Злободневное
7 июля 2014

Начало

Часть вторая. "Мой силуэт в толпе народной"

Туман рассеялся, почти что рассвело, с дороги мы свернули на проселок,

Камаз на ямах так трясло, что шмоткипослетали с полок,

Меня с похмелья укачало,

Я выскочил из спальника наружу,

И долго за кустом рычал на лужу.

Шофер с Коляном ухмылялись - что за попутчики достались!

Но вот, в лучах приветных солнца, купался хутор за оконцем.

Вразвалочку дошли мы ворот,

Так возвращается из плаванья народ!

Колян рванул калитку деловито, прошли во двор,

Там под навесом крытым стоял и в столб бросал топор

Какой странный персонаж,

Скрывал армейский камуфляж

Трапецию покатых мощных плеч. Как будто уголь в печь,

Летел топор врезаясь в цель... Очей раскосых злая щель,

По нам скользнула ненароком, забрав топор, он вышел боком,

Моталась по спине бандана хаки, ушел на поле. Там где маки

Алели редко, но светло...

Как будто шею мне свело,

Пока не скрылась за углом,

Персона эта - я смотрел, и с удивленьем разглядел,

Что левая рука в перчатке черной! На лбу пот выступил холодный...

Эх, что-то я не в меру нервный стал!

Но вскоре Костя в дом позвал.

Согнувшись, мы вошли в пустые сени, в них резко пахло рыбой и доской,

Грязи понатащив в передней, разулись мы перед людской.

Спиной к углу, за тесаным столом,

Чернела, будто бы пролом

Хозяина могучая фигура в лучах искрящегося света.

Под старою армейской курткой была тельняшка пододета.

Взгляд был уверенным, не гордым и отливал металлом в глубине,

Лежали на столе большие руки, герань стояла на окне...

Расселись мы на жесткой лавке,

Тут Костя встал и чаю нам подал,

Как мхатовец он паузу держал!

А Коля, отхлебнув из чашки, немного нервно начал разговор,

Сидел я с видом Чебурашки, смущенно слушал его вздор,

О том, что стало популярно в деревне год другой пожить,

Чтоб в городе с ума не посходить!

И что я друг и паренек надежный, и погощу у Кости, если можно.

А Костя взгляд на дверь скосил, и выйти Колю пригласил.

Минуток пять они поговорили,

Потом вернулся, принес вилы,

"Ну Родион, хорош гостить, пошли-ка сено ворошить!"

Я улыбнулся, мне в охоту была на воздухе работа!

К обеду я изрядно запыхался, два стога закидав на сеновал,

Но молодцом видать держался, обедать Костя в дом позвал.

Рассевшись чинно за столом,

Смотрел как режет хлеб хозяин

Ножом к себе, как христианин.

И вдруг вошел в бандане человек, порывисто и ловко сел на лавку

Не поднимая хмуро век, он молча отстегнул булавку,

И головной свой снял убор,

С короткой стрижкой на пробор,

Смотрелся неестественно изящно, был непонятный диссонанс

Между фигурой мускулистой и быстрым взглядом карих глаз...

И вдруг я понял - это же ОНА!

Мурашками покрылась вся спина!

Я ложку взял, склонился над тарелкой и не смотреть старался на соседку.

Как пообедали, пошли гулять на стрелку, а после взялись поправлять беседку.

Отужинав сидели у печи, не для тепла, а словно у камина,

Я слушал как огонь трещин, ломило с непривычки спину.

Но то была приятная усталость,

Усталость занятых трудом,

Кто хлеб растит и строит дом.

Я знал уже, что звать ее Диана, в детдоме с Костиком росла,

Самостоятельной как стала, так жить сама к нему пришла.

Спортсменка, самбо занималась,

Но в большом спорте не осталась.

Склонившись пришивать заплатку, так и не сняв с руки перчатку,

Она работала иглой. Перчатка была странною такой,

Обрезаны три пальца были

А два как будто бы застыли...

В таких же ходят снайпер или гонщик, а ей зачем? Спроси чего попроще!

Под вечер снять уже б могла...Похоже, что она в ней и спала...

Нехитрую но жесткую науку - вопросов меньше задавать

Мне преподали не на шутку! Не стал я попусту болтать,

И почивать пошел во флигелек.

В постель забился как сурок,

Проспал всю ночь без задних ног!

Проснулся - в доме никого, а солнце в окна так и брызжет,

Взбодрись, пусть луч его златой, как на шампур тебя нанижет!

И сразу станешь ты готов,

Румян и свеж без лишних слов!

Хозяева работали давно, с дороги дав мне отоспаться,

Дров нарубил, воды принес - они вернулись столоваться.

Под вечер Костя в погреб слез -

"Давай отметим твой приезд!"-

Сказал он и поставил самогона. Артачиться мне не было резона.

Приехал в гости - надо пить, хоть не любитель я, да что и говорить!

Разлили щедро по стаканам, а на закуску сало и уха,

Назло же всем чертям поганым натерли на горбушку чеснока,

И чокнулись, за жизнь, за нас, за встречу,

С душой открытой, как в России пьют!

Поэтому так щедро водку льют!

Диана тост произнесла, по третьей выпила, ушла,

Мы с Костиком остались тет а тет, и никому на нас управы нет!

Налив, я посмотрел ему глаза

Как будто не решался он сказать

Чего-то мне... "Давай без церемоний!" - я заявил!

Листву пусть ветер гонит, а ствол на месте, где и был!

"Ну пей давай коли налил!"

И Костя стопку накатил!

"-Ну Родион чудно тебе поди, что мы одни на хуторе сидим,

Живем как в ссылке, от людей вдали, как будто себе места не нашли!"

"Ты прав, мне показалось странным, что ты из города уехал,

Сижу я гостем тут незваным, и рассуждаю на потеху,

Но все же в городе ты можешь

Добиться большего гораздо,

Зачем же так бросать все сразу?"

"Да в городе собачатся за жалкие копейки, за медный грош друг друга рвут,

Жлобы с душой канарейки друг другу ряду не дают!

Противная пустая толкотня,

О деньгах вечная брехня,

Вот все житье сегодня городское, бездарное и суетно пустое!"

Мне Костя важно отвечал, налил стакан и замолчал.

"Понятно, ты не хочешь за гроши!

Но, Костя, погоди, ты не спеши,

Бывает с малого приходится начать, чтобы потом миллионером стать!"

"Да ничего-то ты не понял Родион, у вас в Москве такой закон-

Все измерять длиной рубля, на деньги проще говоря!

Талант ли, ум, иль красота, подводит все одна черта,

Кто сколько с этого нажил!

Такой подсчет душе не мил,

Смотреть на это выше сил!"

"Ну Константин, не прав ты здесь, не только деньги жизнью рулят

Без них конечно не пролезть, но так судить зачем огульно?!

Людей немало увлеченных,

И работящих, и влюбленных,

В Москве и городах других! Чего пенять на каждый чих!

Чего так к людям придираться? Работать, в жизни пробиваться,

Чем это плохо, объясни?"

Вот так я Костика спросил.

"Да ты не видишь ни хрена, что в городах то с вами стало,

И радость ваша и беда - все от презренного металла!"

От этого его ответа в моей душе вскипела злость,

-"Я случай расскажу об этом, с твоей теорией он врозь!

Увидишь ты, не только из-за денег,

Приходится нам всякое терпеть,

Что сделано, того уж не стереть!

