Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Переходим к допросу подсудимого Левина.
Подсудимый Левин, показания, данные на предварительном следствии, вы подтверждаете?

Левин. Подтверждаю.
Председательствующий. Товарищ Прокурор, у вас есть вопросы?
Вышинский. У меня есть несколько вопросов.
Подсудимый Левин, расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Ягодой и каковы были результаты вашей близости к Ягоде?
Левин. С Ягодой знакомство началось у меня еще с начала 20-х годов. Я лечил покойного Дзержинского, Менжинского. Встречался от поры до времени с Ягодой и оказывал ему медицинскую помощь. Более частые встречи с ним стали устанавливаться у меня, примерно, с 1928 года, в связи с приездом в Москву А. М. Горького.
Всем известно, что А. М. Горький с молодых лет болел туберкулезом в очень тяжелой форме. Он жил ряд лет-и до революции, и после революции с 1921 года-в Италии. За эти годы А. М. Горький очень стосковался о Союзе, его тяготила чрезвычайная оторванность от Союза, невозможность получать часто сведения. Он стал все чаще поговаривать о необходимости вернуться. Вернуться совсем по состоянию здоровья нельзя было, и он решил приезжать в Союз периодически. С 1928 года он приезжал в Москву на летние месяцы, когда климатические условия под Москвой для легочных и сердечных больных были относительно благоприятными, когда, наоборот, в Италии становится слишком жарко. С этого года он стал приезжать к нам на летние месяцы, на зимние снова возвращался в Италию.
Был установлен порядок, что в Италии он должен оставаться под наблюдением кого-нибудь из советских врачей. Так как я считался его постоянным врачом, мне было поручено подобрать группу врачей и профессоров, которые разделили бы это полугодие на три двухмесячника, чтобы каждый по два месяца оставался в Италии с тем, чтобы не отрываться от постоянной здешней работы. В числе этой группы был я и несколько ленинградских и московских врачей. Я каждый раз уезжал с ним из Италии, приезжал с ним в Москву, уезжал из Москвы, как постоянный врач. Остальные-поочередно.
Во время приездов в Москву я, как постоянный врач А. М. Горького, бывал у него чрезвычайно часто. Он жил за городом, под Москвой. Я оставался у него на ночь, даже в тех случаях, когда не было ничего экстренного.
Одновременно в этом доме также часто бывал Ягода. Там мы часто встречались. Установились не отношения случайного врача и больного, а отношения знакомых людей.
В то же время участились и мои посещения Ягоды у него на дому или на даче, потому что, примерно, кажется, около 1930 года стала часто хворать его жена - Авербах, хроническая больная, болевшая очень часто с частыми обострениями по характеру ее заболевания. Во время этих обострении ее болезни мне приходилось иногда ежедневно бывать в доме или одному или с кем-нибудь из врачей санчасти ОГПУ, даже с покойным хирургом Розановым, который был в качестве врача близок к этому дому. Таким образом, устанавливалось все более близкое знакомство.
Нужно сказать, что Ягода относился ко мне очень хорошо, проявляя разные признаки внимания. Откровенно говоря, это не казалось мне чем-то необычным, потому что мы-врачи, довольно часто видим, как больные желают чем-то отблагодарить нас и показать свое внимание. Одним словом, в этом я не видел ничего предосудительного или непонятного для меня. Эти признаки внимания с его стороны мне льстили.
Вышинский. В чем выражалось это внимание?
Левин. Ну, например, у него были прекрасные цветы, оранжерея, и он посылал мне цветы, посылал очень хорошее французское вино. Один раз он сделал мне весьма ценный для меня подарок: предоставил мне в собственность дачу в подмосковной местности, где я и проживал в течение 5-6 лет в летние месяцы со своей семьей.
Вышинский. Специально выстроил для вас дачу?
Левин. Нет, дачу он предоставил мне в собственность...
Вышинский. То есть подарил вам дачу?
Левин. Да, я смотрел на это, как на подарок.
Вышинский. Оказывал Ягода вам содействие в ваших поездках за границу, устраняя различные таможенные формальности?
Левин. Да, он давал знать на таможню, что меня можно пропустить из-за границы без осмотра.
Вышинский. Как вы это использовали?
Левин. Я привозил вещи жене, женам своих сыновей, детские вещи, женские вещи, привозил мелкие подарки на службу...
Вышинский. Одним словом, все, что хотели, привозили беспошлинно, бестаможенно?
Левин. Да, но это не были ценности...
Вышинский. Конечно, вы же не торговали этими ценностями.
Левин. Я привозил их для родных.
Вышинский. Я понимаю, для себя, для родных, друзей, знакомых, приятелей.
Левин. Конечно.
Вышинский. Для вас пограничных и таможенных законов не существовало?
Левин. Совершенно верно.
Вышинский. И долго так продолжалось?
Левин. В 1934 году я еще был за границей.
Вышинский. А началось это "особое" внимание к вам когда?
Левин. С первой моей поездки к Алексею Максимовичу, в 1928 или 1929 году и до последнего времени.
Вышинский. Ну, что же дальше? Это вы считали обычными знаками внимания? Так вообще пациенты проявляют свое внимание к врачам?
Левин. Вы, вероятно, знаете, что не так.
Вышинский. Ни поездками за границу, ни подарками, ни дачей, ни таможней, ни пошлиной?
Левин. Понятно.
Вышинский. Значит, вы считали это обычным?
Левин. Для него, это вероятно, было обычным.
Вышинский. А для вас?
Левин. Для меня это, конечно, не было обычным.
Вышинский. Вы не думали, почему это происходит, какая причина этому вниманию?
Левин. Я об этом не думал, потому что считал, что для него эта вещь не представляет большого значения, по его масштабу это были небольшие знаки внимания.
Вышинский. А вы сравните по своим масштабам,- для вас это было обычное явление?
Левин. Конечно, это было не обычное явление. Но это был и не обычный пациент.
Вышинский. Значит необычный пациент оказывал вам необычное внимание?
Левин. Да, да, конечно.
Вышинский. Скажите, пожалуйста, что из всего этого произошло?
Левин. Для обычного больного сделать подарок трудно, поскольку...
Вышинский. Извините, я вас еще раз перебью. Когда вас освобождали от всякого рода таможенных осмотров, вы считали, что это естественно и законно?
Левин. Я не считал это естественным и законным, но я знал, что это практикуется достаточно часто.
Вышинский. Кем практикуется и откуда вы это знали?
Левин. Я знал, что целый ряд людей пользуется дипломатическими паспортами и так далее.
Вышинский. Значит, вы рассматривали себя как дипломата?
Левин. Нет, конечно, я себя так не рассматривал.
Вышинский. Вы понимали, что вы пользовались грубым нарушением советских законов и шли на это беззаконие из-за корыстных целей?
Левин. Да, я понимал. Но должен сказать, что убытки государству от этого были очень маленькие, я привозил каких-нибудь пару галстуков, мелочь.
Вышинский. Но из маленьких частных убытков складывается один большой убыток. Так, между прочим, всякий преступник оправдывает свое преступление. Даже тот, кто украдет миллион золотом, он может по отношению к такому могучему, богатому государству, как наше, сказать, что убыток для государства все-таки небольшой.
Левин. Разрешите продолжить вашу, мысль и пересчитать на деньги, сколько таможня должна была взыскать. Получится небольшая сумма.
Вышинский. Вы до сих пор не понимаете тяжести вашего преступления?
Левин. Нет, нет я понимаю.
Вышинский. Тогда продолжайте ваше объяснение.
Левин. Я должен признаться, что такое внимание, оно даже мне льстило. Это было внимание со стороны руководителя такого органа, как ОГПУ. Я видел в этом определенное признание и доверие ко мне со стороны руководителя такого учреждения. Мне никогда не могло прийти в голову то, о чем я теперь узнал.
Вышинский. Потом пришло в голову?
Левин. Да, пришло.
Вышинский. Как это случилось?
Левин. В 1932 году Алексей Максимович решил совсем переехать в Москву со всей своей семьей. В составе семьи был его сын Максим Алексеевич Пешков. В начале 1933 года зимой во время одного из моих посещений Ягоды, во время прогулки у него на даче он начал со мной разговор, к которому несколько раз потом возвращался, разговор относительно сына Алексея Максимовича - Максима Алексеевича Пешкова. Он говорил, что он недоволен его образом жизни, его поведением. Недоволен тем, что он не прикасается ни к какой работе, что ничем не занимается. Недоволен тем, что он злоупотребляет спиртными напитками. Но это был такой разговор, который более или менее соответствовал тому, что к тому времени М. А. Пешков, будучи отцом двоих детей, не имел никакой обязательной работы, обязательного труда, не имел определенных занятий, просто в доме отца жил. Так что эти разговоры пока не внушали никаких основных подозрений.
