|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Поэзия
08 февраля 2009
Достаточно полный корпус избранной поэзии и прозы - на сайте (слегка
недостроенном пока)
http://www.medvedevpoet.art-in-exile.com/
Пар изо рта
Слушай, как ты
живёшь,
чем
на
хлеб добываешь?
В
шесть
утра папироску сжуёшь
и
вчерашние щи дохлебаешь.
Кем заполнен наряд? -
забутовка,
сплотка
да бревнотаска,
такелаж,
сцепка-смазка
да
рихтовка, шихтовка,
кладка,
резка, обвязка.
Домино
и бытовка -
калорифера ласка.
Как
в
затоне лебёдка кричит!
Ось
у ней, как душа, не на
месте.
Трос
бурлацкий по слипу влачит
бесконечную
песню.
Звёзды
словно бы кто обесточит.
С
катерка долетит матерок.
Подъездные
пути молоточком
баба
в
жирных пимах простучит,
озираючись - кто там' кричит?
Будто
мало своих-то морок.
Вслед пустому вопросу: как
жизнь?
шевелится
железо живое.
Не
дождаться ответа, кажись.
Или
скажут: иди, Бог с тобою.
1998
* *
*
Я русский, но, пожалуй,
новый,
в ранжире патриотов - не рысист.
Их
шумный
спор давно в гудок и свист
кипящим паром изошел -
иного
хочу! Короче, патриот хреновый
аз грешный, но зато
расист.
Люблю, что дамы делаются
мамы,
и будущее катит не
спеша
в колясках - или топает
упрямо,
проворно лужи ботами
круша.
Люблю взглянуть мельком на
малыша,
героя предстоящей
драмы.
Кой-что
сегодня
занесу в дневник
о корне древа губленного,
целых
живящих жилах,
силах наторелых.
Я радуюсь, как истовый
грибник,
нашедший
вдоволь
рыжиков и белых.
август2003
ШТОРМ
Ветер с полночи влагой
окапал
крап листвы; обезлунела
мгла.
К утру
шторма тяжелая лапа
пляж накрыла и
мол потрясла.
Дыбясь, волны, как пифии,
нервно
поднимались - и крылья
плащей
ввысь летели стремительно-мерно
в гроздьях брызг и ошметках
лучей.
А
когда
из лазурного ада
шла девятая счетом -
была
вся подобьем весеннего
сада,
возрастала, взмывала,
цвела.
Малахитовой
лавой кипящей
было море вблизи - а
вдали
темно-хвойной
тайгой,
уходящей
за другие пределы
земли.
Потемнело - и вдруг посветлело
-
и за дымкой залива
дома
засмеялись - и вновь
налетела,
как по ходу трагедии,
тьма.
Свет порывами несся; на ком
бы
ни сиял - погасал - и ни
зги.
Шли валы чередой
гекатомбы,
нежной пены
роняя клоки.
Мы, стоящие на галерее,
обогнувшей
уступы
кряжа,
на развитье событий
смотрели,
солью ветра с волненьем
дыша.
Пел, как хор, этот ветер
крепчавший
гул ударов
роняя к ногам:
Мир,- он все еще
полная
чаша,
подносимая к
вашим
губам.
1988
Тридцать восемь и
пять
Однажды
в
студеную зимнюю пору
я дома
лежал: "У ребенка невроз".
Гляжу:
поднимается медленно в гору
чудной
такой дядя, задумчив и бос.
- Чего
ты
босой-то? Простынуть охота?
Куда ж
это
смотрит семья?
-
Семья-то
большая, да всех мужиков-то
всего
только
двое - отец мой да я.
А
босо - привык, и к тому же так лучше
по
минному
полю блуждать.
И много
прикольных игрушек без ручек
за
вами,
детьми, подбирать.
- Мне
слушать сейчас про войну неохота.
А
мины... Да где они, где?
И дядя
в
халате, скрывая зевоту,
ответил
печально:
-
Везде.
А то,
что
студёно - у вас тут, конечно...
Но там,
где живу я теперь,
там
стужи
полно - абсолютной, кромешной.
Не
веришь?
Поверь.
Ну,
всё. Я
пошел. Я дежурный в больнице,
где
столько увечных, больных.
Недельку
тебе не учиться - лечиться.
И -
слушайся старших своих.
А что
пожалел меня, тронут. Спасибо.
От
взрослых я жалости ждать перестал.
О, как
я
устал! - снова выдохнул сипло,
покуда рецепты
писал.
2008
Происхождение
моды
Змей с древа познанья воззрился спесиво.
И Ева, в борьбе с
гипнотическим
сном,
подумала смутно: " Что ж, это красиво".
"И стильно" - добавила в сердце своем.
А тело змеи, где янтарное солнце
шло в аспид, блестело и извивалось в
ветвях.
Как бухта каната - ленивые
кольца.
Сквозила насмешка в змеиных очах.
И дротик метнула охотница Ева!
Роскошную шкуру с питона сняла.
И зубы для игл из змеиного зева
заботница наша взяла.
И перед Адамом в прикольных
лосинах
плясала, смеялась и пела она.
Стал муж от напора страстей обессилен.
Так сделалась дева - жена.
Я мог рассказать бы события свадьбы.
И зубки, кусавшие зелень листа,
и перси, и чресла я мог описать бы,
но скромность мои замыкает уста.
И вот уж Адам весь заботах с ранья:
охота, работа, семья.
Но, стан обнимая ея
довольный, он мыслит: "Во
баба
- змея!"
А нынче - премьера. Я в смокинге. Дамы
в вечерних нарядах, духами разят.
