СТАЛИНСКИЕ СПИСКИ. ТОВСТУХА И МЕХЛИС. БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.
ТРОЦКИЙ СНЯТ С КРАСНОЙ АРМИИ. ФРУНЗЕ, ВОРОШИЛОВ, БУДЕННЫЙ
Прошел XIII съезд, и Товстуха энергично занимается следующим
"полутемным делом". Он забирает "для изучения" все материалы съезда.
Но вскоре выясняется, что его интересуют не все материалы, а
некоторые. Он изучает их вместе с каким-то темным чекистом, который
оказывается специалистом по графологии.
Когда съезжаются делегаты съезда, они являются в мандатную
комиссию съезда, которая проверяет их мандаты и выдает членские билеты
съезда (с правом решающего голоса или совещательного). При этом каждый
делегат съезда должен собственноручно заполнить длиннейшую анкету с
несколькими десятками вопросов. Все подчиняются этой обязанности.
Пока идет съезд, мандатная комиссия производит статистическую
работу анализа анкет и в конце съезда делает доклад: в съезде
участвовало столько-то делегатов. столько-то мужчин, столько-то
женщин; по социальному происхождению делегаты делятся так-то; по
возрасту; по партийному стажу; и так далее, и так далее. Все делегаты
понимают необходимость подробных анкет, которые они заполняли.
Но есть одна деталь, которой они не предвидят.
В конце съезда происходит избрание центральных партийных органов
(ЦК, ЦКК, Центральной Ревизионной комиссии). Перед этим собираются
лидеры Центрального Комитета с руководителями главнейших делегаций
(Москвы, Ленинграда, Украины и т. д.). Это - так называемый
"сеньорен-конвент", который все называют в просторечии не иначе как
"синий конверт". Он вырабатывает в спорах проект состава нового
Центрального Комитета. Этот список печатается, и каждый делегат с
правом решающего голоса получает один экземпляр списка. Этот экземпляр
является избирательным бюллетенем, который будет опущен в урну при
выборах ЦК, производящихся тайным голосованием. Но то, что есть только
один список, вовсе не значит, что делегаты обязаны за него голосовать.
Здесь партия, а не выборы советов. В партии еще некоторая партийная
свобода, и каждый делегат имеет право вычеркнуть из списка любую
фамилию и заменить ее любой другой по своему выбору (которую, заметим
кстати, он должен написать своей рукой). Затем производится подсчет
голосов. Очень мало шансов, чтобы намеченный "синим конвертом"
оказался невыбранным; для этого нужен маловероятный сговор важных
делегаций (столичных и других). Но хотя список весь обычно проходит,
количество поданных голосов за выбранных варьирует в широких пределах.
Если, скажем, делегатов 1000, то наиболее популярные в партии люди
пройдут 950 - 970 голосами, а наименее приемлемые не соберут и 700.
Это очень замечается и учитывается.
Что совсем при этом не учитывается и что никому не известно - это
работа Товстухи. Больше всего интересует Товстуху (т. е. Сталина),
кто
из делегатов в своих избирательных бюллетенях вычеркнул фамилию
Сталина. Если б он ее только вычеркнул, его имя осталось бы покрытым
анониматом. Но, вычеркнув, он должен был написать другую фамилию, и
это дает данные о его почерке. Сравнивая этот почерк с почерками
делегатов по их анкетам, заполненным их рукой, Товстуха и чекистский
графолог устанавливают, кто голосовал против Сталина (и,
следовательно, его скрытый враг), но и кто голосовал против Зиновьева,
и кто против Троцкого, и кто против Бухарина. Все это для Сталина
важно и будет учтено. А в особенности, кто скрытый враг Сталина.
Придет время - через десяток лет - все они получат пулю в затылок.
Товстуха подготовляет сейчас списки для будущей расплаты. А товарищ
Сталин никогда ничего не забывает и никогда ничего не прощает.
Чтобы все сказать об этой работе Товстухи, я должен несколько
забежать вперед. После XIII съезда партии, и в 1925, и в 1926, и в
1927 годах продолжается та же внутрипартийная свобода, идет борьба
с
оппозицией в комитетах, на ячейках, на собраниях организаций, на
собраниях партактива. Лидеры оппозиции яро приглашают своих
сторонников выступать как можно больше, атаковать Центральный Комитет
- этим они подчеркивают силу и вес оппозиции.