Во время одной такой беседы он и сказал мне: видите ли, Макс, как он его называл, не только никчемный человек, но и оказывает на отца вредное влияние. Отец его любит, а он, пользуясь этим, создает нежелательное и вредное окружение в доме у Алексея Максимовича. Его необходимо убрать. Нужно сделать так, чтобы он погиб.
Вышинский. То есть?
Левин. Добиться его смерти.
Вышинский. Значит, его убить?
Левин. Конечно.
Вышинский. И Ягода, значит, предложил вам осуществить это дело?
Левин. Он сказал: "Вы должны нам в этом помочь". Мне не нужно здесь передавать психологического ощущения, насколько мне было страшно это слушать,-думаю, что это достаточно понятно, но потом... такое непрекращающееся смущение. Меня отделяет от этого срок - шесть лет, поэтому я не ручаюсь за стенографическую передачу этого рассказа, а только за сущность его. Он дальше сказал, что вы знаете, кто с вами говорит, руководитель какого учреждения с вами говорит? Вы знаете, что я ответственен за политику партии и за жизнь крупнейших руководителей партии и правительства, а также за жизнь и деятельность Алексея Максимовича, а поэтому, раз это нужно в интересах Алексея Максимовича-устранить его сына, поэтому вы не должны останавливаться перед этой жертвой.
Вышинский. Так он мотивировал?
Левин. Так.
Вышинский. Вы считали?
Левин. Я ничего не считал. Он говорит, пока давайте оставим этот разговор, вы обдумайте дома, а через несколько дней я вызову вас.
Вышинский. Но что обдумать?
Левин. Согласиться или не согласиться.
Вышинский. Кроме того, но обдумайте еще что?
Левин. Как это выполнить. Он сказал: "Учтите, что не повиноваться мне вы не можете, вы от меня не уйдете. Раз я вам оказал в этом доверие, раз вам оказывается доверие в этом деле - вы это и должны ценить и вы должны это выполнить. Вы никому не сможете об этом рассказать. Вам никто не поверит. Не вам, а мне поверят. Вы в этом не сомневайтесь, вы это сделайте. Вы обдумайте, как можете сделать, кого можете привлечь " к этому. Через несколько дней я вызову вас". Он еще раз повторил, что невыполнение этого грозит гибелью и мне, и моей семье. Я считал, что у меня нет другого выхода, я должен ему покориться. Опять-таки, когда смотришь с перспективы, с сегодняшнего дня на 1932 г., когда видишь, насколько мне, как беспартийному человеку, казался всемогущим Ягода, то, конечно, очень трудно было отвертеться от его угроз, от приказов его.
Вышинский. А вы пробовали отвертеться?
Левин. Я пробовал в душе отвертеться.
Вышинский. В душе, а отпора у вас не было?
Левин. Не было.
Вышинский. Пробовали протестовать, сказать кому-нибудь об этом, сообщить?
Левин. Нет, я ничего не сделал, не попытался отвертеться. Я никому не сказал и принял решение. Приняв решение, приехал к нему. Ягода сказал мне: "Вам одному, вероятно, это трудно будет сделать. Кого вы думаете привлечь к этому делу?" Я ему ответил, что вообще ввести нового врача в дом Алексея Максимовича очень трудно, там этого не любили. Но есть один врач, который все-таки бывал у Максима Алексеевича во время одного из моих отпусков, это - доктор Виноградов А. И. из санчасти ОГПУ. Его хорошо знал Крючков. Виноградов был направлен им, если не ошибаюсь (Крючков был постоянным секретарем Алексея Максимовича). Я сказал, что его надо будет обязательно к этому делу привлечь. Затем я говорил, что если бы нужно было привлечь еще кого-нибудь из консультантов, то единственный консультант, который в этом доме бывал, это профессор Дмитрий Дмитриевич Плетнев. Я не указывал сейчас на него реально, а говорил, что если при такой болезни нужно было бы, чтобы кто-нибудь из консультантов был, то единственный человек, который мог бы туда приехать,-это Д. Д. Плетнев. Так шел 1933 год. Он меня торопил.
Вышинский. Кто он?
Левин. Ягода. В это время возник у него новый замысел. При встречах Ягода часто спрашивал меня о состоянии здоровья Вячеслава Рудольфовича Менжинского, тогдашнего председателя ОГПУ, который тогда тяжело хворал. Ягода был заместителем председателя ОГПУ. Нужно сказать, что Менжинский с первых лет революции был моим постоянным пациентом. В 1926 году у него был тяжелейший припадок грудной жабы. С тех пор надорвалось его здоровье, он стал болеть. Я, как вообще всякий терапевт, в этом состоянии мало мог ему помочь и, как всегда в этих случаях бывает, начинают кидаться на чудеса. Одним из чудес тогда прозвучало такое средство профессора Шварцмана - миоль, которое он рекламировал, как спасительное средство от грудной жабы. Шварцман был вызван из Одессы и некоторое время он производил хорошее впечатление на Менжинского. Потом-разочарование в Шварцмане. Затем была другая реклама, начали шуметь вокруг Игнатия Николаевича Казакова, и тогда он (Менжинский) обратился к Казакову.
С 1932 года Вячеслав Рудольфович стал постоянным пациентом Казакова. Он сделался не только его постоянным пациентом, но и поддерживал его славу, но и был одним из небольшой группы крупных людей в то время, которым казалось, что он чрезвычайно им помогает. И этот шум вокруг Казакова, эти постоянные споры вокруг него в Москве привели к тому, что в Совнаркоме состоялось специальное заседание, посвященное вопросу о лечении методами Казакова, заседание, на котором присутствовал Менжинский и там поддерживал славу Казакова.
Вышинский. Заседания, которые были в правительственных учреждениях, никакого отношения не имеют к данному вопросу.
Левин. Я говорю о заседании, на котором обсуждался вопрос о лизатах Казакова.
Вышинский. Расскажите, что же конкретно вам говорил Ягода о Менжинском?
Левин. На этот вопрос я сразу ответил Ягоде...
Вышинский. На какой вопрос?
Левин. Несколько раз он просто расспрашивал о состоянии здоровья Менжинского, а в октябре или ноябре он меня опять спросил, "как здоровье Менжинского?" Я сказал, что, по моим сведениям, очень плохо. Но он говорит: "Зачем же тянуть? Он обреченный человек". Он и считался тогда больным почти безнадежно в смысле восстановления работоспособности.
Вышинский. Сказали ли вы Ягоде, что Менжинский может бороться за свою жизнь неопределенный срок?
Левин. Простите, я не расслышал вашего вопроса.
Вышинский. Я вас спрашиваю: на вопрос Ягоды о состоянии здоровья Менжинского, не сказали ли вы Ягоде, что Менжинский может бороться еще неопределенный период времени?
Левин. Да, конечно.
Вышинский. А что Ягода сказал в ответ на это?
Левин. А он сказал, что "у меня есть сведения, что он живой труп".
Вышинский. А не сказал ли он иначе-"зачем это нужно"?
Левин. Сказал.
Вышинский. Не сказал ли он, что нужно это ускорить?
Левин. Да, сказал. Я к этому и иду. Я ему сказал тут того, что он с 1932 года является ревностным поклонником Казакова и если так вопрос стоит...
Вышинский. Говорите откровеннее, не стесняйтесь.
Левин. Я говорю откровенно.
Вышинский. Не говорил ли вам Ягода, что необходимо Менжинского?
Левин. Говорил.
Вышинский. И вы тогда сказали, кого для этого нужно привлечь?
Левин. Доктора Казакова.
Вышинский. Вы вызывали Казакова для чего? Для лечения e умерщвления?
Левин. Для второго.
Вышинский. Почему именно Казакова?
Левин. Он лечил лизатами, а лизаты приготовлял Казаков у себя в лаборатории.
Вышинский. Значит, он мог приготовить все, что угодно?
Левин. Приготовить такие лизаты, которые бы не помогали, а вредили.
Вышинский. Это равносильно яду.
Левин. Совершенно верно. Тут я сказал Ягоде: "Поскольку в курсе лечения бывают перерывы, паузы, а в период этих перерывов y auaae у Вячеслава Рудольфовича Менжинского, то я могу соединить лизаты с каким-либо сердечным лекарством, которое в комбинации с лизатами могло бы приносить вред".
Вышинский. Вы объяснили это Ягоде?
Левин. Да, Ягоде.
Вышинский. А Ягода что сказал?
Левин. Он сказал, что с Казаковым он поговорит и директиву даст. Когда я увиделся с Казаковым в конце 1933 года, я узнал, что его вызывал Ягода для беседы, он знает, что делать и со мною поговорит, как будут приготовляться лизаты. Меня он спросил, какие сердечные лекарства буду я предлагать во время моего посещения.