Вот третий звонок. Пробираясь рядами,
поймал я уклончиво-пристальный взгляд.
О, сумочка - кожа змеиная, где Вы
храните, я знаю, от сердца ключи!
Глотая волненье, окликнул я: "Ева!"
Она обернулась, шепнула: "Молчи".
2008
Ледоход
У клуба драка просто так
под музыку из окон настежь.
Наш, охрой крашеный, барак
поддат и счастлив.
Вовсю весенние дела.
Подросток, пасынок соседа,
вдыхает запах от седла
девичьего велосипеда.
Тут и река пошла.
2006
Реестр
"Ветер"
Краем зренья он видит себя в витринах,
куда рикошетит небо, прицениваясь к развратам,
и где над тотемами шпилей, как викинги, их ветрила -
тучи, тучи в своей боевой оснастке,
и блещут рогатые каски
где-то за час до ночи, за полчаса до заката.
На всех углах митингует, на площадях матросит,
аллеи ему рукоплещут, листовки листвы бросают.
Потемки, как чернь, их ловят, пощады уже не просят.
Ветер хватает прохожих, неистовствует, комиссарит.
Вихор студента - не вихрь ли
бессмысленный? - беспощадный!
Дворы повторять охрипли,
стреляя дверьми: "Без паники!"
Спешат, в отвороты кутаясь, стать
безымянными
памятники -
конный и безлошадный.
Ветер влетает в карсты камней лепоты старинной,
в плащ продувной девчонки, турниры play-off навылет,
в пустую бутылку дует - и та поет окариной.
Холодный абсент заката его кураж пересилит.
И вот уж он в декадентах - и составляет букеты,
вьет икебану из пыли, гондонов, цитат,
вздохов.
Змеиные шкурки лета, пакеты, фуфло и
газеты
слагает он, как куплеты - и, согласитесь, неплохо.
Афишу, наглея, треплет шепчет "пока, до
встречи"
играя летучей бровью с ухватками инородца.
И примадонна томно слушает эти речи,
ало смеется, зная, что он не вернется.
Ветер не отлетает, словно горох, от стен
вержущихся. И поэты поют ветра перемен.
Драконом летит биржевая строка -
это ветер.
"Буря в пустыне", но эскадрилья прикроет войска -
это ветер.
Просы́палась дурь, не дал забить косяка
ветер,
зато, обжрамшись, всякий пускал
ветер.
А, впрочем, он ветреник, душка, душа он яхт-клуба;
кубы и квадраты манкирует, тучек игривых
клубы
ему (он старинного рода) волнительно любы.
Наследство фу-фу, но он фалды опять на дыбы!
Когда же из парка, из мая, когда, галантер,
в окно, а не в двери влетая, то с каждой из штор,
как с той гувернанткой, ей рюши помяв
впопыхах,
он все ж повальсирует - раз-два-три,
раз-два-три, ах!
Регата - кастинг для яхт. Как лифчик,
трепещет вздутая парусина на дугах гонки.
Кому быть в дамках, а кто - об рифы, он безразличен -
им всем - любовник, всё знает прежде удара гонга.
Все это "чувства", стишки, романы, читай: пустое.
Возьмем устои
природы: скажем, Земшар, на что уж - а
чешет
репу:
сил притяженья никто не волен изведать
свойства
(хотя и сам он, как всё и всякий подвержен слепо.)
Мы полагаем, что это - ветер с обратным действом
магнит, - и шире: душа вселенной, летучий слепок
вещей, событий, мер и весов, пустот и плотей,
страстей, смирения, зла и блага, лада просодий.
И в са́мом ветре есть ветер - соль в нарицаньи
соли.
Он - это мы. Видимо, больше, лучше,
Точно - вольней. Ворох случайных
мыслей, бегло изложенных здесь, необычайно
скуп на богатство живых излучин,
порывов, чем козыряют бореи, заливы, фазы Луны либо комли
деревьев, пункты контрактов, кроме
тех, кто жизнь со смертью между собой заключают.
И голос был мне еще до света,
и так прорек:
"Всё - Ветер, ничто вне и помимо Ветра.
и ты - его пророк.
Рцы, коли мыслех ..." Рек, ибо дерзок. Тако.
Ветер. А что Он думает обо мне? Знака
ждут былья остатних волос - злаков,
мучицею перхоти токмо и щедрых, однако.
Есть ветер во всякой вещи, в каждой из плотей
тварных.
Паче - в явленьях миру из лежбищ, укрывищ,
гнезд ли,
смыслов - из толщ сословных или статей словарных -
нам с вами вряд ли важно - сызрану или
поздно.
Дует он, подувает, веючи воет или
строит бархан, сугроб, вал . 9, валит
ду́бы империй -
в силе
в опись разрухи вставить сухо, в конце "invalid"
Русь же курнет на лавке, окурком пульнет: "Бывает".
Апрель 2007
Сварка
металла
Штиль, вослед непогоде, таков,
что сплошной экран облаков
мне сравнить с плащаницей легко.
Как вы знаете, с наших холмов
враз три города видно. Река
с оком зрящим издалека
речь заводит - то лунной рядниной,
то блистательным ультрамарином
зачерпнувшего зелень мазка.
Тихо так, что вахтовый
биплан
возвращается с поздней работы
как хозяин, в объятый дремотой
дом, чтоб не пробудился углан.
Град
строит
мост.
Террикон и трубу заводскую
крыловидный превысит пролет -
долгой, долгой дугою возьмет
он, стеная, тугу всеземную.
И металл, как метель, запоет.
