|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Кавалергард
Городок был вроде полустанка. Задние окна райкома смотрели на огороды. Дальше за ними - река, через которую был протянут верёвочный мостик. Мальчишки раскачивали его, как качели, и прыгали в воду. На том берегу были только сёла. А ещё дальше - горы. Типичный имеретинский пейзаж.
Напротив райкома находилось здание вокзала, железная дорога. Вдоль неё тянулось шоссе и городок.
Территория маленького вокзала прорастала вездесущим сорняком, известным здесь под названием "уджангари". В пору цветения его грязно-фиолетовые колючие цветы издавали ядовито-сладкий запах, а мохнатые чёрно-зелёные ветки опутывались жёлтыми нитями. Однажды у вокзала притормозил литерный поезд "Москва-Тбилиси", который обычно во весь опор проносился мимо. С возгласами: "Какая прелесть!" высыпали на перрон русские пассажиры и в мгновение ока оборвали кусты этого отнюдь не декоративного растения. Начальник станции был доволен. Ему вменялась обязанность выпалывать сорняк. А тут такой сюрприз - кой веки раз остановился "московский" поезд - и "уджангари" как будто не бывало!
Так вот, в этом городке было популярно фехтование на шпагах.
Подобное стало возможным после того, как сюда в начале 50-х годов приехал С. Он прибыл из Парижа, транзитом через гулаговский лагерь. Вернулся в края, где до революции его семейство владело имением. Поселился у сестры, белой, как лунь, незамужней женщины. На чудом оставшемся не реквизированном участке имения они обитали в старом барском доме, окружённом фруктовым садом. Жили на пенсию сестры - бывшей учительницы.
С. был настоящим князем, существом по тем временам музейным. Статный мужчина лет пятидесяти, с нафабренными усами, в щегольском кителе, в синих галифе, заправленных в яловые сапоги, разгуливал по улочкам городка. Этот реликт смущал население своей респектабельностью. Он был ещё и любезен, а не просто вежлив, что пуще настораживало затюканных войной и режимом горожан. Дети шарахались, когда на улице С. протягивал им какое-нибудь лакомство. Как будто не было доверия пожилому мужчине с ясными голубыми глазами. Такие они у сумасшедших, маньяков или святых.
Однако хорошие манеры не располагают к тому, чтобы третировать его обладателя. К князю привыкли, более того - в несметном количестве объявились родственники. Сказалась давняя страсть имеретинцев к реликвийным фамилиям. В тени векового орехового дерева, во дворе С. и его сестры по поводу нескончаемых визитов накрывались столы. Брату и сестре помогал один зажиточный крестьянин, который жил в окрестной деревне. Он присылал провиант, а его дочка крутилась на кухне. Делал это "по старой памяти" - некогда предок князя облагодетельствовал его родителей.
Не обходилось без скандалов - до обвинений в самозванстве. Со двора, обнесённого обветшалым забором, доносились реплики типа: "Как же, как же! Уж мне ли не помнить, что вы из крестьян и ходили в холопах у моего отца-барина!" Меньше всего сословную спесь выказывал сам хозяин.
Специально привезли из дальней деревни очень пожилую даму, которая приходилась тётушкой князю и его сестре. В наряде княгини старая женщина приехала на арбе, запряжённой волами. Княгиня всплакнула, увидев князя, вспомнила его, совсем юного... Эта дама рассудила всех. Но количество родственников и соответственно гостей не перестало увеличиваться.
О прошлом князя знали мало. То, что С. - бывший кавалерист царской армии, вычислил Г. Он - тоже кавалерист, ветеран двух мировых и гражданской войн, скукоженный от многочисленных ран, угрюмый мужчина. У него был холодный жёсткий взгляд и вполне можно было предположить, что Г. "порубал" немало народу. Князь поприветствовал его, и не без торжественности. В ответ Г. только пробурчал про себя: "Знавал я таких артистов". В гости к С. он не набивался.