Вышинский. Обвиняемый Казаков, вы подтверждаете показания Левина сейчас?
Казаков. В основном, подтверждаю.
Вышинский. Вы подтверждаете, что с вами говорил Левин?
Казаков. Да.
Вышинский. Что именно он вам говорил?
Казаков. Я виделся с Левиным три раза и он постепенно меня вовлекал,-была майская, июньская и, наконец, октябрьская встреча.
Вышинский. В каком году?
Казаков. В 1933 году.
Вышинский. Значит, в 1933 году было три встречи?
Казаков. Три встречи.
Вышинский. Первая встреча майская, о чем вы разговаривали?
Казаков. Здесь он выразил сочувствие, что я изолирован от врачей, что на меня нападают врачи и что я нахожусь в таком тяжелом состоянии. Он рекомендовал мне быть поближе к врачам, причем сказал: "С вами я поговорю особо". Я спросил: о чем? Он сказал: "О здоровье Менжинского".
Вышинский. Ближе к какому врачу или вообще к врачам рекомендовал он вам держаться?
Казаков. Я держался в стороне, потому что была очень жестокая борьба.
Вышинский. А Левин высказал вам сочувствие?
Казаков. Во время майской встречи он сказал, что зря вы возитесь с Менжинским. Менжинский-живой труп. Я считал, что у Менжинского развивался хрониосепсис. Левин со мною не согласился, и в результате этого я был отстранен. Я ему в резкой форме сказал, что я недоволен его поведением по отношению ко мне. Он мне сказал, что "мы с вами особо по этому вопросу поговорим". Правда, этот циничный ответ его, что Менжинский-труп и не стоит с ним возиться, меня покоробил.
Вышинский. Почему покоробил?
Казаков. Потому что это цинично. Я знал, что Вячеслав Рудольфович, когда лечился у меня, стал на ноги.
Вышинский. Словом, заявление его было для вас циничным?
Казаков. Конечно, циничным. Как только у него получалось улучшение, так вдруг я отстранялся.
Вышинский. Кто вас отстранял?
Казаков. Левин. 5 марта я вновь явился и потом снова был отстранен до июня месяца. Я ему это сказал.
Вышинский. Он что ответил?
Казаков. Он? Как всегда-улыбочкой...
Вышинский. Дальше?
Казаков. В июне я встретился с ним. Он высказал мнение, что я был прав в своем диагнозе относительно развившегося у Менжинского хрониосепсиса на почве гриппа. Там была группа врачей, и они не возражали, чтобы я начал лечить его.
Вышинский. Вы очень длинно рассказываете. Ведь мы будем допрашивать вас еще особо. Сейчас расскажите коротко-о чем был второй разговор?
Казаков. Он сказал, что не возражает, чтобы я приступил к лечению Менжинского...
Вышинский. Словом, допустил вас?
Казаков. Да. Я приступил к лечению Менжинского.
Вышинский. А вас это не удивило?
Казаков. Он сказал одну фразу: "Я думаю, что вы меня поняли".
Вышинский. А вы его поняли?
Казаков. Я ничего не понял.
Вышинский. В таких случаях, когда не понимают тех, которые говорят, что "вы меня поняли", спрашивают: в чем дело. А вы спросили?
Казаков. У меня был большой негативизм...
Вышинский. А по-русски?
Казаков. Неприязненное отношение к Льву Григорьевичу.
Вышинский. Тем более надо было спросить, что значит эта двусмыслица?
Казаков. Надо было, а я не спросил.
Вышинский. Может быть, вы действительно его поняли?
Казаков. Нет, нет.
Вышинский. Значит, он вам сказал: "вы меня поняли?" А ответили?
Казаков. Я просто посмотрел на него, выпучив глаза, и не ничего. Я приступил к лечению Менжинского, и Менжинский встал.
Вышинский. Вы поменьше говорите о своих заслугах, а говорите по существу заданного вам вопроса. Почему вы не спросили его: В чем дело? Я вас не понимаю". Обыкновенно не спрашивают тогда, когда понимают. Правда?
Казаков. Да, это верно.
Вышинский. Вы тогда кое о чем догадывались?
Казаков. Нет, я в тот момент не догадывался. Потом, в ieoya?a месяце, он сказал: "Я вас считал умнее, а вы меня не поняли".
Вышинский. В чем ваш ум должен был проявиться?
Казаков. Он мне в резкой форме сказал: "Удивляюсь я вам, так рьяно взялись за лечение Менжинского и даже укрепляете его здоровье, зря допустили его к работе". И дальше он сказал такую фразу, что "этим вы раздражаете Ягоду".
Вышинский. А вы что?
Казаков. И он добавил, что это к добру не приведет.
Вышинский. А вы что?
Казаков. Я слушал, что дальше будет.
Вышинский. Почему же вы слушали? Разве не ясно уже было, в чем дело?
Казаков. Я хотел выслушать, до чего он дойдет.
Вышинский. До чего же он дошел?
Казаков. В октябре Левин сказал мне: "Вы поймите, что Менжинский-фактически труп, а восстанавливая его здоровье, допуская его к работе, вы тем самым восстанавливаете против себя Ягоду. Поймите, что Ягода заинтересован в устранении Менжинского, и если вы не подчинитесь ему-Ягода с вами расправится".
Вышинский. Он пугал вас?
Казаков. Да. Вы ни слова не говорите Менжинскому, потому что все равно от Ягоды не уйдешь. Ягода такой человек, который ни перед чем не останавливается, он вас достанет из-под земли.
Вышинский. Это он вас пугал?
Казаков. Он заявлял в такой форме.
Вышинский. Вы испугались?
Казаков. Я задумался. Дальше Левин мне сказал: "Имейте в виду, что с вами будет разговаривать Ягода". По совести говоря, я здесь был совершенно растерян, испугался и не знал, что предпринять.
Вышинский. Что вы ответили Левину?
Казаков. Ничего не ответил.
Вышинский. Выходит, что все три раза вы ничего не отвечаете, молчите?
Казаков. Я не знал, что отвечать на эти циничные разговоры. Может быть, Левин является агентом Ягоды, потому что со мною так откровенно разговаривать у него не было никаких оснований.
Вышинский. Следовательно, вы утверждаете, что Левин вас запугивал, угрожал?
Казаков. Да.
Вышинский. Обвиняемый Левин, правильно то, что передает Казаков?
Левин. Не знаю, возражать тут же, в этот же момент или потом. Тут столько какой-то путаницы...
Вышинский. Задача судебного следствия и заключается в том, чтобы распутать всю эту путаницу.
Левин. Я не знаю, причем тут такие выражения, как "запугивание", "выпучил глаза", ссылка на то, чтобы он меня понял по одному выражению моих глаз. Я не считал Казакова таким умным, чтобы он мог понять с одного взгляда.
Я думаю, что не стоит останавливаться на этих мелочах. Конечно, если суд потребует, я могу рассказать все подробно.
Вышинский. Я вас спрашиваю, действительно ли вы застращивали Казакова?
Левин. Это фантастично уже потому, что весь мой разговор с Ягодой о Менжинском был осенью 1933 года, а в мае я должен был знать, что надо было убить Менжинского. Казаков относит мой разговор к маю.
Казаков. Первый разговор был в мае месяце.
Вышинский. При первом разговоре он вас застращивал?
Казаков. Нет. Второй разговор был в июне.
Вышинский. Застращивал?
Казаков. Нет, не было.
Вышинский. А когда?
Казаков. В октябре месяце, когда я вернулся из Кисловодска, он мне откровенно сказал.
Левин. Да, тогда я сказал Казакову, что Ягода сказал то-то и то-то, что он вас вызовет и расскажет вам подробности.
Вышинский (к Казакову). Это вам Левин говорил?
Казаков. Да.
Вышинский. Вы отрицаете, обвиняемый Левин, что вы запугивали Казакова?
Левин. Я сказал, что я настолько запуган Ягодой...
Вышинский. Сам запуган?
Левин. Я сказал, что бороться с ним не имею возможности.
Вышинский. Подсудимый Казаков, правильно говорит Левин?
Казаков. Левин сказал одну фразу, что Ягода такой человек, который ни перед чем не останавливается, и если будете сопротивляться, он наверняка вас лишит жизни.