Там работает сварщик. Поймал
он четыре своих миллиметра
между сталью и сталью. И стал
строить тень человека металл
искипающим плазменным светом.
Сварщик, варщик тех яствий суровых,
что алкает несытая твердь.
На огонь его действа ночного
слишком близко не надо смотреть.
Шлем защитный и плечи его
вижу в небе, на плане вселенной
я, Вергилий мгновенья сего.
Третья стража. Последняя смена.
2001
Сны госпитальные
У
паровоза, памятника предкам,
и на
перроне, в сквере, на путях
носилки, койки, коих ножки
крепко
вжились
помалу в станционный прах.
Три
парня вдруг затопали, запели.
Старик им: "Замолчать! На
той
неделе
вот
так
же пацаны мои свистели -
и -
как
на знак, со свистом, в два звена..."
И
культей показал с своей постели
туда,
где рельсы рваные блестели,
зияла
небом шаткая стена.
Усни,
отец. Чего тебе не спится?
Того,
что было, больше не случится.
Все
самые произошли дела.
И
вот
мы, бля, лишь тля из
психбольницы,
А
прежде были - звездные тела...
Эвакуационная эпоха.
Полны
тумана минные поля.
Прогиб
эпилептический, апока-
липтического
виража петля,
столицы нашей Родины - Моздока
врагом
не покоренная земля.
Февраль 2000
Список
бессонницы
Бессонница - список. Проходит конвой,
тебя поверяет, слепя фонарем.
Потом разберутся - живой, не живой.
Бессонница - трюм, эшелон и паром.
Глядишь и глядишь сквозь решета ветвей,
сквозь тучи, игру их летучих лекал.
И вот, беспощадная к муке твоей,
луна засияет, как зэку - Байкал.
Бессонница - тьма белизны. Белена
сладимая, до тошноты. Изразцы
подвала - и бельма окон. Тишина,
чье тело грызут часовые зубцы.
А полночь уперлась, как в отмель весло,
и всё-то неймется - накапай, налей.
Разъятое время поврозь поползло
слепым червиём от лопат копалей.
Бессонница, панночка, любишь меня.
(Бессоннице всякое чтиво - псалтирь).
Белянка! Да нешто осудишь меня,
что на кол сгублю я осинку, прости.
Светает - как будто считают белье.
К стене отвернусь, коли видеть нельзя.
Но слышу, как шепчет "усни" забытье,
по жиле яремной зубами скользя.
Олигархи и стервы
Россия их роди́ла.
вcкормила и вспоила,
лихие прозвища давала
и застругала их карандаши,
и долго на́ голос ругала,
и - полюбила от души.
И дочерей, кто посрамней
в окошки выставила.
И срамоту, что постыдней,
подробно выспросила.
Стыдила и корила
и - полюбила.
2008
Цветущая
Л.М.
Что́ день? - он только покрывало.
Когда ты больше не могла,
смеясь, его рывком срывала -
и мгла была.
В живородящих облаках
и ждущих бури берегах
изнемогали наши схватки.
Подутреннего сна облатки
истаивали на губах.
Следов и шторму не стереть.
За то вино, за все, что было,
за то, что мы с такою силой...
нам и в раю - гореть.
Июль 2003
* *
*
Безнадежно любилось,
по-черному.
Этой тяжкой наукой
ученому
все
иное уже нипочем.
Вдруг
очнулся, свободен воистину,
словно выпущенный
по амнистии.
(Сзади дверь запирают
ключом).
Оказалось:
на фильмы не ходят.
Оказалось: бездомен,
в разводе.
Тот же паспорт, а город
другой.
И в любимой команде
футбольной
все
другие выходят на поле.
Лишь
один поседелый хавбек
еще
бегает, скалясь от боли,
месит бутсами выпавший
снег.
1983
Полый
посох
Плоды искусств, цветы
ассоциаций
я променял на ассигнаций
пук.
Почти без сожаленья, признаться -
как бы по жизни дав случайный крюк.
Свобода приходила - вся
нагая,
как и предрек безумец и
поэт.
Не храм, но банк, секьюрити
с наганом -
ее примета средь иных примет.
Пиита тощий в ушлого
купчину
преобразиться не почел за
труд.
Резидентура! Этакой личины
вам шефы ваши не изобретут.
Нас тьмы и тьмы. Завлиты
и завлабы,
актерки... пятна камуфляжа.
Грим.
О, мы перехитрили всех
неслабо,
как некогда смиренный пилигрим,
что в посохе личинки
шелкопряда
от стражей Поднебесной
утаил.
А кто
писал сценарий маскарада?
Никто - и все, по мере бренных сил.
Не уставая ставить свой
порядок
от самых от окраин до
Москвы
и по-хозяйски не ломая
шапок,
пришли и есмь
отныне... Каковы?
1998
Чартер
Одёжа челнока должна быть
крепкой,
погрузке и разгрузке не мешать.
Вот он с подругой в путь пустился крестный,
маркером номер ставит на мешках.
Гудит нутро аэродромной
ночи.
Отложен вылет - значит,
отдохни,
Сопутнице своей чернорабочей
Пластмассовый стакашек
протяни.
Взяв во фри-шопе
выпивки макитру,
почти тверезы: завтра
поутру,
Таможня! Тут перо в моей дрожит ру-
ке, и у лиры не хватает струн.
В Шанхае ты, Болонье иль Трабзоне -
нетвердо помнишь средь стеклянных стен,
но твердо знаешь - ты сегодня в зоне
хороших цен. Вполне хороших
цен.
Мы лишь при взлете глянем, как
туристы,
Сквозь мглу иллюминаторной
слюды,
где тонут пальмы в дымке
италийской
и консигнационные склады.
