов принес на сессию их препараты,
и в установленных в фойе микроскопах можно было ими полюбоваться.
У самой Лепешинской ничего похожего не получалось. Именно в демонстрации
выглядящих профессионально научных материалов и заключалась
квинтэссенция научной части. Теперь, ссылаясь на якобы очевидную
убедительность показанных Хрущовым препаратов, к похвалам в адрес Лепешинской
примкнули те, кто совсем иначе я нелицеприятно я отзывался раньше
о её домогательствах.
Другие шарлатаны воспользовались
обстоятельствами и заявили о своих эпохальных достижениях. М.М. Невядомский
утверждал, что из вируса саркомы образуются лимфоцитоподобные
клетки (30). Другой кудесник К.А. Лавров якобы отчетливо различил
клетки, сформировавшиеся внутри других клеток. 222Вот рак губы, я
говорил он. я В раковой клетке располагается другая клетка222 (31).
Ближайший лысенковский сотрудник Н.И. Нуждин обрадовал присутствующих
своим сенсационным наблюдением. Ему будто бы удалось рассмотреть
живое вещество, о котором даже сама Лепешинская говорила довольно
невнятно. Подстать был Н.М. Сисакян. Вместе с сотрудниками ему будто
бы посчастливилось 222воссоздать из осколков белковые тела, обладающие
рядом жизненных функций222. Конечно, для такой работы нужен был особый
подход, возможный только там, где науку делили на 222нашу я пролетарскую222
и 222чуждую нам я буржуйскую222, о чем и заявил без обиняков Сисакян: 222Задача
искусственного создания молекул белкови чужда по своей идейной направленности
ученым капиталистических стран222[76].
А чтобы всем стало
окончательно понятно, в каком направлении будет теперь двигаться
советская биологическая наука, Сталин преподнес в тот год Лепешинской
еще один щедрый подарок: Сталинскую премию первой степени в размере
200 тысяч рублей! Сделано это было необычным способом. Сталин всегда
внимательно следил за процессом присвоения премий имени себя, учрежденных
им в 1939 году в пику Нобелевским и рассматривавшихся в стране как более
весомые научные награды. Он всегда присутствовал на заседаниях
Комитетов по присуждению премий его имени, лично просматривал списки
кандидатов, вносил фамилии тех, кого считал достойными. И всего раз
он распорядился наградить премией человека в необычный срок. 20 сентября
1950 года, в газетах было опубликовано решение комитета по Сталинским
премиям, в котором была выражена просьба к Совету Министров СССР
присудить Лепешинской Сталинскую премию вне очереди за 222выдающиеся
научные исследования неклеточных форм жизни и происхождения клеток222.
Ждать решения Правительства долго не пришлось. На следующий день те же газеты
сообщили, что Совет Министров СССР удовлетворил просьбу и присудил
ей Сталинскую премию 1-й степени за 1949 год по разделу биологических
наук. Председателем Совета Министров СССР в это время был Сталин.
Лепешинской и её дочка объясняли,
что решение о премии было принято лично Сталиным (к слову сказать, в том
же году, но в положенное время, Сталинской премии был удостоен и
Глущенко).
В октябрьском номере
журнала 222Огонек222 поместили
статью о счастливой лауреатке (35). Корреспондент рассказала, как
её встретила дома 222седая коротко остриженная женщина с живыми
блестящими из-под очков глазами и строгим лицом222, сообщила, что
она 222говорити громким, немного резким голосом222, что 222родилась в
богатой семье, ипервое представление о социальном неравенстве получила
в родительском доме222. Не была обойдена стороной революционная деятельность
лауреата, её знакомство с Лениным, даже о 222партийной столовой для
эмигрантов-большевиков222 в Женеве было упомянуто. Особое место
занимал рассказ дочери лауреата, Ольги Пантелеймоновны, о героических
чертах характера и богатырском здоровье матери:
222Неутомимая у меня мать, я улыбается Ольга Пантелеймоновна,
я настойчивая до предела. Когда ей было шестьдесят пять, она решила
сдать нормы ГТО[77]. И сдала,
представляете. Она плыла пятьдесят метров с гранатой в руке! Весь
берег был усеян народом, и все волновались, когда увидели, что седая
женщина поплыла, держа в вытянутой руке гранату. Усталая, но довольная
и веселая вышла она на берег и сдала совершенно сухую гранату222
(36).
Поверить, что дочка правдиво
живописует подвиги матери, трудно. Профессор Я.Л. Рапопорт, хорошо знавший
Ольгу Борисовну Лепешинскую в её 65 лет, утверждал, что та была в те
годы хрома и потому 222не выпускала палку из рук222. Как же она плыла,
если в одной руке зажала гранату, а в другой палку?
Среди 222светил222 науки,
выдвинувшихся внезапно в 1949 году, оказался Геворг Мнацаканович Бошьян.
Он опубликовал книгу, в которой сообщил фантастические вещи о превращении
субмикроскопических вирусов в бактерии, в 222видимую под микроскопом
микробную форму222 и об обратном переходе я из бактерий в вирусы
(37). Бошьян объяснял, что перед тем как микробным клеткам превратиться
в вирусы, они объединяются в кристаллы, а те уже распадаются на вирусы,
и точно такая же кристаллизация непременно имеет место при обратном
переходе я из вирусов в клетки. То, о чем Бошьян повествовал в этой
книге, было совершенно фантастическим. Надо сказать без всякой иронии, что
если бы любому ученому посчастливилось сделать в жизни хотя бы одно
из якобы сделанных Бошьяном открытий, то его имя осталось бы навсегда
прославленным. Весь же набор 222открытий222 Бошьяна был настолько уникален,
что, без сомнения, его книга должна была рассматриваться как самая
выдающаяся за всю историю земной цивилизации. Достаточно назвать экстраординарные
открытия Бошьяна, а чтобы не быть голословным, лучше всего изложить
их словами самого автора. Да и надо отдать ему должное: он не ходил
кругами, не юлил и не отягощал себя сомнениями, а четко, по-военному
рапортовал о своих творениях:
Открытие ПЕРВОЕ: 222Установившееся
у микробиологов представление, что переход вирусов в микробы невозможен,
принципиально неверно и в своей основе метафизично. Результаты
наших работи опровергают это представление222. 222Микробная клетка
состоит из тысяч вирусных частиц, каждая из которых может дать начало
новой микробной клетке222. 222Добиться превращения вирусов в микроорганизмы
далеко нелегко, для этого необходимо постепенное 222приручение222
вирусов к данной питательной среде222.
Открытие ВТОРОЕ: 222Наши эксперименты
показывают ошибочность утверждения, что вирусы могут развиваться
только в присутствии живых клетоки вирусы с большим успехом развиваются
в плазме крови, в сыворотке и соках тканей и органов222. 222Вирусы
могут развиваться на искусственных питательных средахи222.
Открытие ТРЕТЬЕ: 222До сих пор существовало
представление, что бактерийные аллергеныи являются мертвыми составными
частями микробных клеток. Работая с аллергеном я анемином, мы убедились,
что из всех его серийи можно вновь выделить исходную микробную культуру
возбудителя анемии лошадей222.
Открытие ЧЕТВЕРТОЕ: 222Представление
дуЭрреля о бактериофаге как о самостоятельном ультрамикроскопическом
паразите бактерий оказалось ошибочным222.
Открытие ПЯТОЕ: 222исовременное
представление о мертвой природе антибиотических веществ ошибочно
и научно не обосновано. Антибиотические вещества представляют
собой не что иное, как фильтрующуюся форму тех микроорганизмов,
из которых они получены222.
Открытие ШЕСТОЕ: 222истарое представление
о стерильном иммунитете оказалось ошибочным. Всякий иммунитет против
любой инфекции является нестерильным, инфекционным иммунитетом222.
Открытие СЕДЬМОЕ: 222Из раковых опухолей
выделены микробные клеткии Изи сыворотки крови трех больных с карциномой
желудка и двух с карциномой слизистой рта и мочевого пузыря, а также
фильтрата опухоли грудной железы была получена однородная культура
мелких палочек222.
Открытие ВОСЬМОЕ: 222Выделение живых
микробов из считавшихся ранее стерильными препаратови опровергает
результаты известных опытов Луи Пастера по этому вопросу222.
Назвать второстепенным
приведенное выше нельзя. Отвергались представления, считавшиеся
фундаментальными и в вирусологии, и в микробиологии, и в иммунологии,
и в теории рака, и, как следствие, я в ветеринарии, медицине и многих
других дисциплинах.
Никаких аргументов
в обоснование своих тезисов Бошьян не приводил. В книге отсутствовали
такие разделы, как описание методов работы, не приводился список
литературы, хотя автор сыпал фамилиями коллег и предшественников,
и многие из этих ссылок были столь интригующими, что специалисты,
наверняка, захотели бы посмотреть сами источники, на которые опирался
Бошьян. Текст сопровождали неясные фотографии, сделанные с помощью
слабенького микроскопа, с изображением мелких пятнышек и каких-то
темных частичек. Обязательные для научной монографии (а книга Бошьяна
именовалась именно так!) детали, методики обследования животных,
отбора проб, приготовления препаратов, микроскопической техники,
постановки соответствующих контролей и т. п. не сообщались. Естественно,
сколько-нибудь изощренных методов автор избегал.
Однако столь явные огрехи
не помешали Бошьяну в спешном порядке получить высшую в СССР ученую
степень доктора наук. Его выводы были объявлены в советской печати
совершенно правильными и, сообразно их значению, я выдающимися.
Начало восхвалениям
было положено М.Б. Митиным. В 222Литературной
газете222 перед статьей самого Бошьяна было напечатано заявление 222От
редакции222 (38), в котором Митин от имени редколлегии расхвалил книгу Бошьяна
(популярность Митина в партийных кругах в то время еще больше возросла благодаря
участию в подготовке биографии Сталина /39/). Однако решающим для прославления Бошьяна
было то, что высочайшая оценка его книге была дана тогдашним
вице-президентом АМН СССР Н.Н. Жуковым-Вережниковым в главном партийном журнале
222Большевик222 (40). Всё, о чем говорилось
в этом издании, должно было рассматриваться как директива, как принципиальная
партийная установка. Поэтому как приказ звучали слова о срочной необходимости
222мобилизовать микробиологов на интенсивное изучение связей
между миром вирусов и миром клеточных форм бактерий, отделенных до
сих пор в науке друг от друга глухой стеной222. В 222Большевике222 утверждалось: 222Нет сомнений, что теперьи окончатся
робкие блуждания вокруг этого вопроса222 и в скором изменении практики
лечения людей и сельскохозяйственных животных на основе открытий
Бошьяна:
222Дальнейшее изучение этих форм жизни имеет исключительное
значение для практики здравоохранения, для изыскания новых методов
профилактики, диагностики и лечения инфекционных болезней222.
Весной 1952 года Лепешинская
получила от ЦК партии разрешение созвать второе Всесоюзное совещание
по живому веществу, на котором было объявлено, что 222новая клеточная
теория222 повсюду победила и триумфально развивается. Правда, любой
сторонний взгляд не могла не поразить одна характерная черта этого научного
форума: хотя с момента 222исторического поворота к признанию теории
живого вещества222 прошло два года, 222учение222 не приобрело
солидности, не обросло добротными фактами. Некритические новации
фигурировали и на этот раз.
У сотрудника Ленинградского
университета К.М. Завадского молодые делящиеся клетки растений
(меристематические клетки) якобы возникали из невидимого автором,
но уверенно постулируемого им 222живого вещества222 и автор утверждал,
что 222у некоторых клеток растений на первых фазах развития нельзя
обнаружить ядра222 (41). У рязанского профессора Л.С. Сутулова никем
не виденное живое вещество будто бы превращалось в лимфатические
клетки, а из них далее формировалась соединительная ткань (42). Одесский
профессор, заслуженный деятель науки РСФСР В.В. Авербург поведал,
как бациллы туберкулеза способствовали трансформации (превращению)
непатогенных клеток в патогенные в присутствии живого вещества.
Член-корреспондент АМН СССР Н.И. Зазыбин из Днепропетровского мединститута
провозглашал явную нелепость о новообразовании нервных волокон из
живого вещества. Обсуждалась новаторская идея о превращении живого
вещества в раковые клетки. Участники заседания принялись с завидным
единодушием твердить о будто бы вполне реальной и ими даже наблюдавшейся
картине возникновения опухолей из 222бесклеточного живого вещества222.
С восторгом были
встречены на совещании действительно сенсационные 222открытия222,
сообщенные доцентом Кишиневского мединститута Н.Н. Кузнецовым
(43). Он вшивал в брюшную полость собак и кошек куски брюшины, взятые
из области слепой кишки крупного рогатого скота. Перед вшиванием
трансплантат убивали я обрабатывали формалином, 70%-ным спиртом,
затем стерилизовали в автоклаве и высушивали. Но живое вещество
потому и живое, что его ничем не убить! Процедуры, губительные для живых
тканей, нисколько, по заявлению автора, не сказались на живом веществе
тканей убитой брюшины: через некоторое время она оживала:
222иона сохраняети полную жизнеспособностьи в ней
возникают новые сосуды, которые через анастомозы переходят в сосуды
подслизистой оболочки222.
По предложению Жукова-Вережникова,
председательствовавшего на совещании, в постановление о его
работе был внесен отдельный пункт об этом шарлатанстве, гласивший, что установлено
222важное значение биологической стабилизации чужеродной ткании
в чужеродном организме222. (Не зря тогда была в ходу шутливое
сокращение слов Академия меднаук я АКАМЕДИЯ).
Многие люди, особенно
молодые, поторопились использовать открывшиеся возможности для
скорой защиты диссертаций и продвижения по службе. Был в их числе и
Жорес Александрович Медведев - в те годы убежденный сторонник Лысенко.
Он защитил в Никитском Ботаническом саду кандидатскую диссертацию,
в которой отрицал, что хромосомы определяют пол организмов (222Пол определяется
не генами, не зародышевой плазмой, а такими внешними и внутренними
факторами развития растений, как стадийность, возрастность тканей,
полярность клеток, обмен веществ, условия внешней среды и т. д222, - писал
он в диссертации), утверждал, что клетки не делятся методом митоза, и заявил,
что его работа 222является наглядным доказательством несостоятельности
морганистских объяснений гетерогаметности мужского пола с помощью половых
(X и Y) хромозом222 (44). От измышлений о роли
среды в определении пола Медведев перешел к лепешинковщине и опубликовал
большую обзорную статью в журнале 222Успехи
современной биологии222 в 1953 году, в которой заявил:
222Выдающиеся
работы О.Б. Лепешинской обогатили советскую биологическую науку
о развитии клеток и полностью опровергли господствовавшие в цитологии
метафизические взгляды222 (45).
Однако десятью годами
позже он собрал с помощью таких генетиков как В.П. Эфроимсон факты о
лженаучности Лысенко и написал книгу 222Биологическая наука и культ личности222,
изданную в 1969 г. США под названием 222Взлет и падение Т.Д. Лысенко222
(Владимир Павлович Эфроимсон в однои из писем ко мне с возмущением отмечал, что
Медведев нигде в книге не упомянул даже одним словом его решающую помощь в
подготовке антилысенковского труда). В 1960 году Ж.А. Медведев подал к защите в
институт биохимии АН СССР докторскую диссертацию 222Биологический синтез белков
и некоторые проблемы онтогенеза222, однако оппоненты расценили её содержание
как не соответствующее сведениям науки на то время (он, в частности, писал, что
синтез белка в клетках осуществляется в микросомах, а не в рибосомах и
утверждал тому подобные нелепости), и ученый совет проголосовал против
присуждения Медведеву желанной степени.
После второго Совещания
ближайший сотрудник Лысенко я В.Н. Столетов, один из организаторов
Августовской сессии ВАСХНИЛ, ставший Министром высшего образования
СССР, подписал 13 августа 1952 года приказ № 1338, озаглавленный 222О
перестройке научной и учебной работы по гистологии, эмбриологии,
микробиологии, цитологии и биохимии в свете теории О.Б. Лепешинской
о развитии клеточных и неклеточных форм живого вещества222. Как и
прежние, этот приказ требовал изменения всех школьных учебников, немедленного
включения данных и выводов Лепешинской в учебные пособия и лекции в
биологических, медицинских, сельскохозяйственных и ветеринарных
вузах, отмены всего, что хоть в малейшей степени не согласовалось с её
утверждениями. Опять увольняли с работы лучших специалистов, чудом
сохранившихся в пору чистки 1948-го года.
По всей стране в эти годы
шел фильм 222Суд чести222, прославлявший героев типа Лепешинской и
Бошьяна и клеймивший их 222беспринципных гонителей222, за каждым из
которых угадывались черты действительно выдающихся ученых[78]. В театрах шла пьеса
Н. Погодина 222Когда ломаются копья222 на ту же тему и о тех же героях.
Писатель Вадим Сафонов, специализировавшийся на прославлении лысенкоистов
(за книгу о Лысенко 222Земля в цвету222 он был удостоен Сталинской
премии), включил в книгу 222Первооткрыватели222, отдельную главу 222Бесстрашие222,
посвященную Лепешинской.
Как и другие лысенкоисты,
Лепешинская постаралась стать деятелем государственного масштаба,
в чем ей партийные власти пошли навстречу: её внедрили депутатом
в Верховный Совет РСФСР, ввели в состав многих важных государственных
комиссий и ученых советов. Теперь все свои письма она печатала на бланке Депутата
Верховного Совета РСФСР.
В свой актив она могла
записать такое существенное достижение, как подавление открытой
критики. Всякое публичное отвергание 222живого вещества222 или работа
в противовес этому подходу как в центральных научных, так и тем более
в периферийных учреждениях, стали невозможными. Безоговорочно
были запрещены работы по темам, противоречащим лепешинковщине, несмотря
на то, что еще десятилетием ранее многие из исследований советских биологов
принесли славу отечественной науке.
Но, наверное, наибольшую
радость доставляли Лепешинской не перебежчики из лагеря науки, а истинные
революционеры, прокладывавшие дорогу в неизведанное, открывавшие
ранее неведомые УДИВИТЕЛЬНЫЕ факты. В числе таковых прежде всего
следовало назвать Гаспара Акимовича Мелконяна. В медицинском институте в
Ереване, где он работал, хранили образец паразита - ленточного червя эхинококка,
который может поражать человека. Музейный образец был извлечен из большеберцовой
кости больного человека и помещен в стеклянный сосуд с формалином (ядовитой
для всех живых клеток смеси формальдегида и метилового спирта, используемой
для предотвращения роста случайно просочившихся из воздуха клеток
бактерий или грибов). Мелконян сообщил, что обнаружил как после многолетнего
пребывания эхинококка в сосуде с формалином в банке оказались кости. По
утверждению Мелконяна они развились, в полном соответствии с законом
Лепешинской о переходе неживого в живое, именно из эхинококка. И были
они живыми, растущими костями. Из червя я кость! Да еще и живая!
222Факты я упрямая вещь, я писал Мелконян, повторяя
известную фразу Сталина, так популярную в те годы, я и с ними нельзя
не считаться и игнорировать их, иначе и прогресса в науке не может
бытьи Этому соблазну отрицания и игнорирования чуть было не поддались
и мыи, когда, заметив факт образования костной ткани в банке вместо
хранимого в ней музейного препарата, сочли вначале это озорничеством
со стороны кого-либо из больных, подменивших препарат костямии
Только более трезвое обсуждениеи нас остановило от решения выбросить
банку с костями и искать виновника 222озорничества222и Вскоре в
той же банке и в той же жидкости (в
формалине! я В. С.) после извлечения всех костей стали вновь образовываться
все новые и новые кости, что дало нам право уверовать в достоверность
наблюдаемого факта222.
Можно было бы посмеяться
над подобной писаниной, так как анекдотичность утверждений Мелконяна,
хотя он и работал профессором в Ереване, была кристально ясна, но
на этом анекдоте можно проиллюстрировать как саму направленность
мышления лысенкоистов, так и их умение добиваться своего, невзирая
ни на что, ждать часа, соваться со своими домыслами в любые дыры, к
любым неучам, отвергая советы и выводы знающих людей.
После ознакомления с 222костями222,
образовавшимися из эхинококков, авторитетные специалисты (в наиболее резкой
форме ленинградский цитолог В.Я. Александров) категорически отвергли заявления
Мелконяна. Но он не напрасно потерял покой, проталкивая в печать свое 222революционное
открытие222. Его мытарства остались позади. В журнале 222биологических
потех222 его 222труд222 напечатали! Статья Мелконяна наделала много
шума. И не беда, что большинство серьезных биологов и медиков рассматривало
статью как безумную. Много они понимают! Зато внимание такое живое!
Не менее захватывающее
дух открытие сделала доцент Ростовского университета Ф.Н. Кучерова,
заведовавшая кафедрой гистологии. Она растирала я что бы вы думали?
я ПЕРЛАМУТРОВЫЕ пуговицы. Порошок вводила в организм животных.
И наблюдала: из порошка ВОЗНИКАЛО ЖИВОЕ ВЕЩЕСТВО.
- А что особенного? -
объясняла доцент Кучерова. - Перламутр-то из раковин добывают, а
раковины ведь раньше живыми были! Вот они и сохранили свойство живого. И защитила на этом материале Кучерова
кандидатскую диссертацию (48). И положенный кандидатам диплом ВАК
ей вручил! Еще бы, ведь заместителем председателя биологического
и медицинского совета ВАК был Жуков-Вережников.
А иркутский 222биолог222
В.Г. Шипачев, которого высоко ценили и в Москве (он состоял членом
Ученого Совета Министерства здравоохранения РСФСР и обладал высоким
титулом Заслуженного деятеля науки) издал книгу под будоражащим
ум материалистическим названием 222Об исторически сложившемся
эволюционном пути развития животной клетки в свете новой диалектико-материалистической
клеточной теории222 (49). Предисловие к книге написала Лепешинская.
Автор книги зашивал животным в брюшину семена злаковых растений, а
потом, спустя некоторое время, разрезал им живот и исследовал развившиеся
в брюшине вокруг инородных тел воспаления (естественно, гнойные).
Он утверждал, что можно 222без труда222 наблюдать, как растительные клетки
распадаются и образуют живое вещество Лепешинской, а затем из него
формируются нормальные животные (а не растительные!) клетки. Чем не
триумф учения Лепешинской! Своей книге он предпослал эпиграф, заимствованный
у великого И.П. Павлова: 222Что ни делаю, постоянно думаю, что служу
этим, сколько позволяют мои силы, прежде всего моему Отечеству222.
Высокие слова выглядели издевкой.
Сама Лепешинская готовила
новую сенсацию. Ей не давал покоя немаловажный для людей её возраста
вопрос, как избежать старости?
222В капиталистических странах, я сообщила она
на публичной лекции в Большом лектории Политехнического музея в
Москве в 1953 году, я неблагоприятные общественные и бытовые условия
ускоряют наступление преждевременной старости у трудящихся, которые
работают до полного изнурения, переутомляются, питаются плохо,
отравляются всевозможными ядовитыми веществами на производстве
из-за отсутствия надлежащей охраны труда. Невозможно быть здоровым
и долго жить в подобных тяжелых материальных условиях, постоянно
испытывая страх за завтрашний день, особенно в гнетущей обстановке
военной истерии. Избежать преждевременного наступления старости
и смерти, надеяться на продление жизни в капиталистических странах
нельзя222 (50).
Совсем иначе, по её
убеждению, обстояло дело в СССР. А к тому же она сообщила, что открыла 222элексир
молодости222 - питьевую соду:
222Нами были поставлены опыты с введением однопроцентного
раствора соды непосредственно в организм. С этой целью мы впрыскивали
лягушке однопроцентный раствор двууглекислого натрия, предварительно
сделав мазок крови, а затем брали кровь из сердца лягушки через 10,
20, 30 и 40 мин. после впрыскивания соды222.
Затем от лягушек (стали
бы они долгожительницами я установить было нельзя: от таких вивисекций
все они передохли) Лепешинская перешла к 222опытам222 с куриными яйцами
и вылупившимся из них цыплятами:
222На 20-й день инкубации, т. е. на один день раньше
срока из подопытных яиц вылупились цыплята; из контрольных яиц цыплята
вылупились в обычный срок я на 21-й день.
Подопытные
цыплята (222содовые222) вначале были меньше ростом, чем контрольные,
но они резко отличались от последних своей подвижностью и живостьюи
222содовые222 цыплята проявляли необычайную жадность и успевали
склевывать не только свою порцию корма из общей посуды, но даже вырывали
еду у контрольных цыплят.
Через
короткий срок опытные цыплята догнали контрольных в росте, а вскоре
и перегнали их222.
Далее следовала неприятная новость: 222Контрольные
куры погибли от ревматизма (частое явление при зимней инкубации
цыплят)и222. Но, вот он я триумф науки: 222иопытные же выжили и по своей
величине были значительно больше обычных кур породы Леггорн222. Придиры
и буквоеды нашли бы к чему придраться. Раз 222контрольные222 куры подохли,
то и сравнивать с ними 222содовых222 или говорить об их большей величине
нельзя. 222Опыт222 был бездоказателен. Но, нимало ни сумняшеся,
Лепешинская приступила к решающей стадии экспериментов: использованию
222достижений науки222 для человека.
222иу нас явилась потребность, я пишет она, я применять
полученные экспериментальные данные к практической медицине,
что требовало проверки наших исследований в опытах на человеческом
организме. Первый пробный опыт я решила провести на себе самой.
Опыт заключался в том, что я стала принимать содовые ванны. 50-70 граммов
двууглекислой соды растворялось в воде ванны, при температуре воды
35-36║, продолжительность ванны 15-20 минут.
Принимала
я ванны два раза в неделю. Всего было мною принято пятнадцать ванн.
Какие же изменения произошли в моем организме под влиянием содовых
ванн? Прежде всего, было отмечено понижение кислотности мочи до
нейтральной реакции. Этот факт свидетельствует о том, что сода через
кожу проникает внутрь организма и влияет на химизм мочи. Затем довольно
быстро наступило незначительное похудание всего организма, освобождение
от излишнего жира, столь обычного в пожилом возрасте, и в особенности
жира на животе, что несомненно находится в тесной зависимости от
повышения обмена веществ. Существенно отметить, что самочувствие
после ванн улучшалось, мышечное утомление сильно снижалось и даже совершенно
исчезало222.
Повышением тонуса
и похуданием самой АКАДЕМИКА Академии медицинских наук СССР дело
не кончилось. Свою задачу она видела не только в том, чтобы разрешить
проблему долголетия. Академик призвала применять соду для лечения
разных болезней:
222исодовые мази способствуют более быстрому
заживлению ран. Содовые ванны оказались также эффективным средством
при излечивании некоторых форм такого тяжелого и трудно поддающегося
лечению заболевания, как тромбофлебити Некоторые врачи практикуют
введение однопроцентного раствора соды при сепсисе (общее заражение
крови) и получают хорошие результаты. Следует полагать, что область
применения соды как профилактического и медикаментозного средства
со временем значительно расширится222.
Вдумаемся в смысл
предложения Лепешинской. Она ведь рекомендовала не рот полоскать
растворами соды, как это по старинке делали те, у кого десны кровоточили,
не раны загноившиеся содовыми примочками отмачивать, не палец
нарывающий в теплые содовые ванночки опускать. Она выставляла соду
как панацею от всех бед. Вместо сложных и обоснованных схем воздействий
на больной организм, чересчур оптимистичная дама подсовывала
страждущим то щепотку соды на стакан воды, то содовые уколы. И люди
верили ей. Ведь она выступала не как частное лицо, а как ученый, облеченный
высоким доверием лучших медиков страны, избравших её ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ
членом Академии медицинских наук СССР. Она нещадно эксплуатировала
доверительное отношение людей к науке и ученым, ибо всегда было и
есть в традиции интеллигентного человека ценить достижения науки,
серьезно к ним относиться и пользоваться ими в жизни. Спекулируя
на этом, Лепешинская не знала меры. Она заявляла, что 222директора
опытных участков, обрабатывавших семена свеклы 1%-ным раствором соды,
добились повышения урожая на 37%222 (51). В этих строках явственно повторялись
посулы властям, которые делал Лысенко. Подержи проростки озимой пшеницы
на холоду я и, пожалуйста, сбор зерна увеличится на 30 процентов. А
у Лепешинской даже более весомо: подержи семена свеклы в 1%-ном содовом
растворе я и обеспечены 37%-ные прибавки урожая! Дешево и сердито.
Глава 29. АНТИ-ПАВЛОВСКАЯ СЕССИЯ
222И ненависть ко всем летящим
Живёт навеки
в пауке.222
Варлам Шаламов. Паук 1958
После запрета генетики в 1948 году и
признания правоты Лысенко Сталин не хотел останавливаться. Вера в изменение
наследственности растений и животных под влиянием внешней среды доминировала в
его мыслях. Теперь ему нужно было развить 222успех222 в новой области я
изучении поведенческих реакций, формирования личности 222советского гражданина222.
Привитые советскому человеку навыки, стиль поведения и мышления, воспитанные
советской жизнью, не могли, по его убеждению, улетучиваться со смертью
человека, а сохраняться у потомков. Мировая наука отвергала такое предположение,
но он считал отвергания ошибочными.
Наиболее известным
исследователем того, как среда меняет навыки (а, значит, и сознание, мышление
высших животных) считался Иван Петрович Павлов (1849-1936). Он изучал
(используя подопытных собак) процессы возникновения у животных новых привычек
(условных рефлексов) при повторении однотипных раздражений. В одно и то же
время собакам подавали сигнал - звонок или вспышку света, а затем пищу, и
собаки запоминали эти сигналы, выучивались реагировать на них: пищу еще не
принесли, но сигнал прозвучал, и у них начинала выделяться слюна, необходимая
для переваривания пищи. Павлов и его ученики разработали экспериментальные
способы регистрации ответа сознания собак на внешние стимулы. Учение об
условных рефлексах стало важной частью новых представлений о формировании
сознания. В 1904 году Павлова удостоили Нобелевской премии. В решении
Нобелевского Комитета было сказано: 222За работу по изучению пищеварения222, а
в мире утвердилось определение 222условные рефлексы Павлова222.
Изучением нервных систем
и формированием сознания у человека в России плодотворно занимались и многие
другие ученые. Наиболее ярким и видным предшественником Павлова был Иван
Михайлович Сеченов (1829-1905), который посвятил свою жизнь анализу того, как
работает мозг, как он управляет двигательными реакциями, как внешние стимулы
влияют на нервную систему и на формирование сознания. Мать Сеченова (при
рождении крепостная, вышедшая замуж за небогатого помещика-дворянина) внушила
сыну, что он должен серьезно изучать всю жизнь математику и естественные науки,
заставила его освоить главные, как она их называла, разговорные европейские
языки. Сеченов закончил военное Главное инженерное училище в Петербурге, два
года служил, потом вышел в отставку, поступил на медицинский факультет
Московского университета, а по окончании его уехал в Европу, где прослушал в
Берлине полные курсы лекций по физике у Генриха Густава Магнуса (ученика
Берцеллиуса и Гей-Люссака) и по аналитической химии у Генриха Розе (тоже
ученика Берцеллиуса). В 1856я1859 годах он работал в Берлине, Лейпциге, Гейдельберге и Вене в лабораториях
европейских корифеев - Иоганна Мюллера, Эмиля Генриха Дюбуа-Реймона, Эрнста
Феликса Хоппе-Зейлера, Эрнста Вебера, Отто Функе, Карла Людвига, Роберта Бунзена, Германа
Гельмгольца. В 1862 году в
лаборатории Клода Бернара в Париже Сеченов экспериментально доказал влияние
центров головного мозга на двигательную активность. Это открытие было встречено
первоначально со скепсисом, тогда Сеченов отправился вместе с Клодом Бернаром в
Берлин и Вену, где воспроизвел свои опыты в присутствии Дюбуа-Реймона и Брюкке.
Скепсис улетучился, настолько очевидным для создателей науки электрофизиологии
оказался результат. С тех пор в арсенал физиологов вошел навсегда термин 222сеченовский
центр торможения222. По свидетельству Чарльза
Шеррингтона (1900), с этого момента предположение, высказанное ещё в древности Гиппократом,
о тормозящем влиянии одной части нервной системы на другую, стало принятой
доктриной, прочно связанной с именем русского ученого. Сеченов фактически
первым в мире серьезно обосновывал необходимость применения методов математики,
физики и химии к изучению нервных реакций и мыслительной деятельности,
Популярная книжка
Сеченова 222Рефлексы головного мозга222, написанная им по просьбе поэта Н.А.
Некрасова для журнала 222Современник222
(1863), в которой ярко и четко был обоснован главный вывод, вытекавший из его
работ, что развитие сознания можно изучать методами физико-химии, произвела
решающее воздействие на И.П. Павлова и подтолкнула его, как он сам писал, на
то, чтобы заняться изучением мозга, рефлексов и роли внешней среды в
формировании мыслительных процессов.
Конечно, не одного
Павлова интересовали проблемы сознания. Крупных успехов в этом направлении
достиг В.М. Бехтерев (1857-1927) и его ученики. Поведение было в центре
внимания Н.Е. Введенского (1852-1922), А.Ф. Самойлова (1867- 1930) и А.А.
Ухтомского (1875-1942).
У Алексея Алексеевича
Ухтомского был ученик - Иван Соломонович Бериташвили (1885-1974), который иногда писал свою
фамилию по-русски Беритов. С первых самостоятельных шагов в науке он не
побоялся высказать скепсис как в отношении трактовки Павловым
причин развития сознания у высших животных, так и его экспериментальной модели - собак, содержащихся в клетках.
Формирование сознания у животных, их поведенческие функции и влияние окружающей
среды следует, как считал Бериташвили, изучать в дикой природе. Он не отрицал роли павловских условных рефлексов, но обнаружил и изучил
важную роль запоминания высшими позвоночными животными образов и объектов
внешнего мира.
Павлов высоко ценил своего молодого
оппонента, прислушивался к нему и отозвался о работах
Бериташвили с заметным уважением: 222критическая мысль, значительная
инициатива, экспериментальная ловкость и большой рабочий жар222 (3). Кое в чем
у них было общее: оба родились в семьях священников, оба сначала были отданы
учиться в школы для священнослужителей, оба затем ушли с этого пути и поступили
учиться на один и тот же - естественный факультет Петербургского университета:
Бериташвили поступил туда в 1906 году, защитил диплом в 1910 году и был
отправлен на стажировку сначала в Голландию к профессору Р. Магнусу, а затем в Казань к профессору А.Ф. Самойлову. Он освоил новые
по тем временам методы измерения биоэлектрических токов с помощью струнного
гальванометра и в 1913 году опубликовал работу, в которой описал количественные
параметры изменения электрических сигналов в мышцах при наведении условных
рефлексов. Крупнейший английский физиолог, лауреат Нобелевской премии по
физиологии 1932 года Эдгар Дуглас Эдриан (Edgar Douglas Adrian), единственный физиолог,
удостоенный Британским Королесским домом звания лорда, не раз вспоминал в своих
публикациях сколь большое впечатление неизменно оказывали на него работы
Бериташвили, опубликованные в самом начале 20 века и позже. Так, в 1956 году
Эдриан писал, что статья Бериташвили, вышедшая в свет в 1913 году, поразила его
воображение не только 222изощренностью использованного физического метода
измерений, но и ясностью трактовки результатов222. Он добавлял, ссылаясь именно
на эту публикацию:
222Некоторые статьи,
прочитанные еще в студенческие годы, запоминаются на всю жизнь из-за того
чрезвычайного интереса, который они в нас возбудили222 (2).
Подобные отклики Эдриан
делал и в 1970-е годы.
Бериташвили заслуженно
считался в мире одним из основоположников зоопсихологии. Его перу принадлежало
несколько ценившихся специалистами книг, его почитали и уважали как крупнейшего
эксперта в области изучения механизмов работы нервной системы, рефлекторных
реакций, реактивности периферической и центральной нервных систем, а в 1947 году на Международном конгрессе физиологов в Оксфорде его доклад
о психонервной деятельности высших животных был встречен с большим интересом
как европейскими, так и американскими физиологами. Его вклад в разработку
учения о формировании сознания был признан неоспоримым, а главная мысль, что в
сознании животных обучение идет с помощью восприятия и запоминания внешних
образов предметов и явлений, с которыми животные сталкиваются, прочно
доказанным. В Советском Союзе он был избран
академиком АН СССР и АН Грузинской ССР.
Однако идеи Бериташвили были далеки от
разговоров советских адептов диамата и
поверхностных рассуждений о сознании. Диаматчики характеризовали его
отрицательно. В 1947 г. одновременно в Тбилиси и Москве Бериташвили опубликовал
небольшую книгу (4), в которой объяснил смысл его центральной концепции,
согласно которой не одни повторяющиеся события, создающие по Павлову условные
рефлексы, формируют сознание. Именно закрепление в мозге образов внешнего мира
я психонервная деятельность я более важна для формирования типов поведения
высших позвоночных животных, считал он. Ю.А. Жданов сделал большую ошибку,
опубликовав критическую рецензию на эту книгу и на работы психолога А.Н.
Леонтьева в газете 222Культура и жизнь222
(21 сентября 1948 г.), а X.С. Коштоянц в конце
сентября 1948 года на Первом
Закавказском съезде физиологов заявил, что раз концепцию Бериташвили критикует
заведующий отделом науки ЦК Ю.А. Жданов, то эта концепция вредна. 222Под влиянием этой критики на мою книгу, - писал позже Бериташвили, - здесь
в Тбилиси потеряли голову, особенно после статьи Жданова в газете 222Культура и жизнь222. Все обвинения этой
газеты огульно повторяются на заседаниях и никакие мои объяснения не помогают,
не принимаются во внимание222.
В свое время Павлов
решил, что от изучения выработки условных рефлексов путем повторения одинаковых
раздражителей и стимулов нужно пойти дальше - узнать, сохраняются ли
выработанные заново условные рефлексы в наследственной памяти, наследуются ли
они потомками тех животных, которые прочно усвоили эти новые поведенческие
реакции. С этой целью он поручил одному из учеников изучить возможность такого
наследования и во время поездки на Запад объявил, что в его лаборатории
наследование рефлексов доказано.
Тогда к Павлову в
Колтуши приехали Н.К. Кольцов с женой (изучавшей поведенческие реакции) и
провели несколько часов в беседе на эту тему, призывая более тщательно
спланировать опыты, продумать постановку контрольных экспериментов, которые бы
исключили возможность ошибки. Павлов прислушался к советам Кольцова, сотрудники
в Колтушах повторили опыты и и убедились, что вывод о наследовании условных
рефлексов был ошибочным. Нет такого наследования. Павлов заинтересовался
генетикой, понял её важность и даже распорядился установить в Колтушах перед
зданием его института не один, а два памятника: один - главному объекту его
экспериментов, собаке, а второй - Иоганну Грегору Менделю, создателю генетики (памятник
Менделю после позорной сессии ВАСХНИЛ уничтожат).
Правда, о
ненаследуемости условных рефлексов Павлов объявил только в лаборатории.
Сообщение одного из слышавших его заявление появилось в советской газете, но за
своей подписью Павлов до смерти, наступившей в 1936-м году, ни слова напечатать
не успел.
Для Сталина же вопроса о
том, наследуются ли вырабатываемые у человека нормы поведения, не было. Он не
раз называл аксиомой, что незаменимых нет, что все люди лишь 222винтики в
государственной машине222, их можно заменять, подгонять к системе, настраивать
и налаживать, а результаты настройки и наладки должны передаваться следующим
поколениям. Условные рефлексы должны непременно наследоваться, среда не только
формирует сознание нового СОВЕТСКОГО,
СТАЛИНСКОГО человека, но и должна оставлять след в поведении следующих
поколений страны. Он полагал, что лишь всякие там зарубежные
вейсманисты-морганисты отрицают это краеугольное положение, поэтому пора
навести порядок в физиологии высшей нервной деятельности и объявить принародно
устами ведущих советских физиологов, что советская наука полностью обосновала вывод
о наследуемости условных рефлексов. Бесконечные разговорчики
вейсманистов-морганистов о том, что среда не влияет на гены, что она не может
изменять природу человека, нужно было окончательно отбросить, чтобы добиться и
в этой сфере - важнейшей для борьбы за воспитание советских людей -
установления примата социалистической идеологии.
В 1949 году подошел срок
отпраздновать столетие со дня рождения И.П. Павлова. Сталин решил
воспользоваться этим поводом и объявить советским ученым на специально
созванной 222Павловской сессии222, что возникающие под влиянием изменений
условий жизни навыки наследуются (имя Павлова было притянуто за уши к проблеме,
волновавшей Сталина, ведь Павлов не мог возразить против неверного толкования
его взглядов, так как скончался за 13 лет до этого). Кстати, по ходу дела не
могу не поделиться поразившим меня рассказом одного из видных советских физиологов, ученика А.А. Введенского, профессора Ильи Аркадьевича Аршавского (1903-1996), включенном им в воспоминания о 222Павловской сессии222.