Левин. Это совершенно верно.
Вышинский. Вы говорили это?
Левин. Да.
Вышинский. И поэтому что же?
Левин. Если вам угодно, я могу рассказать вам о майско-июньском разговоре.
Вышинский. Нет.
Левин. Я думаю, что тоже не стоит.
Вышинский. Значит?
Левин. Если Ягода может решиться на все...
Вышинский. Следует подчиниться?
Левин. Да.
Вышинский. Говорили это?
Левин. Да, и решили.

Казаков. Я ничего не решал.
Вышинский. Вам говорил Левин, что вас вызовет Ягода?
Казаков. Говорил.
Вышинский. Вы ответили?
Казаков. Нет, ничего не отвечал.
Вышинский. На чем кончилась ваша беседа?
Казаков. Мы разговорились...
Вышинский. Соглашение было достигнуто?
Казаков. Нет, я ничего ему не сказал.

Вышинский. Обвиняемый Левин, вам ничего Казаков не сказал?
Левин. До свидания с Ягодой - ничего.
Вышинский. Значит, ваша задача была в том, чтобы информировать Казакова о предстоящем свидании с Ягодой на предмет преступного разговора?
Левин. Да. Я передал Казакову, что его вызовет Ягода и все ему расскажет.

Вышинский. Подсудимый Ягода, давали вы поручение Левину о вызове к вам Казакова для разговора?
Ягода. Я этого человека вижу первый раз здесь.
Вышинский. Значит, такого поручения вы Левину не давали?
Ягода. Я давал поручение Левину переговорить...
Вышинский. С кем?
Ягода. С Казаковым, но сам лично его не принимал.
Вышинский. Я вас не спрашиваю, принимали вы его или нет, а я спрашиваю, давали вы поручение Левину переговорить с Казаковым?
Ягода. Поручения переговорить с Казаковым я не давал.
Вышинский. Вы только что сказали, что давали Левину такое поручение.
Ягода. Я давал Левину поручение об умерщвлении Алексея Максимовича Горького и Куйбышева, и только.
Вышинский. А насчет Менжинского?
Ягода. Ни Менжинского, ни Макса Пешкова я не умерщвлял.
Вышинский. Это мы обсудим, когда будем вас допрашивать. Мне важно сейчас проверить, правильно ли показывает Левин, что вы ему поручали переговорить с Казаковым о том, что он будет вами вызван.
Ягода. Никаких поручений Левину о разговоре с Казаковым я не давал.
Вышинский. Не давали?
Ягода. Нет.

Вышинский. Левин, вы слышали это объяснение Ягоды?
Левин. Слышал.
Вышинский. Кто же прав?
Левин. Я не знаю, как понять сейчас заявление Ягоды. О том, что Казаков был вызван к Ягоде, Казаков сам...
Вышинский. Я спрашиваю не об этом. Поручение вам давал Ягода?
Левин. Давал.
Вышинский. Вы передали Казакову?
Левин. Передал.
Вышинский. Казаков был вызван?
Левин. Был.
Вышинский. Откуда вам известно, что он явился на вызов?
Левин. Он это сам показывает.
Вышинский. Вам откуда известно, что он явился?
Левин. Казаков мне сам об этом рассказал.