1996
Песнь о
банкротстве
Входит похоронная команда
кредиторов с описью прорух.
Никуда тебе звонить не надо,
да и трубку вырвали из рук.
Обступила тишина мертвецкая.
Стал лицом ты что-то нехорош.
В логово налоговой инспекции
ты без страха в первый раз пойдешь.
Эх, нули, кружки продолговатые.
Пуля много правильней, круглей.
Впрочем, неквадратны и квадраты
из-под унесенных мебелей.
Денег нет. Спокуха, без истерики.
Есть и в этих нетях благодать:
можно взять билет на "Пан Америкэн"*
и вперед - в Сухуми отдыхать!
Там после великого куража
нынче денег нет ни у кого.
На неразминированном пляже
голова работает - ого!
Ты еще надыбать
схемку сможешь,
что делилось прежде, перемножишь.
Ведь банкрот - он тот же банкомат,
у кого залипла кнопка,
но полна, как баксами, коробка
черепа - ты все вернешь трикрат.
Все, привет. Мне не до разговоров.
Я сегодня занят, извини.
Завтра? Завтра вылет мой. В 7.40.
Если деньги будут, позвони.
1997
________________________________________________________________
·
- Хоть
и "пан",
а обанкротилась в конце 90-х прошлого века.
Над океаном
Она получает задание,
выписывает командировку,
обретает цивильную плоть
и садится в такси.
Кущи - кубы и шары
вдоль хайвея. Поташнивает слегка
от свежести лета и тела.
Но - терпи: "такая работа".
Боинг, Боинг, небесный дельфин!
Ты прекрасен, (нежно шепчет она)
мне искренне жаль...
И улыбается стюардессе,
протягивая билет.
Смерть оглядывает с девическим ин-
тересом сквозь легкие веки
негра, индусов, евроамерику, кого-то -
а между тем
лунные зеркала океана внизу
медленно проплывают,
анфиладами венецианских дворцов.
И она понимает: пора!.. Как дым сигареты,
ныряя, уходит в узкую щель,
рука ее долго вытягивается,
проницает обшивку крыла,
на котором пульсирует
сукровица топ-сигнала.
Губу закусив,
нашаривает в кровеносных дебрях турбин
нечто важное и - упс! -
отворачивает до упора.
Гул вдвое тише становится,
следует легкий толчок споткновенья. Полет
плавен и ровен по-прежнему. Но
пространство обметывает, словно стекла
- внезапная изморозь,
радиограмма тревоги.
Смерть проходит между рядами,
ласково будит ребенка,
отражается страхом в молодых материнских глазах.
"Смерти нет" - вспоминает злорадно
заклинания праведников и поэтов.
И возвращается в кресло,
чтобы со всеми быть и как все, когда совершится.
Удар о твердь океана
страшен даже и ей. Переход
полон ужаса и отвращенья к себе.
Это длится недолго, но времена и несчетные жизни
разом ее окружают, всплывая из плотных глубин,
как те существа,
что глядят внутрь салона
с любопытством ленивым
на мертвых.
Рассвет - как тропический плод
зелен и розов.
Она ощущает озноб,
грусть, небольшую усталость,
словно студентка
после ночи случайной любви.
1995
Стоик
Этот старик, троцкистов
громивший,
столько построивший и
воздвигший,
жизнь прожил и вправду не зря.
В коммуналке строго и чисто.
Упорядочен до
неистовства
день с подъёмом в 5.30 утра.
Всё, что ставилось ладно и
связно,
было как будто века назад.
Подломились такие сваи,
распаялись такие спаи,
что понять ничего нельзя.
Он, последним в живых
оставленный,
не простит себе никогда
то, что мало врага давил он;
что, - калёный, жжёный,
оплавленный,
не увидел, не уследил он -
и такая теперь беда.
Пишет
он
письма в одну редакцию.
Мысли
сбивает реклама дурацкая,
но конспект всё ближе к
концу.
И солёная, злая
фракция
скупо
течёт по его лицу.
1993
Воинственная
В локоток,
прелестно округленный,
снова уроняется чело.
Злитесь, как
волчонок, - и резоны
вам мои не значат ничего.
"Шатлы"
отлетали, но в полете
стая
"челноков"
снует и ткет.
Вы же
сокрушаетесь о флоте.
И к чему вам
черноморский
флот?
Милая, и вас
бедлам событий
к боевым
влечет
колоколам.
Не хотите
замуж,
а хотите
вы грозить не
шведам, так хохлам.
Снова на
экране
эти воды
и надстроек
палубных слюда,
хищные,
изящные
обводы...
Я ревную,
скажете. О, да!
Но,
влюбленный,
из разряда пленных,
вам перечить я
не
посягну.
Верю, что не
любите военных.
Но немножко
любите войну.
Зовом
схватки
будней зов
разомкнут.
Вам неженских
хочется побед.
В юной даме чуя амазонку,
Кровь моя
вздымается в ответ.
Вы некстати
Трою
помянули -
в той интриге
цвел иной сюжет:
там не флот, а
деву умыкнули,
сбондили -
сказал
другой поэт.
1995
Пиво на двоих
Светоносная жилка,
иссияв, пргорает,
не пружинит пружинка,
в чуть за тридцать
танцорка
кассы не собирает.
Эт́ старость, девчонка.
И за двадцать совместных
не брыкает женилка.
Если сердце - трехтонка -
возит пять, на машинку
ты надейся не шибко.
Так меж пивом и пивом
в сквере тихом и пыльном
сигарета воскресных
мнений частных витает
сивым дымом дешевым.
