|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
РУМЫН
Рассказ
В субботу отправились откапывать немца.
Место знали приблизительно: за сараем, возле вербы.
Не у нынешнего, вымахавшего на задворках за десятилетия - пучком в три ядрёных ствола - дерева, а возле материнского, давно испорохневшего корча, как вспоминала старая женщина, разорвалась партизанская мина, унесшая на тот свет постояльца в 44-м военном году. В воронке мертвеца и закопали.
Когда хозяйка двора была еще жива, то рассказывала:
- Як загрымiць, загудзе! Выбухi вакол хаты. Ён (немецкий постоялец) пабег. Куды, навошта? Каля вярбы яго i пасекла. Крывi амаль не было. Тады ж пахавалi...
- А много немцев в деревне стояло? - допытывался у бабушки внук.
- Багата.
Пабеглi усе, калi нашы пачалi наступаць... Цi хто ж iх лiчыу...
За бабку подсчитал подросший внук. Прикинул интеллект к носу, результат умножил на вузовскую стипендию, которую к тому времени получал, разделил цифирь на зарплату деревенских родителей и личные городские запросы - и получился расклад, вогнавший недоросля в тоску.
Катастрофически требовалась финансовая поддержка. А тут институтский дружок надоумил: мол, у всех продвинутых студентов давно уже свой бизнес, собственное хобби, а бывает такое, что, к какому бы месту его ни приложить - получаешься "в шоколаде".
- Какое такое? - загорелся будущий инженер.
- Железное!
И показал "Железный рыцарский крест". Немецкий.
"Бляшка", по словам знатока, тянула минимум на полгода повышенной стипендии, если сбагрить находку нужным людям - коллекционерам, торговцам антиквариатом и реликвиями времен Второй мировой войны.
Подробности: котируются ордена и медали вермахта. Особый спрос - на похоронные медальоны. За них, если все сложится, состыкуется и покатит, можно получить наличманом в марках и евро.
Занимаются
розыском захоронений погибших героев специальные германские фонды, неутешные
вдовы, здравствующие родственники и неугомонные активисты. Дело, по всем
прикидкам, стоящее, беспроигрышное. А личный военный жетон погибшего -
просто
клад. "Бабки" за него дают - не мерянные.
"Есть
такое
местечко!" - сообразил студент, он же - великовозрастный внук почившей в
Бозе
хозяйки заброшенного родового хутора в белорусской деревеньке, название
которой
по щекотливым причинам умалчивается. - Надо в немецкой могилке покопаться,
авось - золотая жила! Покойник, наверняка, - при всех
регалиях..."
Получив через однокурсника "добро" анонимного барыги-заказчика на медальоны, медали и другие военные трофеи и согласие на земляные работы дядьки - единственного, обитавшего поблизости хранителя родового гнезда, студент отправился в разведку.
Хуторок, несмотря на обещания, даваемые у ложа умирающей бабушки сыновьями и внуками, находился в запустении: щурился заколоченными окнами и весь порос сивым бурьяном. Наследники давно уже не казали сюда носа.
И вот
сподобилось.
Только где искать?
Бригада "черных копателей" вербовалась студентом из местных аборигенов, во избежание лишней огласки.
Выбор оказался не густ.
"Петька Бобок пойдет... Ему на пенсии скучно, а клева на озере в ближайшие недели не предвидится - жара, июль...
Одноклассник Володя наверняка согласится, в прошлом - сержант-танкист, может сойти за эксперта, учились вместе в школе...
Дядька Федор от дармовой выпивки не откажется, свой человек...
Можно еще соседа Михалыча позвать, он тоже выпить не дурак...
Кого еще пристегнуть?
Митяню-конюха - и хватит!
Эти перелопатят двор и округу, только помани пряником в виде хорошей выпивки и денежного вознаграждения в придачу. Орлы!"
Такими размышлениями организатора поисковой экспедиции - младшего хуторского наследника по имени Славка - завершился предварительный смотр сил.
В выходной субботний день все посвященные прибыли на хутор. С лопатами, с проволочными щупами, однако - без запаса курева и закуски, гарантированных "от пуза" продюсером. А заядлый рыбак, старикан Бобок приперся к чему-то с удочками. Спрятал их в кустах.
