|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Вадим Кожинов:
- Книга, которую вы держите в руках, по-настоящему интересна уже потому, что она объединила стихотворения жены и мужа: много лет я всматривался в историю отечественной поэзии, но другое подобное издание мне неизвестно (хотя и не могу исключить, что когда-нибудь уже выходила в свет забытая теперь "супружеская" поэтическая книга). И читатели, которые, как говорится, не пожалеют своего времени и души и вживутся в эту книгу, по всей вероятности, сделают не ожидаемые ими открытия.
Принято считать, что женщины чаще всего более "романтичны" и своенравны, чем мужчины, что у ни более мягкий и изменчивый характер, что они во многом "слабее" мужчин (ведь недаром - "слабый пол"!) и т.д., и т.п. И это, по-видимому, действительно так, если речь идет о повседневном поведении и сознании, о чисто "бытовой" жизненной "игре". Но поэзия в общем и целом тяготеет к воплощению более глубокого и основательного "уровня" человеческой души, и на этом уровне можно столкнуться с совершенно иной картиной...
Характерны уже сами заглавия двух составных частей книги - "Конец карнавала" (женская часть) и "Светлый миг" (мужская), - заглавия, вполне соответствующие содержанию: мужчина все ждет и ищет во мгле смуты "светлый миг", а женщина постоянно предвидит, что карнавал добром не кончится...
И ведь в самом деле мужчинам гораздо более присущ всякого рода "оптимизм" (исключения, как известно, подтверждают правило), а женщина внутренне готова к тяжелейшему "концу". И это - глубинное, бытийственное...
Приведу резкий, даже крайний "пример", о котором знаю не понаслышке. В 1941 году в блокадном Ленинграде осталось около трех десятков родственников моего отца, уроженца Петербурга. Более половины из них погибли - в том числе почти все мужчины разных возрастов. Выжил только один - машинист, водивший поезда к ладожской "Дороге жизни", где его как-то подкармливали... Да, женщины были гораздо более готовы - и телесно, и духовно, - к сверхчеловеческому испытанию. Повторю: это, конечно, крайний пример, но он может служить "точкой отсчета", которую уместно иметь в виду , говоря о вроде бы совсем других феноменах.
О женском "превосходстве" с беспощадной к себе откровенностью сказал Тютчев:
...Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
И, жалкий чародей перед волшебным миром,
Мной созданный самим, без веры я стою -
И самого себя, краснея, узнаю
Живой души твоей безжизненным кумиром.
Кто-нибудь, возможно, уже упрекает меня в "принижении" мужчин; однако ведь в этих тютчевских строках содержится и совсем иной - и в сущности противоположный смысл: сила женщины зиждется на том, что существует мужчина - пусть даже только воображаемый! - мужчина с его "романтизмом", все взыскующим "светлым мигом", с его свободой и самоуверенностью.
Наталья Рожкова в одном из своих стихотворений как бы перебирает те "ощущения", которые дают ей возможность жить:
Ощущение глины в руке,
Хоть одних я уродцев леплю...
Ощущенье сиянья во тьме -
Там, где церковь давно снесена...
И еще одно - очевидно, такое необходимое, хотя вроде бы и безнадежное:
Ощущение губ на виске
При любви твоей, равной нулю...
Это не щадящее себя признание очень много значит. Сравним строки жены и мужа, посвященные - явно без какой-либо зависимости друг от друга - одной и той же "теме" - железнодорожному "залу ожидания".
Наталья Рожкова:
...Проснусь на лавке в зале ожиданья,
юродивый прозрачною слюной
мне капает на куртку, и звенят
монеты в его старенькой кепчонке.
Александр Дорин в начале своего стихотворения вроде бы перекликается:
Вповалку,
На лавках, гранитных ступенях...
Хоть как-то приткнуться,
Хоть как-то забыться
В коротком больном и неласковом сне...
Но далее - совсем другое:
И кажется: все мы сегодня солдаты.
Наш бой - ожиданье. Мы выдюжим бой.
Осталось немного...
Все тот же романтизм и самоуверенность, без которых становится невыносимой жизнь мужчины, однако - в равной мере - и жизнь женщины; ей необходимо ощущать - или, по крайней мере, предощущать на своем виске губы того, кто всегда несет в себе веру в победу - пусть и совершенно иллюзорную веру!
Женский взгляд Натальи Рожковой видит неутраченную до конца "победность" даже и в мужчине, превратившемся в бомжа:
Обрывки разговоров,
Морозный воздух чист,
В подземном переходе
Играет гармонист...
Но вот приходит вечер,
Гармонь свою берет,
В загаженном подъезде
В обнимку с ней заснет.
Во сне увидит солнце
И давнюю весну,
И поезд, уносящий
Его на целину.
***
Можно бы еще многое сказать об этой книге, но пора дать слово ее авторам, которые одновременно (в лирической поэзии дело обстоит именно так) ее герои. В заключение замечу только, что предложенное выше противопоставление "женского" и "мужского" отнюдь не категорично, не абсолютно. В стихотворениях книги воплотилось, конечно же, и определенное глубокое единство, без которого такая совместная книга была бы нецелесообразна.
Вот, например, возникшая, очевидно, сама собой (а не искусственно подготовленная) прямая перекличка:
Наталья Рожкова:
...И стану снежинкой, умру на ладонях твоих,
Да здравствует самая светлая в мире зима!
Александр Дорин:
Опять зима. Но двое нас теперь.
Снежинки падают. И на ладонях тают.
Они - летящие! - не понимают:
И от тепла приходит смерть...
Совместное прикосновение к тайне человеческого бытия: жизнь и смерть в нем неразделимы, и без их взаимосвязи оно являло бы собой не бытие, а бессознательное существование. Но она отождествляет смерть снежинки со своей собственной смертью, а он смотрит "со стороны", он-то как бы вне смерти - и эта "иллюзия" тоже необходима...
Наталья РОЖКОВА
КОНЕЦ КАРНАВАЛА
Стихи
Посвящаю моей маме -- Изе Станиславовне Поплавской
* * *
Рассыпаны маски. Кончается ночь,
светильник чадит среди зала,
вповалку тела -- так храпят, что невмочь!
Приходит конец карнавала.
Рассвет серолицый нетвердо бредет,
комета проносится мимо,
и мать одинокая сына зовет,
и век до падения Рима.
Все ходит старуха, все плачет навзрыд,
и эхо роняет на плиты,
а сын под разорванной шторой лежит,
для чьей-то забавы убитый.
Конец карнавала. Кружится листва,
хрустит под подошвою лира,
как уголь, черны за окном дерева,
и миг до падения мира.
МЫ
Мы не знали победного звона
В потеплевших солдатских речах,
Мы рождались при свете неона,
В телевизора серых лучах.
