Рассказы
29 августа 2012 года

ЗОЛОТОЙ КОТ

Рассказ

В своей прошлой жизни кот по кличке "Антихрист" был закоренелым злыднем-каторжанином и отнюдь не отпрыском породистых предков, как могло бы показаться из-за ядовито рыжей шерсти христопродавца, отливавшей бесстыдным непостоянством, и трудноуловимой червоточины в надменной осанке, присущей скорее заносчивым попрошайкам, нежели галантным принцам крови. Подлец, наверняка, нагло пренебрегал прямыми царскими обязанностями, к примеру, - угнетением безропотных мышей, а в то утро занимался бессмысленным позерством, - но я уверен: его зачинали, как и ему подобным бездомных ублюдков, стылой мартовской ночью в вонючей подворотне под аккомпанемент кошачьего хора, похожего на детский плач, а стонущая, рвущая сырую тьму, восторженно вопящая, изнывающая от сладострастия и боли звериная похоть и плоть, вывернутые наизнанку, проявились хаотичными черными полосами на поджарых, ярко-кирпичных боках и разорванным ухом, болезненно реагирующим на малейший шум. Котяра, скорее всего, и появился на свет клейменым - если не увечной ушной раковиной и вытекшим глазом, то вызывающим, цвета червонного золота, "пожарным" окрасом.

- Брысь, чучело-мяучело! - шуганул я, было, Антихриста, опасно шествующего, аки канатоходец, по кромке штакетника.

Ему ничего не стоило, вняв строгому окрику, спрыгнуть вниз. Он мог бы, ничем не рискуя, хотя бы ради приличия бросить мимолетный взгляд в сторону благодарных зрителей, наблюдавших импровизированный цирковой номер из ложи почетных гостей. Но котяра даже ущербным ухом не повел на великовозрастного внука, вздумавшего распоряжаться в бабкином дворе. Позер прекрасно знал, кто в доме настоящий хозяин, - совсем уж не облысевший приезжий дяденька, подобострастно заглядывающий в глаза сердобольной старушки, жившей в этом дворе постоянно и неотлучно. И у нее, был уверен бродяга - всегда удавалось разжиться блюдечком пастеризованного молока и до слез умилить подслеповатую бабулю каким-нибудь дешевеньким кордебалетом, типа жалобного мяуканья под дверью в ненастную пору, либо демонстрацией полуживого мышонка, воровским образом добытого из соседской мышеловки и предъявленного доверчивой хозяйке в доказательство бескорыстной и непорочной кошачьей службы.

В такие минуты добрячка расплывалась в беззубой улыбке, предшествующей чувствительному отпущение грехов и дарению, и дребезжащим старческим голосом произносила: "Дабытчык! Работнiчак!"

- Всяко - не батрак! - удовлетворенно думал, наверное, хитрюга и благосклонно лакал дармовое молоко. И даже позволял гладить себя по жесткой на вид, как жесть, но мягкой на ощупь золотой шерстке.

- Навошта табе кот?! Не чапай! - назидательно изрекла бабуля, обращаясь к внуку, занявшему почетное гостевое место в "ложе" - на завалинке скромной поселковой хаты.

- Рыжая тварь! Одноглазый корсар! - непримиримо заявил я.

- Якi яшчэ касар? А, можа, двор скасiць здолiш, унучак? Бач, як бадыллем зарасло...

- Наверное, смогу. Коса-то есть?

-Не. Толькi серп. Але ты сярпом не зможаш. Пальцы сабе адрэжаш. Касой таксама - лоукасць патрэбна. Не, не чапай. I ката майго не руш. Чым рыжэй, тым даражэй...

В подтверждение бабкиных слов Антихрист продемонстрировал изящный соскок с приземлением на четыре лапы сразу и небрежным полупоклоном - почему то в противоположную зрителям сторону.

Ярко-оранжевый хвост при этом бесстыдник держал вверх трубой, уничижительно стрельнув интимным отверстием в сторону глядевших.

На меня будто глянул черный ствол пистолета.

Я запустил в наглеца камнем.

Вальяжно, без ускорения, архаровец удалился за угол.

Разыскивать бабкин серп и наводить порядки в запущенном дворе почему-то расхотелось, хотя в чулан я направил стопы, осмотрелся. В лицо дохнуло полузабытым запахом детства, и давнишняя считалка вынырнула из недр памяти: "На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной..."

Чулан, или камора - заветное место надежных "хованок" дворовой детворы.

Рассохшаяся кадушка, стянутая лозовым обручем заместо железного; горка поношенной обуви в деревянной емкости, в ней когда-то прела квашеная капуста и томились соленые огурцы; на земляном полу - выбеленные соляным раствором булыжники-гнёты из той же кадушки; поржавевшее жестяное корыто и ведра без дужек и донышек - бабуля накрывала ими саженцы помидоров на подзаборных грядках; лопата и грабли в углу. За бочонком - узкий лаз, ведущий в подполье под домом с выходом на кухне. Там, в сыром подземелье, хранили картошку и ставили на полочках банки с соленьями-вареньями. Сколько раз, бывало, мы с соседской ребятней прятались здесь от "водящего" с верным расчетом вовремя "застучаться" на "золотом крыльце"! В лаз проникать было довольно опасно, можно застрять, но мы, малышня, руководствовались незыблемым правилом: "Если в дыру пролезла голова, то тело - протиснется". Зато Манька - тут, Маньки - нет: пользуясь соединительном лазом между чуланом и погребом, можно было неожиданно выскочить из укрытия и успеть добежать до крыльца, прежде чем тебя "запятнают".

