Раскольников приподнялся и сел на диване.

Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.

Авдотья Романовна была бледна; рука ее дрожала в руке брата.

≈ Ступайте домой... с ним, ≈ проговорил он прерывистым голосом, указывая на Разумихина, ≈ до завтра; завтра вс╦... Давно вы приехали?

≈ Вечером, Родя, ≈ отвечала Пульхерия Александровна, ≈ поезд ужасно опоздал. Но, Родя, я ни за что не уйду теперь от тебя! Я ночую здесь подле...

≈ Не мучьте меня! ≈ проговорил он, раздражительно махнув рукой.

≈ Я останусь при нем! ≈ вскричал Разумихин, ≈ ни на минуту его не покину, и к черту там всех моих, пусть на стены лезут! Там у меня дядя президентом.

≈ Чем, чем я возблагодарю вас! ≈ начала было Пульхерия Александровна, снова сжимая руки Разумихина, но Раскольников опять прервал ее:

≈ Я не могу, не могу, ≈ раздражительно повторял он, ≈ не мучьте! Довольно, уйдите... Не могу!..

≈ Пойдемте, маменька, хоть из комнаты выйдем на минуту, ≈ шепнула испуганная Дуня, ≈ мы его убиваем, это видно.

≈ Да неужели ж я и не погляжу на него, после трех-то лет! ≈ заплакала Пульхерия Александровна.

≈ Постойте! ≈ остановил он их снова, ≈ вы вс╦ перебиваете, а у меня мысли мешаются... Видели Лужина?

≈ Нет, Родя, но он уже знает о нашем приезде. Мы слышали, Родя, что Петр Петрович был так добр, навестил тебя сегодня, ≈ с некоторою робостию прибавила Пульхерия Александровна.

≈ Да... был так добр... Дуня, я давеча Лужину сказал, что его с лестницы спущу, и прогнал его к черту...

≈ Родя, что ты! Ты, верно... ты не хочешь сказать, ≈ начала было в испуге Пульхерия Александровна, но остановилась, смотря на Дуню.

Авдотья Романовна пристально вглядывалась в брата и ждала дальше. Обе уже были предуведомлены о ссоре Настасьей, насколько та могла понять и передать, и исстрадались в недоумении и ожидании.

≈ Дуня, ≈ с усилием продолжал Раскольников, ≈ я этого брака не желаю, а потому ты и должна, завтра же, при первом слове, Лужину отказать, чтоб и духу его не пахло.

≈ Боже мой! ≈ вскричала Пульхерия Александровна.

≈ Брат, подумай, что ты говоришь! ≈ вспыльчиво начала было Авдотья Романовна, но тотчас же удержалась. ≈ Ты, может быть, теперь не в состоянии, ты устал, ≈ кротко сказала она.

≈ В бреду? Нет... Ты выходишь за Лужина для меня. А я жертвы не принимаю. И потому, к завтраму, напиши письмо... с отказом... Утром дай мне прочесть, и конец!

≈ Я этого не могу сделать! ≈ вскричала обиженная девушка. ≈ По какому праву...

≈ Дунечка, ты тоже вспыльчива, перестань, завтра... Разве ты не видишь... ≈ перепугалась мать, бросаясь к Дуне. ≈ Ах, уйдемте уж лучше!

≈ Бредит! ≈ закричал хмельной Разумихин, ≈ а то как бы он смел! Завтра вся эта дурь выскочит... А сегодня он действительно его выгнал. Это так и было. Ну, а ют рассердился... Ораторствовал здесь, знания свои выставлял, да и ушел, хвост поджав...

≈ Так это правда? ≈ вскричала Пульхерия Александровна.

≈ До завтра, брат, ≈ с состраданием сказала Дуня, ≈ пойдемте, маменька... Прощай, Родя!

≈ Слышишь, сестра, ≈ повторил он вслед, собрав последние усилия, ≈ я не в бреду; этот брак ≈ подлость. Пусть я подлец, а ты не должна... один кто-нибудь... а я хоть и подлец, но такую сестру сестрой считать не буду. Или я, или Лужин! Ступайте...

≈ Да ты с ума сошел! Деспот! ≈ заревел Разумихин, но Раскольников уже не отвечал, а может быть, и не в силах был отвечать. Он лег на диван и отвернулся к стене в полном изнеможении. Авдотья Романовна любопытно поглядела на Разумихина; черные глаза ее сверкнули: Разумихин даже вздрогнул под этим взглядом. Пульхерия Александровна стояла как пораженная.