И, двоим, хорошо им,
хорошо, интересно.
В данной точке покоя,
всем волнам когерентной,
есть блаженство такое,
универсум момента,
что стоят эти двое,
как на пике Победы.
И течет метанойя
беседы.
2003
Ожидаю поезд
За водокачкой и вокзалом,
за штабелями и складами
сошлись в единый узел колеи.
Стада железа смирно и устало
стоят и думы думают свои.
Вдали контактный провод зарыдает,
обходчик рельсы молотком простукнет,
утробным громом сцепка прогремит -
и всякий звук в пространстве полом тухнет.
Заря вбирает звезды, как магнит.
Там, где движенье пляшет и поет,
где сталь со сталью меж собой гуторит,
затапливает мост, как пирс над морем,
восход.
Пройдет курьерский - окна пролетят,
как с ловких рук игральных карт колода.
Один стоп-кадр выхватывает взгляд -
Две девушки в косых лучах восхода
вдруг на сетчатке глаз отобразятся.
Студентки опыт легкого развратца
выбалтывают невзначай,
пока звенит и остывает чай.
2008
Беглец
1. Свет во тьме
Тьма - она вне причин и обид,
словно страх в зрачках у сверчка,
что в скиту запечном точит
время с тщанием часовщика.
Расширяющейся все-
ленной ночь над сверчком печным.
Над землей - светляком в росе,
над змеиным зрачком в овсе
и далеким огнем речным.
Там рыбак у костра над рекой
или кто там? Когда - огонь,
тьма чернее округ. Но свет
к свету стремится, как друг и весть,
искрой - к Полярной звезде летит
и не умирает весь.
Беглый зэк в заимке не спит,
он на низкий уставился потолок,
где, как линза прицела, блестит
прозрачный от голода клоп.
"И это сигнал мне, и надо линять" -
думает опытный зэк.
До чего ж непролазна глубокая падь,
но до станции добирается человек.
Беглец свободу свою хранит -
и верит одной только ей.
Город линзой своих огней
тучи разглядывает. Пусть город манит,
миновать его - будет верней.
Там живет та, что его предала, донесла.
Он согрет желаньем - убить.
Стала тьмой ему, а ведь жгучим огнем - была.
И тут не статья, а судьба.
Чтож, случается. Вселенная, может быть,
так (по черному) обогревает и освещает
себя.
Жизнь и смерть - кто из них огонь, а кто - тьма,
ты разглядишь ли, зрачок ума?
Пошевелю угли костра.
Последние искры с первой звезде
улетают, как SOS, во тьму.
Речная излука еще светла.
Стало тоскливо - не знаю сам, почему.
2. Сон беглеца
Клевещущим каплям и плещущим лицам
Не верю, как звери людям и миру.
Пусть будет мой сон неглубок, как могила
в полярной землице, большой и немилой.
Разыщут - очнусь и нащупаю нож.
А ты, дорогая, меня не тревожь.
Ведь спящий и снящийся - в дреме одно,
как поле с туманом клубящимся, как
снега и трава, приговор и барак.
Тебе ль это надо в базаре чужом?
Придешь - я пырну по ошибке ножом.
С пустынному полю аэроклуба
лисе моей страсти прокинуться любо,
и в бублик штурвала когтями вонзиться.
А зоркие звезды глядят, как чекисты:
откуда биплан, и куда он крадется
во мраке, в рассветном обмане тумана.
И рокотом тает мотор за холмами
судьбы незаконной, попытки побега,
звенит он, как морось по раннему снегу.
Как годы, внизу проплывает тайга,
слоится, хвоится.
Темнеют снега, тяжелеют ресницы
от стужи и ветра, по жилам струится
и в сердце стремится укрыться тепло.
Я вижу - сон сон,
в
лобовое стекло -
луна проплыла фонарем караулки.
Ах, жизнь! Ты сверкнула ножом в переулке,
я встретил тебя, проводил до общаги.
Красивой была - и сиренью в овраге
клонисась, цвела - я грабастал и лапал,
и мы засыпали.
Цвела-осыпалась. Сукном одеяла
утерла глаза, на разлуку рыдала.
И я не сдержал затаенные слезы,
что быстро становятся коркой мороза.
Тянет мотор,
как служивый казах
голодную ноту.
Кончилось топливо в тощих боках
списаной птицы, но надо всего-то минуту полета
до речки, уснувшей в глубоких снегах.
И он засмеялся, как понял: живой!
и кровью плевал на обломки.
Шатун безберложный в бездонной,
острожной
губернии этой, где долгое солнце
сменяют большие потемки.
Я настрою гитару под лирический лад.
зубы я починю,
золотыми сверкну:
я прощаю тебя - молодая была,
и не знала, что станет со мною.
Вольной волей своей я прощаю тебя,
и мы выпьем еще и прощеньем своим
сердце я успокою.
Улыбался он вечности. И служивый казах
Наклонившись над телом, задумался грустно.
И команда притихшая тоже.
И никто не спросил - отчего, мол, в слезах твоя рожа?
Перед Зоной тайга помаленьку редела.
И казаху подумалось: " Ёшь твою мать,
зачем надо было костер зажигать?"
2008
Ироник
Твое словцо мне, златоуст,
как хруст разгрызенного ореха:
- Мир только потому не пуст,
и выделки с того и стоит -
что подает уму искус -
навыворот овчинкой смеха
вещь вывернуть - ради историй,
изложеных не без успеха.
И то! - война звалась потеха.
Дуэли - следствия острот.
Да вся История - центот,
пастиж, монарших реплик эхо!