Данный сюжет из рассказа Аршавского, хотя и не относится к той сессии, важен
для характеристики порядков в сталинской империи:
222В 1936 г. Павлов как гражданин и патриот мог откровенно сказать
то, что смогло бы помешать [Сталину]
в 1937 г. Поэтому перед 37-м годом не стало ни Павлова, ни
Горького. Я знаю, что от начала до конца болезни Павлова при нем находился В.
Галкин, который считал себя как учеником Павлова, так и учеником Сперанского. В
1937 или 1938 г. Сперанский рассказал мне, ссылаясь на Галкина, о том,
что при лечении Павлова, который хотя и был болен, но уже выздоравливал (вообще
он был 222скроен222 не менее, чем на 100 лет), были заменены все врачи. Павлов
сделал свое дело и был убран, а его учение должно [было] быть сохранено. Всю физиологию надо было мобилизовать на
разработку того, чем занимался Павлов, на 222стимул - реакцию222, с
использованием тех же павловских методов222 (5).
Вот как определил в 1994
году И.А. Аршавский, почему Сталин назвал сессию 222Павловской222:
222Думаю, что Сталина
устраивала в учении Павлова формула 222стимул - реакция222, позволяющая
рассматривать человека как простой автомат, поведением которого можно легко
управлять. Если бы Сталин не считал, что павловское учение дает возможность
научно обосновать ту рабскую психологию, которая была ему необходима, никакой
Павловской сессии не состоялось бы. Конечно, сам Павлов не понимал, что его
учение может быть использовано в политических целях. Но сам Павлов не нужен был
Сталину. Я бывал на так называемых павловских средахи Павлов был гражданин и
патриот в самом высоком смысле слова. и Сталину нужно было обоснование
психологии автомата (222чего изволите222)222 (6).
Сталин вызвал к себе
Ю.А. Жданова я своего тогдашнего зятя и начальника Отдела науки ЦК партии и
объяснил задачу: использовать предлог - празднование столетия со дня рождения
Павлова я и наказать тех, кто ведет науку в неверном направлении и не признает
роли среды на наследственность, или другими словами, наследования условных
рефлексов. Жданову пришлось приступить к новой позорной и даже попросту грязной
работе: сбору наветов на лучших ученых и поиску тех, кто не погнушается на
такую грязь пойти. Не составило большого труда найти готовых выступить с обвинениями
крупных ученых в том, что они 222отошли
от Павловского учения222.
Новое собрание ученых
надлежало провести столь же помпезно, как сессию ВАСХНИЛ в 1948-м году -
непокорившихся нужно было ославить, осмеять и запугать, а послушных и
податливых заставить выступить с речами, позорящими 222отступников от
правильной линии партии222.
Выполняя сталнское
поручение, Ю.А. Жданов отправил 28 сентября 1949 года, накануне 100-летия со
дня рождения И.П. Павлова, тестю письмо:
222Товарищу Сталину И.В.
В эти
дни по всей нашей стране широко отмечается столетняя годовщина со дня рождения
академика Павлова. В статьях и выступлениях много говорится о значении его
великого учения. Однако совершенно обходится вопрос: правильно ли у нас
развивается павловское наследство? Факты свидетельствуют о том, что в этом деле
у нас имеется серьезное неблагополучие. Около трехсот научно-исследовательских
медицинских учреждений в той или иной степени занимаются физиологией, однако
успехи медицины более чем скромны, они явно не соответствуют такой огромной
трате сил и средств. Одна из причин этого, как мне кажется, заключается в
слабом использовании идей Павлова, в целом ряде попыток отвергнуть и
опровергнуть его учение.
Я
просил бы Вас, товарищ Сталин, ознакомиться с моей запиской, посвященной этому
важному вопросу222 (8).
В приложенной к письму
записке Жданов назвал троих обвиняемых (наверняка предварительно получив от
тестя указание, кого следует определить поименно): Леона Абгаровича Орбели
(1882-1958), Лину Соломоновну Штерн (1878-1968) и Ивана Соломоновича Бериташвили (1875-1974). Все трое были людьми в советской и мировой науке видными и признанными.
Через неделю Сталин
ответил Жданову, разослав копии своего письма еще нескольким членам Политбюро
(грузина Бериташвили он именовал на русский манер Беритовым):
222Товарищу Жданову
Ю.А.
Получил
Ваше письмо об академике Павлове и его научном наследстве.
Я
рад, что Вы взялись за дело академика Павлова. У меня нет разногласий с Вами ни
по одному из вопросов, возбужденных в Вашем письме. Ваша оценка теории великого
русского ученого, как и оценка его противников, я совершенно правильны.
По-моему,
наибольший вред нанес учению академика Павлова академик Орбели. Фарисейски
именуя себя главным учеником Павлова, Орбели сделал все возможное и невозможное
для того, чтобы своими оговорками и двусмысленностями, бесчестным замалчиванием
Павлова и трусливо замаскированными вылазками против него развенчать Павлова и
оклеветать его. Чем скорее будет разоблачен Орбели и чем основательнее будет
ликвидирована его монополия, я тем лучше.
Беритов
и Штерн не так опасны, так как они выступают против Павлова открыто и тем
облегчают расправу науки с этими кустарями от науки.
Наиболее
верным и толковым последователем Павлова следует считать академика Быкова.
Правда, он, кажется, несколько робок и не любит 222лезть в драку222. Но его
надо всемерно поддержать и, если у него хватит мужества, нужно устроить дело
так, чтобы он полез в драку, объяснив ему, что без генеральной драки нельзя
отстоять великое дело Павлова.
Я
согласен с Вашими выводами и даже готов возвести их в куб.
Теперь
кое-что о тактике борьбы с противниками теории академика Павлова. Нужно сначала
собрать втихомолку сторонников академика Павлова, организовать их, распределить
роли и только после этого собрать то самое совещание физиологов, о котором Вы
говорите, и где нужно будет дать противникам генеральный бой. Без этого можно
провалить дело. Помните: противника нужно бить наверняка с расчетом на полный
успех.
Хорошо
было бы заручиться поддержкой Вавилова и других академиков. Также хорошо было
бы иметь на своей стороне министра здравоохранения Смирнова. Недели две тому
назад я имел беседу со Смирновым, и мне кажется, что он поддержит это дело.
6
октября 1949 г.
Привет
(И. Сталин) (9).
Своим письмом Сталин
доказал еще раз, каким он был незаурядным мастером широкомасштабных интриг и
политических провокаций. Пусть он писал не кому-то, а новому члену его
собственной семьи и стесняться было не к чему, но ведь как ярко писал! Даже
язык его поучений молодому политическому начальнику был чересчур откровенным: 222собрать
втихомолку соратников222, 222распределить роли222, 222бить противника наверняка222,
а не 222робко222 и тому подобное. Мне вспомнилось, как он учил Митина и прочих
в декабре 1930-го года, и готов повторить еще раз, что в моих глазах такой язык
представляется блатным языком пахана бандитской стаи, хотя могут найтись люди,
которые скажут, что паханы говорят более грубым и просто матерным языком. Но
для главы страны, человека, любящего представлять себя утонченным
интеллигентом, якобы читающим в день по 250-300 страниц разных книг,
завсегдатая оперы и театральных представлений, друга Пастернака и прочая и
прочее - такой язык говорил о том, что он лишь 222косил под рафинированного
интеллигента222, а был на деле простым бандитом-уголовником.
Выбор ученых, которых он
поручал 222бить222 в первую очередь, выглядел аозмутительно: ведь ни с каких
позиций он не имел права называть Бериташвили и Штерн, прославивших имя России
на мировой арене, 222этими кустарями от науки222 и заявлять, что их никчемность
в науке 222облегчает расправу с ними222.
Чем досадил Бериташвили
Сталину узнать сегодня трудно. Причисление Штерн к числу подлежащих разносу,
было вообще странным, поскольку она уже находилась в заключении - её арестовали
в январе 1949 года вместе с другими членами 222Еврейского
антифашистского комитета222 за мнимую антисоветскую деятельность, единственную
не расстреляли, а присудили к трем с половиной годам заключения (скорее всего
потому, что Сталин боялся болезней и ранней смерти, а Лина Соломоновна была
мировой знаменитостью в медицине, изучала геронтологию, отсюда и следовал 222мягкий222
приговор).
Штерн приехала 222строить
в СССР социализм222 в 1925 году из Швейцарии, где она получила высшее
образование, стала известной ученой и даже более - вообще первой из женщин
получила должность профессора за то, что сделала много открытий и в физиологии,
и в биохимии, открыла фермент дегидрогеназу, стала со-автором
всемирно-известного учения о гематоэнцефалическом
барьере. Её единственную из женщин в Швейцарии назначили заведовать кафедрой физиологии (в Женевском университете).
Как казался странным
выбор Штерн и Бериташвили на роли 222анти-павловцев222, так со стороны поначалу
было трудно понять, чем академик Орбели - прославленный советский ученый мог
прогневать Сталина? Но объяснение существовало: Орбели стал раздражать 222их
высочество222 высокомерием: не пропел дифирамбов Лысенко и Лепешинской и
позволил себе перечить главному тезису 222государая-вседержителя222 о
возможности прямого изменения наследственности внешней средой.
Об этом возмутившем
Сталина ученом, ученике Павлова можно рассказать подробнее. Леон Абгарович
Орбели был действительно прямым, и надо заметить, любимым учеником И.П.
Павлова. В 1904-1905 годах он познакомился с Иваном Петровичем, еще будучи
студентом первого и второго курсов Военно-медицинской академии в Петербурге,
где Павлов преподавал. Орбели слушал лекции Павлова, ходил на его занятия, и
профессор полюбил талантливого студента и стал приближать его к себе. Вскоре
после окончания академии Орбели защитил не только диплом, но и завершил
докторскую диссертацию (она носила название 222Условные рефлексы глаза у собаки222)
и уже в 1908 году стал доктором наук. В 1909 - 1911 годах он поработал в лучших
физиологических лабораториях Англии, Германии и Италии. По возвращении в Россию
Павлов назначил его на должность своего помощника по руководству
Физиологическим отделом Института экспериментальной медицины в Петрограде, а
вскоре Орбели избрали профессором Высших женских курсов. Карьера молодого
ученого развивалась стремительно, репутация была признана научным сообществом.
Он был выбран профессором нескольких вузов в Петрограде и в Юрьеве (или Дерпте,
теперь Тарту), с 1920 года стал
заместителем директора Института имени П.Ф. Лесгафта. В 1925 году Павлов
передал ему свою кафедру физиологии в Военно-медицинской академии, а в 1936 году после смерти Павлова его сделали директором Физиологического
института им. И.П. Павлова АН СССР. В 1935 году его избрали академиком АН СССР, а в 1939 году в дополнение к одному директорскому креслу Орбели предложили
занять одновременно кресло директора Института эволюционной физиологии и
патологии высшей нервной деятельности им. И.П. Павлова. Сохраняя за собой обе
начальственные должности, он в годы войны с Германией вошел также в число ведущих
военных начальников медицинского профиля, и в 1944 году ему присвоили высшее среди медиков звание генерал-полковника. В
1943 году его назначили начальником Военно-медицинской академии и избрали академиком АН Армянской республики, в 1944 году ввели в состав
Академии меднаук СССР в ранге академика.
Орбели развивал новое
направление в круге павловских идей - эволюционную физиологию. Работал он
исступленно и масштабно, поражая окружающих своей собранностью,
целеустремленностью и умением управлять огромными коллективами исследователей и
педагогов. Он набирал должности, что не могло не рождать в среде людей
завистливых и амбициозных, но не столь успешных и потому неудовлетворенных
своим положением, разговоров о тяге к монополизму. А число занимаемых им
должностей всё возрастало: в 1942 году его избрали вице-президентом АН СССР
(был им до 1946 года), в 1939 году он занял пост академика-секретаря Отделения
биологических наук АН СССР (был им до августа 1948 года).
Ему удавалось то, что
было не по плечу критикам, он не халтурил, а отдавал делу все силы и был
многосторонен и удачлив. Недаром И.А. Аршавский писал: 222Я не знаю другой
физиологической школы по количеству квалифицированных физиологов, нежели то,
что было сделано Орбели222 (10). Правда, и Аршавский дополнял характеристику
словами: 222и, но и он хотел монополизировать физиологию222.
Партийные руководители
страны и сам Сталин много лет ценили Орбели и поручали ему всё новые задачи
(получить 222в обход Сталина222
несколько орденов Ленина, звание Героя соцтруда, Сталинские премии и тем более
звания генерал-полковника и академика трех академий, стать вице-президентом АН
СССР было невозможно). К тому же его выдающиеся работы в области физиологии
высшей нервной деятельности приобрели известность в мире, и коллеги в разных
странах избрали Орбели членом их академий наук.
Тем удивительнее для
биологов в СССР стало то, что на 222триумфальной сессии ВАСХНИЛ222 в августе
1948 года главный руководитель биологии в стране Орбели не выступил. Это резко
бросилось в глаза специалистам. Казалось, что после обнародования факта, что
Сталин лично редактировал лысенковский доклад, не примкнуть к множеству тех,
кто бросился восхвалять Лысенко, нельзя было никому (вспомним для сравнения,
что президент АН СССР С.И. Вавилов принялся славословить Лысенко на публике). А
Орбели от этого уклонился, и когда на заседании Президиума АН СССР от него
впрямую потребовали признать ошибки в руководстве биологией в стране, он и на
этот раз лишь вяло согласился, что имели место отдельные недостатки.
Неудивительно, что вскоре Орбели освободили от поста академика-секретаря АН
СССР (но, как сказано было Вавиловым, 222по его собственной просьбе222) и от
большинства начальственных постов, сохранив за ним лишь должность директора
Института эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности АМН
СССР.
Еще более поразительными
были другие последовавшие вскоре выступления Орбели. На состоявшемся 16я17
октября 1948 года общем собрании ученых, работавших в ленинградских институтах
Академии меднаук СССР, он публично отказался признать, что условные рефлексы
изменяют наследственность:
222Представьте, что все
условные рефлексы, которые в течение нашей жизни вырабатываются, будут
передаваться по наследству, я какие потребуются мозги для того, чтобы из поколения в
поколение накапливать все условные рефлексы и наследственно передавать их
дальше222.
Казалось просто кощунственным выражаться
таким образом: ведь главная сталинская идея, подхваченная Лысенко, была
заставить всех поверить, что наводимые внешней средой изменения должны наследоваться.
Орбели также назвал недобросовестными членов комиссии, обследовавшей
ленинградские институты на предмет поиска тех, кто 222сеет антилысенковскую
крамолу222[79]:
222Я об этом говорю еще
и потому, что члены комиссии, которые участвовали в обследовании, они сейчас
друг на друга сваливают, или на внешние факторы ссылаются - 222за горло взяли222.
Не могу представить, чтобы меня кто-нибудь смог Цвзять за горло222. Они
оказались такими, что их Цберут за горло222222 (11).
Ему вскоре передали
завуалированными словесами распоряжение Сталина - уволить из его института
откровенных морганистов-менделистов (в разговоре даже назвали фамилии некоторых
из них, например, Р.А. Мазинг и И.И. Канаева, который к тому же был известен
своими неоднократными высказываниями о гениальности казненного С.Г. Левита).
Орбели не только не подчинился 222поручению222, а оставил работать у себя и
Мазинг, и Канаева, плюс зачислил к себе в штат уволенных из университета
морганистов и не выбросил из плана работы института морганистские по своей сути
темы. Но орбелевская опека морганистов внутри института не могла остановить их
травлю с разных сторон, и это привело к трагическим последствиям: 10 ноября
1948 года покончил с собой ученик С.С. Четверикова и Н.К. Кольцова, работавший
в тот момент в институте Орбели, А.Н. Промптов, который первым в мире показал,
что условные рефлексы у птиц не наследуются; его работу назвал единственной в
мире и исключительно ценной выдающийся британский ученый Дж. Хаксли, посетивший
в 1945 году СССР; умерла неожиданно в августе 1949 года и Р.А. Мазинг.
Когда через несколько
месяцев прошла тройственная сессия АН, АМН и ВАСХНИЛ в 1950 году, посвященная
прославлению работ Лепешинской, Орбели снова показал себя непримиримо стойким:
он ни словом одобрения лепешинковщины себя не запятнал.
Понятно, что круги
оговоров и сплетен о противостоянии академика Орбели сталинским решениям
ширились. Ученый вел себя по всем советским меркам вызывающе, и топор над ним
был вознесен. Вождю стало ясно, что Орбели слишком осмелел, что он гнет свою
независимую линию и что пора его 222приводить в чувство222. Сталин лишь выжидал
момент, когда будет удобно ударить по непокорному 222выскочке222.
Вот почему Орбели был
выставлен на первое место в записке Жданова Сталину (с упоминания его ошибок
записка начиналась, требованиями развенчать его она и заканчивалась: последний,
четвертый пункт ждановских предложений звучал так: 222Ликвидировать монопольное
положение академика Орбели в деле руководства физиологическими учреждениями222).
Роль Ю.А. Жданова в
подготовке этой сессии была значительной. С первого момента подготовки к её
проведению он стал вызывать в Отдел науки ЦК видных ученых и обсуждать с ними
вопросы, отноящиеся к поручению Сталина. Нашлись и те, кто сам зачастил в ЦК партии на прием к
начальнику Отдела науки, надеясь под высоким партийным прикрытием прорваться к
власти в своих областях. Не раз приезжали на Старую площадь и физиологи я бывший сотрудник Павлова, внедренный к
нему с большим трудом партийными органами, Л.Н. Федоров (было известно, что
Павлов его недолюбливал и побаивался), академик К.М. Быков, профессор Э.Ш.
Айрапетьянц, член-корреспондент АН СССР Э.А. Асратян, академик П.К. Анохин,
профессор А.Г. Иванов-Смоленский, академик А.Д. Сперанский. Каждый по своему,
но вполне однотипно, они настраивали начальника Отдела науки против тех ученых,
кто занимал в то время посты повыше. Плели наветы и кляузничали они не просто
так, по велению души и зову сердца. Каждый из них давал понять, что не прочь 222взвалить
на себя222 руководство физиологией человека и перестроить работу в 222соответствии
с указаниями и решениями партии222. Среди них наиболее заметной фигурой был
физиолог и патолог А.Д. Сперанский (1887-1961) -
академик АН СССР (с 1939 года) и АМН СССР (с 1944 года). В 1923-1928 годах он
служил асситентом у И.П. Павлова, потом продвигался по академической лестнице
выше и выше, получал звания, премии, директорствовал. Но чем старше он
становился, тем активнее пытался демонстрировать публично, что он до мозга
костей большевик, что готов беззаветно защищать сталинские призывы и сталинское
понимание того, куда должна двигаться научная мысль. Он неоднократно и очень
активно участвовал в политиканских вылазках против мировой науки, пытаясь 222наварить
капиталец222. В газете 222Медицинский
работник222 16 февраля 1950-го года он противопоставлял советских ученых
западным, позорил имена столпов мировой науки, выводы которых противоречили
сталинским верованиям:
222Наше
(советское) направление противоположно, резко враждебно идейно-методологическим
основам клеточной патологии Вирхова, клеточной физиологии Ферворна и всем
другим метафизическим и идеалистическим направлениям в зарубежной физиологии от
Эрлиха до Вейсмана, Менделя, Моргана, ибо вейсманизм-морганизм и вирховианство
во всех его разновидностях - родные братья222 (7).
Чуть позже в том же
1950-м году он примкнул к тем, кто прославлял Лепешинскую, и выступил среди её
главных восхвалителей на совещании по живому веществу. В тот момент он ничего
значительного для себя лично выиграть не смог. Поэтому он включился теперь в
политиканские игры на новом поприще - 222борьбе за павловское учение222, но
опять не только не выиграл, а проиграл, другие 222борцы222 оказались успешнее и
даже принялись, как мы увидим чуть ниже, позорить Сперанского.
Главными выступающими на
сессии Жданов отобрал К.М. Быкова, А.Г. Иванова-Смоленского, Э.Ш. Айрапетьянца
и Э.А. Асратяна. Заполучив их согласие, он с тщанием начал готовить сценарий
будущей сессии. О её созыве ученых известили заранее: 8 июня 1950 года в 222Медицинском работнике222 появилось
сообщение: 222Научная сессия по проблемам физиологического учения акад. И.П.
Павлова222 (12), в котором было сказано, что 222Президиум АН СССР и АМН СССР
приняли решение провести сессю с 28 июня по 3 июля с. г. в Москве222
(интересно, что до этого в нескольких номерах газеты появлялись статьи об А.Д.
Сперанском - хвалебные сменялись критическими, закулисная борьба шла по
нарастающей, началась она с того, что академик-секретарь президиума АМН СССР С.
Саркисов, также навещавший не раз Ю.А. Жданова в ЦК партии, напечатал за три
месяца до описываемых сейчас событий (еще в феврале 1950 года) статью 222Учение
И.П. Павлова и медицинская наука222, в которой проговорился, что 222Президиум
АМН СССР наметил конкретные меры выкорчевывания антинаучных идеалистических
теорийи222, в которой особо подчеркивал 222решающую роль акад. А.Д. Сперанского
в привлечении внимания к недооценке теорий Павлова222 (13).
В назначенный день
сессия открылась (14) речью президента Академии
Наук СССР С.И. Вавилова, безропотно произнесшего всё, что от него требовали
партийное начальство (была напечатана на следующий день в 222Медицинском работнике222 /15/). Патетически звучали заключительные слова его речи:
222иНаш народ и все
передовое человечество не простят нам, если мы не используем должным образом
богатства Павловского наследияи. Товарищи, я призываю участников сессии к
творческой борьбе мнений, к свободе критики, не взирая на установившиеся
авторитеты, несмотря на давние традиции, невзирая на лица и Нет сомнения, что
возвращение на верную Павловскую дорогу сделает физиологию наиболее действенной,
наиболее полезной для нашего народа, наиболее достойной Сталинской эпохи
строительства коммунизма. Слава гению Павлова! Да здравствует вождь народов,
великий ученый и наш учитель во всех важнейших начинаниях, товарищ Сталин!222
Затем с жесткими
партийными порицаниями отступникам от сталинской линии выступил вице-президент
медицинской академии И.П. Разенков. По его словам,
222Институт Эволюционной
физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. Павлова, во главе
которого стоит академик Л.А. Орбели, не поднял на должную высоту разработку
идей Павлова и в этом институте подвизались морганисты-вейсманисты, направление
работ которых противоречило основным теоретическим идеям Павлова в учении о
наследовании приобретенных условных рефлекторных реакций222 (16)
Главные доклады сделали
К.М. Быков (17) и А.Г. Иванов-Смоленский. Оба гневно порицали Орбели и других
провинившихся. Быков, в частности, сказал, что 222Л.А. Орбели не направил333
коллектив работников на развитие прямых Павловских идей, на борьбу с влиянием
западноевропейских и американских буржуазных теорий222, а Иванов-Смоленский заявил, что 222постановкой вопроса о путях дальнейшей разработки научного
наследия И.П. Павлова, о своевременности и необходимости критического подхода к
создавшемуся здесь положению мы были обязаны Центральному Комитету ВКП(б),
великому корифею и знаменосцу передовой советской науки товарищу Сталину222.
В кулуарах совещания в
день его открытия стали говорить, что доклад Быкова лично просмотрел Сталин и
внес в него свои поправки. Быков вроде бы вслух ничего не говорил, но когда его
спросили в лоб, согласно покивал головой (18). Таким образом, как и во время
проведения сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года или сессии трех академий по
живому веществу Лепешинской, Сталин повел себя очень заинтересованно. Он решил
лично проверить, достаточно ли аргументированно и правильно 222робкий222 Быков
изложил его собственные взгляды и мысли и внес нужные коррективы в быковский
текст. Пустить на самотек 222Павловскую сессию222 он не мог. Сессия была
воистину сталинской, а павловской лишь по названию.
Обвинения в извращении
учения Павлова были предъявлены не только Орбели, Бериташвили и Штерн, но и
П.К. Анохину, А.Д. Сперанскому, А.Г. Генецинскому и другим. С жаром и гневными порицаниями в адрес провинившихся выступили Айрапетьянц,
Асратян и многие другие. Вице-президент АМН Н.Н. Жуков-Вережников обвинил отступников от 222Павловского учения222 в
том, что они 222неустанно припадают к грязному источнику американской лженауки222
(19).
Поведение обвиняемых
также в основном не отошло от сценария, подготовленного Сталиным как главным
режиссером и Ждановым как его помощником. Л.С. Штерн не могла появиться в зале,
так как была помещена в тюрьму, Бериташвили в Москву не приехал, и было
зачитано его спокойное и касавшееся действительно научной стороны дела письмо,
а остальные из числа подвергнутых разносу выходили к трибуне и униженно каялись
в грехах, вымаливая пощаду. П.К. Анохин соблюл правила игры лучше других: он не
только согласился с правотой обвинений в свой адрес, содержавшихся в докладе
Быкова, но указал еще и на другие свои ошибки, пропущенные Быковым. Лишь один
Орбели в своем первом выступлении оборонялся и пытался сохранить достоинство
ученого. Но затем на трибуну вышел Л.Н. Федоров (как уже было сказано,
приставленный в свое время к Павлову в качестве партийного соглядатая и
надзирателя) и напал на непокорившегося:
222 и Леон Абгарович
осмелился бросить здесь упрек, что, видите ли, с ним обращаются, как с
преступником, как с подсудимым. Что это, как не недостойная демагогия? Я
возмущен этой постановкой вопроса. и Леон Абгарович своих ошибок не признает,
он заранее авансирует, что он непогрешим. Что это, как не потеря чувства
скромности, ответственности перед нашей страной, нашим советским народом, нашей
партией и нашей советской наукой?222
Додавливать Орбели с требованием покаяться выступило еще несколько
отряженных на это партийными властями участников спектакля. Доверенные люди 222товарища
Сталина222 - и те кто выступали с трибуны, и те, кто увещевали Орбели за
кулисами - своего добились. Орбели стало ясно, что не ему одному лично грозят
серьезные кары, что и его сотрудников ждут беды. Надо было спасать хотя бы их. Поняв
это, на последнем заседании Орбели произнес фразы о том, что признает свои
ошибки. Но говорил он без самоунижения, даже сослался на твердо признанные
мировой наукой принципы, и не произнес ритуальных клятв. Поэтому главный
назначенный Сталиным к руководству сессией К.М. Быков в своем заключительном
слове не мог пройти мимо такого поведения академика и генерала. Быков продолжил
клеймить не до конца покорившегося, заявив, что, видите ли, все участники
сессии из числа критикуемых искренне раскаялись, а Орбели не до конца признал
поражение, уходит от прямо поставленных перед ним партийных упреков, продолжая
твердить, что он сторонник позиций, признанных мировой наукой. Эта видная всем
в зале внутренняя несгибаемость Орбели, то, что он держался с достоинством, а
также упоминание выводов, укоренившихся в западной науке, взорвали Быкова:
222Леон Абгарович! и
Никакая попытка спрятаться от этих вопросов грубым, чванливым отношением к
участникам сессии не поможет. Своим выступлением вы удивили не только нас, вы
удивили даже своих учеников.
Сначала протаскивание чуждых взглядов, потом
борьба с нашими отечественными школами, а потом при разоблачении каяться в
своих 222грехах222 - ведь это же обычная тактика космополитов. Позвольте
привести здесь несколько строк из басни поэта Михалкова:
Я знаю, есть еще семейки,
Где наше хают и бранят,
Где с умилением глядят
На заграничные наклейкии
А сало и русское едят!222
Байка Сергея Михалкова (автора гимна СССР и нынешнего российского гимна)
про 222сало русское едят222 стала очень популярной в Совдепии, её цитировали по
поводу и без оного, зачитывали по десятку раз в день по радио (телевидения еще
не было). Те, кто не признавали первозначащей роли всего русского, нередко
оказывались за решеткой.
Завершилась сессия триумфальной клятвой. Все участники стоя приветствовали
продолжительными овациями зачитанный со сцены текст цветистого обращения к вождю:
222Участники научной сессии Академии Наук СССР и Академии
Медицинских наук СССРи шлют Вам, корифею науки, гениальному вождю и учителю
героической партии большевиков, советского народа и всего прогрессивного
человечества, знаменосцу мира, демократии и социализма, борцу за счастье
трудящихся во всем мире, свой горячий привет!
Настоящая научная сессия войдет в историю передовой науки
как начало новой эпохи в развитии физиологии и медициныи
Вы, товарищ Сталин, продолжая великое дело Ленина,
обеспечиваете науке большевистскую идейность, оказываете громадную поддержку
всему передовому, прогрессивному в наукеи Как корифей науки, Вы создаете труды,
равным которым не знает история передовой наукии Советский народ и все
прогрессивное человечество не простят нам, если мы не используем должным
образом богатства Павловского наследия.
Мы обещаем Вам, дорогой товарищ Сталин, приложить все
усилия для быстрейшей ликвидации недостатков в развитии Павловского учения и
всемерно используем его в интересах строительства коммунизма в нашей стране.
Да здравствует наш любимый учитель и вождь, слава всего трудящегося
человечества, гордость и знамя передовой науки - великий Сталин!222
Постановление сессии опубликовали все научные журналы страны (20). Избиение
отступников от партийной линии продолжилось на множестве прошедших после сессии
собраний и митингов.
Чтобы удерживать
партийную плеть над головами советских физиологов, была придумана еще одна
оргмера: для контроля за физиологами при президиуме АМН СССР был создан специальный
222Павловский Научный совет222 (1950я1956). На его
многодневных заседаниях партийные активисты целенаправленно глумились над
учеными. Академики Бериташвили и Орбели, прошедшие через головомойку на 222павловском
совете222, негативно оценили его. Утреннее заседание Совета 12 апреля 1951 г.
было посвящено обсуждению доклада Бериташвили, в котором приняли участие К.М.
Быков, Л.Н. Федоров, X.С. Коштоянц и другие.
Вторя Быкову, Федоров, также ездивший в Оксфорд с Бериташвили, но не отмеченный
никаким вниманием западных коллег, теперь возмущался тем, 222что концепция о
психонервной деятельности Бериташвили встретила горячее сочувствие, в
частности, у американских физиологов222, а это значило по убеждению Федорова,
что Бериташвили находится в
222иметодологическом, политическом тупикеи что он
неизбежно скатился к субъективной идеалистической зоопсихологии и является ее
представителем. Наши враги хвалят И. С., значит, выходит, что он с ними шел
против Павлова333 Иван Соломонович не случайно так поступает, он не учитывает,
что есть две науки: одна наука, которая служит буржуазии, другая наука, которая
служит социализму333 Он проявляет космополитические тенденции222.
Орбели незадолго перед смертью писал о заседаниях этого
совета:
222Наибольшие затруднения в развитии моей работы после
Объединенной сессии были созданы ведущими членами Научного совета я академиками
К.М. Быковым (председатель), проф. А.Г. Ивановым-Смоленским (зам. председателя)
и проф. Э.Ш. Айрапетьянцем (ученый̆секретарь)333 Они сослужили плохую службу
советской науке, введя в заблуждения общественное мнение, Президиумов обеих
Академий, а тем самым Партию и Правительство222.
С 11 по 15 октября 1951
года прошло объединенное заседание расширенного президиума Академии медицинских
наук СССР и Пленума правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров.
В заключительном слове
вице-президент АМН СССР Жуков-Вережников с пафосом воскликнул: 222Мы должны
помнить, что созванная по инициативе товарища Сталина Павловская объединенная
сессия ярким светом освещает путь развития всех медицинских специальностей222.
В одной из недавних работ по
истории того периода это заседание было охарактеризовано совсем иначе: 222Длившееся пять дней упомянутое заседание скорее напоминало суд
инквизиции222 (21).
О порядках в советской России и о 222партийной
науке222, учрежденной Сталиным, писал в свое время и сам великий Павлов. Он
ненавидел такую 222управляемую науку222 также, как ненавидел революции, считая,
что они несут одну разруху, как не признал он советскую власть и не соглашался
увидеть за строительством Днепрогэсов и Магниток одно лишь победное шествие
социализма, сравнивая эти стройки с возведением пирамид в рабском мире. С.Э.
Шноль привел в своей книге 222Герои и злодеи отечественной науки222 (22)
отрывки из писем Павлова В.М. Молотову, Г.Н. Каминскому и в Совнарком,
доказывающие глубину несогласия Павлова с советскими порядками. Процитирую лишь
один отрывок из этих писем (из письма о том, как Сталин после 1929 года
потребовал внести в Устав АН СССР требование ко всем ученым страны
руководствоваться в науке советским диаматом, см. главу 8 этой книги). Слова
И.П. Павлова недвусмысленно доказывают, каким глумлением над взглядами этого
великого русского ученого была проведенная Сталиным не Павловская, а откровенно
Анти-Павловская сессия :
222А введенный в устав
академии параграф, что вся научная работа академии должна вестись на платформе
учения о диалектическом материализме Маркса-Энгельса, - разве это не величайшее
насилие над научной мыслью? Чем это отстаёт от средневековой инквизиции?222
222и вы сеете по всему культурному миру
не революцию, а с огромным успехом фашизми Мы жили и живем под неослабевающим
режимом террора и насилия. Если бы всю нашу обывательскую действительность
воспроизвести целиком без пропусков со всеми ежедневными подробностями, это была
бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей
едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу
картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями,
гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениямии. Я всего
более вижу сходства нашей жизни с жизнями древних азиатских деспотийи Не один
же я так думаю и чувствую? Пощадите же родину и нас.222
Глава 30. ПОСЛЕ СТАЛИНА
222Приглядись, товарищ,
к лесу!
И особенно к листве.
Не чета КПССу
листья вечно в
большинстве!
В чем спасенье для
России?
Повернуть к начальству 222жэ222.
Волки, мишки и косые
это сделали уже.222
Иосиф Бродский. Лесная идиллия.
1960-е
Когда после
смерти Сталина лидирующая роль в руководстве страной перешла к Хрущеву, он
начал важную политику десталинизации, которая помогала постепенно вытравлять
страх из сознания людей и формировать новые поведенческие реалии, образно
названные Ильей Григорьвеичем Эренбургом 222оттепелью222. 25 февраля 1956 года
Хрущев произнес на 20-м съезде КПСС речь о 222культе личности Сталина222,
рассказал о массовых политических репрессиях, настоящем терроре в 1930-е и
последующие годы. Хрущев призвал преодолеть последствия 222культа личности
Сталина222, что способствовало серьезному улучшению положения во многих
областях политической и интеллектуальной жизни страны. Сказались они и на
судьбах главных героев моего повествования.
Марк Борисович
Митин, после того, как он поддержал Сталина в борьбе с Дебориным, был 222продвинут222
в ведущие руководители не только в философской среде в СССР, но и в Академии
наук, в партии и в государственном аппарате. Преданность Митина Сталину, как мы
знаем, была щедро вознаграждена. В 1939 году он вместе с Лысенко, Цициным,
Вышинским, Ярославским и самим Сталиным был избран академиком АН СССР (Сталин -
почетным академиком). П.Ф. Юдин тогда же стал членом-корреспондентом АН СССР.
Получив звание академика, Митин занял пост директора Института
Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина при ЦК ВКП(б). С 1942 по 1936 годы он был членом
Президиума АН СССР, а с 1944 по 1950 годы руководил кафедрой диалектического
материализма Высшей Партийной школы при ЦК ВКП(б) и был назначен ответственным
секретарем редакционного совета журнала 222Большевик222.
В 1949-1950 годах он выступал в роли члена редколлегии 222Литературной газеты222. Он состоял членом Центрального Комитета
партии с 1939 по 1961 годы и депутатом Верховного Совета СССР с 1950 по 1962
год. Митин приобрел еще большую знаменитость благодаря участию
в составлении биографии Сталина, напечатанной в 1947 году (1).
Став едва ли не
главным философским начальником в СССР в начале 1930-х годов (разумеется, при
постоянно исходивших от него заявлений, что главный светоч в советской
философии я Сталин), Митин убирал со своего пути всех, кто хоть в малейшей
степени противостоял ему. Об этом писали многие из тех, кто смог вернуться из
лагерей и тюрем после смерти Сталина (я привел одно из таких свидетельств в
главе 6, процитировав строки из письма П.И. Шабалкина Н.С. Хрущеву). Об этом же
в своей знаменитой книге 222Технология
власти222 написал А.Г. Авторханов: 222Два сексота НКВД на философском фронте
Митин и Юдин, сумели лишь одним заявлением посадить в подвал всю
Коммунистическую академию при ЦИК СССР333222.
При этом
собственная научная отдача Митина практически отсутствовала. Он не смог
выполнить ни одной серьезной работы и лишь пользовался 222заготовками222, подготовленными для
него подчиненными. Он компоновал из них статьи, брошюры и книги под своим
именем. Это, кстати, хорошо понимал Сталин, которому принадлежит ставшее широко
известным определение творческих качеств 222философов222, которых он часто
использовал для своих целей: 222Митин и Юдин звезд с неба не хватают, но
технику дела знают хорошо222.
Отсутствие
собственных трудов и страсть к компиляции не раз ставила Митина в комическое
положение и, в конце концов, привела к полному фиаско. Вот несколько примеров.
Призывы Хрущева к десталинизации привели к тому, что постепенно сталинские
клише начали исчезать из обращения. Настала пора и для отказа от клички 222меньшевиствующий
идеализм222. В одном из сборников появилась статья на эту тему. Взбешенный П.Ф.
Юдин привез главному редактору журнала 222Вопросы
философии222 и своему старому другу Митину жалобу с требованием осудить эту
222вражескую вылазку222, будто бы грозящую разрушить партийную мораль. Для него
сама мысль, что старые решения партии начали в конце 1950-х годов подвергать
сомнению, была кощунственной. Как писал академик РАН Л.Н. Митрохин, для людей
типа Митина и Юдина тексты прежних резолюций были священными:
222Тенденция к сакрализации политической верхушки,
характерная для любого тоталитарного строя, в полной мере распространялась и на
язык руководящих указаний. Они представляли собой шифровки, священнические
предписания, письмена господа Бога, в которых все было на месте - даже повторы
и косноязычиеи То был приблатненный жаргон, в котором каждая мелочь
демонстрировала не просто языковую верноподданность, но готовность воспринимать
мир в категориях и императивах начальственного сознания. Самое же любопытное
было в том, что подданные, люди 222кадровые222, с полуслова понимали этот
узаконенный воляпюк, безошибочно вычитывали из него однозначные указания, кого
осудить и сместить с должности, что запретить, а кого, напротив, приласкать и
выдвинутьи222 (2).
Возмущение Юдина наступившим отходом от
прежней линии партии можно легко понять. Получалось, что то, на чем он и
множество подобных ему 222выдвиженцев222 сталинской поры построили свои
карьеры, рушилось и отвергалось. Не одного его возмущал этот антисталинский
крен в интерпретации истории большевистской партии. Такую же позицию пытался
отстоять один из подобных Митину и Юдину высших руководителей 222идеологическим
фронтом222 Леонид Федорович Ильичев (рабочий, вступивший в партию большевиков в
год 222Сталинско-Ленинского призыва 1924 года222 и прошедший обучение лишь в
Северокавказском коммунистическом университета в 1930 году и в институте
красной профессуры). Ильичев, подобно Митину и Юрьеву, стал большим начальником
в партии. С 1938 до 1952 года он
последовательно был ответственным секретарем журнала 222Большевик222 и главным редактором 222Известий222 и 222Правды222
(хотя с последнего поста его убрал Сталин, заявивший на заседании Бюро Президиума ЦК КПСС 27 октября 1952 года: 222Редактор ЦПравды222 Ильичев слаб. Он просто мал для такого дела. Надо
бы назначить главного редактора ЦПравды222 посильнее этого, а этот пусть
поучится222 /3/). Но после смерти Сталина
Ильичева полюбил Хрущев, назначил его заведующим
Отделом пропаганды и агитации ЦК партии, а затем секретарем ЦК КПСС и председателем
Идеологической комиссии ЦК КПСС. Подобно Митину и Юдину этот не очень шибко
образованный человек сумел в 1962 году стать академиком АН СССР и также как и
Юдин вступи на путь защиты 222краеугольных принципов партии222, которые они по
указке Сталина устанавливали в СССР. Стараясь предотвратить разоблачение своих
собственных ошибок в проведении сталинской идеологической политики он заявил на
заседании Президиума АН СССР:
222Партия осудила имевшие место в период
культа личности неоправданные судебные репрессии против отдельных
представителей ошибочных течений в философии. Но у нас нет оснований
перечеркнуть борьбу партии против самих течений, извращающих философию
марксизма. Критика как механицизма, так и идеалистических извращений имела в
свое время большое значение для дальнейшего развития философской мысли,
особенно для изучения философского наследия Ленина В.И.222 (4).
Так что Юдин не один старался 222сохранить лицо222.
