М. А. Булгаков Собачье сердцеIXБенефис Шарикова, обещанный доктором Борменталем, не состоялся, однако, на следующее утро по той причине, что Полиграф Полиграфович исчез из дома. Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то, что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это непростительно? и кончил пожеланием, чтобы Шариков попал под автобус. Филипп Филиппович сидел в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил: - Воображаю, что будет твориться на улице... Вообража-а-ю. "От Севильи до Гренады..." Боже мой. - Он в домкоме еще может быть, - бесновался Борменталь и куда-то бегал. В домкоме он поругался с председателем Швондером до того, что тот сел писать заявление в народный суд Хамовнического района, крича при этом, что он не сторож питомца профессора Преображенского, тем более, что этот питомец Полиграф не далее как вчера, оказался прохвостом, взяв в профкоме якобы на покупку учебников в кооперативе, семь рублей. Федор, заработавший на этом деле три рубля, обыскал весь дом сверху донизу. Нигде никаких следов Шарикова не было. Выяснилось только одно, что Полиграф отбыл на рассвете в кепке, шарфе и пальто, захватив с собой бутылку рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя и все свои документы. Дарья Петровна и 3ина, не скрывая, выразили свою бурную радость и надежду, что Шариков больше не вернется. У Дарьи Петровны Шариков занял накануне три рубля пятьдесят. - Так вам и надо! - рычал Филипп Филиппович, потрясая кулаками. Целый день звенел телефон, звенел телефон на другой день, врачи принимали необыкновенное количество пациентов, а на третий день вплотную встал в кабинете вопрос о том, что нужно дать знать в милицию, каковая должна разыскивать Шарикова в московском омуте. И только было произнесено слово "милиция", как благоговейную тишину Обухова переулка прорезал лай грузовика и окна в доме дрогнули. 3атем прозвучал уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки на шнуровке до колен. Неимоверный запах котов тотчас расплылся по всей передней. Преображенский и Борменталь точно по команде скрестили руки на груди, стали у притолоки и ожидали первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича. Тот пригладил жесткие волосы, кашлянул и осмотрелся так, что видно было: смущение Полиграф желает скрыть при помощи развязности. - Я, Филипп Филиппович, - начал он наконец говорить, - на должность поступил. Оба врача издали неопределенный сохой звук горлом и шевельнулись. Преображенский опомнился первым, руку протянул и молвил: - Бумагу дайте. Было напечатано: "Предъявитель сего товарищ Полиграф Полиграфович Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки г. Москвы от бродячих животных (котов и прочее) в отделе МКХ". - Так, - тяжело молвил Филипп Филиппович, - кто же вас устроил? Ах, впрочем, я сам догадываюсь. - Ну да, Швондер, - ответил Шариков. - Позвольте-с вас спросить, почему так отвратительно пахнет? Шариков понюхал куртку озабоченно. - Ну, что ж, пахнет... известно: по специальности. Вчера котов душили, душили. Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Борменталя. Глаза у того напоминали два черных дула, направленных на Шарикова в упор. Без всяких предисловий он двинулся к Шарикову и легко и уверенно взял его за глотку. - Караул! - пискнул Шариков, бледнея. - Доктор! - Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппович, не беспокойтесь, - железным голосом отозвался Борменталь и завопил: - 3ина и Дарья Петровна! Те появились в передней. - Ну, повторяйте, - сказал Борменталь и чуть-чуть притиснул горло Шарикова к шубе, - извините меня... - Ну хорошо, повторяю, - сиплым голосом ответил совершенно пораженный Шариков, вдруг набрал воздуху, дернулся и попытался крикнуть "караул", но крик не вышел, и голова его совсем погрузилась в шубу. - Доктор, умоляю вас. Шариков закивал головой, давая понять, что он покоряется и будет повторять. - ...Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна и 3инаида... - Прокофьевна, - шепнула испуганно 3ина. - Уф, Прокофьевна... - говорил, перехватывая воздуху, охрипший Шариков. - ...что я позволил себе... - ...позволил... - ...себе гнусную выходку ночью в состоянии опьянения... - ...опьянения... - Никогда больше не буду... - Не бу... - Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, - взмолились одновременно обе женщины, - вы его задавите! Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал: - Грузовик вас ждет? - Нет, - почтительно ответил Полиграф, - он только меня привез. - 3ина, отпустите машину. Теперь имейте ввиду следующее: вы опять вернулись в квартиру Филипп Филипповича? - Куда же мне еще! - робко ответил Шариков, блуждая глазами. - Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно? - Понятно, - ответил Шариков. Филипп Филиппович во все время насилия над Шариковым хранил молчание. Как-то жалко он съежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически: - Что же вы делаете с этими... с убитыми котами? - На польты пойдут, - ответил Шариков, - из них белок будут делать на рабочий кредит. 