Вышинский. Казаков, вы были вызваны к Ягоде?
Казаков. Да, 6 ноября 1933 года, в 3 часа дня.
Вышинский. Вы явились?
Казаков. Да, за мной прислали машину.
Вышинский. Ягода вас принимал?
Казаков. Принимал.
Вышинский. Вы с ним разговаривали?
Казаков. Да.
Вышинский. Вы до этого видели Ягоду?
Казаков. Нет, это было в первый раз.
Вышинский. А о чем с вами говорил Ягода?
Казаков. Я должен сначала сделать одно маленькое вступление. Почему я явился 6 ноября. 5 ноября вечером был перевезен Менжинский с Шестых Горок в Москву на 2-ю Мещанскую улицу во вновь отремонтированный особняк. Менжинского я не видел до этого недели две-три. 6 ноября за мной приехала машина ОГПУ, и я поехал на Мещанскую улицу. Войдя в помещение, куда вечером прибыл Менжинский с семьей, я застал, прежде всего, неимоверно удушливую атмосферу...
Вышинский. Вы не рассказывайте, пожалуйста, таких подробностей, мы будем вас специально допрашивать, а скажите то, что нас интересует, в связи с заявлением Ягоды, что он вас никогда не видел.
Казаков. 6 ноября, после того, как я вернулся от Менжинского к себе домой, мне позвонили по телефону и сказали, что сейчас за мной приедет машина от Ягоды. На этой машине я и прибыл к первому подъезду ОГПУ.
Ягода меня встретил и спросил - как вы находите здоровье Менжинского? Я сказал, что Менжинский сейчас, после перенесенных припадков бронхиальной астмы, находится в тяжелом состоянии. Дальше он меня спросил - а говорили вы с Левиным? Я ответил - да, говорил. Так что же вы умничаете, - заявил Ягода, - почему вы не действуете? Я оказал Менжинскому медицинскую помощь, он был в тяжелом состоянии. Я даже вместе с шофером вынес его на веранду, потому что он был в состоянии припадка, в результате той удушливой атмосферы, какая была в помещении. "Кто вас просил оказывать помощь Менжинскому?" Ягода пришел в буквальном смысле слова в ярость и сказал мне: "На Менжинского все махнули рукой, вы зря возитесь с ним. Жизнь его никому не нужна, всем мешает. Я вам предлагаю вместе с Левиным выработать такой метод лечения, при котором можно было бы скорее закончить жизнь Менжинского. Имейте в виду, что если вы попытаетесь не подчиниться мне, то я сумею вас быстро уничтожить".
Вышинский. Что же вы ему ответили?
Казаков. Ягода продолжал: "Я умею ценить людей, которые подчиняются мне. Вы от меня никуда не спрячетесь". Я спросил, что нужно от меня. Он повторил, что я должен с Левиным повидаться и выработать метод, который помог бы ускорить наступление смерти Менжинского. Я совершенно растерялся. Из страха я подчинился. Я сказал, что повидаюсь с Левиным. В конце декабря я с ним виделся.

Вышинский. Обвиняемый Ягода, Казаков показывает, что вы его к себе вызвали, что вы с ним виделись и дали ему определенное поручение. Что вы на это скажете?
Ягода. В показаниях Казакова сказано, что он был у меня, был вечером.
Вышинский. Вы ответьте на мой вопрос: вызывали ли вы Казакова и виделись ли с ним?
Ягода. Этого человека я увидал в первый раз здесь. Я с ним не разговаривал никогда на эти темы.
Вышинский. Почему вы говорили на предварительном следствии об этом иначе?
Ягода. Это неправильно, что я говорил на предварительном следствии.
Вышинский. Прошу предъявить том 2, лист дела 196.
Показания обвиняемого Ягоды от 28 декабря 1937 года (лист дела 196).
"Известно, что последние годы Менжинский больше болел, чем работал. Руководил работой я. Было ясно, что с его смертью председателем ОГПУ буду я. С этой мыслью я свыкся и ждал смерти Менжинского, а он не умирал. Когда я дал задание Левину убрать Макса..."
Вышинский. Обвиняемый Левин, кто это Макс?
Левин. Максим Алексеевич Пешков.
Вышинский, "...я подумал, почему не сделать это же самое с Менжинским. В одном из разговоров с Левиным я ему об этом прямо сказал. Он уже был связан со мной в подготовке преступлений и не мог от этого отказаться".
Обвиняемый Ягода, Левин был с вами связан в подготовке преступлений?
Ягода. В отношении Макса нет.
Вышинский. А кого?
Ягода. Куйбышева и Максима Горького.
Вышинский. А это говорили на предварительном следствии?
Ягода. Говорил.
Вышинский. "Но он заявил, что не имеет доступа к Менжинскому что постоянно лечащим доктором является Казаков, и что без него не обойтись. Я поручил Левину привлечь к этому Казакова". Вы это показывали, обвиняемый Ягода?
Ягода. Я сказал, что показывал, но это неверно.
Вышинский. Почему вы это показывали, если это неверно?
Ягода. Не знаю, почему.
Вышинский. Садитесь.
"Я вызвал Казакова к себе, подтвердил ему мое распоряжение... он сделал свое дело, Менжинский умер". Показывали это, обвиняемый Ягода?
Ягода. Показывал.
Вышинский. Значит, вы встречали Казакова?
Ягода. Нет.
Вышинский. Почему вы показывали неправду?
Ягода. Разрешите на этот вопрос не ответить.
Вышинский. Вы отрицаете, что вы организовали убийство Менжинского?
Ягода. Отрицаю.
Вышинский. В этом показании вы это признали?
Ягода. Да.
Вышинский. Когда вас допрашивал Прокурор Союза, то вы как ответили на этот вопрос о своем отношении к убийству Менжинского?
Ягода. Тоже подтвердил.
Вышинский. Подтвердили. Почему вы подтвердили?
Ягода. Разрешите на этот вопрос не ответить.
Вышинский. Тогда ответьте на мой последний вопрос. Вы заявляли какие-нибудь претензии или жалобы по поводу предварительного следствия?
Ягода. Никаких.
Вышинский. Сейчас тоже не заявляете?
Ягода. Нет.
Вышинский. Садитесь. Продолжайте, обвиняемый Левин.
Левин. Я упустил одну подробность, которую необходимо сказать. Ягода мне сказал, что у него был разговор с Крючковым.

Вышинский. Подсудимый Крючков, какой разговор был у вас с Ягодой?
Крючков. Ягода мне сказал, что необходимо устранить Максима Пешкова.
Вышинский. Что значит устранить?
Крючков. Убить Максима. "Дело, говорит, не в Максиме, а главным образом, в Горьком. Надо уменьшить активность Горького, активность Горького мешает некоторым людям". Из дальнейшего разговора я понял, что он подразумевал Рыкова, Бухарина и других. В этом разговоре я узнал от Ягоды, что предполагается контрреволюционный переворот, и что он является участником этого переворота. Он мне прямо сказал: "В СССР будет скоро новая власть, новая власть больше соответствует вашим настроениям".
Вышинский. Чьим?
Крючков. Моим.
Вышинский. А ваши настроения были какие?
Крючков. По разговору, который я вел в 1933 году, приблизительно он мог так заключить, что я близок к организации правых. Я его спросил: "Что же мне делать?" Он говорит: "Вы знаете, как Алексей Максимович любит Макса. Смерть Макса будет большим ударом по Горькому и превратит его в безобидного старика. Вы должны убить Макса". При этом прибавил несколько угрожающих фраз. Я принял предложение Ягоды. Ягода мне сказал, что вы раньше пили с Максом, а теперь начните его спаивать...

