|
|
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается.
Переходим к допросу подсудимого Шаранговича.
Подсудимый Шарангович, вы подтверждаете ваши показания, данные на предварительном
следствии?
Шарангович.Полностью подтверждаю. Я хочу рассказать суду полностью,
откровенно о своих изменнических и предательских преступлениях. Прошу предоставить
мне возможность сделать это в том плане, который я наметил.
Председательствующий (к Прокурору). Подсудимый просит изложить
все связно.
Вышинский. Это его право.
Председательствующий (к Шаранговичу). Остановитесь на основных
этапах вашей преступной деятельности.
Шарангович. Изменником родины я стал в августе 1921 года и был
им до ареста. В августе 1921 года, после заключения мира с Польшей, я возвращался
из польской тюрьмы в порядке обмена, как заложник, с группой осужденных.
Я остановился в Варшаве. В Варшаве нас вызывали поочередно в советское
посольство, чтобы выяснить лицо каждого из нас. В советском посольстве
работал тогда,-я не знаю точно, какую он занимал официальную должность,
- некто Вноровский.
Вышинский. Как его звали?
Шарангович. Его имени и отчества я не знаю. С этим Вноровским
я имел три разговора. Я не хочу... Не то, что не хочу, а считаю, что нет
надобности излагать подробности этих разговоров, но суть их заключается
в том, что Вноровский заявил мне, что поляки не хотят меня выпускать и
что они смогут это сделать только в том случае, если я дам согласие работать
в польской разведке. Я это согласие дал, и после этого польской разведкой
и был переброшен в Советский Союз.
По прибытии в Минск этим же Вноровским я был связан с ответственным
резидентом польской разведки Богуцким, который занимал тогда ответственный
пост в Белоруссии. Длинных разговоров с Богуцким я не имел, да и дополнительной
вербовки меня не требовалось, потому что Богуцкий о всех разговорах Вноровского
со мною и о моем согласии знал хорошо от Вноровского. Поэтому мы условились
с ним, Богуцким, и он мне сказал тогда, что если потребуются какие-нибудь
конкретные услуги потом или задания, которые нужно будет дать, - он мне
скажет. Однако я от Богуцкого конкретных заданий в течение года или двух
лет не получал. Богуцкий уехал из Белоруссии в 1923 году и перед отъездом
связал меня с ответственным польским резидентом, занимавшим тогда в Белоруссии
тоже довольно ответственное положение, - Славинским. Причем Славинский,
конечно, все эти подробности и насчет вербовки меня Вноровским, и насчет
договоренности, которая существовала с Богуцким, знал хорошо.
От Славинского я уже получил задание. Я сейчас, конечно, не помню конкретно
всех этих заданий. Я тогда работал в Белоруссии с половины 1923 года и
до половины 1924 года старшим помощником Прокурора Республики. Через меня
проходило много дел, шпионских и других дел, более важных. По заданию Славинского
я информировал его о сущности этих дел и о лицах, проходящих по ним.
Потом я в конце 1924 года перешел на работу в профсоюзы, и поэтому
это задание Славинского по этому вопросу оборвалось. В профсоюзах я не
получал никаких заданий от Славинского. В 1925 году Славинский уехал из
Белоруссии. В самом начале 1926 года я уехал из Белоруссии в Сибирь, и
у меня связи с польской разведкой временно оборвались. Оставался я, конечно,
агентом польской разведки, но конкретно каких-нибудь заданий я не получал.
Возобновилась у меня эта связь - и более активная, чем предыдущая,
- в конце 1932 года или в начале 1933 года, конкретно с консулом одного
из иностранных государств, граничащих с Белоруссией. Это было уже после
того, когда я вступил в национал-фашистскую антисоветскую организацию в
Белоруссии.
Было это так: ко мне обратился некто Жебровский, который тогда занимал
пост третьего секретаря ЦК Компартии Белоруссии, но с ним разговор я имел,
собственно говоря, зондирующий. Более ясный разговор по этому поводу я
имел с Бенеком, который работал в Белоруссии народным комиссаром земледелия.
Бенек предложил мне от имени этого консула следующее: что хотя этот консул
и имеет уже достаточно тесную связь с рядом людей, входящих в руководство
национал-фашистской организацией в Белоруссии, в том числе и с ним, с Бенеком,
однако он хочет установить и со мной эту связь, имея в виду, что я нахожусь
на партийной работе.
Собственно говоря, я должен сказать, что для вербовки меня тогда каких-нибудь
или больших уговоров делать не было надобности, потому что я тогда уже
был одним из руководителей национал-фашистской организации Белоруссии,
потому что я тогда уже знал относительно тесной связи других руководителей
национал-фашистских организаций в Белоруссии с поляками, так - Голодед,
Червяков и тот же Бенек. Вообще все прошлые моменты и моя связь с поляками
привели меня, как говорится, в это лоно без всяких уговоров.
В это время я передал через Бенека содержание некоторых решений ЦК
ВКП(б), относящихся к Белоруссии. Потом дал информацию о шоссейных дорогах,
о сети партийных ячеек и по ряду политических вопросов. Но дело, конечно,
заключается не только в том, что я передавал, и не только в моих личных
связях, а дело, главным образом, - в том, что уже к тому периоду наша национал-фашистская
организация, одним из руководителей которой я был, была по существу тесно
связана с польским генеральным штабом. Вот об этом я хочу более полно рассказать
после того, как я изложу вопросы, связанные с национал-фашистской организацией.
В национал-фашистскую организацию я был завербован Голодедом и Чернышевичем
в начале 1932 года. Я не буду говорить об обстоятельствах связей, о том,
что меня побудило вступить в эту организацию, потому что то, что я уже
рассказывал, это само за себя говорит. Я находился в этой национал-фашистской
организации, а это было тем, к чему я стремился. Об обстоятельствах вербовки
или вовлечения, мне кажется, вряд ли здесь нужно говорить.
Когда я вступил в национал-фашистскую организацию, это было, видимо,
в марте или в конце февраля, меня...
Вышинский. Какого года?
Шарангович. 1932 года. Голодед подробно информировал меня о
составе этой организации и о том, что эта национал-фашистская организация
связана с московским центром правых, получает от него директивы, персонально
от Рыкова и Бухарина. Основные цели национал-фашистской организации в Белоруссии
Голодед коротко формулировал так: свержение Советской власти и восстановление
капитализма, отторжение Белоруссии от Советского Союза в случае войны с
фашистскими государствами.
Что же касается методов и средств, то сюда входили: вредительство,
диверсия, террор.
Я должен подчеркнуть, что уже тогда меня Голодед информировал об этих
установках московского центра правых, получавшихся от Рыкова и Бухарина.
Особенно Голодедом была подчеркнута необходимость установления, в целях
осуществления этих задач, тесной связи с польским генеральным штабом. Да,
собственно, это совершенно ясно вытекало из этих целей, которые ставятся.
Я не скажу, что мы, все эти установки принимая, выполняя и руководствуясь
ими, что мы были, в том числе я, младенцами и не понимали сущности их и,
так сказать, не сознавали всей серьезности изменнических преступных целей,
методов и средств, о которых я говорю, но, однако, я должен констатировать,
что такие установки были. Я должен тут же попутно, если можно так сказать,
развить относительно того, почему мы называли себя национал-фашистами.
