3) Краткое известие о злодейских на Казань действиях вора, изменника и
бунтовщика Емельки Пугачева, собранное Платоном Любарским, архимандритом
спасо-казанским 1774 года августа 24 дня.
Любезный друг!
О злодейских на Казань действиях вора, изменника и бунтовщика Емельки
Пугачева, 1774 года предприятых, краткое посылаю вам известие, собранное из
словесных рассказаний таких людей, кои сами, или в разных против его
экспедициях будучи, или по несчастию в злодейские его руки попавшись и
много претерпев, всех дерзких и бесчеловечных сего урода злодейств
зрителями были. Я о истине и точности всех обстоятельств не ручаюсь; по
крайней мере большая и существеннейшая оных часть достоверна.
Правда, многие много и с немалою против моего описания отменностию
рассказывают; но сии, сколько я их знаю, ни в каких сего бунта случаях не
бывав, более опровергать чужое, нежели о себе что-либо правде подобное
объявить склонны. Мне кажется, сего вора всех замыслов и похождений не
только посредственному, но ниже самому превосходнейшему историку порядочно
описать едва ль бы удалось; коего все затеи не от разума и воинского
распорядка, но от дерзости, случая и удачи зависели; почему и сам Пугачев,
думаю, подробности оных не только рассказать, но и нарочитой части
припомнить не в состоянии, поелику не от его одного непосредственно, но от
многих его сообщников полной воли и удальства в разных вдруг местах
происходили.
Для того, друже и вам от меня совершенной о сих приключениях
несчастливых истории ожидать не можно было; будьте и сим грубым начертанием
довольны. При том же я чрез сие, не историка подробного свойство, но
усердного друга послушание оказать старался.
И так приступаю к удовольствованию вашего любопытства.
После частых поражений в окрестностях Оренбурга, злодей Пугачев, скрыв
на несколько времени свой побег, покусился чрез немалолюдные свои толпы,
под предводительством некоторых своих сообщников, учинить вторичное
нападение на город Кунгур; но, по изрядном примерными сими в верности к
правительству жителями сделанном отпоре, видя слабую надежду к одолению,
обратя стремление свое к реке Каме, показался сам с несколькими тысячами
всякого сброда, а паче башкирцев и татар, при городке Осе; тогда, по мере
приближения к Казани Пугачева, умножилась в казанских жителях робость; ибо
явные везде распространяясь слухи, что он прямо стремится на Казань,
приводили и неробкие сердца в смущение; но только и было: все боялись; а о
невредимости общества никто не помышлял: всякий думал спасти себя, не
помышляя о прочих сочленах. После, как уведомились, что посланный на
защищение Осы баталионный маиор Скрыпицын с капитаном Смирновым и
подпоручиком Минеевым, по издержании всего военного запаса, с согласия
жителей, для спасения себя и города (ибо злодей приказал уж было крепость,
которая вся деревянная, обвалить соломою, намереваясь ее сжечь), сдался со
всею при нем бывшею артиллериею, тогда не преминули многие, скрыв имение
свое в безопасные места и никому не оказавшись, удалиться с поспешностию из
Казани.