Вышинский. Обвиняемый Ягода, вы говорили с Крючковым о заговоре?
Ягода. Нет. С Крючковым о заговоре я никогда не говорил.
Вышинский. На политические темы говорили с ним?
Ягода. Нет, я ему никогда не доверял.
Вышинский. Так что все, что говорит Крючков...
Ягода. Все ложь.
Вышинский. Вы ему такого поручения о Максиме Пешкове не давали?
Ягода. Я заявлял, гражданин Прокурор, что в отношении Максима Пешкова никаких поручений не давал, никакого смысла в его убийстве не вижу.
Вышинский. Так что Левин врет?
Ягода. Врет.
Вышинский. Казаков говорит ложь?
Ягода. Ложь.
Вышинский. Крючков?
Ягода. Ложь.
Вышинский. Крючкову по поводу смерти Максима Пешкова поручений не давали? Вы на предварительном следствии...
Ягода. Лгал.
Вышинский. А сейчас?
Ягода. Говорю правду.
Вышинский. Почему вы врали на предварительном следствии?
Ягода. Я вам сказал. Разрешите на этот вопрос вам не ответить.

Вышинский. Продолжайте, подсудимый Левин.
Левин. В результате наших совместных вредительских действий в мае месяце, почти в один день, день через день, погибли и Вячеслав Рудольфович Менжинский, и Максим Алексеевич Пешков. Я попрошу разрешения у суда и у вас, гражданин Прокурор, в эту минуту не останавливаться пока на подробностях того, как мы это сделали, и сказать несколько слов еще о дальнейшей беседе с Ягодой по поводу следующих наших жертв. Я потому думаю этот порядок избрать, что для того, чтобы вам, не врачам, было понятнее то, что мы делали в отношении вредительства, мне нужно будет дать коротко, очень коротко, медицинские предпосылки, тогда вам будет яснее наш образ Действий, однотипный в отношении всех четырех случаев. Так что сейчас я остановлюсь только на том, что в результате наших совместных вредительских действий Менжинский умер 10 мая 1934 года, а на следующий день Максим Алексеевич Пешков. Эти преступления были совершены. Нечего говорить, как они отвратительны, омерзительны в руках каждого врача, независимо от того, к какому больному и в какой обстановке они применяются. Но тягостно мне это особенно было выполнить в отношении к Менжинскому, к которому я всегда относился очень хорошо...
Вышинский. Это мы видим.
Левин. И который ко мне относился очень хорошо, и особенно в отношении сына Алексея Максимовича Горького.
Но я тогда не знал еще, что ждет меня впереди. Через несколько дней после похорон В. Р. Менжинского и М. А. Пешкова меня снова вызвал к себе Ягода и сказал: "Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках, и вы должны идти на то, что я вам сейчас предложу, гораздо более серьезное и важное. Я вас предупреждаю, что то, что я вам сейчас поручу, для вас так же обязательно, как в отношении прежних моих поручений. Но для того, чтобы вам было понятно, что я вам скажу и что вы должны сделать, я должен вам дать краткую информацию о положении в стране. Вам, человеку, далекому от политики, беспартийному, вам тогда будет понятнее, что нужно сделать". Затем он стал говорить мне о том, что в партии крепнет, растет большое недовольство партийным руководством, смена власти неизбежна, предрешена и неминуема, что во главе движения стоят Рыков, Бухарин и Енукидзе. И так как это неизбежно, так как это все равно произойдет, то чем скорее это произойдет, тем лучше. А для того чтобы это скорее произошло, для того чтобы облегчить этот процесс, нам нужно устранить с политической арены некоторых членов Политбюро, а также Алексея Максимовича Горького. Это - историческая необходимость. Но вы меня остановили, гражданин Прокурор, когда я хотел вам сказать о своих, в связи с этим, переживаниях. Поэтому я об этом не буду ничего говорить, а буду излагать сухо только факты по вашему желанию. Так что после такой паузы он сказал, что "вы напрасно так волнуетесь, вы поймите, что это неизбежно, что это есть момент исторический, это есть историческая необходимость, это есть этап революции, через который мы должны пройти и вы вместе с нами его пройдете и будете его свидетелем, и вы должны теми средствами, которые в ваших руках, нам помочь, и вы, чем волноваться, скажите, кого вы можете взять на себя, кроме Алексея Максимовича Горького". Я опять-таки остальное отстраняю и скажу, что в тот день больше разговоров у нас не было. Через несколько дней я снова был у Ягоды и сказал ему, что я вынужден выполнить и эту его директиву. В этом разговоре Ягода добавил: "Алексей Максимович человек очень близкий к высшему партийному руководству, человек очень преданный той политике, которая ведется сейчас в стране, очень преданный лично Иосифу Виссарионовичу Сталину, человек, который никогда не изменит, никогда не пойдет с нами по пути. А вы знаете, с другой стороны, каким авторитетом пользуется слово Горького у нас в стране и далеко за ее пределами, каким влиянием он пользуется и как много вреда он может сделать своим словом нашему движению. Нужно вам решиться на это, - сказал он, - и вы пожнете плоды при приходе новой власти".
Когда Ягода меня спросил, кого я мог бы еще наметить, я ему сказал, что это можно осуществить по отношению к такому человеку, который часто болеет, который нуждается в частой медицинской помощи, к члену Политбюро Валериану Владимировичу Куйбышеву. Я могу привлечь Дмитрия Дмитриевича Плетнева, который знал Валериана Владимировича. Оба мы его знали лет двенадцать.
Плетнев его знал так же, как и я, оба мы его знали лет двенадцать, как больного. Я еще сказал о том, что в медицинских кругах в Москве все знают, что настроение Дмитрия Дмитриевича Плетнева антисоветское, он легче пойдет, чем кто-либо другой. Ягода сказал: "Хорошо, я поговорю сам. Вы предупредите Плетнева, что я вызову его сам я поговорю. Кроме того, во всем, что касается Алексея Максимовича, Крючков может помочь, а в отношении Валериана Владимировича в курсе будет его секретарь Максимов".
Вышинский. Значит, умерщвление А. М. Горького вы организовали?
Левин. Да.
Вышинский. Кого вы привлекли к этому преступному делу?
Левин. Профессора Плетнева.
Вышинский. Кто были соучастниками в этом деле?
Левин. Петр Петрович Крючков.
Вышинский. По чьему поручению вы действовали?
Левин. Ягоды.

Вышинский (к суду). Разрешите спросить подсудимого Ягоду?
Председательствующий. Пожалуйста.
Вышинский. Подсудимый Ягода, в этой части вы подтверждаете показания обвиняемого Левина?
Ягода. Да, подтверждаю.
Вышинский. Вы такое поручение давали?
Ягода. Давал.

Вышинский (к Левину). По чьему поручению вы также организовали умерщвление Валериана Владимировича Куйбышева?
Левин. По поручению Ягоды.
Вышинский. Привлекши к этому преступному делу?
Левин. Максимова и профессора Плетнева.