- Баб! Расскажи, как Соньку Гринблат в подвале прятали! Расскажи еще, что тебе стоит?!

Бабушка сердится на меня за кота, а любое недовольство старушка выражает своеобразно - пропускает мимо ушей вопросы и просьбы, притворяясь глухой.

Имя Сонечки Гринблат, как и ожидалось, заставляет ее оживиться. Выцветшие, когда-то василькового цвета глаза влажнеют, наполняются плотной голубизной. Еще мгновение - и уже цветут поздние незабудки на темном от загара поле старческого лица. Набрякшие, синего цвета прожилки на полных дряблых руках тоже как бы взбухают. Вот-вот и скорая слезинка скатится на заскорузлую борозду глубокой морщины.

- Сонечка, дзiцятка мае... - скорее угадываю по бабушкиным губам, чем слышу.

"Сонечка, сонейка" - в переводе с белорусского означает "солнышко". Попробуй оспорить! Стоит ли омрачать ясную погоду бабкиного настроения невеселыми воспоминаниями? И без того хорошо знаю, кто такая Сонечка и что с ней случилось в ту далекую пору, когда меня еще не существовала даже в проекте, а баба Настя, мать моей будущей матери, по ее же рассказам, была щупленькой поселковой веселушкой-хохотушкой, по которой сохли бравые парни во всей округе. И про войну знаю, хоть помнить не могу. И про фашистскую оккупацию местечка по названию Осмоловичи тоже мне ведомо. А если сильно уж поднапрячься, то могу живо представить бабушкиных довоенных соседей за стенкой - горбоносого, плюгавенького часовщика-ювелира Тому Гринблата и его белотелую женушку Сару-Рахиль, сокращенно Сайроху, с черноокой дочуркой Соней. Не в матушку пошла пигалица-дочь, не в коня корм, как говорится... Но черты лица, судя по фотографии! Но глазища!!! Вылитая Руфь... Впрочем, кто об этом знал или догадывался?!

Как вспоминала бабушка, жила белорусская семья с соседями-евреями дружно, делили общий двор, а входы в дом были порознь, отдельные. Крылечко Гринблатов вместе с пристройкой примыкало к общему жилищу с торца.

"Стары Грынблат усе з механiзмами шорпа.ся, часы рамантава. i прымусы разпальва., аднойчы ледзь хату не спалi., розныя бранзулеткi вырабля., залатыя пярсценкi, ланцужкi, - вспоминала, бывало, бабушка. - Самi яны жылi бедна. Бо не свое золата мелi, а на замову дарагiя рэчы майстар вырабля.. Дарэчы, усiх я.рэя. з мястэчка немцы з палiцаямi у сорак другiм годзе паграбавалi... Пiню Фельдмана, каваля, забiлi. Сямью ветырынарнага дохтара Эскiна кудысц╕ увязлi на забой. Ешку Левiна з сельсавета дык адразу на слупу павесiлi. Не было . людзей выйсця... Нават над дзяцьмi не змiлавалiся каты..."

Для тех, кто не знает белорусский язык, во избежание недоразумения поясню: слово "кат" означает, в переводе на русский, "палач", и во множественном числе произносится с ударением на первый слог - "кАты"... А с ударением на втором слоге и тоже во множественном - это обычные усатые и хвостатые коты. О некоторых из них, необычных, я продолжаю рассказ...

Сколько я себя помню, в бабушкином доме на этажерке всегда стояла гипсовая копилка в виде толстого, полого внутри кота с отбитым ухом, нарисованными голубыми глазами и такими же пышными усами вразброс: кот загадочно прищуривался, якобы намекая на свое драгоценное содержимое. Но много ли могло там скопиться? Известное дело - мелочь. Бумажные деньги, насколько я знаю, в копилку не засовывали - они там затирались.

И сейчас, если безделушку потрясти, внутри задребезжит несколько медных и никелевых монеток советской чеканки, гулко громыхнет ключик от чулана. Замок на дощатых дверях в камору давно пришел в негодность, им никто не пользуется, а ключ бабуля хранит в копилке. Как будто когда-нибудь пригодится. Но кто знает, для чего мы храним ненужные, вышедшие из употребления вещицы?! Может быть, не такие уж они бесполезные? И разве можно выбрасывать старые ключи, если даже они - от заброшенных чуланов?!

Вот и мне мимолетное воспоминание приоткрыло дверь в далекое прошлое, и начинает оно со мной опасно заигрывать, приглашая для затравки поиграть в безобидные прятки. Да и со мною ли это происходило?

- Мадама Сайроха! Где вы сохните белье?

- В духовке на веровке, чтоб не стибрили воровки!

- А почему у вашей Соньки холодная задница?

- Зараз куплю на толкучке брикета и буду грэть Сонькину задницу!

Наверное, таким образом соседские сорванцы задирали нервную, впечатлительную, и, тем не менее, бойкую на язычок, картавую евреечку Сару-Рахиль, между прочим тайно и поголовно влюбляясь в загадочную библейскую красоту обоих - и дочери, и матери ...

Далее происходило примерно следующее. Кто-нибудь из пацанов посмелее барабанил костяшками пальцев в дверной косяк бабкиных соседей - еврейской семьи беженцев из-под Белостока, появившихся в местечке в 39-м, накануне войны - и громко произносил:

- Туки-туки!