Дело в том, что и основной состав центра, и основные кадры были националистические.
Конечно, и в центре и кадры были правые и троцкистские, но между ними нельзя
сделать какую-нибудь грань или Даже говорить, если хотите, о блоке, потому
что, если взять любого из нас, основных руководителей этого центра, то
они были и правые и, в первую очередь, националисты. Если взять, например,
таких людей, как Жебровский, который был активным троцкистом, то он более
резко по всем вопросам, связанным с целями и задачами, выступал, чем мы.
Если взять Гикало, который был правым, но он не менее резко, чем мы, был
настроен по вопросам националистическим, соглашаясь с теми целями, которые
мы ставили перед собою.
Поэтому я должен сказать, что, по существу, там были националисты основной
группой, собирающей вокруг себя все кадры и силы для борьбы с Советской
властью, для свержения Советской власти. Я должен сказать, что у нас связь
с московским центром правых была не теоретическая и формальная, и не в
порядке даже какого-либо локального блока. В этом направлении мы и получали
систематические директивы и инструктировались московским центром правых.
Я это хочу подтвердить рядом фактов.
В ноябре 1932 года в Москву ездили Голо дед и Червяков. Они встречались
с Рыковым и Бухариным, причем я должен сказать, что, насколько мне известно.
Червяков был связан с Рыковым еще с 1928 года, а Голодед - с 1930 года.
Помню, после поездки Голодеда и Червякова в 1932 году в Москву, когда они
возвратились, у нас было в Минске совещание центра нашей организации в
полном составе, где они и информировали нас. Информация эта сводилась к
тому, что и Рыков, и Бухарин подтверждали все свои прежние установки для
нашей организации, выразив недовольство слабой деятельностью нашей организации.
Там же, в Москве был дан ряд конкретных установок, в первую очередь, по
вопросам вредительской, диверсионной деятельности и, во-вторых, - относительно
усиления и установления более тесной связи с польским генеральным штабом.
Голодед и Червяков потом систематически встречались с Рыковым и Бухариным.
Кроме этих связей, о которых я уже сказал, у меня лично были установлены
связи сначала с Сулимовым, по-моему, в октябре 1932 года, когда он приезжал
в Белоруссию в качестве уполномоченного ЦК ВКП(б) и СНК СССР по отгрузке
картошки. Я уже тогда с Сулимовым имел подробный разговор. Он сводился
к тому, что Сулимов информировал меня о том, что я уже знал от Голодеда
и Червякова; я ему также рассказал относительно кадров, относительно того,
что делает наша организация. Больше у меня встреч с Сулимовым не было.
Но весной 1933 года я связался с Антиповым.
Первую встречу с Антиповым мне устроил Голодед у него же в кабинете.
В этой встрече с Антиповым он сначала интересовался относительно деятельности
нашей организации, подтверждал те установки, о которых я уже знал. В этом
разговоре с Антиповым я поставил перед ним некоторые вопросы, причем поставил
я эти вопросы не с точки зрения того, что я с ним был не согласен или мне
требовались разъяснения какие-нибудь особые, а с точки зрения подтверждения
их от самого Антипова, потому что когда устраивались эти разговоры, Голодед
сказал о том, что он является руководителем параллельной группы правых.
Во время этого разговора я поставил перед Антиповым вопрос о том, как
он смотрит на такую откровенную резкую установку о связи с польским генеральным
штабом. На это мне Антипов заявил следующее: видите ли, если мы ставим
перед собой вопрос свержения Советской власти, если мы ставим перед собой
вопрос поражения Советского Союза в случае войны с фашистскими государствами,
если мы ставим перед собой задачу отторжения Белоруссии, - то как же не
использовать и не пойти на сговор с такой реальной силой, какой является
фашистская Польша.
Второй вопрос, который я поставил перед Антиповым, был вопрос об отторжении
Белоруссии и создании, так сказать, под протекторатом Польши буржуазного
Белорусского государства. Мы, конечно, понимали все, что значит этот протекторат,
потому что это отнюдь не являлось для нас теоретической формулой. Это значило
отдать под ярмо польских помещиков и капиталистов Советскую Белоруссию,
применяя все те средства, которыми мы тогда уже располагали. На это мне
Антипов ответил, что эта формула дает возможность лучше сколачивать все
националистические и антисоветские кадры и, во-вторых, этой формулой мы
одновременно приманиваем, если можно так сказать, польский генеральный
штаб. Вот это была наша первая встреча. Надо сказать, что Антипов в 1933
году довольно часто наезжал в Белоруссию потому, что он был председателем
комиссии по чистке белорусской партийной организации.
При второй встрече с Антиповым присутствовали: Голодед, Червяков, Гикало
и я. Встреча происходила на даче под Минском. Антипов, выслушав информацию
о преступной и подрывной деятельности нашей организации, опять-таки потребовал
от нас активизации, особенно в вопросах вредительства и диверсии, в вопросах
организации террористических групп и в вопросах о связи с польским генеральным
штабом.
Вышинский. Расскажите конкретно о вашей преступной деятельности
в области вредительства.
Шарангович. Я к этому подойду.
Вышинский. Вы подходите к этому очень долго, а меня это, главным
образом, интересует. Возьмите конкретно ваше вредительство. Позже мы подойдем
и к вашим шпионским связям. Сейчас расскажите, пожалуйста, о вашей преступной
деятельности по части вредительства, какие задачи перед вами стояли, как
выполнялись эти задачи и так далее?
Шарангович. Мы ставили перед собой задачу - наиболее широко
развернуть вредительство во всех областях народного хозяйства.
Вышинский. В каких целях?
Шарангович. В целях подготовки поражения СССР в целях создания
недовольства населения в стране.
Вышинский. В целях провокационных?
Шарангович. Конечно. В целях подрыва обороноспособности. Я,
конкретно, по распределению ролей, которое у нас было, занимался вредительством
в сельском хозяйстве.
Вышинский. О распределении ролей мы сейчас не будем говорить.
Вы мне вот что скажите. Вот эти задачи подрыва мощи Белорусской республики,
ослабления обороноспособности, подготовки условий более благоприятных для
нападения со стороны врагов - вот эти задачи вашей белорусской группой
были поставлены самостоятельно или эти задачи были перед ней кем-нибудь
поставлены?
Шарангович. Эти задачи были поставлены и сформулированы в общей
постановке вредительства, но и в конкретной постановке московского центра
правых, Рыкова и Бухарина.
Вышинский. И еще кем они были поставлены?
Шарангович. И польской разведкой.
Вышинский. Значит, вы работали одновременно и под руководством
центра правых, и под руководством польской разведки?
Шарангович. Правильно.
Вышинский. В чем выразилась конкретно ваша преступная деятельность?
Шарангович. Я занимался вредительством, главным образом, в области
сельского хозяйства. В 1932 году мы, и я лично, в этой области развернули
большую вредительскую работу. Первое-по срыву темпов коллективизации.
Вышинский. Вы какую должность тогда занимали?
Шарангович. Я был вторым секретарем Центрального Комитета Компартии
Белоруссии.
Вышинский. Так что возможности у вас были большие?
Шарангович. Конечно. Я лично давал вредительские установки ряду
работников...
Вышинский. Своим сообщникам?
Шарангович. Да, сообщникам. Мы организовали выходы из колхозов.