Вышинский. Подсудимый Крючков, вы подтверждаете то, что сказал Левин?
Крючков. Я подтверждаю, что Ягода мне давал поручение убить А. М. Горького.
Вышинский. Подсудимый Максимов-Диковский, вы подтверждаете показания Левина?
Максимов-Диковский. Подтверждаю, но меня привлек не Левин, а Енукидзе и Ягода.

Вышинский. Подсудимый Плетнев, вы подтверждаете показания Левина, ссылавшегося на ваше участие в этом преступлении?
Плетнев. Подтверждаю.
Вышинский. Садитесь. Вопросов у меня пока нет.
Председательствующий. Подсудимый Левин, продолжайте.
Левин. Я просил бы разрешить мне маленькое отступление для чисто медицинских пояснений, чтобы было понятным, как мы действовали.
Председательствующий. Пожалуйста.
Левин. Для того, чтобы заболеть каким-нибудь инфекционным заболеванием, скажем, дифтеритом, не надо непременно, чтобы во рту сидела дифтерийная палочка, или чтобы заболеть крупозным воспалением легких, не надо, чтобы непременно в нашем дыхательном органе сидел пневмококк, который является возбудителем болезни. Эти бактерии могут находиться в организме и до поры до времени не причинять вреда - они не вирулентны; но наступает момент, когда они становятся вирулентными. Для того, чтобы этот момент наступил, надо создать в организме такую обстановку, при которой он мог бы потерять свою сопротивляемость, защитную силу, сделался бы способным воспринять какую-нибудь инфекцию. Для того, чтобы заболеть, скажем, воспалением легких или другим острым заболеванием, достаточно иногда бывает одной только простуды. В этом я твердо уверен, несмотря на то, что есть врачи, которые считают, что простуда - вещь не реальная. Но я считаю несомненным, что если мы откроем здесь с двух сторон окна, то завтра многих здесь не будет. Для того, чтобы ослабить сопротивляемость организма, надо знать, что в этом организме слабо, что в этом организме является местом наименее сопротивляемым, какие органы наиболее раздражимы и легче воспринимают ослабление. Наконец, не надо думать, что человек отравляется только каким-нибудь ядом. Надо знать, что каждое лекарство в своем существе заключает в себе яд, дело зависит от дозы; каждое лекарство, самое простое, в неподходящей дозе и в неподходящий момент можно сделать ядом. Я приведу один наглядный пример. Все знают, что при сахарной болезни, при диабете, люди лечатся инсулином; люди впрыскивают этот инсулин себе сами два раза в день, носят его в кармане, впрыскивают очень большие дозы - 80-100 единиц. Если же вы впрысните маленькую дозу - 5-10 единиц человеку, не подходящему для впрыскивания инсулина, человеку, у которого пониженное количество сахара и крови, он может умереть от припадка так называемого гипоклитического шока. Вот, исходя из этих соображений, мы и подходили к нашим жертвам. Не желая применять остродействующих отравляющих веществ, мы действовали неправильным лечением.
Вышинский. Кто это "мы"?
Левин. Я, Плетнев, Виноградов, Казаков. Все, которых я вам уже называл.
Вышинский. Этот план вы разработали самостоятельно или с кем-нибудь из названных лиц?
Левин. План в отношении Алексея Максимовича Горького и Валериана Владимировича Куйбышева я разрабатывал с профессором Плетневым. План в отношении Вячеслава Рудольфовича Менжинского - с Казаковым.
Вышинский (к суду). Позвольте Плетнева спросить.
Подсудимый Плетнев, вы разрабатывали подобного рода план с Левиным?
Плетнев. Да.
Левин. Скажу о всех четырех случаях. Когда встал вопрос относительно умерщвления Максима Пешкова, то здесь мы подготовили ослабление организма чрезмерным употреблением спиртных напитков. Относительно вина нужно сказать, что есть люди, которые очень хорошо переносят спиртные напитки. Вся Европа пьет вино, и не всем оно приносит вред. А есть организмы, для которых небольшое количество вина приносит чрезвычайный вред. К числу таких организмов относился и организм Пешкова. У него было три системы, которые очень легко можно было использовать: это сердечно-сосудистая, чрезвычайно возбудимая система, его дыхательные органы, унаследованные от отца не в смысле туберкулеза, а в смысле слабости, и, наконец, вегетативно-нервная система. Небольшое количество вина и то влияло на его организм, а он пил, несмотря на это, большое количество вина. В этом был его грех. В этом отношении Петр Петрович Крючков составил ему компанию. Крючков пил довольно много, но с той разницей, что на него вино действовало хорошо, он переносил это безвредно, а Пешков переносил совсем по-иному.
Вот здесь и началась подготовка ослабления организма Максима Пешкова, усилилось потребление им спиртных напитков, что для больного было просто очень легко и приятно. Он не видел в этом для себя никакой обузы, а ослабляло это его организм чрезвычайно.
Затем в ослабленном состоянии, в один очень жаркий день в апреле, а весна в том году в Москве была чрезвычайно жаркой, Макс, разгоряченный, потный, по предложению Крючкова, который принимал участие в ослаблении организма Пешкова, был уложен на скамью недалеко от реки. Его обдувало ветром, он был потный, лежал без сорочки в течение двух часов. Ясно, что он простудился, заболел, и через день обнаружилось крупозное воспаление легких.
Это первая часть вредительства - подготовка больного. Эта подготовка больного была произведена. Больной был очень расслаблен, сердце было в отвратительном состоянии; нервная система, как мы знаем, играет огромную роль в течении инфекционных болезней. Все было возбуждено. Все было ослаблено и болезнь приняла чрезвычайно тяжелый характер.
Я вам уже сказал, что в первом своем свидании с Ягодой я говорил о том, что я не знаю, будет ли привлечен к этому профессор Плетнев, и я не стал этого делать, потому что ясно было, что эта болезнь тяжело протекает. Я пригласил Плетнева на консультацию, мы были с ним два раза и видели, что течение болезни тяжелое. Об этом же знал и А. И. Виноградов, который был приглашен в качестве дежурного врача. Ухудшило течение этой болезни то, что были устранены те средства, которые могли принести большую пользу для сердца, и наоборот, давались те, которые ослабляли сердце. И в конце концов, как я уже говорил, 11 мая, после воспаления легких он погиб. Вот как произошло наше первое вредительство.
Перехожу ко второму случаю - умерщвлению Вячеслава Рудольфовича Менжинского...

Ягода (к суду). Разрешите мне задать вопрос Левину?
Председательствующий. После того как кончит показания Левин.
Ягода. Это касается вопроса о смерти Максима Горького.
Председательствующий. Вот когда кончит подсудимый Левин, тогда пожалуйста.