"Мадама" Сайроха - по натуре такая же озорница, как и дети - тотчас же включалась в игру и строго спрашивала из-за двери:

- Кто тами?

- Мы сами! - заверяла малышня, имитируя голосом еврейскую интонацию.

- Сколько вас? - требовательно вопрошала хозяйка.

- Мы - раз! - хором кричали восторженные лоботрясы

Соседка возникала в дверном проеме - в цветастом "городском" халате, с бумажными папильотками в коротко подстриженных волосах - и вручала каждому по гривеннику, вроде бы как нищим попрошайкам.

Дети дружно несли "подаяние" на свою половину и опускали монетки в копилку.

Гипсовый кот одобрительно ухмылялся. Он, безусловно, выражал удовлетворение пополнению детской компании - копеечному и в образе робкой Сонечки, вызволенной нехитрыми уловками из-под опеки строгих родителей.

Сонечка в долгу перед новыми дружками не осталась, научила считалке на своем тарабарском языке:

"Эне, бэне, ряба, квинтер, винтер, жаба, эне, бэне, клец, вышел пузатый матроц"

И еще: "Эники-бэники ели вареники. Эники-бэники клец..."

Заканчивалась вторая считалка тем же пузатым "матроцом", ему выпадало "жмурить"...

Ставшими расхожими считалками пользовалось не одно поколение нашего двора. Наверное. Откуда ж тогда мне, немолодому уже мудаку, знать и помнить их?

- Знайшоу? - вырывает из задумчивого оцепенения бабушкин голос, нарочито требовательный, знать, старушка добреет.

- Чаго корпаеся? Толькi за смерцю цябе пасылаць, лайдака...

Посланный за серпом, а совсем не туда, куда предположила баба Настя, с облегчением перевел дух: хорошо хоть про самокритичного "мудака" старушка не поняла, неслышно оказавшись за спиной. Зарифмовалось бы с лайдаком тютелька в тютельку... А какой же я лентяй? Приехал, суетюсь...

Еще по дороге в поселок детства, в полупустом буднем автобусе, охватила меня странная туга, похожая на радикулитную ломоту в костях: и не сиделось на обшарпанном неудобном сиденье, и мысли разные толклись в черепушке одна другой причудливей, провоцируя нетерпеливое ожидание. Только чего? По приезде наглый рыжий кот под руку подвернулся, прости меня, Господи! Живая тварь, в конце концов! Невиноватая. Иш, зеньки бесстыжие таращит: осуждает... А я что? Я ничего. Не изверг ведь бессердечный бессловесную зверюшку понапрасну третировать. Однако, хоть убей, не успокоюсь, пока давнишнюю мыслишку не додумаю, бабку окончательно не выпытаю.

...Вжиг, вжик - издает смачные звуки острая, насеченная мелкими зубчиками сталь серпа. Обреченно валятся на бок, никнут плотные заросли, успевая огрызнуться в отместку. Мои ладони и кисти покрываются красными пятнами. Жжет и чешется. Говорят - полезно. А бабкиным голым по локоть рукам жгучая крапива и иглы осота нипочем. Показала, как жнут,- мне в охотку. Бабушке наблюдать в удовольствие: внук не лайдачить приехал, а, действительно, помогает.

Теперь и расспрашивать можно.

... Сонечку держали подальше от греха и чужих глаз, в подвале. От продолжительного сидение в полутьме она поблекла, как без света картофельный росток. Простудилась от сырости и часто, надсадно кашляла. Хронический кашель девочки, прятавшейся от карателей в погребе, мог выдать ее преследователям в любой момент. Как только к дому направлялись полицаи, моя мать, на то время - не намного старше Сонечки, ныряла в погреб, сгребала в охапку младшую подружку и ложилась с ней в обнимку в картофельный отсек. Сверху девчонок накрывали мешковиной, насыпали картошку и забрасывали разным хламьем. В таком положении, ничком, в кромешной тьме несчастные пережидали визит непрошеных гостей. Кашель заглушали "поцелуи" взасос... Как это? Очень просто. Рот - в рот, а дышать через нос. Задыхаться от нехватки воздуха, давиться чужой и собственной слюной, обливаться холодным липким потом, но - молчок, терпеть... Двадцать минут, полчаса, час... Сколько потребуется. Пока полицаи не уберутся прочь, предварительно обшарив все закоулки, заглянув в сени, на чердак, подсветив себе керосиновой лампой в подполье и в чулане...

- Ведаю! Схавалi жыдовачку! Дзе схаранiлi?! - допытывался Федька-полицай.

- Няма, уцекла... Збегла... Вось табе крыж ! - крестилась бабушка Настя.

Федька не мог взять в толк, куда могла испариться девчонка в тот час, когда забирали семью Гринблатов: шмыгнула в соседский коридор - только ее и видели...

Про потайной вентиляционный лаз в чулане никто из посторонних не знал. Но и когда обнаружили дыру, никто не смог предположить, что туда в состоянии пролезть десятилетний ребенок...

А запихивали девчонку в люк вперед головой... Ногами и руками сзади проталкивали, трамбовали, чтоб втиснулась, проползла... Раздумывать было некогда, решали секунды. Так она спаслась от верной гибели: родителей Сонечки в тот памятный день расстреляли во рву неподалеку от железнодорожной странции. Товарняки для отправки в Треблинку вовремя не подошли, несколько сотен евреев, согнанных из окрестных сел и местечек, фашисты пустили в расход...