На крыльце крупноблочного дома
Мальчик бабочку ловит сачком,
И мелькает светло и знакомо
Глаз росы вместе с солнцем-зрачком.
У дверей двадцать первого века
мы боимся с тобой не того,
Что он трудная, новая веха,
А что вовсе не будет его.
1984 г.
Вселенной больно расширяться,
И если лопнуть суждено,
То за чертой, где нам остаться,
Почти что все завершено.
Все, до последнего момента
Хранит минувшего черта:
Папирус, книга, перфолента,
Магнитный диск и береста.
Осталось лишь убрать помарки...
Но все равно -- глаза зальет
Свет, ослепительный и яркий,
Тому, кто после нас придет.
Я УЙДУ
Гулко хлопнула дверь, я уйду навсегда
В поле вьюжном мне все нипочем.
Надо мною горит ледяная звезда,
Гладит щеки колючим лучом.
Чуть побольше мгновенья еще постою
На крыльце, и махну я рукой,
И волчина потрется о ногу мою
Своей жесткой лобастой башкой.
Словно мне -- на дуэль, слишком чист этот снег,
Слишком эта земля холодна,
Здесь еще не ходил ни один человек ,
Испытующе смотрит луна.
Выбор сделан. Что ты проводить не пришел
Не жалею, походка -- легка.
Ухожу. На плече -- белоснежный орел,
А в руке ощущенье курка.
* * *
Хорошо бы проснуться и знать,
что никто не подложит подлянки,
хорошо с антресолей достать
свои старые детские санки.
И катаясь, глядеть в небеса,
поискать там местечко для духа...
Что-то вдруг обожгло, как оса,
Это пуля царапнула ухо.
* * *
Кусты, деревья -- неприлично ярки,
Чехольчик инея на ветке поутру.
Я с дочерью гуляю в старом парке,
Согнувшись, ее за руку беру.
Учу ходить. Осенний воздух звонок,
И все вокруг смирившись, отцвело.
Мне кажется, что я сама -- ребенок,
Земля так близко! Небо так светло...
* * *
"Мне снились веселые думы..."
А.Блок
Все реже хорошее снится,
Все чаще -- могильная мгла,
Забавная желтая птица
На мой подоконник пришла.
О чем ей поведать -- не знаю,
Быть может, что жизнь коротка?
Мне весело птица кивает
И клювом долбит червяка.
ИСТИНА
Нам под ноги стекла бросали,
Обломки Мечты и руля,
Потом второпях закопали,
И долго дрожала земля.
Когда на двадцатое лето
Бульдозер поля распахал,
Теперь уж не нам, а скелетам
Никто кулаков не разжал.
Тогда нас сожгли, и заблеял
Над нами оратор-козел,
Наш пепел никто не развеял,
Он был, словно порох, тяжел.
Наш путь до сих пор не окончен,
И гиря стоит на весах,
Но пыль с придорожных обочин
В песочных осталась часах.
* * *
Шли мы как-то с отцом по болотцу лесному,
Грязь синхронно ворчала вослед сапогам,
Мошки, чуть удивясь беспокойству такому,
Суетились, как люди, спеша по делам.
То бутылки осколок мигнет, как витрина,
Водомер, будто лайнер, не чувствует вес,
Лягушата, блестящие, как лимузины,
Кем-то гребень оброненный, как Днепрогэс.
В девять лет мне казалось глубоким болото,
Кочки виделись сверху Казбеком могучим,
И теперь, прислонившись к окну самолета,
Я гляжу вниз и вниз сквозь чернильные тучи.
Суетятся, бегут -- люди, реки, машины,
Пролетают в тумане они подо мною,
Как оброненный гребень, мелькают плотины,
Как осколок бутылки -- болотце лесное.
* * *
"Победой прославлено имя твое..."
А.С.Пушкин
У встречных -- лишь тихая злоба в глазах,
Давно позабыты улыбки,
Под ногти -- до крови -- затиснутый страх,
И он, как всегда, черный, липкий.
Осколков стекла не заметишь в траве,
Лишь мраморно кости белеют,
И спрятанный нож, как всегда в рукаве,
И древко от знамени тлеет.
И что-то сулит, как всегда, воронье,
Кружит, изнывая от зноя...
Ничем не прославлено время мое,
Но мне не увидеть иное.
СТАРУШКА В ВАГОНЕ МЕТРО
Она поправила платок,
Прижав ногой корзинку,
И вынула большой клубок,
Смахнув со спиц соринку.
Для внучки свитер, красный фон,
По центру будет черным,
Рукав раскинул лихо он,
А петли -- точно зерна.
Корзинка пахла молоком,
Мелькали шустро спицы,
И тихим веяли теплом
Пшеничные ресницы.
Красивый свитер, красный фон
Почти что связан ею.
И в черноту летит вагон,
А жизнь -- еще быстрее.
* * *
Мы были иные с тобою,
И кажется, будто вчера
Вальсировал с белой луною
Дымок от лесного костра.
И не было лета чудесней,
Катилась в речушку звезда,
Наивные, добрые песни
Мы пели друг другу тогда.
Еще молодые, но все же
Стоим на пороге зимы,
И кто не намного моложе,
Намного взрослее, чем мы.
Мы слишком знакомое племя,
Щенков тупорылых гурьба.
Какое неверное время,
Какая глухая судьба!
* * *
Ощущение глины в руке
Хоть одних я уродцев леплю,
Ощущение губ на виске
При любви твой, равной нулю.
Ощущение боли во мне
Из чужого и глупого сна,
Ощущенье сиянья во тьме
Там, где церковь давно снесена...
ОДИНОКИЙ
Вдоль по улице зеленой
Шел мужик, авоську нес,
На плече пригрел ворону,
Бормотал себе под нос.
Может быть, мужик молился
На какой-то идеал,
Или -- просто матерился,
Что закуски не достал.
Со своей ручной вороной
Он один на целый свет.
И листок, упавший с клена,
Мягко ляжет в черный след.
* * *
Казалось: прожито так мало,
и даль незримая звала,
я старше Лермонтова стала,
но ничего не поняла.
* * *
Только утром бывают такие хребты,
Горячеют лучи понемногу,
Я желала пройти, через все, что и ты,
И сегодня решилась: в дорогу!
Оставайся один, не грусти ни о ком,
Слушай все, что споет тебе птица,
Я обрезала косы холодным штыком,
Он сумеет еще накалиться.
Может, мне не удастся вернуться живой,
Так прощай же, мой домик-калека!
Выходи, проводи, помаши мне рукой
На исходе последнего века...
За коня и за штык до земли поклонюсь,
И растаю в небесном просторе.
Или да, или нет! Я, как ты, не вернусь.
Мне на счастье подарено горе.