Несчастный оный предводитель думал сдачею своею при способном времени
услужить отечеству, открывая правительству злодеевы предприятия; в
следствие чего, согласясь с капитаном и подпоручиком, которого
изменнические мысли еще неизвестны были, написав в Казань письмо, изыскивая
надежные способы к пересылке, носил оное в кармане. Изменник, не имевший
никогда благородных мыслей, Минеев, случай сей употребил в мнимую свою
пользу, сказав о том Пугачеву, за что его злодей наименовал полковником;
напротив, те несчастные, без дальнего по обыкновению его рассмотрения, были
повешены. Возгордясь небольшою сею при Осе удачею, Пугачев отважился,
переправясь чрез Каму, пойти на Ижорский и Воткинский казенные заводы, где
сбунтовавшись его приходом работники главного над теми заводами командира
Венцеля и других, при должностях находившихся, тщетно сопротивление
чинивших, предали злодею, которые равную с прочими таковыми, в варварские
его руки попадающимися, имели участь. Заводы разграблены и почти до
основания разорены, а работников наибольшая часть по своему произволению
записались злодею в службу. После сих легких удач, несмысленный Минеев
подумал, что можно предпринять что-нибудь и важное, и будучи в тех мыслях,
что ежели намерение его соответствовать будет окончанию дела, может он быть
у Пугачева первым министром и вольнее насытить свои необузданные страсти,
стал помышлять о покушении на Казань. Сии столь дерзкие мечты так
злодейским его сердцем овладели, что, не внемля ни гласу совести, ни страху
наказания от бога и власти, начал возбуждать, или, лучше сказать, убеждать
Пугачева итти прямо к своему отечеству, Казани, где отец его, весь род,
приятели и знакомые, заклинаясь пакостною своею жизнию, что он по причине
развалившегося крепостного строения и известных ему слабых расположений
удобно оною овладеть может. На что, по нескольких неудобствах
несопротивления, которые Минеев решить и опровергать старался, злодей и
склонился. Как сие в дерзком их совете заключено было, то начали, прилежно
запасаясь всеми военными, как орудиями, так и другими потребностями, коих
не мало взято было на вышеобъявленных заводах, и с поспешностию удаляясь от
подполковника г. Михельсона, который их преследовал, приближаться к Казани;
тогда большая часть сего города жителей, удостоверясь о подлинности
грозящего им несчастия, а больше когда услышали, что высланный из Казани с
несколькими полевыми солдатами для воопрепятствования полковник Николай
Васильевич Толстой разбит и убит (не взирая, что город со всеми
предместиями, рогатками и в надлежащем расстоянии батареями укреплен),
кой-куда бежали спасаться многие в Москву, иные в Симбирск, в Пензу и
прочие места.
Наконец Пугачев, пред тем роковым днем, в который суждено по
неосторожности от злодеяния его руки Казани погибнуть, то есть 11 числа
июля, в самый полдень, за семь верст выше Казани, на подлужной левой
стороне Казанки реки, при мельнице, Троицкою называемой, в виду всего
города лагерем безбоязненно расположась и делая под вечер разные движения,
подсылал к городу со стороны Арского поля партии, в коих, как сказывают, и
сам находился, но не предпринимая в тот вечер ничего, возвратился в свое
становище, где до утра пребывал спокойно.
Сволочь его состояла тогда по уверению более нежели из 20.000 различных
людей, яко то: яицких казаков, башкирцев и татар, вооруженных саблями,
луками и огнестрельным оружием, большая часть из мужиков заводских и
собранных в около-лежащих по дороге деревнях, у коих никакого более оружия,
кроме кольев, дубин и завостренных шестиков, в руках не было.