Был парень из семьи приличной, с образованием, с традицией семьи,

Учился он всегда отлично, и даже если были дни,

Когда шалил , то лишь шутя,

Играл, как малое дитя.

Но неженкою не был, а спортсменом, ходил на бег и каратэ,

На стометровке был он первым , и доски разбивал "матэ"!

Что говорить уже о том!

Он красный получил диплом!

Был гордостью родного ВУЗа а ныне сам себе обуза!

Как тяжело порой понять, куда не надо нос совать!

В один из несчастливых дней собрался он с друзьями в баню.

Ну был видать не из людей, привыкших мыться только в ванной,

Как настоящий парень русский

Влюбился в баню всей душой,

И всякий раз, когда он шел

Попариться и отдохнуть, охранник, черт, к нему цеплялся,

Бесил его, ну только в путь, давно к нему он привязался!

"Чего ты патлы отрастил?!

Как баба! Кто тебя пустил?!"

- Вещал охранник идиот, и тупо корчил злую рожу,

Друзья твердили "Да пойдем, на барабан натянешь кожу,

И зазвучит умно и чинно,

Не то, что речи от кретина!"

И вот опять он отвечал - "Вы правы, плюну на придурка!"

Но загорается пожар подчас от склизлого окурка!

В парилку парни поддавали, Вставали под холодный душ,

И в воду с криками сигали ,плескали из бассейна луж,

С душою вообщем зажигали,

А за стеною, вот дела,

Совсем другою жизнь была!

В спорткомплексе немало саун, и вот в соседней зависали,

Сажая печень и сердца три оголтелых молодца!

Пропьянствовав почти полсуток

Они позвали проституток.

Завидев трех медведей в мыле, одна из них сбежать решила.

Парням и двух с лихвой хватало, они ее не задержали.

По территории шатаясь,

Она на выход пробиралась

А мой дружок ушел пораньше, спешил дописывать статью

Да знал бы он, что будет дальше, спешить забыл бы на корню!

Стоял, скучая, ждал такси, и слышит вдруг "Пусти, пусти!"

Охранник тащит ту вот телку в свою вонючую каптерку!

Она кричит "Спасите! Мама!"

И ужас плещется в глазах!

Охранник, гад и вертопрах,

Обильно кроет ее матом, ломает руки ей и бьет!

Не залепил он уши ватой, не вылил на ресницы мед!

Да и не знал же кто она!

А хоть и шлюха, в чем вина?!

За что топтать ее ногами, хлестать наотмашь по лицу?!

"Эй, сдай назад, веселый парень!" -он крикнул громко подлецу!

"Да отпусти ее, ты слышишь?

Она рыдает, еле дышит!"

Тут эта мразь к нему подходит - "А ну в стороночке отлей!"

Дубиночкой у носа водит и бьет ладошкою по ней!

"Вали, а дрянь пойдет со мной!" - И, вдруг, как пнет его ногой!

Ну как бездомную собаку! И здесь он бросился в атаку!

Дубинку в сторону отвел,

И корпус вправо отклонил,

Ударил в горло и убил!

Сломал кадык одним ударом, и что не делай уж все даром,

Ничем уж не поможешь тут... Тот умер через пять минут.

А девка эта убежала...

Она истошно так визжала,

Что от дороги шел народ, и наш герой решил сбежать.

Чего стоять как идиот, безропотно ареста ждать!

Его искали и нашли,

Следы их быстро привели

Домой к нему и в институт везде его прихода ждут!

За дело взялись то всерьез! И очень быстро слух донес

Что он убил племянника бандита, с красивым прозвищем "Сердитый",

Что с рынков был доволен мздою жирной, владел еще охранной фирмой!

Ловкач, хамло и дубодел!

И ободрать и защитить сумел!

Такой у нас творится беспредел!

И было ясно, как на пальцах до пяти, в тюрьму то лучше не идти!

Из принципа, для вида отомстят! Их уважать не будут, коль простят!"

"Ну, Костя, как тебе сюжет?

В чем здесь корысть? Корысти нет!"

Мне глядя пристально в глаза, до краешка налив стаканы.

Обнял рукою он меня, и паузе, повисшей странной,

Я угадал его ответ,

Что друга никакого нет,

И рассказал я о себе, с обидой и по пьянке рассказал,

Я отвернулся... По стеклу к герани черный жук сползал...

"Ты видел, Родион, что у Дианы в перчатке левая рука?

Так вот, она калекой стала, не от пилы и молотка!

Они с семьею жили на Кавказе,

Как началась позорная война,

И чашу горькую испили там до дна!

В поселок ворвались бандиты, родителей убили без суда,

Ее главарь тогда похитил, такая вот, браток, беда!

И при себе держал неделю,

Пока ему не надоело,

А после крикнул отпустить, живет пускай, ну так и быть!

Ее свели затем к реке, пол пальца отстрелили на руке.

А это говорят тебе на память,

Тебя увечье будет жалить,

Напоминать хозяин кто, а вы дерьмо, вы здесь ничто!

В детдоме год не говорила, да ей всего тринадцать было!"

Мне краска бросилась в лицо, я ощутил себя почти что подлецом,

Что о своем сижу печалюсь горе! Да я ведро в глубоком море,

Страданий обездоленных людей!

Растоптанныхсудьбою без вины,

Как провода, лежат оголены

Пути их средь дорог нечерноземья, и жалят, коль коснешься их рукой!

Эх, не удобрит нашу землю невзгод российских перегной!

Вскочил я с лавки сам не свой,

Со стоном выгнулся дугой

И кулаком заехал по столу - "Да что творится в мире, не пойму!

Какие мрачные дела! Какая злая тень легла

На обезумевший народ?!

Полвека строили и вот,

Разгулом дикости ужасной закончился научный коммунизм,

Взывают к разуму напрасно и христианин и атеист!

А я воззвал к граненому стакану, но он не потушил пожар в груди,

И побежали от дурмана по стенам желтые круги,

Я загорланил громко песню,

Пытался даже танцевать,

Ну что с напившегося взять!

"Видели ночь, гуляли всю ночь до утрааа!", сипел уже охрипшим басом,

За ногу зацепилася нога и об пол гулко рухнул мясом...

Потом не помню ни хрена...

И вспышка из дурного сна -

Зеленый тазик и Диана, и я согнувшись на полу,

Меня мутит и я пытаюсь густую выплюнуть слюну...

Диана, бедная Диана, полночи мыкалась со мной,

Ходила точно за младенцем с пушком поросшей головой,

Когда наутро полегчало, раздела, сунула в кровать,

В обед проснулся, застонал я, с постели было стыдно встать.

Во рту как будто кошки ночевали, а в голове сидел баран

Минуты медленно бежали, меня придавливал мой срам.

И даже встать попить не мог себя заставить,

От жажды мучился, лежал,

Хотелось брюхом на кинжал,

От глупого ненужного позора, которым густо был покрыт!

Его забуду я не скоро, для водки рот теперь зашит!

Коль решено уже не изменить!

Пять лет хмельного мне не пить!

Так накажу себя за слабость , за худшее из мелких зол...

Вдруг в комнату вошла Диана, в стакане принесла рассол...

В глазах ее я прочитал,

Того, что раньше не встречал -

Она меня жалела как чудного, как редкостный и сказочный цветок

И я немного растерялся и как-то внутренне размок...

Попил рассола, голову склонив, ну как нашкодивший школяр,

Умылся, торс водой облил и Костин с бритвой взял футляр.

