Рассказы
29 июля 2013 года

Пётр и Петька

Отец Пётр

Трёхколёсная инвалидная коляска с отвратительно звучащим клаксоном, похожим на лягушечье кваканье, только в десять раз усиленное, пыталась переехать недавно уложенные и засыпанные песком трамвайные рельсы. На облезлом дерматиновом сиденье полулежал краснолицый мужик с широко поставленными глазами и приплюснутым носом, будто по нему ударили тяжёлой доской. Ноги его, ампутированные выше колен и перетянутые широким солдатским ремнём, не закрывали кромку сиденья. Он вынужден одной рукой всё время держаться за рычаг управления, заведённый на переднее колесо тележки: туловище мужчины теряло центр тяжести, и он мог кувыркнуться вниз головой.

Возле коляски крутился пацан 8-9 лет, черноголовый, с немытыми ушами и засохшими на щеках соплями. Он без конца канючил:

- Папк, а папк, ну слезай, к е... м..., щас транвай пойдёт, задавют тебя, паразита проклятого, насмерть...

Хозяин коляски, видимо, соображал плохо: это была его третья поездка в питейное заведение, в народе называемое пивнушкой. Он лишь дёргал из стороны в сторону рычаг управления и без конца квакал клаксоном. Иногда кричал:

- Петьк, а Петьк, сучок..., зови мужиков с пивнушки... Не выберусь сам я... В танке горел, не погиб! А здесь точно пропаду...

Из-за поворота, плавно огибающего забор колхозного рынка, в углу которого и располагалась приземистая синего цвета пивнушка, выезжал кроваво-красный грузовой трамвай. За ним, громыхая на стыках, шёл прицеп, с верхом гружёный черными просмолёнными шпалами. Водитель трамвая заметил инвалидную коляску, раскорячившуюся на рельсах, зуммером начал подавать сигналы и тормозить так энергично, что из-под передних колёс вагона стали выскакивать искры. Но тяжёлый прицеп нелегко было остановить, он давил на ведущего, упорно толкал трамвай вперёд. Оставалось не больше десяти метров до столкновения. На какофонию звуков, издаваемых трамваем и клаксоном коляски, обратили внимание редкие прохожие, спешащие на рынок. Пацан, которого звали, как и отца, Петром, мчался к пивнушке, истошно вопя на всю улицу:

- Мужики, ё... вашу мать! Батьку задавют! Фу... ли вы сидите!? Спасайте...

На невысоком, но широком крыльце-веранде пивнушки стояло и сидело за единственным сколоченным из широких досок столом 5-6 степенных мужиков, в руках они держали тяжёлые стеклянные кружки и тонкие папироски "Север" или "Прибой". Как по команде, они обернулись на орущего Петьку, потом их взгляд привлёк без конца звенящий трамвай с тяжёлым прицепом. И уже в следующую секунду их словно сдуло с веранды. Они неслись к рельсам, выкрикивая ругательства, проклиная таких-сяких матерей, фашистов, мусоров и вагоновожатых. Пётр - старший, вцепившись одной рукой в боковой поручень коляски, другой, держа увесистую монтировку, вытянулся по спинке сиденья, будто приготовился к последнему в его жизни броску. Орал во всё горло:

- Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг"... За Родину! За Сталина!! Бей падлу железную!!!

Мужики за секунду до столкновения трамвая с коляской успели подхватить на руки неуклюжую, но довольно лёгкую трёхколёсную каракатицу, и вынесли её на безопасное место. Трамвай еще с метр прошёл то место, где орал песню Пётр, и замер. Вагоновожатый открыл дверь, спрыгнул на землю и, сжав кулаки, пошёл на инвалида в коляске.

- Так, всё, всё... - заговорили хором сразу несколько мужиков. - Кончай бодягу! С кем не бывает... Вы тут нахреначили рельсов, ни пройти ни проехать. Давай на круг и приходи к нам... Свежую бочку открыли.

- Петь, ты чо, охренел! - Почти миролюбиво сказал вагоновожатый. - У мя пятеро, сиротами хочешь оставить их на 25 лет? Гамнюк ты, Петька, а не танкист! Я те в бою точно морду бы расквасил...

И, обращаясь к мужикам, добавил:

- Щас, поставлю под разгрузку на кольце и у меня смена... Пётр, с тебя магарыч!

- Я те подарю бостоновые брюки-клёш, Сашок, - сказал Пётр, пытаясь завести таратайку. - Всё равно они мне, наф... не нужны!

И заорал сиплым, пропитым голосом:

- Хорошо тому живётся,

У кого одна нога...

Помолчал, посмотрел на мужиков, сказал:

- А тому, у кого двух нет? Как у меня, а? Как ему живётся, мужики? Гвардейцы вы мои! Почти семь лет прошло, а я всё воюю, спать ночью не могу... Где Петька? Сынок, принеси мне глоток, прямо в кружке... Эх, культяшки мои, культяшки...

- Петь! Не начинай!! Ты чо, один?! Вон сколько по поселку с культями ходют... Даже сантехником Иваныч, вон, работает... По колодцам на протезе лазит, г..., значить, за нами чистит. - Невысокий, широкоплечий мужчина в двубортном пиджаке и солдатских брюках-галифе, заправленных в кирзовые сапоги, походил на бригадира плотницкой артели. - Я все лёгкие выхаркал с Волхова, мне, чо, думашь, легче? Чо ты завёлся-то? А ну-ка, берите его ребята под микитки, а эту хреновину, вон, к забору поставьте. Всё равно ему сегодня уже не ездить...

