Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

Изучение истории философской и общественной мысли в России в XIX-начале XX в. включает в себя как неотъемлемую составную часть исследование русского консервативного национализма, который и в настоящее время редко когда рассматривается с точки зрения анализа его собственных идей, идеалов и тенденций интеллектуального развития. Как отмечает Эдвард Таден, автор монографии "Консервативный национализм в России XIX столетия", "консервативная и националистическая интеллигенция, как признано, проиграла в борьбе против вестернизации и русского радикализма. Ее неудача и поражение в конечном счете, однако, не оправдывают того, что важности русской радикальной интеллигенции придается почти исключительное значение, так как картина русской жизни в XIX столетии будет искажена, если окажутся не в состоянии понять оппонентов радикалов - русских консервативных националистов".1

Видным теоретиком и практиком русского консерватизма, с именем которого связана целая историческая эпоха в социально-политической и духовной жизни России, является Константин Петрович Победоносцев - один из самых уважаемых Ф. М. Достоевским людей, чьим мнением он высоко дорожил. Так, в частности, по словам Ф. М. Достоевского, он приходил к Победоносцеву "дух лечить", испрашивать "напутственное слово". В письме к К. П. Победоносцеву от 19 мая 1880 г. он писал: "Мою речь о Пушкине я приготовил и как раз, в самом крайнем духе моих (наших, то есть, осмелюсь так выразиться) убеждений, а потому и жду, может быть, некоего поношения".²

Как отмечали современники, К. П. Победоносцев для своих оппонентов являлся таким противником, которого нельзя было презирать, почти невозможно оспаривать и которого оставалось только ненавидеть. Об этом ярко свидетельствуют те эпитеты, коими они награждали К. П. Победоносцева: "изувер, гаситель, гений тьмы", "Великий инквизитор", "князь тьмы, ненависти и неверия", "нелепая галлюцинация, дикий кошмар русской истории", "тиран и изверг", "государственный вампир", "первый русский хулиган - хулиган в нравственном смысле", "величайший богоубийца во всей русской истории", "хорек, обучившийся диалектике", и т. п.

Нет необходимости доказывать тенденциозность таких оценок. Характерным примером того, насколько они далеки от требований научной объективности, может служить книга А. В. Амфитеатрова и Е. В. Аничкова "Победоносцев", в которой ими прямо заявлялось:

"Авторы этих очерков поставили себе целью заклеймить (! - А. П.) Победоносцева, указать хоть часть содеянных им преступлений перед родиной и осветить его личность с точки зрения пагубности всей его деятельности. Его мысли и его чувства враждебны тем воззрениям, какие исповедуют оба автора. Между теми и другими невозможно никакое примирение. Признание злыми и преступными всех убеждений и всех поступков Победоносцева составляют самую сущность миросозерцания, вызвавшего к жизни эти очерки. Тут нечего вновь переоценивать, нечего вновь передумывать. Преступность Победоносцева представляется. здесь аксиомой (!-А. П.), основным принципом".³

К очевидным вымыслам принадлежит и встречающееся мнение, что именно К. П. Победоносцев и его жена послужили Л. Н. Толстому прототипами для изображения супругов Карениных в романе "Анна Каренина". В воспоминаниях жены Победоносцева - Екатерины Александровны (урожденной Энгельгардт) утверждается:

"Льва Толстого я не знала, но в то время был в моде роман "Анна Каренина". Все им увлекались. Я тоже и сшила себе платье такое же, как было у Ан[ны] К[арениной] в романе "А[нна] К[аренина]". Черное декольте, и приколов, как и она, на грудь пучок анютиных глазок, поехала в театр, в ложу. Все нашли, что я очень похожа на Анну Кар[енину]. Меня это забавляло. И другие платья я сшила себе такие же, как описываются в романе у Анны Карениной. Может быть, оттого и пошел слух, что Толстой с меня написал А[нну] К[аренину], а с моего мужа самого Каренина? Хотя ничего общего в наших характерах не было".⁴

К. П. Победоносцев с полным основанием говорил о себе: "Мое имя служит предметом пререкания и соблазна у всех так называемых общественных деятелей, читающих газеты, и в кружках черпающих свои представления о людях и делах. Многие ли знают меня? И доброе и злое мне приписывается, и всякий оратор всякого кружка проносит мое имя с тем, что ему нравится или не нравится. Есть множество людей, совсем меня не знающих, коим стоит только намекнуть, что мое имя связано с тем или другим именем или направлением, чтоб они, не рассуждая, примкнули к противоположному".⁵ В частности, хотя В. В. Розанов после смерти К. П. Победоносцева и заявил, что тот "фактически был червем того растения, к которому любовно привязался: точил и точил, ел и ел сердцевину церкви и государства", тем не менее был вынужден тут же признать: "Я все это веду к тому, чтобы объяснить читателю, почему я был внимателен к личности Победоносцева, дабы он не отвернулся от воспоминаний человека, почти не знавшего его".⁶

Как почитатели и приверженцы К. П. Победоносцева, так и значительная часть его противников одинаково признавали, что он - человек государственного ума, колоссальных знаний, неподкупной честности и изумительного трудолюбия. В частности, тот же В. В. Розанов в июне 1899 г, в письме к С. А. Рачинскому писал о К. П. Победоносцеве: "По уму собственно он выше, я думаю, Сперанского; но недоверие его к людям и вообще отсутствие молодой мощи наития отняло у него 1/2 добродетелей. Он все "крепит" и есть крепительная Россия", когда по отношению ко многому ее нужно "прочистить"... Но мне он как-то мил резкостью слова, быстротой жеста, всею страстностью сухой и высокой, и гибкой фигуры... Вы знаете, по циклу идей, мне теперь родных, я совершенно вне цикла его забот и симпатий: но он мне дорог как лицо, как моральный характер".⁷ В ноябре 1901 г. В. В. Розанов написал К. П. Победоносцеву письмо, в котором признался: "Я Вас продолжительное время, безмолвно, не видя, за книги и дела - за все, но особенно лично любил; и мне захотелось, имея в виду "чреду времен", получить от Вас "памятку", т. е., читая "Московский сборник", мне захотелось иметь вдруг все Вами написанное ("изданное") с непременной подписью "В. В. Розанову - К. П. Победоносцев". Для Вас это не будет много стоить, а мне будет дорого, и дорого тогда, когда Вас не будет, долго. Я - памятливый человек".⁸

---

К. П. Победоносцев родился 21 мая 1827 г. в Москве в Хлебном переулке в семье профессора российской словесности Московского университета, магистра философии и словесных наук, воспитанника Заиконоспасской академии. Дед его был священником в церкви Св. Великомученика Георгия, находившейся в Москве на Варварке. Мать принадлежала к старинному дворянскому роду Левашовых.

После окончания в 1846 г. в Санкт-Петербурге Училища правоведения жизнь К. П. Победоносцева в течение длительного времени была связана с судебной деятельностью в департаментах Правительствующего Сената, выявившей его способности как видного юриста и государственного деятеля. Не случайно именно К. П. Победоносцеву было поручено участвовать в подготовке судебной реформы 60-х годов XIX столетия в России, позиция которого в значительной мере повлияла на содержание и характер новых судебных уставов. Письмо государственного секретаря, направленное К. П. Победоносцеву 31 декабря 1864 г. за ╧ 2063, показывает, что участие его в судебной реформе было достаточно значительным, а результаты его деятельности высоко ценились: "Государь Император во внимание к отлично-усердной службе Вашего Превосходительства и в награду особых неутомимых и полезных трудов Ваших по составлению проектов законоположений, касающихся преобразования судебной части, Всемилостивейше соизволил повелеть производить Вам из Государственного казначейства, сверх окладов, как ныне Вами получаемых, так и тех, кои впредь будете получать, особое прибавочное жалованье по две тысячи рублей серебром в год с тем, чтобы при оставлении Вами службы сии 2000 Руб. были обращены Вам в пожизненную пенсию сверх той, какая будет следовать Вам по закону".⁹ (Должностной оклад К. П. Победоносцева в это время как обер-прокурора 8-го департамента Правительствующего Сената составлял 2241 руб. 60 коп в год.) ¹⁰

Как крупный правовед К. П. Победоносцев был приглашен преподавать в Московский университет, где в первой половине б0-х годов XIX века читал лекции по русскому гражданскому праву и гражданскому судопроизводству. В 1861 г. и на протяжении ряда последующих лет он преподавал законоведение членам царской семьи, среди его учеников были будущие императоры Александр III и Николай II.

К. П. Победоносцев активно и плодотворно вел научную и литературно-публицистическую деятельность, издавая работы в области права, богословия, истории, христианского просвещения и воспитания. Он - автор "Курса гражданского права", который справедливо считался классическим исследованием действовавшего русского права, являясь первой самостоятельной и детальной работой такого рода в России. Им написана одна из первых монографий по истории крепостного права в России.

За свои научные труды и общественную деятельность К. П. Победоносцев был избран в почетные члены Императорских Российской академии наук, Санкт-Петербургского, Московского, Казанского, Юрьевского университетов и университета Св. Владимира в Киеве, Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий и других многочисленных организаций. В 1881 г. К. П. Победоносцева избрали почетным членом Сербского ученого общества, а в 1888 г. - членом-корреспондентом Академии гуманитарных и политических наук Французского института. Он был награжден российскими орденами Св. Станислава (1-й и 2-й степени), Св. Анны (1-й и 2-й степени), Белого Орла, Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского, Св. Равноапостольного Князя Владимира (1-й и 2-й степени), Св. Апостола Андрея Первозванного, а также черногорским орденом Князя Даниила Первого, сербским - Св. Саввы, болгарским - Св. Александра, румынским - Румынской звездой.