Побрился и пошел на двор работать,

Меня мутило и вело,

Смотрел как в мутное стекло...

Ну а к обеду отпустило, сильна ты, молодость моя,

А после чая побежала по жилам бодрая струя.

Молчали с Костей мы весь день,

Легла на нас косая тень

Взаимной виноватой недомолвки - мы наболтали чересчур,

Тянули паузы мы кожу на новый дружбы абажур,

Чтобы светильник откровенья

Светил, сжигая все сомненья

Чтоб под его златым лучом, ты друга чувствовал плечо,

И знал, что можешь положиться, как на себя, коль что случится.

Под вечер он меня позвал, я штангу для него держал.

И Костя брал серьезные веса, блинов стальная колбаса

Скрипела на потертом грифе.

Опасно так работать без страховки,

Едва хватило мне сноровки

Над грудью штангу подхватить, с трудом смогли мы водрузить

Ее в станок над лавкой черной... Да Костя наш мужик упорный!

Еще он сделал два подхода!

Как бык здоровый от природы!

Мы вышли из качалки, прогулялись, светила полная Луна,

Вокруг туманы простирались, в ушах звенела тишина...

И каждый про другого понимал,

Хотя и слова не сказал.

Что можно доверять друг на другу... И что у нас понятия одни,

Вот так идет отвал от плуга, без разной праздной болтовни.

Наутро я позвал всех на пробежку, и был поддержан мой порыв,

Вдоль сада пронеслись до стрелки, мимо цветущих белых слив,

Летела впереди Диана,

О, Боже, как она сильна,

Не девка прям, а Сатана!

А Костя шел немного грузно, но все ж уверенно бежал.

И только на версте на пятой, не сдюжил, несколько отстал...

До бега был он не любитель,

Сказал - "Вы как хотите,

А я до речки и обратно, рысачьте дальше, коль приятно!"

Ну мы с Дианой тут как тут, так удлинили свой маршрут,

Что бегали почти по часу,

На кухне нахлебавшись квасу

Работать шли как на войну... А Костя открывал десну,

Косился хмуро на Диану, и ей казалось это странным...

Мы растрепали все кроссовки, штаны забегали до дыр,

Диана, одурев от штопки, кроила шторы на "мундир",

Но вдруг приехал дядя Коля,

Как будто с ярмарки папаша,

Проникся он судьбою нашей,

Привез нам новый камуфляж, высокие ботинки, кеды,

Сухой из семечек грильяж, набор посуды для обеда...

Хоть Костя поворчал, но был доволен,

А Коля расбахвалился невольно,

Какой он важный коммерсант, что у него к делам талант!

К обеду водочки набрался, и с другом ночевать остался.

Подарен также был боксерский инвентарь,

Я лапы подержал как встарь,

А Костя бил по цели точно, немного тяжело, но мощно.

В спортзале год я не бывал... И дум нахлынул горький вал.

Я вышел за околицу, на лавку, сидел и молча вспоминал,

Как будто для последней правки я снова жизнь свою листал...

Былого изменить не в нашей власти,

Мы только можем сожалеть,

Душою горестно болеть,

За близких, за отца, за мать, за что им за меня страдать?!

Подсел вдруг рядом кто-то - вздрогнул я, и дыма плотная струя

Растаяла завесив вид на Волгу -

Потапыч закурил махорку,

Ядреный и вонючий самосад, но я его компании был рад.

Отвлек меня он от кручины, приехав с Колей без причины.

Смотрели щурясь на закат,

Из трубочки вдыхая смрад

Потапыч явно наслаждался, но кислым был лица овал,

Как будто на зубах лимон рождался и он тотчас его жевал.

Да, непонятный, странный человек, вот так сидит из века в век,

Как сфинкс египетский и курит, пока народ друг друга дурит...

"А вы отсюда родом?" - я спросил,

"Отсель, отсель..." - он тихо процедил

И трубку наконец-то погасил.

"Знавал еще я Костину прабабку, она моей подружкою была,

Семья жила с хорошего достатку, и во дворе играла детвора...

Так бабка Костина звалась Наталья

С косою русой, тонкой тальей

Была в игре во всякой заводилой, ей десять, а мне меньше было...

Отец ее хозяин крепкий был, держал торговлю, батракам платил.

И жили не тужили Бога ради,

Пока не пособралось в Петрограде

Поганоеотребие с окраин и скинуло там батюшку царя,

От них, от бесноватых гадин, нам полыхнула красная заря.

Да что там красная! Кровавая до мяса, до самых сахарных костей,

И кашу запивая квасом, дождались страшных мы гостей.

Здесь заправлял прибалт кровавый - Лацас,

А комиссаром - Шнеельсон,

Так это был не страшный сон,

Когда Натальино семейство поутру к Волге отвели и расстреляли принародно

Мол ни к чему нам кулаки, живите батраки свободно!

А батраки тогда роптали,

Они плохого не видали

От этой праведной семьи, а им сказали "Вам мозги поставить надобно на место!

Они по классу вам враги, трудом таких как вы, нечестно,

Они настроили домов

Их класс мы выжжем до основ,

А коли будете мешать, вас будем пулей затыкать,

Не даром свален царский трон", визжал до пены Шнеельсон!

Ну а детей не расстреляли, а попросту прогнали с двора,

Из дома убиенных все раздали, открыли совнарком с утра...

Наталья, как она кричала,

И билась в поле о жнивье

И исколов лицо свое,

Стремглав умчалась в ту вон рощу, да вот правее погляди!

Рассудок потеряла точно, так выла, страшно подходить!

Через два дня нашли без силы,

Немного мне годочков было,

Но помню все, как наяву...Как молоком ее поили, давали сладкую халву,

Пригрел ее один бобыль и с ссыльными увел в Сибирь.

А ссыльных была длинная колонна,

Над ней стояло столько стона!

Из раскулаченных хозяев, и из монахов, из дворян текла унылая река

И все народу прибывало, работало без сна ЧК!

А в городе закрыли монастырь и памятник поставили Иуде!

Грозил тот в небо кулаком на радость всем свободным людям!"

"Иуде?! Да не может быть!"-

Я от рассказа чуть не съехал с лавки!

"Да правду говорю! Туда сбегались шавки,

Кормил их Шнеельсон отходом с кухни, пока не расстреляли самого..."

"А можно посмотреть на эту рухлядь, стоит еще, или снесли его?"

"Стоять стоит, а посмотреть нельзя,

Видать такая русская стезя,

Тот город затопили при Хрущеве, когда построили плотину,

Так что Иуда этот снова, как говорится, скрылся в тину!"

Я обомлел и даже задрожал,

И мысли двадцать первый вал

Разбил меня о страшную вершину! Среди затопленных распятых деревень

Стоит подводный памятник Иуде, на радость всем свободным людям!

Чтобы не верили попам! И проплывают рыбы там,

Как духи диктатуры работяг, на них сомы глядят из-за коряг!

Какая страшная картина!

Я обалдело онемел,

Как тот удав, что кролика поел...

"Прозвали рощу ту "Натальин бор"" - Потапыч продолжал наш разговор,

И я немного растерялся, о чем он говорит, не сразу догадался.

"Ну Рощу где Наталья ночевала,

Когда от комиссаров убежала,

Так вырос на том месте целый лес, и говорят, в нем поселился бес!

Детей туда пускать боялись, и правда же, не зря старались,

Случился как-то страшный ураган,

И посрывал он крыши по домам

А бор Натальин выломал дотла! Другой же лес стоит и ни черта!