СНЕГ В МАЕ
Редко бывает, когда
не спросясь, он приходит,
с вишней цветущею,
с белой черешней поспорит.
И ощущаешь спиною
космический холод,
воздух дрожащий
весеннею розой исколот.
И отчего-то становится больно
на вздохе,
светлой весною
на черных обломках эпохи.
* * *
Мне снится вновь,
что космос бел, как чистая бумага,
а звездочки черны, как многоточья,
или следы от пуль,
и слышу нежный звон.
Проснусь на лавке в зале ожиданья,
юродивый прозрачною слюной
мне капает на куртку, и звенят
монеты в его старенькой кепчонке.
* * *
Обрывки разговоров,
Морозный воздух чист,
В подземном переходе
Играет гармонист.
Спешат все на работу,
И зябко на заре,
Летят бумажки в шапку,
Как листья в октябре.
А днем уже теплее,
Почти комфортно тут,
По кнопкам его пальцы,
Привычные, бегут.
Но вот приходит вечер,
Гармонь свою берет,
В загаженном подъезде
В обнимку с ней заснет.
Во сне увидит солнце,
И давнюю весну,
И поезд, уносящий
Его на целину.
ДОРОГА
След колес стал добрым знаком,
Обгоняет ветер тень,
Василек, мешаясь с маком,
Превращается в сирень.
Не желание с тревогой,
Не побег за новизной,
Просто -- стала я дорогой,
А дорога стала мной.
Ветер стекла лижет снова,
И обочина летит,
Солнце, как у Честнякова*,
Щедрым яблоком висит.
Пляшет пыль, вокруг взлетая,
И клубится, как зола,
Словно репа золотая
На церквушке купола.
И в глаза глядит дорога,
И не лег на сердце снег...
Впереди еще так много!
Позади -- двадцатый век.
КАВКАЗ
Когда я разотру в ладони
тонюсенькую ветку кипариса,
услышу запах Севера. Откуда?
И что за странный шум доносит ветер?
Быть может, это взрывы? Или море?
Похоже, приближается ледник.
* * *
Да, все кончается до срока...
Над бедной родиной моей
Самозабвенно и жестоко
Поет последний соловей.
Его заслушаемся трелью,
И в ожидании зимы
Одной укроемся шинелью,
Той, из которой вышли мы.
ПОДАРКИ ДЛЯ ДОЧЕРИ
Дарю зачитанный до дыр
старинный томик; даль светла,
прости за то, что в этот мир
тебя я поздно привела.
И радость дам тебе, и стыд,
и слово кроткое свое,
как сухо маятник скрипит!
Как мимолетно бытие...
Тернистых в юности дорог
не слишком много я прошла.
Возьми засушенный цветок,
он сохранит тебя от зла.
И у обрыва на краю
тебе вручаю два крыла.
Прости за то, что жизнь свою
я для тебя не сберегла.
* * *
Будут месяца рожки
В синих тучах тонуть,
У забытой сторожки
Я окончу свой путь,
Бросят посох мой в печку,
И сгорит он дотла...
А звезда смотрит в речку,
Безнадежно светла.
СТЕРВЯТНИК
Ты почувствуешь запах кровавый,
Прилетишь из неведомых мест,
Покружишь над ослепшей державой
И нагадишь, паскуда, на крест.
Все поймешь, что не сбудется с нами,
Перепачкаешь перья золой,
Тень от крыльев, как черное знамя,
Над родной пронесется землей.
* * *
Ты вновь не согласен с судьбою,
и ищешь картошку в золе,
мы так задержались с тобою
на этой веселой земле!
Пусть ночь бесконечная длится,
я выпью с тобой, и сама
за тающий снег на ресницах...
В империи снова -- зима.
В ХРАМЕ
Здесь шепот становится звонким,
у свечек глаза горячи,
и бережно, словно ребенка,
старухи несут куличи.
Я тихо стою между ними,
и с трепетом жду свой черед,
от радости необъяснимой
душа на мгновенье замрет.
МАСЛЕНИЦА
Как дрова в печи пылают!
Круглобоки и пышны
Гордой горкой восседают
Бело-желтые блины.
Пряник рыжий, сочный, длинный
Шкуркой сахарной блестит,
Пестрый царь тетеревиный
Тост веселый говорит.
Хоровод летит кругами,
И меня он вдаль унес,
Нету тверди под ногами,
И лечу я под откос.
Сколько жить мне? Я не струшу,
Пусть кукушка пропоет,
И хмельную примет душу
Белоснежный самолет.
Пусть от Кушки до Игарки
Он крутой прочертит след,
Где пускают на цигарки
Батьки-идола портрет.
Потому я в море снега,
Захохочут небеса,
Пропадай, моя телега,
Все четыре колеса!
БЕССОННИЦА
Мне кажется, лопнула где-то струна,
А в этом ли мире -- не знаю.
За поездом бешено мчится луна,
И белое поле -- без краю.
Мелькнул огонек в придорожном окне,
И новая даль приоткрылась...
Я в детстве почти не летала во сне,
Мне чаще падение снилось.
* * *
Моему деду -- командарму С.Г.Поплавскому
Нет разных поколений, схожих -- нет.
Есть Человек. И скорость бытия.
Хочу услышать краткий Твой ответ,
Скажи светло, открыто, не тая,
Как смог Ты удержаться на краю
Спокойное достоинство храня?
Чем больше твое время узнаю,
Тем сам Ты -- непонятней для меня.
1990 г.
ПАМЯТИ ОТЦА
Когда мое сердце железный кулак
Сжимает, и нет мне покоя,
Я в кресло твое тихо сяду, вот так,
Побуду немного с тобою.
Опять светлый лучик скользнет по стене,
На снимке вот-вот засмеешься,
И боль отлетает, и кажется мне,
Что ты непременно вернешься.
Включу телевизор. Забудусь на час, --
Обычные споры и речи...
А все остальное -- уже не для нас.
Прощай. До свиданья. До встречи.
БАБУШКЕ
Ты, умирая, улыбнулась
Своей обыденной судьбе,
Как кроткий голубь, встрепенулась,
Мгновенье помнив о себе.
И над землей вспорхнула зыбко
Душа заботливая; мне
Твоя запомнилась улыбка
Уже в нездешней стороне.
ОТЪЕЗД
Сказал: "Я сюда не вернусь,
Скучать по березкам -- старо!"
Исчезла минутная грусть,
Летит молоткастый в ведро.
О боли, что будет потом,
Не ведает сердце пока.
О Русь, ты уже за холмом!
О жизнь, ты как воздух, легка...
* * *
А.Д.
Все было так сложно --
Но встретиться нам суждено,
Последнего лета огромные звезды висят
Как будто салют; по ночам открываю окно,
И дышит тобою --
Росою чуть тронутый сад.