Затем мы запутывали посевные площади. Суть этого дела заключалась в том,
что мы давали одним районам такие посевные площади, которые они не могли
освоить; другим районам, имевшим большие площади для посева, наоборот,
давали уменьшенные задания. Кроме того, мы организовали срыв хлебозаготовок.
В 1932 году это было проведено таким образом. Сначала наша национал-фашистская
организация приняла все меры к тому, чтобы хлебозаготовки шли плохо. То
есть срывали их. Потом, когда было вынесено специальное решение Центрального
Комитета ВКП(б) о ходе хлебозаготовок в Белоруссии, то наша организация,
боясь провалами возможного разоблачения, приняла срочные меры к тому, чтобы
хлебозаготовки несколько подтянуть.
Я должен также сказать, что в 1932 году была нами распространена чума
среди свиней, в результате чего был большой падеж свиней, причем это делалось
таким образом, что прививку чумы свиньям делали вредительски.
Вышинский. По вашим лично указаниям?
Шарангович. Да, здесь были и мои лично указания.
Вышинский. Меня интересует ваша преступная деятельность.
Шарангович. Я повторяю: были и мои указания, и других. Наряду
с этим мы проводили организацию совхозов в Республике за счет земель колхозников
и единоличников.
Вышинский. С нарушением интересов колхозников и единоличников?
Шарангович. Конечно, да.
Вышинский. В каких целях?
Шарангович. Во вредительских целях, преступных целях создания
недовольства.
Вышинский. Провокационных целях?
Шарангович. Позднее несколько по линии сельского хозяйства была
проведена нами вредительская работа в области наделения колхозников приусадебными
участками.
Я должен особо остановиться на вопросе относительно единоличников,
потому что это связано с планами нашей национал-фашистской организации.
В Белоруссии к этому периоду еще насчитывалось около 100000 единоличников.
Нами была дана установка, что раз единоличник не идет в колхоз, то он является
врагом Советской власти. Это было нами сделано в провокационных целях.
К единоличникам, сопротивляющимся коллективизации, мы, исходя из своих
провокационных установок, применяли такие налоговые мероприятия, которые
создавали среди единоличников недовольство и повстанческие настроения.
Вышинский. Вы не припоминаете Лепельского дела?
Шарангович. Я это все и связываю с Лепельским делом. Лепельское
дело, если можно так выразиться, было просто эпизодом в цепи нашей подрывной
работы.
Вышинский. Значит, Лепельское дело это был результат вашей нарочито
преступной, провокационной деятельности?
Шарангович. Совершенно правильно.
Вышинский. В чем это выразилось конкретно?
Шарангович. В Лепельском деле вредительство выразилось в том,
что там нажим на единоличников был особенно силен. Потом ЦК ВКП(б) принял
соответствующие меры для исправления того, что было нами проделано, и положение
изменилось. Настроение у единоличников, у той части, которая была спровоцирована,
резко улучшилось. Но я повторяю, что Лепельское дело было одним из эпизодов,
потому что подобные факты более резко проявлялись в других районах.
Вышинский. И все это было по вашим непосредственным указаниям?
Шарангович. Совершенно правильно. Дальше, по сельскому хозяйству,
я хочу сказать относительно нашей диверсии в области коневодства. В 1936
году в Белоруссии была нами широко распространена анемия. Это проводилось
нами с целью, так как конь в Белоруссии играет огромное оборонное значение.
Мы стремились подорвать эту сильную базу в случае, если она понадобится
в связи с войной.
Вследствие этой меры пало, насколько я помню сейчас, около 30 тысяч
лошадей. Я должен сказать, что эту меру относительно лошадей мы провели
не только по своей инициативе.
Вышинский. А еще по чьей?
Шарангович. Мы имели прямую установку из московского центра
правых. Дальше, в области сельского хозяйства была нами проведена вредительская
работа, следствием которой в пограничных районах экономические показатели
были худшие, чем в тыловых районах. Вот, собственно, основное.
Вышинский. А в области промышленности?
Шарангович. В области промышленности вредительство охватило
такие объекты, как торф. Торф как топливная база для энергетики Белоруссии
имеет очень большое значение, и поэтому подрыв этой топливной базы вел
к подрыву всех отраслей промышленности.
Энергетика. Здесь, главным образом, внимание концентрировалось в отношении
Белгрэса, который снабжает промышленность Витебска, Орши, Могилева. Здесь
топливо не подвозилось своевременно. Тормозилось строительство. Конкретно
беру Кричевский цементный завод, Оршанский льнокомбинат, Могилевский труболитейный
завод...
Вышинский. И так далее.
Шарангович. Да. И целый ряд еще вредительств, которые шли по
линии промышленности. Дальше, говоря о вредительстве, я должен остановиться
на культурном фронте, потому что наша национал-фашистская организация придавала
этому участку особое значение в условиях национальной республики. На этом
участке работало значительное количество участников нашей национал-фашистской
организации и, кроме того, там было достаточное количество таких людей,
если не участников, то таких, которых и привлекать было легче и через которых
легче было эту работу проводить. Это вредительство проводилось в целях
компрометации национальной политики партии и Советской власти. Здесь вредительство
шло и по линии школ, по линии писательских организаций, и театра.
Вышинский. Словом, по всем линиям культурного фронта, где только
можно было вредить?
Шараигович. Совершенно правильно.
Вышинский. Значит, подытоживая вашу преступную вредительскую
деятельность, можно сказать, что ни одна отрасль социалистического строительства
не осталась вне вашей вредительской деятельности? Шарангович. Совершенно
правильно.
Вышинский. В сельском хозяйстве борьба против коллективизации,
беззакония в отношении единоличников с провокационной целью вызвать недовольство
среди населения, запутывание посевных площадей в тех же целях...
Шарангович. Правильно.
Вышинский. Срыв совхозного строительства за счет совершенно
нерациональных, бесхозяйственных и беззаконных мероприятий, направленных
и против совхозов, и против единоличников?
Шарангович. Правильно.
Вышинский. Срыв хлебозаготовок всякого рода опять-таки незаконными
мероприятиями?
Шарангович. Правильно.
Вышинский. Целая система таких мероприятий. Затем истребление
скотопоголовья, так что ли? Шарангович. Правильно.
Вышинский. Сознательное заражение скота чумой, эпизоотия чумы,
удар по коню?
Шарангович. Правильно.
Вышинский. Удар по коню с целью развалить и сельское хозяйство
и подорвать обороноспособность страны?
Шараигович. Правильно.
Вышинский. Наконец, торфяная промышленность, срываете развитие
энергетики и энергетического хозяйства?
Шарангович. Правильно. Правильно.
Вышинский. Весь культурный фронт, как могли и где могли, сея
национальную рознь, разжигая шовинистические настроения и срывая, таким
образом, осуществление, проведение в жизнь ленинско-сталин-ской национальной
политики?
Шарангович. Правильно.
Вышинский. И это все делалось вами, как руководителем организации,
по прямым указаниям центра правых, как части блока, и польской разведки...
Шарангович. Совершенно правильно.
Вышинский, ...агентом которой вы были с 1920 года?
Шарангович. С 1921 года.
Вышинский. В материалах следствия есть данные, что с 1920 года,
но это не играет большой роли. Вы, следовательно, появились в СССР уже
в качестве польского шпиона?
Шарангович. Да.
Вышинский. И этим польским шпионом продолжали оставаться долгие
годы?