Подчас терялась в буреломе том скотина и разрослась еще шикарная малина!"

"Ну что расселись тут, идите кушать" - с порога крикнула Диана,

А мне хотелось еще слушать, я был во власти странного дурмана,

Рассказ нежданный оглушил меня,

И аппетит пропал, и стало душно,

И вот рукою непослушной,

Скрутил я из газеты козью ножку, и покурил уже один ...

Так повело меня немножко, и страшных прошлого картин

Не видел с ясностью такой.

Поплелся боком я домой,

Сидел, смотрел в тоске неясной, как трескаетПотапыч ужин,

А сам попил чайку с колбаской, и больше ничего не нужно...

Диана стала приставать,-

"Давай-ка в дурака играть!"

Я обыграл ее раз десять, и красную отправил спать.

"Везло , не лопайся от спеси!" - съязвила, падая в кровать

"Ну если ты не помнишь карты, так надо просто сосчитать!

Игра-то это непростая" - я начал нудно объяснять,

Вдруг в голову попало чем-то мягким...

"Ну нечего подушками швырять

Давайка лучше отдыхать!"-

И лег с улыбочкой дурацкой, немного ведь пересолил!

Ох и достанется мне завтра, и все ж Диану я любил,

Любил, но как сестру, а честно,то как брата,

И под ее стальным прихватом,

Я об часто вспоминал - мы занимались с нею самбо!

Контакт малейший - и бросок, и болевой, и все, и амба!

А Костя верил в силу и удар,

Здоровье бычье - божий дар,

Ему досталось по наследству, в нем знал надежное он средство

И наблюдал с насмешкой легкой за нашей в поле тренировкой.

Все вышло так как я и думал, намяв изрядно мне бока,

Она ушла обед готовить , а я решил пройтись слегка

И завернул подальше вправо

Чтоб посмотреть на бурелом.

Да, так не выпишешь пером,

Как повалились друг на друга вокруг огромные стволы,

Под ними нагло пер подлесок под щебетание листвы,

Местами полностью скрывая,

А где-то и не доставая,

До черной отмершей коры.. И по примеру детворы,

Запрыгнул я на бурелом, и поскакал вперед щеглом,

Кора гнилая соскочила,

Нога налево заскользила,

Я поперек на миг повис, и рухнул головою вниз...

Как будто выключили свет, но не ушибся, совсем нет...

Застрял в кустарнике пахучем, и еле выбрался наверх...

Как отряхнулся стало лучше, душил меня дурацкий смех

Пошел назад уж осторожней,

Слез с бурелома на опушку,

Сейчас бы выпить кваса кружку...

"Эй Родя, погоди сынок, а ну отведайка малинки!"

Навстречу семенил Потапыч как будто старичок с картинки.

Присели отдохнуть немножко,

Подвинул он ко мне лукошко...

"Потапыч, расскажи будь добр, а то сегодня спать не буду,

Что делалось в краю с тех пор как водрузили тут Иуду?"

-"А что же хочешь ты узнать?"

-"По правде я хочу понять,

Как утвердилась эта власть, и как терпел ее народ!

И отчему пришельцам этим не дали вовсе отворот!"

-"Да комиссарики тут долго заправляли, кошмарили людей в быту,

Но и на них нашелся Сталин, погнал работать в лагерномклифту

Чтобы в башку покрепче затесали, хлебая жидкую бурду,

Что строить - это не ломать,

Для этого не хватит знать

Куплета три кретинских "Варшавянки", и на станке точа болванки

Если их будешь распевать, недолго руку потерять!

А Лацаса так тоже расстреляли,

Ах как же долго этого мы ждали!

И говорят от страха стоя криво, кричал он - это мол не справедливо!

Что революции он верный сын и раб, а как по мне, то он палач, сатрап!

Он русских люто ненавидел,

И если хоть немного видел,

Что можно зацепить и осудить, то брал и осуждал немедля!

Был без корысти душегуб, казнил так просто, за идею!

"Так значит Лацас виноват?!" - спросил его я очумело.

"Эх Родя, рад бы так сказать , да только не могу, не смею...

Они конечно палачи,

И притесняли нас ужасно

Да вот беда, до боли ясно,

Что делали все наши же Ваньки, под их командою шустря как дураки...

Откуда же в народе столько злости? Зачем друг другу мы ломали кости?

От зависти? От страсти бунтовать?

Эх, нашего Ванька не разгадать!

Прыщавой мордою сопя, стреляли тупо в нашу совесть,

Потом на митингах гундя, из Петрограда ждали новость,

Что скоро мировой пожар назло буржуям всем раздуют,

Когда же бури отбушуют,

Тогда всех ждет цветущий сад... Такой дурак народ наш, брат!

Ну только Сталин дал им жару! Под зад поддал он им пожару!"

"Выходит Сталин молодец?! Учил иначе мой отец..."

"Ну Родя, как тебе сказать, страну то он сумел поднять...

Да вот деревню заморил...

Сгоняли всех силком в колхозы и не давали паспорта

Бежали люди из деревни, везде царила нищета,

И городская продразверстка работала по зверски жестко!

Да Родя, тут такое было! Мешок зерна бабенка скрыла!

Ее с дитями на мороз,

Под утро сын ее замерз,

Ну а она ума лишилась... Вот так тут продразверстка потрудилась!

И все зерно гребли, и даже посевное, бывали мужики, вставали за родное,

Но председателей таких из партии гоняли в шею

И присылали нам других, которые уже умели

Без жалости людей крошить в капусту, такое знаешь было чувство,

Что жрет Россия собственных детей, как древнегреческий злодей!

И вот под руководством палачей, скотину доморив на пастбищах колхозных

Толковых разогнав людей, допрыгались уже серьезно!

Такой в 30-х голод был

По Дону, Украине и Кубани,

Что наверху перепугались сами!

Мильоны, ведь мильоны заморили крестьянских трудовых семей!

Эх, уничтожили крестьянскую Россию, а вождь сказал " И черт бы с ней!

Людей как хлеба, народится!"

- Э, нет, так думать не годится,

Людей таких уж больше нет! Пожрал кровавый сельсовет!

А я успел сбежать отсюда, не сдох от голода покуда,

Поехал на Урал, на стройку

И получил в общаге койку

Там жили дружно как семья, работать с самого ранья

Спешили вместе, как на праздник! Ребят там много было разных,

Но к делу относились все с душой, и над Магниткою большой

Как флаг зареял дым мартенов, и мы идем, за сменой смена!

Да это были славные дела,

На станах извивались рельсы

Рекою жаркой сталь текла!

Прославили тогда простого человека, для подражанья дали образец

И на устах у всех Стаханов, какой он бравый молодец!

И было сказано нам смело,

Что могут наши инженеры

Не хуже западных работать и лучше технику рождать!

Народ собрался вдохновенно весь мир догнать и перегнать!

И мы отстроили страну!

Работали не за казну,

За счастье видеть гордый флаг, его несли чеканя шаг,

Мы по московским площадям, на радость нам, на зло врагам!

Все к лучшему у нас пошло, и мы довольные глядели,

Как в городах поехало метро, как хлеба досыта все ели...

Какие создавали корабли и самолеты!

Летали, плавали до края аж земли!

Отважные и умные пилоты вперед их точно в бой вели!

Челюскин, Чкалов - вот народные герои, как мы за них болели, Боже мой!

Когда ж в 37 поперли на партийных, то стал народ за Сталина горой!