Что меня удивляет, это то, что после XIV съезда Сталин и его
новое большинство ЦК ничего не имеет против этой свободы. Это,
казалось бы, совсем не в обычаях Сталина: проще запретить партийную
дискуссию - вынести постановление пленума ЦК, что споры вредят
партийной работе, отвлекают силы от полезной строительной
деятельности.
Впрочем, я уже достаточно знаю Сталина и догадываюсь, в чем дело.
Окончательное подтверждение я получаю в разговоре, который я веду со
Сталиным и Мехлисом. Мехлис держит в руках отчет о каком-то собрании
партийного актива и цитирует чрезвычайно резкие выступления
оппозиционеров. Мехлис негодует: "Товарищ Сталин, не думаете ли вы,
что тут переходят всякую меру, что напрасно ЦК позволяет так себя
открыто дискредитировать? Не лучше ли запретить?" Товарищ. Сталин
усмехается: "Пускай разговаривают! Пускай разговаривают! Не тот враг
опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не
знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны - время счетов с
ними придет".
Это - следующая "полутемная" работа Товстухи. В своем кабинете
"Института Ленина" он составляет списки, длинные списки людей, которые
сейчас так наивно выступают против Сталина. Они думают: "Сейчас мы
против, завтра, может быть, будем за Сталина - в партии была, есть
и
будет внутренняя свобода". Они не подумают, что Сталин у власти дает
им возможность подписать свой смертный приговор: через несколько лет
по спискам, которые сейчас составляет Товстуха, будут расстреливать
пачками, сотнями, тысячами. Велика людская наивность.
Как я себя чувствую в секретариате Сталина - этом пункте редкой
важности? Я не питаю ни малейшей симпатии ни к Каннеру, ни к Товстухе.
О Каннере я думаю, что это опасная змея, и отношения у меня с ним
чисто деловые. Видя мою карьеру, он старается держаться со мной очень
любезно. Но никаких иллюзий у меня нет. Если завтра Сталин сочтет за
благо меня ликвидировать, он поручит это Каннеру, и Каннер найдет
соответствующую технику. Для меня Каннер - преступный субъект, и то,
что он так нужен Сталину, немало говорит и о "хозяине", как любят его
называть Мехлис и Каннер. Внешне Каннер всегда весел и дружелюбен.
Он
- небольшого роста, всегда в сапогах (неизвестно почему), черные
волосы барашком.
Товстуха (Иван Павлович) высокий, очень сухощавый интеллигент,
туберкулезный; от туберкулеза он и умрет в 1935 году, когда расстрел
по его спискам только начнется. Жена его тоже туберкулезная. Ему лет
тридцать пять-тридцать шесть. До революции он был эмигрантом, жил за
границей, вернулся в Россию после революции. Неизвестно почему он стал
в 1918 году секретарем Народного Комиссариата по национальностям, где
Сталин был наркомом (правда, ничего там не делал). Оттуда он перешел
в
аппарат ЦК, еще до того, как Сталин стал генсеком. Когда в 1922 году
Сталин стал генсеком, он взял Товстуху в свои секретари, и практически
до самой своей смерти Товстуха был в сталинском секретариате, выполняя
важные "полутемные дела", хотя в то же время формально он был, как
я
уже говорил, и помощником директора Института Ленина, а потом
Института Маркса, Энгельса и Ленина. В 1927 году Сталин сделает его
своим главным помощником (я в это время уже не буду в секретариате,
а
Мехлис уйдет учиться в Институт Красной профессуры). Тогда под его
началом в секретариате Сталина будет и Поскребышев, который будет
заведовать так называемым Особым сектором, а после смерти Товстухи
займет его место; и Ежов, который будет заведовать "сектором кадров"
сталинского секретариата (это он будет продолжать списки Товстухи;
это
он через несколько лет, став во главе ГПУ, будет расстреливать по этим
спискам и зальет страну новым морем крови, конечно, по высокой
инициативе своего шефа, великого и гениального товарища Сталина); и
Маленков, секретарь Политбюро которого все же из осторожности будут
называть "протокольным секретарем Политбюро") и заместитель
Поскребышева по Особому сектору; он заменит потом Ежова как начальник
сектора кадров.