На другой день, то есть 12 июля, поутру, сей злобный буян повел на горе
атаку следующим образом: вся многочисленная оная толпа, под
предводительством самого оного урода и яицких казаков, в немалом протяжении
прямо от села Царицына по Арскому полю стремилась к городу, имея пред собою
для защиты и вместо подвижных батарей несколько возов соломы, между коими
расставлены были пушки, в удивительной скорости; злодеями наполнились
стоящие в близости от дороги по правую сторону казенные кирпичные сараи, а
по левую забором огороженные помещицы Нееловой роща и генерала Кудрявцева
дом; из всех сих засад сильною стрельбою охранявшую перерыв дороги
небольшую при одной пушке команду сбили с места, и явно нападать стали,
которая видя вокруг себя великое множество злодеев, иных почти внутрь
укрепления уже ворвавшихся, и опасаясь, дабы не быть отрезанной,
построившись кареем, ретировалась за рогатки: между тем злодей Пугачев
(приметив еще накануне, что прямо по открытому Арскому полю покушение его
на город, по причине поставленной против оного главной батареи, имеет быть
тщетным) отрядил с правого своего крыла не малое число пешей черни, по
большей части без всякого оружия, с одними кулаками, к речке Казанке,
приказал берегом по подгорью подходить к предместию; почему малосмысленные
сии твари, от конных яицких казаков сзади плетьми погоняемые, перебегая
весьма проворно из буерака в буерак, из лощины в лощину и переползывая, по
предписанию Минеева, по-егерьски на брюхах чрез вышины, кои пушечным нашим
выстрелам несколько открыты были, наконец таким образом в самые крайние к
жилу два буерака выбрались свободно. И хотя постановленною на сем опасном
месте одною небольшою пушкою и производима была по них пальба, однако они,
исправно наблюдая вышеупомянутое учреждение, снизу Казанки подползши, пушку
отбили и влезши в губернаторский летний дом, между двумя оными буераками
стоящий и с предместиями соединяющийся, как из ворот, так и из-за заборов
оного дома по строю, прямо вдоль за рогатками стоящему, начали палить из
ружей; при том не только уж позади оного строя оказались, но в то ж самое
время ближайшие улицы наполнили, чем во-первых на главной батарее причинили
великое смятение; с другой стороны, левое злодейское крыло, частию по
закирпичным сараям, частию пространным буераком к Суконной слободе,
собственному защищению оставленной, пробравшись, караулы по горе и народ,
из-за рогаток некоторое супротивление чинивший, сбили, и немедленно оную
зажегши, устремились по улицам. Сие услышав, а больше увидя пламень, из
злодеев, внутрь предместья с двух сторон ворвавшихся, все и на прочих
батареях бывшие, не видав ни малейшего нападения, с одной робости оставив
неприятелю пушки и весь снаряд, без всякого порядка опрометью в крепость
побежали.
Тогда-то сии кровожаждущие звери всех попадающихся им в немецком
платье, яко, по мнению их, в богопротивном, думая быть дворян и чиновных,
коих, будто народных мучителей, предприяли истребить, иных кололи, а иных в
свое становище отвозили, где бесчеловечнейшим образом плетьми замучены; из
захваченных же ими солдат ни один почти не умерщвлен, а только у всех косы
обрезаны были. Всякого состояния, пола и возраста жителей в полон верст за
7-мь отгоняли; укрывшиеся же в церквах, видя оттуда терзаемых и закланных
своих родственников и знакомых, не смели рыдать, но трепеща, равной себе
ожидали судьбины. Алчные злодеи не устрашились разбивать, разграблять,
сожигать и самые святые церкви; из коих людей бесчинно бегая с оружием и
въезжая на лошадях, выгоняли в плен, многих тут же умерщвляя.
Как сие местничество по городу происходило, Пугачев с ближними своими,
отбив в гостином дворе, против крепости, не более как на 20 сажень
отстоящем, ворота, и в находящемся при оных трактире засев с двумя пушками,
другие из триумфальных ворот церкви и из-за питейного большого дома и
винных погребов каменных, кои внизу с правой стороны с крепости из ружей
непрестанно палили по городу, откуда равным образом отвечаемо было. Сей
штурм устремлен был по большей части на Спасский монастырь, который
занимает правый угол крепости и которого южной городовой стены фас, а
особливо наугольная башня, от ветхости до половины почти развалилась.
Подобный Пугачеву, помянутый изменник Минеев, с другой стороны, поставя
также на святых воротах Казанского девичьего монастыря сделанной церкви на
паперти две пушки, стрелял в крепость по самому опасному развалившемуся
месту. Сии злодеи не без успеха могли бы продолжать таким образом атаку; но
видя своих паче на грабление устремившихся, бродящих по домам, обремененных
добычею, разъезжающих пьяных по улицам и многих одетых в различные одежды,
яко то: в стихари, подризники, в женское платье и пр.; также не стерпя жара
от пламени зажженных около крепости публичных и приватных зданий, а при том
наипаче опасаясь охваченными быть сзади пожаром и приближающимся на помощь
осажденным, под командою подполковника Михельсона, войском, не осмелились
более штурмовать крепость, хотя во многих местах от древности и
развалившуюся, но отступя в лагерь, с досады во многих местах зажгли город.