≈ Я ни за что не могу уйти! ≈ шептала она Разумихину, чуть не в отчаянии, ≈ я останусь здесь, где-нибудь... проводите Дуню.

≈ И вс╦ дело испортите! ≈ тоже прошептал, из себя выходя, Разумихин, ≈ выйдемте хоть на лестницу. Настасья, свети! Клянусь вам, ≈ продолжал он полушепотом, уж на лестнице, ≈ что давеча нас, меня и доктора, чуть не прибил! Понимаете вы это? Самого доктора! И тот уступил, чтобы не раздражать, и ушел, а я внизу остался стеречь, а он тут оделся и улизнул. И теперь улизнет, коли раздражать будете, ночью-то, да что-нибудь и сделает над собой...

≈ Ах, что вы говорите!

≈ Да и Авдотье Романовне невозможно в нумерах без вас одной! Подумайте, где вы стоите! Ведь этот подлец, Петр Петрович, не мог разве лучше вам квартиру... А впрочем, знаете, я немного пьян и потому... обругал; не обращайте...

≈ Но я пойду к здешней хозяйке, ≈ настаивала Пульхерия Александровна, ≈ я умолю ее, чтоб она дала мне и Дуне угол на эту ночь. Я не могу оставить его так, не могу!

Говоря это, они стояли на лестнице, на площадке, перед самою хозяйкиною дверью. Настасья светила им с нижней ступеньки. Разумихин был в необыкновенном возбуждении. Еще полчаса тому, провожая домой Раскольникова, он был хоть и излишне болтлив, что и сознавал, но совершенно бодр и почти свеж, несмотря на ужасное количество выпитого в этот вечер вина. Теперь же состояние его походило на какой-то даже восторг, и в то же время как будто вс╦ выпитое вино вновь, разом и с удвоенною силой, бросилось ему в голову. Он стоял с обеими дамами, схватив их обеих за руки, уговаривая их и представляя им резоны с изумительною откровенностью, и, вероятно для большего убеждения, почти при каждом слове своем, крепко-накрепко, как в тисках, сжимал им обеим руки до боли и, казалось, пожирал глазами Авдотью Романовну, нисколько этим не стесняясь. От боли они иногда вырывали свои руки из его огромной и костлявой ручищи, но он не только не замечал, в чем дело, но еще крепче притягивал их к себе. Если б они велели ему сейчас, для своей услуги, броситься с лестницы вниз головой, то он тотчас же бы это исполнил, не рассуждая и не сомневаясь. Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно жмет ей руку, но так как в то же время он был для нее провидением, то и не хотела замечать всех этих эксцентрических подробностей. Но, несмотря на ту же тревогу, Авдотья Романовна хоть и не пугливого была характера, но с изумлением и почти даже с испугом встречала сверкающие диким огнем взгляды друга своего брата, и только беспредельная доверенность, внушенная рассказами Настасьи об этом странном человеке, удержала ее от покушения убежать от него и утащить за собою свою мать. Она понимала тоже, что, пожалуй, им и убежать-то от него теперь уж нельзя. Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться, в каком бы он ни был настроении, так что все очень скоро узнавали, с кем имеют дело.

≈ Невозможно к хозяйке, и вздор ужаснейший! ≈ вскричал он, убеждая Пульхерию Александровну. ≈ Хоть вы и мать, а если останетесь, то доведете его до бешенства, и тогда черт знает что будет! Слушайте, вот что я сделаю: теперь у него Настасья посидит, а я вас обеих отведу к вам, потому что вам одним нельзя по улицам; у нас в Петербурге на этот счет... Ну, наплевать!.. Потом от нас тотчас же бегу сюда и через четверть часа, мое честнейшее слово, принесу вам донесение: каков он? спит или нет? и вс╦ прочее. Потом, слушайте! Потом от вас мигом к себе, ≈ там у меня гости, все пьяные, ≈ беру Зосимова ≈ это доктор, который его лечит, он теперь у меня сидит, не пьян; этот не пьян, этот никогда не пьян! Тащу его к Родьке и потом тотчас к вам, значит, в час вы получите о нем два известия ≈ и от доктора, понимаете, от самого доктора; это уж не то что от меня! Коль худо, клянусь, я вас сам сюда приведу, а хорошо, так и ложитесь спать. А я всю ночь здесь ночую, в сенях, он и не услышит, а Зосимову велю ночевать у хозяйки, чтобы был под рукой. Ну что для него теперь лучше, вы или доктор? Ведь доктор полезнее, полезнее. Ну, так и идите домой! А к хозяйке невозможно; мне возможно, а вам невозможно: не пустит, потому... потому что она дура. Она меня приревнует к Авдотье Романовне, хотите знать, да и к вам тоже... А уж к Авдотье Романовне непременно. Это совершенно, совершенно неожиданный характер! Впрочем, я тоже дурак... Наплевать! Пойдемте! Верите вы мне? Ну, верите вы мне или нет?