Все будет так просто --
Как мой незатейливый стих,
Я время ругаю, а может, виновна сама?
И стану снежинкой, умру на ладонях твоих.
Да здравствует самая светлая в мире зима!
* * *
Вновь из глазниц мертвых наций
сыплется белый песок.
Где ты сейчас, предсказатель?
есть на изнанке Вселенной
нашей планеты сестра,
есть на ней светлая роща,
холмик у старого дуба
и покосившийся крест.
Спишь ты под ним, ясноокий,
ветви вокруг шелестят,
желуди тихо стучат.
* * *
По сугробам седым мы уходим туда,
Где грехов наших знать не желают,
Одиноко горит голубая звезда,
И снежинки на вороте тают.
Пусть обидные речи вослед нам звучат,
Все простим детям века больного!
Смех жестокий летит, и каменья летят,
В землю втоптано хрупкое слово.
Утопаем в снегах. Путь затеяли зря,
Слышим братьев последние вздохи.
Нас все меньше. Уже розовеет заря
На пороге неясной эпохи.
ВСТРЕЧА
Столько лет... Красных лет,
Синих зим с той поры
Пролетело? Не вспомнишь теперь,
Но в душе моей гнева давно уже нет,
Стол накрыт и распахнута дверь.
Мне хотелось придумать поэму о нас,
Но увы -- не хватило огня,
Чтобы блеск описать твоих искренних глаз,
Хладнокровно предавших меня.
Тишина на дворе. Стукнет ветка в окно,
Прозвенит одинокий трамвай.
Боже мой, до чего это было давно!
Я простил тебе все. Наливай!
* * *
Здравствуй, осень! Забудем о прежних мечтах,
Невзирая на быль или небыль,
Я с усталой улыбкой на белых устах
Буду пить бесприютное небо.
И закружится листьев шальных круговерть,
На реке мудро сморщатся волны,
Жизнь была маетой. Будет легкою смерть,
А природа, как прежде -- безмолвной.
Одинокий листок прибивает к окну,
Как письмо мертвецу -- желтый, лишний.
И которую ночь снова глаз не сомкну,
Пощади мое время, Всевышний!
* * *
Ступени ветхие скрипят,
И слышно далеко,
Сюда, как много лет назад,
Хочу вбежать легко.
Душа томится; хочет вспять
Вернуться, и порой
Былое вспомню я опять,
И тех, кто был со мной.
Немало времени прошло,
А ныне -- где они?
О, как мучительно светло
Мне было в эти дни!
В моем заброшенном краю,
Где дом и пуст, и стар,
Сирень протянет кисть свою,
Как запоздалый дар.
* * *
Мы так беспечны; не грустим
чужих скорбей среди,
хоть не юнцы, а говорим:
"Все только впереди !"
Да, научились выжидать.
А время -- что вода,
Господь, Отечество и мать
простят нас, как всегда.
Но все же -- хочется назад,
смахнув осенний лист,
уйти туда, где белый сад
пока еще так чист...
ПОСЛЕДНЕМУ ЧИТАТЕЛЮ СТИХОВ
"Вот станет светлей, когда выпадет снег,
И лучше увидятся строки", --
Твердишь невпопад ты, чудак-человек,
Ненужный, смешной, одинокий.
Задремлешь над книгой. Снежинка одна
Падет к твоему изголовью.
Как звезды близки! Как невинна луна!
Весь мир переполнен любовью...
1996
* * *
" Если завтра война..."
старая песня
Если завтра придется и мне воевать,
И случится недоброе что-то,
Я родных попрошу мои вещи собрать,
И уйду, как идут на работу.
Испугалась? Неправда. Нисколько. Ничуть.
Мне ли быть "ограниченно годной"?
Вещи собраны. Скоро отправлюсь я в путь,
Если завтра... А может, сегодня?
АЛЕКСАНДР ДОРИН
СВЕТЛЫЙ МИГ
БЕСКУДНИКИ
Маме
Моя босая кровь
В Бескудниках течет,
По Дунькиной деревне кривобокой.
И в илистом пруду,
Где дням потерян счет,
Зазубренной взрывается осокой.
Где выплеск голубей
Из памяти моей...
И дар грибной тщедушных лесполосок.
Где жарил на кострах
Бугристых карасей
Окраинный московский недопесок...
Где утренней порой
Чифирный военстрой
На номерной объект шагал понуро,
И байки нам травил
Веселый конвоир
Про дерзких урок и героев МУРа.
Барачная верста.
Аллюром -- три креста! -
Сквозь дух помойный с чадом керосинным,
Сквозь вопли наших мам
И вечных пьяных драм
Мы прорастали в таинства России...
В БОЛЬНИЦЕ
Скупая графика зимы.
В молочной хрупкости окна,
Как оттиск смятою копиркой -
Застывшее переплетенье дней...
Сухая снежная крупа
По холодеющей ладони стекла
Замедленно скользит...
Стекло больничного окна,
Как фокусирующая линза -
Через нее все тоньше,
Резче...
И птицы крик,
И луч случайный,
И скрип спешащих скорых шин.
НОЧНОЙ ТРАНЗИТ
Вповалку,
На лавках, гранитных ступенях...
Они отбывали свой срок кочевой.
Ворочались дети на теплых коленях,
И был так далеко уют и покой...
Хоть как-то приткнуться,
Хоть как-то забыться
В коротком больном и неласковом сне.
Глаза воспаленные, бледные лица.
А ночь пластилином течет по Москве.
Усталость сминает и треплет, как вату.
Опора -- колени, а ложе -- ладонь.
И кажется: все мы сегодня солдаты.
Наш бой -- ожиданье. Мы выдюжим бой.
Осталось немного. К заветным 5.40
Докружится стрелка -- судьбы часовой.
И мрамор метро, как скалистую гору,
Окатит мятежный вокзальный прибой.
РЫЖАЯ
-- Рыжая! Рыжая! -
Слово жужжащее
На языке моем
Мухой прилипчатой.
И не стряхнуть тебя,
Не сбросить запросто:
В памяти детства
Намертво выбито.
Не обойдешь,
Не подаришь с иголочки
Прозвище новое,
Хоть мы и выросли...
Так и зовем тебя:
-- Рыжая! Рыжая! -
Мальчики с пролысью,
Девочки с выбелинами.
***
О чем думает камышовое болото,
Вздрагивая и съеживаясь
Под ударами все тяжелеющего ветра,
Кутаясь в дрябло-жабью пупырчатую ряску...
И отчаянно целя
Своими коричневыми меховыми стрелами
В зеленый бок пронзительно вопящей электрички?
***
Ночные качели
Тверского бульвара.
Полночная пара,
Счастливая пара...
А маятник жизни
Колеблется в такт:
Полвзгляда -- вперед,
Полдыханья -- назад!