По мере того как Сталин все более и более будет становиться
единоличным диктатором, этот его секретариат будет играть все более
важную роль. Придет момент, когда в аппарате власти будет менее важно,
что вы председатель Совета Министров или член Политбюро, чем то, что
вы - сталинский секретарь, который имеет к нему постоянный доступ.
Товстуха - мрачный субъект, смотрит исподлобья. Глухо покашливает
- у него только пол-легкого. Сталин питает к нему полное доверие. Ко
мне он относится осторожно ("уж очень блестящую карьеру делает этот
юноша"), но не может мне простить, что я заменил его (и Назаретяна)
на
посту секретаря Политбюро и продолжаю быть в самом центре событий,
а
он вынужден где-то за кулисами вести для Сталина какую-то грязную
работу. Один раз он пытается меня укусить. Он говорит Сталину (не в
моем присутствии, а при Мехлисе, который мне потом все рассказал):
"Почему Бажанов называется секретарем Политбюро? Это вы, товарищ
Сталин, - секретарь Политбюро. Бажанов же имеет право только
называться техническим секретарем Политбюро". Сталин ответил
уклончиво: "Конечно, ответственный секретарь Политбюро, выбранный
Центральным Комитетом, это я. Но Бажанов выполняет очень важную работу
и разгружает меня от многого".
Я Товстуху не люблю - это темный субъект, завистливый интриган,
готовый на выполнение самых скверных поручений Сталина.
Лев Захарович Мехлис возраста Товстухи. После гражданской войны
он перешел в Нар. Ком. Раб. Крест. Инспекции, другой наркомат, во
главе которого стоял, ничего в нем не делая, Сталин; отсюда Сталин
берет его в свои секретари в ЦК в 1922 году. Мехлис порядочнее Каннера
и Товстухи, он избегает "темных" дел. Он даже создает себе удобную
маску "идейного коммуниста". Я в нее не очень верю, я вижу, что он
-
оппортунист, который ко всему приспособится. Так оно и произойдет.
В
будущем никакие сталинские преступления его не смутят. Он будет до
конца своих дней безотказно служить Сталину, но будет при этом делать
вид, будто бы в сталинское превосходство верит. Сейчас он личный
секретарь Сталина. Хороший оппортунист, он принимает все и всему
подчиняется, принимает и мою карьеру и старается установить со мной
дружелюбные отношения. В 1927 году Товстуха его выживает из
сталинского секретариата. Он уйдет на три года учиться в Институт
Красной профессуры. Но в 1930 году он придет к Сталину и без труда
докажет ему, что центральный орган партии "Правда" не ведет нужную
работу по разъяснению партии, какую роль играет личное руководство
Сталина. Сталин сейчас же назначит его главным редактором "Правды".
И
тут он окажет Сталину незаменимую услугу. "Правда" задает тон всей
партии и всем партийным организациям. Мехлис в "Правде" начнет изо
дня
в день писать о великом и гениальном Сталине, о его гениальном
руководстве. Сначала это произведет странное впечатление. Никто
Сталина в партии гением не считает, в особенности те, кто его знает.
В 1927 году я не раз заходил в ячейку Института Красной
профессуры. Это был резерв молодых партийный карьеристов, которые не
столько изучали науки и повышали свою квалификацию, сколько изучали
и
рассчитывали, на какую лошадь поставить в смысле делания своей
дальнейшей карьеры. Потешаясь над ними, я говорил: "Одного не понимаю.
Почему никто из вас не напишет книги о сталинизме. Хотел бы я видеть
такой Госиздат, который эту книгу не издаст немедленно. Кроме того,
ручаюсь, что не больше, чем через год, автор книги будет членом ЦК".
Молодые карьеристы морщились: "Чего? О сталинизме? Ну, ты уж скажешь
такое - циник". (Должен заметить, что говорил я это из чистого
озорства: я был в это время убежденным врагом коммунизма и подготовлял
свое бегство за границу.)
В 1927 году употреблять термин "сталинизм" - это казалось
неприличным. В 1930 году время пришло, и Мехлис из номера в номер
"Правды" задавал тон партийным организациям: "Под мудрым руководством
нашего великого и гениального вождя и учителя Сталина". Это нельзя
было не повторять партийным аппаратчикам на ячейках. Два года такой
работы, и уже ни в стране, ни в партии о товарище Сталине нельзя было
говорить, не прибавляя "великий и гениальный". А потом разные
старатели изобрели и много другого: "отец народов", "величайший гений
человечества" и т. д.