Свыше 25 лет, с 24 апреля 1880 г. до 19 октября 1905 г., он занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода Русской православной церкви, являясь одним из идеологов осуществлявшейся в этот период в России государственно-церковной политики и оказывая влияние не только на церковные дела, но и на многие другие области государственной и общественной жизни. По оценке известного русского историка и общественного деятеля А. А. Кизевет-тера, "Победоносцев - центральная фигура в правящих кругах эпохи контрреформ. Его личность властная, боевая, воинствующая представляла собой тот узел, в котором сходились все нити государственной политики в царствование Александра III. На посту обер-прокурора Синода он хотел и сумел стать фактически главою правительства, твердо и цепко сжимающим в своей руке руль государственного корабля".¹¹

Однако было бы преувеличением приписывать К. П. Победоносцеву ту роль в системе государственного управления, которая ему никогда не принадлежала: его влияние часто было значительным, но не всегда определяющим. Иначе говоря, К. П. Победоносцев не был всемогущим, как иногда пытались утверждать его оппоненты, стремясь возложить только на него ответственность за "все и вся", происходившее в России. Как отмечал по этому поводу К. П. Победоносцев в письме к П. А. Тверскому от 19 февраля 1900 г.: "С давнего времени люди и европейские да и русские, не знающие, чем и как движутся наши административные пружины, воображают, что все, что ни происходит в России от правительства, движется волею или прихотью какого-нибудь одного, кто в ту или другую минуту считается влиятельною силою, так сказать "первым по фараоне" лицом. И вот, к несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, что я - такое лицо, и сделали меня козлом отпущения за все, чем те или другие недовольны в России, и на что те или другие негодуют. Так, взвалили на меня и жидов, и печать, и Финляндию - и вот еще духоборов - дела, в коих я нисколько не повинен. Такую тяготу так называемого общественного мнения приходится переносить - нельзя опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка".¹² Примечательно, что К. П. Победоносцев оценивал таким образом свое положение не только в 1900 г., но и в первой половине 80-х годов XIX в., когда в письме к С. А. Рачинскому от 29 июня 1884 г. писал: "Тяжело иногда сознавать это, но мы похожи на человека, коего все считают богатым. К нам не подходят довольные и веселые без нужды; и когда кто с нами любезен и предупредителен, всегда оказывается или нужда, или фантастическое представление о моем влиянии и силе. К несчастью, это мнение о том, что я всесилен, распространилось в людях, всегда склонных верить сказке, и оттого все мои здешние отношения окрашены фальшивым цветом, который мне и жене моей слишком ясно виден".¹³ Для правильной оценки непосредственных властных полномочий К. П. Победоносцева и понимания действительных механизмов его влияния необходимо учитывать, что даже в Синоде он не имел той прямой административной власти, которой обладал любой министр в царском правительстве России в подчиненном ему ведомстве, так как Святейший Синод - коллегиальный орган, для принятия решений которого требовалось единогласие его членов. Как подчеркивал сам Победоносцев, "юридически я не имею никакой власти распоряжаться в церкви и ведомстве. Надо несть в Синод".¹⁴ В частности, когда митрополит Санкт-Петербургский Исидор высказался против опубликования в России "Нового Завета" в переводе В. А. Жуковского, К. П. Победоносцеву пришлось опубликовать его за границей, в Берлине.

Политическая деятельность К. П. Победоносцева завершилась его отставкой с постов обер-прокурора Св. Синода и члена Кабинета Министров на второй день после подписания императором Николаем II Манифеста 17 октября 1905 г., хотя он вплоть до своей смерти и продолжал оставаться членом Государственного Совета и сенатором.

10 марта 1907 г. К. П. Победоносцев умер в Санкт-Петербурге на восьмидесятом году жизни и был похоронен, согласно его завещанию, у восточной алтарной стены церкви во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы, находившейся в Свято-Владимирской церковно-учительской женской школе (в настоящее время это одно из зданий, принадлежащих городской больнице ╧ 21 им. И. Г. Коняшина).

---

Как утверждается в энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, "разносторонняя и не прекращающаяся до последнего времени учено-литературная и публицистическая деятельность Победоносцева дает возможность выяснить во всех деталях мировоззрение этого государственного человека".¹⁵ Действительно, литературно-издательская деятельность К. П. Победоносцева была достаточно широкой и плодотворной; при этом, казалось бы, какие могут возникать не то что проблемы, но даже и какие-либо вопросы.

Однако это первое впечатление обманчиво, и внимательное изучение опубликованных Победоносцевым книг и статей показывает, что во многом сама возможность в систематической форме выразить его теоретические взгляды непосредственно зависит от решения ключевой проблемы: о соотношении литературно-издательской деятельности К. П. Победоносцева и его мировоззрения.

Это обусловлено тем, что в значительной части опубликованные К. П. Победоносцевым работы не являются его собственными оригинальными сочинениями, а есть воспроизведение книг и статей других, преимущественно иностранных, авторов: изданная К. П. Победоносцевым книга "О подражании Христу" - его перевод с латинского сочинения Фомы Кемпийского; "Христианские начала семейной жизни" - перевод Победоносцевым с немецкого работы Генриха Тирша "Uber christliches Familienleben"; "Победа, победившая мир" составлена К. П. Победоносцевым из его переводов с латинского части "Исповеди" Августина и книг английского писателя Уильяма Лилли "Christianity and Modern Civilization" и "А Century of Revolution"; книга "Основная конституция человеческого рода" - его перевод с французского работы Пьера Ле-Пле "La Constitution essentielle de l"humanite"; статья "Гладстон об основах веры и неверия" - перевод Победоносцевым с английского последней главы сочинения Уильяма Гладстона "The Impregnable Rock of Holy Scripture"; книга "Секты и вероучения в Соединенных Штатах Северной Америки" составлена им на основе его перевода "Report on Statistics of Churches in the United States at Eleventh Census: 1890"; "Новая школа" - его совместный с С. А. Рачинским перевод с французского работ Эдмовда Демолена "L'Education nouvelle" и "А quoi tient la superiorite des Anglo-Saxons"; статья "Воспитание характера в школе" - перевод К. П. Победоносцевым с английского из работы Кенона Бернетта "Common Sense in Education and Teaching"; изданная Победоносцевым книга "Призвание женщины в школе и обществе" - перевод С. А. Рачинским с французского статьи Стефана Лями "Le femme et l'enseignement de l"Etat"; статья "Правда о графе Льве Толстом" - перевод К. П. Победоносцевым с английского работы Джорджа Кальдерона "The Wrong Tolstoi"j книга "Болгарские ужасы и восточный вопрос" - его совместный г К. Н. Бестужевым-Рюминым перевод с английского сочинения Уильяма Гладстона "Bulgarian Horrors and the Questions of the East"; статья "Черногория" - перевод К. П. Победоносцевым с английского работы Уильяма Гладстона "Montenegro. A Sketch"; "Приключения чешского дворянина Вратислава в Константинополе и в тяжкой, неволе у турок, с австрийским посольством 1591 года" - его перевод с чешского воспоминаний Вацлава Вратислава; "Дела и дни" - перевод К. П. Победоносцевым с английского части книги Ральфа Эмерсона "Society and Solitude"; "Всеобщая подача голосов (Suffrade Universe!)" - его перевод работы Адольфа Пренса "De l"csprit du gouvernement democratique"; и другие. Сами за себя также говорят названия таких книг, изданных К. П. Победоносцевым, как "Историко-юридические акты переходной эпохи XVII- XVIII веков, собранные К. П. Победоносцевым", "Материалы для истории приказного судопроизводства в России, собранные К. П. Победоносцевым", "Выписки из Полного собрания законов", "Северные цветы. Выбор из стихотворений А. С. Пушкина", "Новый завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе".

Уже для современников Победоносцева эта характерная особенность его литературной деятельности была осознана как теоретическая проблема и сформировались два диаметрально противоположных подхода в отношении возможности использования всего его литературного наследия для исследования его собственных взглядов.

В наиболее острой форме первая точка зрения была высказана русским публицистом А. В. Амфитеатровым: "Эти бесконечные цитаты, эта ужасная привычка говорить тяжеловесными глаголами чуть не допотопных мертвецов действуют на свежего читателя необычайно тяжело - дурманом каким-то. Какой это автор? Какой литератор? Это - просто экспроприатор заплесневелых библиотек. С тоскою следишь строку за строкою, страницу за страницею. Ну, "вот Бэкон, вот Эмерсон, вот Карлейль... вот" ах, скажите, пожалуйста! - даже Герберт Спенсер. Но - Победоносцев-то; Победоносцев-то где же? Где его мысль? Где его личность? Довольно гробокопательства, довольно разграбленных могил, довольно глубокомыслия, заимствованного у покойников, собирающихся в лунную полночь на Вестминстерском кладбище поговорить о человеческих делишках. Хоть на минутку покажите, что у вас есть свои мысли, слова, чувства, себя покажите - живого себя! Победоносцев не внемлет, но - знай - нижет, нижет и нижет свои нагромождения отжившей мысли, будто тот огромный скелет, что в Базеле ведет за собою, играя на скрипке, бесконечный danse macabre - Пляску Смерти".¹⁶ Утверждая, что, поскольку опубликованные К. П. Победоносцевым работы являются в своем большинстве воспроизведением сочинений других авторов, А. В. Амфитеатров в принципе отрицает возможность каких-либо исследований теоретических взглядов Победоносцева, так как будто бы за их отсутствием их анализ становится беспредметным: "С именем г. Победоносцева в воображении русского человека сливается представление такой определенности, прямолинейности, жестокой, именно гранитной устойчивости, что, казалось бы, с этим наглядным и осязательным, недвижным материалом труды не велики и возня не долгая: наставил фотографический аппарат - хлоп, и снимок готов. Но тут-то и начинает Победоносцев озадачивать своего изобразителя. Проявляешь негатив, а на нем вместо ожидаемой прямолинейно-гранитной фигуры - ничего. Ну, как есть ничего! Пустое пространство, даже без мутных пятен, какие получают спириты, фотографируя материализованные призраки. И так-то - не раз, не два, а постоянно, с различных сторон и при всевозможном освещении. Эта загадочная неуловимость в сочетании с наглядною, казалось бы, простотою насмешливо не дающихся форм производит в конце концов впечатление почти суеверное. Точно под вашим аппаратом стоял не благочестивый обер-прокурор Святейшего Синода, отставной de jure, но доныне, так сказать, архи-, прото-, обер-прокурорствующий de facto, а какой-либо, не к ночи будь сказано, нечистый дух, вроде домового или лешего".¹⁷

Однако, обоснованность точки зрения А, В. Амфитеатрова вызывает сомнение тем, что в ней в качестве определяющей основы оценки значимости социально-философских и религиозных идей выдвигается критерий их новизны: нет оригинальных взглядов - нет как такового и мыслителя. При этом забывают, что если во главу угла в оценке значимости тех или иных философских и религиозных идей ставить новизну и только ее, абстрагируясь от доказательности и достоверности, это означало бы, в конце концов, превращать философию в "конкурс лжецов", на котором победителем считается лишь тот, кто расскажет самую невероятную "небывальщину", предпосылкой которой является та "легкость мысли необыкновенная", которая ничем не связана и ничем .не обусловлена.

