Вчера, в ЦДЛ состоялась презентация книги Марианны Роговской-Соколовой "Последний сад". Выступала автор: красивая, умная, талантливая женщина.
Было много высказано замечательных слов и мыслей, среди которых,
поразила одна: связь чеховского "Вишневого сада" с вишневым садом Владимира Мономаха, который при перезде в новую столицу из Киева перевез с собой вишневый сад...
Почитайте предисловие автора:
<Однажды войдя в мир Чехова, уже не можешь расстаться с ним> - эти слова,
сказанные 30 лет назад, я
могу повторить и сегодня.
Чехова я любила всегда, часто перечитывала его рассказы, старалась не
пропустить ни одной чеховской премьеры в театре и кино.
Особенно увлекали меня его
письма - удивительное наслаждение читать эти умные,
изящные, сверкающие юмором или до слез трогающие
своей искренностью письма. Книги Чехова всегда были
рядом со мной. Думала ли я, что эти книги, эти мысли о
Чехове, любовь к нему, как к родному, дорогому человеку,
пристальный интерес ко всему, что связано с ним,
займут такое важное место в моей жизни?
Поступив на филологический факультет Московского Университета, я страстно увлеклась русским фоль-
клором. Ездила в экспедиции, радовалась, что удается
записать и сохранить уходящие, затухающие искорки
драгоценного русского народного творчества. Уже обдумывала план диссертации по фольклору...
Но судьба распорядилась иначе - меня назначили
директором Музея А. П. Чехова. А ведь Музей Чеховаэто не просто музей, это первый настоящий Дом,
который обрел Чехов в Москве. В этом доме прошли самые
счастливые и плодотворные годы его жизни. -десь произошло чудесное превращение молодого
фельетониста, <литературного поденщика> Антоши Чехонте в великого русского писателя Антона Павловича Чехова,
которого вскоре узнал весь мир.
И мне предстояло стать хозяйкой этого дома! Вспоминаю - очень страшно и радостно было решиться на
этот шаг. Советовалась с мудрыми людьми. Главный и
вещий совет дал мой отец: <Ты молодой филолог, должна взяться за это благородное дело, оно может статьделом
всей твоей жизни>. Другой, шутливый совет написал
на своей книге о Чехове К. И. Чуковский: <Берись, берись за Музей Чехова, будешь самым молодым
и красивым директором на свете>.
И вот началась моя работа в Музее Чехова, какая-то
особая жизнь в атмосфере чеховского дома, где каждая
вещь, тихий скрип половиц, пожелтевший листок его
рукописи говорили о жизни, исполненной высокого
смысла и добра.
Нескончаемый поток музейной работы поглощал
почти все время. Для чтения оставались только ночные
часы. Но все чаще в сердце поднималась горячая волна:
надо писать, надо сохранить не только для себя те новые
мысли и чувства, которые накапливались в
душе. А сумею ли я написать о Чехове? Ведь раньше я писала только о фольклоре. Да и смущало то,
что огромная литература уже написана о Чехове. А
хотелось сказать что-то свое, особое.
Тема пришла сама собой, она была органичной: <Чехов и фольклор>.
Свою первую статью <Чехов и фольклор (<В овраге>),
написанную для научного сборника <В творческой лаборатории Чехова>, изд-во <Наука> М., 1974, я
помещаю в этой книге не в начале, как следовало бы
по хронологии, а после статьи <Остров, открытый Чеховым (<Сахалинские страницы>)>. Дело в том, что по-
весть <В овраге>, на материале которой написана статья
<Чехов и фольклор>, создана Чеховым непосредственно после поездки
на Сахалин и относится к тем
немногим произведениям, в которых своеобразно отразились
трагические впечатления сахалинской поездки.
<У меня все <просахалинено> - писал Антон Павлович
после своего возвращения с каторжного острова.
Открывается эта книга главой <Я навсегда москвич...>.
В ней рассказывается о тех незабываемых днях,
когда я постепенно, шаг за шагом входила в мир Чехова,
о том, сколько трудов, очарований и разочарований, ошибок,
творческих исканий и прекрасных встреч ожидало меня на этом пути.
В те годы мне приходилось надолго уезжать за границу. Я скучала по Москве, по милому чеховскому дому.
Как в знакомом кино, возникали цветные медленные кадры: заснеженный дворик на Садовой-Кудринской,
сиреневые сумерки; зажигается лампа под зеленым абажуром
в кабинете Антона Павловича, поблескивает медная
табличка на парадной двери: <Докторъ А. П. Чеховъ>.
Наверное, тогда, когда я в Каире грустила о Москве,
у меня и возникла мысль, призрак воображения, уже
любимое кино про те четыре года, когда молодой, веселый, красивый Чехов счастливо жил в своем московс-
ком доме. <Всего четыре года> - название этого фильма, самого первого и самого любимого. Второй фильм
<Сахалинские страницы> логически как бы вырастал
из первого. Ведь именно в этом доме, в эти годы созрело у Чехова смелое подвижническое решение - ехать на
каторжный Сахалин.
Продолжение размышлений над нравственными
уроками жизни и творчества великого сына России - II
глава этой книги, которая называется <Остров, открытый Чеховым>.