Трое мужиков вынули Петра из-под ремня, державшего равновесие, посадили на закорки самому молодому, а коляску откатили к забору, огораживающему рынок. И всей кавалькадой зашагали к питейному заведению. На ступеньках пивнушки их ждал Пётр-младший со стаканом пива в руках и тонкой папироской "Прибой" в зубах.

Сын Петька

Учеба у третьеклассников заканчивалась после 12 дня, все шли на котлету и чай в школьный буфет. Петька никогда не ходил в буфет: денег в доме не было даже на свои обеды. Мама варила 10-литровую кастрюлю постных щей, на второе ели картошку с подсолнечным маслом, которое продавали на рынке, откачивая из проржавевших железных бочек. Верхом блаженства было появление на столе огромных по размеру солёных огурцов, которые раз-два в месяц приносила в ведре бабка (мама отца) Наташа. Она, несмотря на 70 лет, всё еще работала уборщицей в овощном магазине потребкооперации. Огурцы ей приворовывали девчата-продавцы.

Одному, без пацанов, Петьке не хотелось выходить на улицу. И он дожидался их в классе, иногда помогая девчонкам делать уборку, но по-мужски: приносил воду в вёдрах, отжимал тяжеленные тряпки из цельной мешковины, поливал цветы. Но, быстро управившись, девочки убегали в буфет. И Петька оставался совсем один. Жрать, конечно, хотелось сильно. Мама совала ему в противогазную сумку, заменявшую портфель, пару кусков чёрного хлеба с солью, редко, как по праздникам, с песком. Но Петька съедал их на первой-второй переменках, не дожидаясь конца уроков. Ему всегда хотелось есть.

"Пойдем щас сок качать, - думал Петька, улыбаясь от одной мысли, что сладкий берёзовый сок побежит по жёлобку прямо ему в рот. - Только с Шуркой заскочим на остановку, пройдёмся по рельсам... Туда кондуктор выметает веником грязь с пола вагона. Вчерась почти рубль насобирали на земле... Законные денежки!".

В класс зашёл Вовка Колотушкин по кличке Дебил. Так его прозвали взрослые мальчишки. Петька даже не знал точно, что это слово обозначает. Дебил тоже, похоже, не задумывался над своим прозвищем. Он был на голову выше худенького Петьки, долго болевшего рахитом и искривлением костей.

- Чо пасёшься здесь, рахит? Портфели шманаешь? Щас получишь в морду...

- Ты надоел, Дебил... Я сам тебе так врежу, что зубы вылетят!

- Ты иди к своей мамке... Нажритесь с ей... И пусть ее всем двором от...!

- Чо ты сказал, гад!? Повтори, Дебил! Не тронь мать, гад!! Никогда, гад... - И, не медля ни секунды, Петька набросился на одноклассника. Он схватил его за затылок и так сильно наклонил голову вниз, что Дебил невольно ударился о подставленное Петькой колено. А тот всё бил и бил коленом по лицу обидчика. Дебил завыл, вырвался из цепких рук, поднял голову: нос, рот, губы - залиты кровью, она медленно стекала на серую школьную форму. Петька схватил противогазную сумку и бросился из класса. Дебил всё еще выл, не предпринимая попытки догнать налётчика. Конечно, Петька понимал, что попадись он в руки испугавшемуся крови соседу, ему бы не поздоровилось. Поэтому он и дал дёру.

Петька прошёл возле коопмага, выходящего на небольшую площадь, обогнул огромную лужу, образовавшуюся от растаявшего снега, и очутился на остановке трамвая. У пивного ларька увидел инвалидную коляску Петра - старшего. Ему не хотелось встречаться с вечно пьяненьким батей: он незаметно зашёл за угол ларька, где накачивался с утра отец, прежде, чем поехать к стационарной пивнушке. Здесь Петька и подождёт Шурку, тот знает, где у них сбор. Подошёл красный трамвай, люди вышли из вагона в обе двери. Кондуктор взяла в руки веник и стала скрести им влажный от грязи пол. Но она нарушила обычный маршрут: пошла не от первой двери к последней, а наоборот. Трамвай тренькнул, направился на конечный круг. Петька, не понимая зачем и почему, вдруг прыгнул на подножку передней двери, стараясь на ходу перекинуть лямку от противогазной сумки за голову.

- Ах, ты, паразит, проклятый! Катание устроил!! - Вдруг завопила женщина-кондуктор и, грозно подняв веник, побежала по ходу вагона к двери. Петьке отступать некуда, веник уже замаячил над его головой. Он успел перехватил поручни на двери левой рукой, откинулся в сторону и, балансируя правой рукой, прыгнул с подножки. Трамвай, идя по кругу, закрывал своим корпусом половину пространства. И Петька не видел, что летит прямо на опорные столбы для проводов, расставленные в виде штангенциркуля. Его ударило о нижнюю перегородку опор, соединяющую два столба, развернуло вокруг своей оси, и он отлетел к задним колёсам вагона...

...На колхозном рынке рядом с очередью из нищих, просящих милостыню и оголявших ампутированные руки и ноги, показывающих страшные рубцы на теле от ожогов и ран, стояла инвалидная коляска Петра - старшего. Неподалёку, на маленькой самодельной тележке, сидел мальчик. У него были карие грустные глаза, черные волосики на бледном лбу слиплись, во рту - папироса "Прибой". Петр - младший держал большую драповую фуражку чёрного цвета на коленях, прикрывая худенькие обрубки детских ног...

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

307628  2013-08-02 00:21:03 соловьева лилия - Прочла. Красный трамвай чуть было не убил отца , и этот же красный трамвай обезножил сына. Отец камень , сын камень. Тяжелый , неподвижный люд , мрак , пивняк , нищета .

Copyright (c) "Русский переплет"