С точкой зрения А. В. Амфитеатрова трудно согласиться также потому, что такого рода претензии можно предъявить в той или иной степени любому человеку, занимающемуся литературной деятельностью. Требуется не так уж много времени, чтобы убедиться в том, что работы даже самых уважаемых авторов не являются оригинальными от первой до последней буквы их текста как с точки зрения содержащихся в них идей, так и литературной формы их выражения. Блез Паскаль справедливо отмечал: "Говоря о своих трудах, иные авторы твердят: "Моя книга, мой комментарий, моя история". Они, как те выскочки, которые обзавелись собственным домом и не устают повторять: "Мой особняк". Лучше бы говорили: "Наша книга, наш комментарий, наша история", ибо чаще всего там больше чужого, чем их собственного".¹⁸ Уместно здесь вспомнить и слова С. Л. Франка, что специалисту "и без того будет ясно, сколь многим я обязан и современной философской литературе, и в особенности исконной философской традиции. Творчески-новое возможно в философии вообще, лишь поскольку забытое старое возрождается в новой форме".¹⁹

Рассмотрение проблемы о возможности использования всего литературного наследия К. П. Победоносцева как источника для исследования его теоретических взглядов настоятельно требует проанализировать здесь те обвинения в плагиате, которые выдвигались против него.

Американский исследователь Роберт Бирнс, автор монографии "Победоносцев: его жизнь и мысли", обосновывая свой тезис об интеллектуальной нечестности К. П. Победоносцева, писал: ""История православной церкви" Победоносцева имела огромный успех, но тот способ, каким он подготовил эту книгу, вызвал его резкую критику среди русских ученых и даже среди русских священников, проливая самый ценный свет на характер Победоносцева. Короче говоря, эта книга, первое издание которой появилось как его собственная работа и которую он описывал царю как свою собственную, была в действительности только сокращенным воспроизведением двухтомных "Рассказов из русской церковной истории" Александры Николаевны Бахметевой, впервые опубликованных в 1883 г., из которых Победоносцев заимствовал без предварительного уведомления об этом автора или его согласия... Она естественно вознегодовала на его действия и критика была такой резкой, что он остановил публикацию объявлений о книге и решил не осуществлять ее второе издание, несмотря на то что первое издание было быстро раскуплено. Когда количество заявок на эту книгу стало безграничным (только в 1892 г. состоялось три ее издания), он дополнил первоначальный вариант другими материалами и поместил на странице, следующей сразу за титульным листом, примечание, признаваясь, что "некоторые страницы были заимствованы из других книг, особенно из "Рассказов из русской церковной истории" Бахметевой".²⁰

Однако, если обратиться к экземпляру самой этой книги (как к первому, так и последующим ее изданиям), то в ней не идет речь об утверждении Победоносцевым своего авторства в отношении ее. Об этом нет ни слова, а лишь указано (причем даже не на титульном листе, а на последней - четвертой - странице обложки), что данная книга является изданием К. П. Победоносцева, т. е. он - издатель и не более того. В отношении этих обвинений в плагиате Победоносцев дал достаточно аргументированный ответ в письме к С. А. Рачинскому от 4 января 1892 г.: "Я не понимаю как может быть речь о плагиате. В начале книги объяснено, что это не самостоятельный труд, а выписки из разных сочинений. Из Бахметевой взяты отрывки, оплаченные в целое. Целиком взята лишь одна глава о Богослужении. Бахметевой книга - 2 тома рассказов 900 стр. и еще 2 тома. Моя книга учебная. Ст[атья] 298 Цензурного] Уст[ава] гласит: помещение в учебных книгах каких-либо статей или отрывков из др[угих] сочинений не почитается самовольным изданием, хотя бы таковое заимствование в сложности разных мест книги составляло и более 1 печатного листа. Кроме Бахметевой есть выборки из Муравьева и др[угих] книг. Я никак не предполагал, что Бахметева могла иметь претензию, ибо учебная книга ни в чем не помешает ходу ее рассказов. Я написал ей письмо и жду еще ответа. Но мне кажется во всяком случае заявление в предисловии оправдывает меня... Я и вам прежде писал, что задумываю учебную книгу, всю составленную из чужого материала. Если б и вы обратили внимание на предисловие, то не приписали бы сочинение жене моей. Правда, что и составление книги из отрывков требовало труда немалого. Не понимаю и вашей мысли, чтоб А. Н. Бахметева издала книгу под своим именем. Едва ли она и в праве на это. От нее зависит составить от себя вновь учебную книгу из своих рассказов. Иное дело, если б я издал книгу под своим именем, как свое сочинение. Но у меня прямо было сказано, что тут все взято из готового".²¹ И это действительно так. В его предисловии еще к первому изданию "Истории православной церкви до начала разделения церквей" было прямо написано: "Предлагаемая книга не составляет самостоятельного труда. Составитель имел в виду воспользоваться готовым материалом из разных сочинений и рассказов, относящихся к предмету: ему принадлежит только выбор и расположение отдельных статей и соединение их одною руководственною мыслью".²²

Что касается приводимых Робертом Бирнсом слов К. П. Победоносцева из его письма Александру III, в котором он упоминает об этой книге как своей, то при вышеперечисленных условиях это тем не менее не доказывает факта плагиата: поскольку, как видно, характеризует отношение издателя к публикуемой им работе - в этом аспекте эта книга, действительно, является его книгой, В дополнение можно также отметить, что об этой книге как своей Победоносцев писал не только Александру III. В частности, в письме к графу Николаю Алексеевичу Протасову-Бахметеву от 17 марта 1892 г. он обращался к нему со следующими словами: "Я уже имел случай прежде доставить вам свою книгу: История Православной Церкви. Теперь она вышла новым изданием, в совершенно новом изложении, вновь написанная".²³ Однако, даже если бы Роберт Бирнс использовал и это письмо в обоснование наличия плагиата, то и оно по уже указанным причин имело такую же степень доказательности, что и письмо к Александру III.

Обратимся к другим примерам, приводимым Бирнсом в подтверждение своих обвинений К. П. Победоносцева в плагиате: "Его "заимствования" из книги Бахметевой по истории церкви - только один из нескольких примеров плагиата. Возможно, самый интересный пример этого открывается при сравнении последнего параграфа четвертой главы известной работы Макса Нордау "Условная ложь культурного человечества", опубликованной в 1883 г., и главы из "Московского сборника" Победоносцева, названной "Великая ложь". Ясно, что Победоносцев заимствовал идеи, фразы и даже целые предложения из Нордау, не признаваясь в этом. Более того, его корреспонденция вскрывает, что он поместил перевод "замечательной книги Нордау ... которая содержит мастерскую критику как парламентаризма, так и прессы", в газету "Гражданин", не указывая на источник. Ирония этого заключается в том, что Победоносцев был антисемитом и полагал, что позитивизм является смертельной опасностью для России. Однако он был готов использовать слова еврея, хотя не испытывал к нему доверия и также считал его "великим радикалом и позитивистом"".²⁴

Если последовать совету Роберта Бирнса и сопоставить, как он предлагает, тексты "Московского сборника" и книги Макса Нордау "Условная ложь культурного человечества" (ее русский перевод вышел в нашей стране в 1907 г. под названием "Ложь пред-социалистической культуры"), то можно убедиться почти в абсолютном тождестве указанных частей работ, лишь с той разницей, что глава книги, опубликованная Победоносцевым, представляет собою сокращенно-конспективный вариант соответствующей части сочинения Макса Нордау.

Однако эти факты, приводимые Робертом Бирнсом как пример плагиата со стороны К. П. Победоносцева, не являются таковыми по существу, как и в случае с книгой Бахметевой. Здесь нет в наличии того, что составляет плагиат - нет акта присвоения авторства: на титульном листе "Московского сборника", как и во всех подобных случаях, указано не на авторство Победоносцева, а на то, что он является лишь издателем публикуемых им работ.

Что же касается упоминаемой Бирнсом публикации Победоносцевым в 1884 г. избранных мест из книги Нордау "Условная ложь культурного человечества" в еженедельнике "Гражданин" (именно они были включены наряду с другими статьями впоследствии в "Московский сборник"), то и здесь хотя и не указывается на авторство М. Нордау, но и не утверждается авторство К. П. Победоносцева - статьи просто не подписаны. Следовательно, и здесь также нет плагиата, о наличии которого утверждал Р. Бирнс.

Таким образом, как видно, обвинения Победоносцева в плагиате являются необоснованными и фактически неверными. Однако в качестве извинения Р. Бирнсу в этой досадной неточности может служить то, что даже в современной отечественной научной литературе с необходимой четкостью не проводится различие между собственными работами Победоносцева и его изданиями. В частности, в монографии доктора юридических наук В. И. Смолярчука вопреки тому, что недвусмысленно напечатано на титульном листе "Московского сборника", указывается на эту книгу не как на издание, а как на оригинальное сочинение К. П. Победоносцева.²⁵

К сожалению, даже то, с чем отчасти можно было бы согласиться в критике Р. Бирнса в отношении литературной деятельности Победоносцева - нарушение так называемых авторских прав, - имеет существенные изъяны ввиду отсутствия в его рассуждениях конкретно-исторической основы. Это связано с тем, что Бирнс, во-первых не принимает во внимание то, что интеллектуальная собственность (и такой ее частный вид, как авторское право), имея своим объектом невещественное благо, существует постольку, поскольку ее охрана предусмотрена в законе: если нет соответствующих норм права, регулирующих этот тип правоотношений, то и нет этой собственности как таковой. Соответственно нельзя и апеллировать к различным модификациям нравственной заповеди десятиза-кония - "не укради". А, во-вторых, Р. Бирнс переносит требования конкретной правовой практики, существующей в настоящее время в США, на Россию второй половины XIX столетия. С тем же успехом, следуя логике Бирнса, можно было бы обвинить в плагиате и интеллектуальной бессовестности в свою очередь его самого на том основании, что он пользуется латинским алфавитом без упоминания об его создателях и без их предварительного разрешения.

