ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО

 

 

 

Поэмка в частушках

 

1. Мы советские

 

Как-то раз товарищ Сталин

трубку мира закурил.

Закрываться ставни стали

от Европы до Курил.

 

Днем мы делаем ракеты

под красными хоругвями.

Вечерком глядим балеты

или власть поругиваем.

 

До сибирских самых прерий

долетим за три часа.

Но центральной точкой прений

стало слово колбаса.

 

 

2. Народ восстал

 

А как уличный оратель

власти обсволачивал.

Всю ругню в дурную матерь

на толпу растрачивал.

 

Ты воспрянь народ, очнися,

скинь свои онучи.

Мы дадим вам наши ПиСи,

вам же будет лучше.

 

И мы двинули к свободе

эх, под мегафоны.

В новом вкусе, новом роде

новые резоны.

 

А как уличный оратель

власти обсволачивал.

Всю ругню в дурную матерь

на толпу растрачивал.

 

Ты воспрянь народ, очнися,

скинь свои онучи.

Мы дадим вам наши ПС

вам же будет лучше.

 

И мы двинули к свободе

эх, под мегафоны.

В новом вкусе, новом роде

новые резоны.

 

3.Мы оттягиваемся

 

Впереди толпы народа

шел речевок дирижер.

Велено кричать "Свобода!"

Он команды не допер:

заорал "Спартак!" и грянул

хор согласный: "чемпион!"

Видно, дури пару гранул

привозной прияху он.

 

Это было той весной -

мы тусились у пивной.

Вдруг, откуда ни возьмись,

бело-синие взялись

и пошли на нас стеной.

 

Получилась ерунда.

Били, били, молотили,

морду в ж. превратили,

потому что пьяные мы были.

Да, да.

 

Если любишь ты Спартак,

у тебя дела ништяк.

Киев и Вильнюс

сравняют с землей

море спартанцев,

волна за волной.

 

4. Мы работаем

 

Слово предоставляется Боссу

 

"Эй вы, народы-уроды, работать!"

Такой выдвигается лозунг дня.

Уж если родились, плати свою подать,

я вас исчерпаю да самого дна.

 

Наш босс так подумал на сходке овальной,

где мыслилась схема новых затей.

И всё порешив, на обложке журнальной

чертил чертей.

 

Песни планктона

 

Мы офисный планктон, всегда одеты в тон,

прически по последней моде.

К бутону алому бутон,

букета свежих роз навроде.

 

Я училка была

и придурков пасла,

Но по зову прибытка и норова

Я на бизнес пошла

Там, где было прикольно и здорово:

"Тумаки медицинские. Дорого."

 

Раздавала по шеям я тумаки,

Мужикам в толсты жопы мои сапоги,

словно лебеди, смачно ныряли.

И была я в том обществе краля.

 

Контора в сотню этажей

где куча девок и мужей

торгуют, аудируют,

сливают, консультируют,

пиарят и визируют,

и делают такие вещи,

чей смысл, опасный и зловещий

тебе, ежиха твоя мать,

не надо знать.

 

А над планктоном есть звезда,

в море нашем - директрисою.

В кабине с ключиком всегда

она особо писает.

 

И там с другой такой же стервой

по временам встречается.

И так дуэт в беседе нервной

у них получается:

 

"Ты звезда и я звезда.

Стерва ты и стерва я.

Но мы вместе завсегда -

корпорация"

 

А мне, девушке невольной,

сон приснился в выходной.

Кровожадный был довольно,

но весёлый и смешной.

 

Как на сотом этаже

для верховных, блин, мужей

софочки овальные,

окна бифокальные.

 

Приглашал меня на дачу

босс в костюме от Версаче.

Подошел подлец к окну,

я плечом его толкну.

 

Ты лети, лети, лети

вспомни, сцуко, на пути

все наши свиданки,

баньки и гулянки.

 

Встала я не сильно рано

и бойфренду мило,

чтоб лечить на сердце рану,

посылаю мыло.

 

Надо, времени не тратя,

лечить раны множественные.

Он в мансарду на Арбате

приглашал художественную.

 

Я пришла - какое дело,

если ваш я вкус задела.

 

В клубе ты тусился смело

и скакал под рэп легко.

А теперь поникло тело,

скисло, словно молоко.

 

Сонный, зловонный,

мутно-зеленый,

словно река Лимпопо.

 

Мы перепихнулись вкратце.

Я с тобой не буду знаться.

 

 

-----------------------

 

5. Сидим

На дворе горит луна,

да не видно ни хрена.

Это не хурма, хурма.

Это, брат, тюрьма, тюрьма.

 

И всего-то неба в клетку -

носовым платком укрыть.