Сажали много, и стреляли!

Но власть за жесткость уважали,

Держали строгою рукой, хоть ты партийный, хоть какой!

Россия, подобравшись, шла вперед, и стал силен ее народ!"

Придавленный его рассказом,

Не разделив энтузиазма,

Его последних звонких слов, вздохнул я, сидя на траве,-

"Да, наломали предки дров! Такая каша в голове!"

А ночью мне приснился сон, Потапыч шел вперед там бодро

Под шум станков и стали звон лукошко поднимал он гордо

Вдруг пятерню совал в него,

Вокруг разбрасывал малину,

И... Не забуду ту картину,

Как эта ягода лесная, немедля превращалась в гайки,

Не долетев и до земли, и воробьев пугливых стайки

Клевать ее уж не могли...

По улице коня вели...

А я нащупал болт в кармане, и гайку накрутить решил

Но ни одна не подходила, и я ходил, искал, спешил...

Вдруг, в ярких солнечных кругах,

Во френче белом, в сапогах,

Какой-то человек усатый, заговорить решил со мной:

"Ви правый болт сэйчас достали, а гайки с лЭвоюрЭзьбой!"

Страда в селе к июлю спала, не нужно было так пахать,

И не сбавляя тренировок, мы стали больше отдыхать.

Частенько я ходил на бурелом,

Непросто удержать там равновесье

Срывался в мелкое подлесье,

Влезал обратно и сидел там на стволах поваленных деревьев,

На полосу реки смотрел сквозь сетку отмерших кореньев.

И думал о своей семье...

Под вечер, в солнечном огне

Тонули праздно облака и злая сумерек рука,

Тянулась к ним за горизонтом ведомая багровым фронтом.

Волшебно тени удлинялись,

Так, словно бы достать старались

Укромных уголков дущи... Там все узнать и суд вершить,

Уже в ночи, под лунный свет! О тени, вам покоя нет!!

И я не знал, увы, покоя! И жилистой своей рукою,

Все тер и тер в смятении лоб...Откуда взялся этот горб,

На нашей жизни молодой?

Зачем уродует он нас,

"Или храним мы там запас,

Как будто бы в песках верблюды, с собою нося его повсюду?...

Запас, он ведь карман не тянет, и в горле поперек не встанет...

Но я пошел бы налегке,

С любимою, рука в руке,

Искать тот край, где лик икОн приветствует вечерний звон,

Где мир - не время без войны, где безмятежны будут сны,

Где долог созиданья путь,

Где постигая жизни суть,

Нам сострадают мудрецы, где чтут семью свою отцы,

И где постелит мне кровать под образом родная мать!

Тот край и близок и далек, я буду, дайте только срок,

Вдыхать его блаженный воздух, там ждут меня покой и отдых!

- Так думал я, спеша домой,

Уже стремительно темнело,

И вдруг машина загудела,

Свет фар метнулся по забору, мечты мои вдруг стали вздором,

Ну что я правда как ребенок, на куклу намотал пеленок!

Мне не утешиться мечтой,

Я выбрал путь себе другой!

Машина встала у ворот, я побежал их открывать,

Кто к нам приехал в час такой, хотелось поскорей узнать

Из джипа деловито вылез Коля

Затем представил дядю Толю.

Тот был сухим и крепким стариком и протянул мне руку - "Карпов."

-"Меня зовите Родион.", - "Коль, ты останешься до завтра?"

"Поеду, вы давайте без меня, сходите на охоту с дядей Толей,

И вот корзиночку возьми из багажа, поешьте хоть малинки вволю,

Ее Потапыч передал,

Сам, заболел, не может на охоту",

-И подавив свою зевоту,

Поехал Коля восвояси, мы дворе стоять остались...

Ворота на засов закрыл и гостя к дому проводил.

Чехол с ружьем в сенях поставив,

Одежду на себе оправив,

Вошел старик неспешно в дом, сидел как будто стержень в нем,

И крепкую держал осанку, как держит бриллиант огранку.

Он щурился и зубы скалил,

Которые дантист оставил,

А на лице его застыло как будто выраженье горькой злости,

С такою миною унылой - подумал я - не ходят в гости!

Его увидев, Костя улыбнулся - "А что Потапыч, занемог?"

"Да, надысь в речку окунулся и не выходит за порог!

Не те уже у нас года,

Что взять, теперь мы старичье,

И место знать пора свое!

"Ну что вы право дядя Толя, садитесь во главе стола,

В печи чугун поспеет скоро, и ужинать уже пора!"

Эх, кто не ел томленой каши,

Не знает русской кухни нашей,

Не ведает как повар рад, хватая чугунок в ухват,

Достать его из русской печки! А это братцы просто гречка,

Но в ней и вкус и дух чудесный,

Со шкваркой, с корочкой непресной,

Она затмит любой изыск, и прочий кулинарный писк!

Святая есть в ней простота, и тайны вкуса чистота!

Поднявшись утром по команде, мы дружно вышли на охоту,

Шли с Костиком немного сзади, как раздобревшая пехота,

Он шел со старенькой двустволкой,

А я так просто налегке,

Да, тормозок крутил в руке...

Не верил что-то я в успех, охота эта просто смех,

День прогуляем просто зря, нужны собаки, егеря,

Чтоб кабана на номер гнать,

Мы ж вышли просто пошагать!

На поле вдруг взлетела куропатка, и Карпов вскинул карабин...

"Давай сходи ка на полянку, ну что ребята, плюс один?"

Мы восхищенно онемели,

И даже ахнуть не успели,

Как враз подбил еще одну! - " Он был разведчиком в войну!,"-

Шепнул мне Костя в ухо зычно, я сбегал и принес добычу!

Навылет обе простой пулей, вот это умереть не встать!

"Я Вас прошу, ну дядя Толя, нас научите так стрелять!"

Пристала к Карпову Диана,

Тот отошел и заворчал,

"Да, мы Вас просим,"- я сказал.

В тот день у нас был барский ужин, готовили его мы дружно,

На чапельник поддев жарЕнку, я попросил, а ну в сторонку,

И дичь подал на крепкий стол

Поставил Костик самогон,

Но я стакан накрыл рукой, "Не пью, налей воды простой!"

Да, дядя Толя удивился, но промолчал, лишь покосился,

В его глазах мелькнуло любопытство,

Но вспыхнув и потухло быстро,

Казалось, что ничто не может до сердца волновать его,

Волна утес так в море гложет, но он недвижим все равно...

Наутро на опушке леса мы обустроили наш тир,

Под руководством дяди Толи, пыхтя, палили в Божий мир.

Когда же сверили мишени

Диана лучше всех была,

"Пойду на двор рубить дрова"

Сказал и чертыхнулся Костик, а я зашелся аж от злости,

Ну как же так, да прямо стыд, под корень женщиной разбит!

И взялся я за снайперское дело,

И вот уже весьма умело,

Я разряжаю карабин и уже лучше результаты

Но за Дианой не угнаться, и ходим мы с лицом помятым,

Терпя несносные насмешки,

Что мажем от мужицкой спешки.

Когда собрался Карпов в город, улыбочка скользила по губам,

"Ну без меня побудь недолго, Потапычу привет я передам!"

Неделя все тянулась, шла, вот так отца я в детстве ждал,

Уверен был, приедет точно, а вот когда, увы не знал...

Вдруг захожу, явился Карпов!

И закипела кровь во мне!