Вторая точка зрения на проблему о возможности исследования теоретических взглядов К. П. Победоносцева на основании его литературного наследия во всей его целостности исходит из вывода о близости (если не тождественности) убеждений Победоносцева и авторов тех книг, которые он переводил и издавал, - позиция, основывающаяся на той предпосылке, что если бы это было не так, то эти произведения не привлекли бы внимание Победоносцева и не стали бы объектом его литературно-издательской деятельности. В частности, эту точку зрения разделял священник Н. Р. Антонов, утверждавший, что К. П. Победоносцев "только в силу конгениальности с тем или другим автором давал его сочинению свое имя, как переводчика. Таким образом и переводные его сочинения могут служить для выяснения его религиозного миросозерцания".²⁶

Однако, разделяя оптимистический пафос этой позиции в отношении обсуждаемой проблемы, все же приходится признать, что при всей ее обоснованности, она не является достаточной и бесспорной в том виде, как сформулирована. В ней невольно вызывает сомнение то, что эта точка зрения базируется на той предпосылке, что если кто-либо опубликовал чьи-либо сочинения, то на этом основании можно поставить знак равенства между взглядами и убеждениями издателя и издаваемого. Применительно к К. П. Победоносцеву эта логика, в частности, приводит к следующему: коль скоро Победоносцев опубликовал книгу стихов А. С. Пушкина, то это означает, что у них были тождественные взгляды. Последствием согласия с этой точкой зрения будет также необходимость объяснить, как сочетается, с одной стороны, психическая самотождественность личности Победоносцева, а, с другой стороны, его "многоипостасность", обусловленная тем, что он издавал работы достаточно широкого круга различных авторов. Причем здесь будет явно неприемлемым объяснение такого рода, которое дает христианское богословие догмату троицы, ссылаясь на его непостижимость для человеческого разума.

Не отрицая взаимной близости взглядов К. П. Победоносцева и опубликованных им авторов, тем не менее главное основание для рассмотрения их работ, наряду с собственными сочинениями Победоносцева, как равноправного источника для изучения его взглядов, видится в другом: изданные К. П. Победоносцевым сочинения других авторов не являются их простым "зеркальным" тиражированием, а есть такое их воспроизведение, которое всегда обеспечивало ему целенаправленное использование их идей "своим собственным образом и для своих собственных целей" ²⁷ - он корректировал содержание некоторых этих работ при подготовке их к печати, внося в них искажающие общий смысл пропуски. Об этом специфическом характере его изданий, в частности, свидетельствует его письмо к С. А. Рачинскому от 11-12 октября 1901 г.: "Скоро пришлю вам еще маленькую книжку: Основные черты христианского вероучения и нравоучения. Я давно плачусь на большие томы богословской науки, коими одевают у нас религиозное чувство. Попалась коротенькая немецкая книжка. Я переделал (! - А. П.) в ней кое-что, дополнил (! - А.П.) и напечатал в Муравьевских изданиях".²⁸ И это не единичный факт;

в письме к С. А. Рачинскому от 21 января 1879 г. он писал: "Очень рад, что вам понравилась моя статейка Конечная цель жизни, которую я послал вам. Я составил ее из попавшихся мне английских статей и дал "Православному обозрению". Была еще в конце 1877 г. первая статья, но у меня нет отдельных ее оттисков. Я старался об ясности - иностранные статьи и книги, взятые целиком (! - А.П.), редко бывают вполне понятны русскому читателю на русском языке".²⁹

На наш взгляд то, что оппоненты Победоносцева называли вульгарно-неправильным изображением в результате пропусков в тексте мыслей тех, чьи работы он "переводил", реально свидетельствует о следующем: хотя издания К. П. Победоносцева формально представляют воспроизведение сочинений других авторов, тем не менее они фактически имеют характер вполне самостоятельных произведений, отражающих в полной мере убеждения самого издателя, поскольку, как справедливо отмечает Блез Паскаль, стоит "расположить уже известные мысли в ином порядке - и получится новое сочинение, равно как одни и те же, но по-другому расположенные слова образуют новые мысли".³⁰

Нельзя не отметить в связи с использованием К. П. Победоносцевым непрямых форм выражения своих взглядов, что, во-первых, это было обусловлено общественно-политическими условиями, на фоне которых развертывалась его государственно-церковная деятельность. Во-вторых, подчеркнутые интеллектуальная безличность и неоригинальность в творчестве не есть свидетельство неразвитости и ограниченности ума К. П. Победоносцева, а имели с его стороны осознанный и целенаправленный характер, соединяясь с глубокой и тонкой рефлексией: альфой и омегой интеллектуальной традиции православия, к которой он принадлежал, был не индивидуализм в творчестве, а парадигма "глаголить" не от себя, а от Божественных писаний.

---

Идеологические воззрения К. П. Победоносцева не являются эклектическими, а имеют во всех своих аспектах внутреннее единство. Мировоззренческой основой этой цельности взглядов Победоносцева, определявшей его мышление и деятельность, было ортодоксально-консервативное по своей доктрине русское православие, защита и утверждение которого было всем делом его жизни.

Характерной особенностью мышления К. П. Победоносцева, определявшей весь его внутренний строй, является то, что он связывает не с философией как универсальным теоретическим познанием решение проблем мировоззрения. Не признавая силлогизм высшим и безусловным мерилом истины, Победоносцев особо подчеркивает: "Жизнь - не наука и не философия; она живет сама по себе, живым организмом. Ни наука, ни философия не господствуют над жизнью как нечто внешнее: они черпают свое содержание из жизни, собирая, разлагая и обобщая явления жизни; но странно было бы думать, что они могут обнять и исчерпать жизнь со всем ее бесконечным разнообразием, дать ей содержание, создать для нее новую конструкцию. В применении к жизни всякое положение науки и философии имеет значение вероятного предположения, гипотезы, которую необходимо всякий раз поверить здравым смыслом и искусным разумом, по тем явлениям и фактам, к которым требуется приложить ее: иное применение общего начала было бы насилием и ложью в жизни".³¹

С точки зрения К. П. Победоносцева, критерием отношения и методом подхода к решению как гносеологических проблем человека, так и ко всем другим областям его деятельности является не рационализм, а требование цельности знания. Для Победоносцева познавательный акт человека, как и сама жизнь, есть нечто сложное, он имеет цельный характер - в нем участвует одновременно и ум, и чувство, и воля, т. е. весь человек в его живой цельности. В соответствии с этим гносеологический идеал для К. П. Победоносцева заключается в синкретизме непосредственного сознания, непосредственного ощущения и непосредственного волевого стремления, "когда душа ощущает жизнь в себе и покоится в чувстве жизни, не стремясь знать, но отражая в себе бесконечное, как капля чистой воды на ветке отражает в себе солнечный луч. Если есть у кого такая пора, дай только Боже, чтоб она длилась дольше, чтоб сам человек по своей воле не стремился из судьбы своей в новые пределы. Дверь такого счастья не внутрь отворяется:

нажимая ее изнутри, ее не удержишь на месте. Она отворяется изнутри, и кто хочет, чтоб она держалась, не должен трогать ее".³²

Поэтому для Победоносцева как адепта требования цельности знания развернутое и систематическое изложение своих теоретических взглядов было внутренне не только ненужным, не только излишним, но даже невозможным - идея цельного познания теоретически невыразима, так как всякая попытка в застывших логических формулах систематизированного воспроизведения зафиксировать ее неизбежно разрушает эту цельность. Прямым следствием приверженности К. П. Победоносцева идее цельного знания является то, что отличительной особенностью его взглядов становится своеобразная закономерность "обратно пропорциональной зависимости", - чем более существеннее, фундаментальнее для Победоносцева та или иная идея, тем в менее теоретически развернутом и систематизированном виде она им представлена:

"Один разве глупец может иметь обо всем ясные мысли и представления. Самые драгоценные понятия, какие вмещает в себя ум человеческий, - находятся в самой глубине поля и в полумраке;

около этих-то смутных идей, которые мы не в силах привести в связь между собою - вращаются ясные мысли, расширяются, развиваются, возвышаются... Неизвестное - это самое драгоценное достояние человека...".³³

В результате этого, хотя историзм и органицизм были конкретной методологической основой социально-политических и юридических взглядов К. П. Победоносцева, они тем не менее не формулируются им в связанное и целостное самостоятельное учение и получают у него адекватное выражение скорее не в понятийной, а в поэтической форме:

"Не с тем пришла весна, чтоб гневно разорять

Веков минувших плод и дело в мире новом:

Великого удел - творить и исполнять:

Кто разоряет - мал во царствии Христовом!

Не быть тебе творцом, когда тебя ведет

К прошедшему одно лишь гордое презренье.

Дух - создал старое: лишь в старом он найдет

Основу верную для нового творенья.

Ввек будут истины - пророки и закон,

В черте единой - вечный смысл таится,

И в новой истине лишь то должно открыться,

В чем был издревле смысл глубокий заключен".³⁴

К. П. Победоносцев отрицает логические построения диалектических учений об объективной абсолютно-относительной истине, которые для него, несмотря на попытку преодолеть гносеологический релятивизм и связанный с ним скептицизм, фактически оказываются завуалированной формой и того, и другого: для Победоносцева истина есть нечто абсолютное, которое только и может, по его мысли, быть основанием жизни человека. Отмечая невозможность достичь человеку абсолютной истины с помощью его собственных естественных способностей, К. П. Победоносцев утверждает, что абсолютная истина доступна только вере, без которой невозможно познание, так как она составляет его первую и главную предпосылку.

Утверждая в качестве основы своей гносеологии веру, являющуюся для него источником и критерием истины, Победоносцев видит начало истинного знания, просвещающего человека, в послушании закону Господню, в стремлении осуществлять его в себе и в жизни, в правду: для К. П. Победоносцева нет иного пути к познанию Бога, кроме послушания Его воле. В этом контексте, исходя из единства веры и познания и примата веры над разумом, Победоносцев ставит выше разума и природной способности человека, хотя и признает их практическую значимость, дар премудрости, являющийся для него свойством не одного ума, но по преимуществу свойством сердца, т. е. того сокровенного центра личности человека, через посредство которого, как считается в религии, осуществляется мистическое соприкосновение с Богом и ближним.

В результате этого идея цельного знания, являвшаяся пролегоменами к обоснованию необходимости веры как основы всей гносеологии К. П. Победоносцева, сама получает собственное основание в вере, в рамках которой требование цельного познания становится теоретизированной формой выражения евангельской заповеди Иисуса Христа в его Нагорной проповеди: "Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное".³⁵ Также и историзм у К. П. Победоносцева приобретает теологический характер, так как преобразующего обновления общества, по его мысли, можно достичь только применением к нему христианских начал.

Таким образом, в центре онтологии Победоносцева находится христианский Бог, его гносеология опирается на веру, и соответственно для него религия является главной связью человеческого общества, духовной основой всякой истинной нравственности, права, культуры.

К. П. Победоносцев принципиально не стремится изобретать какую-либо свою метафизическую систему: для него абсолютной истиной были истины православной веры. Мировоззрение Победоносцева теоцентрично по своему характеру: и в своей личной жизни, и в мышлении, и в осуществлявшейся им политике он православный христианин.

В отличие от мыслителей, стремящихся к аналитическому пониманию религии, у которых она поэтому превращается, в конце концов, в нечто исключительно рассудочное, К. П. Победоносцев дает не логическое рассуждение о религии, а в вопросах, составляющих ядро его веры, в значительной части выражает свои мысли художественно-поэтически.