Ладонь холодит
О чугунные звенья
И тускло мерцают
Безжизненным светом
Нависшие гроздья -
Чужие созвездья...
А мы -- на качелях,
А мы -- до рассвета...
А мы в рассужденьях -
Как жизнь быстротечна!
Как чудно мгновенье,
Которое длится!..
А души парят,
Без тревог и сомнений...
И в кронах
Безумные
Мечутся птицы.
***
гитаристу С. Орехову
Нет, не гитара там звучала...
Не струны, нет! Не пальцев бег...
На сцене маленького зала
Не бог, но и не человек.
...И вдруг -- не прожитой вернулась
Любовь. И вечностью дыша,
Душа земной струны коснулась
И болью неземной ушла...
***
Я изменил любви с любовью.
За то, что преданна была,
Была со мной сама собою -
Уже не мучила, не жгла,
Не пробуждала удивленья,
Доступна, ласкова мила,
И в сердце откликом плыла
Лишь непонятного томленья...
А эта -- страстное горенье
Ночных утех, где жар телес
Бросает в огнь совокупленья
И плоть возносит до небес,
Где в дьявольских бездонных ямах
Расплавом ревности глухой
Всю душу иссекают шрамы,
Гордыня мечется с клюкой
В потемках позднего сознанья,
В безумной жажде правоты,
Чужие пожирая знанья,
Топча заветы и кресты...
Но в бурях яростных мгновений,
Лишь вспыхнув, опадает вал.
Чтоб я в молитве постигал -
Твое
Божественное
Тленье!
БЕССОННИЦА
Вновь, разодетая душа,
Дуреха, телом тяготится...
Не спится.
Захлопнул дверь - и в темноту,
Что скрыла улицы и лица.
Не спится.
От Маяковки - на Кольцо,
По нимбу матушки-столицы.
Не спится.
Ночных машин пустынный бег.
И ни души... Не породниться!
Не спится.
У Патриарших - фонари,
Как Берлиозовы глазницы!
Не спиться!
***
Опять зима. Но двое нас теперь.
Наш дом. И в нем -- тепло и запах хлеба...
А мне все кажется: былое -- только сон!
Я здесь -- давным-давно...
Хоть и ни разу не был.
Огонь в печи... Твой легкий силуэт...
И в окнах от ветвей сгустились тени.
О, в скольких жизнях я искал твой след!
И в скольких проживал тебя мгновеньях...
Пригрелись струны у твоей стены,
И, словно псы, зализывают раны,
И у моей штормовки рваной
Твоей рукой края обметены...
Опять зима. Но двое нас теперь.
Снежинки падают. И на ладонях тают.
Они -- летящие! -- не понимают:
И от тепла приходит смерть...
"Не поминай про Стеньку Разина..."
Ю. КУЗНЕЦОВ
Ты зря клянешься кровью русской!
Рубаху рвешь! -- что корень чист...
Что дед твой был в деревне тульской
Кузнец и первый гармонист.
Ухмылкой пьяной рот ломая,
Твердишь за стопкой первача,
Что все тебя не понимают...
Что -- сволочи на сволочах!
Жена -- подлюга,
Дети -- свиньи...
Лишь ты ишачишь допоздна!
А деньги пропил? -
Да черт с ними! -
Не сдохнет с голоду жена...
И кровь твоя струей бездушной
По жилам прет -- за литром литр!
И, ни кровинки,
Ни осьмушки! -
Что мучит так...
И так болит.
ПОСЛЕДНИЙ ЛЕД
Седой предсмертный лед
Взошел на эшафот,
И дворник, как палач,
Не устает трудиться...
Литого жала вскрик! -
Ледовый материк
Надтреснуто рванет
По окнам и глазницам...
Литого жала вскрик! -
И вся судьба твоя
На сколе бытия
Раскроется,
Прозреет...
И явит скорбный лик
Морщинистый старик
В развалинах борозд -
Морозов и капелей...
А солнце довершит -
На то даны права
Природой
Для утех
И радостей живущих...
Московских лобных мест
Да будет грех отпущен! -
Прорвется на рассвет
Веселая трава...
ЛУКЕРЬИНО
Вадиму Квашнину
Как поеду я в Лукерьино,
Поживу чуток поверьями.
Глянь, душа моя на вынос вся -
С дорогим дружком обнимемся!
Ведь не виделись с полгода мы,
Будто уж совсем не родные.
Ты хозяйка, свет-Надюшенька,
Не серчай, а дай откушать нам.
Эх ты, чарочка бедовая,
Наша реченька еловая,
Под груздочки, да под хрусткие,
Про житье-бытье про русское...
Да с ружьишком прогуляемся,
Погрохочем-позабавимся,
Распугаем -- эки сволочи! -
Мы слободки перепелочьи.
И еще рванем по триста мы
С корешами трактористами.
Да затянем песнь тягучую
Про погибель неминучую...
Сколько ж было там заквашено
У Вадима да у Квашнина.
А поеду из Лукерьина,
Прихвачу я луку с перьями!
БАЛЛАДА О ПАЛАНГЕ
Паланга в позднем сентябре.
Стожки листвы -- игрушки на витрине.
И важный Юрас, дирижер отныне,
Метет, метет... осеннюю кадриль.
Пустынный пляж. Одни воспоминанья...
Мой домик-дюна не спасет меня
От скрипов угасающего дня
И неизбежной осени дыханья...
Пахуч и терпок благородный тмин
На корочке румяной и хрустящей,
И пряный портер с шапкою стоящей
Призывно манит в "Глиняный кувшин"...
Усталый солнца диск в закате дня,
Не в силах отыскать иного крова,
Уходит к волнам Балтики суровой...
И рвется из глубин шипящим пенным словом,
Прозрачностью крупинок янтаря,
Туманной Нерингой в истоке октября.
***
Мне бы спеть,
да не так, как певали
До меня... и как будут потом.
Чтобы Слово, что было в начале,
Над моим воссияло столом.
Мне прощенья просить неуместно
У провальной московской братвы,
Но такую шальную невесту
Полюбил бы я до слепоты.
Пусть ведет, освещая дорогу...
Только палку оставив брускам,
Встану я на колени пред Богом:
"Ты прости, что не шел к Тебе сам!"
ЭХО
Дочери Ирине
Магазинных витрин кутерьма
И прохожих тяжелые лица.
Я сегодня желаю напиться
И к тебе заявиться -- тюрьма
Моей жизни... В началах начал
Ты меня не пустила на волю,
Нацедила и счастья, и горя,
Так, что я на себя осерчал.
Бросил все -- и ушел в никуда,
Только звонкое детское эхо
Шло за мною, куда б я ни ехал
И его я забрал -- навсегда.
Что ж там было -- в началах начал.