"Ну-ну" - скажу говоруну,
вернее, промолчу. Лизну
железо на морозе, чтобы
язык слюной брехливой
злобы
примерз - но не болтал, не ботал.
Кровит? Ну, то-то.
2006
До
света
Звезды вижу в продышанном
инее.
В три утра - быть ли свету - решается.
В три утра петухи всполошаются
и кричат - это снится им Индия,
где ножи поварят друг о друга стучат.
Тот, кто был в это время зачат,
никогда не избудет он тьмы,
обступающей
окна дома в куржави блистающей,
и к луне от полян улетающий
лай веселых волчат.
Мочат ссучившихся
паханы.
Дрыхнет горькая пьянь, хоть бы хны,
и дежурные доктора
в три, в четыре утра.
Всяк-то старым березам
извертит
стужа лютая ноющий хрящ.
Прозывается северный ветер
чудно, Господи - камык горящ.
Ночь, ты вечность, а не
пора.
Лунный свет - лезвие топора.
И крадется поземка по-рысьи.
Но приходят мне лучшие мысли
в три, в четыре утра.
2005
Деньги вперед
Цыганская повесть
Ай, у цыгана дочка больна.
Лекарь пощупал - точно, больна.
Ведьму позвал - испугалась она.
Шепчут ромалэ - сглаз, белена.
Ай, твоя старшая стала бледна!
Юная грудь каменеет, болит.
Катя себя обнимать не велит.
Катенька денег шибать не идет,
русые косы свои не плетет.
Волосом светлая - в бабку пошла:
воля цыганская чадо нашла
или украла - бабка была,
ой, на-на, ликом бела.
Да и отец не темен лицом,
век не ходил с серьгой да кольцом,
шляпы, однако, снимать не привык.
Крепок рукой, еще не старик.
Ребе в Одессах он деньги давал,
золота много монахам совал.
Свечи заказывал - в толщу руки.
Богу велел передать: "Помоги".
Екатерина тонкой свечой
тает и гаснет, укрыта парчой.
Пышных подушек жар истомил.
Милых подружек гомон немил.
Вот он пошел в полуночный раздол,
В поле костер искроглазый развел,
бросил угрюмо: "Со мной не ходить.
Время пришло кое с кем говорить".
К небу, как волк, запрокинул кадык
и захрипел: "Ты могуч и велик.
Кто я? Я вор, и таков мой народ.
Но - я давал Тебе деньги вперед!"
Падают звезды с небес на холмы.
Оцепенели волы, как волхвы.
Плеткой хлестнут он землю в сердцах.
Брызнули к небу искры и прах.
- Только красивые деньги давал.
Мятых лавэ я
не
брал у менял.
Слуги Твои принимали бакшиш.
Где же Ты сам? Почему Ты молчишь?
Слышал - Ты благ к простоте, нищете.
С вором висел на римском гвозде!
Вижу, меня искупленье не ждет.
Но я давал Тебе деньги вперед".
Злыми слезами слова погасил.
В табор вернулся, горилки спросил.
Пил до рассвета, думу гадал.
Утром все деньги народу раздал.
В полдень коней и повозки раздал.
Седла парням безлошадным раздал.
Золото в ярости все раскидал.
И в пыль-дороге ковры раскатал.
Третьго дня в домовину легла
Катенька, любая
дочь. И была,
словно невеста, в гробу хороша,
так, что в куски разрывалась душа.
Вскорости табор ушел и забыл.
Новую степь, как жену, раздобыл.
Стал близ могилы жить он один,
сам себе раб и господин.
Ходом светил возвратился когда
через три осени табор сюда,
весть разносили майдан и шинок -
странную быль среди здешних дорог:
где ни бахчи, ни отар, ни жилья,
видят ночами, подобьем копья,
пламя костра - подойдешь: ни души.
Только два голоса слышно в тиши.
Спорят? Пожалуй. Но так, как прибой
горькой волной с побережной дугой.
Камень о камень - возглас, ответ.
Этому спору скончания нет.
А подойти, и понять хоть словцо -
только огонь опаляет лицо.
2006
Чужая душа
Не все-то притчи
хороши,
не все присловья кряду.
Потемками чужой души
меня пугать не надо,
когда
м о я
забита мглой,
как брошенная штольня.
А в той, в чужой душе -
светло
так, что и глянуть больно.
1977
Гаучо
С
испанского
Багровое облако пыли горит на заре заката -
то гаучо загоняют в загон для ночевки стадо.
Коровы качают рогами и тяжкими выменами.
И старший из нас заводит молитву Иезус с нами.
Заснула река и деревья, и птицы вместе со всеми.
Покорно со стадом - солнце бредет, как в загон, в
темень.
Скатанное раскатаю суконное одеяло.
Под ясной луной и звездами засну я - и горя мало.
Запел - но охрипла глотка на перегоне долгом.
И молодость, как куплеты, забылась и приумолкла.
Так отчего не спится? Что ж много ночей бессонных? -
Ведь я не пастух, не возница созвездьям
на их перегонах.
Подмигивают, манят, как в таверне девицы,
блестят, как ободья повозки или вязальные спицы.
Влекут тишина и небо войти в текучую реку,
избыть всю тягость земную, испить заездного
млека.
Значит, пора. Надеюсь -
кончину
я встречу с улыбкой.
Какой переход, однако, как мост над ущельем -
зыбкий.
...И это был миг последний. Весь путь он прошел, как
надо.
Луна серебрилась в нитях слюны, что пускало
стадо.
2008
Пророк
Поэт, как ворона,
крадет
правду у будущего:
"Придет
разруха с бедой и
разломом!" И вот
разрухе и каре срок
настает.