За несколько часов пред тем грозным временем, сбежавшиеся в крепости,
то от страха очевидной смерти, то от жара бывшего в крепости ужасного
пламени, да и внутри в разных местах возжигавшегося, также от пыли и дыма,
сильным вихрем и бурею наносимых, почти задыхались, наипаче женщины и
малолетные, теснящиеся в церквах, зданиях и под оными, по углам, конурам и
где только можно было, подняли вопль, крик, стон и рыдание, думая, что уже
злодеи вломились в крепость. Неутомимый пастырь Вениамин, архиепископ, во
все то время продолжавшегося штурма, не выходя из соборной Благовещения
пресвятыя богородицы церкви, коленопреклонно молил господа о ниспослании
скорой на нечестивых помощи, а по утишении пальбы, не взирая на жар, дым и
копоть, взяв честные иконы, со всем бывшим при нем духовенством, внутрь
крепости обошел вокруг с умиленным пением, молебствуя ко всевышнему. Вскоре
потом чувствовали от жара не малую прохладу, а от бури, дыму и пыли
свободу, так что к вечеру глубокое настало молчание, которое и всю ночь
продолжалось. Всякий ожидал заутра несчастного конца своей жизни; всякий,
прощаясь с ближними, в бдении пребывал до утра, взирая на беспрепятственно
обращаемый в пепел город, и горькими слезами оплакивая кровных и сограждан
своих, почитая их от рук злодейских или от пламени погибшими, отчего и
самые бывшие на больших сражениях приходили в уныние.
По рассветании, взошед на высшие здания, обращали взор свой в ту
сторону, откуда наступления вчерашней боялись ужасной тучи, разрушением
крепости и погублением всех в ней находившихся грозящей, не ведая, что
вчера еще пополудни в 6-м часу нетерпеливо ожидаемый г. Михельсон
необыкновенным маршем, преодолев невероятные трудности, с малочисленною
своею командою подоспевши, на Арском поле без отдохновения имел удачное
дело со злодеем, и на месте сражения проводил ночь, не разоруживаясь; но к
превеликому обрадованию вскоре заподлинно известились о всем том
благополучном бывшем происхождении, и что превожделенную весть сию
присланный тогда ж от г. Михельсона штаб-офицер приносит. Вообразить не
можно, коль неописанная радость в тот час объяла несчастных: всякий
предупреждает друг друга, стремится вбежать на крепостную стену, чтоб
воззреть на сего ангела божия, желая увериться собственными глазами, и хотя
малое в отягченном печалию сердце получить облегчение. Узнав же истину, с
воздеянием на небо рук приносили благодарение вышнему, не без сожаления
некоторого на свою судьбину, что и избавитель Михельсон не многими только
часами опоздал все Казани случившееся отвратить несчастие; но и то за
неисповедимое милосердие к себе божие почитали, что хотя без домов, без
имения и лишась нескольких сограждан, а некоторые и кровных, сами живы
остались.
Неутрудимый герой и избавитель Казани, не трогаясь с победительного
своего места, давая более по толиким подвигам людям и лошадям своим роздых,
сам прилежно наблюдал злодейские движения. Пугачев, как оказывают пленные,
поражение свое по неведению приписывал князю Голицыну; но известясь, что
поразитель его г. Михельсон, а не Голицын, предприял, повидимому, исправить
вчерашнюю свою ошибку и загладить пред своими стыд; почему на другой день,
то есть 13-го числа, рано отправил назад подальше в безопасное место все
тягости и пленных казанских, с толпою двинулся прямо на Михельсона, и
приказал черни своей, подняв по обычаю ужасный визг и крик, стремиться без
порядка на кого попало, думая тем приведши неустрашимых в робость и
замешательство, самому с отборными своими напасть с боков нечаянно, и чрез
то с меньшим трудом выиграть победу; но мечтанием сим обманулся: ибо
Михельсон лишь только движение безрассудного многолюдства приметил, тотчас
предварил сам атаковать, и без дальнего сопротивления смял и прогнал к селу
Савинову; но, за усталостью своей от толь чрезмерных трудов команды, не мог
далее преследовать, а при том дабы и города без прикрытия не оставить,
возвратясь в лагерь, отдыхал тот день и следующий спокойно, не видав от
Пугачева никаких покушений: ибо он в оба те дни переходя с пленными и
добычею с места на место, разглашал чрез своих едино-мысленных ложную над
Михельсоном победу, взятие крепости и другие для обмана бредни; между тем
приготовлялся неприметным народу образом к решительному на Михельсона и
Казань покушению, отваживаясь в последние испытать свое счастие; почему без
всякого отлагательства со всякого звания людей с разных мест и из Казани
приведенных, учреждал под разными названиями полки, исправляя и запасая
всякие потребности; а дабы в сем упражнении не иметь от Михельсона
помешательства, то удалился от города по Галицкой дороге за село. Сухая
Река называемое, верст за 15.
Как все было к исполнению его намерения готово, то 15 числа на рассвете
толпе своей, под знамена расставленной, и прочему в плену у него
находившемуся бесчисленному народу вслух велел прочитать бестолковый свой
манифест, коим дал знать, что по вшествии с торжеством в Казань предприял
поспешать в столичный свой город Москву; потом приказал пленным следовать
за собою; сам с новоукомплектованными конными и пешими своими так
называемыми полками, и со всем военным прибором весьма спешно пошел на
Михельсона тою же дорогою, коею и от него удалялся. Можно было, по густой
превеликой пыли, из-за лесов на-подобие дыма или черных облаков на воздух
подымающейся, всему городу издали явно видеть злодейское третичное
дерзновение, что всех приводило в страх и трепет, особливо представляющих
себе несравненно превосходнейшее сволочи его число противу, так сказать,
горсти защитительного своего (которое не более как из 800 карабинеров,
гусаров и чугуевских казаков состояло) храброго войска, хотя мужество и
искусство предводителя отчаяваться в победе и не дозволяло.
Как только сей от бога ниспосланный Казани защитник увидел противу себя
идущего из-за Казанки прямо на Арское поле злодея, великим протяжением
многотысячную толпу за собою влекущего, тотчас против него отправился с
немногочисленными своими, привыкшими уже сих буянов поражать, воинами, и по
занятии выгоднейшего места, не дав времени ему, как и где хотелось,
построиться в боевой порядок, всеми силами, при помощи исправной своей
артиллерии, на него с такою неустрашимостию ударил, что злодей, по весьма
слабом и коротком сопротивлении, остановив все свои тягости военные,
многолюдство и великим хищением собранное богатство, опрометью, как ему
обыкновенно, побежал с весьма малым числом себе верных, по той же Галицкой
к Кокшайску дороге, за коим отряженная команда гналась около 30 верст; но
видя, что злодей, будучи впереди, везде берет переменных неусталых лошадей,
за усталостию своих, возвратилась.
После чего в крепости торжественно благодарный молебен отправлялся, и
Михельсон при умиленнейшем всего народа зрении и засвидетельствовании
радостнейшими восклицаниями ура! и другими знаками наичувствительнейшей
сему избавителю своему благодарности, генералитетом и знатнейшими
персонами, за крепостными воротами был встречен, и поздравлен; между тем
победительное его войско отнятою от злодея добычею подвиги свои с
излишеством наградило. Вскоре потом рассеянные по разным местам злодейские
остатки истреблены были.
Что после вернее или обстоятельнее к сему узнаю, для поправления или
пополнения, сообщить вам не оставлю.