Люди помнят: истошный человеческий вопль, похожий на сумасшедший кошачий ор, долго не затихал. Но автоматные очереди продолжали настойчиво допытываться:

-Туки--туки, туки-туки! Кто тами? Сколько вас?

И не нашлось никого среди вповалку лежащих в окровавленном рву, чтобы ответить:

- Мы - ни раз...

Потом Сонечку берегли от чужих, как могли. После очередной облавы, как правило, безрезультатной, Лида и Сонечка вылезали на свет Божий. Долго отлеживались на полу, как две обессиленные, мокрые мышки, и не могли отдышаться... Обеих давил нервный кашель... Находиться в темноте в одиночестве Сонечка не могла - заплачет, закричит... Вдвоем надежнее и не так страшно. А за компанию, говорили в местечке, и жид повесился...

После того, как район освободили от фашистов, еврейскую девочку отыскали и забрали какие-то дальние родственники. К тому времени ее верная подружка Лида(моя будущая мать) уже томилась в фашисткой неволе...

Спасительный чулан, спустя много лет, чудесным образом о себе напомнил. Вот уж было удивления и радости, когда одним прекрасным днем заявилась в поселок дородная тетя на блестящей импортной машине, отворила калитку нашего двора - и онемевшая от неожиданности, потерявшая голос и, казалось, разум, Борисовна признала в нарядной гостье ту самую "подпольную" Сонечку, прибывшую в поселок детства из далекой страны Израиль! Как гостья тискала-целовала зардевшуюся старушку! Как дамочка плакала, прижимая к груди аляповатую статуэтку гипсового кота, узнав ее, вспомнив...

Всему этому я был свидетелем. Жили мы тогда вместе матерью в бабкиной хате, мой отец находился в какой-то продолжительной командировке.

Помню каких-то важных чужих людей из района: приезжали на служебной машине, историю Соничкиного спасения у бабушки и моей матери подробно расспрашивали, их обеих, хату, чулан и лаз фотографировали. Потом объявили: за спасение во время оккупации еврейского ребенка нашу бабушку наградят почетным дипломом. Вроде бы - от имени правительства Израиля.

А зачем нам были дипломы? Мы и без них знали бабулю прекрасно: вечная колхозная стахановка! Грамотами и дипломами за ударный труд стены можно обклеивать. Теперь к бабкиным почетным наградам, похоже, добавлялось еще одно звание - Праведник Мира... Это, как Мать Тереза, что ли?

- Прэмiю прасi, дура старая! - научал Борисовну ушлый сосед. - Навошта табе папера? Печ распальваць?

- Я зараз цябе ухватам папрашу! - вскипала бабуля, не в состоянии смириться с абсурдной мыслью - потребовать награду за спасенную детскую жизнь. Не иначе, как из ума выжил одинокий старик. И дети к нему не едут, и внуков в летнем дворе не слыхать... Совсем очерствел телом и душой, неприкаянный...

"Сонька-сонечка! Як табе жывецца-можацца на чужбiне?!" - мысленно отправляла баба Настя трогательные письма в Израиль, смутно представляя, где такая страна находится.

- Якая чужбiна?! - не унимался зловредный сосед, будто подслушав бабкины мысли. - Iм, жыдам, у любым мейсце нядрэнна, а радзiма - дзе цёпла i грошы...

- Брэшаш, блудлiвы пёс, i лаянка твая - хлусня! - негодовала Борисовна, и долгое время с соседом не разговаривала. До новой перебранки. Старость, как все мы знаем, бывает на удивление неуживчивой.

Диплом за Соньку бабушке так и не прислали, что-то там у них, начальников, не срослось... Со временем обо всем этом забыли. Наша семья переехала в районный центр, бабушка осталась вековать в собственной хате. Переезжать в город наотрез отказалась.

- Мы тут разам з катом застанемся, - говорила она.

Рыжего приблуду бабка пригрела взамен серенькой аккуратной кошечки, умершей от старости. Ласковая была кошка, не пример одноглазому уроду. И что Борисовна в нем нашла? Маячит перед глазами, как стоп-сигнал... Но бабушке с ним спокойней. И не так одиноко.

- Ты мне вот что скажи, бабуля! Коты улыбаться могут? - выдаю на-гора неожиданную сентенцию, в надежде Борисовну огорошить, а своему спонтанному неудовлетворению найти оправдание. Уж больно меня кошачье присутствие нынче доканывает...

Вопреки ожиданию, реакция Борисовны на, казалось бы, дурацкий вопрос серьезная.

- А як жа! - без раздумий отвечает она. - Сама бачыла.

- Да я не про твоего Антихриста спрашиваю! Он старенький, потрепанный, а не тужит. Живет, как у Христа за пазухой...

- Дык i я не пра яго!

Начинаю нести околесицу об условных и безусловных рефлексах у животных, талдычу про теорию физиолога Павлова...

- Ну, дык слухай, цяцера! - прерывает меня старушка лаконичным белорусским "дыком"...

Под дых, не иначе. Правда, сделикатничала: к тетере-индюку не добавила обязательное в таких случаях определение "глупый"...

Сказки сказывать - что судьбу предсказывать: мели Емеля - твоя неделя. Но только бабкой поведанная история взяла за шкирку мою самонадеянную душонку и будто шелудивого кота в жгучие крапивные заросли зашвырнула да еще пинком для острастки сопроводила. И оказалась душа, чувствительная к уколам, будто голенькая, и не знает, с какого боку ужалят, ущипнут да обожгут.

А заросли неприступные, темные-темные, а ночи длинные и холодные, а люди вокруг ходют напуганные, злые и подозрительные. Нишкни и бойся.