≈ Пойдемте, маменька, ≈ сказала Авдотья Романовна, ≈ он верно так сделает, как обещает. Он воскресил уже брата, а если правда, что доктор согласится здесь ночевать, так чего же лучше?

≈ Вот вы... вы... меня понимаете, потому что вы ≈ ангел! ≈ в восторге вскричал Разумихин. ≈ Идем! Настасья! Мигом наверх и сиди там при нем, с огнем; я через четверть часа приду...

Пульхерия Александровна хоть и не убедилась совершенно, но и не сопротивлялась более. Разумихин принял их обеих под руки и потащил с лестницы. Впрочем, он ее беспокоил: ╚хоть и расторопный, и добрый, да в состоянии ли исполнить, что обещает? В таком ведь он виде!..╩

≈ А, понимаю, вы думаете, что я в таком виде! ≈ перебил ее мысли Разумихин, угадав их и шагая своими огромнейшими шажищами по тротуару, так что обе дамы едва могли за ним следовать, чего, впрочем, он не замечал. ≈ Вздор! то есть... я пьян, как олух, но не в том дело; я пьян не от вина. А это, как я вас увидал, мне в голову и ударило... Да наплевать на меня! Не обращайте внимания: я вру; я вас недостоин... Я вас в высшей степени недостоин!.. А как отведу вас, мигом, здесь же в канаве, вылью себе на голову два ушата воды, и готов... Если бы вы только знали, как я вас обеих люблю!.. Не смейтесь и не сердитесь!.. На всех сердитесь, а на меня не сердитесь! Я его друг, а стало быть, и ваш друг. Я так хочу... Я это предчувствовал... прошлого года, одно мгновение такое было... Впрочем, вовсе не предчувствовал, потому что вы как с неба упали. А я, пожалуй, и всю ночь не буду спать... Этот Зосимов давеча боялся, чтоб он не сошел с ума... Вот отчего его раздражать не надо...

≈ Что вы говорите! ≈ вскричала мать.

≈ Неужели сам доктор так говорил? ≈ спросила Авдотья Романовна, испугавшись.

≈ Говорил, но это не то, совсем не то. Он и лекарство такое дал, порошок, я видел, а вы тут приехали... Эх!.. Вам бы завтра лучше приехать! Это хорошо, что мы ушли. А через час вам обо всем сам Зосимов отрапортует. Вот тот так не пьян! И я буду не пьян... А отчего я так нахлестался? А оттого, что в спор ввели, проклятые! Заклятье ведь дал не спорить!.. Такую чушь городят! Чуть не подрался! Я там дядю оставил, председателем... Ну, верите ли: полной безличности требуют и в этом самый смак находят! Как бы только самим собой не быть, как бы всего менее на себя походить! Это-то у них самым высочайшим прогрессом и считается. И хоть бы врали-то они по-своему, а то...

≈ Послушайте, ≈ робко перебила Пульхерия Александровна, но это только поддало жару.

≈ Да вы что думаете? ≈ кричал Разумихин, еще более возвышая голос, ≈ вы думаете, я за то, что они врут? Вздор! Я люблю, когда врут! Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами. Соврешь ≈ до правды дойдешь! Потому я и человек, что вру. Ни до одной правды не добирались, не соврав наперед раз четырнадцать, а может, и сто четырнадцать, а это почетно в своем роде; ну, а мы и соврать-то своим умом не умеем! Ты мне ври, да ври по-своему, и я тебя тогда поцелую. Соврать по-своему ≈ ведь это почти лучше, чем правда по одному по-чужому; в первом случае ты человек, а во втором ты только что птица! Правда не уйдет, а жизнь-то заколотить можно; примеры были. Ну, что мы теперь? Все-то мы, все без исключения, по части науки, развития, мышления, изобретений, идеалов, желаний, либерализма, рассудка, опыта и всего, всего, всего, всего, всего еще в первом предуготовительном классе гимназии сидим! Понравилось чужим умом пробавляться≈ въелись! Так ли? Так ли я говорю? ≈ кричал Разумихин, потрясая и сжимая руки обеих дам, ≈ так ли?