Да ты не гордись, дурак, не кичись. -
Твои вороненые числа сбылись,
крапленые рифмы парно сошлись. -
Ведь правда везде, куда ни качнись.
Ящик Пандоры найдет
вертолет.
Змейкой неспешная лента ползет.
Гласят электронных воплей стежки
то же, что с прошлого года стишки.
В отечестве нашем всё
поперек.
В отечестве нашем всякий - пророк.
Что ни накаркай, ни
напророчь,
словно по картам, сойдется точь-в-точь.
Нынче велят говорить, обличать.
Стало быть, надо выть,
но молчать.
Может быть, выключить фары
пора,
чтобы не слепли диспетчера.
Сделаем паузу, чтоб услыхать,
есть ли еще живое в
живых.
Даже дыханье задержим слегка
здесь, на руинах бед
мировых.
1989
Поединок
Помост для схватки - лед,
наст.
Если ты в тайной вражде с собой,
клинок, что Учитель тебе подаст,
станет взятой за хвост змеей.
Ты в ответе сам за себя.
Кто твоя цель? - ты, назначивший срок.
Сказав: чиста моя страсть и алчба,
добавь: как лед, что сковал
поток.
Сердце сжалось, как рука
на рукояти. Встала
мгновений река.
Противник тебе возвртил
поклон.
И нет никого ближе, чем он.
Слабость убей в себе. Потом
силу свою убей. Поток
времени твердью станет твоей.
И нет опоры верней.
Ступай, о своей победе скорбя,
не приняв из наград ничего,
чтобы в ответе быть за себя
и врага своего.
2005
Рождество
Когда секретные заводы
и номерные города
укроют тьма и хладъ,
когда
гуляют окончанье года,
взгрустнув о беге дней слегка, -
тогда навалом с небосвода
идут великие снега.
Не засыпает разве норы
и дыры в угольных пластах.
Метет метель об эту пору
в лесистых тутошних местах.
Заталкивает дым обратно
в печные трубы ветер - и
глядеть на пламя так приятно
в кругу сошедшейся семьи.
C исподу
холод
жаром пышет,
и сам он - жар наоборот.
Гоняет кровь и силой дышит,
багряным розаном цветет.
Мы закупили всё, что надо
с запасом, стало быть, - помногу.
А помянул о снегопадах
я лишь для украшенья слога.
Печь протоплю, закрою вьюшку.
Мой утлый дом - он чисто рай.
И как в тюрьме хреново... лучше
об этом и не вспоминай.
2008
Ода на монтаж крана
800
или
Русская Литература как Стиль
Не в сатурналиях резвились
Кентавр и козлоногий Пан -
Демидов, Стргоганов потщились
Сибирь с Европой съединить.
Они бы, верно, умилились,
когда им тут случилось быть
И чудо зрить
-
Двутавровый козловый кран.
В Зоологический Музеум
ступайте - есть там Динозавр.
Уподоблений ждет везде ум:
он, ящер сей, - как наш двутавр.
Здесь, во краю горнорабочем,
где угль присыпал снег, и очень
черны бараки,
где паки в штрек спешит и паки
во глубину сибирских руд
труда до смертной сени данник, -
Пиит, надмирных сфер посланник,
не счел за труд
достойным слогом начертать
не местной власти оду,
и чаемых наград в угоду,
у конкурентов скрав, как тать,
в потомках отдаленных славу,
он кран возвышенный - по праву
взялся
живописать.
Музыкой дхнули жерла
медные.
Тем часом шла поодаль бедная
вдова. Литавры бьют трикрат.
Старушка та перекрестилась,
и дальше тихо в путь пустилась:
- Видать, кого-то хоронят.
2007
Из цикла "Переводы с русского"
1. Мы советские
Как-то раз товарищ
Сталин
трубку мира закурил.
Закрываться ставни стали
от Европы до Курил.
Днем мы делаем ракеты
под красными хоругвями.
Вечерком глядим балеты
или власть поругиваем.
До сибирских самых прерий
долетим за три часа.
Но центральной точкой прений
стало слово колбаса.
2. Народ
восстал
А как уличный оратель
власти обсволачивал.
Всю ругню
в дурную матерь
на толпу растрачивал.
Ты воспрянь народ, очнися,
скинь свои онучи.
Мы дадим вам наши ПиСи,
вам же будет лучше.
И мы двинули к свободе
эх, под мегафоны.
В новом вкусе, новом роде
новые резоны.
А как уличный оратель
власти обсволачивал.
Всю ругню
в дурную матерь
на толпу растрачивал.
Ты воспрянь народ, очнися,
скинь свои онучи.
Мы дадим вам наши ПС
вам же будет лучше.
И мы двинули к свободе
эх, под мегафоны.
В новом вкусе, новом роде
новые резоны.
3.Мы оттягиваемся
Впереди толпы народа
шел речевок дирижер.
Велено кричать "Свобода!"
Он команды не допер:
заорал "Спартак!" и грянул
хор согласный: "чемпион!"
Видно, дури пару гранул
привозной прияху он.
Это было той весной -
мы тусились у пивной.
Вдруг, откуда ни возьмись,
бело-синие взялись
и пошли на нас стеной.
Получилась ерунда.
Били, били, молотили,
морду в жопу превратили,
потому что пьяные мы были.
Да, да.
Если любишь ты Спартак,
у тебя дела ништяк.
Киев и Вильнюс
сравняют с землей
море спартанцев,
волна за волной.
4. Мы
работаем
Слово предоставляется Боссу
"Эй вы, народы-уроды,
работать!"
Такой выдвигается лозунг дня.