- Копать отсюда и до обеда! - сострил Славка, вырубая в высокой траве штыком лопаты прямоугольник места предположительного захоронения, выбранного по "наводке" деревенских родственников.
Рабочий народ воспринял шутку без воодушевления: а разминка?
Назвавшись груздем, продюсер полез в спортивную сумку.
По бутылке белой на брата было запасено, однако логичнее было с утра разминаться красненьким, резервным.
Лиха беда начало, а там стакан покажет.
И правильно студент поступил, не дав разбосячиться с самого начала: дерн оказался застарелым, сбитым. Прошедшие годы утрамбовали немецкую могилу нешуточно, наверняка, однако, не учли проникающую способность плодово-ягодного вина, взопревшего быстрой испариной на лицах старателей и потребовавшего добавки.
После принятия по второй дерн, нашпигованный кореньями, бесславно сник, поддался, яма в пятеро лопат быстро углубилась по колено, черное сменилось желтым, глубже требовалось осторожнее. А куда глубже, если синяя глина, и, по всем признакам, со времен скандинавского ледника никакие подвижки на этой отметке почву не шевелили... Промашка? И ежу понятно. Видать, немчура окопался основательно...
С ходу,
сдуру
разворотили широкую яму, да без толку - никаких признаков
захоронения.
Стакан показал: есть еще порох в пороховницах и шары в шароварах, но надо с умом искать, грамотно.
Щупы не дали ожидаемого результата: только булыжник изредка в глубине скрипел, стекло, вызволенное из неволи, блестело, кирпичные половинки и полусгнившие доски на свет божий появлялись, черные, как Славкина студенческая доля.
Не показала ясности и траншея, наспех пробитая по краю заброшенного двора, по задворку, где начинались заросли. Хоть бы какая-нибудь мелочь, указующий признак отыскался - каблук от ботинка, кусок кожаного ремня, пуговица, железка...
Ровным счетом ничего.
(О костях никто вслух не заговаривал).
Да, Федор вспомнил: мать рассказывала, что сапоги с убитого немца сняли, прежде чем тело закапывать. Хорошие были сапоги, с короткими халявами, медными подковками и такими же гвоздиками на подошве. Не пропадать же добру!
Стали производить рекогносцировку заново. Отправной точкой считался старый сарай, на месте которого буял драчливый ольшаник вперемежку с кустистыми вербами. А самого сарая давно уже не было в помине - сгорел, по словам дядьки Федора, от молнии после войны, а новый - развалили и продали на дрова. Стало быть, надо искать место пожарища, от него и плясать. Головешки, пенек - там неподалеку должна быть могила.
Еще Федор вспомнил разговоры матери про большой камень, обозначавший могильный холмик, но камень, если память не изменяет, забрали под фундамент, когда строили новую хату в деревне. Выходит, кроме головешек в земле и гнилых кореньев рухнувшей вербы никаких существенных ориентиров места не сохранилось.
Пока судили-рядили, подошло время обеда. Тут уж Славка не поскупился, расстарался, стал метать на клеенку, расстеленную в холодке, все, что привез.
Разлили в стаканы водку.
Разговор зажурчал.
Народ, подкрепившись, приободрился.
Копатели из молодых - а это Володька и Славик пили спиртное в жару, чтоб поддержать компанию, для аппетита и разговора.
Деду Бобку и соседу Михалычу по старости только для запаха и нужно было, дури у каждого и без того хватало.
А дядька Федор и конюх Митяня нагружались на дармовщину неторопливо, с полным осознанием важности собственного присутствия и происходящих событий. Оба - продукт послевоенного полусиротского розлива - они, заглотив порцию, насупились, но не повеселели, а Федор лоб морщил, "патылицу чухау", будто тужился, сидя в детстве на ямке за старым сараем, пытаясь вспомнить, где этот сарай аккурат располагался... И знал же, старый темнила, обязан был помнить, однако по своему обыкновению вперед не соваться и уступать просьбам близких в самый последний момент, когда уж совсем невмоготу, кочевряжился да отнекивался. Забыл, не знаю...
Что ж, стакан опять показал. Опрокинув третий или пятый - граненый, двухсотграммовый, Федор выдохнул вместе с отрыжкой:
- Колоду искать надо!