≈ О боже мой, я не знаю, ≈ проговорила бедная Пульхерия Александровна.

≈ Так, так... хоть я и не во всем с вами согласна, ≈ серьезно прибавила Авдотья Романовна и тут же вскрикнула, до того больно на этот раз стиснул он ей руку.

≈ Так? Вы говорите, так? Ну так после этого вы... вы... ≈ закричал он в восторге, ≈ вы источник доброты, чистоты, разума и... совершенства! Дайте вашу руку, дайте... вы тоже дайте вашу, я хочу поцеловать ваши руки здесь, сейчас, на коленах!

И он стал на колени середи тротуара, к счастью, на этот раз пустынного.

≈ Перестаньте, прошу вас, что вы делаете? ≈ вскричала встревоженная до крайности Пульхерия Александровна.

≈ Встаньте, встаньте! ≈ смеялась и тревожилась тоже Дуня.

≈ Ни за что, прежде чем не дадите рук! Вот так, и довольно, и встал, и пойдемте! Я несчастный олух, я вас недостоин, и пьян, и стыжусь... Любить я вас недостоин, но преклоняться пред вами ≈ это обязанность каждого, если только он не совершенный скот! Я и преклонился... Вот и ваши нумера, и уж тем одним прав Родион, что давеча вашего Петра Петровича выгнал! Как он смел вас в такие нумера поместить? Это скандал! Знаете ли, кого сюда пускают? А ведь вы невеста! Вы невеста, да? Ну так я вам скажу, что ваш жених подлец после этого!

≈ Послушайте, господин Разумихин, вы забылись... ≈ начала было Пульхерия Александровна.

≈ Да, да, вы правы, я забылся, стыжусь! ≈ спохватился Разумихин, ≈ но... но... вы не можете на меня сердиться за то, что я так говорю! Потому я искренно говорю, а не оттого, что... гм! это было бы подло; одним словом, не оттого, что я в вас... гм!.. ну, так и быть, не надо, не скажу отчего, не смею!.. А мы все давеча поняли, как он вошел, что этот человек не нашего общества. Не потому что он вошел завитой у парикмахера, не потому что он свой ум спешил выставлять, а потому что он соглядатай и спекулянт; потому что он жид и фигляр, и это видно. Вы думаете, он умен? Нет, он дурак, дурак! Ну, пара ли он вам? О боже мой! Видите, барыни, ≈ остановился он вдруг, уже поднимаясь на лестницу в нумера, ≈ хоть они у меня там все пьяные, но зато все честные, и хоть мы и врем, потому ведь и я тоже вру, да довремся же наконец и до правды, потому что на благородной дороге стоим, а Петр Петрович... не на благородной дороге стоит. Я хотя их сейчас и ругал ругательски, но я ведь их всех уважаю; даже Заметова хоть не уважаю, так люблю, потому ≈ щенок! Даже этого скота Зосимова, потому ≈ честен и дело знает... Но довольно, вс╦ сказано и прощено. Прощено? Так ли? Ну, пойдемте. Знаю я этот коридор, бывал; вот тут, в третьем нумере, был скандал... Ну, где вы здесь? Который нумер? Восьмой? Ну, так на ночь запритесь, никого не пускайте. Через четверть часа ворочусь с известием, а потом еще через полчаса с Зосимовым, увидите! Прощайте, бегу!

≈ Боже мой, Дунечка, что это будет? ≈ сказала Пульхерия Александровна, тревожно и пугливо обращаясь к дочери.

≈ Успокойтесь, маменька, ≈ отвечала Дуня, снимая с себя шляпку и мантильку, ≈ нам сам бог послал этого господина, хоть он и прямо с какой-то попойки. На него можно положиться, уверяю вас. И вс╦, что он уже сделал для брата...

≈ Ах, Дунечка, бог его знает, придет ли! И как я могла решиться оставить Родю!.. И совсем, совсем не так воображала его найти! Как он был суров, точно он нам не рад...

Слезы показались на глазах ее.