Шарангович. До дня ареста.
Вышинский. Значит, 1922, 1923, 1924, 1925, словом, все годы,
16-17 лет?
Шарангович. Совершенно правильно. Были перерывы, но это не меняет
положения.
Вышинский. Перерывы, независящие от вас, случайные?
Шарангович. Конечно. Можно продолжать?
Теперь относительно террора. Мы имели установку относительно террора.
Вышинский. От кого?
Шарангович. От московского центра правых.
Вышинский. Непосредственно от кого?
Шарангович. От Рыкова.
Вышинский. Непосредственно или через кого-нибудь?
Шарангович. Я знал от Голодеда, Антипова, Червякова.
Вышинский. Лично с Рыковым не приходилось встречаться?
Шарангович. Нет. Мы, в том числе и я, в 1932 году приняли эту
террористическую установку.
Вышинский. Вообще, вы как, теорией интересовались или больше
практикой?
Шарангович. Я думаю, что для такой преступной работы, которую
я проводил...
Вышинский. И в вашем положении шпиона польской разведки?
Шарангович. Да, моей организации, которую я возглавлял, вообще
никакой теории не нужно. Какая теория нужна для таких головорезов, простите,
как мы. Подумаешь, большая теория нужна для того, чтобы...
Вышинский. Выполнять задания какой-нибудь разведки. Я это напоминаю
вам для того, чтобы вы не ударились в область теории, с чего вы начали.
Давайте ближе к практике.
Шарангович. Далее мы приняли и проводили как практическую задачу
террор: мы создавали террористические группы, подготовляли
террористические акты, в первую очередь подготовляли террористический
акт в 1936 году против Ворошилова, когда он приезжал в Белоруссию на маневры.
Тогда были нами созданы две террористические группы, но этот террористический
акт нам не удалось совершить. Кроме этого, подготовляли террористические
акты и против других руководителей партии и Советского правительства. Наряду
с этим здесь, в Москве, нами была создана группа, которая находилась в
связи с белорусской национал-фашистской организацией и существовала на
случай необходимости проведения террористического акта в Москве.
Вышинский. С вами была связана?
Шарангович. Непосредственно?
Вышинский. Как с руководителем организации?
Шарангович. Нет.
Вышинский. Откуда же вам известно, что такая группа в Москве
была?
Шарангович. Мне известно об этом было от Голодеда и Волковича.
Вышинский. Ну, одним из руководителей этой организации были
вы?
Шарангович. В тот период...
Вышинский. Эта группа существовала в тот период, когда вы были
одним из руководителей национал-фашистской группы в Белоруссии?
Шарангович. Я тогда в центр непосредственно не входил.
Вышинский. Входили или не входили, я не об этом спрашиваю. Арестованы
вы в какой должности?
Шарангович. В должности первого секретаря.
Вышинский. Вы были одним из руководителей фашистской группы
в Белоруссии, которая являлась частью "право-троцкистского антисоветского
блока"?
Шарангович. Когда в 1936 году подготавливался этот террористический
акт, я там не был.
Вышинский. А когда вы там были?
Шарангович. В Белоруссию я приехал в марте месяце 1937 года.
Вышинский. Значит, в 1937 году вы были в Белоруссии?
Шарангович. Да.
Вышинский. И руководили этой подпольной антисоветской провокаторской
работой?
Шарангович. Совершенно правильно.
Вышинский. И эта группа существовала до последнего момента?
Шарангович. Да.
Вышинский. И вы знали об этом от Голодеда и Волковича?
Шарангович. Да.
Вышинский. Как соучастник?
Шарангович. Совершенно правильно.
Вышинский. Следовательно, эта группа действовала с вашего ведома?
Шарангович. Совершенно правильно.
Вышинский. А так как вы были руководителем, то можно сказать,
что и под вашим руководством?
Шарангович. Совершенно правильно.
Вышинский. Вот об этом я и говорю. Продолжайте.
Шарангович. Кроме этих двух террористических актов, о которых
я говорил, была в этой области развернута большая работа и создан целый
ряд террористических групп.
Вышинский. Подытожим кратко, в чем вы себя признаете виновным
по настоящему делу?
Шарангович. Во-первых, что я изменник родины.
Вышинский. Старый польский шпион.
Шарангович. Во-вторых, я заговорщик.
Вышинский. Заговорщик.
Шарангович. В-третьих, что я непосредственно проводил вредительство.
Вышинский. Нет. В-третьих, вы непосредственно один из главных
руководителей национал-фашистской группы в Белоруссии и один из активных
участников "право-троцкистского антисоветского блока".
Шарангович. Правильно.
Потом, - что я лично проводил вредительство.
Вышинский. Диверсии.
Шарангович. Правильно.
Председательствующий. Организатор террористических актов против
руководителей партии и правительства?
Шарангович. Верно.
Председательствующий. И все это совершал в целях?..
Шарангович. И все это совершал в целях свержения Советской власти,
в целях победы фашизма, в целях поражения Советского Союза в случае войны
с фашистскими государствами.
Председательствующий. Идя на расчленение СССР, отделение Белоруссии,
превращение ее...
Шарангович. Превращение ее в капиталистическое государство под
ярмом польских помещиков и капиталистов.
Председательствующий. В этом вы себя признаете полностью виновным?
Шарангович. Да, признаю.
Председательствующий. Вопросов у меня больше нет. Садитесь.
Переходим к допросу подсудимого Ходжаева. Показания, которые вы давали
о вашей антисоветской деятельности в течение многих лет, вы подтверждаете?
Ходжаев. Подтверждаю. В Узбекистане я проводил антисоветскую
деятельность.
Председательствующий. Товарищ Вышинский, у вас есть вопросы?
Вышинский. Скажите, подсудимый Ходжаев, в чем вы себя признаете
виновным?
Ходжаев. Я уже на предварительном следствии дал искреннее и
честное признание в совершенных мною преступлениях и, не скрывая ничего,
намерен перед судом сказать, хотя бы вкратце, основные вехи этих преступлений,
которые мною совершены. Мое преступление против революции, против Рабоче-Крестьянского
государства, против партии начинается с 1920 г. В 1920 г. я был поставлен
во главе советского государства,-я говорю о Бухарской народной республике,
- во главе высшей ее исполнительной власти. Вот в этот период моей работы
я примкнул к буржуазно-националистической организации "Милли Иттихад".
Вышинский. Что это значит?
Ходжаев. Это значит "национальный союз", который ставил перед
собою задачу превратить Бухарскую народную республику в буржуазно-демократическую
республику, как буферное государство между Англией и Советской Россией.
Я вошел вот в эту буржуазно-националистическую организацию и как активный
руководитель этой буржуазно-националистической организации участвовал,
руководил ее контрреволюционной антисоветской работой. Это - первый этап.
Вышинский. Продолжается этот этап до которого года?
Ходжаев. Если разрешите, я потом перейду к этому вопросу.
Вышинский. Пожалуйста.
Ходжаев. Я хочу сказать о моих преступлениях.
Вышинский. По существу?
Ходжаев. По существу.
Вышинский. Но, если вам не трудно, говорите и годы. С 1920 г.
по...