Но с обращением Юдина к Митину вышел конфуз. Зачитав юдинское письмо на
заседании редколлеги 222Вопросов
философии222, Митин встал на
сторону друга и предложил обсудить поднятый Юдиным вопрос. Тогда-то и произошла
комическая история. Пока Митин держал речь, кто-то из сотрудников вышел из
комнаты, спустился в архив, находившийся в подвальном этаже того же здания, где
находилась редакция, нашел папку оригиналов статей, вошедших в критикуемый
Юдиным сборник, и принес их в тот момент, когда Митин уже приготовился
объявить, что одобряет печатание опровержения неверной позиции авторов статьи, 222недооценивающих
историзм в политике партии222. Тут ему в руки передали оригинал этого 222произведения222,
и Митин ужаснулся. Он ведь сам статей, выходивших под его фамилией, не писал и
даже не читал. Поэтому он не мог помнить, что вышедшая в виде 222установочной222
статья в сборнике, содержавшая фразы об отказе от сталинского термина, и на
которой автор (авторы) проставлены не были, была им собственноручно подписана
как автором. Получалось, что это он 222написал и напечатал222 крамолу на себя
самого и на бедных Юдина, Ильичева и иже с ними. От опровержения он тут же
отказался.
Другой случай
произошел в 1966 году, когда жена Яна Эрнестовича Стэна, Валерия Львовна, после
ареста мужа также отбывшая десятилетний срок в лагерях как жена врага народа,
обратилась в ЦК КПСС с требованием восстановить справедливость и публично
признать, что подписанная М.Б. Митиным статья 222Философия222 в 57 томе 222Большой
Советской Энциклопедии222 (5) была на самом деле написана её мужем. Валерия Львовна уже
была реабилитирована Генеральной Прокуратурой и отмахнуться от её письма было
невозможно, поэтому из ЦК его направили в Институт философии АН СССР, где
тогдашний секретарь парторганизации Л.Н. Митрохин пошел к работавшему в том же
институте Митину и предложил академику напечатать любое нейтральное по форме и
духу сообщение, в котором положительная роль Я.Э. Стэна в развитии философии в
СССР была бы отмечена. Как позже писал Митрохин:
222Академик М.Б. Митин воспринял мои предложения как едва
ли не кощунственную попытку поставить под сомнение его преданность великому
делу. Он не мог допустить мысли, что существует такая шкала ценностей, по
которой можно в чем-то упрекнуть его, верного идеологического опричника,
готового по первому жесту высокого начальства оболгать и растерзать кого угодно222
(6).
Митрохину пришлось
сформировать комиссию для изучения обоснованности требования жены Стэна. Трое
её членов для начала обратились в редакцию БСЭ, где первый заместитель главного
редактора Л.С. Шаумян вынул из стоявшего за его спиной шкафа два подготовленных
в 1936 году к печати сигнальных экземпляров 57-го тома энциклопедии. В первом
под статьей 222Философия222 (5) стояла фамилия автора Я.Э. Стэна (этот том
после ареста Стэна был снят с печати и остался в единственном экземпляре в
шкафу у Шаумяна), а во втором (отпечатанном и разосланном подписчикам)
указывались две фамилии авторов (М. Митин и А.В. Щеглов /8/). Сравнение текстов
обеих статей (кстати, огромных по объему) показало их полную идентичность за
исключением последнего абзаца. В нем Митин с Щегловым бичевали автора статьи,
которую они у него украли:
222Беспощадным резцом
марксистского анализа Сталин вскрыл в 1930 году буржуазно-меньшевистскую
природу попыток ревизии марксистской философии333 В лице своих руководителей и 222идеологов222
(Карева, Стэна) и подавляющего большинства своих приверженцев меньшевиствующий
идеализм оказался прямой агентурой троцкизма и зиновьевщины на философском
фронте, идеологическим прикрытием антипартийной и антисоветской деятельности
троцкистско-зиновьевской банды222 (8).
Митрохин после
обнаружения членами комиссии доказательств плагиата собрал коммунистов. У
Митина, состоявшего в той же парторганизации, спросили, как случилось, что
статья арестованного и расстрелянного автора вышла под его фамилией. Он
прикинулся невинно подозреваемым и сказал, что ничего не знает о том, как его
фамилию 222подверстали222 под труд Стэна. Тогда члены комиссии поехали в отдел
кадров Академии наук СССР, нашли там старое дело Митина, сданное в 1939 году
при выдвижении его в академики, и в нем увидели составленный и подписанный им
самим и подобающим образом зарегистрированный список его трудов, и в нем Митин
преспокойно указал среди его публикаций именно эту статью.
Попутно, как
говорят в таких случаях, были обнаружены еще многочисленные факты плагиата,
которым Митин пробавлялся на протяжении всей его жизни. Оказалось, что в
нескольких книгах, опубликованных им под своим именем, он беззастенчиво
списывал страницами тексты других авторов, полагая, что последние не посмеют
возразить против воровства, учиненного столь влиятельной персоной. По
предложению Л.Н. Митрохина коммунисты исключили Митина из партии (страшное
наказание для столь высокопоставленного партийного деятеля). Однако следующая
же по рангу партийная инстанция решила ограничиться выговором. Но кресло
главного редактора журнала 222Вопросы
философии222 Митину пришлось освободить, и его занял И.Т. Фролов, хотя
Митин остался в редколлегии журнала. Из-за разразившегося скандала Митину
пришлось покинуть и философский факультет МГУ, где он был профессором, а также
освободить пост заместителя академика секретаря Отделения философии и права
Президиума АН СССР.
Однако через
год тяга Митина к воровству чужих текстов всплыла снова. Вышла очередная его
книга 222Опыт Октября и закономерности социалистической революции, М., 1967222.
Сотрудники редакции журнала 222Вопросы
философии222, где Митин еще числился членом редколлегии, без труда
обнаружили, что текст новой книги составляют слепленные вместе отрывки из
множества статей, опубликованных в разных номерах их журнала в течение
нескольких лет. Главный редактор Фролов собрал коллектив редакции (в нее входил
также давний приятель Митина, тоже ставший академиком АН СССР, Ф.В. Константинов). То, что
произошло на этом собрании, хорошо передает рассказ одного из принявших в нем
участие:
222Во время
разбирательства, прямо на собрании парторганизации, кто-то показал вышедшую
книгуи Здесь проявился еще один, а то и два характера: М.Б.
Митин и Ф.В. Константинов - два академика сталинского призываи Для всехи было
очевидно, что сам Митин не пишет. Тот, кто за него писал, тоже далеко не ходил
за текстами, кусками беря их из других публикаций - благо Митина никто читать
не будети Выяснилось, что вся [книга]
составлена из обрывков статей, опубликованных в 222Вопросах философии222. Собрали расширенное заседание редколлегии
журнала. Повестка дня: плагиат академика Митина. Выступают, осуждают, вдруг
тоненький голосок Ф.В. Константинова: 222Вот о таких-то делах, Марк Борисович,
и передают по Би-би-си222. По старой привычке клеит противнику 222политику222, 222шьет
дело222. Ответ Митина не менее кинжальный: 222Кроме вас, Федор Васильевич,
этого и некому туда передать222. Такой обмен ударами. Ну и в заключение
выступил сам Митин, показав класс 222старой школы222. Он поднялся и сказал о
себе в третьем лице: 222Я требую с гневом осудить поступок коммуниста Митина,
чтоб другим впредь было неповадно так поступать222. (9).
В результате обнаружения
нового факта воровства чужих текстов, Фролов добился, чтобы из редколлегии
журнала Митина удалили. Ему пришлось уйти и из Института философии АН СССР и
перейти в 1967 году на работу в Институт конкретных социальных исследований, а
в 1970 году в Институт государства и права. Скончался он в 1987 году.
Точно так же не смог
создать ни одной серьезной научной работы за всю свою жизнь и П.Ф. Юдин. Его
двигал наверх Сталин как проводника своих интересов. В 1933-1934 годах он был
внедрен в круги ближайших надсмотрщиков над Максимом Горьким. Он помогал
готовить 1-ый съезд советских писателей, исполняя роль секретаря-организатора
съезда. В 1930-е годы он недолго служил одним из личных референтов Сталина.
Затем он полюбил, пребывая одновременно в многих 222ипостасях222, ничем себя
серьезно не утруждать. Ведь работая начальником сразу в нескольких местах,
можно было и не отдавать всё время работе: в 1932я1938 годах он был директором Института Красной Профессуры, числясь в
1933я1937 еще и главным редактором журнала 222Литературный критик222, в те же годы (1934я1937) находясь на очень
ответственных должностях в аппарате ЦК ВКП(б) (в ролях то заместителя
заведующего Управлением агитации и пропаганды, то заместителя заведующего
Отделом печати). В 1937-1947 он был директором Объединения государственных книжно-журнальных издательств (ОГИЗ) я и в этой
должности проводил в жизнь исключительно грубую политику большевиков в области
печати, совмещая в 1939я1944 годах эту работу с
должностью директора Института философии АН СССР. В 1946-1947 он был понижен до уровня главного редактора журнала 222Советская книга222, затем в 1947-1953
руководил газетой 222За прочный мир, за
народную демократию222, в 1953 году прошел в академики АН СССР, но вместо
выполнения научных функций был определен на должность заместителя главы
Верховного комиссара советской зоны оккупации Германии и позднее (вплоть до
1959 года) был послом в Китайской Народной Республике. Он был депутатом Верховного Совета СССР
(1950-1958) и членом ЦК КПСС (1950-1961).
Наиболее анекдотическую память он оставил по себе, выступив соредактором 222Краткого
философского словаря222, выпущенного в 1954 году четвертым изданием в
количестве полутора миллиона экземпляров. Генетика в словаре была определена с
использованием сталинского клише как продукт 222вейсманизма-морганизма222,
империализм охарактеризован также по-сталински я 222эра загнивания и отмирания
капитализма222. Но самым курьезным было объяснение того, что такое кибернетика.
Эту статейку в словаре, как считают, написанную самим Юдиным, до сих пор часто
вспоминают как наиболее позорный и пошлый пример идеологической глупости
пропагандистов сталинского времени. Вот лишь некоторые отрывки из этого
комического произведения:
222КИБЕРНЕТИКАи - реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны,
иформа современного механицизма. иКак всякая механистическая теория, отрицает
качественное своеобразие закономерностей различных форм существования и
развития материи, сводя их к механическим закономерностям и направлена против
материалистической диалектики, современной научной физиологии, обоснованной И.П. Павловым (см.), и марксистского, научного понимания законов общественной жизни.
Эта механистическая метафизическая лженаука отлично уживается с идеализмом в
философии, психологии, социологии. Кибернетика ярко выражает одну из основных
черт буржуазного мировоззрения - его бесчеловечность, стремление превратить
трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войныи Поджигатели
новой мировой войны используют кибернетику в своих грязных практических делах.
Под прикрытием пропаганды кибернетики в странах империализма происходит
привлечение учёных самых различных специальностей для разработки новых приёмов
массового истребления людейи222 (10).
Совсем недавно,
в 2010 году, деятельность 222академиков сталинского призыва222 охарактеризовали
в печати следующим образом:
222Руки Митина, Юдина,
Константинова и других сталинских приспешников не по локоть, а по плечи в крови
десятков, сотен загубленных философов, вина которых была только в том, что они
были честными и талантливыми людьми222 (11).
Все эти деятели считали
нужным непрерывно славить Сталина в речах на публике, вставлять восторженные
оценки его гениальности в печатные опусы. Тому же примеру следовала Лепешинская.
Она ловко использовала демагогические приемы курения фимиама
вождю, отлично понимая, что такими выспренними излияниями она
обеспечит бурные овации по окончании любых её речей. Рапопорт вспоминал
её выступление на первом совещании по живому веществу в 1950 году:
222Основной доклад самой О.Б. Лепешинской, начиненный
руганью по адресу вирховианцев, был изрядно приправлен философско-политической
демагогией, с частыми ссылками на марксистско-ленинскую литературу
и, особенно, я на Сталина. Ему же она посвящает финал своего доклада,
который заслуживает быть приведенным текстуально, так как им одним
можно было бы заменить весь доклад с тем же действенным успехом:
222Заканчивая,
я хочу принести самую глубокую, самую сердечную благодарность нашему
великому учителю и другу, гениальнейшему из всех ученых, вождю передовой
науки, дорогому товарищу Сталину. Учение его, каждое высказывание
по вопросам науки было для меня действительной программой и колоссальной
поддержкой в моей длительной и нелегкой борьбе с монополистами в
науке, идеалистами всех мастей. Да здравствует наш великий Сталин,
великий вождь мирового пролетариата!222
Таким славословием
заканчивались многие доклады того времени и многие выступления.
Это был своеобразный демагогический щит любого невежества, защищавший
автора от объективной научной критики и вызывавший гром аплодисментов,
как это было и в данном случае. Попробуй после этого грома покритикуй!
Мне известен один профессор медицинского института, которого упрекали
в плохом чтении лекций и убожестве их научного содержания. Он возмущенно
отводил эти упреки, указывая, что каждая его лекция заканчивается
аплодисментами аудитории, и он не лгал. Оказалось, что он заканчивал
свою лекцию всякий раз ссылкой на Сталина, как на величайшего гения
медицинской науки, иждивением которого резко снижена заболеваемость
болезнью, которой была посвящена лекция. Прием для того времени
трафаретный и беспроигрышный. Он имеет литературный прототип в лице
чеховской жены пристава, которая, когда он начинал ругаться, садилась
за рояль и играла 222Боже, царя храни222. Пристав умолкал, становился
во фронт и подносил руку к виску222 (12).
После смерти Сталина
биологи отвергли домыслы творца 222новой клеточной теории222. Мыльный пузырь
лопнул. С 5 по 7 мая 1953 года Отделение биологических наук АН СССР
провело 3-е совещание по живому веществу. На нем Лепешинская и её
приближенные повторили уже известные наборы фраз о живом веществе,
а Лысенко выступил с докладом о виде и видообразовании, заявив,
что 222Работы О.Б. Лепешинской дают новые материалы для конкретного
решения вопросов о видообразовании222 (13). Президиум АН СССР разрешил
(разумеется, по согласованию с Отделом науки ЦК партии) провести
осенью 1954 года очередную конференцию по проблеме 222живого вещества222,
но события развернулись столь быстро, что этот пункт постановления
так и остался на бумаге.
В 1954 году на
конференциях, обсуждениях и семинарах комплекс всех предложений Лепешинской был
отвергнут. Еще раньше многие ученые показали абсурдность притязаний Бошьяна на 222открытия222
в науке (особо важную роль сыграли В.Н. Орехович, М.П. Чумаков и В.Д.Тимаков).
Несомненно Лепешинская
сделала грубую ошибку, когда перешла от деклараций и опытов с 222бездушными222
куриными яйцами к практике на людях. Шарлатанство сразу выплыло
наружу и дискредитировало её. И хотя Лепешинская пыталась придать
значительность своему 222открытию222, опубликовав во многих газетах
на периферии статью 222Борьба со старостью222 (14), медики встретили
новинку в штыки.
Нечего
говорить, что сама Ольга Борисовна до смерти (в октябре 1963 года)
ни с чем не смирилась и ни от чего не отказалась. В последние годы жизни,
числясь уже сотрудником Института биофизики, она увлеклась новой
идеей: на огромной даче в Подмосковье они вместе с дочерью я Ольгой
Пантелеймоновной собирали птичий помет, прокаливали его на железном
листе, затем поджигали, образовавшуюся золу всыпали в прокипяченную
воду, затыкали колбу пробкой и оставляли в тепле. Поскольку им не
удавалось добиться полной стерильности (микробиологи из них были
аховые), недели через две в колбах появлялся бактериальный или грибной
пророст. Мать и дочь были убеждены, что в полном соответствии с 222теорией222,
из неживого вещества прокаленного помета, но ранее прошедшего стадию
ЖИВОГО вещества, зарождались клетки. Отчеты об этих 222открытиях222
нигде не печатали, однако и дочь, и мать не переставали надеяться, что час
их нового взлета еще придет. На одной из конференций в 1970-х годах Ольга
Пантелеймоновна встала во время прений и, волнуясь, рассказала об 222эпохальных
экспериментах222. Когда же кто-то с места подал реплику, что ушло то время,
когда в правоту подобных 222доказательств222 верили на слово, она
прокричала в запальчивости:
- Развитие нашей науки
подобно мутным волнам: сегодня на гребне вы, а завтра снова будем
мы.
Во время этого выступления
произошел еще один забавный казус. Она обмолвилась, что живое вещество
нельзя убить и при минус 1000║ Цельсия.
- Помилуйте, - возразили
ей, - такой температуры быть не может, так как ниже минус 273 ║С её опустить
нельзя, это уже абсолютный нуль.
- Плохо вы учили диалектику,
- парировала Ольга Пантелеймоновна, - раз есть плюс тысяча градусов,
значит, обязательно должна быть и температура минус тысяча градусов
(15).
Через несколько лет
после смерти Сталина (но еще при жизни О.Б. Лепешинской) упоминания о
живом веществе, возникновении клеток из бесструктурных элементов,
регенерации костных тканей, медикаментозном и профилактическом
значении питьевой соды, равно как и об имени автора этих открытий, тихо
исчезли со страниц учебников и трактатов. В 3-ем издании Большой Советской
Энциклопедии было написано:
222Термин живое вещество предложен в 50-е годы (на самом деле в 1930-е годы я В. С.)
советским биологом О.Б. Лепешинской для обозначения неклеточной
субстанции, из которой якобы поныне могут формироваться клетки животных,
растений и микроорганизмов. В этом значении понятие живого вещества
антинаучно222 (16).
В другой статье в этой же энциклопедии можно
прочесть:
222Представление Лепешинской о неклеточной структуре
живого вещества отвергнуто как не получившее подтверждения222
(17).
Развенчание абсурдности
притязаний Лепешинской на создание 222новой клеточной теории222 сыграло роль и
в падении Лысенко еще при его жизни. Хотя Н.С. Хрущев в конце своей карьеры
взял Лысенко под свою опеку, конец лысенковщины, равно как и уже завершившийся
закат лепешинковщины был не за горами. Так что когда Лысенко дал восторженную
оценку деятельности Лепешинской на совещании в Академии наук
СССР в мае 1950 года и заявил:
222Нет сомнения, что теперь добытые О.Б. Лепешинской
научные положения уже признаны и вместе с другими завоеваниями
науки лягут в фундамент развивающейся мичуринской биологии222
(18)[80], -
он говорил правду. Действительно, в фундамент
развиваемой им 222биологии222 были положены именно такие краеугольные
камни, но вряд ли он мог предвидеть, произнося эти слова с большой аффектацией,
как быстро 222фундамент222 развалится, и как скоро начнет оседать и
рушиться всё здание 222мичуринской биологии222, с таким трудом возведенное,
на костях стольких отечественных ученых построенное. Витиеватые
рассуждения Лысенко о крупинках тела и домыслы о том, как они возникают
в 222недрах тела222 организмов, ничего, кроме улыбок, вызвать не могли.
На него посыпался град насмешек, ему задавали язвительные вопросы
и устно, и в письмах. По рукам ходили шутливые стихи, высмеивающие
222крупинчатость222 мыслей 222великого агробиолога222. В сатирической
поэме 222Астронавт222, ставшей популярной в среде биологов, известный зоолог
профессор Иван Иванович Пузанов писал:
222Трофим, упершись, как ишак,
Позиций не сдает никак:
Пшеница в рожь и в граб орех,
И в ель сосна, и, всем на смех,
В кукушку дрозд! Нещадно бит
Трофим 222ку-ку222 свое твердит
И славит гнездовой посев,
Науку с практикой презрев222.
Начиная с 1953 года,
в 222Ботаническом журнале222,
руководимом академиком В.Н. Сукачевым и издаваемом в Ленинграде, стали
появляться одна за другой статьи, наполненные фактами. В них не было
крика и угроз, не было оскорблений. Деловито и сухо авторы разбирали
заблуждения Лысенко и его сторонников. Особенно болезненной для
него стала публикация доказательств, что превращения сосны в ель и
граба в лещину были на самом деле обманом. К.Я. Авотин-Павлов в Риге,
и С.К. Карапетян в Ереване отлично знали, как и когда ветки других
пород были привиты на описанных ими деревьях, но они предпочли сжульничать,
чтобы прославиться. Правда выплыла наружу. Поскольку 222выпотевание222
сосны в ель, описанное Авотиным-Павловым, нравилось Лысенко, и он не
раз ссылался на него, то теперь (20) он оказался лично запачканным. А
в истории с карапетяновским порождением лещины на дереве граба
Лысенко совсем опростоволосился. Когда ему стало известно, что в
222Ботаническом журнале222 готовят
материал о мошенничестве Карапетяна, Лысенко позвонил в
Ленинград, но редакторов сердитый звонок академика из Москвы не запугал.
Тогда Лысенко послал в редакцию письмо с предложением остановить печатание
опасной для него статьи. Видимо, он не мог и мысли допустить, что после
получения его депеши, кто-нибудь решится (отважится!) напечатать
статью, которую Лысенко считает неверной:
222Мне
стало известно, чтои в пятом номере вашего журнала идет статья, которая
якобы не только опровергает высказывания С.К. Карапетяна о порождении
грабом лещины, но и обвиняет тов. Карапетяна в нечестности. Статья
тов. Карапетяна была помещена в журнале 222Агробиология222 (где редактором был Т. Лысенко я В. С.).
Будучи
детально знаком со многими материалами по данному вопросу и будучи
также уверен, что редакция 222Ботанического журнала222 с этими материалами
незнакома, я и решил сообщить вам следующее.
Предположения,
высказанные в статье С.К. Карапетяна о порождении грабом лещины в
свете новых, выявленных на этом же дереве порождений лещины, являются
неуязвимыми. Иными словами, статья, опубликованная С.К. Карапетяном,
была и остается научно правильной.
Мне кажется,
что имея данное мое заявление, редакция 222Ботанического журнала222,
для того, чтобы не сделать ошибки, могущей повлечь за собой вред для нашей
науки, и чтобы не опорочить честного человека, должна разобраться
поподробнее во всех материалах, относящихся к данному вопросу222
(21).
И, действительно,
редколлегия сняла из пятого номера уже набранную статью, но вовсе
не из страха перед всесильным Трофимом Денисовичем. Через два месяца
статья армянского ученого А.А. Рухкяна, опровергающая не только 222неуязвимые
и научно правильные предположения Карапетяна222, но и утверждения
самого Лысенко, увидела свет в шестом номере (22). Её печатание задержали
лишь для того, чтобы одновременно опубликовать письмо Лысенко. Эффект
получился ошеломляющим. Приведенные в статье Рухкяна фотографии
и описания неопровержимо свидетельствовали, что Карапетян я мошенник,
грубо подретушировавший нужные снимки, навравший о том, в каких условиях
росла его 222граболещина222 и вообще наплетший с три короба. Тем самым
было документально продемонстрировано, что в основу 222учения о
виде Лысенко222 положены лживые факты. В 222Ботаническом журнале222 и 222Бюллетене Московского общества испытателей природы (отдел
биологический)222 были опубликованы десятки статей, в которых
ошибочность 222новой теории вида222 я основы 222советского творческого
дарвинизма222 была доказана.
В 1964 году, когда
Хрущева устранили от руководства страной, потерял свои командные позиции и Т.Д.
Лысенко. Его институт генетики в 1966 году преобразовали в Институт общей
генетики, а он остался руководителем лишь Экспериментальной базы 222Горки
Ленинские222. Он продолжал носить звания академика трех советских академий, но
никакой руководящей роли больше не играл. Он скончался 20 ноября 1976 года.
Столь же однозначно
отрицательной была оценка научной стороны 222Павловской сессии222. Уже
упоминавшийся в прошлой главе ученик А.А. Ухтомского профессор И.А. Аршавский дал такое заключение:
222Никакой научной
дискуссии на сессии не было. Это был шабаш обскурантов. Ни одно выступление
(кроме письменного выступления Бериташвили, Генецинского, Рожанского) не было
научным выступлением. Оперировали словами условный и безусловный рефлексы, но к
науке это не имело отношения.и Сессия - страшнейший средневековый обскурантизми
Те, кто должен был выступить, не только обязаны были обелить линию сессии, но
лица, попавшие в черный список, должны были сказать о ненаучности своих
исследований. Это было мракобесие!222 (23).
Сходную оценку можно
было недавно прочесть в статье президента Независимой психиатрической
Ассоциации России Ю.С. Савенко:
222Научная
содержательная бессмысленность сессии бросается в глаза. Это была
срежиссированная Сталиным кампания, преследовавшая чисто политические цели,
использовавшая идеологические поводы, антисемитизм и карьерные аппетиты222
(24).
Павловская сессия
завершилась очередными перетрясками исследовательских и учебных программ в
Советском Союзе: многие направления исследований в научных учреждениях были
запрещены, те, кто 222добился успеха222 на сессии, вносили свои исправления в
государственные и отраслевые планы, под которые государство выделяло
финансирование, в учебники вставлялись страницы с изложением основных выводов
из доклада К.М. Быкова и других 222победителей Павловской сессии222, а фразы с
изложением взглядов, принятых в мировой науке, безжалостно корежились, чтобы
соответствовать сталинским воззрениям.
Для некоторых из тех, кого громили наиболее рьяно, например, для Л.А.
Орбели последствия были помягче, чем для оставшейся в заключении Л.С. Штерн, а
академика Бериташвили поместили под домашний арест, продолжавшийся три года -
до смерти Сталина в 1953 году (25). За эти три года он
написал книгу 222Учение о природе человека в древней Грузии (IV-XVI вв.)222, опубликованную в 1957 году на грузинском и в 1961 году на русском языках.
По окончании сессии для тех, кто проявил лояльность к сталинским требованиям и был поддержан аппаратчиками ЦК партии, наступила пора захвата постов и званий. Разумеется, с середины июля 1950 года Орбели был освобожден от руководства всеми возглавляемыми им учреждениями,
ему сохранили лишь заведывание физиологической лабораторией Естественно-научного
института им. П.Ф. Лесгафта. Быков, как и положено, получил главный 222подарок222: был назначен
директором Института физиологии им. Павлова АН СССР. Ему же присудили первому
только что учрежденную золотую медаль имени И.П. Павлова Академии наук. Но
административное возвышение не принесло морального удовлетворения и уважения
коллег. Многие его попросту сторонились, а в более позднее время можно было
прочесть в печати и такое заключение, данное академиком РАН Н.Н. Никольским и кандидатом наук Д.Л. Розенталем:
222В 30-е годы (прошлого века - В.С.) в нашей стране
началось беспрецедентное наступление на науку власть предержащих, которое
ничего, кроме вреда, государству принести не могло. Чтобы подчинить
интеллигенцию, наряду с физическим уничтожением ее представителей, созданием
атмосферы страха была развернута кампания, направленная на моральное
низвержение деятелей науки и культуры. Даже нравственные люди вынуждались порой
на поступки, влекущие за собой потерю самоуважения, что превращало их в мягкий
воск в руках власти. Делались попытки (к счастью, не всегда успешные) найти в
каждой научной области своих маленьких сталинов, с помощью которых эта политика
осуществлялась. Такими были: в генетике - Т.Д. Лысенко, в цитологии - О.Б.
Лепешинская, в физиологии - К.М. Быков222 (26).
Наградили должностями и других 222главных
выступавших222: Асратяна назначили директором
Института высшей нервной деятельности АН СССР и одновременно профессором
кафедры физиологии 2-ого Московского медицинского института. Получили повышения
и другие 222активные выступавшие222. Заполучив должности, те, кто интриговал до
сессии, не прекратили своих 222дерзаний222 на поприще склок и после нее. 222Как
вспоминал Аршавский про Айрапетьянца:
222Я не знаю более талантливого и
гениального авантюриста. Он мог держать в голове десятки комбинаций, как
поступить в том или ином случае, причем действуя чужими руками. Айрапетьянц был
вовлечен в игру, так как это соответствовало его желаниям. Во время войны он
проштрафился, Орбели его спас, сделав своим личным адъютантом, а потом
Айрапетьянц 222отблагодарил222 Леона Абгаровича. Это показало моральный облик
ученикаи222 (27).
Продолжая свои воспоминания, Аршавский добавлял к моральному портрету
активных участников Анти-Павловской сессии:
222После обретения власти они
оказались как пауки в банке. Кто первее? Это была самая неприличная драка на глазах
у всей физиологической общественности. Так, например, Асратян считал Анохина
жуликом и делал все возможное через ЦК, чтобы помешать емуи Анохин, формально
якобы пострадавший после сессии, присвоил себе понятие Ухтомского о
функциональной системе. Но ничего общего с системными принципами это понятие
Анохина не имело. Сам Ухтомский называл Анохина разбойником, ушкуйником с
большой дороги222 (28).
Научные заслуги 222творцов
успеха Павловской сессии222 были отлично известны коллегам и при удобных
обстоятельствах они отдавали должное этим 222творцам222. Об одном из наиболее
комичных случаев повествует в своей книге С.Э. Шноль:
222После триумфа
Павловского учения победители разбирали должности и звания. На заседании
Биологического Отделения Академии Наук СССР происходили выборы в академики.
Баллотировался член-корреспондент Э.А. Асратян в действительные члены. Его
заслуги с трибуны в пышных выражениях живописали перед голосованием члены
Отделения - академики. Заслуги и достоинства были бесспорны. Выступили почти
все. После вскрытия урны с бюллетенями оказалось, что все против! Каждый
надеялся, что хоть один будет 222за222333222 (29).
Можно отметить, что научные достижения еще одного из главных участников
Анти-Павловской сессии Иванова-Смоленского и до нее и позже подвергались критике
(30).
Как было рассказано в предыдущей главе, после сессии контролировать то, как
будут вести себя раскритикованные по сталинскому приказу ученые, было поручено 222Павловскому
Научному Совету222 при президиуме АМН. Через полтора года после смерти Сталина
деятельность совета была осуждена на Всесоюзном съезде физиологов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
222Не
творите дела злого я
Мстят
жестоко мертвецы.222
Николай С. Гумилев. (1)
222иа разве
веку не в убыток
то зло,
что он в сердцах посеял?
Пока есть
бедность и богатство,
пока мы
лгать не перестанем
и не
отучимся бояться,-
не умер
Сталин.222
Борис
Чичибабин (2)
Как стало возможным, что в СССР оказались под запретом
отрасли философии, педология, генетика, кибернетика, клеточная теория,
математическая статистика, теория резонанса в химии, релятивисткая
теория в физике и ряд других дисциплин, а вместо них расцвела псевдонаука?
Каков был механизм отторжения настоящей науки и устранения честных
ученых от творчества? Как шарлатанам удавалось занимать ведущие позиции
в огосударствленной науке и бесконтрольно шаманствовать под патронажем
руководителей страны? Кто виноват в этом чудовищно непродуктивном
крене в сторону лженауки и прямого очковтирательства, если государству
были нужны победы 222на всех фронтах социалистического строительства222,
и только наука могла питать индустрию, сельское хозяйство,
военно-промышленный комплекс, медицину и вообще все отрасли хозяйства?
Разбору этих проблем посвящена настоящая книга.
Наиболее общий ответ на поставленные выше вопросы
связан с тем, что при отсутствии контроля со стороны общества за деятельностью
руководителей государства последние присваивают себе право делать
всё, что они посчитают нужным. То, что невозможно в демократических
государствах, позволительно деспотам и тоталитарным правителям.
Когда руководители-деспоты берут на себя роль верховных жрецов-повелителей
в различных сферах, включая науку или экономику, требующих глубоких
профессиональных знаний, провалы становятся неизбежными. Именно
это случилось во времена бесконтрольного правления Сталина, когда
он присвоил себе право решать, как должны развиваться многие науки и отстранил
от руководства ею ученых. Тоталитарный стиль владычества обусловил именно то,
что государственная система при Сталине не гарантировала главенства в решении
научных споров специалистам, и ведущие ученые были лишены права выступать
экспертами при решении научных проблем. Векторы развития науки, её
финансирование и руководство направлялись сообразно сталинским интересам и
контролировались партийными органами в Москве и на периферии. Безусловная
подчиненность сталинским приказам заменила логику развития научных дисциплин. Вслед
за Сталиным научных шарлатанов обласкивали и продвигали на командные высоты
другие партийные боссы.
Научных знаний у недоучившегося священника Сталина
не было. Именно с образованностью у него, как, впрочем, и у многих
других руководителей страны, дела были плохи. Сталин вовсе не был дурачком.
Природной сообразительностью, хитростью, большой памятью на имена и
поступки всех его окружавших он обладал, но вот систематического
образования даже в объеме техникума не получил, а власть захватил
неограниченную[81]. Поэтому он потерял
самоконтроль, брался судить и о том, что такое 222сумбур вместо музыки222
(обвиняя великих композиторов Д.Д. Шостаковича и С.С. Прокофьева
в непрофессионализме), и 222в языкознаньи знал толк222. Он был твердокаменно
убежден, что внешняя среда лепит наследственность организмов, что
всё вокруг я и живую природу, и поступки людей, и общество в целом,
и мировой порядок я посильно видоизменить, приспособить и преобразовать
по его предписаниям.
Из-за недостатка знаний
у Сталина копилось неверие в ученых, развилось нежелание спрашивать их совета.
Он полагался на таких же людей полузнания, каким был сам. Этим же объясняется
его наивная вера в чудеса, такая как надежда на спасение от неурожаев с помощью
ветвистой пшеницы или в зарождение живого из неживого. Ведь, вроде
бы, кремлевскому вождю нетрудно было оценить контрпродуктивность и
просто глупость Лепешинской, но вместо трезвого взгляда на чудовищную
нелепость её претензий, он выдал ей Сталинскую премию и приказал восхвалять её.
Сочетание общей недообразованности с необыкновенным апломбом выскочки и хитреца
объясняет этот порок личности Сталина. Покровительство мошенникам и тяга к
самовозвеличиванию и представлению себя умудренным вошли у него в привычку,
стали доминантой в поведении.
Из его полузнания
вытекало и другое важнейшее свойство характера я он не мог воспринимать без
крайнего озлобления попытки оппонентов на любых уровнях возразить ему в каком
угодно вопросе. То, что составляет порой главную изюминку научных, да, впрочем, и политических споров -
противостояние взглядам оппонентов, умение в ходе диспута опровергнуть суждения
противоположной стороны и внести коррективы в собственные построения - было
чуждо Сталину. Он знал лишь один способ возражений оппонентам - физическое их
устранение под любыми надуманными предлогами. Репрессии против ученых во
времена Сталина до сих пор не оценены полностью. Их масштаб огромен. Многие
поплатились жизнью за противостояние Сталину, судьбы тысяч советских ученых были изуродованы. Их преследования не представляли собой
частное дело каждого пострадавшего, страна теряла талантливых и продуктивных, а в лидеры возносили проходимцев. Этими действиями стране был нанесен
немыслимый ущерб.
Разрушение общественной морали и насаждение
специфического языка грязных политических порицаний, навешивание ярлыков, стали
характерными для сталинской эры, предоставили плодородную почву для взращивания
в научной среде особого сорта 222научных обвинителей222. Эти жуликоватые
квази-прокуроры научного толка заменяли правдивую аргументацию домыслами,
псевдореволюционными ярлыками или цитатами из 222классиков
марксизма-ленинизма-сталинизма222. Они хлестко обругивали талантливых ученых и
вели дело к тому, чтобы не только выдавить их из науки, но и фальсифицировать
криминальные обвинения, ведшие к арестам и тюремным заключениям. Трагизм
ситуации усугублялся тем, что Сталин не ограничил себя идеологическими
запретами, но установил настоящий террор против ученых. В книге показано, что
подавляющее большинство тех, кто персонально возражал Сталину по разным
поводам, были арестованы без законных оснований, обвинены в недоказанных
уголовных преступлениях или враждебных проступках и часто казнены.
Главенство шарлатанов и их покровителей принесло также иной вред. Насаждавшаяся Сталиным идеология корежила установленные веками принципы цивилизованного поведения и морали, учила массовому вранью, заставляла под страхом репрессий называть белым то, что на самом деле было окрашено в черный цвет. Новые поколения людей вырастали в этом царстве кривых зеркал, и воспитанные во всеобщей атмосфере вранья жители стран социализма уже не задумывались над глубиной морального падения всего их общества. Мощные отголоски этого зла сохраняются и сегодня, и еще долго людям придется излечиваться от болезней, рожденных тиранией Ленина и Сталина.
Важную роль в расцвете псевдонауки играли грамотные
специалисты, отлично понимавшие суть псевдоновинок, но предававшие
науку и цинично соглашавшиеся с 222мнением вождей и партии222. В каждой из запрещаемых дисциплин нашлись беспринципные 222жрецы222, с показным восторгом, вдохновенно приветствовавшие
любую ахинею, поддержанную верхами. Эти приспособленцы даже стряпали фальшивые доказательства
правильности ахинеи в надежде заручиться одобрением властителей и
собственным возвышением. Они восхваляли создателей глупости и травили настоящих ученых. Они могли по-разному выражать
свои аргументы, старались держаться независимо и отлично от других
222восхвалителей222, но никакими отличиями нельзя было маскировать
убогое личностное подобие всех соглашателей. Насколько более интересно
на их фоне выглядят личности тех, кто противостоял соглашателям,
кто, невзирая на возможные репрессии, находил силы переступить через
страх и не поддаться так называемому 222единству всего советского
общества222!
Власти, используя предательство науки приспособленцами
из стана ученых, 222певших в унисон222 с политиканами и пропагандистами, умело
формировали так называемое 222общественное мнение222 простолюдинов.
Под прикрытием этого флёра будто бы 222всенародного одобрения222, а нередко и
под улюлюканье предателей науки, рвавшихся к постам и
званиям, по всей стране непокорившихся диктату ученых, не выказавших склонности и умения изгибать позвоночник в заданном партией направлении, выгоняли с работы или даже арестовывали. Их несгибаемость называлась косностью или вредящим делу консерватизмом, неспособностью брать на себя наказы вождей и партии.
Противостояние честных ученых неправде и схватки
с обезличенным, но обученным и прирученным репрессиями социумом,
требовали от рыцарей науки мужества. Страшная сила одураченной
толпы особенно наглядно видна на примере судеб непокорившихся диктату
одиночек, этих рыцарей науки, святых в своей вере в правду и сохранивших
уважение к собственной личности. Описанные в книге детали их преследований
не могут не поражать, и остается только преклоняться перед теми
одиночками, кто оставался верен принципам и продолжал не соглашаться
ни со Сталиным, ни с приспособленцами к его взглядам. Эти герои-одиночки,
используя старые термины, выписали индульгенцию российской науке в историческом
масштабе.
Конечно, не следует списывать всё на одного Сталина
и считать, что все уродливые тенденции в управлении наукой в СССР стали
возможными в силу поддержки шарлатанов и проходимцев лишь
исключительно им. Основываясь на доступных документах из архивов
бывшего ЦК партии большевиков и других архивов, можно утверждать, что
и ряд других руководителей страны, членов Политбюро ЦК ВКП(б)-КПСС,
вроде долгие годы остававшегося серым кардиналом-идеологом партии М.А. Суслова,
наркомов и министров правительства создавали то, что принято называть
222коллективной мыслью и волей партии222.
Сегодня
нет уже ни Сталина, ни социалистического лагеря, и прошлые кошмары,
как иногда кажется, ушли в невозвратное прошлое. Но парадоксальной
стороной сегодняшней жизни в России стало то, что прохиндеи из числа
нынешних друзей правителей страны стремятся абсолютизировать свои властные
полномочия, разрушить в угоду своим интересам установившиеся веками принципы
организации и функционирования науки. Вред от такого разгула шарлатанов сегодня
не осознан.
С другой стороны, умиление
якобы неоцененными трудами таких псевдо-ученых, как Лысенко, невозможно
в цивилизованных странах, но еще находит себе лазейки в обществе
российском. Ведь до сих пор в России публикуют статьи о якобы положительном
вкладе Лысенко в науку, с напыщенным видом разглагольствуют на
эту тему с экранов телевизора. В газете 222Российское здоровье222, издающейся в Сибири, без тени юмора напечатаны
очерки о якобы великом вкладе в науку Геворга Бошьяна (3). Не без
труда еще при Сталине ученые убедили власти убрать этот 222флюс222 из
советской науки. Но, оказывается, диковинно безграмотные идеи Бошьяна
нашли поддержку и рекламу в изданиях в России на пороге 21 века.
Именно поэтому важно
продолжать анализировать природу вмешательств в научную деятельность шарлатанов
разных мастей. Рассказ об этом существенен и потому, что он позволяет
предостеречь от слишком наивного отношения к неминуемым отрицательным
последствиям возрождения тоталитарных методов в управлении. В
связи с этим приходится с болью сознавать, что в российском обществе
так и не сложилось ясного осознания вреда, нанесенного стране и обществу
Сталиным и большевистским правлением. Многие так называемые 222патриоты222
любят вспоминать про гигантские стройки, про военные победы, про развитие
индустрии и полеты в космос, про мудрость Сталина и руководимой им
партии, поддерживавших якобы только всё новое и прогрессивное,
умевших обуздать врагов внутренних и внешних. 222Патриоты222 неправомерно
утверждают, что существовавший в СССР строй вел к расцвету науки и
техники, литературы и искусства, театра и балета, музыки и кино. Поэтому
рассказ о государственной поддержке псевдонаук в СССР имеет важное
значение не только для понимания истории, но и для того, чтобы избежать
повторения ошибок прошлого в сегодняшней жизни.