Погулял да пожил крепко -

значит, некого корить.

 

Морда зелена и мята,

но скажу я без вранья

чисто-просто: чем не хата

для таких, как я, рванья.

 

Девки яблоком пуляют

с воли - эх ты, не достать!

Скоро нас переселяют

в заповедные места.

 

Чутче я, чем Федор Тютчев.

И считай, что сделал ноги я

в те края, где много лучше

экология.

 

...Бритой головой не бьется

над загадкой бытия.

Всеми фиксами смеется.

Любопытный, как дитя.

 

-------------------

 

Филиппика на возрастание брюха

 

О, мой уд, ты уже за холмом!

 

Почтенное брюхо,

колышимо землетрясением храпа и сна

ты растешь, как волна.

И звуки сиих катаклизмов ужасны для слуха.

 

Огромна была бы эклога о возрастании брюха.

О! О! О! Я в турецком халате,

восставший с одра, по спальне мечусь,

пряди волос загоняю за ухо,

перстами сную - слова отыскать,

чтобы поведать потомкам

слогом неложным,

складом учтивым и тонким

сказание о возрастании плоти и сокрушении духа.

 

 

Суждение о денежной массе

(Из романа в стихах "Нулевые годы")

 

Стихотворные тексты

я уже не люблю, не читаю.

Нынче предпочитаю

договорные тексты.

Сутью бренного мира считаю

денег вязкое, тучное тесто.

 

Все в нем - месиво силы,

откровенье прямого разбоя.

Подло, смело, красиво

это мясо живое,

воплощенная сила!

 

Я не в раны сомнений влагаю,

прямо в вещи вперяю персты.

Этой массы алкаю

и не надолго, полагаю

наши кассы будут пусты.

 

Денег хочется страстно

графоманам несчастным,

народившимся классам

и трудящимся массам.

 

Если паркера дорогого

жальце вынуто из колпачка,

над последним листом договора

обмирает рука.

 

Договор - приговор. Ты заложен,

ставший ссудой кому-то, кто должен

с той и с этой границы таможен.

 

Взгляд участливо-добрый,

"о, пардон" - и ответ на звонки.

Только строчки контракта - как ребра,

цифры в столбик - твои позвонки.

 

Гулы сессий и пулов

и туфты тектонический вымах.

Меценатов загулы

человеколюбивых.

 

Вот штрихи в два-три слова

обо всем, что свалилось,

понеслось, закружилось,

 

встало рядом и возле.

А о будущем - снова:

"Побеседуем после".

 

1992

 

 

Ироник

 

 

Твое словцо мне, златоуст,

как хруст разгрызенного ореха:

- Мир только потому не пуст,

и выделки с того и стоит -

что подает уму искус -

навыворот овчинкой смеха

вещь вывернуть - ради историй,

изложеных не без успеха.

 

И то! - война звалась потеха.

Дуэли - следствия острот.

Да вся История - центот,

пастиж, монарших реплик эхо!

 

"Ну-ну" - скажу говоруну,

вернее, промолчу. Лизну

железо на морозе, чтобы

язык слюной брехливой злобы

примерз - но не болтал, не ботал.

Кровит? Ну, то-то.

 

2006

Воинственная

 

 

В локоток, прелестно округленный,

снова уроняется чело.

Злитесь, как волчонок, - и резоны

вам мои не значат ничего.

 

"Шатлы" отлетали, но в полете

стая "челноков" снует и ткет.

Вы же сокрушаетесь о флоте.

И к чему вам черноморский флот?

 

Милая, и вас бедлам событий

к боевым влечет колоколам.

Не хотите замуж, а хотите

вы грозить не шведам, так хохлам.

 

Снова на экране эти воды

и надстроек палубных слюда,

хищные, изящные обводы...

Я ревную, скажете. О, да!

 

Но, влюбленный, из разряда пленных,

вам перечить я не посягну.

Верю, что не любите военных.

Но немножко любите войну.

 

Зовом схватки

будней зов разомкнут.

Вам неженских хочется побед.

В юной даме чуя амазонку,

Кровь моя вздымается в ответ.

 

Вы некстати Трою помянули -

в той интриге цвел иной сюжет:

там не флот, а деву умыкнули,

сбондили - сказал другой поэт.

 

1995

Памяти советской трешки

 

 

Неотвязная дума топорщится

о глотке милосердном вина.

Утром морда, как мятая трешница,

на нещадном свету зелена.

 

Из былого

 

То есть я полагал, идиот,

что "приметы эпохи" поймет

пьющий друг мой, грядущий читатель,

что бумажку (двухмерность) потратив,

в три трехмерности он разольет

так, как некогда я, - и страна

чутко вычленит звон стакана

троегласьем вакхических нот

в шуме жизни, гремящей вразлет!

