«Произведения, описывающие реальность — и только реальность! — при всём отличном литературном мастерстве авторов, не имеют никакого права именоваться художественными произведениями!» Александр Левковский.
* * * * *
Что ж, значит я с полным правом, зарабатывая литературным трудом, никогда не называл себя писателем; при необходимости — очеркистом… Несмотря на приглашения отказывался подавать документы на членство в Союзе писателей...
Не менее трети моих приятелей и знакомых писали стихи. Иногда очень неплохие — запомнившиеся. (Я не о сокурсниках по литинституту). Но сам я, как ни старался, во всей жизни не сочинил ничего в рифму. И никогда у меня не получалось придумать хоть что-то литературное. Когда-то, просто нуждаясь в пропитании, стал соавтором (совместно с Александром Колпаковым) его романа (фантастического — по плагиату и невежеству) «Гриада»: герой влюбляется в инопланетную красавицу и устраивает там на планете пролетарскую революцию...
Очень скоро стало понятно, что мы по памяти пересказываем опус советского графа А.Н.Толстого «Аэлита» - и я отказался от предстоявших лавров. (Признаюсь, однако: когда роман был без моего участия завершен и даже издан массовым тиражом в издательстве «Молодая гвардия», я отщипнул себе некоторую долю гонорара)...
Так уж получилось, что сама жизнь предлагала мне услуги, превосходящие порой самое дикое воображение. Был подчас на краю смерти. Вот некоторое — особенно запомнившееся.
...В довоенном Бердичеве в нашем Собачьем переулке я только дважды пересёкся с бездомной псиной, «которой много обязан». Впервые — когда дразнил её, и она меня укусила. Я высосал ранку, она заживала — и я забыл об этом...
Через дней пять псина приползла к нашему крыльцу, волоча ноги — бешеная!..
Я с гордостью показал папе уже заживающую ранку. Он побледнел - тут же буквально за шиворот, как был босого (я по дороге рассёк стопу, наступив на осколок бутылки) поволок в пастеровский центр.
Вкатали 16-ть уколов — и вот , остался жив…
...По малолетству я даже не задумывался о том, что, помимо двух братьев папы - Тартаковских, у меня есть и родственники со стороны мамы. Они, Авербухи, жили в местечке к востоку от Бердичева — Сквире. Я их никогда не видел…
Самая страшная бомбардировка настигла нас под Сквирой поздним вечером в начале июля 41-го, когда мы присоединились к отступавшей армии и шли - мама, папа и я — через Украину. Под грохотом и вспышками мы втроём ползком сдвигались к краю выжженого поля пока не наткнулись на невысокий каменный забор. Одолев его, оказались на кладбище, где встали, наконец, на ноги. В наступившей темноте мама почему задержалась у двух-трёх могильных плит — поднимала с земли камни и клала на них…
Много позже она объяснила мне, что то были могилы наших предков…
Как мы выскользнули тогда (решалось уже не днями — часами) из немецкого окружения — само по себе чудовищное приключение.
...В ночь на 26 июля 1974 г. яхта «Гренада», участвовавшая в парусной регате «Кубок Балтики» (я, внештатный спецкорр ж-ла «Смена», был там вахтенным) попала в жестокий шторм.
Невелико событие, если бы мы шли не под парусом, а с двигателем. При боковом, порой – встречном ветре, выпавшем на нашу долю, яхта движется лишь бортом к нему, всякий раз меняя галсы...
«Играют волны, ветер свищет, а мачта гнётся и скрипит» - да ни в коем случае! Мачта крепится от верхушки к бортам растяжками-штагами; при смене галса ослабляется подветренный штаг, чтобы затянуть потуже наветренный, компенсирующий напряжение мачты.
С правого борта это была как раз моя задача – выбрать потуже стаксель, передний косой парусок, и закрепить рычаг бакштага, затягивающий штаг до предела. При штормовом ветре, когда мачту так или иначе кренит в обратную сторону, - дело нелёгкое. Да ещё в спешке: миг промедления – и мачта может переломиться...
Так вот, в критический момент силёнок у меня нехватило – и я вскочил на рычаг обеими ногами, рассчитывая укротить его собственным весом; но рычаг сработал подобно катапульте – и я вылетел за борт...
Как говорится, бог спас: как-то вывернутой назад левой рукой я ухватился за конец стаксельшкота – и меня поволокло в волнах за несущейся яхтой...
Словом, побывал я на дыбе – только висел не на обеих руках, а на одной; из последних сил держался за шкот, пока меня выволакивали на борт...
Рука чудом осталась при мне – напрочь выдернутая из плечевого сустава.Обрывком снасти мне прикрутили её к туловищу. В каюте ни сесть, ни лечь: швыряло от борта к борту; я встал в тесном люке, опираясь здоровой рукой...
И вдруг ощутил под ногами скрежет – прямо-таки булыжный: в кромешной тьме наша злополучная «Гренада» прошлась по камням пролива Муху-Вяйн (Моонзунд), точно телега.
На мгновение она остановилась – застрял киль. Всех нас так и подало вперёд. Ещё мгновение – и напором ветра яхту разнесло бы в щепки, - но киль как-то выскочил из каменных объятий – и все мы перевели дух. Ну, не походило ли всё это, одно за другим, на Божий промысел!..
А руку мне вправили в клинике в Хаапсулу - под первым в моей жизни общим наркозом…
Об этом, и многом другом, в моих очерках. Потому что я всего лишь — очеркист.