≈ Нет, это не так, маменька. Вы не вгляделись, вы вс╦ плакали. Он очень расстроен от большой болезни ≈ вот всему и причина.

≈ Ах, эта болезнь! Что-то будет, что-то будет! И как он говорил с тобою, Дуня! ≈ сказала мать, робко заглядывая в глаза дочери, чтобы прочитать всю ее мысль, и уже вполовину утешенная тем, что Дуня же и защищает Родю, а стало быть, простила его. ≈ Я уверена, что он завтра одумается, ≈ прибавила она, выпытывая до конца.

≈ А я так уверена, что он и завтра будет то же говорить... об этом, ≈ отрезала Авдотья Романовна, и, уж конечно, это была загвоздка, потому что тут был пункт, о котором Пульхерия Александровна слишком боялась теперь заговаривать. Дуня подошла и поцеловала мать. Та крепко молча обняла ее. Затем села в тревожном ожидании возвращения Разумихина и робко стала следить за дочерью, которая, скрестив руки, и тоже в ожидании, стала ходить взад и вперед по комнате, раздумывая про себя. Такая ходьба из угла в угол, в раздумье, была обыкновенною привычкой Авдотьи Романовны, и мать всегда как-то боялась нарушать в такое время ее задумчивость.

Разумихин, разумеется, был смешон с своею внезапною, спьяну загоревшеюся страстью к Авдотье Романовне; но, посмотрев на Авдотью Романовну, особенно теперь, когда она ходила, скрестив руки, по комнате, грустная и задумчивая, может быть, многие извинили бы его, не говоря уже об эксцентрическом его состоянии. Авдотья Романовна была замечательно хороша собою ≈ высокая, удивительно стройная, сильная, самоуверенная, что высказывалось во всяком жесте ее и что, впрочем, нисколько не отнимало у ее движений мягкости и грациозности. Лицом она была похожа на брата, но ее даже можно было назвать красавицей. Волосы у нее были темно-русые, немного светлей, чем у брата; глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда, минутами, необыкновенно добрые. Она была бледна, но не болезненно бледна; лицо ее сияло свежестью и здоровьем. Рот у ней был немного мал, нижняя же губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперед, вместе с подбородком, ≈ единственная неправильность в этом прекрасном лице, но придававшая ему особенную характерность и, между прочим, как будто надменность. Выражение лица ее всегда было более серьезное, чем веселое, вдумчивое; зато как же шла улыбка к этому лицу, как же шел к ней смех, веселый, молодой, беззаветный! Понятно, что горячий, откровенный, простоватый, честный, сильный, как богатырь, и пьяный Разумихин, никогда не видавший ничего подобного, с первого взгляда потерял голову. К тому же случай, как нарочно, в первый раз показал ему Дуню в прекрасный момент любви и радости свидания с братом. Он видел потом, как дрогнула у ней в негодовании нижняя губка в ответ на дерзкие и неблагодарно-жестокие приказания брата, ≈ и не мог устоять.

Он, впрочем, правду сказал, когда проврался давеча спьяну на лестнице, что эксцентрическая хозяйка Раскольникова, Прасковья Павловна, приревнует его не только к Авдотье Романовне, но, пожалуй, и к самой Пульхерии Александровне. Несмотря на то что Пульхерии Александровне было уже сорок три года, лицо ее все еще сохраняло в себе остатки прежней красоты, и к тому же она казалась гораздо моложе своих лет, что бывает почти всегда с женщинами, сохранившими ясность духа, свежесть впечатлений и честный, чистый жар сердца до старости. Скажем в скобках, что сохранить вс╦ это есть единственное средство не потерять красоты своей даже в старости. Волосы ее уже начинали седеть и редеть, маленькие лучистые морщинки уже давно появились около глаз, щеки впали и высохли от заботы и горя, и все-таки это лицо было прекрасно. Это был портрет Дунечкинова лица, только двадцать лет спустя, да кроме еще выражения нижней губки, которая у ней не выдавалась вперед. Пульхерия Александровна была чувствительна, впрочем не до приторности, робка и уступчива, но до известной черты: она многое могла уступить, на многое могла согласиться, даже из того, что противоречило ее убеждению, но всегда была такая черта честности, правил и крайних убеждений, за которую никакие обстоятельства не могли заставить ее переступить.

Ровно через двадцать минут по уходе Разумихина раздались два негромкие, но поспешные удара в дверь; он воротился.