...Пронзительный вопль зайчонка-подранка, похожий на полуночный детский крик...

Испуганный материнский возглас, перешедший в отчаянный плач навзрыд:

- Мiшка! Вар,ят! З глузду з,еха.?! Малое ж глядзiць!

И стреноженный происшествием сенокосный полдень, и растерянный, злой отец, обтирающий рукавом белой рубахи мокрое лезвие литовки... И кровь заполошного, затаившегося в траве зайчонка, подрезанного неосторожным косцом...

Красные капли росы на желто-зеленом разнотравье... Запятнанные алым, синие васильки с незабудками, обнявшись, горько никнут...

И жесткая бабкина ладонь, проворно закрывшая глаза пятилетнему малышу, - рука, оказавшаяся в ту секунду удивительно мягкой и теплой...

Нельзя ему на такое смотреть...

А когда вырастет - можно?!

Радость на всхлипе, как Спас на крови, а иначе у нас не бывает, но должно ли не быть?!

Серенький, обезноженный, окровавленный заяц часто являлся ко мне во сне... Я горько плакал, просыпался, прижимался к разбуженной, обеспокоенной матери. Страшные видения улетучивались, ужас испарялся, я успокаивался. Злой сон с годами появлялся реже и реже. Но даже по прошествии многих лет, будучи взрослым, я частенько возвращался мыслями к давнишнему детскому эпизоду, к мучившему меня вопросу. Мог ли зайчонок спастись тогда, на сенокосе? Навряд ли... Он был обречен. И если бы даже не угодил под литовку моего отца, то его б, незамеченного, посекли бы острые косы других работников, шедших густой чередою, размеренными взмахами, неотвратимым валом надвигаясь на лежанку ушастого... Но, случись, задержалась б коса? Мог ведь зайчонок проснуться и задать стрекача?

"Все может быть, но всего быть не может", - успокаиваю я себя дурацкой в общем- то формулировкой, до самых пяток чувствуя ее несостоятельность и абсурдность. А чаще всего запиваю душевное неудовлетворение холодной водой удобной формулы, такой же куцей, как и предыдущая: чему быть - того не миновать.

... Надежда отсидеться в безопасности таяла с такой же неотвратимостью, как истончалась и срывалась желтая капля с кончика носа тщедушного Томы Гринблата. Висит-висит, кажется приклеенной жидкая слива, а вдруг бац - и на жилетку.

-Ви знаете, мадам Настя, совершенно пропало желание работать! - делился словоохотливый еврей с сердобольной соседкой, заглянувшей на огонек. - Буквально все идет насмарку! Они считают, у рэба Гринблата золотые руки, это верно, можете поехать в Белосток, в Варшаву, спросите, знают ли ювелира Гринблата на Маршалковской, еще бы не знали, но этим золотым рукам не с чем сегодня работать! Не могу ж я высасывать матерьял з пальца! Нужен исходный продукт, золотой лом, но нет керосина и соли. За мешок муки или картошки требуют пэрстень. У Гринблата ни муки, ни картошки, но у него нет и пэрстня. Ничего нет. Кому нужны украшения? На войне не нужны кольца и брошки, поэтому их снимают даже з мертвых. У мадам осталась картошка в подвале? Поделитесь? Не знаю, как вас благодарить! Сара, пэрэлко (жемчужина - польск.) мое! Почему не приглашаешь мадам Настю в апартаменты? Соня! Тащи табурэтку для мадам! Сегодня у нас на ужин будет жарэная селедка з картошкой! Прэндзэй (быстрее - польск.)! Ви что, не видите, сколько у вашего отца делов?!

Настя решительно отказывается присесть на крепко сбитую табуретку, ее же мужем Илларионом сработанную еще до войны, осторожно прикрывает за собой дверь соседской пристройки. Помнится, заканчивал хозяин строение второпях, принимая на жительство еврейскую семью, прибывшую в Осмоловичи по разнарядке. Верхние венцы стен клали

сырыми бревнами, слегка ошкурив. Пол положили по-черному. Илларион успел еще раньше печку сложить, не настоящую, русскую, а так себе - наполовину плиту, наполовину грубку. Пристройка и планировалась как летняя кухня. Новоселам места хватило. Не апартаменты, но жить можно. Но страшно - война, оккупация.

Да, дел у старика не слишком чтоб очень, думает женщина, прибираясь по хозяйству. Охота еврейчику безвылазно сидеть в своей каморе? Наверное, чтоб занять пустяшным занятием беспокойные руки мастера. О них не скажешь, что способны "незграбные" заскорузлые пальцы на деликатную ювелирную работу. Но другой нет. Когда никогда ветхая старуха с дальнего конца местечка принесет в починку прохудившееся корыто или ведро с такой же закопченной кастрюлей с согнутыми ручками. Керосиновый примус по необходимости кто-нибудь притарабанит... Железную печку, востребованную военной нуждой. Дырявая, закопченная, изношенная действительность оккупации...

Заказчица держит под фартуком тощий кусочек сала - плата мастеру за работу. Реже приносят пару-другую яиц, иногда бутылку вонючей самогонки-бурячковки. Сахар стоит на местечковой толкучке большие деньги. А за солью бабы с детишками ходят на станцию - раскапывать пепелища сгоревших складов. Французы, охранявшие станцию, копателей лениво прогоняют.

- Сарочка, пэрэлко мое! Сонька! Куда запропастилась канифоль? - доносится во двор голос Томы.