В 1932 году Сталин снова возьмет в свой секретариат Мехлиса. Но
Товстуха Сталину все же удобнее, и Сталин постепенно пустит Мехлиса
по
советской линии. Перед войной он будет начальником ПУРа (Политического
управления Красной Армии), потом народным комиссаром Государственного
контроля, во время войны - членом Военных Советов армий и фронтов (где
он будет настоящим сталинцем - ни перед чем не отступающим,
неукротимым пожирателем красноармейских жизней), после войны снова
министром Государственного контроля. Умрет он в собственной кровати
в
том же году, что и Сталин.
Сталинский секретариат растет и играет все более важную роль. Но
основная битва Сталина за власть еще не выиграна. Только что, в мае
1924 года, Зиновьев и Каменев спасли Сталина, а он уже думает, как
их
предать.
На XII съезде произошел забавный эпизод. Чтобы продемонстрировать
стране, что трудящиеся будто бы с благодарностью принимают мудрое
руководство партии, на съезде было впервые инсценировано выступление
беспартийных делегаций (в следующие годы это стало обычным
спектаклем). Для начала выпустили беспартийную делегацию рабочих
текстильной фабрики Москвы, известной Трехгорки (Трехгорная
текстильная мануфактура). Как следует настропалили бойкую бабу с
хорошо подвешенным языком, и она с трибуны съезда превосходно
оттараторила и о мудром руководстве великой большевистской партии,
и о
том, что "мы, беспартийные рабочие, всецело одобряем и поддерживаем
наших старших руководящих партийных товарищей и т. д." Но замысел
другой тут был. Ее, собственно, выпустили не для этого. Нужно было
подчеркнуть стране, что ее ведут новые вожди. До сих пор обычный
лозунг был: "Да здравствуют наши вожди Ленин и Троцкий!" Теперь надо
было показать, что массы идут за новыми вождями. И хотя ловкую бабу
учили и подготовляли, казалось бы, она все хорошо усвоила, а получился
конфуз. "А в заключение скажу: да здравствуют наши вожди, товарищ
(несколько неуверенно) Зиновьев и... (после некоторого раздумья и
обращаясь в сторону президиума) извиняюсь, кажется, товарищ Каминов".
Съезд бурно смеялся, и в особенности Сталин. Каменев в президиуме
кисло улыбался Кстати, организаторам и в голову не пришло включить
в
число "вождей" Сталина. Это бы показалось смехотворным.
Между тем, поскольку ни на предсъездовском пленуме, ни на съезде
Троцкий против Сталина лично не выступал, Сталину пришло в голову,
нельзя ли сманеврировать: Зиновьев и Каменев были широко использованы
для удаления Троцкого; нельзя ли теперь использовать Троцкого для
ослабления Зиновьева и Каменева? Сталин произвел пробу - она не
удалась.
17 июня на курсах секретарей уездных комитетов при ЦК Сталин
сделал доклад, в котором довольно ясно объявил своим будущим
аппаратчикам, что диктатура пролетариата сейчас в сущности заменяется
диктатурой партии. Но в то же время, не называя Зиновьева и Каменева,
направил огонь против них, обвиняя их в разных ошибках.
Зиновьев реагировал очень энергично. По его требованию было
немедленно созвано совещание "руководящих партийных работников"
(членов Политбюро и 25 членов ЦК), на котором Зиновьев и Каменев
поставили вопрос ребром, и об атаке против них, и о сталинском тезисе
о "диктатуре партии" как явной ошибке. Совещание, конечно, сталинский
тезис осудило и осудило сталинское выступление против двух остальных
членов тройки. Сталин увидел, что поторопился и совершил ошибку. Он
заявил, что подает в отставку со своего поста генерального секретаря.
Но совещание приняло это за формальную демонстрацию и отставки не
приняло.
С другой стороны, Зиновьев и Каменев поняли сталинский маневр в
сторону Троцкого и усилили атаки против Троцкого, требуя его
исключения из партии. Но большинства в ЦК за исключение Троцкого не
было. Зиновьев попробовал через своих молодцов выпустить на арену ЦК
комсомола, который вдруг потребовал исключения Троцкого. Но тут
Политбюро решительно вернулось к своей догме - это не дело
комсомольского ума вмешиваться в политику, и в назидание разогнало
ЦК
комсомола, удалив из его состава полтора десятка руководящих
работников.