Говорили ещё, что в молодости С. служил в Петербурге, что вдов и бездетен. О лагере он не рассказывал, так как имел обыкновение говорить только о приятном. Но и о парижской жизни тоже не распространялся. Однажды во время застолья С. вспомнил было, что водил дружбу с художниками с Монмартра, но понимания не встретил. В ответ с двусмысленным хихиканием один из "родственников" спросил, правда, что француженки красивые и доступные. Другой осведомился про Эйфелеву башню, мол, очень высокая? На этом парижская тема себя исчерпала.
Однако моментами, особенно после некоторого количества бокалов, хозяин вдруг переходил на "высокий штиль", говорил слегка "в нос" - с французским акцентом. Появление подобных "дефектов" в речи тревожили его сестру, и она тут же одёргивала брата, тянула его за полу кителя. Она знала - почему.
Но хозяин всё-таки "выговорился". Случилось такое, когда бдительная сестра удалилась на кухню и будто бы симптоматичных изменений в речи не наблюдалось. Шёл разговор провинциалов о политике. Несколько раз прозвучал непонятный для князя термин "фриц, фрицы". Он осведомился, что это такое, и узнав о ком был разговор, пожал плечами и спокойно, как бы для себя, сказал: - В Париже я дружил с немецким офицером. Он хорошо играл на рояле, писал стихи, и звали его Фриц.
...Как по команде под разными предлогами один за другим торопливо стали удаляться гости. Когда из кухни вернулась сестра, то застала у стола пребывающего в одиночестве брата. Он сидел сконфуженный. Она ничего не сказала, только посмотрела на "легкомысленного" князя сурово, осуждающе, в духе тех нелёгких времён. Потом спросила: "Надеюсь, ты не рассказал свою байку о том, как оказался в Париже?"
"Опала" продолжалась недолго. В одном из местных начальнических кабинетов "прогремела" фраза: "Оставьте в покое блаженного!" Исходила она от высокого начальника, который, что не могло быть секретом в городке, тоже подвизался в родственники князю. Но нет худа без добра. С. обособился у себя во дворе. Он вдруг начал "проявлять интерес" к кустам кизила - обрезал их, тщательно проверял, насколько упруги и идеально прямы ветки. Для этого он приставлял ветку к правому глазу, а левый прищуривал. Потом следовал взмах: "вжик-вжик"... Иногда С. зычно произносил непонятные слова: "репост", "контр-репост", "пассе", "туше", принимал чудаковатые позы и с кизиловой палкой на перевес делал выпады.
Однажды взобравшись на яблоню княжеского сада всё это наблюдал мальчик по имени Юза. Озадаченный происходящим, он невольно выдал своё присутствие. С. посмотрел на него снизу вверх. В руках он держал палку. Мальчик, известный в округе шалун, облазивший не один чужой сад, по своему опыту понял, что взбучки не будет. Но в какой-то момент, спускаясь вниз, замешкался, чуть было не передумал "сдаваться", ибо последовал неожиданный вопрос:
- Молодой человек, вы читали "Трёх мушкетёров"? Юза вообще не читал и не потому, что был неграмотным. Возникло подозрение, что именно за это его намеревались поколотить кизиловой палкой. Но куда было деваться. Неожиданно необычный хозяин протянул ему вторую палку и крикнул: "Защищайтесь, Рошфор!". Лёгким прикосновением своей "шпаги" он выбил из руки Юзы его оружие. Мальчик разинул рот от удивления. Князь показал ему глазами на кизиловую палку, мол, подними. Лёгкое прикосновение - и опять "шпага" выбита из рук. Юза был петушиного нрава. Снова и снова хватался он "за оружие", весь раскраснелся. Потом князь позвал сестру, чтобы та угостила "молодого человека" фруктами.
Через некоторое время среди молодёжи городка появились парни по особенному осанистые и "культурные", как выражались взрослые. В местной библиотечке вырос спрос на тома Александра Дюма. Выяснилось, что будучи в Париже князь работал тренером по фехтованию в частной школе. А фехтование освоил в Петербурге, когда учился в военном училище. В определённое время молодые люди собирались у ворот Юзы и степенно шествовали к дому С. Они тренировались. Для этого хозяин расчистил площадку под айвовыми деревьями в глубине сада. С. выходил к питомцам всегда тщательно выбритый, в шальварах, которые привёз из Парижа.