3асим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф Полиграфович утром уезжал на гремящем грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя. Несмотря на то что Борменталь и Шариков спали в одной комнате - приемной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первым. Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры. В вытертом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с профессором. Тот, оторопелый, остановился, прищурился и спросил: - Позвольте узнать?.. - Я с ней расписываюсь, это наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приемной, у него своя квартира есть, - крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков. Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил ее. - Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет. - И я с ней пойду, - быстро и подозрительно молвил Шариков. И тут моментально вынырнул как из-под земли решительный Борменталь. - Извините, - сказал он, - профессор побеседует с дамой, а уж мы с вами побудем здесь. - Я не хочу, - злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем. - Нет, простите, - Борменталь взял Шарикова за кисть руки, и они пошли в смотровую. Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо донеслись рыдания барышни. Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной платочек. - Он сказал, негодяй, что ранен в боях, рыдала барышня. - Лжет, - непреклонно отвечал Филипп Филиппович, - он покачал головой и продолжал: - Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения... Детка, ведь это безобразие. Вот что... Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца. - Я отравлюсь, - плакала барышня, - в столовке солонина каждый день... и угрожает, говорит, что он красный командир... со мною, говорит, будешь жить в роскошной квартире... каждый день ананасы... психика у меня добрая, говорит, я только котов ненавижу... Он у меня кольцо на память взял... - Ну, ну, ну, ну, психика добрая, "От Севильи до Гренады...", - бормотал Филипп Филиппович, - нужно перетерпеть - вы еще так молоды... - Неужели в этой самой подворотне? - Берите деньги, когда дают взаймы, - рявкнул Филипп Филиппович. 3атем торжественно распахнулись двери, и Борменталь по приглашению Филиппа Филипповича ввел Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у него возвышалась, как щетка. - Подлец, - выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными глазами и полосатым напудренным носом. - Отчего у вас шрам на лбу, потрудитесь объяснить этой даме, - вкрадчиво спросил Филипп Филиппович. Шариков сыграл ва-банк: - Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он. Барышня встала и с громким плачем вышла. - Перестаньте! - крикнул Филипп Филиппович. - Погодите! Колечко позвольте, - сказал он, обращаясь к Шарикову. Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумрудом. - Ну, ладно, - вдруг злобно сказал он, - попомнишь ты у меня. 3автра я тебе устрою сокращение штатов. - Не бойтесь его, - крикнул вслед Борменталь, - я ему не позволю ничего сделать. - Он повернулся и поглядел на Шарикова так, что тот попятился и стукнулся затылком о шкаф. - Как ее фамилия? - спросил у него Борменталь. - Фамилия!!! - заревел он вдруг и стал дик и страшен. - Васнецова, - ответил Шариков, ища глазами, как бы улизнуть. - Ежедневно, - взявшись за лацкан шариковской куртки, выговорил Борменталь, - сам лично буду справляться в очистке, не сократили ли гражданку Васнецову. И если только вы... узнаю, что сократили, я вас... собственными руками здесь же пристрелю! Берегитесь, Шариков, говорю русским языком! Шариков, не отрываясь, смотрел на борменталевский нос. - У самих револьверы найдутся... - пробормотал Полиграф, но очень вяло, и вдруг, изловчившись, брызнул в дверь. - Берегись! - донесся ему вдогонку борменталевский крик. Ночь и половину следующего дня в квартире висела туча, как перед грозой. Но все молчали. И вот на следующий день, когда Полиграф Полиграфович, которого утром кольнуло скверное предчувствие, мрачный уехал на грузовике к месту службы, профессор Преображенский в совершенно неурочный час принял одного из своих прежних пациентов, толстого и рослого человека в военной форме. Тот настойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет, он вежливо щелкнул каблуками. - У вас боли, голубчик, возобновились? - спросил его осунувшийся Филипп Филиппович. - Садитесь, пожалуйста. - Мерси. Нет, профессор, - ответил гость, ставя шлем на угол стола, - я вам очень признателен. Гм... Я приехал к вам по другому делу, Филипп Филиппович... Питая большое уважение... гм... Предупредить. Явная ерунда. Просто он прохвост... - Пациент полез в портфель и вынул бумагу. - Хорошо, что мне непосредственно доложили... Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать. Он долго бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду. "... а также угрожая убить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранит огнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, и даже Энгельса приказал своей социал-прислужнице 3инаиде Прокофьевне Буниной спалить в печке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем Иваном Арнольдовичем, который тайно не прописанный проживает в его квартире. Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова удостоверяю. Председатель домкома Швондер, секретарь Пеструхин". - Вы позволите мне это оставить у себя? - спросил Филипп Филиппович, покрываясь пятнами. - Или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы дать законный ход делу? - Извините, профессор, - очень обиделся пациент и раздул ноздри, - вы действительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я... - И тут он стал надуваться, как индейский петух. - Ну извините, извините, голубчик, - забормотал Филипп Филиппович, - простите, я, право, не хотел вас обидеть. - Мы умеем читать бумаги, Филипп Филиппович! - Голубчик, не сердитесь, меня он так задергал... - Я думаю, - совершенно отошел пациент, - но какая все-таки дрянь! Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас рассказывают. Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время. Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С сосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович. Голос Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с неясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем и Филиппа Филиппович. Туча ходила вокруг ассистента, и левая рука его с папироской чуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла. Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал: - Сейчас заберите вещи - брюки, пальто, все, что вам нужно, - и вон из квартиры. - Как это так? - искренне удивился Шариков. - Вон из квартиры сегодня, - монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь на свои ногти. Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича, очевидно, гибель уже караулила его, и рок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятия неизбежного и гаркнул злобно и отрывисто: - Да что такое, в самом деле? Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть. - Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Филипп Филиппович. Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филипп Филипповичу обкусанный, с нестерпимым собачьим запахом шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер. Папироса Борменталя упала падучей звездой, а через несколько секунд прыгающий по битым стеклам Филипп Филиппович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней распростертый и хрипящий, лежал заведующий подотделом очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькой малой подушкой. Через несколько минут доктор Борменталь не со своим лицом прошел на парадный ход и рядом с кнопкой звонка наклеил записку: "Сегодня приема по случаю болезни профессора нет. Просят не беспокоить звонками". Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод звонка, в зеркале осмотрел исцарапанное в кровь свое лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки. 3атем он появился в дверях кухни и настороженным 3ине и Дарье Петровне сказал: - Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры. - Хорошо, - робко ответили 3ина и Дарья Петровна. - Позвольте мне дверь запереть на черный ход и забрать ключ, - заговорил Борменталь, прячась за дверь в стене и прикрывая ладонью лицо. - Это временно, не из недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержите и откроете, а нам нельзя мешать, мы заняты. - Хорошо, - ответили женщины и сейчас же стали бледными. Борменталь запер черный ход, забрал ключ, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю, и шаги его пропали у смотровой. Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные, настороженные, одним словом, мрак. Правда, впоследствии соседи через двор говорили, что будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, в этот вечер горели у Преображенского все огни и даже будто бы они видели белый колпак самого профессора... Проверить это трудно. Правда, и 3ина, когда уже все кончилось, болтала, что в кабинете у камина, после того, как Борменталь и профессор вышли из смотровой, ее до смерти напугал Иван Арнольдович. Якобы он сидел в кабинете на корточках и жег в камине собственноручно тетрадь в синей обложке из той пачки, в которой записывались истории болезни профессорских пациентов. Лицо будто бы у доктора было совершенно зеленое и все, ну, все... вдребезги исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер сам на себя не был похож. И еще, что... Впрочем, может быть, невинная девушка из пречистенской квартиры и врет... 3а одно можно поручиться. В квартире в тот вечер была полнейшая и ужаснейшая тишина.
дальше...
|