Эпиграфы к книге
1. А.
Ахматова. Поэма без героя. Сочинения. Международное литературное содружество, т. 2, 1968,
стр. 126.
2. В.Л.
Гинзбург. О шпиономании в России, репрессиях против ученых и состоянии науки в
стране. 2 апреля 2009, Интервью радио 222Свобода222, см. также: http://www.svobodanews.ru/content/transcript/1601170.html.
Введение
1. 1. А.К. Толстой. Портрет. 1872-1873.
Собр. Соч., т. 1, изд. 222Худож. лит-ра222, М. 1963, стр. 542.
2. Борис Пастернак. Кругом
семенящейся ватой. 1931
Давид
Самойлов. Пора
3. S.S. Montefiore. Stalin: The Court of the
Red Tsar, 2005. Weidenfeld & Nicholson; R. Pipes. Communism: A
History. Modern Library Chronicles, 2001; E. Radzinsky. Stalin: The First In-Depth
Biography Based on Explosive New Documents from Russia's Secret Archives. Translated from Russian by
H.T. Willetts, Hodder & Stoughton. London, Doubleday, 1996. D. Rayfield. Stalin and His Hangmen: The Tyrant and Those Who
Killed for Him. New York, Random House, 2004; R. Service. Stalin: A Biography.
Cambridge, MA, Belknap Press, 2005; Kathleen E. Smith. Remebering Stalinуs
Victims. Popular Memory and the End of the USSR> Cornell University Press
Ithaka and London, 1996; A. Yakovlev, A Century of Violence in Soviet Russia
(translated by A. Austin). Yale University Press, 2002. См. также: Ю. Емельянов. Сталин. На вершине
власти. М., Вече. 2006; Е.А. Прудникова. Сталин. Двойное убийство. С-П.
Издательский дом 222Нева222. 2005; Ю. Мухин. Убийцы Сталина, М., ЯУЗА-Пресс.
2007
; К. Романенко. Борьба и победы Иосифа Сталина, М., 222Эксмо-Яуза222, 2007
; Сталинский 37-й. М., 222Эксмо-Яуза222,
2007;
Последние годы Сталина, М., 222Эксмо Яуза222, 2008; Г. Ферр.
Антисталинская подлость. М., 222Алгоритм222, 2007
; Е. Прудникова. Хрущёв.
Творцы террора. М., 222ОЛМА Медиа групп222. 2008; А. Зиновьев 222Запад222 М., 222Эксмо-Алгоритм222.
2007.
4. Лев
Троцкий. Иосиф Сталин. Опыт характеристики. В кн.: Портреты революционеров, М.,
Московский рабочий, 1991, стр. 59.
5. Горелик Г. Е., Френкель В. Я. Матвей Петрович Бронштейн: 1906я1938. я М., Изд. 222Наука222
(Научно-биографическая серия) , 1990.
6. См.:
К.А. Томилин. Физики и борьба с космополитизмом.
Физика XIX-XX вв. в общенаучном и социокультурном контекстах. В кн.:
Физика XX в., М., изд. Янус, 1997, стр. 264-304.
7. А.С.
Сонин. Печальный юбилей одной кампании, Вестник РАН, 1991, т. 61, № 8, стр.
96-107.
8. Там
же.
К главе 1
1. Д. Волкогонов. Троцкий, в 2-х томах. Изд. 222Новости222, М., 1991;
С. Коэн. Бухарин. Strathcona Publishing, Royal Oak, MI., 1980.
2. Е.А. Прудникова. Второе убийство Сталина. http://www.x-libri.ru/elib/prudn000.htm
3. А.В.
Островский. Кто стоял за спиной Сталина? СПБ, Издательский дом 222Нева222, М.,
Изд. 222ОЛМА-ПРЕСС222, 2002, 629 стр.
4. РГАСПИ, ф.
558, оп. 4, д. 51
5. Joseph
Iremaschwili. Stalin und die Trag die
Georgiens. Berlin, Verfasser, 1932, 95 S.
6. В.И.
Ленин. Избранные произведения в 4 томах, 2-е изд., том 4, М., Политиздат,
1988, стр. 440-443.
7. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., 5
изд., т. 45, Политиздат, 1970, стр. 346.
8. В. Кирпотин. Ровесник
железного века. (Составители Эдуард Пашнев и Наталья Кирпотина), М., изд. 222Захаров222,
2006.
9. См.:
Б. Сарнов. Сталин и писатели. Книга 1, М., изд. 222Эксмо222. 2008.
10. A. Dominguez (Associated Press). Vladimir Lenin's
Death: Stress, Possibly Poison, Led To Former Soviet Union Leader's Death,
Doctor Says, The Huffungton Press World, May 17, 2012, Posted
05/04/2012; Updated: 05/05/2012, file://Vladimir Lenin's Death:
Stress, Possibly Poison, Led To Former Soviet Union Leader's Death, Doctor
Says.webarchive. См. также статью 222Ленин222
в книге А. Лаврина 222Энциклопедия Смерти. Хроники Харона222,
Часть 2: Словарь избранных
смертей, Новосибирск, Сибирское университетское издательство, 2009.
11. Л.Н. Васильева. Кремлевские жены. М., Вагриус, 1993.
К главе 2
1. Трофим
Лысенко. Мой путь в науку. Газета 222Правда222,
1 октября 1937 г., №271(7237), стр. 4.
2. В.И.
Ленин. Государство и революция. Сочинения. 4 изд., ОГИЗ-Госполитиздат, т. 25,
стр. 44. Здесь и далее ссылки на работы В.И. Ленина даются по этому изданию, за
исключением отдельно оговоренных случаев.
3.
Дегтярев. О высшей школе. Газета 222Правда222,
1 декабря 1918 г., №261, стр. 2.
4. Там
же.
5. Н.И.
Бухарин. Речь на траурном заседании Пленума Моссовета памяти тов. Дзержинского.
Газета 222Известия222, 24 июля 1926 г., №168 (2799), стр. 2.
6. В.И.
Ленин. Успехи и трудности советской власти. 1919. Цит. по: В.М. Молотов. О
высшей школе. Журнал 222Вестник АН СССР222,
1938, №5, стр. 8.
7. В.И.
Ленин. Доклад на II Всероссийском съезде коммунистических организаций
народов Востока 22 ноября 1919 г., Сочинения, т. 29, стр. 138.
8. М.Ю.
Рагинский. Всероссийская Чрезвычайная Комиссия. Большая Советская
Энциклопедия (БСЭ), З изд., М., 1971, т. 5, стр. 456.
9. М.
Горький. К демократии. Газета 222Новая жизнь222, 7(20) ноября 1917 г.,
№174, цитиров. по: М. Горький. Несвоевременные мысли, статьи 1917-1918 г.г.
(составление, введение и примечания Г. Ермольева). Editions de la Seine, Paris, 1971, стр. 102-104.
10. М. Горький. Несвоевременные
мысли. Газета 222Новая жизнь222 19
декабря 1917 г., (1 января 1918 г.), № 205, цитиров. по: Несвоевременные мысли,
см. прим. (9), стр. 134.
11. В.Г. Короленко. Из
дневников 1917-1921 г.г.. Перепечатано в сб.: Память. Исторический сборник.
Вып. 2, Москва 1977 - Париж 1979, YMCA-Press, 1979, стр. 376-410.
12.
М.И. Лацис (Судрабс). Два года борьбы на внутреннем фронте. Гос. изд., М.,
1920.
13. Против смертной казни.
Сборник под ред. Гернета, СПБ, 1907; Н.П. Загоскин. Очерк истории смертной
казни в России, СПБ, 1892; см. также его лекцию: Известия и ученые
записки Казанского университета, 1892, №1; Кистяковский. О смертной казни. 2-е изд., СПБ, 1896.
14. М. Горький. Несвоевременные мысли. Газета 222Новая
жизнь222 22 февраля (9 марта)
1919 г., №48(263), см. прим. (9), стр. 173.
15. М. Горький. Там же, 9 апреля
(27 марта) 1918 г., №62(277), см. прим. (9), стр. 193.
16. М. Горький. Там же, 1 июня
(19 мая) 1918 г., №105.
17.
В.И. Ленин. О приеме в высшие учебные заведения РСФСР. Проект Постановления
Совета Народных Комиссаров. Сочинения, т. 28, стр. 31.
18. В.И.
Ленин. Успехи и трудности советской власти, Сочинения, т. 29, стр. 56.
19.
В.И. Ленин. Доклад о внешней и внутренней политике Совета Народных Комиссаров
на заседании Петроградского совета 12 марта 1919 г., Сочинения, т.29, стр. 5-6.
20.
М.Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, части 1-3, М.,
1920-1923.
21.
Цитир. по: К.А. Залесский. Империя Сталина. Биографический энциклопедический
словарь. Москва, Вече, 2000.
22. В.И. Ленин. Поли. собр.
соч., т. 45, стр. 33.
23. В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т.54, стр. 177.
24. Л.А. Коган. 222Выслать
за границу безжалостно222.
(Новое об изгнании духовной элиты). Журнал 222Вопросы философии222. 1993. №9, стр. 61-84.
25. В.И. Ленин. О значении воинствующего материализма. Журнал 222Под знаменем марксизма222, 12 марта 1922
года, № 3.
26. См. прим. (22), т. 45, стр. 33.
27. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 189.
28.
Цитировано по фрагменту из книги воспоминаний М.А. Осоргина (Ильина) (1878я1942) 222Времена222, Париж,
1955, стр. 180-185. Фрагмент
включен в кн.: Хрестоматия по истории России. 1917-1940 (под ред. проф. М.Е. Главатского), М.,
Изд. АО 222Аспект Пресс222, 1994, под названием 222Как нас
уехали222, стр. 265-268.
29. Цитировано
по: http://kmkspb.ru/content/view/200/123/
30.
Цитировано по: Хрестоматия по истории России, см. прим. (8), стр. 266.
31.
Цитир. по: А.П. Шикман. Деятели отечественной истории. Биографический
справочник. Москва, 1997.
32.
Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства № 2.
21 февраля 1921 г., стр. 83.
33.
См.: Владимир Бобренев. За отсутствием состава преступления, М., Изд. АСТ 222Олимп222, 1998, стр. 230.
34.
Цит. по: Кирилл Новиков. 222Период мирного сожительства с наукой буржуазной
изжит до конца222. Газета 222Марксист222,
Москва, 21 августа 2006.
35.
И.В. Сталин. Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства. Речь
на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г., Сочинения, т. 13, стр. 67-68.
36.
В.М. Молотов. О высшей школе. Речь на первом Всесоюзном совещании работников
высшей школы 15 мая 1938 года. Журнал 222Вестник
АН СССР222, 1938, № 5, стр. 3.
37. Ф.Ф. Перченок. 222Дело Академии наук222
и 222великий перелом222 в советской науке . В кн.: Трагические судьбы:
репрессированные ученые Академии наук СССР. М., 222Наука222, 1995, стр.
201-235.
38.
И.В. Сталин. Сочинения, ОГИЗ, Политиздат, М., 1949, т. 11, стр. 171.
К главе 3
1. К.
Поппер. Логика и рост научного знания, М., изд. 222Прогресс222, 1983.
2. Ф.
Энгельс. Диалектика природы. Первоначально была издана в Москве по-немецки и
по-русски под названием 222Архив Маркса и Энгельса222 (редактор Д.Б. Рязанов),
том 2, 1925.
3. И.В. Сталин. Анархизм или социализм?, Собрание
сочинений, т. 1, М., изд. Госполитиздат, 1946. Стр. 294-392. Отдельное издание: И.В. Сталин. Анархизм
или социализм?. М., Государственное
издательство политической литературы, 1950.
4. Lee Alan Dugatkin. The Prince of Evolution:
Peter Kropotkin's Adventures in Science and Politics, Independent
Publishing Platform, 1911.
5.
Peter Kropotkine. Anarchist Communism: Its Basis and Principles. 222Nineteenth Century222, February and August,
1887, London. Перевод Г.В. Плеханова.
6. К.
Оргеиани (Георгий Гогелиа). К истории анархического движения в Грузии. См.:
Сборник по истории анархического движения в России.
Том 1, Париж, 1909, стр. 88-89; см. также обстоятельный
очерк Ильи Полонского,
представленный в Интернете в 2008 году под названием 222Анархисты Грузии в
начале ХХ века222: http://ilyapol.livejournal.com/1399.html и http://socialproblem.ru/anarkhisty-gruzii-v-nachale-khkh-veka.htm
7. Впервые статьи, включенные позже Сталиным в 222Анархизм
или социализм?222, были напечатаны на грузинском языке в газете
социал-демократов 222Ахали Цховреба222
(Новая жизнь) с 21 июня по 9 июля 1906 года (№№ 2, 4, 7 и 16), а затем в отредактированном
и пересмотренном виде в газете 222Ахали
Дроеба222 (Новое время) 11, 18 и 25 декабря 1906 года и 1 января 1907 года
(№№5, 6, 7 и 8), в газете 222Чвени
Цховреба222 (Наша жизнь) 21, 23, 27 и 28 февраля 1907 года (№№3, 5, 8 и 9)
и в газете 222Дро222 (Время) 4, 5, 6
и 10 марта 1907 года.
8. И.В. Сталин, Собр. Соч., т. 1, см. прим. (3), стр. 301.
9. Там же. стр. 301 и 303.
10. См.: 9. См. 222Отчет о деятельности
Академии наук СССР в 1932 г.222 Л., 1933. стр. 43
11. Н.И. Вавилов. Научное наследство, Л.,
Изд. 222Наука222, т.10, 1984. стр. 158.
12. Архив РАН[82]. ф. 518, оп. 2, д. 17,
л. 18а.
13. См.
при. (3), стр. 308.
14. Там
же.
15.
С.С. Четвериков. О некоторых моментах эволюционного учения с точки зрения
современной генетики. 222Журнал
экспериментальной биологии222, сер. А, т. 2, вып. 1, стр. 3-54, 1926.
Перепечатано в журнале 222Бюллетень
Московского общества испытателей природы (серия биол.)222, т. 60, вып. 4,
1965, стр. 33-74. В последнем издании была добавлена часть из заметок,
продиктованных мне в 1958 году Четвериковым (сам он ослеп и не мог ни читать,
ни писать). Англ. перевод
этой работы опубликован: S.S. Chetverikov. On certain aspects of the
evolutionary process from the standpoint of modern genetics. Proceedings of the American Philosophical
Society, v. 105, No. 2, 1961, pp. 156-191.
16. Там же, стр
309.
17. Там
же, стр. 313-314.
18. Там
же, стр. 308.
19. Там
же, стр. 309.
20. Там
же, стр. 313-314.
21. См.
прим (1) к гл. 1.
21.
А.М. Деборин. Воспоминания. Журнал 222Вопросы философии222, 2009, №. 2 (февраль),
публикация С.Н. Корсакова, стр. 113-133.
К главе 4
1. И.В. Сталин. Речь в Кремлевском дворце на выпуске
академиков Красной Армии 4 мая 1935 года. Газета 222Социалистическое земледелие222, 6 мая 1935 г., № 80(1889), стр.
В.И. Ленин. Поли. собр.
соч., т. 45, стр. 33.
2. А.М.
Деборин. Введение в философию диалектического материализма. Вышла шестью
изданиями в советское время, 6-е изд. было напечатана в 1931 году. Седьмое
издание опубликовано в 2012 году. Большую популярность приобрела в СССР книга
А.М. Деборина 222Диалектика и естествознание222. М. - Л., 1929.
3.
механисты и Бухарин
4. Л.И. Ортодокс (Л.И.
Аксельрод). Рецензия на книгу 222Материализм и эмпириокритицизм222. Журнал 222Современный мир222, 1909 г., июль, № 7.
5. Там же.
6. А.М. Деборин. Диалектический материализм. В сб: На
рубеже. К характеристике современных исканий: критический сборник. СПб, 1909,
стр. 38-75. Ленин сделал много едких замечаний на полях этой работы (в одном
месте написав даже: 222Глупость222). См., например, Ленин В.И. Полное собрание
соч., т. 29, М., Политиздат, 1969, стр. 526-532.
7. Ем.
Ярославский. История ВКП(б). Часть 1 (2-е издание), Партийное издательство, М.,
351 стр., тираж 450 тысяч экз.; Часть 2 (2-е изд.) Партийное изд., М., 344
стр., тираж 400 тыс экз.
8.
Письмо опубликовано в Полном собрании сочинений В.И. Ленина, т. 52, стр. 393.
9. Там
же, стр.159
10. Подробный анализ дискуссий между механицистами и диалектиками приведен
в работе: И. Яхот. Подавление философии в СССР. Журнал 222Вопросы философии222. 1991. № 9, стр. 44-68;
№ 10, стр. 72-138; № 11, стр. 72-115.
11.
Детальный анализ развития философии в Советском Союзе в 1920-е-1930-е годы дан
в работе: Л.А. Коган На подступах к советской философии
(первые
222свердловцы222, 222соц. академики222, 222икаписты222)
222Вопросы философии222, 2002, № 5, с.112-140. См.
также статьи
Яхота, прим. (17).
12.
Герман Гортер. Исторический материализм, Изд. 222Коммунист222, Москва, 1919, 78
стр. Второе, расширенное и дополненое издание было опубликовано в том же
издательстве 222Коммунист222 в 1924 году.
13. Там
же - второе издание (эпилог, озаглавленный 222Исторический материализм и
современные естественные науки. Марксизм и ленинизм222), стр. 166.
14. Я.
Стэн. Об ошибках Гортера и товарища Степанова. Журнал 222Большевик222, 1924. № 11, стр. 84-87.
15. К.
Маркс и Ф. Энгельс. Собрание сочинений, 2-е изд., Москва, Политиздат, т. 20,
стр. 525.
К главе 5
1. См. прим (21) к главе 3.
2.
Постановление ЦК ВКП(б) 222О мерах по улучшению научной работы
в соответствии с решениями 2-ой конференции марксистско-ленинских
научно-исследовательских учреждений222. Газета 222Правда222, 25 января 1931 г., № 25 (4830), стр. 2; журнал 222Вестник
Коммунистической академии222, 1929. No. 33, стр. 281-283.
3. Вл. Ильин. Материализм и
эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии.
Издательство 222Звено222, Москва 1909 г., 438 стр.
4. А.М.
Деборин. Воспоминания, см. прим. (21) к гл. 3, цитата на стр. 123.
5. Там
же, стр. 125.
6.
Письмо Молотову от 29 июля 1929 г., см. И.В. Сталин. Cочинения, т. 17, Тверь,
Научно-издательская компания 222Северная корона222, 2004. стр. 285-286.
7. А.М.
Деборин. Воспоминания, см. прим. (21) к гл. 3, стр. 123.
8. Там
же.
9. Там
же.
10.
И.В. Сталин. Газета 222Правда222,
29 декабря 1929
г., № 309.
11.
Л.Д. Троцкий. Сверх-Борджиа в Кремле, в кн.: Портреты революционеров, М., 222Московский
рабочий222,1991, стр. 69.
12. Е.
Ярославский. Заключительное слово на 2-м пленуме Центрального Совета Союза
воинствующих безбожников. Журнал 222Антирелигиозник222,
1930, № 4, стр. 17.
К главе 6
1.
Роберт Конквест. Большой террор. Eduzione Aurora, Firenze, 1974, с.
585 (Русское издание).
2. Б.
Гессен, И. Агол, С. Гоникман, М. Левин, С. Левит, И. Подволоцкий, Я. Стэн, Н.
Карев, И. Луппол. 222Письмо в редакцию222, Газета 222Безбожник222, 1930, №22, апрель; перепечатано в журнале 222Антирелигиозник222, 1930, № 5, стр. 66.
3. Е.
Ярославский. Можно ли сотрудничать в антирелигиозной пропаганде с механистами?
Журнал 222Антирелигиозник222, 1930, №
5, стр. 68 и 70-71; эта же речь перепечатана в брошюре: За поворот на
философском фронте, ОГИЗ, М., 1931.
4. ЦПА,
ф. 89, оп. 1, ед. хр. 84, л. 15.
5. М.
Митин. Об учебниках по диалектическому и историческому материализму, журнал 222Большевик222, №12, стр. 32.
6. См.: http://antology.igrunov.ru/60-s/periodicals/polit-diary/polit-diary.html.
7. М.
Митин, С. Пичугин, Ф. Путинцев, И. Тащилин, В. Тимоско, П. Юдин. О задачах
борьбы на два фронта. Журнал 222Антирелигиозник222,
1930, № 6, стр. 73-75.
8. М.
Митин, В. Ральцевич. П. Юдин. О новых задачах марксистко-ленинской философии. 222Правда222, 7 июня 1930 г. См. также
сборник: За изменения на философском фронте. Москва-Ленинград, 1931, вып. 1,
стр. 17.
9. Э.
Кольман. Мы не должны были так жить. Chalidze Publication, New York (на русском языке),
1982, 367 стр.
10. А.
Деборин, И. Луппол, Я. Стэн, Н. Карев, И. Подволоцкий, Б. Гесеен, М. Левин, И.
Агол, С. Левит и Ф. Тележников. О борьбе на два фронта. 222Под знаменем марксизма222, 1930, № 5.
11. Л.М. Каганович. Организационный отчет
Центрального Комитета XVI съезду ВКП(б). В кн.: Стенографический отчет о работе
XVI съезда ВКП(б) 26 июня - 13 июля 1930 г., Партиздат,
М., 1934, (цитировано по 2-му стереотипному изданию, М. - Л., ОГИЗ-Московский
рабочий, 1931, стр. 58-90),
12. Л.
Каганович. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного,
партийного и советского работника, М., Вагриус, 1997.
13. См.
прим. (11), стр. 83.
14. И.
Яхот. Подавление философии в СССР (20-е я 30-е годы). См.: http://scepsis.ru/library/id_172.html
15. В.
Ральцевич. Философский 222подарок222 XVI съезду партии. 222Большевик222,
1930, № 14, стр. 83.
16. С.
Новиков. Воинствующая путаница (философские подарки т.т. Ральцевича и Митина). 222Под знаменем марксизма222, 1930, № 7-8,
стр. 72.
17. М.
Митин. За действительную разработку ленинского философского наследства. 222Правда222, 8-9 августа 1930.
18. 222Большевик222, 1930, № 19-20, стр.
100-101.
19.
А.М. Деборин. Содоклад на заседании Президиума Комакадемии 17 октября 1930 г. В
кн.: Разногласия на философском фронте. М.-Л., 1931, стр. 21-22.
20. Там
же, стр. 22.
21. Там
же. стр. 24.
22. Там
же, стр. 33.
23. П.
Юдин. Некоторые итоги философской дискуссии, 222Правда222, 18 октября 1930.
24. М.
Митин. Выступление на заседании Президиума Комакадемии 18 октября 1930 г. В
кн.: Разногласия на философском фронте. М.-Л., 1931, стр. 39.
25. Е.
Ярославский. Выступление на заседании Президиума Комакадемии 18 октября 1930 г.
Там же, стр. 134.
26. Там
же, стр. 137.
27. Там
же, стр. 256.
28. Там
же.
29. Там
же, стр. 258-259.
30. Там
же, стр. 257.
31.
См.: 222Наука и культура222, 1930, №
23, стр. 68.
32. Там
же.
К главе 7
1.
Константин Бальмонт, Имени Герцена. 1920. В кн.: К. Бальмонт. Стихотворения,
Изд. 222Советский писатель222, Л., 1969, стр. 435.
2.
Почти стенографические записи беседы Сталина с членами руководства партячейки
Института красной профессуры хранились в Центральном политическом архиве при ЦК
КПСС, затем были переданы в РГАСПИ, фонд 558 (Сталин), опись 11, дело 1114,
листы 126-134. Сокращенная версия этих записей была опубликована Г.Г. Квасовым
в статье: Документальный источник об оценке И.В. Сталиным группы
академика А.М. Деборина. В сб.: Отечественная философия: опыт, проблемы,
ориентиры исследования. М., 1992. Вып. 10, стр. 188-197. Более полная версия
записей Митина представлена в статье В. Троицкого. 222Бить по всем направлениям и там, где не били222. Журнал 222Посев222. 2002. № 4, стр. 43-46.
3. М.Н.
Рютин. На колени не встану. Сборник. (Сост. Б.А. Старков), М.,
Политиздат, 1992.
Цитировано по: http://scepsis.ru/library/id_939.html
4. РГАСПИ, ф. 558 (Сталин), оп. 11, д. 1114, лл. 126-128.
5. Там
же.
6. Там
же, л. 130.
7. Там
же.
8. Там
же, лл. 132-133.
9. Там
же, лл. 133-134.
10. Там
же, лл. 129-130.
11. Там
же. Л. 134.
12. Там
же.
13. Там
же.
14. Там
же.
15. КПСС в резолюциях и решениях съездов,
конференций и пленумов ЦК, 9 изд., 1984, т. 5, стр. 284.
16. Там
же.
17.
Цитировано по: А. Колганов И не сдается мысль. 222Правда222, 11 марта
1989.
18.
См.: В.Д. Солдатенков. Политические и нравственные последствия усиления власти
ВКП(б). 1928-1941. СПб., 1994. стр. 63-64.
19. Там
же.
20.
Краткий курс истории ВКП(б). 1938., М., Политиздат. После выхода в свет этой
книги утверждения о том, что текст готовили под личным руководством товарища
Сталина, что он принимал непосредственное участие в написании текста и схожие с
ними высказывали многие апологеты Сталина. Вице-президент АН СССР О.Ю. Шмидт
высказался еще более категорично: 222Историки должны ещё
внимательнее и глубже изучать ЦКраткий курс истории ВКП(б)222, особенно
замечательную главу о Цдиалектическом и историческом материализме222,
написанную товарищем Сталиным222; см. 222Торжественное Общее Собрание Академии
Наук 22я23 декабря 1939 г.222
21.
М.Б. Митин. За поворот на философском фронте. Вып. 1, М.,
1931, стр. 145, 148-149.
22.
М.Б. Митин. Гегель и теория материалистической диалектики, М., 1932.
23.
М.Б. Митин. Предисловие к сборнику 222Боевые
вопросы материалистической диалектики222, М., 1936.
24.
Цитир. по статье И. Колганова, 222Правда222,
11 марта 1989; см. также: М.Б. Митин. К столетию
222Манифеста Коммунистической партии222 Маркса и Энгельса, М., 1948.
25. См.
прим. (21) к гл. 3.
26. Там
же.
К главе 8
1.
Александр Некрич. Отрешись от страха. Журнал 222Нева222, 1995, № 6.
2. Академия
Наук СССР в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС 1922-1991. М., Изд.
РОССПЭН, 2000 (составитель В.Д. Есаков).
3.
Цитировано по: Кирилл Новиков. 222Период мирного сожительства с наукой
буржуазной изжит до конца222. Газета 222Марксист222,
Москва, 21 августа 2006 г.
4. См.
прим. (2), стр. 53-54.
5.Архив
РАН, ф. 208, оп. 2, д. 50, л. 21.
6. Там же.
7. Там же, л. 34.
8. См.: Пять 222вольных222 писем В.И. Вернадского сыну. В сб.: Русская
наука в 1929 г., Исторический альманах 222Минувшее222, Париж, 1989,
вып. 7, стр. 436.
9. Постановление производственной конференции Балтийского завода, 222Ленинградская правда222, 13 февраля
1929.
10. Постановление рабочих 222Красного Треугольника222. Там же. 7 февраля
1929.
11.
Слова Куйбышева приведены В.И. Вернадским в его дневнике: см. прим. (8); находятся
в Архиве АН СССР, ф. 208, оп. 2, д. 57. лл. 107-110.
12.
См.: Ф.Ф. Перченок, прим. (37) к гл. 2; см. также: К.А. Томилин. Хроника
социальной истории отечественной науки ХХ в., webarchive.
13.
Архив АН СССР, ф. 208, оп. 2, д. 57. лл. 8 об и 9.
14. A.E. Levin. Expedient
Catastrophe: A Reconsideration of the 1929 Crisis in the Soviet Academy of
Science, 222Slavic Review222, v. 47,
No. 2 (Summer 1988), pp. 261-279; А.Е. Левин. 222Заговор
монархистов222 - кому он был нужен? Сборник 222Былое, 1991, №1-13, стр. 125-129.
15. Там
же.
16. Там
же, см. также: А.В. Островский. Кто стоял за спиной Сталина? (прим. /3/ в гл.
1).
17.
Цитировано по А.Е. Левину, прим. (14).
18.
Архив РАН, отдел IV, оп.
12, л. 66.
19. Газета 222Известия222,
16 ноября 1929 г.; см. также газету 222Последние новости222, Париж, 5 декабря
1929 г.
20. Цитировано по сборнику: На борьбу за
материалистическую диалектику в математике. Под ред. С.А. Яновской. М.-Л.,
1931, стр. 36.
21. Там же.
22. См. прим. (13).
23. Архив
РАН, ф. 518, оп. 2, д. 4, л. 322.
24. Государственный архив Российской Федерации; прежде:
ЦГАОР СССР, ф. 7688, оп. 1, д. 422, лл. 3 и 6-7.
25. Е. Альбац. Мина
замедленного действия. М.,1992, стр. 70-71.
26. Речь Государственного
обвинителя Прокурора Союза ССР тов. А.Я. Вышинского на утреннем заседании 11
марта 1938 г., в кн.: Судебный отчет по делу Антисоветского 222Право-троцкистского
блока222, рассмотренное Верховной Коллегией Верховного Суда Союза ССР 2-13
марта 1938 г., Юридическое издательство НКЮ СССР, Москва, 1938, стр. 281-346.
27. Там же, стр. 346.
К главе
9
1. Клод Гельвеций. Об уме. ОГИЗ-Гос. соц.-экономиздат,
М., 1938, стр. 2.
2.
Фрэнсис Гальтон опубликовал несколько книг о евгенике: Hereditary Genius, 1869; English Men of Science, 1874; Human Faculty, 1883; Natural Inheritance, 1889 и другие. В 1875 в С.Петеребурге был опубликован руский перевод
одной из книг.
3. M.B. Adams.
The Foundation of Population Genetics: Contribution of the Chetverikov
School 1924-1934, Journal of the History
of Biology, Spring 1968, p. 23-29; Science, Ideology and Structure. The
Kolуtsov Institute 1900-1970. In: The Social Context of Soviet Science (Linda
Lubrano and Susan Solomon, eds.), Boulder, Colorado, Westview Press, 1980, pp.
173-204; Sergei Chetverikov, the Kolуtsov Institute and the Evolutionary Synthesis.
In: Evolutionary Synthesis (Ernst Mayr and William B. Provine, eds.),
Cambridge, Mass., Harvard University Press, 1998, p. 242-278; M.B.Adams.
Eugenics in Russia. 1900-1940. In: The Well-born Science
Eugenics in Germany, France, Brazil and Russia (M.B. Adams, ed.), New York,
Oxford, Oxford University Press, 1990, p. 187; См. также: В.Н. Сойфер. Арифметика наследственности, Детгиз, М., 1969, стр.
110-111; В. Полынин. Пророк в своем отечестве, изд. 222Советская Россия222, М.,
1969; Б.Л. Астауров и П.Ф. Рокицкий.
Николай
Константинович Кольцов. 222Наука222, М.,1975; Loren R. Graham. Science
and Values: The Eugenics Movement in Germany and Russia in the 1920s. The
American Historical Review, 85(2), 1977, 1133-1164; В.Н. Сойфер, Мужество великого Кольцова, журнал 222Наука
и жизнь222, 2002, № 8, стр. 32-44, V.N. Soyfer, The Consequences of Political
Dictatorship on Russian Science, Nature Reviews/ Genetics, 2001, v. 2, pp.
7-13; В.Н. Сойфер Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР, Изд. ЧеРо, Москва,
2002, стр. 402-431.
4. N.K. Koltzoff. Ueber
formbestimmende elastiche Gebilde in Zellen, Biologisches Zentralblatt, 1903, Bd. 23, ss. 680 - 696; N.K.
Koltzoff. Studien ueber die Gestalt der Zelle. I. Untersusuchungen ueber die
Spermien der Decapoden als Einleitung in das Problem der Zellengestalt. Arch. Mikrosk. Anat. entw. Mech., 1906,
Bd. 67, ss. 364-572; N.K. Koltzoff. Ueber das Skelett des tierischen Spermiums,
Biol. Zbl., 1906, Bd. 26, No. 23, ss.
855 - 863; N.K. Koltzoff. Studien ueber die Gestalt der Zelle. II.
Untersuchungen ueber das Kopfskelett des tierischen Spermiums. Arch. Zellforsch., 1908, Bd, 2, S. 1 - 65.
5. Н.К.
Кольцов. Физико-химические основы морфологии. Труды 3-го съезда зоологов,
анатомов и гистологов в Ленинграде 14-20 декабря 1927 года, стр. 39-41. Его же:
журнал 222Успехи современной биологии222,
сер. Б, 1928, т. 7, стр. 3-31.
6. N.K. Koltzoff. The structure of the chromosomes
in the salivary glands of Drosophila.
Science, 1934, v. 80, No.2075, pp.
312-313; см. также: N. K. Koltzoff and C. B. Bridges. Intimate details of
chromosome structure described by Moscow researchers. Sci.
Serv., 1934, October Issue, pp.1-2; Н.К. Кольцов. Современные взгляды на наследственность, Журнал 222Наука и жизнь222, 1935, №1, стр. 29-31 и
№5, стр. 4(388) - 14 (398).
7. L.R. Graham.
Science and Values: The Eugenics Movement in Germany and Russia in the 1920s. The American Historical Review, v. 85,
No. 2, 1977, 1133-1164.
8. Ю.А. Филипченко. Евгеника. Журнал 222Русская
мысль222, 1918, №3-4, стр. 69-95.
9. Л.С. Кайданов. Формирование кафедры генетики и
экспериментальной зоологии (1913-20), журнал 222Исследования по генетике222, 1994, №11, стр. 6-12.
10. См. напр.: Т.И. Юдин. Рефераты нем. работ и книг по наследственности у
человека и евгенике, Русск. евген. журнал,
1922, т. 1, вып. 1, стр. 102-105 (представлено 14 рефератов); Ю.А. Филипченко.
Новая литература по генетике (1923-24), Журнал
экспер. биологии, 1925, т. 1, стр. 85-91; Ю.А. Филипченко. Новые журналы и
новые книги по евгенике, Русск. евгенич.
журнал, 1925, т. 3, вып. 2, стр. 145-152. П.И. Люблинский. Новые книги, там
же, 1926, т. 4, вып. 3-4. стр. 183-188.
11. В.В.
Бунак. О деятельности Русского Евгенического Общества, 222Русский Евгенический Журнал222, т.1, № 1, стр. 99-101.
12. См.: Русский
Евгенический Журнал, 1922, т. 1, № 1, стр. 59.
13. Н.П. Кутанин. Отчет о работе Саратовского отделения
Русского Евгенического Общества, там же, 1927, т. 5, № 2, стр. 93-96; Г. В. Сегалин.
Психо-эвротическая пропорция гениальной одаренности,1925, т. 1, вып. 4, стр. 183-197; Г.В. Сегалин. Нервно-психическая
установка музыкально одаренного человека. Свердловск, 1927; Г.В. Сегалин. Эвропатология музыкально-одаренных людей.
Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатология), 1927, т. 3, № 4;
Г.В. Сегалин. К патогенезу ленинградских ученых и деятелей искусств, там
же, 1928,
т. 4, № 3, стр. 3-22; Г.В. Сегалин. Изобретатели как творческие невротики
(эвроневротики), там же, 1929-1930, т. 5, вып. 2, с. 5я73. Эвропатология Л.Н. Толстого, Свердловск, 1930.
14. Membership and organization of the International
Commission of Eugenics. Eugenics News,
1924. N. 2, p. 17-20; см. также Eugenics
News, 1925, v. 10, No. 5, p. 57.
15. Ю.А. Филипченко. Бюро по евгенике. Известия Бюро по
евгенике, 1922, т. 1, стр. 1-4. M.B. Adams. Filipchenko Iurii Aleksandrovich. In:
Dictionary of Scientific Biography,
suppl. 2, New York, Charles Scribners & Sons, 1989; М.Б. Конашев. Бюро по евгенике (1922-30), Исследования по генетике, 1994, вып. 11, стр. 22-28; М.Б. Конашев. Школа
генетиков Ю.А. Филипченко. В кн.: Интеллектуальная элита Санкт-Петербурга,
часть. 2, книга 2 (под редакцией С.А. Кугеля). СПб., 1994, стр. 23-29.
16. Е. Жирнов. Полвека без Сталина. Журнал 222Власть222,
№;(511), 3 марта 2003, см.: http://www.kommersant.ru/doc-rss.aspx?DocsID=36887616
17. Т.К. Лепин, Я.Я. Лус, Ю.А. Филипченко. Действительные
члены бывшей Императорской, ныне Российской Академии за последние 80 лет. Известия Бюро по Генетике, 1925, вып. 3,
стр. 3-82; Ю.А. Филипченко, Т.К. Лепин. К вопросу о наследовании цвета
глаз и волос, там же, 1921, вып. 1, стр. 39-63. Ю.А. Филипченко. Пути улучшения
человеческого рода (евгеника). Л., 1924; Ю.А. Филипченко. Наследственность. Л.,
1924.
18. Ю.А. Филипченко. Статистические результаты
анкеты по наследственности среди ученых Петербурга, Известия Бюро по евгенике, 1922, т. 1, вып. 1, стр. 5-21; Ю.А. Филипченко. Наши выдающиеся ученые, там
же, стр.
22-38; Д.М. Дьяконов, Я.Я. Лус. Распределение и наследование
специальных способностей, там же, 1922. том 1, вып. 1, стр. 72-104; Ю.А. Филипченко. Статистические
результаты анкеты по наследственности среди ученых Петербурга, там же, 1924, т. 2, вып. 2, стр. 5-28; Ю.А. Филипченко.
Некоторые результаты анкеты по наследственности среди ленинградских студентов,
там же, , 1924, т. 2, вып. 2, стр. 29-48; Ю.А. Филипченко. О влиянии
скрещивания на состав популяции, там же, 1924, т. 2, вып. 2, стр. 67-84; Ю.А.
Филипченко. Наследственны ли приобретенные признаки? Л., 1925. 58 стр.
19. Т.И. Юдин. Сходство
близнецов и его значение в изучении наследственности, Русск. евгенич. журнал, 1924, т. 2. вып. 1, стр. 28-49; В.В.
Сахаров. Разбор музыкальных генеалогий, разобранных на евгеническом семинаре
проф. Н.К. Кольцова, Русск. Евген. Журнал,
1924, т. 2, вып. 2-3, стр. 117-125; А.Г. Галачьян и Т.И.
Юдин. Опыт наследственно-биологического анализа одной маниакально-депрессивной
семьи, там же, т. 1, 1924; Т.И. Юдин. Евгеника. М., 1925.
20. Н.К. Кольцов. Родословные наших выдвиженцев. Русский евгенический журнал, т. 4, вып.
3-4, стр.103-143.
21. На русском языке появились переводы несокращенных
текстов следующих монографий: Э. Баур. Введение в
экспериментальное изучение наследственности, Юрьев, 1913, 342 стр.; О. Бумке. Культура и вырождение. М., 1926, 160 стр.;
Р.Гэтс. Наследственность и евгеника. Л., 1926, 267 стр.; В.Л. Иоганнсен.
Элементы точного учения об изменчивости и наследственности с основами
биологической вариационной статистики. Л., 1933, 410 стр.; В.Л. Иоганнсен. О
наследовании в популяциях и чистых линиях. М., 1935. 77 стр.; Э.Г. Конклин. Наследственность и среда. М., 1928, 333
стр.; Г.Г. Мёллер. Избраные работы. М.-Л., 1937. 237 стр.; Т.Г. Морган.
Структурные основы наследственности. М.-П., 1924. 310 стр.; Т.Г. Морган. Теория
гена. Л., 1927, 312 стр.; Т.Г. Морган Избранные работы по генетике. М.-Л.,
1937, 285 стр.; Т.С. Пайнтер и К.Б. Бриджес. Строение гигантских хромосом. М.,
1937. 47 стр.; Р. Пеннет. Менделизм. Л., 1930. 240 стр.; Г. де Фриз. Избранные
произведения. М., 1932. 147 стр.; см. также перевод статьи: Т.Г. Морган
Развитие генетики, журнал 222Усп. соврем.
биол.222, 1933, №2, стр. 53-65). Кроме того, читаталей постоянно знакомили с обзорами
книг, вышедших на Западе. В частности, были представлены краткие описания книг
следующих авторов: H.W. Siemens (1921), H. Hoffman (1922), R. Pearl (1922), E. Baur, E. Fisher and F. Lenz (1923), A. Grotian (1923), T.H. Morgan (1924), Ch. Davenport (1924), H.H. Laughlin (1926) и L. Wausau (1926).
22. П.И. Титов. Издавать классиков биологии -
прекратить популяризацию менделизма и морганизма. Вестн. с.-х. лит., 1939, № 5, стр. 17-21.