- Как она выглядит?

- Как янтарь! Помнишь бусы - подарок тети Хайи на свадьбу? Тащите бусы! Их уже почти не осталось... Кто бы мог до войны подумать, что придется паять кастрюли янтарем!

Люди лишний раз из дому бояться выходить. Только пацаны да полицаи беспрепятственно по улицам шастают, каждый при своем интересе. Ребятня - понятное дело: малые, глупые, у них в заднем месте детство играет, ничего не боятся. А полицейские морды нынче при власти - выслуживаются. Станется еще христопродавцам, зачтется... В первую очередь - ироду-Федьке. Он в немецкой комендатуре каким-то помощником числится, в поселке состоит за главного. Шишка на ровном месте... Пока не слишком злобствует, но ничего хорошего от бывшего уголовника ждать не приходится.

Ближе к вечеру в Настину хату сорока на хвосте вести принесла. Это подружка по прозвищу Сорочиха пошептаться заглянула. Новостей - как блох.

"Цягнiкi праз старцыю так i пруць! Гарматы вязуць, танкi. Усё пад брязэнтам. А варта - з куляметамi. Божанькi! Калi ж гэта скончыцца?!"

"У школьным будынку нямецкi батальон размешчан. Людзi казалi - з Францыi. Салдацiкi чорненькiя, вяртлявыя - на цыган паходзяць. "Мэрсi", "мадам" да жанчын звяртаюцца. Нiкога не чапаюць. Але .сiх галубо. на гарышчы перадушылi, юшку вараць. З Клiмавiча. сваяк прыязджа., каза.: тыя французы мiнулай зiмой у местэчку багата кошак знiшчылi - панчохi са шкур вырабляли, бо надта мерзлi. У нас будуць чыгунку ахо.ваць. Партызан баяцца".

"Чула: у Асмолавiчах я.рэйскае гета зробяць. Такое ж, як у районе - з заборам, варотамi. Усiх жыда.лят у адным мэйсце трымаць прыказана, каб не разбеглiсь. Кожнаму зорку на карак павесяць. Тваiх пастаяльца., напэ.на, таксама забяруць... Можа б уцекл╕ кудысьц╕? Але куды?! Глядз╕, каб праз н╕х у цябе бяды не было! Шыб╕н╕цу на плошчы бачыла? Ведаеш, што на шыльдачцы . нябошчыка на грудзях нап╕сана? - . Ён дапамага. партызанам ╕ жыдам. Людз╕ даведалiся, гэта М╕цька-брыгадзiр з Лазов╕ц там вясiць... Вось як... "

Никудышные вести, худые. Как дырявая посуда: и выбросить жалко, и пользы почти никакой.

До поздней ночи теплится керосиновая коптилка в рабочем закутке старого Томы, золотых дел мастера, известного своим ремеслом даже на улице Маршалковской в польском городе Варшаве. Что от той Варшавы нынче осталось? Развалины. Пепелища.

Пепел. Кругом пепел. И страх.

Колеблется голубой огонек пыхтящего примуса. Тугое пламя под конфоркой отзывается ровным гудением. Золотой лом, тщательно подсчитанный и взвешенный мастером, сложен в закопченную емкость, похожую на "турку" для заварки кофе, но только объемнее и с крышкой для герметичности, и млеет в ожидании плавки.

Температура в самодельном тигле должна достичь свыше тысячи градусов, иначе шихта - золотой лом, не расплавится.

Обручальные колечки, перстеньки с предварительно удаленными камешками, монеты и монетки царской чеканки, цепочки, корпуса часов, оправы брошек и кулонов, зубные коронки - все это богатство тайно собрано евреями местечка и со всеми предосторожностями передано рэбу Гринблату с надеждой на чудо, которое должно-таки произойти.

Форма для литья уже готова. О! Вы представить себе не можете, сколько сил, сообразительности и мастерства потребовалось ювелиру, чтобы буквально на ровном месте, в ужасных кустарных условиях, из ничего придумать, рассчитать и осуществить задуманное! Ведь отлить золотую статуэтку, как говорится, по памяти - в дровяном сарае на "керосинке" из наспех собранных "бранзулеток" - это подвиг, достойный свершений Соломона.

Гордость переполняет Тому Гринблата, как тучного гусака нагулянный за лето жир. Тома Гринблат знает, что надо сделать. Он вынесет на себе сей тяжкий крест...

Даже местечковый раввин Мендл Альперович одобрил идею, высказанную на "тайной вечере" скромным ювелиром в присутствии не менее уважаемых оппонентов, собравшихся для обсуждения важнейшего вопроса - как евреям Осмоловичей спастись от уничтожения?

- Откупиться! Но как? Еврейское население уже начали сгонять в гетто, вот-вот ворота окончательно захлопнуться и люди окажутся в мышеловке. Но у каждого имеется что-либо ценное в заначке: ювелирные украшения, золотишко. Прятали на черный день, на самую безвыходную нужду. И вот эта смертельная нужда буквально схватила за горло. Вот-вот и удавка затянется...

Сколько нужно ценностей собрать? Как определить размер выкупа: поголовно с каждой еврейской семьи или как? Кому предлагать выкуп? Охране гетто? Тупым и жадным полицаям из местных? Бургомистру местечка? Кому-нибудь из офицеров полиции безопасности?