Я прошел через тысячи боен,
Был я страстен, ревнив... но спокоен:
Под рубахой я эхо держал!
Я не встретился с жизнью моей
На втором переменчивом круге -
Эхо гулко кричало в испуге,
Когда вились шальные подруги
У моих обнаженных корней!..
Что оставил в наследство ему,
Переполненный сил и бессилья? -
Горстку боли,
любовь и Россию,
Непонятную мне самому!..
...Прокружилась годов череда,
Я очнулся, как раненый воин -
Чудо-эхо ушло в никуда,
Темных глаз голубая вода
Меня гладит девичьей рукою.
СВОБОДНОЕ
Серебристый отлив камыша.
И дорога под солнцем горит.
И в кармане моем ни шиша -
Так свободен, хоть черт подери!
Так свободен -- что пей иль не пей,
А морозец весел и тверез.
Дикий ветр, чудодей-лиходей,
С треском вырвал из чахлых берез,
Замурованных в стылый бетон,
Где беззвучно скулила душа,
Ослепленная лживой душой, -
Что привыкла в потемках шуршать...
Хрясть! -- и вырвал из тощих когтей,
Из пьянящих и ранящих губ.
Так свободен! -
Что где-то вдали
Вижу теплый карающий сруб...
***
Я не люблю непьющих мужиков,
Которые -- ни-ни! -- пусть даже малость,
Мне кажется, в них что-то поломалось,
Не воля это -- их удел таков.
Не принимаю неприятья тонких вин -
Игры оттенков, запахов и вкуса...
Они -- произведение искусства
И капля солнцедобринки в крови.
Или с морозца, крякнув, стопку водки русской...
Отведать сала, белого гриба,
Румяного -- с капустой! -- пирога...
Того, что испокон зовем закуской.
Не возбрани ж с морозца стопку водки русской!
И я хочу за дружеским столом
Быть с тем, кто преданней
И к сердцу ближе,
Кто чувством меры не обижен,
И чувством красоты не обделен!
РУССКИЙ КОЛЛАПС
Мы все поймем,
Но будет слишком поздно...
Порвется Божья нить
В пространстве звездном -
В кромешный, страшный
Нелюдимый век
Мы все вернем
Великим Постоянствам -
Разрушенное Время и Пространство...
Чтоб где-то вспыхнув
На иных основах,
Не зваться гордо -
Русский
Человек!
***
Откуда путь лежит наш и куда
Не ведают надменные поэты,
Себя считая высшим чудом света -
Они лишь треск пугливого костра...
Но даже те -- из чудо-плащаницы,
Они лишь блик из Господа
светлицы,
Лишь скрип чуть слышный
вечной половицы,
Лишь след случайный вечного пера...
***
Мудрецу посвящение
Не скули, что все темы исписаны -
Черта лысого!
И все образы в рамы уложены
Кем-то в прошлом!..
Отзвучало все в струнах и клавишах
До тебя еще!.. -
Не постичь,
Не объять
Необъятного! -
Не понятно Вам?
Ничего в этой жизни не познано...
Боже, -
Поздно нам?!
***
Я тебя обеззлоблю любовью,
Мой родной и заклятейший друг.
Ты прильнешь к моему изголовью,
Осторожно раздвинув подруг...
Обовью тебя русской равниной
И вдохнет, отлетая, душа -
Твоей ветхозаветной, пустынной -
Тайный смысл, покаянно греша...
Мой полынно-березовый ветер
В сгустках грозных и нежных кровей
Над высокой равниною встретит
Твой горячий шальной суховей...
Чуть пожму тебе левую руку,
Тихо мертвые вздрогнут цветы,
Принимая ответ твой упругий,
Ток обратный моей доброты.
И с тобою надкровное братство
Жадно выплеснет горечь в любви,
И не будет тебе святотатством
Прошептать: -- Друже, вечно живи!..
СТАНЦИЯ "ОСЕННЯЯ"
I
Не жду я покоя. Я в вечной погоне.
Мелькают картины, проходят сюжеты.
Ослабли поводья. Опять мои кони
Глотают дурман вечеревшего лета...
Опять приближенье осенней растраты.
Читаю по лицам случайных прохожих
Приметы ухода, приметы заката...
И нервная дрожь барабанит по коже.
2
И звуки, звуки... наполняют город.
Провисших туч басовые раскаты
Дробятся, множатся... и скоро
Обрушатся лавиной грозных тактов!
3
Осенний блюз еще прозрачен, чист,
Торжественен -- как поздние свиданья!
Взлетает палочка... и первый желтый лист
Ложится тонким звуком в нотном стане.
ОСЕННЯЯ МЕТЕЛЬ
Бывает, в ноябрьском предзимье
Вдруг снежный закружится дым...
И от белизны чуть слепые, босые,
Прильнувшие к стеклам стоим.
Ворон ошалелые вопли,
Взъерошенных перьев озноб...
И капли нудящие смолкли,
Впившись в растущий сугроб.
На спицах журчащей метели
Качнулся... и выпорхнул плед -
На старые липы, скамью и качели,
На осени тающий след...
***
По Тверской бульварной кромке
Ветер гонит листьев свору.
Скоро зыбкая поземка
Защекочет, запуржит...
Я брожу, топчу ногами
Золотистые обломки,
За спиной, шурша и вторя,
Легкий дождик моросит.
На скамьях газет лохмотья
Расползлись вчерашней вестью...
Расползлись, перемешались
С грязью, прелью и песком.
И неоновым объятьем
К ним спускаются "Известья",
Темень луж переполняя
Серебристым молоком.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
"14 ноября в Москве снегопад,
порывистый ветер, метель..."
Из сообщения Гидрометеоцентра СССР
Картина
Фантастична!
Картина
Просто хороша!
На строгом
и чинном Калининском?!
За это
Не дал и гроша б!
Лишь воображеньем считал бы,
Когда б не увидел вдруг,
Как снежным хаосом
С литаврами
Ворвался бунтарский дух
В зубастый раствор проспекта,
Прошелся
Легко и праздно...
В растерянности
Инспектор
ГАИ:
-- Что это за безобразие?!
А это -
Метельной кутьей,
Сугробы творя
И завалы...
Поминки
Старухе-осени
Вихрастая девка справляла!
***
Для нашей старушки-планеты
Мы все -- неразумные дети.
И блюдо в младенчестве наше
Единое -- манная каша!
Скажи, о мудрейший, откуда
Заброшено к нам интерблюдо?
Быть может, с соседней Луны,
Чтоб знали, что мы не одни...
ВОСПОМИНАНИЯ О СМОЛЕНЩИНЕ
Т.Д.
В меня сеют и сеют дожди
Дальних рос васильковую свежесть,
Синеокость, кристальность, безбрежность,
Твой забытый платок у межи...