Чужому бы,
городскому, и невдомек, а деревенскому человеку вмиг ясно стало, о чем речь:
сарай-то дедовский на дубовых колодах стоял, именно так дома и риги до войны
строили, тогда о блочных фундаментах не помышляли.
Догадка сплотила, отрезвила.
Шупы проворно замельтешили, лопаты со смаком зачавкали, мореный дуб снизу глухим стуком вдруг отозвался - в одном месте, в другом, в третьем; квадрат бывшего фундамента в нужную сторону определился. Шагами отмеряли расстояние от линии тыльной стены, а там, действительно, под верхним слоем - трухлятина древесная, корни, лиственный перегной и различный хлам пошел.
Тут бы передохнуть, дух перевести, определиться, но куда там, совсем горячо, давай копать, а что обнаружили - непонятно...
Тряпье - не тряпье, кости - не кости, палки глиной облепленные, почему-то крышка от чайника, кольца чугунные от плиты, банки консервные, бутылки, гвозди ржавые, еще какая-то мелочевка в комках... Не иначе как свалка. Не то пальто!
Впору веревки натягивать, на квадраты площадь разбивать, как умник Бобок советовал. А самого-то, тю, и след простыл! Смылся под шумок, и удочки из кустов исчезли. Рыбак хренов.
Дурной пример заразителен. Сразу всем заскучалось, забезразличилось, зазевалось - и перекур с дремотой напросился, уложив уставшую разомлевшую публику где попадя: в тени под кустами, в полусумраке брошенной хаты.
Володька-танкист укатил на мотоцикле к себе в деревню. А Славка, как главный зачинщик "торжества", остался копаться в ямке, напялив на голову пилотку из газеты, чтоб не перегреться.
И так, и сяк примерял заскучавший свой интеллект к нюхательному органу или еще там к чему, пока не уперся взглядом в зеленый бугор, подступавший к хутору ежевично-крапивенной массой со стороны реки. Может быть, здесь поискать?
Флибустьерское счастье, кажется, юноше улыбнулось. Под покровом колючего матраса, лихорадочно изрубленного лопатой, в десятке шагов от начатой ямы вылупился древний пенек, подпираемый пологим холмиком. Неужели тот?
Славка стесал лопатой редкую растительную "чупрыну", круг расчистил.
К этому времени Володька из деревни подоспел.
Вдвоем стали над ямкой корпеть.
Сразу - песок. А через какой-нибудь метр обрывок брезента ли, мешковины ли подцепили размером с женский платок.
Истлела материя, трухой в пальцах рассыпается. Однако, знать, не сыра-землица лицо убиенного, не церемонясь, прикрыла в лихом году, а "домовина" крестьянская, скорая, недруга второпях укутала, дабы обычай христианский соблюсти и не последнюю как собаку в землю упрятать...
И березовый крест наверху, наверняка, стоял...
Был да сплыл.
Заспанная бригада подтянулась. Глаза бестолковые таращат.
"Адшукалi?"
Лопаты - в сторону. Славка в тонких перчатках (насмотрелся, шельмец, программ про археологические раскопки) начал руками землю разгребать, помогая себе мотыжкой. Долго ли, коротко ли ковырялся - как круглый ком из недр выкатился и матовой желтизною человеческого черепа в мокрых перчатках крутнулся.
И куда только заготовленные на всякий случай слова про бедного Йорика у юного Шлимана подевались?! Испугался парень, побледнел...
Череп, кости, истлевшие тряпки, обрывки бумажных спрессованных листов, что-то с виду железное, кожаное - это вам не фиги в кармане показывать... Как ни крути - людская могила, разрытая...
Бригада враз зашумела, загалдела. Каждый из присутствующих счел своим долгом высказаться по поводу находки.
Первым
встрял
невесть откуда взявшийся ренегат Бобок, как будто бы его ожидали и мнение
спрашивали:
- Зрэшце закапаць уражыну абратна ды кол асiнавы забiць! Каб нi дна яму, нi пакрышкi!