Забавно, что в это время в ЦК Сталин тормозил атаки Зиновьева и
Каменева против Троцкого. Зато в Коминтерне у Зиновьева была своя рука
владыка, и на 5-м Конгрессе Коминтерна, который произошел в конце июня
- начале июля 1924 года, была проведена резолюция "по русскому
вопросу" против Троцкого, а болгарин Коларов, который наиболее
отличался в нападениях на Троцкого, был Зиновьевым выдвинут в
генеральные секретари Исполкома Коминтерна.
Но до конца года в борьбе против Троцкого внешне наступило
некоторое затишье. Летом была засуха, урожай был очень плохой. В
августе произошло восстание в Грузии. В Политбюро шли споры о политике
по отношению к крестьянству. Строго говоря Политбюро не знало, какую
политику по отношению к крестьянству принять. Политбюро хотело
вступить на путь индустриализации страны. За какой счет ее
производить; то есть за счет кого? (Постановка вопроса классически
большевистская: чтобы что-то сделать, надо кого-то ограбить.)
Ортодоксальные коммунисты во главе с Преображенским предлагали
произвести "первоначальное социалистическое накопление" за счет
крестьянства. Политбюро колебалось. Обсуждение проблемы на пленуме
ЦК
в конце октября ничего не дало, несмотря на принятие пышных деклараций
о повороте "лицом к деревне". Захватить в свои руки деревню при помощи
коллективизации, согнав крестьян в колхозы? Тут вспомнили, что еще
недавно, в одной из своих последних статей, в статье "О кооперации",
продиктованной 4 и 6 января 1923 года и опубликованной в "Правде" в
конце мая, Ленин поставил вопрос о колхозах, но имел в виду только
добровольное создание колхозов, и на пленуме ЦК 26 июня 1923 года этот
вопрос обсуждался и ленинская директива была принята. Но Зиновьев и
Каменев особенных результатов в это время ни от совхозов, ни от
колхозов не ожидали, а Сталин вообще по этому поводу еще никакого
мнения не имел.
Но в конце года центр внимания партийной жизни вдруг неожиданно
опять перешел на борьбу с Троцким. Сталин от своей идеи использовать
Троцкого против союзников отказался. А Троцкий написал книгу "1917",
в
предисловии к которой, названном "Уроки Октября", он энергично
атаковал Зиновьева и Каменева, доказывая, что их поведение в октябре
1917 года (когда они, как известно, были против октябрьского
вооруженного переворота) было отнюдь не случайно и что эти люди ни
в
какой мере не обладают качествами вождей революции. Эти "Уроки
Октября" Троцкий опубликовал статьей в газетах. После этого Зиновьев
и
Каменев предложили снова мир и союз Сталину. Сталин поспешил
согласиться, и тройка опять на время восстановилась. Кстати, в это
время у Сталина произошел некоторый кризис - неуверенности в своих
силах. Он увидел, что сделал ряд промахов, перенося бой на линию
политической стратегии, где он был слаб; подействовало на него и
восстание в Грузии, бывшее явным результатом его грузинской
национальной политики. Тут Сталин убедился, что не по линии большой
политики (а как быть с деревней?) победит он соперников, а по вполне
верной и испытанной линии подбора своих людей и захвата большинства
в
Центральном Комитете; а пока это не будет сделано, маневрировать и
тянуть.
Наоборот, Зиновьев в тройке яростно требовал окончательного
свержения Троцкого. В январе 1925 года произошел пленум ЦК, на котором
Зиновьев и Каменев предложили исключить Троцкого из партии. Сталин
выступил против этого предложения, разыгрывая роль миротворца.
Сталин уговаривал пленум не только не исключать Троцкого из
партии, но поставить его и членом ЦК, и членом Политбюро. Правда,
выступления и политические позиции Троцкого были осуждены. Но,
главное, наступил момент, чтобы удалить его от Красной Армии. Замена
ему была давно подготовлена в лице его заместителя Фрунзе. Фрунзе
Сталина не очень устраивал, но Зиновьев и Каменев были за него, и в
результате длинных предварительных торгов на тройке Сталин согласился
назначить Фрунзе на место Троцкого Наркомвоеном и председателем
Реввоенсовета, а Ворошилова его заместителем.