Уж если родились, плати свою подать,
я вас исчерпаю да самого дна.
Наш босс так подумал на сходке овальной,
где мыслилась схема новых затей.
И всё порешив, на обложке
журнальной
чертил
чертей.
Песни планктона
Мы офисный планктон, всегда одеты в тон,
прически по последней моде.
К бутону алому бутон,
букета свежих роз навроде.
Я училка была
и придурков пасла,
Но по зову прибытка и норова
Я на бизнес пошла
Там, где было прикольно и
здорово:
"Тумаки медицинские. Дорого."
Раздавала по шеям я тумаки,
Мужикам в толсты жопы мои
сапоги,
словно лебеди, смачно ныряли.
И была я в том обществе краля.
Контора в сотню этажей
где куча девок и мужей
торгуют, аудируют,
сливают, консультируют,
пиарят и визируют,
и делают такие
вещи,
чей смысл, опасный и зловещий
тебе, ежиха твоя мать,
не надо знать.
А над планктоном есть звезда,
в море нашем -
директрисою.
В кабине с ключиком всегда
она особо писает.
И там с другой такой же стервой
по временам встречается.
И так дуэт в беседе нервной
у них получается:
"Ты звезда и я звезда.
Стерва ты и стерва я.
Но мы вместе завсегда -
корпорация"
А мне, девушке невольной,
сон приснился в выходной.
Кровожадный был довольно,
но весёлый и смешной.
Как на сотом этаже
для верховных, блин, мужей
софочки овальные,
окна бифокальные.
Приглашал меня на дачу
босс в костюме от Версаче.
Подошел подлец к окну,
я плечом его толкну.
Ты лети, лети, лети
вспомни, сцуко, на пути
все наши свиданки,
баньки и гулянки.
Встала я не сильно рано
и бойфренду мило,
чтоб лечить на сердце рану,
посылаю мыло.
Надо, времени не тратя,
лечить раны множественные.
Он в мансарду на Арбате
приглашал художественную.
Я пришла - какое дело,
если ваш я вкус задела.
В клубе ты тусился
смело
и скакал под рэп легко.
А теперь поникло тело,
скисло, словно молоко.
Сонный, зловонный,
мутно-зеленый,
словно река Лимпопо.
Мы перепихнулись
вкратце.
Я с тобой не буду знаться.
-----------------------
5.
Сидим
На дворе горит луна,
да не видно ни хрена.
Это не
хурма,
хурма.
Это,
брат, тюрьма, тюрьма.
И всего-то неба в клетку -
носовым платком
укрыть.
Погулял
да пожил крепко
-
значит,
некого корить.
Морда зелена и мята,
но скажу я без вранья
чисто-просто:
чем не хата
для таких, как
я, рванья.
Девки
яблоком
пуляют
с
воли - эх
ты, не достать!
Скоро
нас переселяют
в заповедные места.
Чутче я, чем Федор
Тютчев.
И считай, что сделал ноги
я
в те края, где много
лучше
экология.
...Бритой головой не бьется
над загадкой бытия.
Всеми
фиксами
смеется.
Любопытный,
как дитя.
2008
* * *
Что бы, когда бы с тобой ни
случилось,
белое утро придет
врачевать.
Памяти склонность и времени
милость
все превозмогут опять и
опять.
Чаши весов переполнены
снами,
болью и небылью, и нашей
судьбой.
Все учтено - мотылек и
цунами.
Что б ни случилось однажды с
тобой,
правда вернется, земля
возликует,
зла не держа, не виня
никого.
Лишь справедливость одна
торжествует.
Страшным бывает ее торжество.
1968
Весть
Мы в
саду засиделись гостями -
наважденье покоя
нашло.
Неожиданно стало над
нами
сквозь полночные кроны
светло.
Промерцавшие лунно-зеленым
вспышки - точка - тире.
Интервал.
Словно кто-нибудь за
небосклоном
знак условленный
подавал.
То была не гроза, не
зарница:
небо
чисто и воздух не тот!
Но внимающ, как
око
в глазнице,
ждущий отзыва высвет
высот.
И сквозь то световое
посланье
между небом и чашей
земли
утомленно рокочущий
лайнер
шел на Внуково
невдали.
Мы
подумали розно и вместе
(ты лицо повернула ко мне)
:
не начало ли грозных
известий
обозначено в этом
огне?
Ждем
вестей. Ожидаем событий.
И готовы уже ко
всему.
Все бесстрашней глядим, все
открытей,
с безотчетной надеждой - во тьму.
1987
Автор приглашает на свой сайт, который находится по
адресу
http://www.medvedevpoet.art-in-exile.com/
|
Проголосуйте за это произведение |
|
Не уважает автор своих героев, да и не любит. Оттого и сюжет лично меня за душу не берет. Кому-то смешно, а мне противно. Может, я и зануда, но не люб мне подобный юморок. Вот люблю, к примеру, фильмы про Питкина, но ненавижу его вечные ужимки. Сценарии же блестящи. Попробуй этот рассказ, названный почему-то повестью, инсценировать - и окажется, что нужны не комики, не клоуны,не Арлекино да Пьеро, и даже не балаганные кривляки, не шуты, а те самые придурки, что стояли в школах перед классной доской с пустотой в башках и корчили рожи, выпрашивая вожделенную троечку. Такой хороший, такой тонко чувствующий поэт накатал эту вещь, должно быть, чтобы поиздеваться над читателем. И при этом: какая бездна находок стилистических, тонких замечаний и наблюдений! Гора породила мышь. Но это - мое личное мнение.
|
|
|
|
|
|
|