В то же время результатом этой специфики мышления Победоносцева, ставшей для него наиболее естественным выражением взаимосвязанных гносеологических принципов цельности знания и веры как его основы, является то, что он в отношении изложения сущности своих религиозных взглядов не допускает философской и логической аргументации: его обоснование имеет церковный характер, являясь по сути своей одним из вариантов экзегетики. Причем специфика использования К. П. Победоносцевым Св. Писания как источника для истолкования отстаиваемой им православной ортодоксии заключается в том, что он, хорошо зная о существовании многочисленных списков Библии, различающихся по составу и содержанию, считает необходимым в свою очередь основывать авторитет канонического текста исключительно на авторитете церкви.

В конкретно-содержательном отношении систематическим изложением религиозных взглядов Победоносцева мог бы стать православный катехизис.

Для К. П. Победоносцева вера - это таинство души, составляющее основу бытия человека. Религиозное чувство в душе человека, по его мысли, является вечным и неискоренимым, поскольку изначально заложено в человеческую природу актом божественного творения.

Сущность религии, подчеркивает Победоносцев, заключается в том, что она есть выражение богопознания и богопочтения, живое общение человека с Богом. Видя источник религии в Боге, Победоносцев утверждает, что лишь в христианстве осуществляется полное раскрытие учения об истинном Боге - едином по существу и троичном в лицах. С разделяемых им позиций последовательного спиритуалистического монотеизма Бог для К. П. Победоносцева есть высочайшее, совершеннейшее и святейшее существо, первая причина и цель всего сущего. В понимании К. П. Победоносцева Единый в Троице истинный Бог - Творец и Промыслитель вселенной, Спаситель и Освятитель людей - есть дух, т. е. "существо бестелесное, разум и воля".³⁶ В связи с этим христианским взглядом на Бога как абсолютно Совершенного Духа Победоносцев акцентирует внимание на таких Его свойствах, как вездесущие, всеведение, вечность ("Бог не имеет ни начала, ни конца своего бытия и превыше времени") и всемогущество ("Богу все возможно, чего хочет любовь Его") ³⁷. Бог как любовь для К. П. Победоносцева означает не только то, что он является всеблагим ("Бог все совершает в Своей любви") и милосердным ("Он щедр в дарах Своей любви"), но и то, что Бог "правосуден в Своей любви, посему кто Ему противится, тот навлекает на себя осуждение".³⁸ Промысл живого личного Бога "управляет миром, т. е. ведет и располагает все к цели, ради которой и создал мир. Он так устрояет, что и законы и порядки природы сохраняются неизменно, и при сем достигаются временные цели отдельных существ и всей видимой вселенной. Он направляет все судьбы, состояния и свободные действия людей к духовным и вечным целям, к возрастанию добра, к установлению нравственного миропорядка, так что добро сохраняется и служит во благо, а зло погибает и приносит гибель; так что дела и судьбы свободных существ в конечных целях приводятся в полное равновесие, к славе Господней и к истинному благу рода человеческого... Есть в мире зло, но оно не стоит в противоречии с промыслом Божиим. Оно обращено служить к предохранению, т. е. к укреплению свободных людей в добре и к очищению их от зла, или, другими словами, к воспитанию людей действием промысла Божия".³⁹ Эти слова, приведенные из книги, подготовленной и изданной К. П. Победоносцевым, наглядно показывают необоснованный характер следующего заявления Н. А. Бердяева:

"Нигилистическая сторона христианства ярко сказалась в Победоносцеве... В Победоносцеве как бы завершается исторически-роковой процесс, потухания в христианстве веры в Промысл Божий, в Божье водительство судьбами человечества... Для Победоносцева, как и для официального учения православной церкви, все роковым ╟бразом идет к разложению, к торжеству зла; Победоносцеву, как и всему православию, всему историческому христианству чужда эсхатология, нет у него великих исторических задач, не остается места для исторических перспектив, нет смысла в процессе истории, не ждется религиозное торжество в конце, победа Христа на земле. Победоносцев ненавидит жизнь, не видит божественного в мире, не ощущает образа Божьего в человеке и, страшно сказать, научился этому у православия, из христианства почерпнул он нигилизм свой".⁴⁰

При характеристике взглядов К. П. Победоносцева на природу религии необходимо учитывать, что применительно к ней требования, вытекающие из его идеи цельного познания, полиостью сохраняют для него свою значимость: человек в религии и религия в человеке выражаются целостно - религия не есть дело одного только ума, не одного только чувства, не одной только воли, а является делом всего человека, охватывающим все его три главные душевные способности. Поэтому, когда Победоносцев полемизирует со своими оппонентами, он апеллирует и к религиозному чувству, и к сознанию человека.

В то же время, имея своим источником Бога, т. е. бесконечное и необъятное, которое человек не в состоянии познать, религия для К. П. Победоносцева, хотя и является ключом к пониманию существа сознательной жизни души, сама принадлежит к области бессознательного. Составляя основу бытия общества и человека, религию, как и жизнь, нельзя понять и объяснить логически. Вследствие этого Победоносцев подчеркивает, что самое существенное в каждом вероучении неуловимо и недоступно определению, а поэтому всякое объединение различных конфессий в одно вероисповедание было для него и невозможным, и недопустимым.

Так же, как и религия, по мысли К. П. Победоносцева, органическое основание в душе человека имеет и церковь: личное верование не может быть только внутренним достоянием человека и стремится воплотить себя видимым образом в воинствующей церкви. Однако природа истинной церкви для Победоносцева связана не только и не столько с тем. что потребность в ней - неискоренимое свойство души человека, но и с тем, что она имеет собственное и непосредственное основание в Боге, определяющем ее роль и назначение в мире. Как подчеркивает К. П. Победоносцев, создателем и главою новозаветной христианской церкви является Иисус Христос - Богочеловек, в котором вечно идеальное существо Божества воплотилось и явилось человеку. В точном соответствии с православным Никео-Царьградским символом веры Победоносцев определяет церковь как единую, святую, соборную и апостольскую.

С господством религии и церкви соединено у К. П. Победоносцева господство церковного обряда, в котором для него в живом образе воплощается смысл церковного учения. Победоносцев хорошо понимает, что церковные обряды исторически формируются в неразрывной связи с жизнью народа и поэтому будут отличаться от обрядов других народов, пока существуют на земле различные нации. В связи с этим, по убеждению К. П. Победоносцева, для человека, являющегося русским и душой, и обычаем, есть только одна истинная церковь - Русская православная церковь, являющаяся для него духовной основой национального самосознания я единственным всенародным учреждением, не знающим сословных и общественных различий.

---

Вопрос о власти всегда является центральным для любого государственного деятеля: использование власти требует от ее носителей сознательного понимания ее природы и назначения. Не был в этом отношении исключением и К. П. Победоносцев, у которого свыше шестидесяти лет из его почти восьмидесятилетней жизни были связаны с государственной службой.

Вместе с тем именно этот аспект взглядов К. П. Победоносцева, как непосредственно связанный с его практической государственно-церковной деятельностью, часто являлся объектом и непонимания, и нередко целенаправленной фальсификации со стороны его политических противников и их идеологов. В результате этого вульгарно-карикатурный характер приобретали не только взгляды самого Победоносцева, но и оценки, которые давались ему его критиками. В частности, как утверждал один из них - сотрудник русского либерального журнала "Вестник Европы" Л. 3. Слонимский: "Руководящие политические идеи К. П. Победоносцева очень просты; они могут быть выражены в следующих основных положениях, которые, впрочем, иногда оспариваются им на словах, для отвода глаз (?! -Л. П.) Власть дана правительству для власти; она - сама для себя цель. Она действует исключительно по своим собственным внушениями и соображениям, не справляясь с интересами и желаниями народа. Высказывать какие-либо суждения о государственных делах могут только лица, специально к тому призванные и уполномоченные властью: дело простых обывателей - смиренно молчать и благоговейно подчиняться указаниям свыше. Лучший государственный строй - тот, который обеспечивает ему, Победоносцеву, преобладающее влияние в государстве и позволяет солидарным с ним сановникам спокойно и бесконтрольно пользоваться всеми благами неограниченной власти и принудительного авторитета. Поэтому вне самодержавия нет спасения для России. Все, что мешает правителям спокойно наслаждаться властью, что тревожит их совесть и затрудняет их положение, есть зло, подлежащее тщательному устранению и истреблению, а все, ограждающее свободу действий и безответственность бюрократии, есть благо. Поэтому мысль о народной и общественной пользе - опасная ересь; мечты о свободе, о правовом порядке, с господстве строгой законности, об общественном контроле обманчивы и зловредны; надежды на народное представительство ложны и преступны. Истина есть то, что полезно и удобно для носителей власти; ложь - все то, что для них стеснительно или неприятно. Таковы истинно-русские исторические начала, которых неизменно придерживался К. П. Победоносцев".⁴¹ Что касается отечественного исследователя Н. Н. Фирсова, то он не увидел во взглядах и деятельности Победоносцева никакой иной основы кроме лично-корыстных мотивов:

"На почве служения тому и другому - и царским интересам, и царским предрассудкам - Победоносцев стремился укрепить свое собственное положение главного руководителя и вдохновителя правительственной политики. Иначе говоря, он действовал так, как и до него и после него действовали все карьеристы мира".⁴²

Вряд ли оправдано было бы здесь входить в детальное рассмотрение этих обвинений: лучшим ответом на них является анализ на основе первоисточников (а не через вторые руки) собственных взглядов К. П. Победоносцева на природу и назначение власти.

Изучение как опубликованных работ Победоносцева, так и его архивных материалов показывает, что в отношении этих вопросов здесь отмечается та же закономерность "обратно пропорциональной зависимости", которая уже рассматривалась при общей характеристике теоретико-мировоззренческих основ его взглядов и убеждений, - чем более существеннее, фундаментальнее для К. П. Победоносцева та или иная идея, тем в менее теоретически систематизированном виде она им представлена.