Левин. Мы довольно редко встречались с Казаковым у Менжинского. Он обычно приглашал то меня, то Казакова. Он в то время был большим поклонником именно Казакова, и, как я уже говорил, когда в казаковском лечении были паузы, в эти периоды бывал у него я, почти всегда с кем-нибудь из врачей санчасти ОГПУ.
Есть две системы лизатов, одна так называемая симпатико-тропная которая состоянию сердечной деятельности Менжинского, безусловно, вредила, и другая система - ваготропные лизаты, которые успокаивали сердце и были для него полезны.
Казаков стал давать ту систему лизатов и ту группу, ту смесь, которая вредит сердцу Менжинского. Учитывалось также, что комбинация лизатов с сердечными средствами могла привести к ускорению процесса, то есть к ухудшению основного в состоянии здоровья - миокардита и грудной жабы, - что, в свою очередь, должно было привести к новым припадкам грудной жабы.
Смерть Вячеслава Рудольфовича Менжинского и произошла от нового припадка грудной жабы...
Председательствующий. Продолжайте, продолжайте. ...Теперь в отношении Куйбышева. Слабым местом в его организме было сердце, на которое был направлен наш удар. Мы знали о плохом состоянии его сердца в продолжении значительного периода времени. Он страдал поражением сосудов сердца, миокардитом, у него бывали небольшие припадки грудной жабы. В этих случаях необходимо щадить сердце, необходимо избегать остродействующих сердечных средств, которые очень возбуждали бы деятельность сердца и приводили бы постепенно к его дальнейшему ослаблению. Эти средства, опять-таки, - не нужно в них искать яда. Тот же препарат дигиталиса даже полезен, если давать его в умеренных дозах и больному с другими сердечными заболеваниями. Препарат желез внутренней секреции тоже полезен, но эти препараты нужно давать с известными перерывами. Мы применяли в отношении Куйбышева возбуждающие сердце средства без перерывов, в течение продолжительного периода времени, вплоть до его командировки в Среднюю Азию. Начиная с августа по сентябрь-октябрь 1934 года он непрерывно получал впрыскивание специальных препаратов эндокринных желез и другие средства, возбуждающие деятельность сердца. Это усилило и участило припадки грудной жабы. В таком болезненном состоянии он и уехал в Среднюю Азию. Там у него случилось непредвиденно острое заболевание - он заболел тяжелой формой ангины с нарывом в горле и ему пришлось делать операцию. Куйбышев вернулся из командировки, не избавившись от ангины. Выслушивание его сердца показало, что оно находится в очень плохом состоянии. При таком состоянии больного нужно было уложить в постель, запретить ему всякую работу, чего я не сделал. Он работал. Затем он пошел в Совнарком, и вот в Совнаркоме, в его кабинете, произошел припадок грудной жабы. Его секретарь Максимов сделал то, что ускорило, несомненно, гибель Куйбышева. Дело в том, что Максимов при встречах меня спрашивал, как состояние здоровья Валериана Владимировича Куйбышева, что ему может быть полезно и что вредно. Мы не говорили о том, что знаем друг о друге. Я ему говорил, что у него может произойти припадок грудной жабы. Во время припадка Куйбышев должен был лежать без всяких движений, совершенно спокойно. Все это я ему говорил, но знал, что он сделает противоположное тому, что я говорю, так как от Ягоды он знал об этом деле - об организации убийства Куйбышева. Что же было сделано? Не знаю, Максимов или кто другой был около него, но в состоянии припадка грудной жабы ему дали возможность пойти из здания Совнаркома до дому одному, он вышел из подъезда, прошел под арку, прошел мимо амбулатории, где сидели врачи, но никаких врачей к нему не позвали. Он поднялся на третий этаж на ногах. Дома была, правда случайно, домашняя работница. Когда она увидела, что ему стало очень плохо, она позвонила Максимову. Уже затем был вызван дежурный врач. Потом позвонили мне. Когда я пришел, я застал Куйбышева уже мертвым.
И наконец, последнее умерщвление - Алексей Максимович Горький. К этому времени он был уже очень больным человеком. Плохо у него обстояло дело с легкими, они у него были в угрожающем состоянии после тех туберкулезных вспышек, как я уже говорил, которые у него неоднократно бывали. Кроме того, изменения в легких страшно затрудняли деятельность сердца, так что у него одновременно и со стороны легких, и со стороны сердца было чрезвычайно неблагополучно.
В 1935 году зимою он был в Крыму, и мы там говорили с Крючковым, который постоянно ездил в Крым и который вообще заправлял всем, что было в доме Горького. Договорились о мероприятиях, вредных Алексею Максимовичу, я ему говорил, что Алексей Максимович очень любит прогулки. Большие прогулки ему нельзя делать, это его утомляет. Он все время говорил, что он страдает от того, что он все время сидит, ведет сидячий образ жизни. Я сказал, что нужно прогулки практиковать. Горький очень любил труд, любил в парке, в саду рубить сучья деревьев или скалывать кусочки скал. Все это было ему разрешено во вред его здоровью. Это его сильно утомляло. Целый день он сидел в кабинете, потом гулял и в течение полутора часов на прогулке производил эти работы. Эти работы его очень утомляли. Вторая страсть у него была к огню. Горький любил огонь, пламя, и это было нами использовано. Для него разжигался костер. Как раз после утомления Горького работой, собиралось все в кучу, срубленные сучья, разжигалось пламя. Горький стоял около этого костра, было жарко, и все это вредно действовало на его здоровье.
Для приезда Горького в Москву опять-таки было условлено - выбрать такой момент, чтобы он мог заболеть гриппом. Он был очень склонен к заболеванию гриппом, и грипп часто осложнялся бронхитом или воспалением легких. Узнав, что в доме Максима Горького гриппозное заболевание (дети болели тогда гриппом). Ягода сообщил об этом в Крым, и Крючков организовал возвращение Максима Горького как раз в это время в Москву. И действительно, приехав в эту гриппозную квартиру, на второй или третий день Горький заболел гриппом, который очень быстро осложнился крупозным воспалением легких, принявшим сразу тяжелое течение. Но, тем не менее, мы с профессором Плетневым считали, что тот план, который мы выработали, надо провести и использовать для этого те из лекарств, которые могли быть для него вредными. Мы не применяли каких-нибудь особенных лекарств, которые вызвали бы недоумение, почему они были применены тут. Мы применяли только те лекарства, которые в этих случаях обычно применяются, но применяли их в очень большом количестве. В данном случае они переходили в свою противоположность. Опять-таки, сердечный мотор, бесконечно нажимаемый, сдавал свои силы, терял свою работоспособность и, в конце концов, он не выдержал. Если разрешите, я два слова скажу о том, о чем вы вчера заявили по линии лекарств, что получилось письмо от доктора Белостоцкого, в котором указано, что применялось большое количество впрыскиваний и что применялся одно время строфантин. Я не знаю, тут ничего нового нет. Мы же это сами не скрываем, что его применяли в очень большом количестве. Строфантин есть один из препаратов и очень ценный, как и препарат дигиталиса, - я его не очень любил, побаивался, не часто к нему прибегаю, - он был рекомендован на одной из консультаций, между прочим, пару раз впрыснут. Когда, как совершенно верно доктор Белостоцкий пишет, он спросил меня, стоит ли его продолжать, я сказал, что не стоит продолжать, потому что препараты дигиталиса мы и так даем. Так что это письмо не заключает каких-нибудь фактов, которые мы бы скрыли, оно продиктовано бдительностью советского врача, который решил доложить, что он знал, и только подтверждает то, что я говорил сейчас.

Председательствующий. Вы кончили?
Левин. Я кончил.
Председательствующий. Перерыв на полчаса.