Ходжаев. Формально для меня до 1921 года, но по существу он
продолжался и дальше. В 1925 году я был назначен председателем Совнаркома
Узбекистана. Начиная с 1928 года, я сблизился с националистическими кругами
бывшей Туркестанской республики, а в последующее время, в Узбекистане,
в лице одного из руководителей Компартии Узбекистана, в лице Икрамова,
я нашел себе союзника, и вместе с ним мы составили то ядро, которое вело
в Узбекистане националистическую, антисоветскую работу. Таким образом,
это второй этап моей активной антисоветской националистической работы.
Наконец, третий этап - 1930 год, когда я в один из своих приездов в
Москву, после деловой встречи с Рыковым в Совнаркоме Союза, беседуя на
различные темы, договорился с ним о нашей совместной антисоветской работе.
Вышинский. О какой работе?
Ходжаев. Об антисоветской.
Вышинский. То есть?
Ходжаев. То есть о совместной работе узбекской националистической
организации под руководством правых против руководства партии, против Советского
государства. Рыков тогда еще мне говорил о том, что в этом случае - в случае
нашей совместной работы - центр правых гарантирует независимость Узбекской
республики...
Вышинский. Что это значит - независимость Узбекской республики?
Ходжаев. В данном случае эту независимость от Советского Союза
надо рассматривать, как зависимость от какой-то другой - капиталистической
- страны.
Вышинский. Вы так понимали Рыкова?
Ходжаев. Да, я так и понимал.
Вышинский. А чем он мотивировал это?
Ходжаев. Мотивировка была одна - что и правые, и мы, националисты,
боролись против руководства партии, против Советского правительства. Для
того, чтобы правые достигли своих целей, для того, чтобы мы достигли своих
целей, мы должны были сломать это руководство. В этих целях мы заключили
союз. Значит, цель оставалась одна - свергнуть Советское правительство,
свергнуть руководство ЦК ВКП(б).
Вышинский. Ослабить СССР?
Ходжаев. Ослабить СССР, безусловно.
Вышинский. А для чего ослабить СССР?
Ходжаев. Для того чтобы к этому перейти, разрешите мне более
систематично изложить.
Вышинский. Хорошо, только я вас прошу постараться мне ответить
на этот вопрос.
Ходжаев. Я коротко хочу остановиться на бухарском периоде, чтобы
было понятно, каким образом я пришел к сегодняшнему моему положению.
В заговорщическую организацию бухарских националистов после революции
1920 года я пришел не случайно, потому что я был воспитан как националист,
и то небольшое, кратковременное участие мое в революционном движении, в
революции, эмиграция в Советскую Россию, благодаря которым, как я думал,
я изжил свой национализм ,- этого оказалось недостаточно, и хотя мне казалось,
что я изжил национализм-в самом деле это оказалось неправильным. И вот,
будучи уже членом партии, я тогда вошел в буржуазную националистическую
организацию.
Большинство буржуазно-националистической организации Бухары ориентировалось
тогда на Англию. Разумеется, эти националистические круги и тогда совершенно
ясно представляли себе, что независимость от Советской России, опора на
Англию не могут обойтись так просто, и не ради прекрасных глаз будет Англия
оказывать содействие. Они и тогда считали возможным принять протекторат
Англии и под этим протекторатом отделиться окончательно от Советской России.
Вот в целях осуществления этой задачи мы тогда проводили целый ряд действий.
Мы систематически вытесняли из советского и партийного аппарата действительных
членов партии, настоящих советских людей и занимали эти посты своими людьми.
Мы готовили кадры для того, чтобы по-настоящему занимать руководящие посты
в советском аппарате, по-настоящему руководить государством. Свои кадры
для этого мы формировали, главным образом, из буржуазной молодежи и обучали
их не в советских школах, а посылали преимущественно за границу - в Германию,
в Турцию. Мы, вместе с тем, вели очень большую работу по организации вооруженных
сил, так как мы не имели большого влияния в армии. Наши вооруженные силы
формировали, главным образом, в виде милиции. Мы пытались использовать
басмачество, которое к этому времени уже появляется в пределах Бухары.
Мы пытались создавать новые кадры басмачества.
Вот сущность той работы, которую мы проводили внутри Бухары.
Я уже говорил о внешнеполитической ориентации, которая заключалась
в том, чтобы ослаблять всемерное влияние Советской России на Бухару и усиливать
связи и взаимоотношения с сопредельными капиталистическими государствами,
а через них связаться по-настоящему с Англией, которая в те времена была
наиболее яркой противницей Советской России. Я имею в виду 1920-1921 годы.
Между прочим, это мое антисоветское настроение выразилось еще в том,
что, когда в 1923 году был поставлен вопрос об экономическом объединении
Туркестана, Бухары и Хорезма, в целях координации действий, я был ярым
противником этого экономического объединения, считая, что это экономическое
объединение есть преддверие к еще большему усилению влияния Советской России
и советизации Бухары.
Дальше, когда в 1924-1925 годах был поставлен вопрос о национально-территориальном
размежевании советских республик Средней Азии, я был против этого размежевания,
но в историю мое имя вошло как сторонника этого национального размежевания,
ибо я говорил об этом, агитировал за это. Но это случилось вот почему,
ведь, собственно говоря, бухарского народа, как такового, не было, было
Бухарское государство, там жили узбеки, туркмены, таджики и ряд других
народностей. В результате роста национального самосознания этих народов
возник вопрос об их государственном оформлении, они хотели жить самостоятельно.
Ленинско-сталинская политика не ставила этому никаких преград. Отсюда возникал
вопрос национального размежевания. Но быть открыто против размежевания
означало ставить тогда себя открытым врагом, на что я не мог идти, Я располагал,
законспирировавшись, продолжать борьбу.
Вот почему я под маркой сторонника национального размежевания оказался
во главе Узбекского советского государства.
Вышинский. Значит, сманеврировали?
Ходжаев. Сманеврировал, сдвурушничал.
Конечно, в 1925-1926-1927 годах я не мог еще вести антисоветскую работу
в Узбекистане, хотя я оставался националистом, буржуазным националистом.
Не мог только потому, что у меня не было своих кадров. Часть я растерял
в Бухаре в период этой борьбы, часть вообще отошла, а в Узбекистане новых
людей я еще не имел. Поэтому для меня эти два-три года прошли как годы
подготовки.
Вышинский. К чему?
Ходжаев. Подготовки к формированию буржуазно-национальных сил
для борьбы, для продолжения той борьбы, которую я вел еще с 1920 года,
когда был в Бухаре.
Вышинский. Против?
Ходжаев. Против Советской власти.
В узбекской парторганизации известна "группа 18-ти". Эта группа возникла
в 1918 году. Организатором этой группы был я. Когда проводилась земельная
реформа в целях наделения землей бедняцких слоев населения Узбекистана,
в этот период значительно оживилась кулацко-байская верхушка. Кроме того,
часть ответственных работников Узбекистана была недовольна этой реформой.
Я использовал это недовольство и начал формировать группу узбекских националистов.
Если взять "группу 18-ти" как известный этап к переходу к активной
националистической работе моей, она объясняется вот таким образом.
Вышинский. Это какой год?