23. К. Гурвич. Указатель литературы по вопросам евгеники,
наследственности и селекции и сопредельных областей, опубликованной на русском
языке до 1/1 1928 г. Русский евгенический
журнал, 1928, т. 6, вып. 2-3, стр. 121-143.
24. М.Б. Конашев. Лысенкоизм под охраной спецхрана. В сб.: Репрессированная
наука, вып. 2, СПб, 1994, изд. 222Наука222, стр. 97-112.
25. См.: Рукописный отдел Российской
Национальной Библиотеки, ф. 813. д. 363. лл. 48-48 об.
26. См.: А.П.
Купайгородская. Научные общества в советской государственной системе (20-30
гг.). В сб.: Наука и техника: Воп.
истории и теории. Тез. XIX конференции СП
отделения Национального комитета по истории и философии науки и техники (23-25
ноября 1998, СПб.). Вып. XIV. СПб.: СПб филиал ИИЕТ
РАН, 1998.
К главе
10
1. А.П. Чехов. Из письма А.С. Суворину. Собрание
Сочинений, Изд. 222Правда222, 1985, т. 12, стр. 263.
2. Письмо Н.И. Вавилова Г.Д. Карпеченко от 10 февраля
1930 года. См.: Научное наследие Н.И. Вавилова (1929-1940), М., 222Наука222,
1987, стр. 68.
3. А.С. Серебровский. Антропогенетика и евгеника в
социалистическом обществе. 222Медико-биологический
журнал222, M., 1929, № 5, стр. 3-19.
4. Там же, стр. 16.
5. Там же, стр. 17.
6. Там же, стр. 18.
7. Инженер Авдеев (Авава). Преградить путь Волге в
Каспийское море. Газета 222Известия222,
1 ноября 1931 г., №302 (4509), стр. 3.
8. Инженер Б.Кажинский. Научимся управлять погодой. Там
же, 22 ноября 1931 г., № 321 (4528), стр. 3.
9. А.С. Серебровский. Письмо в Редакцию. Труды Генетического отделения при
Медико-биологическом институте. М., 1930. Вып. II, стр. 447-448.
10. Д. Бедный. 222Евгеника222. Газета 222Известия222, 4 апреля 1930 г.; приведено
также в Полном собрании сочинений Д. Бедного, том 2, М.-Л., 1932, стр. 125-141;
см. также Р.А. Фандо, Полемика о судьбе евгеники (в поэтическом жанре), Вопросы истории естествознания и техники,
2002, № 3, стр. 604-617.
11. А.С. Серебровскии. Исследование ступенчатого
аллеломорфизма. Трансген scute 6. Журнал
экспериментальной биологии, т. 6, вып. 2, 1930, стр. 220.
К главе
11
1. Семен Липкин. Кочевой огонь. Ардис. Анн Арбор, 1984,
стр. 111.
2. Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. Сборник под
редакцией П.П. Бондаренко, В.С. Брандгендлера, М.С. Мицкевича и
Б.П. Токина. Издание Коммунистической Академии, Ассоциации институтов естествознания, Общества
биологов-марксистов и Биологического института им. К.А. Тимирязева.
Госуд. медицинское издательство, М.-Л., 1931.
3. См.:
Журнал 222Естествознание и
марксизм222, 1929, № 3, стр. 211.
4. Э. Кольман. Вредительство в науке. Журнал 222Большевик222, 31 января 1931, № 2, стр.
71-81.
5. Там же, стр. 78.
6. См. газета 222Правда222,
25 января 1931 года, № 25 (4830), стр. 2.
7. См. прим. (2), стр. 9.
8. Там же.
9. Там же, стр. 27.
10. Там же, стр.
30.
11. Там же, стр. 47.
12. Там же, стр. 56-57.
13. Там же, стр. 79.
14. Там же, стр. 58.
15. Там же, стр. 12.
16. Там же, стр. 30.
17. Н. Сабуров. Среда, наследственность и эволюция, 222Известия222, 13 июля 1926 г., № 158 (2789),
стр. 5.
18. См. прим. (2), стр. 16.
19. Там же, стр. 87-88.
20. Там же, стр. 89.
21 Там же, стр. 81.
22. Там же, стр. 90.
23. Там же, стр. 84.
24. Там же.
25. Архив РАН. Ф. 518, оп.2, д.19, л.25.
26. Там же.
27. Там же.
К главе
12
1. Письмо Г. Мёллера И.В. Сталину. Вопросы истории естествознания и техники, 1997, № 1, стр. 65-94,
публикация Ю.Н. Вавилова, предисловие И.А. Захарова.
2. С.Г. Левит. Проблема конституции в медицине и
диалектический материализм В кн.: Медицина и диалектический материализм: Труды
кружка врачей-материалистов 1-го МГУ за 1925-26 гг., М., 1927, стр. 20.
3. Там же, стр. 31.
4. А.С. Серебровский.
Теория наследственности Моргана и Менделя и марксисты, 222Под знаменем марксизма222, 1926, т. 3, стр. 113.
5. А.С. Серебровский.
Четыре страницы, которые взволновали ученый мир. 222Правда222, 1927, 11 сентября 1927, стр. 3.
6. Труды кабинета
наследственности и конституции человека при Медико-биологическом и-те, М.,
1929, вып. 1, Медико-биологический
журнал. 1929, вып. 1, 115 стр.
7. С.Г. Левит. Генетика и патология. В связи с
современным кризисом медицины. Там же, стр. 20-39.
8. С.Г. Левит. Человек как генетический объект и изучение
близнецов как метод антропогенетики. Труды Генетического отделения человека при
Медико-биологическом институте, вып. II, Медико-биологический журнал, 1930, вып. 4-5, стр. 273-287.
9. И.И. Канаев.
О работах МГИ им. М.Горького, журнал 222Наука
и техника222, 1973, вып. VIII, часть II, стр. 155-158.
10. Фотокопия программы, подготовленной С.С. Четвериковым
в 1922 году для 222дрозофильного практикума222 в Московском университете,
опубликована в книге В.Н. Сойфера 222Очень личная книга222, Новосибирск, Изд. 222ИНФОЛИО222,
2011, стр. 191.
11. Э.А. Жебрак. Нобелевский лауреат Герман Мёллер против
Академии наук. Журнал 222Человек222,
2004, № 5, стр. 79-88.
12. А.С. Серебровский. Письмо в Редакцию. Труды
Генетического отделения при Медико-биологическом институте. М., 1930. Вып. II, стр. 447-448.
13. С.Г. Левит (редактор), С.Н. Ардашников (секретарь).
Тр. Медико-биологического НИИ им. М. Горького. М.- Л. 1934, т. 3. 284 с.
14. там же, 1936, стр. 3.
15.
Стенограмма № 4 заседания Комиссии
Наркомздрава по обследованию Медико-Генетического Института от 25 мая 1937 года
на 28 страницах, см. стр. 5 (хранится в моем личном архиве).
16. Там
же, стр. 6-9.
17.
Труды Медико-генетического института имени М. Горького (редактор С.Г. Левит,
секретарь С.Н. Ардашников), Госиздат. Биол. и медиц. лит-ры, М. - Л., 1936, т.
4, 543 стр.
18.
Н.С. Четвериков. Статистические и стохастические исследования. Госстатиздат, М.,
1963, стр. 211-230.
19. В.П. Эфроимсон. О
скорости мутационного процесса у человека, 1932. Неопубликованная рукопись
(сообщение о названии получено от В.П. Эфроимсона в 1984 г.).
20. J.B.S. Haldane. The rate
of spontaneous mutations of a human gene, J.
Genet. 1935. v. 31, pp. 317-326.
21. С.Г. Левит. Предисловие, Труды Медико-генетического
института, т. IV. М.-Л.: Биомедгиз,
1936, стр. 5-6.
22.
Личное сообщение профессора А.М. Хилькина (США).
23. В
личном архиве С.Г. Левита, хранящемся в моем архиве, имеются отрывки из писем
студентов Горьковского Государственного университета Р.С. Дикман, Е.К. Рощиной,
В.Л. Гараниной и П.А. Ершова, аспиранта Украинского института экспериментальной
медицины М.М. Драмер, аспирантки Белорусского медицинского института С.О. Драбкиной,
Н.С. Давиденкова - студента Ленинградского госуниверситета имени Бубнова, Е.С.
Пресс из Воронежского государственного университета и др., стр. 95-98.
24. В бумагах Соломона Григорьевича Левита сохранились
отзывы Н.А. Крышовой - старшей научной сотрудницы Всесоюзного института
экспериментальной медицины, Ленинград, Н.Н. Николаева из Саратова, М.Г.
Мардерштейн и Е.А. Нильсен из Ташкента, Тарбеевой и Юрьевой из Архангельска,
Солнцева - доцента Киевского мединститута, Н.Л. Россиянского я профессора дермато-венерологического
института НКЗ, К.Р. Мирам - профессора кафедры патологической физиологии
Ростовского мединститута, И.П. Нешадименко - профессора патофизиологии
Смоленского мединститута, С.О. Лозинского - заведующего отделением практической
психологии Одесского НИ психо-неврологического ин-та, В.В. Хвостовой -
ассистента кафедры биологии Московского Пединститута им. Бубнова и других (стр.
98-101).
25. Там
же, стр. 101-102.
26. Резолюция
конференции по медицинской генетике, Журнал 222Советская клиника222, 1934, т. 20, № 7-8, стр. 69.
К главн 13
1. См. прим. (1) к главе 12.
2. См.
прим. (11) к гл. 12.
3.
Дж.Б.С. Холдейн. Факторы эволюции. Биомедгиз, М., 1935.
4. Там
же, стр. XXVII.
5. См.
прим. (2).
6.
Труды Института медицинской генетики им. М. Горького, 1936, том. 4, стр.
213-223.
7. См. прим. (9) к гл. 10.
8. H.J. Muller. Out of the Night: A
Biologist`s View of the Future, Vanguard Press, New York, 1935; reprinted by Vanguard, New-York - London, 1984.
9. Письмо Германа Мёллера И.В. Сталину. Журнал
222Вестник истории естествознания и
техники222, публикация Ю. Н. Вавилова,
предисловие к публикации И.А.
Захарова, 1997, №1, стр. 68-76. В США в Lilly Library имеется черновик
письма, датированный 4.05.1936 г., и Элоф Карлсон привел краткий 6-страничный
переработанный вариант письма Мёллера (см.: E.A. Carlson Genes, Radiation, and Society. The Life and Work of H.J.
Muller. Cornell Univ. Press, Ithaca. 1981, pp. 233-235). Краткие
цитаты из письма, имеющегося в Lilly Library, привел также Адамс (М.Б.
Адамс. Политика в области наследственности человека в СССР: 1920-1940, Труды
С.-Петербургского Общества естествоиспытателей. 1994, т. 90, вып. 1. стр.
15-25.). Перевод письма Мёллера на английский язык был опубликован: John Glad. Hermann J. Mullerуs 1936 Letter to Stalin. The Mankind Quarterly,
vol. 43, No. 3, Spring 2003, pp. 305-319.
10. О.Р. Лацис. Перелом. Сталин против Ленина. Суровая драма народа. М., 1989;
см. также Аркадий Ваксберг. Гибель буревестника. Горький: Последние двадцать
лет. М., Терра-Спорт, 1999, 396 стр.
11. Y.J. Muller. Lenin's doctrines in relation to genetics (Уение
Ленина в приложении к генетике) в сборнике 222Памяти В.И.Ленина. Сборник статей
к 10-летию со дня смерти. 1924-1934.
(М.-Л., 1934, стр. 565-579)
12. См.: Elof Alex Carlson. Genes,
Radiation, and Society, см. прим. (8), p. 225.
13. Там же, стр. 233.
14. см.
РГАЭ, ф. 8390, оп. 1, д. 763, лл. 210-212.
К главе
14
1. А. Блок. Возмездие. 1911. В кн. Стихотворения и поэмы. т. 2, Л., Изд. 222Советский писатель222,
1951, стр. 403.
2. О. Лацис, Перелом. Журнал 222Знамя222, 1988, № 6, стр. 124-178.
3. И.В. Сталин, Отчетный доклад о работе ЦК ВКП(б) XVII съезду партии. В кн.: Стенографический отчет о
работе XVII съезда ВКП(б) 26 января - 10 февраля 1934 г., Партиздат,
М., 1934, стр. 19.
4. В.М. Молотов. Доклад о втором пятилетнем плане
развития народного хозяйства СССР. Там же, стр. 360.
5. С.
Винницкий. Борьба за хлеб и 222хлебный оппортунизм222. Газета 222Правда222, 6 октября 1929 г., № 231
(4365), стр. 3.
6. В
кн.: Стенографический отчет о работе XVII съезда ВКП(б) 26 января - 10 февраля 1934 г., Партиздат,
М., 1934, стр. 23.
7. Там
же, стр. 360.
8. Там
же, стр. 278.
9. Цитировано по сборнику: 222Просим освободить из
тюремного заключения222, (составители В. Гончаров и В. Нехотин), М., изд. 222Современный
писатель222, 1998, стр.173-177.
10.
Академик П.Н. Константинов. Уточнить яровизацию. Журнал 222Селекция и семеноводство222,1937, № 4, стр. 12-17.
11.
Цитировано по: Д.А. Долгушин. История сорта. Журнал 222Яровизация222, 1935, №3, стр. 13.
12. Т.Д. Лысенко. Физиология развития
растений в селекционном деле. Доклад на заседании Научно-технического
совета при Союзсеменоводобъединении 16 января 1934 г. в Москве.
Впервые опубликовано в журнале 222Семеноводство222,
1934, № 2, 934. Цитиров. по книге: Т.Д. Лысенко. Стадийное развитие растений,
М., Сельхозгиз, 1952, стр. 30.
13. См.
газету 222Социалистическое земледелие222,
13 сентября 1931 года, № 253 (815), стр. 2-3.
14. См.
прим. (11), стр. 16-17.
15.
Т.Д. Лысенко. Физиология развития растений в селекционном деле.
Доклад на заседании Научно-технического совета при Союзсеменоводобъединении
16 января 1934 г. в Москве. Впервые опубликовано в журнале 222Семеноводство222,
1934, №2, 934. Цитиров. по книге: 222Стадийное развитие растений222,
1952, стр. 30
16.
Т.Д. Лысенко. Яровизация - могучее средство повышения урожайности.
Газета 222Правда222, 15 февраля
1935 г., № 45 (6291), стр. 2.
17. Там
же.
18. Там
же.
19. Там
же.
20. Там
же.
21.
Т.Д. Лысенко. О перестройке семеноводства. Журнал 222Яровизация222, 1935, № 1, стр. 26-27.
22. Там
же.
23.
Телеграмма приведена полностью в журнале 222Яровизация222, 1935, № 1, стр. 3-4.
24. Протоколы
Совещания у президента ВАСХНИЛ 2 августа 1935 г., протокол №13. См.
журнал 222Бюллетень ВАСХНИЛ222,
1935, № 9, стр. 36.
К главе 15
1. Инна
Лиснянская. Из книги 222Дожди и зеркала222, YMCA-Press, Paris, 1974, стр. 102.
2. См,
в частности, следующие статьи: Акад. А. Сапегин. О хромосомах, расщеплении
и гибридной мощности. Журнал 222Социалистическая
реконструкция сельского хозяйства222, 1936, № 10, стр. 69-77;
Акад. П.Н. Константинов, акад. П.И. Лисицын, Д. Костов. Несколько слов о
работах Одесского института селекции и генетики. В кн.: Сборник дискуссионных
статей по вопросам генетики и селекции, 1936, Изд. ВАСХНИЛ, на правах рукописи,
стр. 110-122. Также опубликована в журнале 222Социалистическая реконструкция сельского хозяйства222, 1936, № 11.
3. Moscow
correspondent of the NYT: Moscow Cancels Genetics Parley. Nazi Racial Theories
Ascribed to Some Scientists Causes the Dropping of World Congress. Americans were to go. Professor N. I. Vaviloff, a Famous Plant
Expert, is Arrested - Others Under Attack. NYTimes, December 14, 1936, p. 18.
4.
Ответ клеветникам из 222Сайенс Сервис222
и 222Нью-Йорк Таймс222, 222Известия222, 21 декабря 1936. стр. 1.
5. 222Нью-Йорк
Таймс222 и 222Сайенс Сервис222 оправдываются, 222Известия222, 24 декабря 1936, стр. 3.
6.
Телеграмма академика Н.И. Вавилова американской газете 222Нью-Йорк Таймс222. 222Известия222, 22 декабря 1936 г., №
297(6154), стр. 4.
7. Архив ВАСХНИЛ, оп.
450, дело 59, стенограмма IV сессии ВАСХНИЛ, заседание 25 декабря 1936 года,
выступление акад. Лисицына.
8. Информационное
сообщение 222На сессии Академии сельскохозяйственных наук им. В.И.Ленина222,
газета 222Правда222, 26 декабря 1936 г., №355(6961), стр.2.
9. Академик
П.Н.Константинов говорил:
222Утверждение академика Т.Д.Лысенко, что в первом
поколении без исключения доминирует скороспелая форма, мы считаем неверным222
и приводил примеры, опровергающие данное заявление
Лысенко. Затем он задавал вопрос:
222В
каких же случаях и какое значение может иметь предлагаемое акад. Лысенко
обновление сортов путем внутрисортового скрещивания?222 и отвечал: 222Ясно, что
при нормальной постановке семеноводства чистых линий оно никакого значения
иметь не будет222.
См.: Акад. П.Н.Константинов, акад. П.И.Лисицын, Д.Костов.
Несколько слов о работах Одесского института селекции и генетики. В кн.: 222Сборник
дискуссионных статей по вопросам генетики и селекции222, 1936, Изд. ВАСХНИЛ, на
правах рукописи, стр. 110-122. Эта же статья была опубликована в журнале 222Социалистическая
реконструкция сельского хозяйства222, 1936, №11.
10. В
кн. 222Сборник дискуссионных статей по вопросам генетики и селекции222, 1936,
Изд. ВАСХНИЛ, на правах рукописи, стр. 120-121.
11. Информационное сообщение 222На сессии
Академии сельскохозяйственных наук им. В.И.Ленина222, газета 222Правда222, 26 декабря 1936 г., №
355(6961), стр.2.
12. Акад.
Г.К. Мейстер. Несколько критических
замечаний. В кн.: 222Сборник дискуссионных статей по вопросам генетики и
селекции222. Изд. ВАСХНИЛ, М., 1936, на правах рукописи, стр. 48-54.
13. Там
же, стр. 48.
14. Там
же, стр. 53.
15. Там
же, стр. 48.
16. Там
же, стр. 49-50.
17. Там
же, стр. 50.
18. Там
же, см. также стр. 53.
19.
Цитиров. по книге Н.П. Дубинина 222Вечное движение222, М., Госполитиздат, 1973,
стр. 167.
20. D. Joravsky. The Lysenko Affair. The University of
Chicago Press, Chicago and london, 1986, p. 386.
21. Там
же, см. также: РГАЭ, ф. 8390, оп. 1, д. 763, лл. 210-212.
22.
Личное сообщение академика Н.П. Дубинина.
23.
Стенограмма выступления, содержащая исключенный из опубликованной записи
выступления Мёллера текст, хранится в Российском
государственном архиве экономики, ф. 8390, оn. 1, д. 763, лл.
210-212.
24. В
сб.: Спорные вопросы генетики и селекции, Сельхозгиз, М.-Л., 1937, стр. 93.
25.
Т.Д. Лысенко. О двух направлениях в
генетике. Доклад на IV сессии ВАСХНИЛ 23 декабря 1936 г., журнал 222Яровизация222. 1937, №1 (10), стр. 42, выделено мной - В.С.
26. См.
Т.Д. Лысенко. О двух направлениях в
генетике. Доклад на IV сессии ВАСХНИЛ 23 декабря 1936 г., журнал 222Яровизация222. 1937, №1 (10), стр. 63-64 и стр. 71.
27. Там
же, стр. 30.
28. Т.Д.
Лысенко. К статье 222Несколько критических замечаний акад. Г.К.Мейстера222.
В 222Сборнике дискуссионных статей по вопросам генетики и селекции222, М.,
Изд. ВАСХНИЛ, на правах рукописи, 1936, стр. 55-68. Статья также была перепечатана в
журнале 222Селекция и семеноводство222, октябрь 1935, №2, стр. 10-23.
29. Т.Д.
Лысенко. О двух направлениях в
генетике. Доклад на IV сессии ВАСХНИЛ 23 декабря 1936 г., журнал 222Яровизация222. 1937, №1 (10), стр. 71.
30.
Т.Д. Лысенко. Дискуссия по вопросам
генетики и селекции. Доклад на
сессии Академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина. Газета 222Известия222, 24 декабря 1936 г.,
№ 299; та же статья была
опубликована в 222Совхозной газете222 в тот же день 24 декабря 1936 г., № 181 и
в газете 222Социалистическое земледелие222, 24 декабря 1936 г., № 295.).
31.
И.И. Презент. Против формализма и
метафизики в генетической науке. Доклад на IV сессии ВАСХНИЛ. Журнал 222Яровизация222, 1937, № 1 (10), стр. 102.
32. Там
же.
33. Д.А.
Долгушин. Выступление на IV сессии ВАСХНИЛ. В сб. 222Спорные вопросы генетики и
селекции222, 1937, стр. 264-265.
34.
А.И. Воробьев, М.А. Ольшанский. На позициях формальной генетики. Газета 222Социалистическое земледелие222, 14
декабря 1938 г.
35.
Н.И. Вавилов. Заключительное
слово. В сб.: Спорные вопросы генетики и селекции222. Работы IV сессии
ВАСХНИЛ 19-24 декабря 1936 года, Сельхозгиз, М.-Л., 1937, стр. 473.
36.
Т.Д. Лысенко. Заключительное слово. Журнал 222Яровизация222, 1937, №1 (10), стр. 66.
37.
Т.Д. Лысенко. О двух направлениях в
генетике. Доклад на IV сессии ВАСХНИЛ 23 декабря 1936 г., журнал 222Яровизация222. 1937, № 1 (10), стр. 29-75, цитата взята со
стр. 71-72.
38. И.В. Сталин. Речь на Первом Всесоюзном совещании стахановцев 17
ноября 1935 года. Cочинения, М., Издательство 222Писатель222,
т. 14, 1997, стр. 80.
39.
Г.К. Мейстер. Заключительное слово. В сб.: Спорные вопросы генетики и селекции,
М.- Л., Сельхозгиз, 1937.
40. 222Правда222, 29 декабря 1936 г., № 358
(6964), стр. 2.
41. См.
книгу А.И. Гайстера 222Сельское хозяйство222 в серии 222История 1905 года222,
т. 1, ч. 1 - Экономиче- ское положение
России накануне Революции 1905 года, 170 стр.
42.
Личное сообщение дочери А.И. Гайстера.
К главе 16
1. Анна Ахматова. Реквием. Мюнхен, 1963.
2. См.,
напр., книги И.И. Агола: Диалектический метод и эволюционная теория,
М.-Л., Госиздат, 1927; Задачи марксистов в области естествознания222,
1929; Хочу жить, М., Гослитиздат, 1936, 152 стр.
3.
Личное сообщение сотрудницы Института медицинской генетики, члена
большевистской партии Раисы Павловны Мартыновой (1905-1998), сделанное автору в
1960-х годах.
4.
Личное сообщение дочери С.Г. Левита - Тили Соломоновны Левит, сделанное
автору в Москве в 1986 году.
5. С.Г. Левит. Дарвинизм, расовый шовинизм,
социал-фашизм. В кн. Учение Дарвина и марксизм-ленинизм. М., 1932, стр.
107-125.
6. Э. Кольман. Черносотенный бред фашизма и наша
медикобиологическая наука. 222Под
знаменем марксизма222. 1936, № 11, стр. 64-72.
7. Л. Карлик. Труды МБИ. Вып. III. 1934. Труды МГИ. Вып. IV. 1936, 222Под знаменем марксизма222, 1936, № 12,
стр.178-186.
8. В 3-ем и 4-м томах трудов ИМГ были обобщены данные
исследований, проведенных в 1934-1936 годах (третий том вышел под редакцией
Левита, четвертый я под редакцией Левита и Ардашникова). В третьем томе были
представлены итоговые результаты исследования наследственных признаков у
близнецов (статьи Левита, Игнатьева, Л.Я. Боссика, Н.Н. Малковой, Я.Г. Диллона
и И.Б. Гуревича, И.Б. Кабакова и И.А. Рывкина, А.Н. Миреновой и В.Н.
Колбановского, и Е.И. Пасынкова). Первые результаты пионерской находки
наследственной компоненты в развитии лейкемии были представлены С.Н.
Ардашниковым. Роль генетических факторов и среды в формировании особенностей
электрокардиограмм были проанализированы в работе И.Б. Кабакова и И.А. Рывкина.
Левит и Л.Н. Песикова изучили те же проблемы (генетика и среда) в приложении к
развитию диабета, а А.Е. Левин и Б.А. Кучур в отношении язвенной болезни
желудка и 12-перстной кишки. Затем шли статьи о роли генетической компоненты в
возникновении гипертонии и пароксизмальной тахикардии, Г.К. Хрущов описал
цитологические методы исследования хромосом при использовании культур клеток
крови.
9. И.И.
Канаев. Журнал 222Природа222, февраль
1936 года; его же. Антропогенетика и практика. В сб.: Наука и техника (вопросы
истории и теория). Материалы к годичной конференции Ленинградского отделения
Советского национального объединения истории и философии естествознания и
техники, выпуск VI, Ленинград, 1971, стр. 169-172; его же: О работах
Медико-генетического института имени М. Горького. Там же, выпуск VIII, часть вторая, Ленинград, 1973, стр. 155-158.
10. М.
Андреев. Казанский медицинский журнал,
1935, т. 31, № 5, стр. 670-671; Я.Л. Рапопорт, Архив патологической анатомии и физиологии, 1935, т.1, № 5-6; И.М.
Поляков и Н.В. Дубовский. Журнал
222Эксперимен. Медицина222, 1935, №
5; H.J.Muller. Human Genetics in Russia, Journal
of Heredity, 1935, v. 26, No. 5, pp. 193-196; М. Рохлина. Журнал 222Книга и
пролетарская революция222, 1935, № 9; А.Д. Островский. Журнал 222Советская педиатрия222, 1936, № 2.
11. М.Ц. Против антинаучных враждебных 222теорий222.
Газета 222Комсомольская правда222.
1936. 15 ноября, стр. 2.
12. Братья Тур. Контрамарка в Пантеон. Газета 222Известия222, 1936. 16 ноября.
13. Д.С. Лихачев. Воспоминания, СПб. Изд. Logos, 1995. 519 стр., цитата на стр. 141.
14. Братья Тур.
В пылу увлечения. 222Известия222,
1936, 10 декабря.
15. Цитировано по: Миклош Кун. Как создавались портреты
революционеров. В кн.: Лев Троцкий. Портреты революционеров, М., Московский
рабочий, 1991, стр. 14.
16. Редакционная статья 222По ложному пути222, 222Правда222, 1936, 26 декабря, стр. 4; см.
также: Д.
Журавский (D. Joravsky). Террор, 222Вопросы философии222, 1993, No. 7, стр. 140-146.
17. 222По ложному пути222, 222Правда222, 1936, 26 декабря, стр. 4.
18. Редакционная статья: 222Закрытие съезда
невропатологов и психиатров. Выступление тов. Г.Н. Каминского222. 222Правда222, 30 декабря 1936 г.
19. См. журнал 222Elements222, 1998, No. 92.
20. Заключение Комиссии по обследованию
Медико-Генетического Института НКЗ, стр. 1 и 2 (хранятся в моем архиве).
21. Там же, стр. 2-4.
22. Там же, стр. 9-10.
23. Цитировано по: X.Я. Идельчик. Нарком
здравоохранения Г.Н. Каминский. В кн. Репрессированная наука.
Л., 1991, стр. 472. См. также: http://www.ihst.ru/projects/sohist/books/os/461-472.pdf.
К главе 17
1. Г. Озеров. Туполевская шарага, 2-е изд;., 1973,
Изд. 222Посев222, Франкфурт/Майне, стр. 10 (спустя 25 лет после публикации
этой книги, сын автора, Соросовский профессор М.Л. Кербер сообщил мне, что
книга издана под псевдонимом 222Озеров222, её написал его отец, Л.Л. Кербер,
работавший вместе с А.Н.Туполевым в тюрьме-шараге).
2. Архив
Президента РФ, ф. 3, оп. 33, д. 210, л. 7 и об., цитировано по книге 222Академия
Наук СССР в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б)-КПСС222. М. Изд РОССПЭН, 2000,
стр. 185.
3. Там же, стр.
186.
4. Там же, стр.
185.
5 Там же, стр.
184.
6. Протокол
№ 32, п. 24 заседания Оргбюро ЦК ВКП(б), Российский государственный архив
социально-политической истории, д. 970, л. 9.
7. См. прим.
(2), стр. 186.
8. Там
же, стр. 211.
9. Там
же.
10. Там
же, стр. 212.
11. Там
же, стр. 214.
12. Там же, стр.
215.
13. Там же.
14. Там
же.
15. Там
же, стр. 216.
16. Там же.
17. Там
же.
18. Там
же, стр. 253.
19.
Личное собщение Д.В. Лебедева.
20. См.
прим. (2), стр. 253.
21.
Впервые об этом письме сообщил Ю.Н. Вавилов, см. его статью: 222Это не
только национальное самоубийство, но и удар в лицо цивилизации222
(неизвестное письмо американского ученого в защиту советских генетиков).
Журнал 222Вестник РАН222, 1992, №
6, стр. 101.
22. Там
же.
23.
Телеграмма академика Н.И. Вавилова в американскую газету 222Нью-Йорк Таймс222,
222Известия222. 22 декабря 1936, стр. 4.
24. См.
прим. (2), стр. 251.
25. Там
же.
26. АП
РФ, ф. 3, оп. 33, д. 210, л. 42-43; см. также прим. (2), стр. 246.
27. Мой
перевод на русский язык письма Холдейну, собственноручно подписанного
авторами. Фотокопия оригинала письма любезно предоставлена мне профессором
Джошуа Ледербергом 25 июня 1999 г.
28. Там
же, стр. 1 письма.
29. Там
же, стр. 3 письма.
30. См.
прим. (2), стр. 247.
31. Там же.
32. Там
же.
33. Там
же.
34.
См.: (http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/61208)
35. Д.А. Шибаев. Отдел науки
ЦК ВКП(б) под руководством
К.Я. Баумана (1934-1937 гг.), ИИЕТ РАН. Годичная
научная
конференция 2003 г. М. изд. Диполь-Т,
2003, стр. 241-243.
36. Там же.
37. И.
Презент и А. Нуринов О пророке от евгеники Н.К. Кольцове и его евгенических
соратниках. Газета 222Социалистическое
земледелие222, 17 апреля 1937 г., № 84(2472), стр. 2-3.
38.
Н.И. Вавилов. О состоянии научно-исследовательской работы и о повышении
квалификации научных кадров. Доклад на выездном заседании Ленинградского
областного бюро Секции научных работников профсоюза вузов и научно-исследовательских
учреждений во Всесоюзном институте растениеводства 15 марта 1939
года. Журнал 222Сельскохозяйственная
биология (серия Биология Растений)222, № 5, 1998, стр. 105.
39.
Цитировано по: Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б).
1922-1952, М., Изд. РОССПЭН, 2000, стр. 154.
40. Там
же.
41.
Н.И. Вавилов. Научное наследие в письмах. Международная переписка,
т. I. Петроградский период 1921-1927, изд. 222Наука222, М., 1994.
42. N.I.Vavilov.
Origin and Georgraphy of Cultivated Plants. Cambridge University Press, 1992.
43. См. рецензию
на это издание: Valery N.Soyfer. Seeds of Revolution. Nature (Lond.), v. 368,
N0. 6471, 7 April 1994, pp. 503-504 и книгу I.G. Loskutov. Vavilov and His
Institute. International Plant Genetic Resources Institute. Roma, 1999.
44. N.I. Vavilov.
Five Continents. International Plant Genetic Resources Institute. Roma, 1997.
45.
Я.Г. Рокитянский. Три архивных документа. Вестник
РАН, 2003, т. 73, №12, стр. 1124-1129.
46.
ГАРФ. Ф. 5446, оп. 23, д. 1660, лл. 114-121,
47. Там
же, л. 123. Собственноручная
подпись Лысенко.
48. Там
же, л. 132. Подлинник. Машинописный текст. Подпись Т.Д. Лысенко - автограф.
49. R.C. Punnett
(an editor), Proceedings of the VII International Genetical Congress,
Edinburgh, Scotland, 23-30 August 1939. Cambridge University Press, Cambridge,
UK, 1941.
50. Abstracts of
papers dealing with Drosophila submitted to the Seventh International Congress
of genetics by Russian geneticists, Drosophila
Information Service. 1941. September. No. 15.
51. См. прим.
(49).
52. Там же.
К главе 18
1. Иосиф
Бродский. Памяти Е. А. Баратынского (1961)
2. Письмо Н.К.
Кольцова приведено в статье А.Е. Гайсиновича и К.О. Россиянова 222Я глубоко
убежден, что я прав222. Н.К. Кольцов и лысенковщина. Журнал 222Природа222, № 5, 1989, стр. 86-95; цитата
приведена на стр. 89.
3. Я.А.
Яковлев. О дарвинизме и некоторых
антидарвинистах. Газета 222Правда222,
12 апреля 1937 г.,
перепечатана в газете 222Соцземледелие222, 14 апреля 1937 г., № 85 (2473), стр.
2-3.
4. Президент
Академии академик А.И. Муралов. Решения пленума ЦК ВКП(б) -
в основу работы. 222Бюллетень ВАСХНИЛ222,
1934, № 4, стр. 8-11. Цитата на стр. 10.
5. Редакционная
статья 222В свете критики и самокритики. Сокращенная стенограмма прений на
Активе Академии222. 222Бюллетень ВАСХНИЛ222,
1937, № 4, стр. стр. 19.
6. Там же.
7. Архив РАН, ф.
450, оп. 3а, д. 6, лл. 10-13.
8. Там же.
9. см. прим. (2).
10. 222Бюллетень ВАСХНИЛ222, 1934, № 4, стр.
24.
11. Там же, стр.
25.
12. Там же, стр.
26.
13. Там же.
14. Там же.
15. Там же, стр.
20.
16. Там же, стр.
29.
17. Я.А. Яковлев. О дарвинизме и некоторых
антидарвинистах. Газета 222Правда222,
12 апреля 1937 г., перепечатана в
газете 222Соцземледелие222, 14
апреля 1937 г., № 85 (2473), стр. 2-3.
18. Проф. И. Презент, А. Нуринов. О пророке от евгеники Н.К. Кольцове и
его евгенических соратниках. Газета 222Соцземледелие222,
12 апреля 1937 г., № 84 (2472), стр. 2-3.
19. См. http://www.ecoethics.ru/old/b29/09.html.
20. М.С. Дунин,
доктор сельскохозяйственных наук. Отступление с 222боем222. Там же, 18 апреля
1937 г., №89 (2477), стр. 2-3.
21. М. Дунин. К
вершинам науки. Там же, 7 ноября 1937 г., №266 (2644), стр. 2.
22. И.И. Презент.
Советскую агробиологию - на уровень метода диалектического материализма.
Журнал 222Яровизация222, 1937, №
3 (12), стр. 49-66.
23. Г. Ермаков,
К. Краснов. Реакционные упражнения некоторых биологов. Журнал 222Социалистическая реконструкция
сельского хозяйства222, 1937, № 7 (июль), стр. 108-116.
24. Там же, стр.
115.
25. Цитиров. по
книге: Б.Л. Астауров, П.Ф. Рокицкий. Николай Константинович Кольцов. Изд. 222Наука222,
М., 1975, стр. 152-153.
26. Акад. А.Н.
Бах, акад. Б.А. Келлер, проф. Х.С.
Коштоянц, канд. биол. наук А. Щербаков, Р. Дозорцева, Е. Поликарпова,
Н. Нуждин, С. Краевой, К. Косиков. Лжеученым не место в Академии наук.
Газета 222Правда222, 11 января
1939, №11 (7696), стр. 4.
27.
Архив РАН, ф. 450, оп. 3а, л. 1.
28. Там же.
29. Там же.
30. Цитиров. по книге: В. Полынин. Пророк в своем отечестве. Изд. 222Советская
Россия222, М., 1969, стр. 113.
31. И. Презент.
О лженаучных воззрениях проф.Н.К. Кольцова. Журнал 222Под знаменем марксизма222, 1939, №
5, стр. 146-153.
32. См. прим.
(30).
33. И.Б.
Збарский. Объект № 1. Изд. 222Вагриус222, М., 2000, стр. 109-110.
34. R.B.
Goldshmidt. The Golden Age of Zoology, Portraits from Memory. Seattle,
University of Washington Press, 1956, p. 106.
35. R.B.
Goldshmidt. In and Out of the Ivory Tower, Seattle, University of Washington
Press, 1960, p. 240.
К главе 19
1. Осип Мандельштам. В кн.: Сочинения, М., изд. 222Художественная
литература222, 1990, т. 1, стр. 197.
2. А.М. Деборин. Воспоминания, см. прим. (21) к гл.
3.
3. Т.Д. Лысенко.
Выступление на дискуссии в редколлегии журнала ЦК ВКП(б) 222Под знаменем марксизма222. Сокращенная
стенограмма дискуссии опубликована
в №11 журнала 222Под знаменем
марксизма222 за 1939 год под названием 222Совещание по генетике и селекции.
Спорные вопросы генетики и селекции (общий обзор совещания)222,
Цитата из выступления Лысенко приведена на стр. 147 и 159. Лысенко также
опубликовал текст своего выступления под названием 222Настоящая генетика
- это мичуринское учение222 в книге 222Агробиология222, 6 изд., М.,
1952, Сельхозгиз, стр. 274-282.
4. См.: Т.Д.
Лысенко. Агробиология, 6 изд., М., Сельхозгиз, 1952, стр. 282.
5. Журнал 222Под знаменем марксизма222, № 11, стр.
139-140.
6. См.: Т.Д.
Лысенко. Настоящая генетика - это мичуринское учение. В книге: Агробиология,
6 изд., М., 1952, Сельхозгиз, стр. 274.
7. М.Б. Митин.
Вступительное слово на совещании по генетике и селекции. Журнал 222Под знаменем марксизма222, 1939,
№11, стр. 86.
8. Т.Д. Лысенко,
И.И. Презент. О 222логиях222, 222агогиях222 и действительной науке. О
статье Серебровского 222Гибридизация животных и наука222. Газета 222Правда222, 26 апреля 1936 г., №170.
9. Журнал 222Под знаменем марксизма222, 1939,
№11, стр. 99.
10. Там же.
11. Там же.
12. Там же, стр.
125, (выделено мной - В.С.).
13. Там же, (выделено мной - В.С.).
14. Письмо
Вавилова Митину было найдено Н.В. Бойко в архиве АН СССР (фонд. 1992) и
опубликовано в 222Вестнике АН СССР222, 1990, №9, стр.111-119
под заглавием 222Как готовилась расправа над генетикой. Письмо акад. Н.И.
Вавилова академику М.Б. Митину. Из выступления Н.И. Вавилова на собрании
сотрудников московских учреждений АН СССР 19 ноября 1939 г.222 Вступительная
статья и публикация Н.В. Бойко. Цитата взята со стр. 113.
15. К.О.
Россиянов. Сталин как редактор Лысенко, Журнал 222Вопросы философии222, 1993, №2, стр. 56-69. Россиянов приводит
данные об архиве, где хранится текст выступления Вавилова - Архив АН, ф. 2, оп.
4, дд. 43 и 47.
16. Н.И. Вавилов.
Критический обзор современного состояния генетической теории
селекции растений и животных. В кн. Академик Н.И. Вавилов. Избранные
труды, т. 5, Изд. 222Наука222, М. - Л., 1965, стр. 406-428.
17. Среди
подготовленных статей были работы М.С. Навашина и А.А. Прокофьевой-Бельговской
222Роль ядра в наследственности и хромосомная теория222, В.Л. Рыжкова
222Роль цитоплазмы в наследственности222, М.И. Камшилова 222Наследственность
и развитие222, Х.Ф. Кушнера 222Модификационная изменчивость и ее
роль в эволюции и селекции222, М.Л. Бельговского 222Проблема гена222,
Н.П. Дубинина 222Дарвинизм и генетика222 и его же 222Наследственность
и изменчивость в трудах И.В. Мичурина222, В.В. Хвостовой 222Современное
состояние учения о вегетативной гибридизации222.
18. Цитиров. по
тексту воспоминаний академика ВАСХНИЛ И.Е. Глущенко.
19. Там же.
20. Там же.
21. П. Юдин. Пошлая и вредная стряпня
К. Чуковского, 222Правда222, 1 марта 1944 г.
22. Краткий философский словарь, под
ред. М. Розенталя и П. Юдина), Изд. 4-е, доп. И испр., М., Гос. Из-во полит.