Ворошилов после гражданской войны не без противодействия Троцкого
был назначен командующим второстепенным Северо-Кавказским военным
округом, но Сталин неуклонно следил за его выдвижением, и в результате
последних реорганизаций военного ведомства в этот год он уже был
командующим одним из самых важных военных округов - Московским. Сталин
предложил пленуму, чтобы, оставляя Троцкого членом ЦК и Политбюро,
ему
одновременно было б сделано предупреждение - "если он будет продолжать
свою фракционную деятельность, то тогда он будет из Политбюро и из
ЦК
удален". Сняв его с поста Наркомвоена, пленум назначил его
председателем Главконцесскома и председателем особого совещания при
ВСНХ по качеству продукции.
Назначения эти были и провокационны, и комичны. Во главе
Главконцесскома Троцкий должен был обсуждать с западными капиталистами
проекты предлагаемых им промышленных концессий внутри СССР. Между тем
в Политбюро давно известно и для себя твердо установлено, что
концессии эти были ничем иным, как грубыми жульническими ловушками.
Западным капиталистам предлагались концессии на очень заманчиво
выглядевших и внешне очень выгодных условиях. Условия договора хорошо
соблюдались, пока концессионер ввозил и устанавливал в России машины,
оборудование и пускал предприятие в ход. Вслед за тем при помощи
любого трюка (каковых трюков у властей было сколько угодно)
концессионер ставился в условия, при которых он договор выполнить не
мог, договор расторгался, навезенное оборудование и налаженное
предприятие переходило в собственность советского государства (я
дальше расскажу подробно об одном из таких фокусов с Лена Гольдфильдс,
потому что эта история имела неожиданные и забавные последствия).
Собственно, для этого трюк с концессиями и был создан. Троцкий мало
подходил для этих мошеннических операций - поэтому, вероятно, его туда
и назначили.
Еще меньше он подходил для наблюдения за качеством продукции
советских заводов. Блестящий оратор и полемист, трибун трудных
переломных моментов, он был смешон в качестве наблюдателя за качеством
советских штанов и гвоздей. Впрочем, он сделал попытку добросовестно
выполнить и эту задачу возложенную на него партией; создал комиссию
специалистов, объехал с ней ряд заводов и представил результаты
изучения Высшему Совету Народного Хозяйства; заключения его никаких
последствий, понятно, не имели.
Во главе военного ведомства встал Фрунзе. Надо сказать, что еще в
мае 1924 года были добавлены три кандидата в члены Политбюро: Фрунзе,
Сокольников и Дзержинский.
Старый революционер, видный командир гражданской войны, Фрунзе
был очень способным военным. Человек очень замкнутый и осторожный,
он
производил на меня впечатление игрока, который играет какую-то большую
игру, но карт не показывает. На заседаниях Политбюро он говорил очень
мало и был целиком занят военными вопросами.
Уже в 1924 году, как председатель комиссии ЦК по обследованию
состояния Красной Армии, он доложил в Политбюро, что Красная Армия
в
настоящем своем виде совершенно небоеспособна, представляет скорее
распущенную банду разбойников, чем армию, и что ее надо всю
распустить. Это и было проделано, к тому же в чрезвычайном секрете.
Оставлены были только кадры - офицерские и унтер-офицерские. И новая
армия была создана осенью из призванной крестьянской молодежи.
Практически в течение всего 1924 года у СССР не было армии; кажется,
Запад этого не знал.
Второе глубокое изменение, которое произвел Фрунзе, - он добился
упразднения института политических комиссаров в армии; они были
заменены помощниками командиров по политической части с функциями
политической пропаганды и без права вмешиваться в командные решения.
В
1925 году Фрунзе дополнил все это перемещениями и назначениями,
которые привели к тому, что во главе военных округов, корпусов и
дивизий оказались хорошие и способные военные, подобранные по принципу
их военной квалификации, но не по принципу их коммунистической
преданности.