Ходжаев. Это, примерно, середина 1925 года. Эта "группа 18-ти"
решила провести известное давление на партию. Исходила она из того, что
крупных работников не так-то уже много в Узбекистане. Если эти 18 человек,
наиболее видные люди, в виде протеста подадут в отставку, то этого достаточно
будет для того, чтобы партия пошла на известные уступки байству и кулачеству,
этим путем хотели захватить партийное руководство в Узбекистане. Мы рассчитывали
в этом своем маневре тогда на одного из руководителей компартии Узбекистана
Икрамова; рассчитывали, зная, что он в период 1918-1920 годов, будучи еще
молодым человеком, участвовал в буржуазно-националистических организациях
Туркестана. Это знал я, знал ряд других участников и в "группе 18-ти".
Вышинский. В каких организациях?
Ходжаев. Это была пантюркистская организация, которой руководил
Рыскулов.
Вышинский. Когда?
Ходжаев. Это было в 1918-1919 годах.
Вышинский. Под каким названием?
Ходжаев. "Иттихад-Выхерты". Это означает "Единение и прогресс".
Это по типу младотюркской партии "Единение и прогресс".
Вышинский. Дальше.
Ходжаев. Мне было известно, что Икрамов принадлежал к этой группировке,
но почему-то Икрамов с нами не объединялся, а мы с ним не вели никаких
непосредственных переговоров. Мы оказались битыми на съезде. После этого
опять мы решили законспирироваться, подали заявление, что мы ошибались,
неправильно поступали, что мы согласны проводить линию партии.
Вышинский. Второй раз сманеврировали?
Ходжаев. Второй раз сдвурушничал. Между 1925-1928 годами у меня
происходило сближение с Икрамовым на почве практической работы. Икрамов
работал в ЦК, я - в Совнаркоме. Я-то знал, что я - руководитель националистической
группы.
Вышинский. Вы знали?
Ходжаев. Я знал, что я сам - руководитель националистической
группы, а что Икрамов принадлежал к той же буржуазно-националистической
группе и о том, что у Икрамова есть своя националистическая группа, - этого
еще не знал. Это сближение привело к тому, что я узнал, что у Икрамова
есть своя националистическая группа, которая называется "Милли Истиклял",
что значит "Национальная независимость". Мы с ним не то что объединились,
но начали контактировать нашу работу. Если говорить о нашей антисоветской
работе конкретно в этот период...
Вышинский. Это было когда?
Ходжаев. Это было в середине 1928 года или в начале 1928 года.
Точно сказать очень трудно. Много времени прошло с тех пор.
Вышинский. Вы с Икрамовым контактировали работу?
Ходжаев. Да.
Вышинский (к председателю). Позвольте вопрос Икрамову. Подсудимый
Икрамов, вы слышали эти показания Ходжаева?
Икрамов. Да, слышал.
Вышинский. Вы согласны с его показаниями?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Подсудимый Икрамов, вы были членом подпольной националистической
организации в 1928 году? Икрамов. Да.
Вышинский. Эта организация называлась "Милли Истиклял"?
Икрамов. Да.
Вышинский. Значит, в этой части показания Ходжаева правильны?
Икрамов. Правильны.
Вышинский. Ходжаев был членом подпольной националистической
фашистской организации "Милли Истиклял"?
Икрамов. Нет, Файзулла Ходжаев не был. У Ходжаева была своя
организация.
Ходжаев. Я так и говорил.
Вышинский. Значит Ходжаев был в своей организации, а вы - в
своей. Обе организации буржуазно-националистические. Фашистского типа.
Икрамов. Правильно. Но что контакт сами установили - это неправильно.
Контакт установлен под нажимом правого центра.
Вышинский. То есть?
Икрамов. Под нажимом Бухарина и под непосредственным руководством
Антипова сконтактировали работу двух националистических организаций.
Вышинский. В чем же у вас разногласия с Ходжаевым?
Икрамов. Я говорю, что не в 1928 году, а в 1933 году, под нажимом
Бухарина.
Вышинский. А в 1928 году не контактировали?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Действовали порознь? Обвиняемый Ходжаев, в чем тут
дело?
Ходжаев. Я с Икрамовым по этому вопросу не говорил перед тем,
как давать свои объяснения суду, и не понимаю, из каких мотивов исходит
обвиняемый Икрамов, когда он, признавая принадлежность к буржуазно-националистической
организации, отодвигает срок нашей совместной работы. Мне кажется, Икрамову
хочется кое от каких фактов отмахнуться. Может быть, я ошибаюсь, это мое
предположение, но разрешите мне огласить пару фактов.
Вышинский. Пожалуйста.
Ходжаев. До того периода, как мы пошли на союз с правыми, мы
с Икрамовым, главным образом (я других людей сейчас не называю, поскольку
они на суде не участвуют), были руководителями, по существу говоря, широкой
антисоветской работы. В чем она заключалась? Во-первых, в том, что мы поставили
перед собой задачу захвата нашими националистическими кадрами целого ряда
советских организаций в Узбекистане, таких органов, как Наркомпрос, чтобы
школы иметь в своих руках, университет иметь в своих руках, печать, плановые
организации, Наркомзем и так далее. И должен сказать, что эту задачу мы
осуществили.
Вышинский. Кто мы?
Ходжаев. Я и Икрамов. В нашем лице были две националистические
организации, о которых я говорил.
Вышинский. Обвиняемый Икрамов, в этой части вы согласны с показаниями
обвиняемого Ходжаева?
Икрамов. Согласен.
Вышинский. Захват руководящих должностей в ряде организаций...
Икрамов. Да. Я показания дам более широкие.
Вышинский. Вы тогда делали по своей линии?
Икрамов. Да.
Вышинский. Контактировали с Ходжаевым?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Ваши помощники, может быть, разговаривали?
Икрамов. Возможно.
Вышинский. Во всяком случае тот факт, который приводит обвиняемый
Ходжаев, свидетельствующий об определенной вашей преступной политической
линии, он верен?
Икрамов. Верен.
Вышинский. Подсудимый Ходжаев, откуда вам известно, что организация
Икрамова тоже действовала?
Икрамов. Пусть он скажет.
Ходжаев. Я в предварительных показаниях указывал конкретные факты. В 1928 году от имени Икрамова ко мне явился некий Бурнашев, ближайший помощник Икрамова.
Вышинский. Подсудимый Икрамов, был у вас такой помощник по вашей
заговорщической организации Бурнашев?
Икрамов. Бурнашев членом националистической организации не был.
Вышинский. А кем он был?
Икрамов. Он был во внутрипартийной группе. Он пошел разговаривать
с Файзуллой.
Вышинский. Виноват, не совсем ясно. Вы знаете Бурнашева?
Икрамов. Знаю.
Вышинский. Он был вашим помощником по подпольной работе?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Он знал о подпольной работе?
Икрамов. Как националистической организации - не знал.
Вышинский. А как знал?
Икрамов. Он принадлежал к внутрипартийной группе Икрамова.
Вышинский. Какая такая группа?
Икрамов. Легальная.
Вышинский. В каком году это было?
Икрамов. В 1928 году.
Вышинский. Так что это за группа?
Икрамов. Эта группа существовала в легальном порядке в 1927-1928
годах. На каждом пленуме ЦК Файзуллу и его группу били. Он, говорят, своих
людей, бухарскую группу, растерял, а мы его растеряли, то есть разбили.
Вышинский. Почему?
Икрамов. У нас был дуализм. Мы боролись один на партийной позиции,
другой...
Вышинский. На националистической?
Икрамов. На националистической.
Вышинский. Значит, вы были руководителем этой организации?