лит. 1954, стр. 236-237
23. Отрывки из
обоих выступлений цитированы по магнитофонной записи, сделанной мной во время
данного заседания.
24. Цитировано по
той же записи.
25. Цитиров. по
имеющейся у меня копии оригинала (отпуску) письма Н.И. Вавилова, Кожухова
и Хаджинова, полученной в Архиве ВИР.
К главе 20
1. Б.Л.
Пастернак. Ветер. Четыре отрывка из Блока. 1956.
2. В.В. Хвостова.
Проблема генотипического влияния при прививках и трансплантации. 222Журнал общей биологии222, 1940, т. 1,
№3, стр. 449-470.
3. Ф. Крик.
Структура наследственного вещества. Журнал 222Химическая наука и промышленность222, 1956, т. 1, № 4, стр.
472-477.
К главе 21
1. М.Е. Салтыков-Щедрин. Чужую беду я руками разведу.
2. В кн.: Молотов, Маленков,
Каганович. 1957. Документы. Изд. Международного Фонда 222Демократия222,
Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета. М.
1998, стр. 492.
3. Вот лишь некоторые из статей
на эту тему: R.C.
Cook. Walpurgia Week in the Soviet Union. The
Scientific Monthly, v. 68, June, 1949, pp. 367-372; R.C. Cook. Lysenko's
Marxist Genetics: Sceince or Religion. J.
Heredity, v.40, July, 1949, pp. 169-202; Th. Dobzhansky. The Suppression of
Science. Bull. Atomic Sci., v. 5, May.
1949, pp. 144-146; H.J. Muller. The Destruction of Science in the U.S.S.R. Sat. Rev. Lit., v. 31, December 4, 1948,
pp. 13-15 and 63-65; H.J. Muller. Back to Barbarism - Scientifically. Sat. Rev. Lit., v. 31, December 11,
1948, pp. 8-10; H.J. Muller. The Russian Counterrevolution against Biological
Science (A Review of Conway Zirkle's 222The Death of Science in Russia222), New York Herald Tribune, December 11,
1949.
4. Е.Л. Фейнберг,
Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания, М. Изд. 222Наука222,
1999, стр. 160-164.
5. Сведения приведены
В.Д. Есаковым и Е.С. Левиной в публикации материалов 222Из истории
борьбы с лысенковщиной222, журнал 222Известия
ЦК КПСС222, №4, 1991, стр; 130-131.
6. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д.
359, лл. 115-119.
7. Там же.
8. Архив АН, ф. 1521, оп.
1, д. 114, л. 39.
9 Информационное сообщение 222В Совете Министров СССР. О присуждении
Сталинских премий за выдающиеся работы в области науки за 1945
год222. Газета 222Правда222. 27 июня
1946 г., №151 (10233), стр. 1.
10. Письмо родителей академика
Лысенко товарищу Сталину. Газета 222Правда222, 1936, 3 января 1936 г., № 3 (6609), стр. 1.
11. Личное сообщение профессора
В.П. Эфроимсона, жившего много лет в Харькове.
12. R.C. Cook. Lysenko's Brother
Escapes in the U.S. J. Heredity,
March, 1949, v. 40, рр. 78-79.
13. 222Известия222, 13 марта 1946 г., №62 (8978), стр. 1.
14. 222Известия222,
20 марта 1946 года.
15. И. Бенедиктов, министр
земледелия СССР. За высокую культуру советского земледелия. 222Известия222, 27 марта 1946 г., №74
(8990), стр. 2.
16. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 116,
д. 284, л. 38.
17. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 117,
д. 733, лл. 5-10; см. также журнал 222Известия
ЦК КПСС222, № 4, 1991, стр. 137-140.
К главе 22
1. Иван Бунин. Джордано Бруно. Собрание сочинений,
т. 1, М., изд. Художественная литература, 1987, стр. 203.
2. См. И.И. Презент.
Биология развития растений и генетика (ответ критикам). Журнал 222Яровизация222, 1936, №1 (4), стр. 46.
3. ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 125, д. 366,
л. 9-10, письмо приведено полностью в публикации В.Д. Есакова и Е.С.
Левиной 222Из истории борьбы с лысенковщиной222 в журнале 222Известия ЦК КПСС222, №4, 1991, стр.
126-129.
4. L.C. Dunn.
Science in the U.S.S.R. Soviеt Biology, Science,
v. 99, No. 2561, January 28, 1944, pp. 65-67.
5. Karl Sax,
Soviet Biology. Science, v. 99, No.
2572, April 14, 1944, pp. 298-299.
6. Ibid., p.
299.
7. См. журнал 222Известия ЦК КПСС222, № 4, 1991, стр.
127.
8. Там же, стр.
129.
9. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 125, д. 360, л. 5.
10. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 125, д. 380, л. 5.
11. Личное сообщение
Эдуарда Антоновича Жебрака, 1976 год.
12. Личное сообщение
Эдуарда Антоновича Жебрака, 1989 год.
13. РЦХИДНИ,
фонд 17, оп.125, ед. хр. 54, л. 103.
14. A.R. Zhebrak.
Soviet Biology. Science, v. 102, No.
2649, October 5, 1945, p. 357-359.
15. K. Sax.
Soviet Biology. Science, v. 102,
December 21, 1945, p. 649.
16. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 125, д. 449, л. 48-49.
17. С.И. Вавилов.
Выступление на расширенном заседании Президиума АН СССР. Журнал 222Вестник АН СССР222, 1948, №9, стр. 26.
18. См прим.
(16), а также выступление Г.К. Хрущова на этом же заседании, 222Вестник АН СССР222, 1948, № 9, стр.
89-90.
19. Журнал 222Вестник АН СССР222, 1948, № 9, стр.
89-90, 183, 184 и последующие страницы.
20. См. прим.
(13).
21. РЦХИДНИ, ф.
17, оп. 125, д. 547, лл. 113-115.
22. Там же, л.
113.
23. Там же, л.
115.
24. Там же, л.
116-117.
25. Там же, л.
118-119.
26. Там же, лл.
120-121.
27. Там же,
л.122.
28. Там же, лл.
124-125.
29. Там же, л.
123.
30. Там же, лл.
126-127.
31. Там же, л. 126.
32. Там же.
33. Там же, лл.
128-131.
34. Письмо Суворова
опубликовано в журнале 222Известия
ЦК КПСС222, № 4, 1991, стр. 134.
35. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 125, д. 547, л. 131, выдержки из документа приведены также в журнале 222Известия ЦК КПСС222, № 4, 1991, стр.
137.
36. ЦПА ИМЛ ф.
17, оп. 125, д. 548, л. 104.
37. Журнал 222Известия ЦК КПСС222, № 4, 1991, стр.
138.
38. Там же, стр.
140.
39. РЦХИДНИ, ф.
17, оп. 116, ед. хр. 303, л. 122а. Этот документ приведен в журнале 222Известия ЦК КПСС222, № 4, стр.
140-141.
40. РЦХИДНИ, ф.
17, оп. 125, д. 450, лл. 1-12.
41. РЦХИДНИ, ф.
17, оп. 125, д. 450, лл. 2-12.
42. Там же, л.
3-6.
К главе 23
1. М.
Якубинцер. Пшеница муслинка. Журнал 222Колхозное опытничество222, 1938, № 7, стр. 51.
2. Временные указания по кахетинской ветвистой
пшенице. Тбилиси, Изд-во 222Коммунист222 (на грузинском языке), 16 страниц.
3. История появления
ветвистой пшеницы у колхозников Телавского района и последующих
неудач М. Бегиевой описаны в книге Е. Мара 222Богатырская пшеницв222, Детгиз, 1949, (серия 222Рассказы о
советской науке222), стр. 17-20.
4. Об этом
поручении Сталина писали многие популяризаторы лысенкоизма тех лет.
5. Российский
академик В. Севергин в книге 222Начальные основания естественной
истории, содержащие царства животных, произрастаний и ископаемых.
Часть I - Царство произрастаний, изданная Академиком Василием Севергиным
по Турнефортовой с Линнеевою соединенной системе на французском
языке писанной222, СПБ, 1794 (404 страницы) на страницах 122-123 приводил
сведения о смирнской или удивительной пшенице с ветвящимся колосом.
6. Броневский. О
посеве разного рода хлебов в Омске. 222Земледельческий
журнал222, 1834, № 6.
7. Профессор А.М. Бажанов. О возделывании пшеницы с описанием пород, разводимых в
России. М., Издание Московского Императорского Университета, 1856.
8. Обозрение сельского хозяйства удельных имений в
1832 и 1833 годах. Сост. Байков, СПБ, издание Департамента
уделов, 1836; сведения о пшенице 222Благодать222 приведены на стр. 85.
9. Н.
Щеглов. Хозяйственная ботаника, заключающая
в себе описания и изображения полезных и вредных для человека растений. Т. 1. Употребляемые в пищу человека
луговые и технологические растения. СПБ, 1828.
10. О. Шиманский.
Ответ на вопрос о пшенице - благодати. 222Земледельческая
газета222, 1837, № 68, стр. 542; см. также: М.В. Спафарьев. Вопрос о
пшенице 222Благодать222. Там же,
1837, № 42, стр. 334-335.
11. См прим. (7),
стр. 40. [выделено мной - В.С.].
12. А.П.
Андриановский, Хозяйственные растения, их сорта и способы возделывания, 1888.
13. Н. Васильев,
Ботанические разновидности и сорта хлебных растений в России, журнал 222Сельское хозяйство и лесоводство222,
1905, № 1, стр. 1-47, цитата на стр. 43.
14. Ф.М. Куперман. О ветвистых формах озимых пшениц,
ржи и ячменя. Журнал 222Яровизация222,
1940, № 2, стр. 101-105.
15. В 1920-1940-е
годы, то есть в годы, когда Лысенко лично занимался селекцией пшениц, ветвистые
формы были описаны в вавиловских 222Трудах по прикладной ботанике,
генетике и селекции222, см., например, следующие статьи: об афганской
пшенице 222зафрани222: В.К.Кобелев. Пшеницы Афганистана (состав и
распространение), 1928, т. 19, вып. 1, стр. 21; об армянских представителях
таких пшениц: М. Туманян, Ветвистая мягкая пшеница, там же, серия 5,
№ 2, 1934, стр. 141.
16. См. напр.,
выпуск от 15 сентября 1938 г., № 212, стр. 3.
17.
Фотография опубликована в
газете 222Соцземледелие222, № 156 (2544), 1937, стр. 3.
18. См. его статью
222Проверка в колхозной практике новейших достижений советской сельскохозяйственной
науки222. Журнал 222Селекция и семеноводство222,
1937, № 12, стр. 35-39.
19. Личные
сообщения профессора В.П. Эфроимсона и академика ВАСХНИЛ и АН БССР А.Р.
Жебрака.
20. Личные
сообщение автору, сделанные Ю.А. Ждановым и Ф.Т. Шепиловым в 1988 году.
21. Оба письма обнаружил
полвека спустя в Архиве Президента РФ сын Н.И. Вавилова Юрий Николаевич
(Ю.Н. Вавилов. Обмен письмами между Т.Д. Лысенко и И.В. Сталиным в октябре
1947 года. Журнал 222Вестник истории
естествознания и техники222, №2, 1998, стр. 153-157).
22. П. Соловьев.
Размножение ветвистых пшениц. Газета 222Соцземледелие222, 1948, № 18, 22 января, стр. 4; Редакционная
статья 222Опыты с ветвистой пшеницей222, там же, 23 мая 1948 года, №
119, стр. 4 (описаны посевы в Грузинской ССР); Редакционная статья 222Ветвистая
пшеница на Украине222, там же, 4 июня 1948 г., № 131, стр. 3; П. Полынский.
Ветвистая пшеница на Украине, там же, 25 июня 1947 г. и др.
23. Геннадий Фиш.
Пшеница будущего. Журнал 222Молодой
колхозник222, орган ЦК ВЛКСМ, январь 1949 г., № 1, стр. 19. См. также его
книгу: Человек создает землю. Изд. ЦК ВЛКСМ 222Молодая гвардия222, М., 1954.
24. Там же.
25. Советы академика
Т.Д. Лысенко звеньевому М.И. Лаптеву. Газета 222Социалистическое земледелие222, 1949, № 70, 25 марта, стр. 4.
26. См.
выступление Д.А. Долгушина на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г.,
Стенографический отчет о сесии ВАСХНИЛ, стр. 204-210, а также Д.А. Долгушин.
Мичуринские принципы селекции и семеноводства культурных растений. Стенограмма
публичной лекции, прочитанной в Центральном лектории Всесоюзного Общества по распространению
политических и научных знаний, Москва, Изд-во 222Правда222, 1949, 23 стр.
27. В.Н. Ремесло.
Селекция яровой пшеницы. В кн.: Научный отчет Мироновской селекционной станции
за 1944-1949 годы, вып. 1, Киев-Харьков, 1951, стр. 51-57.
28. Г.С. Давтян,
И.Р. Юзбашан. Изменение ветвистой пшеницы под влиянием химических удобрений.
Журнал 222Доклады АН АрмССР222, 1949,
т. II, № 3, стр. 105-110.
29. Редакционная
статья: В Академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина. Совещание ученых и руководителей
совхозов Московской области по вопросам агротехники и сева ветвистой
пшеницы. 222Совхозная газета222,
14 апреля 1949 г., № 45, стр. 1; Редакционная статья 222В Академии имени
В.И. Ленина. Совещание по вопросам, связанным с возделыванием ветвистой
пшеницы222, там же, 29 марта
1951 г., № 37, стр. 1.
30. См. прим.
(3).
31. Геннадий Фиш.
Пшеница будущего. Журнал 222Молодой
колхозник222, орган ЦК ВЛКСМ, январь 1949 г., № 1, стр. 19. См. также его
книгу: Человек создает землю. Изд. ЦК ВЛКСМ 222Молодая гвардия222, М., 1954,
стр. 21; см. также И. Ильин. В Горках
Ленинских (Опытное поле ветвистой пшеницы на экспериментальной базе Всесоюзной
Академии сельскохозяйственных наук им. Ленина). Газета 222Комсомольская правда222 13 августа 1948
г.; Пшеница будущего, 222Литературная газета222, 19 марта
1949 г., № 19, стр. 1; Н. Бутенко, И. Бяхов. Драгоценные зерна. Вклад
старого хлебороба Андрея Подлиннова. 222Совхозная газета222, 1949, № 156, стр. 3; см. также книгу В.
Сафонова 222Земля в цвету (История развития агробиологической
науки и расцвет мичуринского учения в СССР)222. М., 1952.
32. В.Я. Юрьев,
академик ВАСХНИЛ. Из практики селекции и семеноводства зерновых культур. Газета
222Сельское хозяйство222, 5 августа
1954 г.
К главе 24
1. П.Л. Капица.
Письма о науке. 1930-1980. Составление, предисловие и примечания П. Е.
Рубинина, М. 1989.
2. В.Д. Есаков и
Е.С. Левина. Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного
сталинизма,
М.,
изд. Института Российской истории РАН, 2001, 454 стр.
3. Klyueva, N. G. and Roskin,
G.I. Am. Rev. Soviet Med., v. 4,
1946, p. 111; pp. 127 and 408.
4.
Левина Е.С. Круцин имеет свою судьбу. Вопр. ист. естеств. и техн., 2000, вып. 1, стр. 1-20.
5. Н.Г. Клюева и Г.И. Роскин. Биотерапия
злокачественных опухолей, Изд. АМН СССР, М., 1946.
6. К.М. Симонов. Глазами человека моего поколения.
Размышления о И.В.Сталине (запись 6.03.1979), М., АПН, 1989; см. также К. Симонов. Глазами человека моего поколения.
О И.В.Сталине. М. Изд. 222Правда222, 1990, стр. 126-132.
7. Там же.
К главе 25
1. Борис Слуцкий. И срам, и
ужас.
2. Письмо А.Р.
Жебрака Г.М. Маленкову, Журнал 222История
ЦК КПСС222, 1991, № 4, стр. 126-129, цитата взята со стр. 127.
3. И. Презент.
Дарвинистически-мичуринская биология и зарубежный морганизм.
Журнал 222Агробиология222, №
5-6, 1946.
4. Проф. И. Презент,
доктор биологических наук. Борьба идеологий в биологической
науке. Газета 222Ленинградская правда222,
6 марта 1947 г., № 54 (9700), стр. 2.
5. Материалы,
относящиеся к переписке редакции с Жебраком и Презентом, хранятся
в Центральном Архиве Общественного Движения Москвы, ф. 379, оп. 4,
д. 4, л. 85.
6. См. прим. (6)
к главе 24, стр. 131-132.
7. А. Твардовский,
А. Сурков и Г. Фиш. На суд общественности. 222Литературная газета222, 30 августа 1947 года, № 36, стр. 2.
8. И.Д. Лаптев.
Антипатриотический поступок под флагом 222научной222 критики.
Газета 222Правда222, 2 сентября
1947 г., № 230 (10621), стр. 2.
9. Газета 222Правда222, 28 июля 1948 г., № 210, стр.
2.
10. Протокол заседания
Политбюро ЦК ВКП(б) № 63 от 30 августа 1948 года.
11. См. прим.
(8).
12. Там же.
13. (Письмо Е.Н.
Радаевой опубликовано в подборке материалов, подоготовленных В. Есаковым,
С. Ивановой и Е. Левиной под заголовком 222Из истории борьбы с лысенковщиной222,
журнал 222Известия ЦК КПСС222, №
6, 1991, стр. 159-163.
14. Там же.
15. Там же, стр. 167-168.
16. Там же, стр. 163-164.
17. Там же, стр. 164-165.
18. Там же, стр.
166.
19. А.С. Сонин; 222Дело222
Жебрака и Дубинина. Журнал 222Вопросы
истории естествознания и техники222, вып. 1, 2000, стр. 34-68.
20. Цитировано
по имеющейся у меня копии решения суда, стр. 1. См. также соответсующий
раздел в моей книге 222Власть и наука. История разгрома коммунистами генетики в
СССР222, изд. ЧеРо, М., 2002.
21. РЦХИДНИ, ф.
17, оп. 116, ед. хр. 368, л. 75.
22. РЦХИДНИ, ф.
17, оп. 549, этому делу в архиве отведено два тома.
23. РГАСП, ф. 17,
оп. 125, д. 548, л. 63.
24. Там же, лл.
66-70.
25. Там же, л.
97.
26. Там же, л.
98.
27. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 116, ед. хр. 368,
л. 5.
28. 222Научные
дискуссии222. 222Литературная газета222,
29 ноября 1947 г., № 59 (2374), стр. 4.
29. Т.Д. Лысенко.
Почему буржуазная наука восстает против работ советских ученых? 222Литературная газета222, 18 октября
1947 г., № 47 (2362), стр. 4 (перепечатана
в книге Т.Д. Лысенко 222Агробиология222, М., Сельхозгиз, 1952, 6
изд., стр. 544-545).
30. Ю.Н. Вавилов. Обмен письмами между Т.Д. Лысенко
и И.В. Сталиным в октябре 1947 года, журнал 222Вестник истории естествознания и техники222, №2, 1998,
стр. 153-157.
31. Профессора
Московского государственного университета академик А. (опечатка,
должно быть И.) Шмальгаузен, А. Формозов, Д. Сабинин, декан биологического
факультета С. Юдинцев. Наши возражения академику Т.Д. Лысенко. 222Литературная газета222, 29 ноября
1947 г., № 59 (2374), стр. 4.
32. Член-корреспондент
АН СССР А.А. Авакян, доктор биол. наук Д. Долгушин, профессор Н. Беленький,
лауреат Сталинской премии И. Глущенко, Ф. Дворянкин. За дарвинизм
творческий, против мальтузианства. Там же.
К главе 26
1.
Арсений Тарковский. Игнатьевский лес. Из книги 222Стихи разных лет222.
Москва, 222Современник222 1983.
2. Ю.А. Жданов.
Во мгле противоречий, Журнал 222Вопросы
философии222, № 7, 1993, стр. 65-82, см. стр. стр. 74.
3. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 125, д. 619, л. 21.
4. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 125, д. 619, лл. 62-67.
5. Цитировано
по воспоминаниям Ю.А. Жданова (см. прим. /2/), стр. 70.
6. Там же.
7. Ю.А. Жданов.
Спорные вопросы современного дарвинизма. Стенограмма лекции, прочитанной
10 апреля 1948 года на семинаре лекторов обкомов и горкомов ВКП(б)
на 46 страницах. Отрывки из лекции цитированы по экземпляру стенограммы,
любезно подаренной мне Ю.А. Ждановым в 1987 году.
8. Этот абзац
почти дословно повторен в докладе
Т.Д. Лысенко на сессии ВАСХНИЛ (см. Стенографический отчет об
Августовской сессии ВАСХНИЛ, М., 1948, стр. 231.
9. Тексты писем Т.Д. Лысенко к И.В. Сталину и А.А. Жданову (и приложения о содержании лекции Ю.А. Жданова) и к И.А. Бенедиктову хранились в архиве Президиума ВАСХНИЛ (в конце писем я привожу регистрационные номера по книге канцелярии Президиума ВАСХНИЛ). Впервые опубликованы в моей статье 222Горький плод222, Журнал 222Огонек222, 1988, № 1, стр. 26-29 и № 2, стр. 4-7 и 31.
10. Архив АН, ф.
1521, оп. 1, д. 114, л. 18-18 об, цитировано К.О. Россияновым, Сталин
как редактор Лысенко (К предыстории августовской (1948 г.) сессии ВАСХНИЛ).
Машинописный препринт Института естествознания и техники РАН. 1991.
11. По словам генетика Д.В.
Шаскольского, такой ответ Лысенко однажды дал знакомому Дмитрия Васильевича
Б.М. Музалевскому, когда тот спросил Лысенко в 1936 году
222Как вам удаются
такие крупные дела?222; см: Круглый стол. Страницы истории советской генетики в
литературе последних лет. Журнал 222Вопросы
истории естествознания и техники222, 1988. № 1. С. 121-122.
12. Архив АН, ф.
1521, оп. 1, д. 114, л. 39.
13. Личное
сообщение академика АН БССР и ВАСХНИЛ Н.В. Турбина.
14. ЦПА ИМЛ, ф. 77, оп. 3, д. 177, л. 30;
позже РЦХИДНИ, ф. 77, on. 3, д. 177, л. 30; см. также: В. Есаков, С. Иванова и Е. Левина.
Из истории борьбы с лысенковщиной, журнал 222Известия ЦК КПСС222, №7, 1991, стр. 111.
15. РЦХИДНИ, ф. 77, on. 3, д. 177, л. 31 об.
16. ЦПА ИМЛ, ф. 77, оп. 3, д. 177, лл. 50 и
оборотный.
17. Личное
сообщение Ю.А. Жданова.
18. Текст записан
мною во время разговора с Д.Т. Шепиловым по телефону в январе 1988 года в
Москве и опубликован в книге 222Власть и наука222. Позже Д.Т. Шепилов опубликовал
краткие воспоминания о событиях той поры в журнале 222Вопросы истории ЦК КПСС222, 1989, №
2, стр. 53-54.
19. Там же.
20. В.Н. Сойфер.
Горький плод. См. прим. (9).
21. Личное
сообщение Ю.А. Жданова 22 декабря 1987 г.
22. См. также воспоминания
Ю.А. Жданова 222Во мгле противоречий222. Журнал 222Вопросы философии222, № 7, 1993, стр. 67.
23. Статья 222Старая
площадь222. Журнал 222Источник222
(Издание Архива Президента Российской Федерации), 1997, № 5, стр. 100.
24. Личное
сообщение академика ВАСХНИЛ И.Е. Глущенко.
25. См. воспоминания
Ю.А. Жданова 222Во мгле противоречий222. Журнал 222Вопросы философии222, № 7, 1993, стр. 86-87.
К Главе
27
1. Д.В. Лебедев.
Из воспоминаний антилысенковца с довоенным стажем. В сб.: Репрессированная
наука, Л., Изд. 222Наука222, 1991, стр. 276.
2. ЦПА ИМЛ, ф.
77, оп. 3, д. 180, л. 21, цитировано
по книге 222Академия Наук СССР в решениях Политбюро ЦК
РКП(б)-ВКП(б)-КПСС. 1922-1952 (Составитель В.Д. Есаков). Москва, РОССПЭН,
2000, стр. 112.
3. I. I.
Schamlhausen. Factors of Evolution. The Theory of Stabilizing Selection. The
University of Chicago Press. Chicago and London. 1986.
4. РЦХИДНИ, ф. 77, on. 1, д.
991, л. 83.
5. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 8, д. 991, л. 83-64. Отрывки из него В.Д. Есаков и его коллеги
опубликовали в 1991 году.
6. Там же.
7. ЦПА ИМЛ, ф.
17, оп. 3, д. 991, лл. 105 и 123.
8. Цитировано по:
В.Д.
Есаков. Новое о сессии ВАСХНИЛ 1948 года. В кн.: Репрессированная наука, вып.
II, СПб., изд. 222Наука222, 1994, стр. 57-75.
9. Там
же.
10. Т.Д. Лысенко. Он вдохновлял нас на борьбу за
дальнейший расцвет науки. Газета 222Известия222,
1 ноября 1948 г., №207, стр. 1.
11. Протокол Политбюро
ЦК ВКП(б) № 64, пункт 117.
12. Протокол Политбюро ЦК ВКП(б) № 64, пункт 124.
13. ЦПА ИМЛ, ф.
558, д. 5285, л. 51.
14.
См.
прим. (8). Есаков указал также на место хранения доклада Лысенко с правкой
Сталина: РЦХИДНИ, ф. 558, д. 5285.
15. Из истории
борьбы с лысенковщиной. Журнал 222Известия
ЦК КПСС222, №7, 1991, стр. 111-112.
16. К.О. Россиянов. Сталин как редактор
Лысенко (к предыстории августовской (1948 г.) сессии.
17.
Информационное сообщение 222Во Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук
имени В.И.Ленина222.
Газета 222Правда222, 28 июля 1948 г.,
№210 (10957), стр. 2.
18. Личные
сообщеня автору родственников и сотрудников академиков АМН Л.А. Зильбера и П.Ф.
Здродовского.
19. В. Снегирев.
Убийства заказывались в Кремле333 Проверено: действует безотказно.
Газета 222Труд222, 23 июля 1992,
№110 (21634).
20. Личное
сообщение автору академиков ВАСХНИЛ В.Д. Панникова, И.Е. Глущенко и Н.В.
Турбина.
21. Cм. книгу генерала
П.А. Судоплатова - P.A. Sudoplatov. Special Tasks. The Memoirs of an
Unwanted Witness - a Soviet Spymaster. Little, Brown and Co., Boston, 1994, pp.
400-403.
22. См.: Э.И.
Колчинский. Взгляд из ректората на биологию в Ленинградском университете. В
кн.: Репрессированная наука, вып II, СПб, изд. 222Наука222, 1994, стр. 173.
23. Т.Д. Лысенко.
Доклад о положении в биологической науке. В книге 222О положении в
биологической науке.
Стенографический отчет
о сессии ВАСХНИЛ 31 июля - 7 августа 1948 г.222,
ОГИЗ-Сельхозгиз, М., 1948. Этот доклад был издан отдельным изданием в СССР и
переведен на многие языки мира. Цитата со стр. 33.
24. Там же, стр.
40.
25. Там же, стр.
507.
26. Там же, стр.
510.
27. С.Э. Шноль.
Герои, злодеи, конформисты отечественной науки222, М., URSS, 2009, стр. 358.
28. Личное
сообщение проф. В.П. Эфроимсона.
29. См. прим.
(23), стр. 153.
30. Ю.А. Жданов.
В ЦК ВКП(б), товарищу И.В. Сталину. Газета 222Правда222, 7 августа 1948 г., №220 (10961), стр. 5.
31. Т.Д. Лысенко.
Корифей науки. Газета 222Правда222, 8
марта 1953 г.
32. Цитировано по
статье Э.А. Жебрака, см. прим. (11) к гл. 12.
К главе 28
1. Н. Валентинов.
Встречи с Лениным. New York, Chalidze Publications, 1979, стр. 128-131. Переиздана
в том же издательстве в 1989 г.
2. О.Б. Лепешинская.
Путь в революцию. Воспоминания старой большевички. Литературная
запись Зах. Дичарова. Пермь, Пермское книжное издательство, 1963,
стр. 95.
3. О.Б. Лепешинская.
Воинствующий витализм. Вологда, типография 222Северный печатник222,
1926.
4. Там же, стр.
76.
5. О.Б. Лепешинская.
Зачем нужна диалектика естествоиспытателю? К вопросу об отложении
извести в организме. Развитие кости как диалектический процесс.
К вопросу о развитии трипанозом. М., Гос. Тимирязевский НИИ, Вологда,
типография 222Северный печатник222, 1928.
6. О.Б. Лепешинская.
Оболочка красных кровяных клеток как коллоидная система и ее изменчивость.
МоскваяЛенинград, Главнаука и Главиздат, 1931.
7. Н.К. Кольцов.
Возможно ли самозарождение ядра и клетки? 222Биологический журнал222, 1934, т. III, № 2, стр. 255-260.
8. О.Б. Лепешинская.
Происхождение клеток из живого вещества. М., Изд. ЦК ВЛКСМ 222Молодая
гвардия222, 1951, стр. 3.
9. О.Б. Лепешинская.
Развитие живого вещества и происхождение клеток. В кн.: 222Учение Павлова
в теоретической и практической медицине222. М., 1953, вып. 2, стр.
36.
10. О.Б. Лепешинская.
Мои воспоминания. Литературная запись Г.П. Эйсуровича. Абакан, Хакасский
научно-исследовательский институт языка, литературы и истории,
Хакасское книжное издательство, 1957, стр. 3.
11. О.Б. Лепешинская.
Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества.
С предисловием Т.Д. Лысенко, М., Изд. АН СССР, 1945.
12. Личное сообщение
И.Е. Глущенко, Москва, 1982 г.
13. О.Б. Лепешинская.
Оболочки животных клеток и их биологическое значение. М., Гос.
изд-во медицинской литературы, 1946 (1947).
14. П. Макаров,
акад. Н. Хлопин, член-корр. АН СССР В. Догель, Д. Насонов, член-корр. АМН
СССР П. Светлов, проф. В. Александров, В. Михайлов, Ш. Галустян, Н.
Гербильский, З. Кацнельсон, Б. Токин, Ю. Полянский, доцент А. Кнорре и
др. (всего 13 подписей). Об одной ненаучной концепции. Письмо в редакцию.
Газета 222Медицинский работник222,
7 июля 1948 г., № 29 (787), стр. 3.
15. В Президиуме
Академии медицинских наук СССР. Проблемы медицины в свете решений
сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.
Ленина. Газета 222Медицинский работник222,
15 сентября 1948 г., № 39 (797), стр. 2.
16. Постановление
расширенного заседания Президиума Академии медицинских наук
СССР по докладу академика-секретаря отделения медико-биологических
наук И.П. Разенкова 222Вопросы медицинской науки в свете решений
сессии ВАСХНИЛ по докладу Т.Д. Лысенко222. Газета 222Медицинский работник222, см. прим.
(15), стр. 1.
17. Т.Д. Лысенко.
Новое в науке о биологическом виде. М., Сельхозгиз, 1952, 28 стр.
18. С.И. Аллилуева
- S.I. Allilueva. Only One Year;. Trans. from Russian 222Всего один год222 by
Paul Chavchavadze. New York & Evanston, 1969, p. 380.
19. Из интервью
А.В. Бурдонского корреспонденту 222Вечерней
Москвы222, воспроизведенного в телепрограмме российского телевидения
222Вести222. Опубликовано в книге: В.С. Краскова. Наследники Кремля.
Минск, Литература, 1998, стр. 417.
20. C.И. Аллилуева.
Twenty Letters to a Friend (Двадцать писем к другу). New York, 1967.
21.
Там же, p. 198.
22. Н. Шмелев.
Curriculum Vitae я повесть о себе. Журнал 222Континент222, № 98, 1998, стр. 172.
23. Личное сообщение
С.А. Микояна, 11 мая 2004 г., Фэйрфакс, США.
24. О.Б. Лепешинская.
Развитие жизненных процессов в доклеточном периоде. В кн.: Внеклеточные
формы жизни. Сборник материалов для преподавателей. М., Изд. Академии
педагогических наук РСФСР, 1952, под редакцией действительного
члена АМН СССР, лауреата Сталинской премии О.Б. Лепешинской, стр. 7.
25. А.И. Опарин.
Происхождение жизни. М., Московский рабочий, 1924, 71 стр.
26. Стенографический
отчет о совещании по проблеме живого вещества и развитии клеток
22-24 мая 1950 г., М., Изд. АН СССР, 1951, стр. 7-8.
27. Там же, стр.
132; см. также: Т.Д. Лысенко. Новое в науке о биологическом виде.
Сельхозгиз, 1952. Эта брошюра вышла еще двумя отдельными изданиями.
Она же была включена в несколько изданий его книги 222Агробиология222.
28. Там же (см. 222Новое
в науке о биологическом виде222), стр. 28.
29. См. прим.
(26), стр. 133.
30. Там же, стр.
163.
31. Там же, стр.
120.
32. О. Писаржевский.
Кандидат сельскохозяйственных наук Сисакян. Журнал 222Знание-Сила222, 1938, № 10, стр. 10-13.
33.Там же, стр.
11.
34. Там же, стр.
12.
35. Ф. Пещанская.
В гостях у О.Б. Лепешинской. Журнал 222Огонек222,
октябрь 1950 г., № 40, стр. 12.
36. Там же.
37. Г.М. Бошьян.
О природе вирусов и микробов. М., Медгиз, 1949.
38. Г.М. Бошьян.
О природе вирусов и микробов. 222Литературная
газета222, 20 апреля 1950 г., № 16 (880), стр. 3.
39. См.: Иосиф
Виссарионович Сталин. Краткая биография, 2-е издание, исправленное
и дополненное. Составители: Г.Ф. Александров, М.Р. Галактионов,
В.С. Кружков, М.Б. Митин, В.Д. Мочалов, П.Н. Поспелов. М., ОГИЗ-Политиздат,
1947.
40. Н. Жуков-Вережников,
И. Майский, Л. Калиниченко. О некоторых формах жизни и развития клеток.
Журнал 222Большевик222, 1950, № 16, стр. 194-204; эта же статья была перепечатана
в сборнике 222Внеклеточные формы жизни222, Внеклеточные формы жизни. Сборник
материалов для преподавателей. М., Изд. Академии педагогических
наук РСФСР, 1952, под редакцией действительного члена АМН СССР, лауреата
Сталинской премии О.Б. Лепешинской.
41. Доц. К.М. Завадский.
О новообразовании меристематических клеток при вегетативном
размножении растений листьями. В книге: Новые данные по проблеме
развития клеточных и неклеточных форм живого вещества. Труды конференции
по проблеме развития клеточных и неклеточных форм живого вещества
в свете теории О.Б. Лепешинской. Изд. АМН СССР, серия 222Проблемы медицины222,
1954., стр. 37-48.
42. Л.С. Сутулов.
Новые материалы к теории О.Б. Лепешинской о новообразовании клеток
из живого вещества. См. 222Новые данные по проблемеи222, стр. 80-81.
43. См. книгу 222Новые
данные по проблемеи222, стр. 151-157.
44. Ж.А. Медведев. Физиологическая природа формирования половых признаков у высших растений. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук. Государственный Никитский Ботанический сад имени В.М. Молотова. Ялта, 1950. Цитаты взяты со стр. 6, 9 и 10.
45. Ж.А. Медведев.
Биохимические закономерности роста, старения и обновления клеточных
форм живой материи. Журнал 222Успехи
современной биологии222, 1953, т. 35, вып. 3, стр. 338-356. Цитата
взята со стр. 338
46. Личное сообщение
докт. биол. наук А.А. Нейфаха, декабрь 1987, Москва.
47. Г.А. Мелконян.
О возможности остеогенеза вне организма после анабиоза костных
клеток. Журнал 222Успехи современной
биологии222, 1951, т. 30, вып. 2 (5), стр. 309-311.
48. Ф.Н. Кучерова.
Автореферат кандидатской диссертации; см. также её статью 222Управление
эмбриональным развитием животных путем воздействий через материнский
организм222. Там же, 1950, т. 28, вып. 1, стр. 145-160.
49. В.Г. Шипачев.
Об исторически сложившемся эволюционном пути развития животной
клетки в свете новой диалектико-материалистической клеточной
теории. Иркутск, Иркутское областное издательство, 1954.
50. О.Б. Лепешинская.
О жизни, старости и долголетии. М., Знание, серия III, 1953, № 1, стр.
46.
51. Там же, стр.
42.
К главе 29
1.
В. Шаламов. Паук. 1958. В кн.: Собрание сочинений, том 3. Стихотворения. М.,
Изд. 222Худож. литература222, 1998.
2.
Перевод с английского из статьи: M.G.Tsagareli. Ivane Beritashvili: Founder of
Physiology and Neuroscience in Georgia. Journal
of History of the Neuroscience, 2007, v. 16, pp. 288-306.
3.
Цитир. по:
И.Н.Векуа, В.М. Окуджава, Иван Соломонович Бериташвили, Памяти выдающегося советского
физиолога, Вестник АН СССР, 1975, №
1, стр. 123-125.
4. И.С.
Бериташвили. Об основных формах нервной и психонервной деятельности, 1947.
Издана на русском языке я Москва, Издательство АН СССР, 114 стр., на грузинском
я Тбилиси, Грузмедгиз, 124 стр.
5. М.А. Аршавский. О сессии 222двух академий222. В сб.: Репрессированная
наука, вып. 2, СПб, 1994, Изд. 222Наука222, стр. 239.
6.
Там же, стр. 239.
7.
Академик
А. Сперанский. Против вирховинаства и эрлихианства. Газета 222Медицинский работник222, 16 февраля
1950, №7 (871), стр. 2-3, цитата на стр. 3.
8.
Опубликовано в 18-м томе сочинений Сталина, см. следующее примечание.
9. И.В.Сталин. Письмо Ю.А.
Жданову 6 октября 1949 года. См.: Полное собрание сочинений, 2005, том 18
(составители тома М.Н. Грачев, А.Е. Кирюнин, Р.И. Косолапов, Ю.А. Никифоров,
С.Ю. Рыченков).
10.
См. прим. (5).
11.
Цитировано по Н.Л. Кременцову. От сельского хозяйства дои медицины. В кн. Репрессированная наука.
Л., Изд. 222Наука222, 1991, стр. 95.
12.
Газета 222Медицинский работник222, 8
июня 1950 г., №23(887), стр. 2.
13.
Там же, 9 февраля 1950 г., №6(870), стр. 3-4.
14.
Научная
сессия, посвященная проблемам физиологического учения академика
И. П. Павлова: Стенографический отчет, М., Медгиз, 1950.
15.
Речь С.И. Вавилова. Газета 222Медицинский
работник222, 29 июня 1950 г., №
26(890), стр. 1.
16.
Там же.
17.
Академик К.М. Быков. Развитие идей И.П. Павлова (задачи и перспективы). Доклад
на научной сессии. Там же, стр. 2-4.
18.
См. прим. (5), стр. 239.
19.
Цитио.
по: Савенко
Ю.С. Михаил Осипович
(Иосифович) Гуревич, 1878я1953. Независимый психиатрический журнал, 2009, № 3, стр. 7я8.
20.
см.,
напр., Постановление научной сессии Академии наук СССР и Академии меднаук СССР,
посвященное проблемам физиологического учения академика И.П. Павлова. Журнал 222Успехи современной биологии222, т. 30,
вып. 6, стр. 1-6.
21.
См.:
Н. А. Григорьян,
А. И. Ройтбак. Трудные годы академика И.С. Бараташвили (1948я1956). В кн.:
Репрессированная наука, под ред. М.Г. Ярошевского, Ленинград, изд. 222Наука222,
1991, стр. 293-303.
22. С.Э. Шноль.
Герои и злодеи отечественной науки, переиздана в 2009 году под слегка
измененным названием 222Герои, злодеи, конформисты отечественной науки222,
Москва, Изд. URSS, стр. 486.
К главе 30
1.
Cм. прим (39) к
гл. 28.
2. Цитир. по: http://www.politphilosophy.ru/m/
3. Цитировано по
статье 222Ильичев222 в Википедии на русском языке.
4.
Л.Ф. Ильичев. Методологические проблемы естествознания и общественных наук. - В
кн.: Материалы заседания Президиума АН СССР. М., 1964, стр. 118-119.
5. Статья 222Философия222,
включенная в 57-й том 222Большой Советской Энциклопедии222, 1-е изд., том 57, М., 1936
с указанием имени Я.Э. Стэна как автора.
6.
См. прим. (2).
7.
Под статьей Стэна появилась запись, что основная работа по статье
произведена М.Б. Митиным и А.В. Щегловым.
8. Последний абзац в статье 222Философия222 в 57-м томе БСЭ
(1 изд, 1936).
9.
См. прим. (2).
10.
Статья 222Кибернетика222, Краткий философский словарь, под ред. М. Розенталя и
П. Юдина, Изд. 4-е, доп. и испр., М., Гос. Из-во полит. лит. 1954, стр.