 

Полагалось незыблемым, что

эта денежка вечно зеленой

да пребудет! И бледным бордо

царь-червонец в недвижной вселенной.

 

Но обрушились вдруг времена,

расцепились аббревиатуры.

Деньги, таючи, плакали на

ясном солнце свободы! Она

поборала снега диктатуры,

каковой наступила хана.

 

Но пока ни жива, ни мертва

Ты, Поэзия - значит, жива!

И, как следователь на допросе,

властно требуешь точных примет

и мельчайших деталей. Поэт

на свой век и любимых доносит

по законам искусства. Не просит

снисхожденья намучанный бред.

 

Но! Гвоздем изо всех закавык

рвет фонемы корявый язык

вопрошая: какие детали,

не детали - так глыбы, пласты

печатлеть подписуешься ты?

Тяжесть сущего что за двутавры

держат? Все ли сгорают мосты?

 

И как древле мудрец с фонарем,

я в ответ только слово роняю:

Чалавэк! - говорю. Обоняю,

как от искор, озон. Обвиняю

правды ищущих со словарем.

 

Не лучи идеала держу,

а советскую трешку благую,

с грустью жизнь вспоминаю другую,

и худого о ней не скажу.

 

Что такое "советское" - во трех словах

не расскажешь, как и в трех рублях.

 

В общем, в некий увесистый том

(где мудрец с фонарем) заложил я

капиталец посильный - зажилил,

да запамятовал потом.

 

Важной книгой манкировал я,

а прочел бы - и трешка вспорхнула

на свет божий як пташка! Друзья

похмелились бы после загула.

 

Впрочем, помниться, мы все равно

где-то, как-то, на чьи-то...

Бочкотары дубовое дно

было мигом, по-братски, накрыто,

как положено, чин-чинарем.

 

Пил четвертым приблудный - с подбитым

глазом: в нашей пивной знаменитый

человек с фонарем.

 

2000 - 2008

 

 

НОВЕЙШАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

 

Кто, паче прочих, умен и ушл?

Странный вопрос - разумеется, я,

я, избегший, словно семейных уз,

читательства! Мне дорога моя

свобода - не ведать, не знать,

КАК загибается та труба,

и куда это все течет.

 

Теперь не свисает моя губа

над листьями книг, и глаз не течет

от света лампы косого. И чутче

чем Тютчев я сделался к "новым кодам".

Теперь я, как тот дальновидный чукча,

ославленный анекдотом.

 

В вокзальном сортире ночь коротать

лучше, чем эти тексты читать.

 

Не пожелаю сала и кала,

чтобы утроба во сне не икала.

 

Я обязан всем лучшим во мне

книгам, прочитанным не.

 

май 2006

 

Из цикла "РУССКИЙ УСТНЫЙ"

 

1.Москва-Питер

Сравнительный анализ габитусов

 

По Неве плывет баржа с дровишками осинными,

А по Москве плывет баржа с сосновыми, сильными.

 

На Москве стоит шинок,

на стене висит лубок.

Погляди-ка, мы на нем

кучей пляшем и поем.

 

Питер - зол,

вытер свой камзол.

А Москва - та смотрит лихо.

Вся - нарядная купчиха.

 

Питер свой немецкий нос,

пудрил в толщу штукатурки.

Воевал он шведа-турку,

на чухонских клюквах рос.

 

Как на Питере поэты

сочиняют триолеты.

На Москве поэты -

бравые куплеты.

 

Как на Балтике погода

не погода - срамота.

Ломота-ломо́́та -

грех, а не погода.

 

Над Москою солнце светит

прямо в Божьи купола.

И в бейсбол играют дети

подле каждого угла.

 

По Москве плывет топор

Иоанна Грозного.

Ты, брат-стихоплет, попер

в сторону сурьезную.

 

Мой сосед, почти что трезвый

подмигнул перстом жидку.

И поплыл полштоф любезный

вдоль по дымному шинку.

 

Как из Ламы в Москву лодьи

сволочь волочила.

Не сего дни ето было -

придремал купчина.

 

"Олигарх" - братва гудела.

И с такой причины

того купчика за дело

сволочь замочила.

 

Как Вольтеру Катя-дуся,

письмецо карябала:

" Без свободы в новом вкусе

я побрею наголо".

 

А чего - заместо слов

точки лишь пунтирою.

графы Зубов и Орлов

пусть прокомментируют.

 

По Москве плывет маржа

с опционами.

Блядь воспрянет - и свежа

моционами.

 

Ну а нам, людям работным,

утром не до баловства.

Будто плот, потоком плотным

прет, орет, гудёт Москва.