Икрамов. Руководителем организации я не был, был членом организации.
Вышинский. Активным членом?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Пассивным?
Икрамов. Пассивным. Тогда во время дуализма и с точки зрения
конспирации я два раза разговаривал.
Вышинский. Но Бурнашев знал, что у вас дуализм?
Икрамов. Наверное знал или подозревал.
Вышинский. Возможно, конечно, что Бурнашев что-то предполагал
и на этих предположениях основывал свои переговоры с Ходжаевым. Мне важно
знать: то, что говорит Ходжаев, соответствует действительности?
Икрамов. Бурнашев без моего согласия пошел разговаривать с Файзуллой.
Вышинский. Такой факт был?
Икрамов. Был.
Вышинский. О чем они говорили?
Икрамов. Он пришел и сказал...
Вышинский. О чем они говорили?
Икрамов. О чем они говорили, я не знаю, а что он мне передавал,
я могу сказать.
Вышинский. Что он вам передавал?
Икрамов. Что Файзулла полностью разоружается и хочет подчиниться
во всех отношениях тебе, Икрамову.
Вышинский. Для чего это?
Икрамов. Чтобы прекратить борьбу. Я сказал Бурнашеву: я тебя
не уполномочивал и тебе незачем вмешиваться.
Вышинский. Почему?
Икрамов. Потому, что тогда недобиты были кадры Файзуллы Ходжаева.
Вышинский. Это ваша внутренняя политика, мы в ней разберемся
еще. Факт тот, что Бурнашев ваш человек?
Икрамов. Мой человек.
Вышинский. У вас были свои люди, у Ходжаева свои люди, и тот,
и другой были членами националистической организации?
Икрамов. Да.
Вышинский. И этот человек пошел разговаривать к чужому хозяину
- Ходжаеву?
Икрамов. Да.
Вышинский. И вы были недовольны?
Икрамов. Был недоволен.
Вышинский. Подсудимый Икрамов, то, что Ходжаев говорит, что
к нему приходил Бурнашев от вашего имени говорить - это факт?
Икрамов. Факт.
Вышинский. Об этом я и хочу знать. Садитесь.
Ходжаев. Если суд разрешит, в связи с этим заявлением я хотел
бы привести два факта.
Председательствующий. Пожалуйста.
Ходжаев. Мне опять непонятна такая позиция Икрамова. Это его
дело, конечно. Он говорит, что Бурнашев вел со мной разговор, а он не знал,
он ссылается на борьбу со мной. Борьба действительно была.
Вышинский. За что?
Ходжаев. Я возглавлял "группу 18-ти". Партия меня била. Икрамов
двурушничал. Он стоял во главе партии, меня бил, я ничего не мог сделать.
Икрамов. А сам Икрамов в это время был...
Ходжаев. А сам в это время был националистом. Вот такого рода
была борьба.
Я не отрицаю. Я в своих показаниях это указывал.
Вышинский. Один вопрос к Икрамову. Это правильно, что вы в это
время двурушничали?
Икрамов. В 1921-1922 годах?
Вышинский. Нет, в 1928 году?
Икрамов. Я двурушничал в 1928 году.
Вышинский. Дальше.
Ходжаев. В конце 1929 или начале 1930 года были арестованы два
ближайших друга Икрамова и участники организации - Рамзи и Бату.
Вышинский. В каком году?
Ходжаев. В начале 1930 или в конце 1929 года. Они были арестованы
за контрреволюционную антисоветскую деятельность.
Вышинский. Кем они были?
Ходжаев. Один работал в Наркомпросе, другой - не помню, - кажется,
вторым секретарем.
Вышинский. Мы спросим Икрамова. Рамзи и Бату, кем они были тогда?
Икрамов. Рамзи был руководителем Научно-исследовательского института,
а Бату - в Наркомпросе был главным по культурным делам.
Вышинский. За что они были арестованы?
Икрамов. За участие в националистической контрреволюционной
организации.
Вышинский. Под вашим руководством?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Кто тогда был руководителем?
Икрамов. Тогда формально руководителем был Каримов. Я два раза
говорил только с этими людьми.
Вышинский. Можно один раз поговорить, но очень существенно.
Это были ваши люди?
Икрамов. Мои.
Ходжаев. И вот, когда произошел арест этих людей, - мне трудно
сейчас говорить, потому что у меня свидетелей нет.
Вышинский. Свидетель Икрамов.
Ходжаев. Икрамов будет отрицать. Я прошу мне верить, конечно,
мне верить тоже нельзя, потому что я фигурирую в такой обстановке. Первый,
к кому обратился Икрамов по поводу ареста этих лиц, был я.
Вышинский. Почему?
Ходжаев. Потому что он струсил, он думал, что дело коснется
его. Он знал, что я знаю это дело, он вызвал меня по телефону, пригласил
к себе домой, у Икрамова мы советовались, как быть, и решили не вмешиваться
в дело Рамзи и Бату, чтобы это дело не коснулось, с одной стороны, Икрамова,
с другой стороны, меня. Я так же, как и Икрамов, в силу солидарности с
ним, вел борьбу с тогдашним руководством ЦК Узбекистана, которое хотело,
в связи с делом Рамзи и Бату, разоблачить националистов. Я вел вместе с
Икрамовым борьбу в связи с процессом над этими работниками, которые вели
борьбу против партийного руководства и против тогдашнего Средазбюро.
Вышинский. Это процесс Касымова?
Ходжаев. В связи с процессом Касымова дела националистов могли
раскрыть, и мы приняли меры с Икрамовым, чтобы не раскрыли. Правда, я с
Касымовым дела не имел, но поскольку Икрамов стремился это дело заглушить
и Икрамов является моим союзником, я всячески поддерживал его линию. Не
знаю, почему это он вычеркивает и делает связь со мною с 1933 года. Я не
возражаю, но я говорю это для того, чтобы суд, по крайней мере, знал с
моих слов, что мне известно. Кому суд поверит, это другое дело, но я, со
своей стороны, говорю все, что я знаю.
Вышинский. У меня вопрос к Икрамову. Насчет ареста Рамзи и Бату
вы звонили Ходжаеву?
Икрамов. Я хочу выяснить, в каком городе это было.
Ходжаев. В Самарканде.
Икрамов. Если в Самарканде, то я в то время там не был, я был
в Кисловодске.
Вышинский. Я вас спрашиваю, вы звонили Ходжаеву? Арестовали
Рамзи где?
Икрамов. В Самарканде.
Вышинский. Вы где были?
Икрамов. В Самарканде.
Вышинский. Звонили Ходжаеву?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Ходжаев к вам приезжал?
Икрамов. Нет.
Вышинский. Значит, он неправду говорит?
Икрамов. Нет.
Вышинский. А вы хлопотали об освобождении Рамзи?
Икрамов. Я показания дал...
Вышинский. Об освобождении Рамзи вы хлопотали?
Икрамов. Хлопотал.
Вышинский. Садитесь. Обвиняемый Ходжаев, продолжайте.
Ходжаев. Я перехожу к более существенной части моего показания,
которая относится к периоду 1928 года, то есть периоду составления первой
пятилетки.
Вышинский. Значит, здесь все-таки можно установить, что вы были
главарем одной буржуазно-националистической организации в 1928 году, Икрамов
был главарем другой националистической организации, по вашим словам, а
по его словам - он был участником этой организации.