А на столе, на простыне

Лежит разобранной винтовка, а рядом снайперский прицел

"А ну кА покажи сноровку!" - А я от счастья обалдел,

Никак не мог затвор поставить,

"Все хватит Родион, отставить!

Учись, сынок, пока я жив!"- И Капров показал нам класс!

"Давненько, в схроне за ракитой, винтовку Мосина припас,

Теперь пускай послужит вам...

Но насовсем, так не отдам!

Потренируйтесь, постреляйте, потом купите себе ствол,

Тогда вернете мне старушку, как шхуну, снова на прикол!"

-Нам объяснял за чаем Карпов, а мы скорее рвались в бой!

Диана в приступе азарта над лавкой выгнулась дугой...

А он за пазуху полез,

И усмехнувшись как-то странно,

Бумажку вынул из кармана...

"Чтоб через оптику стрелять, таблицы надо изучать!

Теперь влияет расстоянье, погода, влажность и патрона состоянье,

Учитесь делать вы расчет!

Ну а потом стрельба пойдет!"

Расчеты делал я в уме, поняв нехитрую систему,

Диана на листке писала, но часто все равно не в тему...

Через прицел, в масштабной сетке

Предмет замерив по отметке,

Определял я расстоянье, и Карпов только удивлялся

-"Да у тебя видать призванье!" - я еще лучше быть старался!

По верности и скорости расчетов я обошел Диану далеко,

Но при отлаженном прицеле тягаться с нею нелегко,

Стреляет точно, как машина,

А у меня за сбоем сбой!

"Ты Родя дергаешь рукой!

Да не тужи, вопрос сноровки, о выборе позиций, маскировке,

Подумай лучше на досуге, гуляя завтра по округе..."

Еще ловить учились ветер,

Что знает обо всем на свете

И пулей властвует в полете и в милости его изволить

Ее дыханьем отклонить , достойному позволив жить!

Я тонко чувствовал его,

И был наверно заодно,

С его натурою беспечной, не знающей покоя вечно,

Так в ветер хорошо стрелял, что даже Карпов уважал!

Уже сентябрь и скоро осень затянет долгие дожди,

И облаков стальная проседь повиснет над чертой межи.

На сапоге земля повиснет,

Довольно чвякая утробой,

И полетят своей дорогой

Под небом низким журавли, врезая непокорный клин,

В холодный тонкий горизонт. Прорвав его непрочный фронт,

Вперед торопятся циклоны,

Порывами шатая кроны,

Срывать убор с густых лесов, и орошать водой остов,

Средь неприглядной наготы, деревьев черных без листвы...

Как будто бы лишен иллюзий

Осядет лес на землю грузно,

И жизнь его уйдет к корням, в них остается место снам,

О красоте святого лета, когда живым довольно света!

Ну а пока тепло и сухо, и чудная стоит пора, винтовкой занялся с утра...

От грязи, копоти и меди я аккуратно чистил ствол и пыж зеленый шел и шел...

Уж битый час толкал я шомпол,

Но сделать все хотел верней...

"Иди кА выгружать свиней,

Давай, давай стрелок за дело!" - в сенях вдруг Костя протрубил,

Рука моя флакон задела, и растворитель весь пролил,

Собрал винтовку чертыхаясь,

А во дворе уже старалась,

Крича, пыхтя и суетясь, вся наша славная дружина,

Три здоровенных порося метались в кузове машины,

И Костя думал сгоряча

Нести их к хлеву на плечах!

Но мы наладили мостки, и на веревке их свели.

Держали крепко, в две руки, они брыкались, но пошли.

Мы пили чай за самоваром, дыша нам в лица перегаром,

Уперши блюдце в подбородок, вещал нам Коля про породу,

Чудесных, сказочных свиней,

Дающих сто кило прироста

Ежеквартально как по ГОСТу

Мясной породы Блеваншир! Глаза мои все перли вширь...

Прирост пока мы не видали, зато дерьмо полдня кидали,

И Костя со своим размахом,

Крутой отстойник забабахал.

А я решил построить транспортер, чтобы навоз в отстойник пер.

Недостает тебе забот - толкай свинью тогда вперед!

Да, Колю часто поминал,

И комбикорм кидал, кидал...

Деньгой последнею звеня, купил Костян себе коня...

Хозяйство наше прирастало, от флюгера и до подвала...

А вскоре прихватил мороз разбитую в грязи дорогу,

И первую поземку нес неспешный ветер понемногу,

Упало небо, но пространство

Как будто бы расперло вширь,

И красный как фитиль снегирь

Горел торжественно на ветке, вветвей застывшей черной сетке

Висела белая Луна, вокруг звенела тишина...

И взгляд не вяз вперед стремясь,

Природа вдруг подобралась,

Освободив свои пути для тех, кто сохранил в груди

Огонь и кровь сердец горячих и мог бежать тропою зрячей

За птицей синею удачи!

Небесной волею назначен,

Свершений круг казался четче, хотя и плана не закончил,

Творец о нашей смутной доле, даруя нам свободу воли!

-"Живешь полгода как монах, так для тебя поди не слабо!

А ну такую жизнь к чертям, давай пойдем-ка мы по бабам!"

- Мне Костя заявил с утра -

"Живет тут вдовушка одна,

Ей тоже часто не до сна,

Она подругу позовет, истопит баню и ... вперед!"

Меня изрядно возбудила под вечер эта перспектива,

Я стригся, брился, наряжался,

И Костика уже заждался

А Костя бегал весь в делах, с утра с Дианой на ножах,

Когда Диана поняла, что мы уходим с Костей вместе

То залепив рукою в тесте,

Так, что подпрыгнули на месте

Кастрюли на столе дубовом, она сказала - "Ну здорово!

Там можете и есть, и пить, не буду ужин вам варить!"

Да просто в ярости была, но Костя скорчил мину деловую,

Спешили влево, но душа, косилась в сторону другую.

Мы шли гуськом, как на разведку,

Петляла по лесу тропа,

И путь виднелся нам едва.

Но вот вдали за строем черным открылась сонная лощина,

И на окраине далекой в окне светила нам лучина.

Вперед резвее зашагали,

А звезды в небесах мигали,

Будто хотели рассказать, что пышная стоит кровать,

Пред ней подсвечник со свечами, но это после, сперва баня...

Просторная, с ольховой полкой,

И жаркой каменкою звонкой,

В кадушке теплой свежий веник, холодный квас отставлен в сени,

И кран с холодною водой, чтоб окатиться с головой!

Вошли во двор!Под тяжестью закрывшись, калитка нам дала пинка,

Изба стояла покосившись и пахла плесенью слегка,

В сенях, с рождения зеленых,

Стряхнули с ног мы сапоги,

В четыре топая ноги,

Прошли в проем за занавеской... От абажура свет отвесно

Взрывал из тьмы богатый стол, от сала вкусный запах шел.

За ним же, сидя на диване,

Как в паланкине иль рыдване,

Глядели бабы на меня, была брюнеткою одна,

Вторая вроде бы блондинка, и миловидна, как картинка.

Тут я на Костю глаз скосил,

А он к брюнетке подкатил,

Она тотчас заулыбалась, и зуб открыла золотой,

А я, к блондинке пробираясь, доволен был блин с икрой!

Была блондинка миловидна, но вот толста была, аж жуть!

Сначала было мне не видно, и я осел на стул чуть-чуть...

Но после первого стакана

Беседа веселей пошла,

И робость первая прошла.