Все по-прежнему тянет меня
В ту смоленскую глушь и глубинку,
В покосившийся сруб у рябинки,
Что роняла в окошко лучи...
Где в березовый август раздолье грибам,
Бычий зов над лугами с тоскою и хрипом,
И где Угра уключин скрипом
Меня будила по утрам...
*
Деревенская ветхая ферма,
Где навоз и парной аромат,
Запах пряного свежего сена
И подойники в крепких коленях
Моих милых смоленских девчат.
*
...А потом -- вдруг изба потемнела
В занавесях зеркал и икон,
Бабы выли и кровь леденела,
Мужики разливали умело
Жадный, злой горлодер-самогон.
Мы сидели прижавшись, и тихо
Тонкой струйкой вливалось в меня
Посреди окружившего лиха
Это теплое слово -- семья.
*
...Колокольный звон прощальный
Разметался по лугам,
Вдоль моей дороги дальней,
По любови изначальной,
По задумчивым стогам...
*
Здесь, в Москве, и покой и уют,
Не страшны грозовые проклятья.
Но тебя, в крепдешиновом платье,
В те дожди мне уже не вернуть.
***
Мы в одиночестве вдвоем.
Скажи,
Зачем такая мука -
Иметь семью,
Достаток,
Дом...
Терпеть! --
Лишь памятью друг друга...
ПОРОГ
Я один уходил.
И один возвращался.
Встречи блажью считал,
Провожанья -- нытьем.
Стал перроном порог,
И с него начинался
Мой второй, неизвестный
И загадочный дом.
Сигаретой коптя,
В гулких тамбурах грелся,
Счет терял километрам
Столбовых галерей,
Оставлял я частицы
Тревожного сердца
Полустанкам пустым
И разъездам огней...
Я с попутным делил
Вечность быстрого крова,
Добрый промысел,
Крепость протянутых рук.
И, быть может, ценил
Выше всякого слова
То простое, короткое, верное -
Друг.
Так, всегда уходящий,
Я в женщин не верил,
Ни в семейный очаг,
Что надежен вполне,
Но однажды
На станции малой под Тверью
Вдруг попал в меня взгляд,
Излученный не мне.
Взгляд несбывшихся снов,
Неприкаянных -- "Где ты?"
Вереницу глухих
Одиночеств кляня,
Он не ждал ничего,
Не искал он ответа
Во вселенской тоске
Уходящего дня...
Чуть коснулся меня
Горькой раненой вспышкой,
И протяжно завьюжил
В долгих струнах дорог,
Где безвестно пропал
Вечный вольный мальчишка,
Лишь споткнувшись о малый
И незримый
Порог.
***
Я тайну нашу не нарушу -
В предощущении тепла
На мой вечерний свет
Слетались души
И за собой вели тела...
Из светотени и овала,
Из-за невзрачного угла
К скамейкам старого бульвара,
Тверского милого бульвара,
Тверского -- вечного бульвара
Явилась память... Сберегла,
Не растеряла в гулких буднях
Некроткой вечности земной
Шаги, шуршанье листьев, судьбы -
В желаньях встречи не со мной,
А с ним,
Кто этой же аллей
Бродил - времен прозрачна мгла -
И был такой же дивный вечер,
Пролеток скрип, колонны, свечи...
Желали души теплой встречи,
Порхали легкие крыла...
***
Еще одно устало сердце биться!
Кружить по свету за пером жар-птицы,
Ловить неслышный звук, незримый образ,
Пульсировать для всех в желаньях добрых,
Израненно любить и жертвовать собою,
Усиливать тысячекратно боли... -
Гнать кровь по жилам бедного поэта,
Плута, задиры, бабника при этом,
Бомжа, бродяги, вечного актера,
Певца тоски и русского простора...
Хмельных застолий бражника лихого,
Где лишь превыше водки -- Слово.
И превратив нелепость -- в быстротечность,
Остановилось... и упало в вечность.
ГЕОЛОГИНЯ
А я люблю тебя,
Конечно, и такую.
Такую тонкую, такую молодую,
Чужую, мира моего
Пришельца злого,
Лишившую покоя, сна и крова...
Постель стелившую
В общаге "универа",
И отдававшуюся темным влажным скверам...
Уют, забывшую,
Как выглядит домашний,
Меня -- как эпизод в тоске вчерашней!
***
Глаза бездомных псов -
Как человечьи.
Взгляни, не отводи, постой!
В глазах домашних -
Леность и беспечность.
В глазах бездомных -
Ненависть и боль!
Пусть шерсть клоками
И слюна стекает
На мокрый снег,
Хромая на бегу,
В зубах несет масол...
Уж он-то знает
Закон трущобный:
Сильный выживает! -
А слабый где-то корчится в снегу.
Вот он,
Из пасти кость не выпуская,
Вдруг приостановил
Угрюмый бег...
С надеждой смотрит на меня,
Хоть знает:
Помочь ему не может человек!..
***
Н.Р.
Я вас люблю,
Пушистые Вселенной! -
лучистые посланники безмолвья,
что снежно опускаются на Землю,
мерцающие простирая нити
к Пушистенькой,
что спит в моей постели!..
***
Н.Р.
Ты почти что дитя, но, родная, не в возрасте дело.
Ты -- колдунья, язычница, жрица Любви и Огня!
В буйных токах сердец, словно в плазме,
Твое тыщевечное тело,
Возрождаясь, пульсируя...жадно и бережно ищет меня.
Пред тобой -- ни преград, ни запретов, рассудком творимых
Откровениям чувств и желаний, священно горя,
Ты живицей-слезой бальзамируешь раны любимых,
И возводишь на царства -- присягая и боготворя!
Вся из бликов, упругих изгибов, томлений,
Ниспадающих волн... в приближеньях маня,
Ты -- божественный смысл антигрехопаденья,
И, быть может, единственный истинный смысл бытия!
Твой игривый и ласковый розовый луч...
Как за ним тянет в рост
Самый алый тюльпан из теней шелковистого леса -
Дивный кубок любви! -- он наполнен нектаром чудесным.
Бурным тостом отпразднуем наш поднебесный союз!
А когда возгорюсь я огнем нестерпимой услады,
Погружаясь в мягчайшую влажную нежность твоей чистоты,
Я укрою тебя, моя вечность, блуждающей искоркой взгляда,
И бессвязным горячечным лепетом: "милый...любимая...Ты!"
***
Дочери Станиславе
Из двух неведомых пространств
Скрещенье света
Явило весть, что родилось
Дитя поэтов.
Когда б светили мы с тобой
Наполовину,
В прикосновеньях
Не дошли б до сердцевины.
Но если, Боже,
Ты б нас свел к единой точке,
Скрещенья не было б тогда
И... чудной дочки!
