|
|
КНИЖНАЯ ПОЛКА |
Разговоры о том, что "ретрограды зажимают новое", имеют под собой основательную почву. Гораздо меньше говорят о том, сколько возникает новых беспочвенных и антинаучных предположений, сколько оголтелых фанатиков-однодумов осаждают институты, лаборатории и редакции всего мира. Дотошные схемы, глобальные планы, мелким бисером исписанные тонны листов. Почему-то никогда не бывает одержимых изобретателей чего-нибудь простого, какого-нибудь замочка — масштабы у безумцев глобальные.
Среди московских ученых отыскался специалист по дифференциальной геометрии Анатолий Фоменко, почему-то уверовавший, что в Средние века существовал грандиозный международный и межкультурный заговор фальсификаторов, которые непонятно для чего подделали исторические хроники, придумав некое яркое общеевропейское прошлое. Это прошлое мы теперь называем античностью и ранним средневековьем.
Ни древнегреческой философии, ни римской поэзии, ни разнообразных культур вокруг Средиземного моря — ничего этого, согласно авторам "Новой хронологии" А.Фоменко и Г.Носовскому, не было и в помине. Всё хитрости 800-900-летней давности.
Вот образчик исторических штудий геометра: "Главное религиозное событие XI века — появление Иисуса Христа. (...) Распятие Иисуса Христа происходит, вероятно, в Новом Риме на Босфоре. В городе, который именно в ту эпоху стал новой столицей Византийской империи. Этот же город называли Иерусалимом, а также Троей".
На все эти и многочисленные другие фантазии А.Фоменко и Г.Носовского аргументированно и терпеливо отвечает книга "История и антиистория". Стоило ли поднимать сыр-бор? Очень даже стоило, поскольку антинаучные идеи "Новой хронологии" не только распространены массовыми тиражами, не только питают лжесхемами своих неустойчивых последователей, но уже преподаются в некоторых вузах и школах. (О "теориях" Фоменко и их распространении несколько раз писал в "РМ" Валерий Сендеров.)
История и антиистория.
Критика "Новой хронологии" академика А.Т.Фоменко.
М., "Языки русской культуры", 2000. 528 с.
Заряжение воды с телеэкрана, снятие порчи по переписке, астрологические прогнозы по биржевым сделкам, переписывание европейской истории — все это элементы большого социально-психологического неблагополучия. И в этой ситуации спокойный разговор специалистов очень к месту.
А.Д.Кошелев, руководитель издательства и составитель сборника, привлек к разговору лингвиста (А.А.Зализняка), журналиста (М.Ю.Соколова), историков (Е.В.Голубцова, В.А.Смирина, А.Е.Петрова, А.Л.Пономарева, Д.Э.Харитоновича, А.Л.Хорошкевич), археологов (Е.Н.Черных, В.Л.Янина), астрономов (Ю.Н.Ефремова, Ю.А.Завенягина), физика (В.А.Дергачева), и математиков (А.Ю.Андреева, М.Л.Городецкого Ю.Д.Красильникова). И все они показывают: "Новая хронология" представляет собой фальсификацию и подтасовку фактов, использование некритически прочитанных источников и неправильно интерпретированных сведений. Практически во всех областях соавторы "хронологии" (которым, кстати, дали возможность высказаться на страницах сборника — помещены две их статьи) проявили некомпетентность и пренебрежение к "мешающим" аргументам.
Назвали бы А.Фоменко с Г.Носовским свой жанр "фэнтези", и не было бы к ним ни у кого претензий.
"Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине Второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, потом при императоре Павле член верховного Совета и государственный казначей, а при императоре Александре министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер, Гавриил Романович Державин родился в Казани, от благородных родителей, в 1743 году, июля 3-го числа".
Гавриил Романович Державин.
Записки. 1743-1812. Полный текст.
М., "Мысль", 2000. 336 с.
Так, с характерным третьим лицом вместо автобиографического первого, начал Державин свои "Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел". "Записки" эти были написаны рукою самого автора в течение 1812 г., после чего Державин не раз возвращался к рукописи вплоть до самой смерти, но так и не сумел окончательно выправить текст. Поэтому не удивительно, что первый их публикатор П.И.Бартенев отметил: "Иногда Державин повторяет уже сказанное, ошибается в годах, не доканчивает речи и проч."
Тем не менее читателя не покидает ощущение спокойного величия всего повествования, прохождения истории страны сквозь жизненный путь повествователя — да так, что, кажется, никакой другой истории в ту пору совершаться и не могло.
Академик Я.К.Грот писал о том же: "Немногие государственные люди знали Россию, как Державин, изучивший ее лицом к лицу от Казани до Белоруссии, от низовьев Волги до Северного океана, от крестьянской хаты и солдатской казармы до царских чертогов; немногие так хорошо понимали ее исторические судьбы и призвание... В служебной деятельности своей Державин всегда руководствовался более опытом жизни и практикою, нежели теориею, часто основанной на непригодных для России началах; он не дорожил канцелярскими формальностями и бюрократической рутиной, любил быстроту производства и гласность, во все вносил дух жизни и правды".
Эти деятельные человеческие черты преломились и в языке державинских "Записок". Их явная ориентация на конкретность, жизненную правду, бытовое правдоподобие — все это выдавало не только характер автора, но и произошедшую в течение его жизни смену эстетических установок, прежде всего кризис классицизма. И, хотя "Записки" намеренно внепсихологичны и лишены того тепла и вовлеченности, которые привлекают читателя в мемуарном жанре, они в известной степени предвещают ту простоту и человечность, что отметят грядущую русскую литературу XIX века. Высшей ценностью Державин почитал человека, ценя его и в героических подвигах, и в семейных радостях, и даже в пороках и заблуждениях. "Только тот для него истинный герой, — писал Ю.М.Лотман, — кто не перестает быть при этом простым человеком".
"Записки" Державина в полном виде, без изъятий, переиздаются столетие спустя. В основу издания легла первая публикация, осуществленная П.И.Бартеневым (чьи 40-страничные детальные примечания помещены в конце тома) с учетом уточнений Я.Грота и расшифровки отдельных цензурных изъятий, сделанной 15 лет назад покойным Петром Паламарчуком.
Заканчивая книгу "Державин", Владислав Ходасевич писал о своем герое: "Бог было первое слово, произнесенное им в младенчестве — еще без мысли, без разумения. О Боге была его последняя мысль, для которой он уже не успел найти слов".
ИВАН ТОЛСТОЙ
Прага
© "Русская мысль", Париж,
N 4332, 14 сентября 2000 г.
 [ В Интернете вып. с 14.09.2000 ] | |