Конечно, самый главный в еврейском вопросе - шеф полиции безопасности и СД местечка Осмоловичи (и всей Могилевской области) штурмбанфюрер СС Манфред Штраух. Большой человек. От мановения его холеного пальца зависит, кого заграбастают изверги из зондеркоманды, кому суждено жить либо не жить. Но у большого начальника наверняка есть маленькие слабости, невидимые для простых смертных струнки души, и если их затронуть, нажать, зацепить, то надежда на спасение может оказаться вполне реальной. Ну что стоит шефу полиции отпустить на все четыре стороны какую-то сотню бедных иудейских душ! Конечно же, не безвозмездно. Благодарные евреи щедро заплатят за свои никчемные жизни, причем готовы внести достойную большого начальника плату.

- И это будет вовсе не плата, Всевышний - свидетель, а подарок, презент во славу немецкого оружия и победоносной армии великого Гитлера, покоривших весь мир. Да, да, господин бургомистр, весь мир - от Скандинавии до Египетских пирамид, и это известно нынче даже самому зачуханному еврейскому ребенку из местечка Осмоловичи, не говоря уже о населении Польши, Чехословакии, Югославии, Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, и всей остальной Европы...

...Голос раввина Мендла Альперовича от волнения дрожит. Бургомистр местечка старик Шимански, задумчиво трет весок. Да, он неплохо знает штурмбанфюрера фон Штрауха - верный солдат рейха, человек высокой арийской культуры. Служил в Египте в корпусе Роммеля. Нынче вот на Восточном фронте. Знаток древнеегипетской культуры. Собиратель древностей. Личная коллекция артефактов, говорят, - одна из самых престижных в Германии. Правда, ему, бургомистру, видеть не доводилось, древности хранятся в Берлине, но как же, наслышан...

- Так что там конкретно еврейская община предлагает в качестве...гм, ... гарантии своей безопасности?

- Статуэтку египетского сфинкса. Из чистого золота. Килограмма на два-три... Изделие почти готово, есть у нас тут умельцы... Надеемся, господина начальника полиции заинтересует. Вот только не знаем, через кого передать. Всемерно рассчитываем, что уважаемый господин бургомистр возьмет за себя эту миссию. Обузу, так сказать...

Бургомистр колеблется. У бургомистра есть резон выслужиться перед всемогущим шефом полиции безопасности, но палка-то о двух концах: а вдруг его, ходатая, заподозрят в симпатии к евреям? И в то же время золотая вещица, сработанная под египетскую старину, без сомнения, придется собирателю древностей фон Штрауху по душе. Должна прийтись. К тому же - несколько килограммов чистого золота на дороге не валяются... В военное-то время...

... Никто не знает, где и как происходила передача .презента. начальнику полиции безопасности фон Штрауху, и кто именно из приближенных или доверенных лиц вручил ему золотую статуэтку, отлитую ювелиром Томой Гринблатом. Последовавшая реакция по своим последствиям оказалось ужасной. Обычно уравновешенный и внешне невозмутимый, лощеный штурмбанфюрер был буквально взбешен еврейским подарком.

Ювелира, отважившегося на неслыханную дерзость в отношении немецких властей и лично шэфа полиции безопасности, схватили в тот же день... Наверное, ему можно было спрятаться и как-то попытаться спасти себя и семью, но Гринблат не тронулся с места. Когда его забирали, он с отрешенным видом продолжал улыбаться...

Так же загадочно ухмылялся изготовленный ювелиром золотой сфинкс, .Отец ужаса., как окрестили египетскую статую, охранявшую царство мертвых фараонов, средневековые арабы.Уменьшенной в сотни раз копии знаменитого безносого льва - Большого Сфинкса с лицом фараона Хеврена, лежащего на берегу Нила в Гизе перед погребальной пирамидой кровожадного египетского влатителя , ювелир приделал голову... настоящего кота с короткой щепоткой усов... Кот-Сфинск злорадно лыбылся... И лишь настоящий знаток, тонкий ценитель античности мог уловить и понять этот издевательский намек. . .

Сомнительно, что кто-либо из числа еврейского населения близлежащей округи уцелел после этого вообще - облавы в местечке и окрестных селах последовали одна за другой. Расстрелы, расстрелы. Виселицы для укрывателей и сочувствующих.

Чудом избежала расправы лишь юная Сонечка Гринблат - благодаря находчивости соседских детей и потайному лазу в повале бабкиной хаты.

- Нейкi антыхрыст! Целам падобны на льва, што намаляваны на паштойцы, можа, бачы., - каля пiрамiд ягiпецкiх сядцiць... А галавою - сапра.дны кот! Жахлiвы... - так описала баба Настя статуэтку, отлитую евреем Гринблатом.

- А что дальше было?

Борисовна свои глаза-василёчки казалось бы до донца выплакала, горюя по несчастным соседям. Забрали и расстреляли их 14 октября, аккурат на зимний Покров. А на Покрова, говорят, девка готова.

На следующие Покрова пришли за дочкой...

Сонечка, дежурившая у окошка, стремглав шмыгнула в подполье, под мешковиной в бульбяной яме притаилась, как мышка. А Лидка, замешкавшись, в хате осталась, поправляя полосатый самотканый половичок, которым прикрывали крышку лаза.

Еще девка догадалась ведро с теплой водой сверху поставить. Стала вареные картофельные очистки туда крошить. Пойло теленку на горсти толокна замешивать.

Младшие, Петька с Толькой, с печи за происходящим наблюдали.

- Зб╕райся! Пойдзеш з нам╕! - приказал девушке Федька-полицай.

- Чаго яшчэ? - вскинулась Настя.