Я был уже в то время скрытым антикоммунистом. Глядя на списки
высшего командного состава, которые провел Фрунзе, я ставил себе
вопрос: "Если бы я был на его месте, такой как я есть, антикоммунист,
какие кадры привел бы я в военную верхушку?" И я должен был себе
ответить: "именно эти". Это были кадры, вполне подходившие для
Государственного переворота в случае войны. Конечно, внешне это
выглядело и так, что это были очень хорошие военные.
Я не имел случая говорить со Сталиным по этому поводу, да и не
имел ни малейшего желания привлекать его внимание к этому вопросу.
Но
при случае я спросил у Мехлиса, приходилось ли ему слышать мнение
Сталина о новых военных назначениях. Я делал при этом невинный вид:
"Сталин всегда так интересуется военными делами". - "Что думает
Сталин? - спросил Мехлис. - Ничего хорошего. Посмотри на список: все
эти тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские - какие это
коммунисты. Все это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной Армии".
Я
поинтересовался: "Это ты от себя или это - сталинское мнение?" Мехлис
надулся и с важностью ответил: "Конечно, и его, и мое".
Между тем Сталин вел себя по отношению к Фрунзе скорее загадочно.
Я был свидетелем недовольства, которое он выражал в откровенных
разговорах внутри тройки по поводу его назначения. А с Фрунзе он
держал себя очень дружелюбно, никогда не критиковал его предложений.
Что бы это могло значить? Не было ли это повторением истории с
Углановым (о которой я расскажу дальше); то есть Сталин делает вид,
что против зиновьевского ставленника Фрунзе, а на самом деле заключил
с ним секретный союз против Зиновьева. Но это не похоже. Фрунзе не
в
этом роде, и ничего общего со Сталиным у него нет.
Загадка разъяснилась только в октябре 1925 года, когда Фрунзе,
перенеся кризис язвы желудка (от которой он страдал еще от времени
дореволюционных тюрем), вполне поправился. Сталин выразил чрезвычайную
заботу об его здоровье. "Мы совершенно не следим за драгоценным
здоровьем наших лучших работников". Политбюро чуть ли не силой
заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавиться от его язвы. К
тому же врачи Фрунзе операцию опасной отнюдь не считали.
Я посмотрел иначе на все это, когда узнал, что операцию
организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения
оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была
применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер
на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали,
покончила с собой. Общеизвестна "Повесть о непогашенной луне", которую
написал по этому поводу Пильняк. Эта повесть ему стоила дорого.
Почему Сталин организовал это убийство Фрунзе? Только ли для
того, чтобы заменить его своим человеком - Ворошиловым? Я этого не
думаю: через год-два, придя к единоличной власти, Сталин мог без труда
провести эту замену. Я думаю, что Сталин разделял мое ощущение что
Фрунзе видит для себя в будущем роль русского Бонапарта. Его он убрал
сразу, а остальных из этой группы военных (Тухачевского и прочих)
расстрелял в свое время.
Троцкий в своей книге "Сталин" категорически отрицает мою догадку
о Фрунзе, но Троцкий искажает мою мысль. Он приписывает мне
утверждение, что Фрунзе стоял во главе военного заговора. Я никогда
ничего подобного не писал (тем более, что совершенно очевидно, что
никакие заговоры в это время в советской России не были возможны).
Я
писал, что Фрунзе, по-моему, изжил свой коммунизм, стал до мозга
костей военным и ожидал своего часа. Ни о каком заговоре здесь нет
речи.
Но едва ли стоит по этому поводу спорить с Троцким - он отличался
поразительным непониманием людей и поразительной наивностью. Дальше,
говоря о нем, я приведу относящиеся сюда факты.
Конечно, после смерти Фрунзе руководить Красной Армией был
посажен Ворошилов. После XIV съезда в январе 1926 года он стал и
членом Политбюро. Это был очень посредственный персонаж, который еще
во время гражданской войны пристал к Сталину и всегда поддерживал
Сталина во время бунта сталинской вольницы против твердой
организаторской руки Троцкого. Его крайняя ограниченность была в
партии общеизвестна. Слушатели исторического отделения Института
Красной профессуры острили: "Вся мировая история разделяется на два
резко ограниченных периода: до Климентия Ефремовича - и после". Он
был
всегда послушным и исполнительным подручным Сталина и служил еще
некоторое время для декорации и после сталинской смерти.
