|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Под
вечный шлягер крокодила Гены
справляли
днюхи, исправляли тройки.
И
начинался вывод контингента.
И
нам светил «Прожектор перестройки»,
а
больше ни черта нам не светило,
нам,
жертвам скороспелых революций.
На
свет из ада вылез Чикатило.
На
кухнях суверенных бились блюдца —
остатки
небывалого сервиза…
вы
помните — пурпурный, с позолотой?
Восторгом
захлебнулся телевизор —
и
дальше проповедовал с охотой,
вбивал
в нас грех страшней, чем первородный
и
намекал на скорую расплату,
мол,
все погибнем в грязной подворотне,
чужой
войны безмозглые солдаты,
которым,
нет, не выйти в офицеры
и
даже не добиться пенсиона.
В
награду лишь тотальный кризис веры.
А
выжившим — бомжатник или
зона.
А
почести — бумажным генералам
(про
генералов не соврали, кстати).
Мечи
перековали на орала
для
крепостных и для кандальной рати.
А
там — Кавказ… дрожи, идёт Ермолов,
знаток
по части пряника и плети?
Но
— нет его.
Смеётся
смуглый Молох.
А
жертва — кто?
Постойте…
мы
же…
дети…
Памяти ленинградки-блокадницы Галины Святославовны
Поповой
Бедовая
была. Не потому ли, что на тебя всегда валились беды? Как вспомнится:
«Дай хлебушка, мамуля». «Ну
потерпи,
Надюша, до обеда».
Как
вспомнится: подъезд заиндевелый и тихий плач в квартире бабы
Жени.
Ты
на стене рисуешь каравеллы и отправляешь в рейс воображенье —
куда-нибудь, где жизнь совсем другая, где в каждом доме —
скатерть-самобранка.
И
не беда, что дворник заругает, важней, что солнце в
небе — как баранка — не бледное, а жёлто-золотое, весёлое такое
—
дело к лету. Ты жадно ловишь лучики в ладони, как будто бы медовые конфеты.
Три
месяца каких-то — и на клумбе посадишь ты капусту — не ромашки,
а в
школе прочитаешь о Колумбе. Не до открытий, жаль, тебе пока что. Всё реже
будешь прятаться в подвале, всё реже, реже будешь ты мишенью! И скажет мама:
«Перебедовали». Заплачешь ты — так жалко бабу
Женю!
Беда
кого угодно воспитает. «Надюха наша никогда
не
плачет, но даже на экзаменах мечтает!»
Всё
сбудется.
Но
сбудется иначе.
Открытия!
Ах, как о них бессонно ты грезила блокадными ночами!
Твой
путь пролёг по дальним гарнизонам, дочь на руках, поклажа за
плечами.
К
тебе склонялись гроздья винограда и под ноги ложились абрикосы. Жизнь
задавала
вечные вопросы… А что ж ещё тебе для счастья
надо? Куда бы ни приехала — ты дома. На клумбе — не капуста, а
ромашки.
Удачу
изловить и одомашнить под силу нам, отважным и
бедовым.
ПИКАССО. ФРЕСКА
«ГЕРНИКА»
Над Герникой
белая Ника
не раскинет солнечно крылья.
Солнце пало.
Солнце зарыли.
Вместо солнца в небе — лампада.
Ей, ничтожной, некуда падать —
всюду смерть.
Опаляет и гложет.
Остывает земля еле-еле.
Умирает белая лошадь.
Мать — глаза от огня почернели —
белым криком ребенка накрыла.
А над нею — довольное рыло
светлоглазого минотавра.
Этот город задушен, отравлен.
Этот город — преддверие ада.
Звероликие в касках рогатых,
ваше время черно и красно!
Спи, Испания, траурным сном,
белым-белым…
Мой город, верни
в небо тяжкий огонь —
и воскресни в полуденном блеске!
Не тускнейте от пламени, фрески…
БЫЛЬ О РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТЕ
Джульетте четырнадцать или пятнадцать.
Домашняя девочка в синем пальтишке.
Романы не мнятся, Ромео не снятся.