На Бобка недружно зацыкали, а тот, чувствуя перед коллективом вину за прогул, взъерошился, будто пойманный ерш, извильнулся взглядом в сторону неприбранной клеенки с закуской, проглотил слюну, словно приманку, и решительно пошел прочь - мимо стола, походя хряпнув единым глотком забытый стакан. Надо полагать - в знак протеста. И только размотанная леска на удочке волочилась позади уходящего старика, цепляясь за траву крючком-вопросом.
Озадачил дед, смутил. А закинутый им поплавок сомнения остался на поверхности без движения.
- Закопать-то мы закопаем и куда следует сообщим, если спросят, - попытался сгладить неловкость ситуации Славик. - А что нашли? Кости? Надо дальше рыть! Документы, смертный жетон искать! Тогда, может, и узнаем, кто да как...
- Вот-вот! На поминки, что ли, собрались? По три рюмки - и баста? - поддержал бывшего одноклассника Володька и продолжил без видимой связи: - Я в Германии служил, в Трептов-парке на экскурсии бывал. Знаете, как наши могилки там прибраны, ухожены? Фамилия на каждом столбике. Неизвестных тоже много. Так и написано - неизвестный. А тут? Откуда ее взять, фамилию? Давайте искать, раз начали. Опять все бурьяном зарастет!
Старшее поколение, судя по их внешнему виду и настроению, противилось любому из прозвучавших предложений. Кол внутреннего несогласия, вбитый в недавнее единомыслие репликой Бобка, затронул острыми краями давно зажившую рану, редко по нынешним временам вспоминаемую, однако, оказывается, не забытую. Да и что они помнили, детишки военной поры, к примеру, Михалыч - партизанский сынок, или Митяня - войны последыш?! Тот же дядька Федор, родившийся в 41-м и просидевший смутное для родителей время в колыске и на печи, пока отчую хату наши же, партизаны, и не спалили, участвуя в армейском наступлении? Правда, после семья набедовалась, намыкалась. Так не они же одни! Оккупация, будь она неладна, многим крови попортила, многие жизни унесла... Так, что ж сейчас - с вилами на комара? Давно уж тот германский вояка в земле истлел, а родители и родственники, если где-то и остались, слезы утерли и думать о нем позабыли, как забывают люди своих близких, умерших и павших ... Стоит ли прошлое ворошить и копья ломать, плохо или хорошо, что могилку вскрыли, память людскую потревожили... Но как быть, если память эта - без имени? Правильно ли, по-христиански - загрести, наплевать и забыть?!
Славик, чувствуя себя кругом виноватым, на глубокую философию по оному поводу не претендовал, а то, что в черепушках соратников по могильному делу шкварчало, навряд ли себе представлял. Однако посыпать голову пеплом не торопился и назревавший конфликт постарался сгладить. А нужен ли раздор? Да что вы, мужики, межуетесь, "был ли мальчик"?! Не пора ли выпить, закусить и "квитку" на затее поставить, еще немного порывшись и какие-нибудь вещички немца отыскав?! Окончательно удостовериться, Фриц здесь закопан или Ганс?! А пока прошу, господа-товарищи, к столу...
Ямку с останками целлофаном прикрыли, направились к "поляне".
Сидели без утреннего энтузиазма, неохотно клевали вилками в открытых консервных банках, пили, морщась и кривясь. Не пошла выпивка, не пошла родимая... Возникшая накануне неловкость, казалось, комком застревала в горле, и как ни кашляй, ни колоти кулаком по спине, ее не выплюнуть. Чувство необъяснимой вины не желало растворяться в граненых стаканах, усердно пополняемых услужливым студентом. Каждому из присутствующих казалось, будто совершается что-то не то и не так, а поэтому дармовая водка не в удовольствие и летний день - не в радость.
Наконец Федор на правах хозяина территории решил проявить себя и подвести итог своим сомнениям и, как оказалось, - мнению большинства, не считая отсутствующего Бобка.
Дядька дожевал луковый стручок и, обращаясь к племяннику, изрек:
- Вы тут, Слав, сами с Володькой заканчивайте. Приберитесь. А мы - домой. Надо чтоб, все по-людски.... Чтоб все, как полагается...
Старичье, кряхтя и вздыхая, не сговариваясь, поднялось с колен и корточек и гуськом побрело с разоренного двора, трезвея на ходу.