Поездка Чехова на Сахалин позволяет понять не
только масштаб великого подвига писателя-гражданина, но и приблизиться к объяснению многих <загадок>
чеховской драматургии последнего десятилетия.
Чехову-драматургу был посвящен третий мой фильм
<Посылаю Вам пьесу...> (название сценария - <Чайка
на занавесе>).
Работать над сценариями было трудно, но очень
интересно (первые два я написала в соавторстве с
талантливым кинодраматургом Д. Оганяном).
Фильмы о Чехове выходили на экран Центрального
телевидения один за другим, у меня возникали все новые и новые замыслы. Но я уже не работала в Музее...
Жизнь моя снова сделала крутой поворот- произошла главная встреча в моей судьбе. Я познакомилась с
кумиром своей юности - с любимым поэтом Владимиром Соколовым. Любимый поэт стал любимым другом,
а потом - любимым мужем. Две любви столкнулись в
моей душе - любовь к Чехову и любовь к Соколову. Но
это столкновение не было разрушительным. Владимир
Николаевич был истинным творцом. Он создавал не
только изумительные стихи, но и чудесную гармонию
вокруг себя. В его благородной, великодушной натуре
огромный поэтический талант сочетался с особым человеческим талантом: он умел разбудить и укрепить в
других людях творческие силы. Он видел, что я полностью погрузилась в заботы о нем, что его золотые стихи
мне стали дороже моих собственных литературных дел.
Он прекрасно понимал, что если я совсем заброшу свою
литературную работу, это причинит настоящую боль
моей душе.
И он начал очень тактично, планомерно и настойчиво возвращать меня к литературным занятиям. Я ста-
ла снова писать статьи и сценарии, ездила на съемки,
дважды летала на Сахалин. Владимир Николаевич постоянно заставлял меня заниматься поэтическими пе-
реводами. <Необходимо тренироваться, ведь ты в юно*
сти писала хорошие стихи, - говорил он, - нужно, чтобы эта поэтическая струнка звучала, не умолкая>. И я
старалась, много переводила польских, болгарских, македонских, грузинских поэтов. Соколов был первым чи-
тателем и рецензентом моей книги переводов <Я увидела тебя...>, которая вышла в издательстве <Советский
писатель> в 1990 г.
С ним я делилась самыми сокровенными мыслями о Чехове, он так радовался моим находками и ма-
леньким открытиям! И когда меня пригласили
выступить на международной конференции на тему: <Окружение Чехова>, он радостно поддержал мою идею:
<Конечно же, напиши о докторе Щербаке, ты как интересно о нем рассказываешь, и почти никто ничего о
нем не знает. Ты сможешь буквально <открыть> этого
человека!>.
Меня и правда давно волновала судьба загадочного
доктора Щербака, о котором Чехов писал: <... в прошлом
у него такая каша, что сам черт увязнет в ней>.
Название моей статьи было продиктовано самим Чеховым: <... Это замечательный человек>.
<Открыть> этого человека, отдать дань его светлой
памяти -предстояла большая работа. 100 лет пролежали
в Ленинской библиотеке его письма к Чехову. Почему же
их никто не прочел и не опубликовал? Почерк! Абсолютно <неудобочитаемый> почерк врача! Два месяца, как на
работу, ходила я в <Ленинку> и с лупой разбирала его
письма. Почти все удалось прочесть! В этих письмах, как
в <крутом> детективе, раскрылась <клокочущая и мрачная> картина жизни Александра Викторовича Щербака.
О ней я и написала большую статью <...Это замечательный человек> (IV глава этой книги). Постараюсь сдержать слово, данное Владимиру Соколову, и написать кни-
гу о Щербаке.
И, наконец, <Последний сад>. -авершающий фильм
документального сериала о жизни Чехова переносит нас
в Ялту, в <самый милый дом на свете>. Вокруг этого
дома Чехов насадил свой Последний сад... Литературный вариант этого киносценария завершает книгу <Пос-
ледний сад>.
Работая над литературными сценариями о Чехове,
я не ставила перед собой популяризаторской задачи, как
это было в последующих работах некоторых авторов.
Образ, собственное отношение к материалу - вот
что было главным. Но при этом - ни в коем случае не
заслонить собой Чехова, как это происходит у многих.
Авторский лиризм должен оставаться в подтексте. Я
стремилась к тому, чтобы сама сценарная конструкция
соответствовала стилю Чехова, его языку, его духу. Он
очень любил строить свои вещи по принципу музыкальных форм; сам не играл, но был чрезвычайно музыкален. Вот и я пыталась использовать близкую Чехову
<сонатную> форму. В этой форме я мечтаю написать о
личной жизни Чехова. Письма его, особенно 90-х годов, - это редкостный литературный материал. -аме-
чательный фильм мог бы получиться на их основе -
фильм о любви.
Вообще я же уверена, что чеховская тема никогда
не будет исчерпана. Я уже много лет занимаюсь Чеховым и продолжаю заниматься; было время, когда ничего другого не могла читать, кроме Чехова, все мне каза-
лось чуть ли не изменой ему. Но и по сей день он для
меня - загадка. Думаю, и для других.
Не потому ли не иссякает интерес к нему во всем
мире?"
Владимир Липунов