- А ты, цётка, цыц! Будзеш ведаць, як жыдо. хаваць!

- Як╕х жыдо.?! Дзе ты ╕х, ╕рад, бачы.?!

- Чыя бы карова мычала, а твая лепей ма.чала! Мудрыя знайшл╕ся! Мяне на мяк╕не не правядзеш. Тваёй Л╕дке за хламства адпавядаць! На работу паедзе. У Герман╕ю.

... Я ожесточенно трясу перевернутого вниз головою гипсового кота до тех пор, пока из щели в макушке не выпадает медный пятак. Монета катится по растрескавшимся доскам, невзначай останавливается, замерев на ребре. Какое-то мгновение пятак стоит неподвижно, затем валится на бок. И не ту ли напомнил он золотую царскую монету, которой никогда не суждено было остаться стоймя - она вынуждена была лечь "решкой" или "орлом" вверх... Как и бывает в жизни и в смерти, когда третьего не дано...

Золотая монета царской чеканки хранилась в доме с давних пор. Принес ее с Первой германской войны дед Илларион. Берегли на черный день - и Настя отдала ее ювелиру...

Надеялась - поможет соседям спастись... Наверное, и пожалела впоследствии не раз, потому что многие из сельчан откупались от отправки в Германию, чем только могли, и золотая монета могла пригодиться, чтобы выкупить Лидку...

Из фашистской неволи моя мать смогла вернуться лишь после Победы, в 1945 году...

...Живой, настоящий кот настороженными глазами провожает меня, идущего по тропинке в сторону автостанции. Встретившись с моим взглядом, котяра демонстративно отворачивается и широко зевает. Раскрытая пасть зверя напоминает судорожную улыбку, но это лишь кажется. Скорее всего, котяра просто гримасничает, уверенный, что и на сей раз проделки сойдут ему с рук, а точнее - с лап.

Трепещите, мыши в чулане! Золотой кот собирается на ночную охоту. У него появился достойный соперник - колючий еж, который поселился под завалинкой и громко топочет ножками под полом, распугивая осторожных мышей. Иногда в сумерках ежик выбегает на прогулку и уже научился лакать молоко из бабкиного блюдца. А в руки пока не идет...

Жизнь во дворе продолжается. Иногда, когда я начинаю думать обо всем этом, она - жизнь-копейка, представляется мне то колючим лесным ежом, что не дается запросто в руки, то своенравным рыжим котом, которого любо погладить по мягкой шерстке, - но в каждую секунду можно ожидать неблагодарных острых когтей, готовых впиться в неосторожно доверчивую руку.

Но даже самый коварный, дерзкий кот не в состоянии устоять перед обаянием старушки с добрыми, цвета небес поздней осени глазами - такой была моя незабвенная бабушка Анастасия Борисовна.

Царство ей небесное и вечная память ее золотому коту, затосковавшему после смерти хозяйки, и угодившему с обретением вольной волюшки под колеса шального грузовика.

Он был просто котом, одиноким и беспризорным.

И не умел, как все нормальные коты, улыбаться.

Аминь.

*Рассказ написан на основе реальных событий.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

301911  2012-08-29 16:55:40 Вадим Чазов - Дорогие друзья. Спасибо автору. Прекрасный слог, прекрасный "последний поклон". С уважением. Здоровья и трудного творчества. Вадим.

302041  2012-09-20 06:16:41 Л.Лилиомфи - На пост о золотом коте / Ну, что ж. Это удачно сформулировано: -- Высокоморальный гестаповец - это редкий образ в мировой литературе. --

302064  2012-09-22 22:31:43 Валерий Куклин - Волковичу Все правильно, Саша, но все-таки дело в акцентах. При публикации в бумаге все- таки обрати внимание на мои замечания. Что до того, что евреи были не активными борцами сопротивления фашистам, пишут и говорят даже в Израиле. Но... бюыли ведь еврейские партизанские отряды. Что интересно - других сугубо национальнгых партизанских отрядов в Белоруссии не было, а вот сугубо еврейские были. И ни один из этих отрядов не удоставил себя битвами с врагом, все терпеливо ждали, когда придет Красная Армия и их освободит. И гетто еврейских до подхода Красной Армии фашисты в сравнении с лагер\ями смерти вели себя относительно пристойно, если верить воспоминаниям выживших жертв. А вот когда стали подходить наши - фашисты стали уничтожать евреев массово. И эта ситуация пока что в достаточной степени не изучена. Как видишь, твой рассказ поднимает целую кучу проблем, которых хророшо бы прочитать в романе на эту тему. В Белооруссии, если судить по нынешнему белорусскому телевидению, до сих пор свежа память о той войне, потому всяк=ое художественное произведение на эту тему волнует читателя. Это в России ставят памятники немецко-фашистским захватчиками и разгоняли еще недавно встреич ветеранов дубинками, Потому лично мне твоя позиция нравится, она более достойна, чем позиция защитника твоей нынешней версии "Золотого кота". То есть почитайц нынешний ввариант своей творческой неудачей, которуюд могут использовать враги твоей Ролины в своих пакостных целошях - и переделай свойц набросок романа в добросовестный и глоубокий по содерзжанию роман. Седьмой десятлок лет уже - пора не оглядываться ни на кого, надо создавать щшедевры настоящие, не идти по пути Василя Быкова, бывшкего великим в тридцать-пятьдесмят лет, а на старости лет превратившегося в националиста. Ечсли обидел, извини. Валерий

Copyright (c) "Русский переплет"