236-237.
11.
Г.Л. Белкина и
С.Н. Корсаков. По поводу выхода в свет 8-го издания 222Философского словаря222
под ред. И.Т. Фролова. Журнал 222Вопросы
философии222, On-line ed. 19.04.2010.
12. Я.Л. Рапопорт.
На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. М., Книга, 1988. Цитата приведена
по интернетовскому варианту книги, размещенному на сайте www.zhurnal.lib.ru/l/lewashow_e_w/raprtzip.shtml
13. См.: Е.Л. Рубан.
Конферениця по проблеме 222Неклеточные формы жизни222. Журнал 222Микробиология222, 1953, т. 22, вып.
5, стр. 632.
14. О.Б.
Лепешинская. 222Борьба со старостью222, республиканская газетая Карело-Финской
ССР 222Ленинское знамя222, 6 января
1953 г., № 4.
15. Личное сообщение
доктора медицинских наук, профессора В.Л. Леменева, 1985. Москва.
16. Большая Советская
Энциклопедия, 3 изд., М., 1972, т. 9, стр. 184.
17. Там же, т.
14, стр. 345.
18. Стенографический
отчет о совещании по проблеме живого вещества и развитии клеток
22-24 мая 1950 г., М., Изд. АН СССР, 1951, стр. 111-112.
19. См., например,
там, же, стр. 24-25 и 28.
20. Редакционная
статья 222О честности ученого222, газета 222Циня222, орган ЦК КП Латвии, 21 марта 1953 г., № 69.
21. Т.Д. Лысенко.
Письмо в редакцию. 222Ботанический
журнал222, 1953, т. 38, № 6, стр. 891.
22. А.А. Рухкян.
Об описанном С.К. Карапетяном случае порождения лещины грабом. Там
же, стр. 885-891.
23.
См. прим. (5) к гл. 29, стр. 240.
24.
Ю.С. Савенко. М.О.Гурвич. Независимый
психиатрический журнал, вып. 3, 2009, стр. 8.
25.
Сообщение
ближайшей ученицы академика профессора Тбилисского университета Н.И.
Сихуралидзе, присланное автору книги 9 мая 2012 года.
26.
Н.Н.
Никольский,
Д.Л. Розенталь. Судьба цитологии - судьба исследователя. К 100-летию со
дня рождения Д.Н. Насонова. Вестник РАН, том 65, № 10, 1995.
27.
См. прим. (5) к гл. 29, стр. 240-241.
28.
Там же .
29.
С. Э. Шноль. Герои, злодеи, конформисты отечественной науки. М., Изд. URSS,
2010, стр. 487.
30.
См.,
напр., Теплов Б. М., Борисова М. Н. К вопросу о 222методике речевого
подкрепления222 А. Г. Иванова-Смоленского. Доклады АПН РСФСР, 1959, № 2.
К Заключению
1. Николай
Гумилев. Загробное мщенье. В кн.: Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта.
Большая серия. 3-е изд. 222Советский писатель222. Ленинградское отделение,
1988, стр. 411.
2. Б. Чичибабин.
Клянусь на знамени веселом. 1959. В кн.: Мои шестидесятые. Стихотворения. Изд. Художественной
литературы 222Днипро222, Киев, 1990, стр. 148.
3. Н.
Максимова. Объявлен лжеученым. Навсегда? Газета 222Российское здоровье222, №
3-4, 21
ноября 1998 г., № 5-6 за тот же год и №
7, 26
января 1999.
ПОДПИСИ
К ИЛЛЮСТРАЦИЯМ
1.
И.В. Сталин и Г.М. Маленков на выходе из здания в Кремле. Благодарю Г.Г.
Маленкова за предоставление оригинала фотографии. Впервые опубликовано во 222Власти
и науке222, 1989.
2.
Август Вейсман (из книги В. Полынина 222Пророк в своем отечестве222, М. 1969).
3.
Обложка первого изданного в России учебника по генетике.
4.
Обложка первого издания перевода на русский язык книги Ж.Б. Ламарка 222Философия
зоологии222.
5.
Портрет Жана Батиста Ламарка.
6.
Абрам Моисеевич Деборин.
7.
Марк Борисович Митин.
8.
Павел Федорович Юдин.
9.
Эрнст Кольман. Из книги Арношта (Эрнеста) Кольмана 222Мы не должны были так
жить222. Chalidze Publications, New York, 1982 (воспроизведено с разрешения
издателя).
10.
Николай Константинович Кольцов в Гейдельберге. 1902.
11.
Н.К. Кольцов.
12.
Рисунок Н.К. Кольцова, иллюстрирующий предложенную им модель строения
двунитевых наследственных молекул, расположенных внутри пары хромосом диплодной
клетки. 1927.
13.
Н.К. Кольцов проводит в Кутаиси опыты по изучению деления клеток.
14.
Снимок сделан во время 222Недели советской науки222 в Берлине. 1927 г. В первом
ряду сидят (слева направо): 1-я - жена директора Института мозга Ц. Фогт, 2-й -
нарком А.В. Луначарский, 3-ий - президент Немецкого общества содействия
развития науки Шмидт-Отт, 4-ый - нарком Н.А. Семашко, 5-я - М.П.
Садовникова-Кольцова, 6-я - супруга А.А. Борисяка; стоят: 1-ый - А.Г. Гурвич,
2-й - П.П. Лазарев, 3 - Альберт Эйнштейн,
6-
А.Ф. Самойлов, 10-й - А.И. Абрикосов,12-й - полпред СССР в Германии Н.Н.
Крестинский,13-й -А.Е. Ферсман, 14-й - Н.К. Кольцов, 16-й - А.В. Палладин,17-й -В.Н.
Ипатьев, 19-й - А.А. Борисяк, 20-й - Л.Я. Брусиловский, 21-й - А.Е. Чичибабин,
23-й - П.М. Никифоров, 24-й - В.И. Вернадский, 25-й - И.И. Шмальгазен (Из книги
В. Полынина 222Пророк в своем отечестве222).
15.
Русские ученые среди делегатов 5-ого Международного конгресса генетики в
Берлине в 1927 году на ступенях дворца Сан-Суси в Потсдаме: второй слева во 2-м
верхнем ряду Н.И. Вавилов, в центре 4-го ряда С.С. Четвериков, на переднем
плане (крайний справа) стоит подбоченившись и отставив ногу, с сигарой в
согнутой руке А.С. Серебровский (фото из архива автора, впервые опубликовано в
книге 222Тень Ленина его усыновила222, 2006).
16.
Соломон Григорьевич Левит.
17.
В Институте медицинской генетики. Слева направо: С.Н. Ардашников, Андрес (?),
Р.П. Мартынова и С.Г. Левит.
18.
Соломон Наумович Ардашников. 1960-е годы.
19.
Владимир Павлович Эфроимсон перед его первым арестом. 1930-е годы.
20.
Надгробие на могиле жены Левита - Ольги Ефимовны. Надпись на камне: 222Жена -
верный друг безвременно погибшего профессора генетика Левита С.Г.222.
21.
Александр Сергеевич Серебровский.
22.
Герман Джозеф Мёллер.
23.
Программа курса практических занятий студентов Московского университета,
разработанный С.С. Четвериковым в 1922 году со сделанной им припиской об
использовании на занятиях мутантных линий дрозофилы, 222доставленных [Г.
Мёллером] из лаборатории Моргана (Нью-Йорк)222 (из архива В. Сойфера, впервые
опубликована в 222Очень личной книге222, 2011). Эта четвериковская программа
доказывает, что уже в 1922 году он вел в Московском университете курс генетики
(был основателем кафедры, хотя сейчас в МГУ предпочитают утверждать, что
кафедру генетики и селекции создал А.С. Серебровский). Четвериков был уволен с
биофака в 1926 году, когда вдруг, на следующий день после самоубийства П.
Каммерера в Вене, в комакадемию пришла открытка с поздравлением, что Каммерер
не займет место завлаба в ней, подписанная 222профессор С.С. Четвериков222.
Власти посчитали открытку политической провокацией и немедленно по команде ГПУ
отчислили Четверикова из университета, хотя он такой открытки не посылал, о чем
он сказал Н.К. Кольцову - заведующему их кафедрой в университете и директору
института, в котором одновременно работал. Кольцов предпринял поиск автора
злополучной открытки и узнал его. Недавно писатель А.Л. Шварц предал гласности
рассказ, услышаный им от самого Четверикова о том, кто сфабриковал эту
открытку: 222Перед смертью Сергей Сергеевич назвал имя своего клеветника - это
был профессор Московского университета Александр Сергеевич Серебровский.
Мелкопоместный и дворянин и бывший меньшевик и сообразил, что надо как-то
отличиться, заслужить прощение - и заодно убрал талантливого конкурента222 (А.
Шварц. Из книги 222Власть земли222, журнал 222Слово/Word222, 2007, № 55).
24.
Т.Д. Лысенко. 1929 г.
25.
Отец Т.Д. Лысенко Денис Никанорович, начало 1930-х годов.
26.
Фото Т.Д. Лысенко из газеты. Лысенко неуверенно пишет, придерживая бумагу левой
рукой и напряженно вглядываясь в написанное.
27.
Н.И. Вавилов в Лондоне со своим наставником профессором Уильямом Бэтсоном,
предложившим в 1907 году термин 222генетика222.
28.
Н.И. Вавилов, Томас Хант Морган и Н.В. Тимофеев-Ресовский во время 6-го
генетического конгресса в США в 1932 году.
29.
Яков Аркадьевич Яковлев - нарком земледелия, затем зав. Отделом сельского
хозяйства ЦК ВКП(б).
30.
Сотрудники Лысенко в Одесском институте селекции и генетики: (слева направо)
сидят - Г.А. Бабаджанян, зам. директора по хоз. части, Д.Г. Корняков, Т.Д.
Лысенко, Ф.Г. Луценко, А.И. Гапеева, В.Ф. Хитринский, А.Д. Родионов; стоят -
С.А. Погосян, Н.К. Шиманский, М. Любченко,
Ф.Г. Кириченко, Котов, И.Д. Кашперский, Д.А. Долгушин, А.М. Фаворов,
И.Е. Глущенко. 1936 г.
31.
Фотография Т.Д. Лысенко, сделанная во время выступления в Кремле на совещании
колхозников-ударников в присутствии Сталина. 1935.
32.
Лысенко выступает в Кремле в 1935 году, показывая растопыренной ладонью размер
чего-то очень крупного, выращенного благодаря его 222научному прорыву222.
Сталин даже встал с места, вслушиваясь в слова 222народного умельца222. В этой
речи Лысенко обозвал его научных оппонентов 222врагами222 и 222вредителями222,
после чего Сталин закричал в зал 222Браво, товарищ Лысенко, браво222. Косиор,
Микоян и Андреев слушают речь Лысенко сидя.
33.
Н.В. Цицин показывает Сталину семена его 222гибридов222, обещая создать
неполегающую и устойчивую к непогоде зерновую культуру, которая будет давать
большие урожаи. Рядом с Цицином сидит Я.А. Яковлев. Из всех многолетних попыток
Цицина создать гидрид пырея и пшеницы ничего не вышло.
33а.
Депутаты первого состава Верховного Совета СССР от Украинской ССР
сфотографировались вместе с руководителями страны (в их числе был и Т.Д.
Лысенко - стоит крайний справа).
Сидят
М.И. Калинин, В.М. Молотов, И.В. Сталин, К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович и Н.И.
Ежов. 1936.
34.
После завершения декабрьской 1936 года сессии ВАСХНИЛ Н.И. Вавилов объявил, что
они вместе Г.К. Мейстером лично познакомятся с результатами внутрисортового скрещивания пшениц. С
этой целью они приехали в 1937 году в Одессу, где Лысенко продемонстрировал им
его успешные опыты, а фотокорреспондент В. Окул запечатлел этот визит.
34а. Мне кажется эта копия снимка лучше.
35.
А.И. Муралов,1938 г. 222Товарищи, если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке, как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было?222 Н.И.Муралов
36.
Один из самых решительных критиков Лысенко заведующий кафедрой Тимирязевской
академии академик Петр Никифорович Константинов.
37.
Парадная фотография Т.Д. Лысенко с ближайшими соратниками, сделанная перед его
отъездом из Одессы в Москву для вступления в должность президента ВАСХНИЛ в
1937 году. Слева направо: сидят в первом ряду - Исаак Израилевич Презент, Т.Д. Лысенко,
Эвелина Павловна Долгушина, во втором ряду - Берта Абрамовна Глущенко, Иван Евдокимович
Глущенко, жена Т.Д. Лысенко Александра Алексеевна Баскова и Донат Александрович
Долгушин; стоит Алексей Данилович Родионов, назначенный после ареста двух
прежних директоров института А.А. Сапегина и Ф.С. Степаненко (Родионов, согласно
словам директора этого института в
1970-е годы А.А. Созинова, писал в анкете, хранящейся в отделе кадров
института: 222имею незаконченное трехклассное образование222).
38.
Часть открытого обращения советских генетиков к западным коллегам.
39.
Т.Д. Лысенко во время выступления по центральному радио в Москве. 1950.
40.
Исаак Израилевич Лысенко. 1930-е годы.
41.
Фотографии Н.И. Вавилова, сделанные после его ареста. Из его следственного
дела.
42.
Страница из протокола заседаний Королевского Общества Великобритании, на которой
расписались члены академии, проголосовавшие за избрание Н.И. Вавилова
иностранным членом Академии, обнаруженная автором в архиве Общества в Лондоне.
43.
Антон Романович Жебрак. 1944.
44.
Проект постановления Секретариата ЦК ВКП(б) о создании в системе Академии наук
СССР Института генетики и цитологии, подготовленный зав. Отделом науки ЦК
ВКП(б) С.Г. Суворовым и завизированный Г.Ф. Александровым и переданный для
утверждения на заседании секретариата ЦК партии (документ помечен как 222совершенно
секретный222). После Августовской сессии ВАСХНИЛ 15 сентября 1948 г. Г.Ф.
Александров сделал на нем пометку 222В архив222, ниже секретарь ЦК партии А.
Кузнецов проставил свои инициалы. Впервые опубликовано в книге 222Власть и
наука222, 4-е изд. 2002, стр. 587.
45.
Фото Юрия Андреевича Жданова, включенное в выпуск журнала 222Научная мысль
Кавказа222, вып 3-ий за 1999 г., посвященный 80-летнему юбилею главного
редактора журнала и председателя Южного отделения РАН Ю.А. Жданова.
46.
Отец Т.Д. Лысенко - Д.Н. Лысенко показывает председателю колхоза 222Большевистский
труд222 Карловского района Харьковской области снопик ветвистой пшеницы, в
каждом колосе которого, как сказано, 222имеется более 10 зерен222. Из газеты 222Социалистическое
земледелие222, 1937.
47.
Письмо Сталина членам Политбюро, извещающее о рассылке им для ознакомления
докладной записки Т.Д. Лысенко.
48.
Т.Д. Лысенко выступает на сессии ВАСХНИЛ в 1948. Он держит в руках гербарные
экземпляры засушенных растений, якобы доказывающие превращение пшеницы в рожь.
Снимок Д. Бальтерманца. Впервые опубликовано в первом издании книги 222Власть и
наука222.
49.
Иосиф Абрамович Рапопорт выступает на открытии совещания в Институте химической
физики АН СССР в феврале 1980 г. (фото В. Сойфера).
50.
Т.Д. Лысенко с колосьями ветвистой пшеницы. Снимок из журнала 222Огонек222.
51.
Карикатура Б. Ефимова, опубликованная в журнале 222Крокодил222, показывающая
генетиков в виде 222кук-клукс-клановцев222 и убийц.
52.
Ослепший и заброшенный коллегами и учениками С.С. Четвериков в своей комнате в
городе Горьком. 1956.
53.
А.Р. Жебрак в 1960-х годах.
54.
Т.Д. Лысенко, окруженный хихикающими от смущения девицами-колхозницами,
восхищенными академиком, держащим в руках могучие колосья ветвистой пшеницы.
Журнал 222Молодой колхозник222, 1949.
55.
Ольга Борисовна Лепешинская в 1930-е годы.
56.
Лепешинская - академик АМН СССР в своей лаборатории, располагавшейся в ее же
квартире в 222Доме на набережной. 1949 г.
57.
Академик А.И. Опарин.
58.
Г.М. Бошьян в своей лаборатории. Журнал 222Огонек222, 1951, фото Ал. Лесса.
59.
Г.М. Бошьян.
60.
Письмо О.Б. Лепешинской сибирскому врачу И.Г. Корочкину, систематично
направлявшему ей списки недоуменных вопросов по поводу её псевдо-открытий.
61.
Н.С. Хрущев и М.А. Суслов осматривают посевы на полях лысенковской
экспериментальной базы 222Горки Ленинские222. Слева направо: директор базы
Федор Васильевич Каллистратов, М.А. Суслов, Н.С. Хрущев и Т.Д. Лысенко. 1955.
62.
О.Б. Лепешинская в своем кабинете дома.
63.
После вручения К.Е. Ворошиловым медалей 222За трудовую доблесть222 в Кремле.
Слева направо: сидят - А.Б. Аристов, К.Е. Ворошилов, Н.С. Хрущев, Т.Д. Лысенко,
В.И. Эдельштейн, И.Г. Игнатов. Стоят - Г.А. Денисов, М.П. Георгадзе, А.С.
Шевченко, Г.И. Воробьев, Д.С. Полянский, В.В. Мацкевич, И.Т. Ефремов, П.Н.
Дёёемичев, В.И. Конотоп. 1963 (журнал 222Огонек222.
64.
Т.Д. Лысенко в офисе президента ВАСХНИЛ. Впервые опубликовано в книге 222Власть
и наука222.
65.
Лысенко с жаром доказывает свою правоту приехавшим из Польши в Институт
генетики АН СССР ученым после осмотра в теплице его опытов. Слева направо: А.Т.
Трухинова, А.К. Федоров, иностранный гость, Л.Извекова, Т.Д. Лысенко,
иностранный гость, Ю.Л. Гужов, Н.И. Нуждин (стоит боком). Впервые опубликовано
в книге 222Власть и наука222.
66.
Т.Д. Лысенко в своем офисе в президиуме ВАСХНИЛ. Впервые опубликовано в первом
издании книги 222Власть и наука222.
67.
Директор Биологического института Ростовского университета, профессор Евгений
Петрович Гуськов, В.Н. Сойфер и Юрий Андреевич Жданов в актовом зале
Ростовского университета. 2004.
68.
Иосиф Абрамович Рапопорт во время дискуссии на конференции молодых ученых в
Подмосковье. 1960-е годы.
69.
И.И. Презент на Командорских островах. Снимок В.Я. Александрова.
[1] Позднее Троцкий слегка модифицировал эту характеристику: 222Сталин есть
самая выдающаяся посредственность бюрократиии Сознание своей посредственности
Сталин неизменно несет в самом себе222 (4).
[2] Всю жизнь Сталин тяготел к обманам и махинациям не только в тех случаях,
когда ему надо было обвинить соратников или оппонентов в 222преступных
действиях222. Показателен в этом отношении случай, рассказанный мне при наших
встречах в 1990-х годах одним из руководителей советского атомного проекта
академиком Ю.Б. Харитоном. Когда ученые и техники завершили в 1949 году работу
над первой атомной бомбой, поставленный над ними начальником от Политбюро Л.П.
Берия пригласил Юлия Борисовича в Кремль на встречу со Сталиным. После доклада
Харитона о завершении работы над бомбой Сталин потребовал разделить её на две
части и взорвать их так, чтобы между взрывами был небольшой интервал времени. 222Тогда
американцы, п пояснил он, п которые, конечно, зарегистрируют взрывы, поймут,
что у нас не одна, а несколько атомных бомб222. Харитон начал объяснять, что
этого сделать нельзя, так как для бомбы нужна определенная минимальная 222критическая
масса222 плутония, около 10 килограммов, и пока в СССР наработано плутония
только на одну бомбу. Сталин перебил академика и с раздражением пояснил: 222Вы,
товарищ Харитон, не понимаете важности поставленной мной задачи. При чем тут
ваши критические массы? Бомбу надо разделить на две и взорвать одну за другой.
Тогда будет нужный нам политический эффект222.
[3] В 1898
году российские социалисты решили объединиться и учредить Российскую
социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). В 1903 г. на 2-м съезде РСДРП
члены партии разделились на две фракции. Те, кто примкнул к большей по размеру
группе, возглавленной Лениным, получили название большевики, те, кто оказался в
меньшинстве и сгруппировался вокруг Л. Мартова, стали именоваться меньшевиками.
В 1917 г. Ленин предложил своим сторонникам именовать их партию Российской
социал-демократической рабочей партией (большевиков). В 1918 году ленинская
партия была переименована еще раз п в Российскую коммунистическую партию
(большевиков) или РКП(б), а в 1925 году партия получила новое название п
Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) или ВКП(б), в 1952 году, за
год до смерти Сталина, большевики стали именовать свою партию Коммунистической
партией Советского Союза или КПСС.
[4] В
1927 году этот текст опубликовали в 222Бюллетенях XV съезда ВКП(б)222, предназначавшихся исключительно для
делегатов съезда, и не включили в стенографический отчет, изданный после
съезда. С конца 1920-х и до 1956 года письма Ленина были объявлены фальшивкой,
изготовленной Крупской, при арестах чекисты изымали их и приобщали к делу как серьезнейшие
улики в 222антисоветской контрреволюционной деятельности222. Так, 19 февраля
1929 года Варлам Тихонович Шаламов был арестован за то, что дал прочесть другу 222Завещание
Ленина222. Он получил за это свой первый лагерный срок и был сослан на
Соловецкие острова. В 1937 и 1943 годах его осуждали снова. Шаламов написал в
1954-1973 годах шесть книг, составивших знаменитые 222Колымские рассказы222.
[5] Со времен Великой Французской революции те, кто стремился сохранить
существующие порядки (консерваторы), именовались правыми, а те, кто требовали
решающих перемен, левыми. Изначально такое деление возникло благодаря тому, что
в зале заседаний французского Национального Собрания справа сидели фельяны я
сторонники конституционной монархии, слева якобинцы я приверженцы революционных
перемен, а в центре отводились места умеренным депутатам п жирондистам.
[6] Можно встретить и другую редакцию заявления Троцкого, когда в беседе с
иностранными корреспондентами в 1922 году он сказал: 222Мы их высылаем для
того, чтобы нам не пришлось впоследствии их расстреливать222 (29).
[7] Первые
органы для контроля за государственной безопасностью были учреждены вскоре
после большевистского переворота в октябре 1917 года под названием
Военно-революционные комитеты (ВРК), затем 7 декабря 1917 года была учреждена
Всероссийская чрезвычайная комиссия
(ВЧК), часто упоминавшаяся как ЧК; она была переименована 6 февраля 1922
года в Государственное политическое управление (ГПУ), преобразованное 2 ноября
1933 года в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ),
которое вошло под этим же названием в созданный 10 июля 1934 года Наркомат
внутренних дел (НКВД). Отдельный Народный Комиссариат Государственной
Безопасности (НКГБ) был учрежден 3 февраля 1941 года, однако 20 июля 1941 года
его слили с НКВД, сохранив для этого органа название НКВД. Однако 14 апреля
1943 года НКГБ был восстановлен, и 13 марта 1954 года Комитет госбезопасности
(КГБ) был учрежден в качестве независимого органа.
[8] Цзян
Цзинго (Chiang Ching-Kuo) (1910-1988) приехал в Москву в 1925 г. и стал жить под
именем Николай Владимирович Елизаров. Шефство над ним было поручено Карлу
Радеку, а в одной группе с ним училось много отпрысков видных китайских семей и
в их числе будущий китайский лидер Дэн Сяопин. Во время личной встречи в 1929
году Сталин потребовал от Цзинго публично осудить троцкизм, с чем тот
согласился, он даже подал заявление о желании вступить в ВКП(б), но эта просьба
была отклонена. По окончании учебы он был послан работать на завод в
Свердловск, где женился 15 марта 1935 года на белоруске Фаине Ипатьевне
Вяхревой. Позже она приняла имя Циян Фанлианг. Сталин позволил супругам вместе
с двумя детьми вернуться в Китай после 12 лет жизни в СССР. С 1949 г. Цианг
стал министром правительства Тайваня, в 1972-1975 годах премьер-министром, а в
1975 году Президентом Китайской Республики на Тайване.
[9] В годы, когда эти статьи были напечатаны, Сталин был вовлечен в активную
деятельность, позже названную его биографами революционной, и жил то в Баку, то
в Тифлисе, Батуми, Кутаиси, Новороссийске, Гори, Чиатуре, Стокгольме,
Копенгагене и Лондоне. Он добывал оружие 222для восстания рабочих222 и, как уже
было упомянуто в главе 1-ой, руководил группой террористов, орудовавших в Баку,
Тифлисе, Кутаиси и других городах. Как при такой жизни он смог выкроить время
на освоение большой научной, политической и философской литературы по
затрагиваемым в 222Анархизме и социализме?222 вопросам, остается трудно
объяснимым. Под оригинальными статьями его подписи как автора нет.
[10] Н.И. Вавилов выступил на сессии Академии наук СССР 29 февраля 1932 года с докладом рИзменчивость и
наследственность количественных характеристикс (10), в котором поддержал
попытки Сталина представить себя философом. Вавилов привел несколько примеров,
якобы подтверждающих справедливость сталинских деклараций относительно
рпревращения количества в качествос. В письме своему заместителю Н.В. Ковалеву
от 10 марта он писал: "Сделал здесь
большой доклад о качестве и количестве в биологиии Закон ипроработал на
растительных объектах. Народ принял этот доклад хорошо" (11). Однако выдающийся русский естествоиспытатель академик
В.И. Вернадский оставил в дневнике такую запись: "ирежет ухо его подлаживание под мат[ериализм] диал[ектический]
я количество переходит в качество и т.д. Это ясно не связано со всей работой.
Производит трагикомич[еское] впеч[атление]: человек достиг результатов и
затем их искажает, приноравливаясь к модес (12).
[11] А.
Вейсман был одним из первых, кто ввел термин 222неодарвинизм222,
хотя позднее (в начале 20 века) термин был применен для описания взглядов
самого Вейсмана, причем с намерением дать негативную оценку его взглядам. В
начале 20-го века в России, вслед за европейскими публицистами, многие
начали интересоваться вопросами дарвинизма и переносили постулаты
дарвинизма в сферу общественных процессов. Но смысловое
значение терминов "неодарвинизм" и "неоламаркизм" было отлично
от их более позднего смысла. Благодаря популяризаторской деятельности
Н.Г. Чернышевского и К.А. Тимирязева в русскую литературу были внесены
эти два термина, но, например, слово "неодарвинизм" нередко
использовали для определения взглядов Г. де Фриза и С.И. Коржинского,
которые считали, что новые виды возникают скачкообразно благодаря
внезапно появляющимся новым формам п мутациям, а не за счет естественного
отбора (как думал Дарвин). Иногда Тимирязев называл "неодарвинистов"
"антидарвинистами". С годами положение о роли мутаций
в эволюции было признано многими, но в отличие от де Фриза генетики,
вслед за С.С. Четвериковым (15), считали, что мутации вовлекаются в
отбор. Соответственно этому изменился и смысл, вкладываемый в термин
"неодарвинизм": им стали характеризовать направление, представители
которого пытались объединить дарвинизм с генетической теорией мутаций.
[12] Этот лозунг у Мичурина звучал
следующим образом: "Природа не кладет на дороге сковородки с
готовой яичницей. Мы не можем ждать милостей от природы п взять их у
нее наша задача".
[13] Емельян Михайлович Ярославский (псевдоним Минея Израилевича Губельман,
1878-1943) не доучился до конца 3-го класса начальной школы, ушел рабочим на
Забайкальскую железную дорогу, с 1903 года п член Боевого центра РСДРП (грабили
банки и богатые дома), в 1907 осужден за бандитизм на каторжные работы в
Нерчинскую каторгу, в октябре 1917 руководил Московским вооруженным восстанием,
в 1918-1919 комиссар Московского военного округа, кандидат в члены ЦК ВКП(б), в
1923-1930 п член Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б), в 1923-1926 п
секретарь ЦК ВКП(б), затем член КПК, до смерти член ЦК ВКП(б). Был назван
автором первой двухтомной 222Истории ВКП(б)222 на 696 страницах (1929), в
которой фальсифицирована роль Сталина, но позже его авторство было оспорено, и
сейчас эта книга ни в одной биографии Ярославского даже не упоминается (7). В
июле 1931 г. испрашивал разрешения у Сталина написать книгу о нем, но тот
ответил: 222Еще не пришло время222. Его книга с сусальным текстом о
достоинствах Сталина увидела свет в 1936 году. Он признан главным
фальсификатором роли Сталина в революции 1917 г. и в строительстве советской
страны. Распорядился в 1920-х гг. запретить исполнение духовной музыки
Чайковского, Рахманинова, Моцарта, Баха, Генделя и других композиторов,
составил списки (222индексы222) запрещенных книг, в которые вошли произведения
Платона, И. Канта, В. Соловьева, Л. Толстого, Ф. Достоевского и др. Подписал
запрет ставить елки в новогоднюю ночь. Его, человека без образования, избрали в
1939 г. в АН СССР, он заведовал каф. истории ВКП(б) в Высшей партшколе.
[14] Сталин в письме Молотову от 29
июля 1929 года написал: 222Решительно возражаю против помещения в Ком[сомольской] пр[авде] статьи Стэнаи Это либо глупость редакциии, либо прямой
вызов Центральному Комитету партиии. Пора положить конец этому безобразию.
Пора призвать к порядку и обуздать эту группу, сбивающуюся, или уже сбившуюся,
с пути ленинизма на путь мелкобуржуазного (троцкистского) радикализма222
(6). Он, разумеется, выставлял в
качестве предлога для такого 222обуздания222 то, что Стэн звал 222к расшатке
железной дисциплины партии, к превращению партии в дискуссионный клуб222
и в этом, как он заявил, 222солидаризировался с Троцким и Бухариным222
(подчеркивания Сталина).
[15]
Алексей И. Стецкий (1896-1938) окончил Смоленскую гимназию, учился в
Петроградском политехническом институте, но был исключен, арестован и выслан в
Пермь, в 1923 году закончил ИКП, где слушал лекции Деборина. Стецкий активно
участвовал в кампаниях против троцкистов, зиновьевцев, кулаков и подкулачников,
был близок к Бухарину, но затем примкнул к Сталину, когда тот развернул борьбу
с Бухариным. Став активным участником сталинской кампании против зиновьевцев и
бухаринцев, Стецкий проявил себя наиболее громким пропагандистом сталинской
коллективизации сельского хозяйства. Он же фактически руководил (за спиной М.
Горького) созданием Союза советских писателей. Он состоял членом ЦК и Оргбюро
ЦК ВКП(б) и тем не менее в 1938 году по распоряжению Сталина был расстрелян.
Реабилитирован в 1956 году.
[16] В настоящее время лакейская
роль Ярославского, рвавшегося на роль главного 222восхвалителя222 роли Сталина
в истории ВКП(б) и в философии, хорошо установлена. Вот, в частности, какое
письмо он направил заведующему отделом ЦК ВКП(б): 222Товарищ Стецкий, посылая
Вам копию моего письма тов. Сталину, я хочу Вам сказать то, что неудобно мне
писать тов. Сталину. Надо во всех учебниках дать больше о Сталине, о его роли в
строительстве партии, в руководстве ею, в разработке ее идеологии, ее
организации, ее тактики. Вы знаете, что я над этим работаю и буду работать,
чтобы дать книгу о тов. Сталине. Это крайне необходимо для всех компартий.
Учебники по истории партии надо, по возможности, насытить материалом о тов.
Сталине не только в период после смерти В.И. Ленина. В особенности же надо
показать роль тов. Сталина после смерти В.И. Ленина, п то, что он поднял учение
Ленина на новую ступень222 (4).
[17] Письмо Шабалкина рзастрялос в
столах чиновников аппарата ЦК КПСС еа три года. Лишь в 1964 году Митина, Юдина,
Константинова и Берестнева вызвали в ЦК, посадили вместе в одну комнату и
попросили написать общую объяснительную записку. С ней затем ознакомили
Шабалкина, уговаривая перестать требовать наказания четверых. Он отказался. На
этом разбор 222дела Шабалкина222 в ЦК прекратили, никого наказывать
руководители партии сочли ненужным. В 1966 году Шабалкин скончался.
[18] Эрнест (Арност, Эрс п в разных публикациях) Кольман (1892 п конец 70-х годов XX века) окончил три курса Карлова университета в Праге, считал себя математиком по образованию. В 1914 году был мобилизован в армию и принял участие в военных действиях во время I-й Мировой войны против русской армии,
а в 1915 году сдался в плен русским. В Гражданскую войну п политработник Красной Армии, в начале 20-х годов п деятель Коминтерна, был заслан в Германию для подпольной работы, с 1929 по 1935 годы п сотрудник Коммунистической Академии (председатель математической секции), в 1934 году утвержден доктором философских наук без написания и
защиты диссертации. С 1936 по 1938 годы п заведующий отделом науки МГК ВКП(б), с 1938
года п в
Московском энергетическом институте (с 1939 по 1945 г. г.
п профессор). С 1945 по 1952
г.г. жил в ЧССР, работал профессором в автомеханическом институте, с 1953 г. вернулся в
СССР и работал старшим научным сотрудником Института естествознания и техники АН СССР, в 1953п1962
г.г. п в основном снова в ЧССР, но наездами п в Москве, в 1962 году вернулся в СССР на постоянное
местожительство (на пенсии), затем оказался на Западе (в основном жил в
Швеции). Опубликовал книгу воспоминаний с нападками на руководителей компартий СССР и ЧССР (9), но
с подтверждением
своей приверженности идеалам коммунизма. В СССР пециализировался на погромах в области естествознания, питая особое пристрастие к осуждению ученых
математиков, физиков и биологов. В последние годы жизни в СССР резко изменился: боролся против запрета кибернетики (и даже отчасти генетики), в книге воспоминаний описал многие социальные болезни, присущие тоталитарным режимам.
[19] Владимир Петрович Милютин
(1884-1937) закончил в 1904 г. юридический факультет Петербургского
университета, был наркомом земледелия в первом ленинском правительстве, затем
(1918-1921) председателем и зам. пред. ВСНХ РСФСР, занимал другие крупные
должности, в 1937 г. расстрелян Сталиным как сторонник Бухарина.
[20] Все упомянутые полемизировали с
В.И. Лениным по поводу 222Материализма и эмпириокритицизма222 (1909). Юшкевич
П.С. (1873 п 1945) п последователь философских взглядов А. Пуанкаре,
историк философии и математики, известный̆ переводчик; Валентинов (псевд.
Вольского Н.В., 1879 п 1964) в 1904 г. жил в Женеве, где сначала близко сошелся
с Лениным и пытался привлечь его к изучению философии, но вскоре убедился в
том, что знания Ленина поверхностны, но весьма агрессины, после 1917 и до 1930
года жил в СССР, а затем эмигрировал, в основном занимался политэкономией,
опубликовал знаменитую книгу 222Встречи с Лениным222 и еще три книги о Ленине;
Базаров В.А. (псевдоним В.А. Руднева; 1874 п 1939), экономист и историк
философии, репрессирован.
[21] Нужно отметить, что Ленин был
неспособен провести такой анализ в силу отсутствия у него знаний в физике. Тем
более Сталин не мог претендовать на то, чтобы оценивать способности Ленина
формулировать новые философские категории. Сами слова об ратомистическом
материализмес выглядят странно и непонятны.
[22] Николай Петрович Горбунов
(1892п1937) окончил в 1917 году Петербургский технологический институт.
С июля 1917 г. п зав. Информационным бюро ВЦИК, с ноября 1917 г. п секретарь
Совнаркома и личный секретарь Ленина. В 1919-1920 годах п политработник
в Красной Армии, за боевые заслуги награжден орденом Красного Знамени.
С 1920 года п управделами СНК РСФСР, с 1922 года п управделами СНК СССР
и Совета Труда и Обороны. В 1923п1929 годах п ректор МВТУ, в 1924п1929 п
председатель Ученого Совета ВИПБиНК (ВИР), в 1928п1936 п председатель
Комиссии Комитета по химизации, в 1931-1933 п зам. директора
химического института им. Л.Я.Карпова, 1932п1935 п возглавлял
Таджикско-Памирскую экспедицию при СНК, лично участвовал в восхождениях
на высочайшие горные вершины, с 1935 года п академик АН СССР и ВАСХНИЛ,
с того же года Непременный секретарь АН СССР. В 1937 году арестован,
7 сентября 1937 года расстрелян (по другим сведениям эта дата неверна).
[23] Д.Ф. Егоров был арестован в 1930 году по вымышленному обвинению в
контрреволюционной деятельности так называемой 222Катакомбной церкви222 вместе
с философом А.Ф. Лосевым, объявил в тюрьме голодовку и умер в тюремной больнице
от истощения 10 сентября 1931 года.
[24] Тихон
Иванович Юдин (1879-1949) родился в Харькове, закончил Московский университет,
впециализировался по психиатрии под руководством известного врача В.П.
Сербского, работал в Харькове в Сабуровской больнице, участвовал в 1-й Мировой
войне, 3 года провел в плену в Германии, в 1918 году вернулся в Москву и
работал в психиатрической больнице П.Б. Ганушкина. В 1924 году был избран
профессором Казанского университета и вице-президентом Всеукраинской
Психоневрологической Академии, с 1943 п заведующий кафедрой 3-го Московского
мединститута. Его исследования роли наследственности в развитии нервных
болезней считаются пионерскими. Автор монограий рЕвгеникас (1925),
рПсихопатические состоянияс (1926), рДушевнобольные и психопатыс (1928) и
многих научных статей (10).
[25] Еще Л.Д. Троцкий, оказавшись выдворенным из СССР на Запад, сообщил что сталинский
нарком внутренних дел Ягода (фармацевт по специальности, как писал Троцкий)
организовал лабораторию по производству ядов. В 1990-е годы в прессе появились
сообщения о секретной лаборатории при НКВД, в которой готовили быстро
действующие на человека яды и культуры бактерий для борьбы с политическими
оппонентами сталинского режима. Одним из руководителей этой лаборатории был
полковник НКВД Сергей Н. Муромцев (1898-1960). В газетах его окрестили 222советским
доктором Менгеле222 (16).
[26] Важная роль ознакомления
советских читателей с переводами западных научных работ будет позже названа
политиканствующими пропагандистами политически ошибочной (22). В начале 1930-х годов все библиотеки страны получили
секретный приказ удалить с полок открытого доступа западные публикации по
евгенике и генетике и переместить их частично в 222Спецхран222. Согласно
сохранившейся записи в Библиотеке АН СССР в Ленинграде (БАН) эти действия
следовало завершить к 31 декабря 1932 года. Также было приказано вырезать из
периодических изданий все страницы со ссылками на литературу в этих областях
науки (в этом приказе, в частности, был назван 222Указатель литературы по
евгенике, генетике и селекции222, опубликованный К. Гурвичем в Русском евгеническом журнале в 1928 г. (23), этот указатель был вырезан ножницами из
журнала в Библиотеке АН СССР в Ленинграде и, если верить записи от 30.12.1932
г., передан в справочный отдел БАН (24).
[27] Однако в 1929 году Д.Д. Плетнев
был обвинен во враждебном отношении к пролетариату и трудовому крестьянству. В
1932 году Президиум Общества врачей марксистов-ленинцев обвинил его в
рантипролетарском идеализмес. В 1937 году он был арестован на основании
фальсифицированного обвинения в антисовесткорй деятельности, содержался в
тюрьме до начала 1941 года и расстрелян 11 сентября 1941 года. Только в 1985
году все обвинения были отменены 222как несоответствующие истинному положению
дел в то время222.
[28] Не всем коллегам Серебровского
нравились его политические декларации. В частности, Н.И. Вавилов саркастически
дал ему такую характеристику в одном из писем: 222имистер Серебровский,
профессор Московского университета, диалектик и тому подобное222 (2).
[29] Иванов
был арестован в декабре 1930 г. и обвинен в нездоровых попытках соединить
биологическое и социальное. В партийной прессе стал гулять новый идеологический
ярлык п "биологизаторство", надолго вошедший в идеологический арсенал
большевиков.
[30] Демьян Бедный (литературный
псевдоним Е. Придворова (1883-1945) я 222косивший222 под крестьянского
и пролетарского поэта-примитивиста, печатавший агитационные рифмованные
призывы и басни на злобу дня.
[31] Фриц А. Ленц (1887-1976)
немецкий генетик и влиятельный специалист в области 222расовой гигиены222 в
годы Третьего рейха, один из ведущих немецких теоретиков 222научного расизма222.
[32] В 1930 году курс биологии,
который Кольцов читал в Московском университете, был прекращен без всякого
объяснения причин и его должность профессора сокращена.
[33] Академик АМН СССР В.Ф. Зеленин
был арестован в 1953 году по 222Делу врачей222 и амнистирован после смерти
Сталина.