Славик направился было вдогонку, хотя б по пятерке дедам всучить за проделанную работу, задержать, однако остановился, рукой махнул. Не перепрешь. Видать, жареный петух их в темечко клюнул...
Пришлось разгребать захоронение вдвоем.
И шарили-то, просеивая землю сквозь пальцы, недолго: вскоре искомое было извлечено. Относительно сохранился лишь кожаный ремень, медная пряжка к нему, какие-то бляшки из амуниции и что-то похожее на кошелек.
Бумаги, которые в полуистлевшем портмоне лежали, давно превратились в труху. Ничего прочесть не удалось.
Ни медалей, ни орденов, ни знаков различия при убитом не оказалось, видать не слишком знатным вояка был.
Осторожничали тоже зря - ничего трофейного, взрывоопасного в земле не встретилось.
А вот облепленный тленом металлический кружок заставил сердце главного искателя ёкнуть: эврика!
Оттерли поверхность тряпкой, смоченной бензином из мотоцикла.
Алюминиевый круг с дырочкой вверху, разделенный надвое поперечной бороздкой, а под ней - многозначные цифры. По-видимому, личный номер солдата и номер воинской части.
В верхней части отчетливая надпись "ROMANIA"
- Румын! - удивленно произнес Славка, еще не зная, радоваться либо огорчаться находке.
- Так точно! - по- военному отрапортовал Володя-танкист и стал собирать инструмент...
Найденные
человеческие останки парни аккуратно завернули в целлофан, положили на дно
ямы
и быстро, молча, закопали, насыпав на месте погребения невысокий холмик с
тем,
чтобы с утра вернуться и поправить, как следует.
Уже смеркалось, и пора было убираться с хутора восвояси.
Спустя некоторое время на новой-старой могилке появился дубовый крест. Его смастерил дядька Федор. Помогавшие ему сосед Михалыч и конюх-Митяня больше мешали: суетились и лезли с советами.
Дело-то в общем привычное, житейское.
Бывший танкист Володя выжег на перекладине раскаленным гвоздем слово "ROMANIA" и цифры, списанные с жетона. Авось, кому-нибудь понадобятся.
Отношение деревенских к произошедшим раскопкам и найденным останкам румынского солдата (шила в мешке не утаишь), лучше всех выразил дед Бобок, по его версии, - самый полезный участник событий.
"Захопнiк! Людз╕ казал╕: гэтыя румыны, ц╕
мадзяры, хто ╕х ведае,
чугунку ад партызан ахо.вал╕. Няхай сабе ляжыць! Зямлi на .сiх хопiць!"
- дословное выражение вездесущего деда
Славка,
как и
следовало ожидать, оказался в пролете: румынская военная атрибутика
фронтовых
лет на черном рынке, выяснилось позже, не пользуется спросом. Не слишком
усердно разыскивают своих павших героев и на их исторической
родине.
А скорая на суд, злая на язык деревня окрестила Федорова племянника обидным для него прозвищем "Румын". Явится студент на побывку, а в спину - "Румын приехал! Немца откапывать!"
Хоть плачь да глаз в родные места не кажи.
Ничего общего и нарицательного с сыновьями страны Румынии, бесславно павшими на Восточном фронте, полегшими в земле необъятной России, в том числе - в лесах и болотах Беларуси - это прозвище не имеет. Надо полагать. Румын - да и все.
Славка с тех пор копательный бизнес, так неудачно начавшийся, забросил, однако на хуторе стал бывать гораздо чаще, за могилкой приглядывать. Говорил, мол, все равно к румыну никто с его родины не приедет, а здесь как бы близкий человек отыскался...
Видать, парня тоже, как и дедов, жареный петух в темечко клюнул: внук на бабкиной могилке не частый гость, а с чужой возиться заохотился.
Все-таки
недаром
студента по обидному прозвали.