Решили с Нюрой идти в баню, чтоб Косте с Кларой не мешать,

Потом пройти во флигель задний и там уже ложиться спать.

В углу двора стоял сарайчик,

Уныл и сер как летом зайчик,

И до каморки папы Карло ему размером далеко, даже поверить нелегко,

Что это братцы наша баня! Туда не влезет даже ванна!

Согнувшись я пролез в парилку,

Как лезет пятачок в копилку,

Чадила печка и нещадно от пола дуло по ногам!

"Тут бы подруга, не замерзнуть! Ну что за баня! Стыд и срам!"

"Ложись на полок, не замерзнешь, сейчас тебе парку поддам!

Как веничком тебя продерну, от жара ломанешься сам!"

- Так меня Нюра подбодрила,

И как взялась пары гонять,

Что стало нечем мне дышать!

Но я лежал и зубоскалил, как настоящий пан - кремень,

А Нюра веником махала и содрогалась ее тень...

Вдруг застучало мне в висок,

Сползти с полОка еле смог

Крюком в предбанник еле выполз, во что-то мягкое попал,

И по двору метался дико, дышать не мог, и все икал...

Потом немного отпустило,

Забыв про квас, забыв про мыло,

Я завернулся в простыню, пошел шатаясь к флигелЮ.

Как свет зажег так испугался, и даже как-то растерялся!

Была вся черная рука, а ноги в чем-то липком белом,

Кружилась голова слегка, и не совсем владел я телом!

"Ты в сажу влез, разбил сметану!

Ну просто шелудивый кот!

Дай положу тебя вот черт!"

-Ругалась Нюра, но без злобы, и сажу стала оттирать,

Потом схватила как пушинку и положила на кровать!

"Ну ты силачка, твою мать!"

Я отдышавшись смог сказать,

Но Нюра мне не отвечала, и я, в перины погружен,

Смотрел без страха и печали как надвигался теплый слон!

Ее дыханье было чистым,

В оклад дробясь огнем лучистым,

Лампада тлела у иконы, сурово слушал ее стоны,

Святой угодник из угла, куда от свечки тень легла.

Припух я от такого Дон-Жуансва, глаза едва продрав с утра,

А Нюра суетилась в хате и деловита и бодра!

Она топить решила печь

Бумагу под дрова пихая,

Из книг страницы вырывая!

"А вот получше меловая" - сказала Нюра закрыв двери

Но спас я том с названьем "Ад" поэта Данте Алигьери

Забрал из рук в момент последний!

Был порван в клочья Горький бедный,

А Маяковский догорал... "Ты что рехнулась?" - я сказал!

"Топить очаг таким изданьем" - продолжил глухо, со страданьем.

А Нюра принялась моргать -

"Ну просто не могу понять,

Когда успел с утра напиться? Или припрятал самогон?"

Ну как мне с нею объясниться? И я издал протяжный стон.

Посереди холодной хаты стоял я в чем родила мать

И требовал скорей все части "Божественной комедии" отдать!

"Ну не упрямься, прошу Нюра!

Ну где Чистилище и Рай?

А ну быстрее доставай!"

"Давай кА ты, дружок, оденься, культуры нету никакой!

Добьются инвалидных пенсий, и пьяны ходят день -деньской!"

"Да трезвый, трезвый я, пойми!

Ну ты хотя бы в толк возьми,

Что книги эти стоят денег!" - продолжил я уже за чаем!

"Ты рассуждаешь как бездельник!" - сказала головой качая,

Мне Нюра строго и всерьез

"Сходил бы и воды принес!

Ты на неделе приходи, дверь почини, дров наруби,

И посидим мы как вчера, томА отдам тебе с утра!"

Я обещал вернуться вскоре, взяв слово книги впредь не жечь,

Кричала галка на заборе, в кармане "Ад" давил на желчь,

Дождался Костю и пошли,

Обратной нудною дорогой,

Диана рявкнула с порога

"Ну как сходили кобели?!" Я рассказал как мне попало...

Сгибаясь с визгом до земли, Диана дико хохотала...

Да вот, ребята , так уж вышло,

Что я тогда впервые слышал,

Подруги беззаботный смех... Глазами как большой орех,

Смотрел Костян на эту сцену, но скрыл в лице своем измену

И только густо покраснел...

"Попариться он захотел!"

Шутила надо мной Диана. Я томик вынул из кармана

- "На почитай-ка дурачина, а то смеешься без причины!"

У Нюры был. Чистилище забрал, а вот за Раем не спешил.

Тогда я искренне считал, по простоте своей души

Что публика в Аду поинтересней,

Характерней мол, ярче там народ,

Погибший и порочный сброд,

Я принимал за сильных духом, но заблудившихся людей,

Но слышит, кто имеет ухо, и стал с годами поумней...

Да, уходя обидел Нюру,

От злости, или просто сдуру,

Сказал, ей надо похудеть, что страшно на нее смотреть!

-"Ты извини за прямоту! Свою ты губишь красоту!"

-"А! Похудей, легко сказать!"

-"А надо просто меньше жрать!"

Ответил так, и грохнул дверью, но стало стыдно мне тотчас

Но вскоре сам себя уверил, что будет лучше так для нас.

Зима обрушилась внезапно, в сугробах утопая ладно

И сказку древнюю храня, хрустальный лес застыл, звеня.

В убранстве белом, как невеста

Природа обрела покой

И под короной золотой

Светло сияющего солнца, лучистой радостью искрилась!

Покуда не промерз до донца, журчал ручей о том что сбылось...

А черный, черный человек

Тянул на санках долгий век

И паче снега убелиться мечтал тревожною душой!

Стоял пред алтарем, молился и пар струился небольшой,

Колеблясь над его устами

Когда замерзшими перстами

Творил знаменье у престола, Того, кто обречен к страданью,

Непостижимой, высшей волей, унес на небо свое знанье...

Зимой работа наша встала, свинарник только нас и ждал,

Возили мы дерьмо навалом, а транспортер мороз сломал.

Читая Данте вечерами,

По ссылкам лазил морща нос,

Как современников разнес

Поэт своим не кислым слогом! Он мне казался просто Богом!

Хотелось тоже заблудиться, и от зверей в сугроб зарыться,

Чтоб откопал меня пиит

И путь мой не был так избит!

Да, зимний лес к себе манил! когда мне Карпов предложил

Пойти в субботу на охоту, я встал как по тревоге рота!

Винтовку чистил, подшивался,

Как на войну засобирался!

И снегоступы смастерил, как дядя Толя научил.

Пошли вдвоем как рассвело и было на душе светло.

Так было ясно и красиво, что нехотя смотрел на дичь!

Творец! Твой замысел счастливый вовек живущим не постичь!

Я жизнь косого оборвал

Удачным выстрелом с колена.

"Пока не стал он как полено,

Пойдем в избушку, приготовим, и там же будем ночевать.

А завтра снова настреляем, зачем с собой весь день таскать!"

Сказал мне Карпов, улыбнувшись.

Под снегом, будто бы согнувшись,

Изба стояла у ручья, винтовку сбросил я с плеча,

И затопил скорее печь, прогреть непросто, чтобы лечь.

Потом косого ободрали,

В котел с картошкой покидали,

Поели и уже стемнело, тогда пошла и фляга в дело.

Сидели будто в сердце зверя, Зима нам выла из под двери...

Огарок тлел, сучок трещал, плясал багровый блик по стенам,

И выпив Карпов мне сказал, шубейку подтащив к коленям -

"За что я Костика люблю,

За русское красивое здоровье!