≈ Не войду, некогда! ≈заторопился он, когда отворили дверь, ≈ спит во всю ивановскую, отлично, спокойно, и дай бог, чтобы часов десять проспал. У него Настасья; велел не выходить до меня. Теперь притащу Зосимова, он вам отрапортует, а затем и вы на боковую; изморились, я вижу, донельзя.

И он пустился от них по коридору.

≈ Какой расторопный и... преданный молодой человек! ≈ воскликнула чрезвычайно обрадованная Пульхерия Александровна.

≈ Кажется, славная личность! ≈ с некоторым жаром ответила Авдотья Романовна, начиная опять ходить взад и вперед по комнате.

Почти через час раздались шаги в коридоре и другой стук в дверь. Обе женщины ждали, на этот раз вполне веруя обещанию Разумихина; и действительно, он успел притащить Зосимова. Зосимов тотчас же согласился бросить пир и идти посмотреть на Раскольникова, но к дамам пошел нехотя и с большою недоверчивостью, не доверяя пьяному Разумихину. Но самолюбие его было тотчас же успокоено и даже польщено: он понял, что его действительно ждали, как оракула. Он просидел ровно десять минут и совершенно успел убедить и успокоить Пульхерию Александровну. Говорил он с необыкновенным участием, но сдержанно и как-то усиленно серьезно, совершенно как двадцатисемилетний доктор на важной консультации, и ни единым словом не уклонился от предмета и не обнаружил ни малейшего желания войти в более личные и частные отношения с обеими дамами. Заметив еще при входе, как ослепительно хороша собою Авдотья Романовна, он тотчас же постарался даже не примечать ее вовсе, во вс╦ время визита, и обращался единственно к Пульхерии Александровне. Вс╦ это доставляло ему чрезвычайное внутреннее удовлетворение. Собственно о больном он выразился, что находит его в настоящую минуту в весьма удовлетворительном состоянии. По наблюдениям же его, болезнь пациента, кроме дурной материальной обстановки последних месяцев жизни, имеет еще некоторые нравственные причины, ╚есть, так сказать, продукт многих сложных нравственных и материальных влияний, тревог, опасений, забот, некоторых идей... и прочего╩. Заметив вскользь, что Авдотья Романовна стала особенно внимательно вслушиваться, Зосимов несколько более распространился на эту тему. На тревожный же и робкий вопрос Пульхерии Александровны насчет ╚будто бы некоторых подозрений в помешательстве╩ он отвечал с спокойною и откровенною усмешкой, что слова его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, ≈ так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, ≈ но ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня больной был в бреду, и... и, конечно, приезд родных его укрепит, рассеет и подействует спасительно, ╚если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений╩, ≈ прибавил он значительно. Затем встал, солидно и радушно откланялся, сопровождаемый благословениями, горячею благодарностию, мольбами и даже протянувшеюся к нему для пожатия, без его искания, ручкой Авдотьи Романовны, и вышел чрезвычайно довольный своим посещением и еще более самим собою.

≈ А говорить будем завтра; ложитесь, сейчас, непременно! ≈ скрепил Разумихин, уходя с Зосимовым. ≈ Завтра, как можно раньше, я у вас с рапортом.

≈ Однако, какая восхитительная девочка эта Авдотья Романовна! ≈ заметил Зосимов, чуть не облизываясь, когда оба вышли на улицу.

≈ Восхитительная? Ты сказал восхитительная! ≈ заревел Разумихин и вдруг бросился на Зосимова и схватил его за горло. ≈ Если ты когда-нибудь осмелишься... Понимаешь? Понимаешь? ≈ кричал он, потрясая его за воротник и прижав к стене, ≈ слышал?

≈ Да пусти, пьяный черт! ≈ отбивался Зосимов и потом, когда уже тот его выпустил, посмотрел на него пристально и вдруг покатился со смеху. Разумихин стоял перед ним, опустив руки, в мрачном и серьезном раздумье.

≈ Разумеется, я осел, ≈ проговорил он, мрачный как туча, ≈ но ведь... и ты тоже.

≈ Ну нет, брат, совсем не тоже. Я о глупостях не мечтаю.

Они пошли молча, и, только подходя к квартире Раскольникова, Разумихин, сильно озабоченный, прервал молчание.