ШКОЛЬНИЦА
Кукольный носик,
Кудряшки-локоны,
С пухленьких губок
Оттиск фильтровый...
Милая,
Сколько ж тебе до осени!..
Летние в город пришли каникулы.
ГРУСТНАЯ ШУТКА
Кормашовым
Я знаю, что когда меня не будет,
Вам будет грустно без меня.
И мой звонок вас не разбудит,
И мой приход вас не разбудит
Случайный, на исходе дня,
А может, на исходе ночи,
Стряхнув со шляпы шорох снов,
Я к вам войду,
смущенный очень,
С охапкой свежих пряных слов!..
***
Я хочу, чтоб меня помянули враги
За открытый удар, а не крадучись -- в спину.
И слова, что гранитным надгробьем легли:
"Он прожил настоящим мужчиной".
И ушел не с тоски, не башкой в полынью,
Не в больничной палате, пропахшей эфиром... -
На посту, в струнном гневе, в жестоком бою,
Хриплой грудью объяв все волнения мира...
Я хочу, чтоб меня помянули друзья,
Вы -- стена-монолит, не доскою-прорехой...
Не трухой причитаний, бессвязных молитв,
А в чьих судьбах -- моя -- кровной вписана вехой .
Я хочу, чтоб меня помянула семья.
Та, которой не стало, и та, что не будет...
Не надежным я был, не опора-кристалл.
Что ж, судите меня! Дети, может, рассудят.
Я хочу, чтобы Родина каплей скупой,
Каплей памяти, каплей живой, родниковой,
Окропила мой путь... Путеводной звездой
Ты вела по тропе в дебрях русского Слова.
***
Наверное, и мне отпущен светлый миг...
Я знаю, он придет -
Быть может, слишком поздно.
Излечит чью-то боль
Мой тяжкий, верный стих,
Но я уже уйду
тревожной пылью звездной!..
СОДЕРЖАНИЕ
Наталья РОЖКОВА
"Рассыпаны маски. Кончается ночь..."
Мы
"Вселенной больно расширяться..."
Я УЙДУ
"Хорошо бы проснуться и знать..."
"Кусты, деревья неприлично ярки..."
"Все реже хорошее снится..."
ИСТИНА
"Шли мы как-то с отцом по болотцу лесному ..."
"У встречных - лишь тихая злоба в глазах..."
СТАРУШКА В ВАГОНЕ МЕТРО
"Мы были иные с тобою..."
"Ощущение глины в руке..."
ОДИНОКИЙ
"Казалось: прожито так мало..."
"Только утром бывают такие хребты..."
СНЕГ В МАЕ
"Мне снится вновь..."
"Обрывки разговоров..."
ДОРОГА
КАВКАЗ
"Да, все кончается до срока..."
ПОДАРКИ ДЛЯ ДОЧЕРИ
"Будут месяца рожки..."
СТЕРВЯТНИК
"Ты вновь не согласен с судьбою..."
В ХРАМЕ
МАСЛЕНИЦА
БЕССОННИЦА
"Нет разных поколений, схожих - нет..."
ПАМЯТИ ОТЦА
БАБУШКЕ
ОТЪЕЗД
"Все было так сложно..."
"Вновь из глазниц мертвых наций..."
"По сугробам седым мы уходим туда..."
ВСТРЕЧА
"Здравствуй, осень! Забудем о прежних мечтах..."
"Ступени ветхие скрипят..."
"Мы так беспечны; не грустим..."
ПОСЛЕДНЕМУ ЧИТАТЕЛЮ СТИХОВ
"Если завтра придется и мне воевать..."
АЛЕКСАНДР ДОРИН
БЕСКУДНИКИ
В БОЛЬНИЦЕ
НОЧНОЙ ТРАНЗИТ
РЫЖАЯ
"О чем думает камышовое болото..."
"Ночные качели..."
"Нет, не гитара там звучала..."
"Я изменил любви с любовью..."
БЕССОННИЦА
"Опять зима. Но двое нас теперь..."
"Ты зря клянешься кровью русской..."
ПОСЛЕДНИЙ ЛЕД
ЛУКЕРЬИНО
БАЛЛАДА О ПАЛАНГЕ
"Мне бы спеть..."
"Магазинных витрин кутерьма..."
СВОБОДНОЕ
"Я не люблю непьющих мужиков..."
РУССКИЙ КОЛЛАПС
"Откуда путь лежит нас и куда..."
"Не скули, что все темы исписаны..."
"Я тебя обеззлоблю любовью..."
СТАНЦИЯ "ОСЕННЯЯ"
ОСЕННЯЯ МЕТЕЛЬ
"По Тверской бульварной кромке..."
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
"Для нашей старушки-планеты..."
ВОСПОМИНАНИЯ О СМОЛЕНЩИНЕ
"Я тайну нашу не нарушу..."
"Еще одно устало сердце биться..."
ГЕОЛОГИНЯ
"Глаза бездомных псов..."
" Я вас люблю, Пушистые Вселенной..."
"Ты почти что дитя..."
"Из двух неведомых пространств..."
ШКОЛЬНИЦА
ГРУСТНАЯ ШУТКА
"Я хочу, чтоб меня помянули враги..."
"Наверное, и мне отпущен светлый миг..."
"
ПРОЩАЛЬНОЕ.
31декабря 2000 года
Вадиму Кожинову
Я силы коплю для последнего вдоха -
На выдохе выпью с тобою до дна...
Тоскует и плачет за нами эпоха,
Шальная эпоха - и мать, и жена!
Мне сердце кричало: "Уймись, разорвемся!"
И жилы натруженно вторили вслед...
Мы больше сюда никогда не вернемся,
Мой добрый товарищ, отец мой и дед.
Но дай мне, эпоха, на миг задержаться
И горько прижаться прощальной щекой
К той первой любимой, с которой расстаться
Мне вышло в тебе, захлебнувшись строкой...
Так грянем же: "Славься!"
России великой,
Великим идеям
И судьбам сквозным -
Где наших Святых светоносные лики
Крепили нам путь через морок и дым...
Так грянем же: "Горько!"
И жадно вопьемся
В раскрыте губы неясных времен.
России на верность, на вечность клянемся -
На ждущих ветрах зачехленных знамен!
Примечанеи: 21 января 2001 года я был в гостях у
Вадима Валериановича Кожинова, с которым долгие годы
Меня связывали не только отношения учителя и ученика,
но и глубокое взаимное приятие, и решился показать ему
это стихотворение. 24 января Вадима Кожинова не стало .
Быть может, это последнее стихотворение,которое он держал
в своих руках. Конечно, оно посвящалось не его памяти.
Но насколько оказалось пророческим - у Вадима остановилось сердце.
|
Проголосуйте за это произведение |