Полили густо нашей кровью

Вплоть аж до северных широт, и вывели российский крепкий род,

Кустами наплодили набродь! Так можа будет здесь хоть заводь

Здоровых крепких мужиков,

А то лишилася основ

Земля, попав под власть разврата, и грязная забила вата

И слух и зрение народа, и золотая правит рота!"

-"Как вы сказали это точно!

И правда все вокруг непрочно,

Доверья нет среди людей и мелкая творится гадость,

И Костя прав, что до корней из сердца вырвать надо жадность!

Но есть еще один вопрос, который сильно меня мучит

Как часто то, что людям нес, жестоко расплескает случай!

Поступок все перечеркнет,

И ближнему наделает обид,

А ты поруган, и избит,

И знаешь - делать так нельзя, но по-другому совесть не велит!"

Подбросил Карпов в печь огня, я слушал как он говорит.

"Задел ты Родя мою душу

Своим вопросом, значит слушай,

Служил на фронте я в разведке, мы ночью шли за языком,

Во взводе парни были крепки, я был салагой и щенком!

Под утро у избы ползли,

Два Фрица бабу повели

Насильничать в сарай у дома, ее малыш зашелся ревом,

Ребенка взял фашист за ноги и вышиб мОзги у порога!

Я застрелил его и выдал группу, как стаю, обложили нас

Сшибали мины с кленов купы и рядом землю рыл фугас,

Мы отходить к своим пытались ,

Не выполнив в бою приказ,

Осталось только трое нас!

Я вызвался прикрыть отход, но командир сказал "Отставить!"

"Вы молодые ваш черед в бою страну свою прославить.

Придет потом, идите с Богом,

А я у этого порога,

Приму сейчас последний бой, ступайте, нет Земли за мной!"

С большим трудом прорвались к фронту, там трибунал, потом штрафрота.

Я кровью искупил, опять в разведку,

Врага в бою сражая метко,

Лез на рожон, под пули, под обстрел, но смерть мою похоже взводный съел,

Из пекла выходил живой , Был ранен , возвращался в строй...

Но до сих пор живу взаймы, как будто недостоин жить!

Так довелось до огненной каймы мне чашу горькую испить!"

Я встал и вышел, сбило мне дыханье

Сверкали звезды, лес чернел

И выдохнув, вдыхать я не хотел

Беззвучный крик застыл в безбрежной дали, в висках мучительно звеня,

Лишь ниспадало тихое мерцанье холодного искристого огня,

С небес, меня судящих строго,

И осознал я понемногу,

Что я ничто пред этим человеком, и долг мой больше в сотни раз!

Рожденный развращенным веком, мой лик предстал мне без прикрас!

Но сквозь раскаянье, презренье,

Тогда мелькнуло откровенье,

Что мне дарована за что-то возможность выплатить сполна

Мои долги, и есть суббота, когда отступит Сатана!

Когда смогу расправить плечи, пройти свободно, беззаботно,

И в храме зажигая свечи, забуду о тоске народной

По лучщей жизни и по правде,

Которой уж и выше нет...

Как завершивший свой обет,

Способен стану к новой жизни, в которой красота и труд

Послужат для родной отчизны и радость людям принесут!

Но труден путь в обитель эту,

И помотаюсь я по свету!

Увижу голый лик судьбы, сорвавшей маску вместе с кожей,

Меч, обнаженный для борьбы не уберу я долго в ножны...

Прорвало тучи, осветив поляну белым лунным светом,

И словно в черный плащ одетый,

Ко мне оскал придвинул лес, вершины сдвинулись вплотную,

Я свистнул лихо, и Луна мне протянула перевязь стальную!

Прошла Зима как будто сон и рухнула на нас Весна!

Частенько поминают всуе, что мол она лишает сна...

А вот и нет, я спал отлично,

И бодро поутру вставал,

Снег на пригорках начинал

Нам открывать сырую землю, которую теперь пахать,

Работу завершая с темью, нам долго отдыха не знать!

Но силы брались будто сами,

Так, словно колдовал над нами

Росток природы возрожденный для жизни и ее чудес!

Налившись соками, свободный, в листву оделся черный лес,

Озимые зазеленели,нам обещая урожай,

Уже Апрель и скоро Май.

И скоро сеять яровые, бросая в пахоту зерно,

Оно умрет, но лишь на время, и семь возьмешь, вложив одно!

И наконец-то потеплело, и можно было не топить,

И на пробежке сердце пело, что хорошо на свете жить!

А свиньи наши раздобрели,

Грозили развалить сарай...

" Ну Коля, ты не начинай!"

Гремел Костян своим баском "Да не рожден я торгашом!

Зарежем сами будем есть, на кой нам их на рынок несть!"

"А стоит денег комбикорм!"

Так Коля возражал рядком,

"Да и не съешь ты столько мяса, и морозилки нет у вас.

Ты знаешь, Кость,попей-ка кваса, свинья не лошадь ведь у нас!

Чего ее кормить впустую,

И деньги тратить вхолостую,

Зарезал - надо продавать, и нечего тут рассуждать!"

Не зная, что тут возразить, пошел Костян кинжал точить.

И закололи, посмолили, и кровь пождарилась шипя,

И ею рюмку закусили, свинина наша хороша!

Отдельно вырезка и сало,

И колбаса, и требуха

"Да это вам не чепуха,

Свинью разделать и продать, всему тут надо ряду дать!"

Учил нас Коля деловито, взяв на буксир прицеп забитый.

Мы ехали на рынок, к людям...

С волненьем думал "Что же будет?

Ведь города не видел год! Раз загляну за поворот!"

Диана тоже волновалась и как на праздник собиралась,

А Костя хмурился, ворчал...

"Ты нелюдимый и амбал!"

Ему отрезала Диана и вышли мы в дверной проем.

Поехали как надо, рано! Да, жаль без Кости, но втроем!

На рынке я засуетился, получше расставлял лотки,

Накалькулятор разорился, как продавец большой руки!

Стоял и яростно горланил,

Что сало - настоящая свинья!

"Все думают ты пьян с ранья!"

Мне Коля усмехаясь молвил, "давай кА Родя отдыхать!"

"Я продавщицу подготовил, а с вами мы пойдем гулять!"

Вокруг шумела шустрая толпа,

В расстегнутой рубахе до пупа

Я шел по улице цветущей, как будто с флагом в первомай!

К нам с детскою мечтою жгучей катился солнца каравай!

И вдруг - знакомые глаза!

А по другому как сказать?

Стояла Нюра предо мною в приталенном и алом сарафане!

Пуд веса сбросила, не скрою, легка как зайчик на стакане!

Уставился я глупо, изумленно, она же гордо отвернулась,

Была красивой, вдохновленной, как будто птица встрепенулась,

И зашагала от меня!

А я стоял как в столбняке,

Листочек разминал в руке,

Но на лице моем блуждала довольная и глупая улыбка!

Как нам для счастья нужно мало, какая все-таки ошибка,

На горло жизни лечь углом,

Творя себе и ближним зло,

Не ведать радости нежданной доступной только покаянной,

Лишенной алчности душе! И только верный путь нашед,

Вперед мы зашагаем смело!

О, как вокруг природа пела,

Июньским теплым светлым днем, жизнелюбиво, беззаботно,

Но выжжен черным был огнем мой силуэт в толпе народной!

Конец второй части.

Продолжение

Copyright (c) "Русский переплет"