В результате этого, несмотря на ключевой характер идеи самодержавия для политических взглядов Победоносцева, теоретическому рассмотрению сути самодержавия у него не посвящено почти ни одной строчки. Наиболее отчетливо теоретическое кредо К. П. Победоносцева по этому вопросу раскрывается в его письме к И. С. Аксакову от 23 июля-4 августа 1874 г.: "Без сомнения статья твоя, когда появится, возбудит во многих и многих те же впечатления. Однако, что могло бы, как кажется мне, представиться некоторым диссонансом в целом ее строе, это - место, где у тебя говорится об отвлеченной конструкции самодержавия в России (на с. 194-195). Это предмет ужасно трудный и ужасно соблазнительный: если б довелось мне толковать с тобою о твоем плане, я бы посоветовал бы тебе не трогать эту струну. Еще не явилось, по моему мнению, художника, который играл бы на ней без фальши, - так она трудна. Есть предметы, которые, - может быть, до некоторого времени, - поддаются только непосредственному сознанию и ощущению, но не поддаются строгому логическому анализу, не терпят искусственной конструкции. Всякая формула дает им ложный вид и - прибавлю - дает повод, с той или с другой стороны - к задним мыслям и недоразумениям... Пробовал, помнится, покойный брат Константин Серг[еевич] делать конструкцию этой идеи; пробовал как-то Катков в прежнем "Русском вестнике", и все выходило тяжело, неловко, неистинно. Есть, подлинно, явления, которые лучше не возводить в конструкцию формулы. Мы чествуем, напр[имер], прекрасный образ Юдифи, но кому, когда удавалось, не впадая в ложь или аффектацию, установить теорию политического убийства?".⁴³

В отличие от видного представителя русского консерватизма Л. А. Тихомирова - автора сочинения "Монархическая государственность", имеющего объем около семисот страниц, К. П. Победоносцев исключает самодержавие из теоретико-философского анализа. Приверженность Победоносцева синкретизму непосредственного сознания и ощущения обусловливает проблематичность даваемых ему характеристик как идеолога самодержавия, которое как таковое прямо и непосредственно не является у него идеологически объектом рефлексии. Вопреки прямолинейно-однозначному утверждению А. С. Раппопорта, писавшего о К. П. Победоносцеве как об "апостоле царизма",⁴⁴ литературные работы Победоносцева дают основание для такого рода оценок лишь косвенно-опосредованно, как производных от конкретно-исторической интерпретации идеологических тенденций его взглядов, ориентированных на имманентные бытию факторы.

Тем не менее, имеющийся материал позволяет сделать вывод, что, несмотря на всю приверженность К. П. Победоносцева к монархизму, он не придавал самодержавию значения абсолютной, единственно возможной формы правления, равно предназначенной для всех стран, времен и народов.

Более того, как это не покажется удивительным для его оппонентов, Победоносцев был теоретически и практически принципиальным противником тотальной социально-политической унификации. По мысли К. П. Победоносцева, верховная власть, необходимость повиновения которой обусловлена необходимостью подчинения нравственному закону, имеет различные формы в зависимости от того, где она проявляется. Поэтому основой его политического идеала является то, что общество не может быть ни исключительно демократическим или аристократическим, или монархическим, но должно заключать в себе одновременно все эти начала: общественные институты, организации и учреждения не могут быть однородны по форме проявления в них высшей власти, а должны в идеале существовать в четырех видах, являясь теократическими в духовной сфере, демократическими в общине, аристократическими на областном уровне и монархическими в семье и государстве.

К. П. Победоносцев рассматривает власть в общем виде, без относительно к ее конкретным формам, обосновывая свой взгляд на нее в контексте христианского нравоучения.

Как подчеркивает К. П. Победоносцев, власть - это одно из орудий божественного домостроительства, зримым образом воплощающее начало порядка в мире. Победоносцев видит сущность власти в том, что она по своей идее основана на правде, конечным источником которой для него является Бог и его заповеди, а поэтому он подчеркивает безусловную истинность того, что "несть власть, аще не от Бога". Главная задача власти, по мысли К. П. Победоносцева, состоит в том, что она является мерилом правды, различая правду от неправды среди субъективизма "своеволия" людей. Для Победоносцева деятельность власти - дело священное: то, что власть существует не для себя самой, но ради Бога, для него означает - деятельность власти есть дело непрерывного самопожертвования. Единственно истинный идеал власти он видит в словах Иисуса Христа: "Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою".⁴⁵

В то же время необходимо отметить, что хотя у К. П. Победоносцева власть и ее носители получают божественную санкцию, тем не менее его христианскому мировоззрению был органически чужд цезаропапизм, который безосновательно приписывали ему: различение властью добра и зла вне зависимости от субъективизма их конкретных интерпретаторов восходит не к прихоти умозрения власти как таковой, а к абсолютному нравственному закону, явленному в откровении живым личным Богом. Следствием этого является то, что в метафизическом отношении не власть является основанием веры, а вера основанием власти.

Отстаивая и опираясь на православное учение о сущности религии и церкви и о сакральной природе власти, К. П. Победоносцев с тех же православно-русских позиций подходит к рассмотрению и обоснованию, по его словам, "труднейшего из вопросов" - вопроса об отношении церкви и государства. Нельзя не согласиться с американским исследователем Робертом Бирнсом в том, что даваемые Победоносцевым "дефиниции Русской Православной Церкви, Российской империи, отношениям между Церковью и народом, жившем в империи, и взаимоотношениям между Церковью и остальным миром естественно составляют сердцевину его работы как обер-прокурора Синода и всей его философии".⁴⁶

Анализируя теоретические взгляды К. П. Победоносцева на взаимоотношения церкви и государства, необходимо учитывать, что для него, вопреки утверждениям его оппонентов, духовная свобода неотделима от природы человека: человеческая личность имеет абсолютную ценность как бессмертное духовное существо, созданное Богом по своему образу и подобию. В христианской идее Бога - всемирного Отца, явленного в лице Иисуса Христа - достижение блаженства в соединении с ним неотделимо от им же данных средств к спасению: свободной воли и божественной благодати.

Поэтому Победоносцев подчеркивает независимость духовной природы человека от юрисдикции светской власти и отрицательно относится к попыткам государства вмешиваться в церкви в то, что составляет ее богоустановленный характер.

В то же время он утверждает, что безусловная свобода совести на практике окажется безусловной свободой ее нарушения: нет ни одной конфессии, которая бы придерживалась проповедуемой ей свободой и отказалась бы от права отрицать и преследовать всякое иное учение. Поэтому К. П. Победоносцев фактически утверждает, что последовательная реализация действительной свободы совести с необходимостью требует: если каждый человек имеет право на свободу совести, если, следовательно, ничья совесть не может быть связываема, то свобода ее осуществления должна быть условна и ограничена, и долг власти обеспечить это во имя самого принципа свободы совести.

Однако было бы ошибочно делать из этого как бы напрашивающийся вывод о том, что хотя Победоносцев теоретически и признает необходимость свободы совести, тем не менее практически исключает возможность ее осуществления в жизни как несовместимую с несовершенной природой человека.

С этим нельзя согласиться потому, что для К. П. Победоносцева веротерпимость - не юридический вопрос обеспечения правового равенства различных конфессий, а нравственная проблема. Ее решение зависит, таким образом, не от существования в законе соответствующих норм права, которые в действительности создают лишь иллюзию преодоления существующих здесь противоречий, а производно от нравственной культуры человека: толерантность, как и другие добродетели, является нравственным идеалом.

Иначе говоря, с точки зрения К. П. Победоносцева, до терпимости к другим взглядам и мнениям, как в случае с любым идеалом, не доросло и едва ли дорастет когда-нибудь человеческое общество. С другой стороны, воплощая высшую ценность наиболее общей нормы, толерантность как нравственный идеал в то же время должна быть одной из абсолютных конечных целей человека, определяя способ и характер его жизни и деятельности.

Справедливо указывая, что свобода не зависит от равенства и равенство совсем не свобода, К. П. Победоносцев утверждает принципиальную невозможность отделения церкви от государства и государства от церкви. Отрицая как папоцезаризм, так и цезаропапизм и являясь решительным противником принципа "свободной церкви в свободном государстве", он видит православную симфонию государства и церкви в их цельном и неразрывном союзе: принимая в качестве подобия взаимоотношений государства и церкви отношения души и тела и используя, таким образом, теоретический инструментарий органицизма, Победоносцев утверждает, что одному телу - государству - естественно соответствует только одна душа - церковь.

В соответствии с этим К. П. Победоносцев отстаивал систему государственной церкви в России, сохранение и защита которой была одной из главных задач более чем двадцатипятилетней деятельности его как обер-прокурора Святейшего Синода.

Предметом пристального внимания консерватизма как идеологии являются общественные институты и учреждения, которые как органические формы общежития составляют основу всякой социальной жизни, и без которых ее невозможно установить на прочных основаниях. Вряд ли поэтому случайно то особое и значительное место, которое занимали вопросы просвещения, воспитания и образования как в литературно-публицистической, так и государственно-церковной деятельности обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода русской православной церкви К. П. Победоносцева: именно в школе наиболее отчетливо проявляется объективация присутствия прошлого в настоящем, где все положительно и плодотворно существующее есть результат медленного и постепенного становления.

К. П. Победоносцев отрицает рационалистическую идеологему, сводящую все содержание просвещения к приобретению только знаний: с его точки зрения, движущей силой поступков человека является не знание само по себе, но не иначе как в соединении с возбуждающим его ощущением. Поэтому веру во всемогущество книжных уроков он рассматривает как одно из главных суеверий нашего времени.

Приверженность К. П. Победоносцева гносеологическим принципам цельности познания и вере как его основе означало для него применительно к его пониманию просвещения, что цель образования заключается в гармоническом развитии всех человеческих способностей: человек должен стать цельным, чтобы быть в силах достигать всех целей жизни.

Из двух систем образования - выдвигающей на первый план обучение и уделяющей главное внимание воспитанию - Победоносцев признает жизненное значение лишь последней. Воспитание, по его мысли, есть нравственно-религиозное развитие, так как для него только закон Божий может составить истинное основание нравственного долга в человеческом обществе; в противном случае, с точки зрения К. П. Победоносцева, мораль утрачивает свою общеобязательную силу, превращаясь из заповеди Творца своему творению в обязательство человечества перед самим собой. Поэтому Победоносцев определял главными основами всякого воспитания Слово Божие, соединенное с церковностью, утверждающей любовь к церкви.

Для К. П. Победоносцева школа как необходимый продукт развития общества и его национального духа должна соответствовать потребностям народа, не расходиться в своем существе с укладом его быта.

Считая основой общества, "единицей общественного союза", семью, а не отдельного человека, взятого вне ее и целого общества, Победоносцев подчеркивает, что система образования не может игнорировать семейные и общественные интересы.

Задача воспитания людей как действительных членов общества требует, по мысли К. П. Победоносцева, не пересоздавать человека для какой-то идеальной жизни, но дать ему воспитание, которое помогло бы ему жить. Это, на взгляд К. П. Победоносцева, предполагает, с одной стороны, что не следует отрывать человека от среды, в которой он родился, а необходимо развивать его в этой среде и в первую очередь для нее: действительной, воспитательной школой для каждого является прежде всего сама жизнь в обстановке семейного, профессионального и общественного быта. С другой стороны, система образования должна подготовить энергичных и практичных людей, способных самостоятельно справляться со всеми затруднениями и осложнениями жизни, т. е. людей дела.

Всегда ключевой проблемой существования любой идеи является переход от ее осознания к действию на ее основе, и К. П. Победоносцевым было много сделано, чтобы принципы православно-русского просвещения получили свое воплощение в государственно-церковной политике в области образования, конкретным осуществлением которой стала система церковно-приходских школ и школ грамоты в России.

---

Казалось бы, что жизнь, деятельность и взгляды К. П. Победоносцева, который, по оценке С. Ю. Витте, "был самый образованный и культурный русский государственный деятель",⁴⁷ из всех тех, с кем он когда-либо имел дело, должна была привлечь пристальное внимание исследователей и стать объектом тщательного изучения.

Однако, как это ни покажется удивительным, и до настоящего времени, за малым исключением, сколько-нибудь значительная и обстоятельная литература, посвященная непосредственно К. П. Победоносцеву практически отсутствует.

Если обратиться к дореволюционным изданиям, то список исследовательских работ о Победоносцеве будет крайне небольшим: в нем не окажется ни одной книги, и он будет состоять лишь из ряда статей и брошюр о К. П. Победоносцеве. Причем даже эта литература в значительной части либо посвящена рассмотрению отдельных, частных аспектов взглядов К. П. Победоносцева,⁴⁸ либо имеет характер общей (а потому иногда и бездоказательной) оценки государственной деятельности Победоносцева и ее значения для исторических судеб России.⁴⁹ Что же касается попыток целостно проанализировать и в систематической форме изложить мировоззрение К. П. Победоносцева, то из всех дореволюционных публикаций практически только две работы непосредственно выходят на эти вопросы: статья священника Н. Р. Антонова "Религиозно-философское миросозерцание К. П. Победоносцева" в журнале "Миссионерское обозрение" (1907. ╧ 4-6) и статья о Победоносцеве в энциклопедическом словаре А. Ф. Брокгауза и И. А. Ефрона.

Подобное положение в отношении изучения жизни, деятельности и взглядов К. П. Победоносцева существенно не изменилось в нашей стране и после Октябрьской революции 1917 г.

Конечно, любое серьезное исследование по истории или культуре России конца XIX-начала XX вв., предпринимавшееся в СССР, так или иначе не могло пройти и не проходило мимо имени К. П. Победоносцева (как, например, монография П. А. Зайонч-ковского "Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880 годов" (М., 1964) или статья Л. П. Гроссмана "Достоевский и правительственные круги 1870-х годов" (Литературное наследство. 1934. Кн. 15), или книга "Русское православие: вехи истории" (М., 1989) и другие).

Однако вплоть до недавнего времени в нашей стране была защищена лишь одна диссертация о К. П. Победоносцеве: в 1939 г. в Москве состоялась защита исследователем С. Л. Эвенчиком Диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук на тему "Реакционная деятельность Победоносцева в 80-х гг. XIX в.". Он же является и автором исследования "Победоносцев и дворянско-крепостническая линия самодержавия в пореформенной России", остающегося и сейчас единственной из подготовленных и опубликованных у нас монографий о Победоносцеве (Учен. зап. Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина. Т. 309. М., 1969. С. 52- 338). Только в 1993 г. были защищены еще две кандидатские диссертации: в сентябре в Санкт-Петербурге А. И. Пешковым на соискание ученой степени кандидата философских наук на тему "К. П. Победоносцев как идеолог русского православия" и в октябре в Воронеже В. И. Жирововым на соискание ученой степени кандидата исторических наук на тему "Политические взгляды и государственная деятельность К. П. Победоносцева в 80"90-е годы XIX века".

Очень незначительно и число изданных в нашей стране статей, посвященных непосредственно самому К. П. Победоносцеву, список которых почти исчерпывается такими работами, как публикация М. Н. Покровского в энциклопедическом словаре русского библиографического института Гранат, статья Ю. В. Готье "К. П. Победоносцев и наследник Александр Александрович" (Сборник публичной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Т. 2. М., 1928), работа Н. Н. фирсова "Победоносцев. Опыт характеристики - по письмам" (Былое. 1924. ╧ 25), статья П. А. Зайончковского "Александр III и его ближайшее окружение" (Вопросы истории. 1966. ╧ 8), небольшая статья-очерк В. И. Смолярчука в качестве двенадцатой главы его монографии "А. Ф. Кони и его окружение" (М., 1990), брошюра А. С. Шевелева "Тайный властитель России" (Смоленск, 1991), вступительная статья А. П. Ланщикова к сборнику работ и писем К. П. Победоносцева под общим названием "Великая ложь нашего времени" (М., 1993), статья В. А. Гусева "К. П. Победоносцев - русский консерватор-государственник" (Социально-политический журнал. 1993. ╧ 11-12), а также рядом небольших вводных предисловий к публикациям некоторых писем Победоносцева.

Еще меньше писала о К. П. Победоносцеве русская эмиграция. Так, по данным парижского института славянских исследований в русских эмигрантских журналах и сборниках с 1920 г. по 1980 г. было опубликовано всего четыре статьи, посвященные Победоносцеву.⁵⁰

Однако, даже если со своей стороны дополнить этот список публикаций о К. П. Победоносцеве указанием на работу А. А. Кизе-веттера "Победоносцев" (На чужой стороне. 1924. ╧ 4) и на сборник из трех статей преподавателя Свято-Троицкой семинарии Русской православной церкви за границей Н. Д. Тальберга "Муж верности и разума. К 50-летию кончины К. П. Победоносцева" (Gordanville, N. Y., 1957), это все равно практически будет означать фактическое отсутствие в русской эмиграции сколько-нибудь обширной литературы непосредственно о К. П. Победоносцеве.

Что касается общих работ по истории русской философии и общественной мысли таких авторитетных исследователей, как В. В. Зень-ковский, Г. В. Флоровский, Н. О. Лосский, Э. Л. Радлов и других, то в них даются лишь беглые и поверхностные оценки взглядов К. П. Победоносцева или же его имя вообще не упоминается.

В то же время является примечательным, что жизнь, деятель-ость и взгляды Победоносцева привлекали больше внимание скорее иностранных, чем отечественных ученых и русскую эмиграцию.

Этому не в последнюю очередь способствовало отличное понимание иностранными исследователями того, что большевизм, находясь у власти, хотя и провозглашал на словах радикальный разрыв со всей предшествующей историей России, тем не менее в осуществлении реальной политики во многом являлся по необходимости преемником традиций российской государственности в решении общенациональных задач. В частности, как отмечает американский исследователь Роберт Бирнс: "Идеи и деятельность Победоносцева представляют интерес и имеют значение для всех тех, кто стремится понять, что произошло в России в прошлом столетии. Его взгляд на русское общество и на остальной мир, частью которого его страна была и остается, систематически отвергался и осуждался русскими, настроенными более либерально, и коммунистами. В самом деле, мало кто из ответственных людей в любом обществе поддержал бы или принял бы многие из его взглядов и его политику. Тем не менее, те проблемы, с которыми имел дело Победоносцев, вовсе не исчезли, и внимательно читающий будет поражен преемственностью между некоторыми аспектами советской официальной политики и тем, что рекомендовал этот реакционный государственный деятель".⁵¹

Зарубежные исследователи подготовили и опубликовали две монографии о К. П. Победоносцеве. Это обстоятельная книга профессора Индианского университета Роберта Бирнса (R. F. Byrnes) "Победоносцев: Его жизнь и мысли" (Indiana Univ. Press, Bloomington; London, 1968) и книга немецкого автора Герхарда Симона (G. Simon) "Константин Петрович Победоносцев и церковная политика Святейшего Синода в 1880-1905 гг." (Gotingen, 1969). В США в 1947 г. в Калифорнийском университете Лео Шубом (L. Shoob) была защищена докторская диссертация по истории на тему "Константин Петрович Победоносцев: исследование по политической реакции", и в 1951 г. в Корнельским университете Артуром Адамсом (А. Е. Adanis) была защищена также докторская диссертация по истории на тему "Идеология и влияние К. П. Победоносцева (1881-1905 гг.)"

Однако необходимо отметить, что работы иностранных исследователей о К. П. Победоносцеве, представляя несомненный научный интерес, в то же время достаточно часто по их общей тональности и делаемым выводам являются столь же исследованиями о нем, сколько же и имманентной апологией (хотя и в рафинированной форме) духовно-нравственных и социально-политических основ современной западноевропейской цивилизации. Поэтому приходится констатировать, что для них во многом справедливы слова, сказанные славянофилом А. С. Хомяковым в отношении иностранной литературы о России: "Мнение Запада о России выражается в целой физиономии его литературы, а не в отдельных и никем не замечаемых явлениях. Оно выражается в громадном успехе всех тех книг, которых единственное содержание - ругательство над Россиею, а единственное достоинство - ясно высказанная ненависть к ней; оно выражается в тоне и отзывах всех европейских журналов, верно отражающих общественное мнение Запада".⁵²