[34] В самом начале 1920-х годов
Кольцов настоятельно рекомендовал своим ученикам заняться изучением возможности
искусственного вызывания мутаций рентгеновскими лучами (личное сообщение в 1956
и последующих годах автору В.В. Сахаровым, которого Кольцов также убеждал
заняться этими экспериментами).
[35] Не один Мёллер решился в те годы перебраться в СССР. Выдающийся микробиолог
Феликс Д'Эррель, соавтор открытия вирусов бактерий (бактериофагов) в конце 1933
года решил принять приглашение своего коллеги и друга, с которым они
познакомились в Париже в Пастеровском институте в 1920-е годы, Георгия
Георгиевича Элиавы (1892-1937), и переехать в Тбилиси. Там, в первом в мире
институте по изучению биологических и медицинских свойств бактериофагов,
основанном в 1923 году Элиавой, они приступили к работе. Д'Эррель написал книгу
222Бактериофаг и феномен выздоровления222, Элиава перевел её на русский язык и
помог издать в Тбилиси в 1935 году. Автор посвятил книгу И. Сталину (Д'Эррель
говорил, что первоначальное приглашение в СССР было поддержано лично Сталиным),
однако в следующем году Элиава был арестован как враг народа и в 1937 году
расстрелян, а Д'Эррель сумел покинуть СССР и никогда туда не возвращался (с
благодарностью отмечаю, что часть этих сведенеий мне сообщил бывший директор
Института бактериофагии им. Г. Элиавы академик Т.Г. Чанишвили).
[36] Многие из осужденных по делу ТКП были в 1937-1938 годах вновь арестованы и приговорены к расстрелу (А.В.
Чаянов и А.В. Тейтель я в 1937 году; Н.Д. Кондратьев, А.А. Рыбников, Л.Н.
Юровский и другие я в 1938 году). Невинно пострадавшие по делу ТКП были
реабилитированы лишь в 1987 году.
8 Надо отметить, что Бауман,
видимо, понимал значение науки и не раз пытался защитить ученых от нападок и
помочь им. Известно, например, что в 1936 году Бауман приехал в Ленинград и
провел около 4-х часов в вавиловском Институте растениеводства. На встрече с
коллективом сотрудников он подробно отвечал на вопросы, выслушал мнения многих
ведущих ученых. Бауман обещал во время встречи поддержать финансово
исследовательскую работу, и вскоре лаборатория Карпеченко получила всё
запрошенное и обещанное. Этими действиями Бауман вселил в сотрудников института
оптимизм. Суждения Баумана, человека с высшим образованием и широким
кругозором, с высоким авторитетом в партийных кругах отличали его от тех, кто
безоговорочно поддерживал лишь 222мичуринцев222.
[37] Лысенко рано сообразил, что
Сталину (единственному гению в стране) могло не понравиться, если бы
конгломерат рассуждений творца 222теории стадийного развития222 назвали
лысенковским. Как считают, Исаак Презент (в кругу друзей и знакомых его
предпочитали именовать Исай Презент) придумал использовать имя русского
плодовола-любителя Ивана Владимировича Мичурина, и появилось 222мичуринское
учение222. Мичурин уже скончался и не мог восстать против незаконного
использования его имени. А то, что он бы не согласился на притягивание его
имени к лысенковщине очевидно. Известный генетик Н.Н. Соколов, одно время
направленный Н.И. Вавиловым к Мичурину поучить его методам цитологии,
рассказывал мне, что Мичурин терпеть не мог Лысенко и однажды даже вытряхнул
его с крыльца, когда тот с развязным видом заявился к нему домой во время
конференции в городе Козлове.
12 Приводить примеры столетнего существования сортов-самоопылителей Вавилов, Лисицын, Константинов стали после заявления Лысенко, что на свете нет 222ни одного сорта ни у одной культуры самоопылителя, который продержался бы 40-50 лет в практике на тысячах гектаров222 (26). Повторял он подобные заявления и в более поздних своих выступлениях.
11 Тезис о возможности и желательности забыть законы генетики
не выходил из обращения в кругах лысенковцев. В 1938 году близкие сотрудники
Лысенко А.И.Воробьев и М.А.Ольшанский предложили "выкинуть законы
Менделя за борт корабля науки" (34).
[38] В ночь с 30 на 31 августа 1935
года забойщик шахты Кадиевка в Донбассе Алексей Г. Стаханов добыл в 14 раз
больше угля, чем полагалось по норме. Сообщение в газетах о рекорде было
использовано для организации по всей стране движения передовиков во всех
отраслях хозяйства. Их назвали стахановцами, и на десятилетия этот термин
постоянно использовали пропагандисты сталинской поры.
[39] Педология п отрасль психологии,
занимающаяся изучением поведения и развития детей, возникла в конце 18-го века
и рассматривалась как основа педагогики (искусства обучения) и иногда
определялась как педагогическая психология или экспериментальная психология обучения.
Термин предложил в 1893 году американский исследователь Оскар Крисмэн.
[40] Фамилии этих двух ученых были
включены
в документ, потому что в момент подписания его членами
комиссии они оба уже были арестованы.
[41] С.Н. Ардашников (08.02.1908 я
29.01.1963) после войны был привлечен И.В. Курчатовым к руководству секретным
институтом по изучению медицинских проблем радиации на Южном Урале (так
называемый ФИБ-1), но был уволен как морганист после 1948 года, и в 1960 году
И.В. Курчатов зачислил его в радиобиологический отдел Института атомной энергии
АН СССР на должность заведующего сектором (так называли лаборатории в этом
институте). Он стал моим научным руководителем, когда в 1961 году я был принят
в аспирантуру в этот институт. Скончался Ардашников от острой лучевой болезни.
[42] Грамотей Каганович, не кончавший
и начальной школы, видимо по ошибке вписал в свою резолюцию лишнее 222не222
и фразу скорее всего надо было читать так: "Не решение ЦК нецелесообразное,
а подготовители конгресса негодные, так как вначале внесли предложение,
а дела не подготовили. Отменить придется. Л.Каганович".
[43] Юлиус
Шаксель (1887-1943) закончил университет в 1908 году, затем работал во Франции,
Германии, Италии и снова в Германии. Много времени отдавал популяризации
науки, в 1924 г. основал популярный журнал 222Урания222. Выражал
откровенно коммунистические пристрастия. После прихода нацистов к власти
в Германии был вынужден эмигрировать в 1933 г. в Швейцарию, а затем
в СССР, куда он был приглашен заведовать лабораторией механики
развития в Институте эволюционной морфологии имени А.Н. Северцова.
Некоторые биологи считали, что он покончил жизнь самоубийством
(19).
[44] Поведение Ермакова можно
объяснить тем, что, будучи высоким начальником Наркомзема, он чувствовал как сжимается сталинское
кольцо репрессий вокруг руководителей ведомства и возможно надеялся, что таким
выступлением может испросить индульгенцию у Сталина. Но этого он не добился.
Его арестовали 11 ноября 1937 года и расстреляли 15 марта 1938 года, а
реабилитировали в 1956 году.
[45] С новым директором Института
гибридизации и акклиматизации животных 222Аскания-Нова222 Александром Агеевичем
Нуриновым, назначенным в 1934 г. на эту должность после ареста 8 ноября 1933 г.
прежнего директора В.В. Станчинского, случилась та же беда, что и с Г.Е.
Ермаковым. Нуринова п партийного выдвиженца, приятеля Лысенко и Презента,
занимавшего до этого важные должности в ЦК большевистской партии Украины и в
Наркоматах в Киеве и Москве, научная программа института занимала мало. Он
прославился склоками и непрестанными нападками на грамотных ученых (как недавно
написано о нем: 222предполагалось, что
новый директор Аскании-Нова должен быть умным, честным и, конечно, партийным.
Но потом оказалось, что ум и партийность несовместимы с честностью, а честность
и партийность с умом222 (19). Он попросил ЦК ВКП(б) присвоить его
институту имя И.В. Сталина, но на совещании передовиков с. х. страны в 1936
году в Кремле его 222понесло222, и он произнес с трибуны фразы, не понравившиеся
самому товарищу Сталину и тот из президиума перебил выступавшего Нуринова с
довольно едким замечанием. После этого на Нуринова начали писать доносы в НКВД
его же дружки, которых он привел с собой в Асканию-Нову, и 20 января 1938 года
он был арестован, а 8 января 1938 года расстрелян.
[46] Оседлав своего конька, автор статьи М.С. Дунин (заработавший этим в
1944 г. себе место зав. кафедрой Тимирязевской академии, с 1972 г. академик
ВАСХНИЛ) старался с него уже не слезать. В том же 1937 году он еще раз в той же
газете навесил ярлык 222фашистский222 на Кольцова и
Серебровского и сравнил их с 222фашиствующими элементами222 (21). Он противопоставлял
222этим мракобесам222 славных представителей 222мичуринского учения222
(искусственно притягивая к Лысенко И.П. Павлова): 222...в противовес
фашистской науке в СССР созданы школы Т.Д. Лысенко и И.П. Павлова222.
[47] Хачатур Седракович Коштоянц (1900п1961) физиолог животных, закончил медицинский факультет МГУ в 1926 году,
вступил в партию в 1927-м и уже в 1930-м стал профессором. Благодаря
участию в травле Кольцова ему удалось в 1936 году внедриться в Институт
морфологии животных им. Северцова, созданный из части кольцовских
лабораторий. Но занятиям наукой он предпочел продвижение по партийно-общественной
линии п стал депутатом Верховного Совета СССР 2-го созыва, директором
Института истории естествознания и техники АН СССР, членом всяких
комиссий.
[48] Митин следовал примеру Лысенко
и Презента, которые, надсмехаясь над терминами, введенными Серебровским
(не прижившимися, правда, в науке и забытыми теперь), назвали свою
статью 222О 222логиях222, 222агогиях222 и действительной науке222
(8).
[49] Хорош был и Дубинин, старавшийся
использовать сложившуюся ситуацию в личных целях и постоянно подыгрывавший
врагам генетики тем, что порочил своих же учителей п А.С. Серебровского
и Н.К. Кольцова. Дубинин старательно 222забывал222, сколь крупным был вклад
Кольцова и Серебровского в науку и в воспитание огромного числа ученых и как
много добра сделали ему лично оба его учителя.
[50] Данная работа Винклера была опубликована в 1929 году. Я
узнал о ней незадолго до разговора с Лысенко из обзорной статьи известного советского генетика Веры Вениаминовны Хвостовой, оттиск которой она дала мне проштудировать (2). Я изучил обзор,
мы несколько раз обсуждали с Хвостовой возможность слияния клеток,
а затем объединения в слившихся клетках их ядер с образованием одной
химерной структуры. В те годы еще не были развиты методы клеточных
манипуляций, позволявшие легко такие слияния получать. В настоящее
время это п рутинная процедура методов клеточной инженерии.
[51] В том году, благодаря мужеству
академика Ивана Людвиговича Кнунянца я заведующего лабораторией
в Институте элементоорганических соединений и одновременно заведующего
кафедрой в Военной Академии химической защиты (Кнунянц имел военное
звание генерал-майора и щеголял в генеральском мундире, сидевшем
на нем особенно ладно), в редактируемом им журнале 222Химическая наука и промышленность222
вышел русский перевод статьи Ф. Крика 222Структура наследственного
вещества222 (3). Корректуру статьи Иван Людвигович подарил мне еще
до выхода номера журнала в свет.
4 Георгий Федорович Александров
(1908-1961) окончил в 1932 году Московский институт истории и философии.
Автор нескольких работ, выпущенных перед войной (23). Быстро выдвинулся
по партийной линии, заняв в 1940 году высокий партийный пост заведующего
(начальника по тогдашнему 222табелю о рангах222) Управления пропаганды
и агитации ЦК ВКП(б). Он возглавил коллектив авторов, создавших труд 222История
философии222, в котором с позиций ленинизма пересматривалась история
мировой философии, за что был удостоен в 1943 году Сталинской премии.
Вторично той же премии он был удостоен через три года за руководство
коллективом, подготовившим книгу 222История западно-европейской
философии222. Для её обсуждения была проведена дискуссия, не удовлетворившая
Сталина. В 1947 году Александров был освобожден от должности в ЦК
партии и был назначен директором института философии АН СССР (он
был избран в 1946 году академиком АН СССР). В 1954-1955 гг. был министром
культуры СССР.
[52] Николай Севастьянович
Державин (1877-1953) п специалист в области славянской филологии и
большевик с большим партстажем, академик АН СССР с 1931 года, в
1922-1925 года был ректором Ленинградского университета, с 1925 г.
до смерти заведовал кафедрой славянской филологии ЛГУ, с 1947 года
руководил ленинградским отделением Института славяноведения
АН СССР.
[53] В 1973
году Н.П.Дубинин в автобиографической книге 222Вечное движение222
уделил много места рассказу об истории создания института генетики
и цитологии и в свойственной ему манере приписал все организационные
усилия в данном вопросе одному себе (59), не упоминая Жебрака вовсе
и даже делая вид в другом месте книги, что Жебрак зависел от его покровительства.
На деле авторитет Жебрака в партийных кругах в эти годы был несравнимо
выше авторитета тогда еще беспартийного Дубинина, далекого от
кругов высшей администрации. О действительно решающей роли Жебрака
в создании института было отмечено в ряде выступлений на расширенном
заседании Президиума АН СССР в конце августа 1948 года (19).
[54] Тем же числом датировано другое письмо С.Г. Суворова секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Жданову, в котором разбиралась жалоба в ЦК партии академика ВАСХНИЛ Б.М. Завадовского об отказе 222Журнала общей биологии222 опубликовать его статью о теоретических ошибках Лысенко. Ссылаясь на аналогичные жалобы других ученых (Жебрака, Жуковского и др.), Суворов приводил слова главного редактора журнала Л.А. Орбели, заявившего на беседе в ЦК ВКП(б), что 222критика теоретических работ Т.Д. Лысенко связана с неприятностями, ввиду его особого положения, поэтому редакция не будет печатать критических статей без указания ЦК ВКП(б)222 (34).
[55] Е.С. Левина ошибочно написала в
своей статье (4), что Смит поработал директором
ЦРУ до своего назначения послом в Москве.
[56] Устраивать такие спектакли 222с
похвалами222 для ставших ему неугодными людей Сталин любил. Выше уже было
рассказано, как 28 июня 1937 года (по другим данным 25 июня) зам. наркома
земледелия СССР и вице-президент ВАСХНИЛ академик Арон Израилевич
Гайстер делал доклад на заседании Совета по Труду и Обороне, на котором
председательствовавший Сталин стал неумеренно восхвалять Гайстера, а через
три дня, замнаркома арестовали. Он был приговорен к расстрелу, и в решении 222тройки222
было записано: 222Приговор окончательный,
обжалованию не подлежит и на основании закона от 1 декабря 1934 приводится в
исполнение немедленно222.
[57] В наших беседах с сыном А.А.
Жданова п Юрием Андреевичем в 1987-1988 и в последующие годы я несколько раз в
осторожной форме касался той роли, которую сыграл его отец в проведении этих
кампаний. Однажды Юрий Андреевич задумчиво произнес, что делал это его отец не
по своей воле, а подчиняясь жестким требованиям Сталина. По словам сына, Андрей
Александрович нередко возвращался после встреч со Сталиным в тяжелом
расположении духа, ни с кем дома не мог говорить, не садился ужинать, а шел к
пианино и пару часов в задумчивости играл, чаще всего Шопена. 222Мне было
страшно на него смотреть, таким измученным было его лицо222, п сказал мне Юрий
Андреевич.
[58] Автор статьи в 222Правде222 И.Д. Лаптев был высоко оплачен:
в 1948 году Лысенко включил его в список лиц, назначенных Сталиным без
выборов академиками ВАСХНИЛ (9). Кроме того через 20 дней после
окончания Августовской сессии ВАСХНИЛ из кресла заведующего сельскохозяйственным
отделом редакции 222Правда222 он
был возведен в ранг заместителя главного редактора этой самой важной
в стране газеты. В этой должности он был утвержден постановлением
Политбюро ЦК ВКП(б) (10).
[59] На комсомольском собрании
Тимирязевской Академии студент Жорес Медведев, который пользовался тогда
покровительством Лысенко, выступил с требованием к руководству академии
немедленно уволить с работы заведующего кафедрой генетики академика А.Р.
Жебрака.
[60] В последующем Суслов проявил
себя несгибаемым сторонником лысенкоизма, не обращавшим внимания
ни на научные доводы, ни на экономическую целесообразность, ни на
нужды страны. Идеологическая суть лысенковских доктрин была в
его глазах главной, а остальное он в расчет не принимал. Спустя многие
годы после смерти Сталина п на протяжении десятилетий, до конца
своих дней, Суслов оставался ревностным охранителем лысенкоизма,
продолжал всеми доступными методами оберегать мошенников от критики.
[61] В 1970-е годы Турбин не раз
уверял меня, что он вместо обвинений выступил чуть ли не общественным
защитником Жебрака, благодаря чему они будто бы даже подружились
на всю жизнь. Под влиянием этих не раз повторенных утверждений я ввел
в первое издание своей книги 222Власть и наука222 упоминание о таком характере
выступления Турбина. Однако, ознакомившись со стенограммой суда,
хранившейся в Архиве Министерства образования, я увидел истинный
текст речи Турбина и ужаснулся тому, как он пытался ввести меня в заблуждение.
Его речь была погромной.
[62] Ю.А. Жданов свел неприятие
отцом Лысенко к социокультурным аспектам, а не к его постоянному
обману властей, неосуществлявшимся новациям, вытеснению из
научных организаций ученых, несогласных с Лысенко и криминальной
его сутью.
[63] Во время беседы 27 ноября
1987 года на мой вопрос о том, как ко всему этому относился отец, Юрий
Андреевич Жданов ответил, что и раньше отец не раз просил его держаться
от Лысенко подальше, причем будучи, по словам сына, человеком,
склонным к юмору, Жданов-старший говорил ему: 222Юра, не связывайся с
Лысенко. Он тебя с огурцом скрестит!222 (22).
[64] А.А. Жданов умер в санатории
222Долгие Бороды222 на Валдае 31 августа 1948 года. Лысенко, разумеется,
не мог не знать о негативном отношении к нему А.А. Жданова, но это не
помешало ему сделать хороший ход: откликнуться в печати на его
смерть панегириком, названным 222Он вдохновлял нас на борьбу за дальнейший
расцвет науки222 (10).
[65] Ссылка на Устав ВАСХНИЛ, якобы
разрешающий замену избрания академиков их назначением, была неверной.
Никакого Устава ВАСХНИЛ не существовало до середины 1970-х годов,
когда этот устав, после многолетних споров в сельхозотделе ЦК и в
Минсельхозе Союза, наконец, был принят.
[66] Во время моей учебы в Тимирязевской
академии произошел такой забавный случай. Как-то вечером, накануне
годовщины Октябрьской революции, мы работали с заведующим кафедрой
И.И. Гунаром поздно вечером в лаборатории. Я вдруг вспомнил лекции
Бушинского и спросил, как же он стал членом-корреспондентом АН СССР и
академиком ВАСХНИЛ, будучи плохим специалистом. В ответ на это
Иван Исидорович, вдруг воодушевившись, предложил разыграть Бушинского
(как оказалось, достоинства этого ученого мужа были хорошо известны
и многим преподавателям Тимирязевки). Итак, Гунар позвонил Бушинскому
домой под видом поздравления с 7-м ноября и по ходу дела спросил:
- Да, Владимир Петрович, мы
вот тут работаем со студентом и столкнулись с одной загвоздкой: забыли
формулу угольной кислоты. Вы не подскажете?
Ученый почвовед не может
не знать этой формулы, тогда он просто не почвовед, но мой шеф был убежден,
что Бушинский ни этой (простейшей), ни какой-угодно другой формулы не
знает, а является 222специалистом222 по общеразговорному жанру.
Бушинский формулу, конечно, не назвал. Он принялся с жаром вспоминать,
как участвовал в штурме Зимнего дворца в Петрограде (как известно,
никакого штурма не было, захват Зимнего был практически бескровным),
как боролся за революцию, а потом быстро попрощался. Его познания
в своей науке были и на самом деле уникальными.
[67] В книге отца и сына Судоплатовых Муромцев, заведовавший до 1950 года секретной бактериологической лабораторией НКВД назван академиком Г. Муромцевым. Это очевидная аберрация имен отца и сына Муромцев. Сын полковника НКВД Сергея Николаевича Муромцева Георгий Сергеевич Муромцев тоже стал академиком ВАСХНИЛ, но в 1970-е годы. Г.С. закончил МГУ, затем много лет работал в секретном институте под Москвой, в Голицино, занимавшемся военными программами, затем перешел на работу в ВАСХНИЛ, где продвинулся очень быстро до поста Главного Ученого секретаря этой Академии, но вскоре потерял пост в результате жалобы посла СССР в США А. Добрынина на безнравственное поведение Г. Муромцева во время его поездки в США (20). Позже работал директором Института прикладной молекулярной биологии и генетики ВАСХНИЛ, переименованном в Институт биотехнологии, и скончался в 1997 году.
[68] Сразу после сессии Столетов занял место
директора Тимирязевской сельхозакадемии, а с 1950 года стал заместителем
министра сельского хозяйства по науке. В январе 1951 года он стал министром
высшего образования СССР. Когда после смерти Сталина министерства объединили,
Столетова понизили до должности заместителя министра культуры СССР, затем
сделали заместителем министра высшего образования СССР. В 1970-е годы он снова
стал министром высшего и среднего специального образования, но не СССР, а
РСФСР, потом Президентом Академии педагогических наук, а затем председателем
Общества по связи с соотечественниками за рубежом (Общество 222Родина222).
Почти три десятилетия, начиная с 1949 года, Столетов одновременно был
заместителем председателя Высшей Аттестационной Комиссии и вершил на этом посту
222высший суд222 п кому быть, а кому не быть кандидатом или доктором наук,
доцентом или профессором, кому присвоить звание, а кого лишить всех степеней и
званий. Одним из первых, вслед за Н.В. Турбиным, Столетов почуял в конце 1950-х
годов, что позиции Лысенко становятся в глазах властей слабыми, и в самый
подходящий момент отшатнулся от него. Оказавшись дальновиднее своего учителя,
он признал генетику и занял место заведующего кафедрой генетики и селекции
Московского университета имени М.В. Ломоносова (благо министру высшего
образования сделать это было проще простого). Он стал способствовать изданию
книг заклятых врагов лысенковцев (например, был редактором перевода на русский
язык книги 222Генетические исследования222 Арне Мюнтцинга п редактировал
перевод, не зная ни слова по-английски). Помог он и в издании учебника по
генетике для вузов М.Е. Лобашова. Не напрасно бывший ректор Ленинградского
университета академик А.Д. Александров говорил: 222Столетов был мудрый как змий222
(22). Скончался Столетов 8 декабря 1989 г.
[69] Во времена падения авторитета Лысенко в конце 1960-х годов тогдашний Президент ВАСХНИЛ П.П. Лобанов издал приказ об исключении из списка академиков (а, значит, и из списка на получение высокого ежемесячного гонорара) троих из назначенных
приказом Сталина в 1948 году академиков: автора статьи в 222Правде222
против Жебрака И.Д. Лаптева,
экономиста С.Ф. Демидова и И.И. Презента. Презент решил воспрепятствовать выполнению приказа весьма ловким путем. Он подготовил письмо в Советский Комитет солидарности с борющимся народом Вьетнама (шла война США с Вьетнамом), в котором уведомлял, что отдает распоряжение бухгалтерии ВАСХНИЛ переводить его гонорар академика в дар народу Вьетнама. Он ходил из кабинета в кабинет в здании президиума ВАСХНИЛ и, потирая руки, рассказывал, какую затеял игру и как поставил Лобанова в безвыходное положение: пусть, дескать, попробует лишить бедных вьетнамских детишек солидного ежемесячного гонорара академика. Приказ о лишении
звания академика не был выполнен: через несколько дней
(6 января 1969 года)
Презент умер от заражения крови: в последние дни
жизни он ходил с огромным чирьем на шее.
[70] Юрий Андреевич Жданов
рассказал мне в 1987 году, что никакого письма Сталину он не отправлял и
слов о том, что он 222страстный мичуринец222, не писал. Он сказал, что в
августе того года его вообще не было в Москве, поскольку его отправили в
отпуск. Текст в 222Правде222 был составлен
из его слегка отредактированной объяснительной записки, сданной в
Московский горком партии сразу после первого заседания Политбюро в
мае, на котором Сталин потребовал ответа по поводу того, кто разрешил
прочесть Жданову-младшему лекцию с обвинениями Лысенко.
[71] Александр Гаврилович Гурвич (1874п1954) окончил Мюнхенский университет в 1897 г. и до 1906 г. работал в Страсбурге и
Берне. Затем, вплоть до 1918 г., он был
профессором Высших женских курсов в Петрограде, с 1918 по 1925 годы работал в Симферопольском (Таврическом) университете, с 1925 по 1930 годы был профессором Московского государственного университета.
[72] Николай Николаевич Жуков-Вережников
(1908п1981) окончил МГУ в 1930 г., до 1948 г. работал в Саратове и Ростове-на-Дону.
В 1948 г. стал академиком АМН СССР и быстро выдвинулся в организаторы
здравоохранения на высшем уровне, аттестуя себя специалистом по
особо опасным инфекциям, а позже с такой же легкостью возомнил себя
экспертом по генетике человека. Был он и главным редактором Медгиза,
и вице-президентом АМН СССР (1949п1953), и заместителем министра
здравоохранения СССР (1952п1954), одновременно заведуя все эти годы
лабораторией экспериментальной иммунологии Института экспериментальной
биологии (в 1948 г. его назначили директором этого института). Он
с особой готовностью восхвалял Лепешинскую, Бошьяна и им подобных.
В научных кругах Жуков-Вережников был 222славен222 глубокой невежественностью.
Вот некоторые из его одиозных достижений. Во время Корейской войны
1950п1953 гг. он собрал 222доказательства222 применения американской
армией бактериологического оружия, осмеянные во всем мире и даже
в СССР позже не упоминавшиеся. Из Сибири он доложил Правительству
о ликвидации лично им очага чумы (всю жизнь он считал себя крупным специалистом
именно по чуме, о чем упоминается во всех его автобиографиях). Телеграфный
рапорт опередил самого борца с чумой, ехавшего в Москву с комфортом
в поезде. За это время стало известно, что никакой чумы в Сибири не
было, а была вспышка туляремии (этот просчет стоил ему поста зам. министра).
Затем, ничего не понимая в генетике, он ввел в Государственный
план по науке проблему 222Исправление испорченной генетической информации
у человека путем направленного воздействия на испорченные гены222.
В те годы это даже фанфаронством назвать было нельзя, ибо не существовало
никаких путей решения данной проблемы. В последние годы жизни он
был введен в состав руководства Советским фондом мира и Советским
комитетом защиты мира.
[73] Та часть этой главы, которая касается семьи Сталина, была зачитана Ю.А. Жданову профессором Евгением Петровичем Гуськовым я многолетним другом Жданова летом 2006 года в Ростове. Юрий Андреевич в то время тяжело болел (он скончался 19 декабря 2006 года). Выслушав этот текст, он сказал: 222Можно и так написать222.
[74] Разумеется, надо учитывать тот
страх (гораздо больший, чем у простых людей), который испытывали в те годы
видные ученые-администраторы, чья жизнь и поступки были под постоянным
присмотром власть предержащих. Академик, герой соцтруда и лауреат всевозможных
премий Борис Викторович Раушенбах рассказал мне однажды такую историю. Он был,
как говорили в России, правой рукой руководителя советской космической программы
С.П. Королева. Как и Королев, Раушенбах попал при Сталине в лагеря (он был
арестован и осужден как немец Поволжья), а позже стал в 222хозяйстве Королева222
одним из главных теоретиков (он, в частности, рассчитал траекторию полета
советского спутника вокруг обратной стороны Луны). В 1960-е годы Королев
распорядился, чтобы Раушенбаху дали квартиру в доме неподалеку от коттеджа
самого Королева, и они иногда вечерами собирались у Сергея Павловича обсудить
их космические дела. Однажды за ужином Королев признался Борису Викторовичу,
что временами ему мерещится, что может наступить момент, когда те, кто охраняют
его дом от непрошенных гостей, вдруг войдут с оружием в руках, грубо скомандуют
ему встать лицом к стене, снова наденут наручники и увезут обратно в тюрьму. Этот
страх не оставлял никогда великого ученого и конструктора и томил его душу.
Вряд ли у других административных фигур в науке не было аналогичного страха за
судьбу и жизнь.
[75] Григорий Константинович Хрущов (1897п1962) закончил Московский университет в 1919 г. и работал в МГУ до 1930 г., затем стал профессором Московского зооветеринарного и 2-го Московского медицинского институтов. После того, как Н.К. Кольцов был смещен с
поста директора Института экспериментальной биологии, этот институт был преобразован в Институт цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР, и Хрущев был
назначен директором этого института. В 1949 году
часть института была выделена в новое научное учреждение я Институт морфологии животных АН СССР, его директором был назначен Г.К. Хрущов. Активное участие в кампании по прославлению идей Лепешинской помогло ему заполучить звание члена-корреспондента АН СССР в 1953 году.
[76] Норайр Мартиросович Сисакян
(1907п1966) стал важной фигурой среди лысенкоистов и большим чиновником
среди функционеров советской науки.
Впервые
в советской прессе его расхвалили еще в 1938 году (32) как типичного
выдвиженца: в 14 лет он еще не умел не то что писать, но даже ни одной
буквы алфавита не знал. Однако в этом возрасте (в 1924 году) он вступил
в комсомол и попал под начало другого яркого выдвиженца, гордо именовавшего
себя 222бывшим беспризорником222 я Эзраса Асратовича Асратяна,
позже ставшего академиком АН Армянской ССР и устроившего погром в
физиологии высшей нервной деятельности (вместе с К.М. Быковым) в
1950 году. Асратян за год обучил Сисакяна армянской азбуке. Еще за
год учитель и ученик показали, что значит творить настоящие чудеса:
сверхталантливый Сисакян ухитрился за это время получить документ
о сдаче экстерном экзаменов за восьмилетнюю школу! Сам Сисакян признавался,
что при этом он еще читал с трудом, но с гордостью заявлял: 222Комсомол
сделал из меня не только ученого, но и человека222 (33). В комсомоле
он научился главному я методам борьбы с инакомыслием: 222В 1927 году,
при очищении комсомольской организации от троцкистов, Сисакяна
ввели в уком [уездный комитет]. Борьба
с политическими врагами под руководством большевистской партии
закалила молодого комсомольца и многому его научила222 (34). Закаленный
и обученный Сисакян, не зная ни слова по-русски, не убоялся трудностей,
раздобыл путевку в комитете комсомола и приехал с ней в Москву, чтобы
учиться в Тимирязевской академии. В 1932 году он закончил ее и попал
в престижный институт Д.Н. Прянишникова. Но здесь надо было серьезно
работать, и потому пришлось ему перейти в 1935 году в Институт биохимии
под начало А.Н. Баха. Там в 1937 году он вступил в партию и возглавил
партийную организацию института. В 1938 году он защитил кандидатскую
диссертацию и тут же устроился исполняющим обязанности профессора
МГУ. Позже он сделал еще более головокружительную карьеру.
[77] Общеупотребительная в
СССР аббревиатура комплекса спортивных испытаний (222Готов к труду
и обороне222), сдав которые во время специальных соревнований, устраивавшихся
во всех городах, поселках, деревнях, во всех школах, училищах, институтах
и т. п., можно было получить право носить значок ГТО. Для несовершеннолетних
был комплекс БГТО (222Будь готов к труду и обороне222).
[78] На Центральной студии научно-популярных
фильмов режиссер В.А. Шнейдеров в 1951 году решил снять полнометражный
документальный фильм 222У истоков жизни222 я о Лепешинской и Опарине.
В это время молодой биолог А.А. Нейфах окончил аспирантуру Института
морфологии животных, но не был оставлен в штате института, и тогда
директор Института Г.К. Хрущов рекомендовал его Шнейдерову на должность
экспериментатора в съемочную группу фильма. Ему поручили воспроизвести
опыты Лепешинской по зарождению клеток из растертых до кашицеобразного
состояния гидр. Однако никакого 222зарождения222, сколько не повторяли,
не получалось. Просто на богатой питательной среде прекрасно размножались
посторонние бактерии и грибы. Тогда Нейфах, чтобы спасти фильм и себя
тоже, пошел на хитрость. В кашицу растертых гидр он капнул убивающий
живое формалини и тогда под микроскопом, из-за протекания чисто физико-химических
реакций, кашица начала просветляться, в ней стали проглядывать какие-то
округлые скопления, оседавшие на предметных стеклах. Омертвевшие
фрагменты слипались друг с другом, образуя увеличивавшиеся в размерах
агрегаты. Под микроскопом можно было видеть, как содержимое капель
под предметным стеклом будто бы кипит, вычленяя из себя более крупные
структуры. Операторы засняли этот процесс, не имевший никакого отношения
к зарождению живых клеток, и фальсификация была выдана за реальное
происхождение клеток.
Когда
Г.К. Хрущову, числившемуся научным консультантом фильма, показали
отснятый материал, он искренне удивился (так как хорошо понимал,
что никакого зарождения клеток происходить не может и показанные
ему 222бурлящие222 сцены появления фрагментов 222живых клеток222 не
что иное как ловко подстроенная фальшивка) и обратился к Нейфаху:
я Саша,
как же вы умудрились это заснять?
Нейфах
разыграл популярную в СССР комедию с 222секретами222 и ответил:
я Григорий
Константинович! Я при всех сказать не могу. Я тут использовал маленький
научный секрет.
Конечно, воздействие
такого кинофильма на широкие массы было огромным. Никому и в голову
не приходило задуматься, а не обманывают ли их (46).
[79] Орбели говорил о комиссии, направленной в его институт
после сессии ВАСХНИЛ 1948 года президиумом АМН. По окончании работы члены
комиссии представивили в президиум докладную записку, названную: 222О некоторых
вейсманистско-морганистских извращениях и о состоянии развития учения
И.П.Павлова в Институте эволюционной физиологии и патологии высшей нервной
деятельности АМН СССР222 и предложили потребовать от дирекции института 222обеспечить
активное изучение наследования условных рефлексов222.
[80] Во всех последовавших (многочисленных)
перепечатках текст выступления Лысенко оставался неизменным за
одним исключением: из последней фразы исчезло упоминание об уже состоявшемся
признании 222добытых О.Б. Лепешинской положений222, и весь пафос переносился
в будущее время, когда эти 222положенияи лягут в фундаменти222 (19).
[81] Утверждение, что он, подобно Гитлеру,
узурпировал власть, правильно, но все-таки он был лидером: не будем забывать, что эта власть была завоевана ими обоими не без потворства большинства граждан, голосовавших за приход Гитлера, или неизменно отдававших более 90% голосов на выборах за 222любимого вождя222 Сталина.
[82] За годы работы над книгой некоторые архивы по нескольку раз меняли свои названия. Так, бывший Центральный Политический Архив при Институте марксизма-ленинизма (ЦПА ИМЛ) был переименован в Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), а затем в Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), часть бывшего Ленинградского государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства (ЛГАОРСС) стала Ленинградским государственным архивом научно-технической документации Санкт Петербурга (ЛГАНТД СПБ). Ссылки на
документы, приводимые в книге, соответствуют тому названию, которое носил архив в момент получения из него соответствующего документа. При описании документов в архивах использованы
сокращения: ф п фонд, д п дело, св п связка, л п лист.
Высказаться в Дискуссионном Клубе:
Проголосуйте за это произведение |
РАН в роли ╚прилипалы╩, годная , разве что, на производство ВВ и отравляющих газов, типа иприт, фосген, люизит и V-газов, да знаменитой ╚черемухи╩ Камарилья Брежнева, умертвив КОРОЛЯ КОСМОНАВТИКИ, да его подрост, в лице Гагарина, Комарова, Сергеева и многих других, разрушила и UNITAS, и Космическую ШКОЛУ, превратив ее в ╚школу космического извоза╩ И опять же, где-то через десять лет, 1966-1976, судя по ╚темпам╩ финансирования Науки, кончилась и РАН, как таковая Свидетельство ТОМУ ╚ПОСТАНОВЛЕНИЕ╩ РАН и ее отделения Физики и Астрономии от 13 ноября 1990 года. (╚Известие╩ Трудящихся депутатов ╧316 от 14 ноября 1990 года.) Тезисная часть: ╚Все (!?) Законы открыты Все (!?!?) Теории проверены Научный Фундамент прочен и незыблем╩ (Отныне ╚Вход посторонним воспрещен!╩) ╚Прочность Фундамента╩ - это для ИДИОТОВ с ╚параметрами вырождения╩, но не для Инженеров и Химиков! Поскольку БАЗИС ╚прочного и незыблемого╩ ФУНДАМЕНТА ПЯТЬ ПОСТУЛАТОВ , СУЖДЕНИЙ НЕДОКАЗУЕМЫХ (силами современной РАН) Три ПОСТУЛАТА БОРА, которые требуется перевести в ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ суждения, да ДВА постулата Эйнштейна, один из которых ╚зиждется╩ на возведении lim ( Скорости света ) в степень, формируя квадратные секунды на подносе из квадратных метров (Для избранных) На сегодняшний день, эта свора из полутора тысяч ╚дармоедов╩, разрушивших своими ╚идеальными газами вырождения╩ Советский Союз слишком обременительный ПРИГРУЗ для России И здесь вряд ли поможет ╚КРРАН╩, разве что для декоративнрой покраски, как ╚козло╩- овчарни Фукусимы-1 Более действенен, на взгляд аналитика ╚ДОМКРАД╩, который приподнял бы этот ╚ДОМ КРАД(ущих)╩, над ОСНОВАНИЕМ ╚Прочным и НЕЗЫБЛЕМЫМ╩, чтобы можно было поработать не остепененным Специалистам, во главе с Борисом Васильевичем БОЛОТОВЫМ. СПЕЦИАЛИСТОМ, КОТОРЫЙ, в гордом одиночестве, пребывает где-то в средине XXI века, со своей МИКРО-Пирамидочкой, да Экзо-Термической Установочкой ХОЛОДНОГО ТЕРМОЯДА , по переводу Фосфора -30 - в Кремний -28. Чтобы ВОЗГЛАВИТЬ РАН, нужно почистить раковую опухоль РАНЕНОЙ РАН. И ТО в состояние сделать ОДИН АНАЛИТИК БОЛОТОВ БОРИС ВАСИЛЬЕВИЧ, с помощниками (на ЕГО Усмотрение) Был бы Вам весьма признательным, если бы Вы помогли отыскать Список "Родителей" выше упомянутого "Постановления" от 13, ноября 1990 года. С Уважением Ген. Кислов. (Абатский).
|
Кроме того, Вы не совсем точно оцениваете современный научный потенциал РАН. Если по итогам проверки докторских и кандидатских диссертаций по истории 10 % оказались несомненным плагиатом, то могут ли эти люди считаться учеными? В прессе уже появился комментарий, данный директором Российской государственной библиотеки, который сообщил,что если бы для проверки на плагиат использовалась бы не только база диссертаций, а к ней были бы подключены еще и соответствующие монографии из фондов библиотеки, эту цифру следовало бы увеличить втрое. Еще более ужасны будут, по оценке ВАК, итоги намеченных вскоре аналогичных проверок по философским, экономическим, филологическим, педагогическим, техническим и юридическим наукам. Ни для кого не секрет, что похожая ситуация сложилась также в науках сельскохозяйственных и медицинских. Опасаюсь, что вскоре вместо 100 тысяч российских исследователей придется называть гораздо более скромные цифры. Проблема заключается и в том, что собственность, некогда переданная в бессрочное владение Академиям ныне, как правило, используется лишь для того, чтобы набивать кошельки нескольких десятков руководителей Академии, что подтвердил ряд громких скандалов, с интересом раздуваемых прессой. Боюсь, что корифей всех наук Сталин, уроки которого Вы рекомендуете вспомнить, вместо того, чтобы по-отечески обласкать академических ворюг, быстро разослал бы их в бессрочные творческие командировки: кого в Воркуту, кого на Колыму, а кого-то в норильскую шарашку. В статье "Сталин и мошенники в науке" сами Вы, уважаемый Валерий Николаевич, неплохо описываете сталинскую методологию.Однако в таких случаях тоже, перед тем, как взяться за перо, неплохо бы предварительно ознакомиться с реальным положением дел. С уважением Сергей Шрамко.
|
|
|
|
|
|
|
Третий уровень Сознания, иногда выходил на четвертый. Его Монада пока не воплощена. Следующее воплощение состоится с более высокими качествами.
|
-- " Большевиков, Сталина в исторической перспективе всегда оценивали и оценивают по общему для всех правителей критерию НАСКОЛЬКО УДАЧНО они позволяли стране КОНКУРИРОВАТЬ в Большой Игре государств и наций." -- А если так, то и СПОРИТЬ не о чём.
|
Высказаться на научном форуме: