Валерий Суси

Деревенская купальня.

От Волоколамска, от станции, через отливающие синевой рельсы, через стянутое, все в пупырышках, шоссе я вышел к картофельному лохматому полю и почти сразу отыскал знакомую сухую и твердую, как лошадиный хребет, тропинку. Солнце держало все пространство под прицелом. От шеи, словно из дельты реки, потянулись теплые рукавчики-ручейки. Бездождье. До деревни, кривой саблей изогнутой, два километра. Один ее конец упирается в почерневший овраг, а другой - в мутный, величиной с цирковую арену, пруд. Деревенская купальня. Хорошо бы пройти так, чтобы профессор математики из Саратова, быстроглазый и нервный, меня не заметил. Узнав, что я до мозга костей гуманитарий и о математике отзываюсь с пренебрежением, он залютовал. Теперь поджидает, караулит, не может обойтись без меня. Сумка, набитая продуктами из московских магазинов, оттягивает то одну, то другую руку, не успеваю перекладывать. Наконец овраг с разреженной нагретой тенью и отвесный подъем. Вскарабкался, дух перевел, зашагал неслышно вдоль изгороди. В профессорском дворе, вывалив на бок трепещущий алый язык, распластался кудлатый пес. - Ужо воротился? - встречает меня баба Нюра, дальняя, что и не вычислить, родственница. Сама не помнит кем я ей прихожусь, стара, как двадцатый век, но принимает всегда с неизменным крестьянским радушием. - Вот тут продукты, бабуля, ты разберись пока, а я на пруд, жарко... - Иди, милок, иди, я тута сама приберусь. Полотенце на плечо и зашагал дачником. Окунусь сейчас, освежусь, на бережку поваляюсь ни о чем не заботясь. Право дело, отлично вот так, недельку побездельничать. А не окажись еще по соседству математика, было бы и вовсе чудненько. На пруду, с пологой стороны, где мелко, голозадая ребятня и две немолодые тетки в обыкновенных трусах и потертых лифчиках. Я устроился напротив, тут берег обрывист и место глубокое, можно, не боясь, с разбегу прыгать. Вода разверзнулась с брызгами и поглотила меня ненадолго целиком. Вынырнул, отфыркался, пять метров в одну сторону, пять метров в обратную. Нет настоящей прохлады в стоячей воде. Так, одна видимость. Лежал, животом траву подминая, жмурясь, подглядывая, как дети барахтаются возле самого берега. Громыхая железом подкатил самосвал. Пъяный в дымину, голый до пояса, то ли загорелый до копчености, то ли маслом пропитанный, вывалился из кабины шофер. Лет сорока мужичок. За ним следом свалился второй, видать, друг-приятель, синяк под глазом. Матерясь и спотыкаясь, разделись. Бултых с обрыва, взрывая притихшую поверхность пруда. Одна голова скоро появилась, мелькнул синяк. Второй не было. "Во, ныряльщик!" - подумал я, - "Не смотри, что зенки залил". Друг-приятель, пошатываясь, взобрался на пригорок, присел на корточки, сплюнул, товарища неторопливо ожидает. А того все нет и нет... - Не утонул ли Ваш друг часом? - забеспокоился я, чувствуя неладное и приходя в растерянность - впервые в такой ситуации, спасать не умею, первую помощь оказывать тоже не умею да вдобавок еще не могу избавиться от чувства брезгливости и страха к покойникам. - Кажись, мля, утоп, - рассудил приятель. - Так спасать же надо! - вскочил я, проклиная себя за слабохарактерность. - Надо бы, - продолжил рассуждение мужик, не меняя позы. - Женщины, женщины, - заорал я, умирая от стыда, - Мужчина утонул. - Это Колька, - сказала одна, с повязанным вокруг головы платком и отвернулась, нашептывая что-то соседке. - Так спасать надо! Женщины неохотно поднялись, выкрикивая упрямую ребятню и погоняя их перед собой, пошли в деревню. Мужик сидел по-прежнему на корточках и бессмысленно смотрел на ровную воду. Я стоял рядом, тупо и беспомощно озираясь. Минут через двадцать показались люди. Несколько мужчин и несколько баб. Двое деловито стянули штаны и нырнули один за другим. Остальные молча наблюдали. - Есть, зацепил, - сообщил зрителям тот, что нырнул первым, подгребая к берегу правой рукой. Левая, видно было, напрягалась под водой. Второй поднырнул, пристроился помогать. Труп Кольки положили на землю, прикрыли простыней, прихваченной из дому специально для этого. Из-под простыни торчали ноги - желтые пятки и скрюченные, как у старика, пальцы. В длинном ситцевом платье и уже с черным платком во всю спину стояла женщина, появившаяся вместе с другими. Она подошла к утопленнику, приподняла кончик простыни, взглянула, опять накрыла и пошла, не оборачиваясь. - Отмучилась Тамарка-то наша, - посочувствовал кто-то. Мужики подняли и понесли Кольку. Все двинулись следом. Последним неуверенно плелся товарищ покойного. Я сел на траву и пожалел, что не встретил математика. Рядом, с распахнутыми дверцами, застыл самосвал.