Существующее положение с изданием литературного наследия К. П. Победоносцева и его изучением дополнительно усугубляется наличием широко укоренившегося представления о нигилистически-отрицательном характере мышления К. П. Победоносцева, все содержание которого якобы исчерпывается исключительно опровергающей критикой идей и мнений других людей и которое само по себе не обладает позитивной программой. Наиболее отчетливо эта точка зрения была сформулирована С. Ю. Витте, который в своих воспоминаниях писал, что К. П. Победоносцев был "выдающегося образования и культуры человек, безусловно честный в своих помышлениях и личных амбициях, большого государственного ума, нигилистического по природе, отрицатель, критик, враг созидательного полета, на практике поклонник полицейского воздействия, так как другого рода воздействия требовали преобразований, а он их понимал умом, но боялся по чувству критики и отрицания, поэтому он усилил до кульминационного пункта полицейский режим в православной церкви".⁵³ С. Ю. Витте особо подчеркивал, что Победоносцев как человек "был недурной, был наполнен критикой разумною и талантливою, но страдал полным отсутствием положительного жизненного творчества; он ко всему относился критически, и сам ничего создать не мог. Замечательно, что этот человек не в состоянии был ничего воспроизводить ни физически, ни умственно, ни морально".⁵⁴ Фактически эту же точку зрения, но в более общем контексте попытки теоретизированного обоснования якобы интеллектуальной неполноценности русского славянства в целом, развивал и А. С. Раппопорт который писал: "Победоносцев был одним из многочисленной толпы посредственностей, которые образуют так называемую русскую интеллигенцию. До настоящего времени по причинам, которые я не буду обсуждать сейчас, русские славяне не породили ни оригинальных мыслителей, ни великих преобразователей. Единственным исключением был Петр Великий. Сила славянства заключается или в способности к разрушению и уничтожению прошлого, в манере Бакунина и Кропоткина, или в сохранении в мумифицированном состоянии давно мертвых форм прошлого, что составляло дело жизни Победоносцева. Действительно, за исключением нескольких художников и литераторов, со времени основания Академии наук Петром I русские достижения в области политики, науки, технического образования, искусства, скульптуры, музыки, живописи и философии были сравнительно ничтожны. У русских славян не было ни Спинозы, ни Канта, ни Ньютона и ни Спенсера, ни Мирабо, ни Гладстона и ни Биконсфилда. Многие талантливые люди, известные западному миру в прошлом и сейчас как русские, в действительности были и являются немецкого, армянского или еврейского происхождения. Герцен... был крещеным евреем, так же как Карамзин был татарином, а Айвазовский - армянином. Менделеев и Антокольский были евреями, и мать Ильи Мечникова была еврейкой... Русские ученые, технические специалисты, художники и философы, даже такой типично русской школы, как славянофилы, заимствовали идеи из немецких метафизических систем. Учения Гегеля, Декарта, Локка или Канта, философские системы Германии, Франции и Англии использовались Соловьевым, Гротом и Троицким".⁵⁵ К сожалению, даже такой авторитетный специалист в области русского богословия, как Г. В. Флоровский по существу также повторил подобные обвинения в адрес Победоносцева: "Сам он весь насквозь отвлеченность. Это был человек острого и надменного ума, "нигилистического по природе", как о нем говорил Витте. Это был безочарованный скептик. И в самом себе он ощущал весь этот холод отвлеченной мысли".⁵⁶

Между тем, сейчас становится все более очевидным, что признание необходимости мировоззренческого плюрализма как основополагающего ценностного принципа существования и функционирования российского общества по-новому ставит проблему изучения русского консервативного национализма в целом и взглядов К. П. Победоносцева в частности: в этих условиях становится уже невозможной в отношении русского национально-православного консерватизма та доминировавшая парадигма, которая вульгарно подменяла объективный анализ идейно-теоретического наследия К. П. Победоносцева примитивным сведением с ним политических счетов.

Острой потребностью сейчас является другое - рассмотрение идейно-теоретического содержания взглядов К. П. Победоносцева по их существу, что невозможно вне анализа его литературного наследия, познакомить с частью которого и составляет цель данного издания.

---

Примечания

¹ Thaden E. С. Conservative nationalism in nineteenth-century Russia. Seattle, Univ. of Washington Press, 1964. P. VII.

² Достоевский о Пушкинских торжествах в 1880 г.//Красный архив. 1922. Т. 1. С. 374.

³ Амфитеатров А., Аничков E. Победоносцев. СПб.: изд. "Шиповник", 1907. С. 5-6.

⁴ Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1574. On. 1. Ед. хр. 29. Л. 80.

⁵Письма к С. А. Рачинскому // Отдел рукописей и редких книг Российской национальной библиотеки (ОР и РК РНБ). Ф. 631. 1884. Сентябрь-декабрь. Л. 170.

⁶ Розанов В. В. Из воспоминаний и мыслей о К. П. Победоносцеве// Новое время. 1907. ╧ 11148. 26 марта. С. 2.

⁷ Письма к С. А. Рачинскому. 1899. Июнь. Л. 77.

⁸ Там же. 1901. Ноябрь-декабрь. Л. 78.

⁹ РГИА. ф. 1574. On. 2. Ед. хр. 1. Л. 45. Там же. Л. 48.

¹⁰Кизиветтер А. Победоносцев//На чужой стороне. 1924. ╧ 4. С. 258.

¹¹Тверской П. А. Из деловой переписки с К. П. Победоносцевым 1900-1904 гг.

¹²Вестник Европы. 1907. Кн. 12. С. 654.

¹³Письма к С. А. Рачинскому. 1884. Июнь-август. Л. 40-41.

¹⁴Там же. 1889. Июль-сентябрь. Л. 199.

¹⁵ Победоносцев Константин Петрович // Энциклопедический словарь. СПб: типолитография И. А. Ефрона, 1898. Т. 46 (ХХПГ). С. 951.

¹⁶Амфитеатров А., Аничков Е. Победоносцев. С. 21-22.

¹⁷ Там же. С. 12-13.

¹⁸ Суждения и афоризмы / Ф. Ларошфуко, Б. Паскаль, Ж. Лабрюйер; Сост., предисл., примеч. Н. А. Жирмунской. М.: Политиздат, 1990. С. 158.

¹⁹ Ф р а н к С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии// Франк С. Л. Соч. М.: изд-во "Правда", 1990. С. 183.

²⁰ В yrne s R. F. Pobedonostsev. His Life and Thought. Indiana University Press. Bloomington; London. 1968. P. 268-269.

²¹ Письма к С. А. Рачинскому. 1892. Январь-февраль. Л. 26-27.

²² История православной церкви до начала разделения церквей / Издание К. П. Победоносцева. СПб: Синодальная типография. 1891.

²³ См. ОР и РК РНБ. Ф. 124. Ед. хр. ╧ 3390. Л. 2.

²⁴Byrnes R. F. Pobedonostsev. His Life and Thought. P. 290-291.

²⁵ См: Смолярчук В. И. Кони и его окружение. М., 1990. С. 252-253.

²⁶ Антонов Н. Религиозно-философское миросозерцание К. П. Победоносцева//Миссионерское обозрение. 1907. ╧ 4. С. 501.

²⁷ Тhaden E. С. Conservativ nationalism in nineteenth-century Russia. P. 202.

²⁸ Письма к С. А. Рачинскому. 1901. Сентябрь-октябрь. Л. 167.

²⁹ Там же. 1879. Январь-декабрь. Л. 15.

³⁰ Суждения и афоризмы / Ф. Ларошфуко, Б. Паскаль, Ж. Лабрюйер. С. 153.

³¹ Московский сборник / Издание К. П. Победносцева: 5-е, дополненное. М.: Синодальная типография, 1901. С. 117.

³² Там же. С. 126-127.

³³ Там же. С. 226.

³⁴ Там же. С. 223.

³⁵ Евангелие от Матфея. Гл. 5. Ст. 3 // Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе К. П. Победоносцева. СПб.: Синодальная типография, 1907. С. 9.

³⁶ Основные черты христианского вероучения и нравоучения. СПб.: Синодальная типография, 1901. С. 15.

³⁷ Там же. С. 16.

³⁸ Там же. С. 17.

³⁹ Там же. С. 20-21.

⁴⁰ Бердяев Н. А. Нигилизм на религиозной почве // Век. 1907. ╧ 17. С. 232.

⁴¹ Слонимский Л.З. О великой лжи нашего времени: К. П. Победоносцев и князь В. П. Мещерский. Критический этюд. СПб: издание "Политической энциклопедии", 1908. С. 3-5.

⁴² Фирсов Н. Н. Победоносцев. Опыт характеристики по письмам//Былое. 1924. ╧ 25. С. 247.

⁴³ ОР и РК РНБ. Ф. 14. Ед. хр. 658. Л. 3.

⁴⁴ Rappoport A. S. Pobiedonostsev, the Apostle of Absolutism and Orthodoxy // The Fortnightly Review. 1907. Vol. 81(87), N 5. P. 868.

⁴⁵ Евангелие от Марка. Гл. 9. Ст. 35 // Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе К. П. Победоносцева. С. 115.

⁴⁶ Byrnes R. F. Pobedonostsev. His Life and Thought. P. 175.

⁴⁷ Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. М.; Пг., 1923. С. 46.

⁴⁸ Например: брошюра А. Э. Нольде "К. П. Победоносцев и судебная реформа" (Пг., 1915) и его статья "Обзор научной юридической деятельности К. П. Победоносцева" (Журнал Министерства народного просвещения. 1907. Август), брошюра М. С. Григоревского "Педагогические воззрения К. П. Победоносцева" (Киев, 1909), брошюра В. В. Доброславского "Константин Петрович Победоносцев в своих педагогических воззрениях" (Харьков. 1911). статья В. В. Розанова "Скептический ум (К. П. Победоносцев и его "Московский сборник")" ("Около церковных стен". Т. 1. СПб.. 1906).

⁴⁹ Например: статья Б. Б. Глинского "Константин Петрович Победоносцев (Материалы для биографии)" (Исторический вестник. 1907. Апрель), брошюра И. В. Преображенского "Константин Петрович Победоносцев, его личность и деятельность в представлении современников его кончины" (СПб., 1912), статья Б. В. Никольского "Литературная деятельность К. П. Победоносцева (по поводу десятилетнего юбилея)" (Исторический вестник. 1896. Сентябрь), брошюра и в Гневушева "Константин Петрович Победоносцев" (Киев. 1907), статья H Ренненкампфа "Гений реакции" (СПб., 1910), статья Н. А. Бердяева "Нигилизм на религиозной почве" (Век. 1907. ╧ 17), статья В. В. Розанова "Из воспоминаний и мыслей о К. П. Победоносцеве" (Новое время. 1907. 26 марта), статья Л. 3. Слонимского "О "великой лжи" нашего времени" (Вестник Европы).

⁵⁰ Русская эмиграция. Журналы и сборники на русском языке. 1920-1980: Сводный указатель статей, Paris: Institut D'Etudes Slaves, 1988. С. 639.

⁵¹ Byrnes R. F. Pobedonostsev. His Life and Thought. P. X.

⁵² Хомяков А. С. Мнение русских об иностранцах. Письмо к приятелю// Московский литературный и ученый сборник. М.: Типография Августа Семена, 1846.С 148.

⁵³ Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1. С. 212-213.

⁵⁴ Там же. Т. 3. С. 250.

⁵⁵ Rappoport A. S. Pobiedonostsev, the Apostle of Absolutism and Orthodoxy. p. 868-869.

⁵⁶ Флоровский Г. В. Пути русского богословия / Предисл. прот. И. Мейендорфа: 4-е изд. Paris. 1988. С. 411.

---

Работа прислана Александром Котовым FIDO 2:5030/822.48

Приводится по изданию: Победоносцев К.П. Сочинения. - СПб., 1996) Copyright (c) "Русский переплет"