Что с
него,
румына, взять?!
|
Проголосуйте за это произведение |
Вам тоже в реальном рассказе удалось передать отчасти эту фантастику преображения образа мысли. У Вас вкус к языку, речи народной, в словесности всё и происходит. С уважением.
|
|
|
А люди в Москве по разному говорят, и сейчас, и раньше, и коктейль бывает, и сленг, и многоязычие, а иногда просто "чирикают", бывает и не всё поймёшь. А сейчас всё больше с мобильниками разговаривают.
|
Для меня этот отлично написанный рассказ ещё и напоминание о неумирающей совести человеческой. Стал Славка ездить на могилку, значит, грусть и свет снизошли в его душу. В городишке Ветцлар, где я живу, два кладбища русских военнопленных, умерших на чужбине в первую и вторую мировую бойню. И кладбища и могилки ухожены.
|
На Преображеском кладбище госпитальное кладбище тоже очень ухоженное, звонит в колокол, горит огонь, а на душе тяжесть. Однажды из Волги в районе Волгограда к моим ногам на берегу волна вынесла осколки человеческих косточек ... Ужас! Вы правы, война - это бойня!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Тему вы подняли не для этого светлого дня,но грех промолчать. Не буду помещать выдержку из "Листопада" Д. Гранина /журнал Звезда ╧1 2008/,если вас действительно интересует, как обстояли дела с захоронениями во время войны, то вы можете там прочитать. От себя добавлю лишь то, что слышала от очевидцев. Супостаты хоронили только своих, наших же хоронить выгоняли местных женщин /со слов жительницы Дмитровского р-на Московской обл./ Война шла не один год.... Боюсь, что тема гораздо сложнее, чем кажется.
|
Цветочки на обелисках - это очень красиво. Сколько надо поставить по России обелисков и где? Одно название Сталинград, Прохоровка - это уже памятники тому, с каким упорством люди уничтожали друг друга. А к лагерным крематориям тоже возлагают цветы? Это тоже памятники! Вот отрывок,который не захотела сначала вставлять по причине того, что очень тяжело его читать. "Листопад" Д.Гранин "...И повсюду страшные, вздутые трупы. Это раненые расползались во все стороны. Умирали почему-то уткнув лицо в землю, скрюченные последними муками. Передо мной предстала картина отступления наших. Немцы своих подобрали, похоронили. Наши уходили в небытие безвестными, безвестные навсегда. От сладкой вони гниющей человечины тошнило, находиться далее не было сил. Жирные блестящие мухи гудели над трупами, кружили птицы. Здесь, на перекрестке дорог, немцы на броневиках настигли отступающую нашу часть, судя по всему, наши стояли насмерть. Были израсходованы все гранаты, диски автоматов, ручных пулеметов были пусты, так что и поживиться было нечем. Господи, во что мы превратимся? сказал Мерзон. Вот что такое отступление. Я не мог больше там быть, я бежал, зажимая нос, мы все бежали, и думать нельзя было, чтобы их похоронить, хотя бы землей присыпать, хотя бы документы достать, медальон вынуть. Медальон, еще он назывался ╚смертник╩, это был черной пластмассы патрончик, куда вставлялась бумажка, свернутая трубочкой, с фамилией, именем, отчеством. Несколько сведений, кажется, группа крови. Не помню, был ли домашний адрес. В моем медальоне через год все стерлось, когда мы переплывали Лугу, ползали по болоту, наверное, сырость проникла. Два раза я менял бумажки. У немцев были металлические жетоны, чего-то на них было выбито, цифры, буквы. С них не сотрется. Патрончики наши в танках сгорали вместе с экипажами, ничего не оставалось. Бывало, успеют выскочить, гимнастерку сбросить, но медальон этот говенный тю-тю...." Оккупанты боялись распространения инфекций, поэтому земелькой "присыпать" наших погибших выгоняли , еще раз повторюсь, местных женщин. Это когда мужчины не могли....Это помнят их дети....Это не забывается... Я ОЧЕНЬ хорошо понимаю,что вы хотели сказать про ОБЕЛИСКИ. Но есть памятники "НЕИЗВЕСТНОМУ СОЛДАТУ", и это понятие более широкое, чем указание конкретных фамилий, дат. Судьба обелисков, как показала история, недолговечна, их могут передвинуть или убрать. Могут и историю переписать.... Глядишь герой уже другой...... Только память поколений стереть нельзя. Искренне надеюсь, что я вас ничем не задела и мы с вами понимаем о чем говорим?!
|
|
|