Вся сталинская военная группа времен гражданской войны пошла
вверх. В ней трудно найти какого-либо способного военного. Но уже
умело оркестрированная пропаганда некоторых из них произвела в
знаменитости, например, Буденного.
Это был очень живописный персонаж. Типичный вахмистр царской
армии, хороший кавалерист и рубака, он оказался в начале гражданской
войны во главе кавалерийской банды, сражавшейся против белых. Во главе
- формально - манипулировали бандой несколько коммунистов. Банда
разрасталась, одерживала успехи - конница была танками этих годов.
В
какой-то момент Москва, делавшая ставку на конницу, занялась вплотную
Буденным.
Троцкий в это время бросил лозунг "Пролетарий, на коня!",
звучавший довольно комично своей напыщенностью и нереальностью. Дело
в
том, что хорошую конницу делали люди степей - прирожденные
кавалеристы, как, например, казаки. Можно еще было посадить на коня
крестьянина, который, не будучи кавалеристом, все же лошадь знал,
привык к ней и умел с ней обращаться. Но городской рабочий
("пролетариат") на коне был никуда. Лозунг Троцкого звучал смешно.
В какой-то момент Буденный в знак внимания получил из Москвы
подарки: автомобиль и партийный билет. Несколько встревоженный
Буденный созвал главарей своей банды. "Вот, братва, - доложил он, -
прислали мне из Москвы автомобиль и вот это". Тут бережно, как хрупкую
китайскую вазочку, положил он на стол партийный билет. Братва
призадумалась, но по зрелом размышлении решила: "Автомобиль, Семен,
бери; автомобиль - это хорошо. А "это" (партбилет), знаешь, хай
лежить: он хлеба не просит". Так Буденный стал коммунистом.
Банда Буденного скоро разрослась в бригаду, потом в конный
корпус. Москва дала ему комиссаров и хорошего начальника штаба.
Повышаясь в чинах и будучи командующим, Буденный в операционные дела
и
в командование не вмешивался. Когда штаб спрашивал его мнение по
поводу задуманной операции, он неизменно отвечал: "А это вы как
знаете. Мое дело - рубать".
Во время гражданской войны он "рубал" и беспрекословно слушался
приставленных к нему и командовавших им Сталина и Ворошилова. После
войны он был сделан чем-то вроде инспектора кавалерии. В конце концов
как-то решили пустить его на заседание знаменитого Политбюро. Моя
память точно сохранила это забавное событие.
На заседании Политбюро очередь доходит до вопросов военного
ведомства. Я распоряжаюсь впустить в зал вызванных военных, и в том
числе Буденного. Буденный входит на цыпочках, но сильно грохоча
тяжелыми сапогами. Между столом и стеной проход широк, но вся фигура
Буденного выражает опасение - как бы чего не свалить и не сломать.
Ему
указывают стул рядом с Рыковым. Буденный садится. Усы у него торчат,
как у таракана. Он смотрит прямо перед собой и явно ничего не понимает
в том, что говорится. Он как бы думает: "Вот поди ж ты, это и есть
то
знаменитое Политбюро, которое, говорят, все может, даже превратить
мужчину в женщину".
Между тем с делами Реввоенсовета кончено. Каменев говорит: "Со
стратегией покончили. Военные люди свободны". Сидит Буденный, не
понимает таких тонкостей. И Каменев тоже чудак: "Военные люди
свободны". Вот если бы так: "Товарищ Буденный! Смирно! Правое плечо
вперед, шагом марш!" Ну, тогда все было бы понятно. Тут Сталин с
широким жестом гостеприимного хозяина: "Сиди, Семен, сиди". Так,
выпучив глаза и по-прежнему глядя прямо перед собой, просидел Буденный
еще два-три вопроса. В конце концов я ему объяснил, что пора уходить.
Потом Буденный стал маршалом, а в 1943 году даже вошел в
Центральный Комитет партии. Правда, это был ЦК сталинского призыва,
и
если бы Сталин обладал чувством юмора, он бы заодно, по примеру
Калигулы, мог бы ввести в Центральный Комитет и буденновского коня.
Но
Сталин чувством юмора не обладал.
Надо добавить, что во время советско-германской войны ничтожество
и Ворошилова и Буденного после первых же операций стало так очевидно,
что Сталину пришлось их отправить на Урал готовить резервы.