Ей жить не по книжкам. Ей жить бы потише.
Ромео раскован. Ромео подтянут.
Любитель брейкданса. Адепт бодиарта.
Ромео пробьётся — хотя бы локтями.
Ромео глядит со спортивным азартом
На скромных Джульетт, на отчаянных Юлек.
Ромео раскован. Ромео рисковый.
Воскресное утро. Глухой переулок.
Целуются двое. Роман подростковый.
А после Джульетта поплачет в подушку.
Пойдёт за Париса. И будет счастливой.
Усталый Ромео, вздыхая натужно,
Привыкнет взбираться на пятый без лифта.
Супруга у двери уже караулит:
Давай, мол, зарплату, покуда не
пропил.
– Не много ль тебе, ненасытной утробе?
– Да если бы мне! На пальтишечко Юле.
Я синее ей приглядела
пальтишко,
На улице, глянь-ка, то дождик, то ветер...
На фронте семейном сегодня затишье.
Сравнялось четырнадцать новой Джульетте.
СЛОНИКИ
Не для трактата сюжет, не для хроники.
Маленький фарс со злодеем и жертвой.
Жили да были стеклянные слоники,
мирно паслись на хромой этажерке.
Были ценимыми, были любимыми…
К влаге привычны и к пыли
терпимы,
гордо вздымали могучие спины,
солнце держа
золочёными бивнями.
Не по размеру была иерархия,
каждый — особенный. Воздух и камень.
Лунные блики ловили боками,
с блика на блик мотылёк перепархивал.
И, вдохновляясь нечастыми встречами
с феей-тряпицей из тёмного фетра,
хором читали, причастные к
вечности,
рунные знаки на старой салфетке.
Каждый другому —
питомец
да баловень,
каждый другому —
наставник да ментор,
мудро взирали на мелочи палые
с дивной горы высотою в два метра.
Да, в нарушение норм соционики
жили в ладу Дон-Кихот и Есенин,
Гамлет с Габеном. Стеклянные слоники.
Мирно над пропастью общей висели,
над суетой и домашними сварами,
над непонятной, невнятной эпохой…
…Трёх детвора отнесла в антикварную.
Младшего папа по пьяни
разгрохал.
Не для трактата сюжет, не для хроники.
Маленький фарс со злодеем и жертвой.
Жили когда-то стеклянные слоники,
мирно паслись на хромой этажерке.
ПОСЛЕДНИЙ
ВАВИЛОН
Тяжёлый непокой
приёмного
покоя.
Разноголосье.
Грешный Вавилон.
Отчаянно, до слёз не верится в плохое.
Не ты…
Не ты?
Не ты! А просто клон,
чудаканутый клон в нелепом балахоне
сидит себе. Дрожит. Ну, стало быть, циклон…
похолодание… продуло на балконе…
не надо бы смолить.
Не надо бы… а влом!
Дурную страсть не вышибить колом…
…Великий Пётр курил. И что же? Правил он,
как надлежит…
И вообще, легко нам
судить-рядить-вопить. На то и Вавилон.
Трясёт. Знобит.
Проклятие циклонам!
Ну правда ведь,
всё
это не всерьёз?
Ци-клон…
Ци-клоп…
Ци-клический
невроз…
И вся-то жизнь — борьба и вечный стресс.
И вся-то жизнь…
А времени — в обрез.
…Циклический невроз…
Не врозь, а вместе…
Общага.
Муравейник.
Вавилон.
Строители, на башню вы не лезьте.
Куда спешить? Грядёт пора возмездий.
Познание, куда ж ты завело!
…Шуршат безвольно времени образки.
Нам жить бы не тужить. И пиво трескать.
А жизнь — гляди! — как будто на заказ
штампует и штампует новых нас.
Штампует нас.
Потом — раз-два — бракует…
… – Что строишь, мальчик?
– Башню! Вот такую!
Всё выше, выше тянется рука.
А башня-то — из грязного песка.
Мальчишечка. Он тоже чей-то клон.
Песочница.
Последний Вавилон.
|
Проголосуйте за это произведение |