≈ Слушай, ≈ сказал он Зосимову, ≈ ты малый славный, но ты, кроме всех твоих скверных качеств, еще и потаскун, это я знаю, да еще из грязных. Ты нервная, слабая дрянь, ты блажной, ты зажирел и ни в чем себе отказать не можешь, ≈ а это уж я называю грязью, потому что прямо доводит до грязи. Ты до того себя разнежил, что, признаюсь, я всего менее понимаю, как ты можешь быть при всем этом хорошим и даже самоотверженным лекарем. На перине спит (доктор-то!), а по ночам встает для больного! Года через три ты уж не будешь вставать для больного... Ну да, черт, не в том дело, а вот в чем: ты сегодня в хозяйкиной квартире ночуешь (насилу уговорил ее!), а я в кухне: вот вам случай познакомиться покороче! Не то, что ты думаешь! Тут, брат, и тени этого нет...

≈ Да я вовсе и не думаю.

≈ Тут, брат, стыдливость, молчаливость, застенчивость, целомудрие ожесточенное, и при всем этом ≈ вздохи, и тает как воск, так и тает! Избавь ты меня от нее, ради всех чертей в мире! Преавенантненькая!.. Заслужу, головой заслужу!

Зосимов захохотал пуще прежнего.

≈ Ишь тебя разобрало! Да зачем мне ее?

≈ Уверяю, заботы немного, только говори бурду какую хочешь, только подле сядь и говори. К тому же ты доктор, начни лечить от чего-нибудь. Клянусь, не раскаешься. У ней клавикорды стоят; я ведь, ты знаешь, бренчу маленько; у меня там одна песенка есть, русская, настоящая: ╚Зальюсь слезьми горючими...╩ Она настоящие любит, ≈ ну, с песенки и началось; а ведь ты на фортепианах-то виртуоз, метр, Рубинштейн... Уверяю, не раскаешься!

≈ Да что ты ей обещаний каких надавал, что ли? Подписку по форме? Жениться обещал, может быть...

≈ Ничего, ничего, ровно ничего этого нет! Да она и не такая совсем; к ней было Чебаров...

≈ Ну, так брось ее!

≈ Да нельзя так бросить!

≈ Да почему же нельзя?

≈ Ну да, как-то так нельзя, да и только! Тут, брат, втягивающее начало есть.

≈ Так зачем же ты ее завлекал?

≈ Да я вовсе не завлекал, я, может, даже сам завлечен, по глупости моей, а ей решительно вс╦ равно будет, ты или я, только бы подле кто-нибудь сидел и вздыхал. Тут, брат... Не могу я это тебе выразить, тут, ≈ ну вот ты математику знаешь хорошо, и теперь еще занимаешься, я знаю... ну, начни проходить ей интегральное исчисление, ей-богу не шучу, серьезно говорю, ей решительно вс╦ равно будет: она будет на тебя смотреть и вздыхать, и так целый год сряду. Я ей, между прочим, очень долго, дня два сряду, про прусскую-палату господ говорил (потому что о чем же с ней говорить?), ≈ только вздыхала да прела! О любви только не заговаривай, ≈ застенчива до судорог, ≈ но и вид показывай, что отойти не можешь, ≈ ну, и довольно. Комфортно ужасно; совершенно как дома, ≈ читай, сиди, лежи, пиши... Поцеловать даже можно, с осторожностью...

≈ Да на что мне она?

≈ Эх, не могу я тебе разъяснить никак! Видишь: вы оба совершенно друг к другу подходите! Я и прежде о тебе думал... Ведь ты кончишь же этим! Так не вс╦ ли тебе равно ≈ раньше иль позже? Тут, брат, этакое перинное начало лежит, ≈ эх! да и не одно перинное! Тут втягивает; тут конец свету, якорь, тихое пристанище, пуп земли, трехрыбное основание мира, эссенция блинов, жирных кулебяк, вечернего самовара, тихих воздыханий и теплых кацавеек, натопленных лежанок, ≈ ну, вот точно ты умер, а в то же время и жив, обе выгоды разом! Ну, брат, черт, заврался, пора спать! Слушай: я ночью иногда просыпаюсь, ну, и схожу к нему посмотреть. Только ничего, вздор, вс╦ хорошо. Не тревожься и ты особенно, а если хочешь, сходи тоже разик. Но чуть что приметишь, бред например, али жар, али что, тотчас же разбуди меня. Впрочем, быть не может...

дальше...