Ходжаев. Мне нельзя вам задавать вопросы, а то бы я задал вам
вопрос один...
Вышинский. Нет, вы лучше задайте вопрос Икрамову.
Ходжаев (Икрамову). Каримова ты считаешь руководителем этой организации?
Но ведь Каримов по сравнению с тобой - щенок, он твой ученик, как же он
мог руководить тобой?
Икрамов. Я руководство понимаю по усилению работы, какую я с
1931 года вел...
Вышинский. Бывает повседневное руководство и бывает не повседневное.
Икрамов. За три года два раза разговаривали. Если сказать идейное
руководство...
Вышинский. У вас Каримов был членом организации?
Икрамов. Был.
Вышинский. Он вами руководил в это время как членом организации
или вы им руководили?
Икрамов. Ни я им, ни он мною не руководил.
Вышинский. А кто руководил?
Икрамов. Я так дело понимаю...
Вышинский. Кто у вас был руководителем "Милли-Истиклял"?
Икрамов. Каримов.
Вышинский. Значит, был руководителем Каримов?
Икрамов. Да.
Вышинский. Вы были членом этой организации?
Икрамов. Да.
Вышинский. Значит, он вами руководил?
Икрамов. Нет, мне никакого поручения не давал.
Ходжаев. Я не знаю, известно ли суду, что у буржуазных националистов,
особенно в Средней Азии, существовала такая теория - организовать замкнутое
хозяйство, то есть сделать так, чтобы хозяйство Республики развивалось
независимо от других частей Союза, чтобы, по возможности, Республика жила
бы без нужды в остальном Союзе, на случай каких-либо возможностей для активной
непосредственной борьбы. И вот эту теорию мы претворили в жизнь, то есть
мы составили первую пятилетку, которая шла вразрез с директивами Союзного
правительства и соответствовала установке националистов на замкнутое хозяйство.
Мы планировали хозяйство таким образом, чтобы меньше иметь хлопка, как
культуры технической, которая больше всего связывает Узбекистан с Союзом,
во-вторых, развернуть таким образом сельское хозяйство Узбекистана, чтобы
иметь в большей мере не только на богарных, на неполивных землях, но и
на поливных землях зерновое хозяйство, чтобы не зависеть от привозного
русского хлеба, и, наконец, запланировать таким образом развитие промышленности,
строительство дорог и прочее, чтобы мы в результате осуществления этой
первой пятилетки оказались бы в экономическом отношении более независимыми
от Советской России, от Советского Союза, чем когда бы то ни было.
Этот план был расшифрован в Москве. Правительство не приняло эту пятилетку.
По инициативе Сталина был поставлен вопрос о пересмотре хлопковой программы.
И вот, я сейчас точно не могу сказать, но помню одно, что по директиве
дать по Союзу 36 миллионов пудов хлопка, по этому новому решению ЦК ВКП(б)
и правительства, Узбекистан должен был дать около 21 миллиона пудов хлопка.
Икрамов. 28 миллионов пудов, Ходжаев. 28 миллионов - это потом.
И вот мы увидали, что если осуществить эту директиву правительства,
тогда от той пятилетки, которую мы составили, ни черта не останется. И
вот, для того, чтобы сломать эту новую директиву ЦК ВКП(б) и правительства,
чтобы не дать хлопка, мы создали новый план - дутый. Значительно преувеличенный.
Так, если правительство требовало по Союзу 36 миллионов пудов хлопкового
волокна, то по нашему плану выходило - если бы все остальные республики
равнялись по Узбекистану, как мы спланировали, - примерно, 45-48 миллионов
пудов вышло бы по Союзу, но чтобы осуществить такой план в 45-48 миллионов
пудов хлопка, что надо было бы? Мы стали проводить теорию монокультуры,
то есть теорию одной культуры в сельском хозяйстве как доминирующей культуры
- хлопок. Для этого надо было разбить, разгромить севооборот, уничтожить
луга, то есть клевер, корма, вытеснить на поливных землях не только пшеницу,
ячмень, но и такую культуру, как рис, которая нигде не растет, вытеснить
ее. А это означало вызвать колоссальное недовольство народа, потому что
мы представили дело так: план Московский, мы, якобы, московские приказчики,
мы осуществляем директивы Москвы. - "Недовольны? Так вот жалуйтесь на Москву".
Эту задачу мы поставили.
Вышинский. Провокационную задачу?
Ходжаев. Провокационную задачу, поставили ее сознательно и осуществляли
в течение ряда лет.
К чему это привело? Это привело действительно к уничтожению севооборота,
это привело к снижению поголовья скота, это привело к снижению шелководства,
потому что и тут навредили. Это привело, в конце концов, и к снижению самой
урожайности хлопка. И поэтому Узбекистан годами не выполнял планы по хлопку.
Мы так планировали, что, скажем, в Фергане - в основной хлопковой базе
Советского Союза, в Бухаре - вторая в то время база, процент хлопководства
доходил до 96-98%. Если у крестьянина 10 га земли. он должен на 8 га или
на 9 га посеять хлопок. Сами понимаете, если один гектар остается на все
остальное, то это хозяйство начинает гибнуть. А в Самаркандской, Ташкентской
областях, где огромное количество земель, где люди сеяли испокон века экстенсивные
культуры, там процент хлопководства 30-35 и 40-45. А ведь можно было бы
сделать так, что в Узбекистане занять 50% площади под хлопок, а в Фергане
и Бухаре - 80%. В этом случае можно было бы безболезненно выполнить составленные
планы. Это и было сделано в 1935 году под давлением. Но в этот период мы
этого не сделали. Я хочу здесь сказать, что это не было случайной вещью,
что это не было головотяпством или результатом неумелой работы. Это было
сделано вполне сознательно нашей организацией, под моим руководством, под
руководством Икрамова. Мы вдвоем - он по партийной линии начальство, а
я по советской, - мы вдвоем руководили этим делом.
Вышинский. Разрешите задать вопрос обвиняемому Икрамову.
Подсудимый Икрамов, что вы скажете по поводу этих объяснений?
Икрамов. Я их полностью подтверждаю. Но я еще хочу дополнить.
В этом деле нашим союзником (договоренности не было, а было молчаливое
согласие), нашими союзниками были троцкисты.
Вышинский. Вы же действовали под руководством блока?
Икрамов. Каждый по своей линии действовал. Словесной договоренности
не было, но троцкисты во главе с Хлопкомом, которым руководил Рейнгольд,
и под руководством Зеленского эту политику поощряли.
Вышинский. Обвиняемый Зеленский, вы подтверждаете, что эта политика
проводилась под вашим руководством?
Зеленский. Я уехал из Туркестана в январе 1931 года.
Ходжаев. А это было в 1928 году.
Вышинский. Обвиняемый Зеленский, не вам ли принадлежит эта формула
- догнать и перегнать в Средней Азии передовые районы Советского Союза?
Зеленский. Да, мне.
Вышинский. А что означала эта формула?
Зеленский. Срыв коллективизации.
Вышинский. Не только это, но и срыв хлопковых планов, и разорение
дехканских хозяйств. Вы подтверждаете это?
Зеленский. Да, подтверждаю.
Вышинский. Вы тогда кем были?
Зеленский. Секретарем ЦК.
Председательствующий. Объявляю перерыв на 20 минут.