Приобщая молодёжь к искусству фехтования (на кизиловых палках), С. вёл с ней "мужские разговоры", поднимал боевой дух местных мушкетёров. Из Тбилиси князь выписал атлас с изображением амуниции фехтовальщиков. Парни приуныли после его просмотра. Зато в беседах возобладала тема: "Жизнь - это борьба!" Говорил подобные фразы С. так, как они произносились в романах Дюма, а не в городке, где-то в Имеретии. В таком стиле велись все разговоры. Мальчишки не всё понимали. Одному из них, замеченному в некоем поступке, князь с мягкой укоризной заметил: "Ты ведёшь себя как Саванаролла!" Паренёк раскраснелся, теряясь в догадках, похвалили его или наоборот. "Надо готовить себя к триумфу, в жизни он всегда один! - говаривал князь. После этого взор его голубых глаз останавливался, становился отрешённым. Он начинал напоминать человека, уже пережившего свой звёздный час. Потом он вздрагивал, ему казалось, что кто-то дёргает его за рукав.
С. решительно взялся за дело, за "хождение по инстанциям". Они умещались в единственном административном здании городка и повсюду он обнаруживал родственников. Видимо, поэтому фехтование на шпагах "безболезненно" было признано официально культивируемым видом спорта в городке. Из Тбилиси приехала "комиссия" - чиновник из спортивного ведомства. Его позабавили кизиловые палки, но удивили выправка и подготовка местных фехтовальщиков. "Парижская школа!" - заметил С. Гость из столицы посмеялся шутке и с готовностью принял приглашение отобедать у князя. Во время этого визита с лица С. не сходило сосредоточенно-лукавое выражение, с каким, как ему казалось, "устраиваются дела". Через некоторое время из Тбилиси прислали два костюма и пару настоящих спортивных шпаг. Чести первым облачиться в наряд фехтовальщика был удостоен Юза - лучший ученик князя.
Скоро команду вызвали на соревнования в Тбилиси.
В тот знойный июльский день в кабинете секретаря райкома телефонный звонок междугородной связи прозвучал по особенному громко. Он вызвал из полудремотного состояния первое лицо района. "Полная и убедительная победа! - докладывал через трубку С. - Мы произвели сенсацию! Кубок наш!" Секретарь поздравил команду и лично С. "Мы встретим вас достойно, как победителей!" - заключил он, уже совершенно бодрый. Затем вызвал сонную секретаршу и распорядился "насчёт мероприятия".
К вечеру весь городок высыпал на перрон. Из служебного помещения вокзала позаимствовали стол, накрытый красной скатертью, на который уложили громкоговоритель. Нетерпение росло. Оно достигло апогея, когда по вокзалу сообщили, что состав выбыл из соседней станции. Это - пять минут ходу. Вот появился и паровоз. Подкатил состав. Вдруг выяснилось, что никто не знает, в каком вагоне находятся "герои". Наиболее рьяные горожане бросились в конец поезда. Потом раздались голоса, что ребята - в первых вагонах. Толпа энтузиастов повернула и ринулась в противоположном направлении. Непосвящённые пассажиры насмешливо и опасливо наблюдали из окон вагонов хаотические перемещения возбуждённой толпы на обычно малолюдной платформе. Посвящённые же (из вагона, которым прибыла команда) предвкушали экзотическое зрелище. По настоянию С. вся команда нарядилась в подаренные федерацией фехтования костюмы. В левой руке у каждого маска, а в правой - шпага. Впереди должен был идти С. с трофеем - посеребренным кубком. Народ в вагоне был простой, и такие действа для него были в диковинку. Пассажиры потирали руки, ухмылялись, но вслух не высказывались. Ведь "ряженые" были "вооружены"...
Но парадного шествия не получилось. Появление на перроне людей в белых обтягивающих костюмах с "боевой" амуницией, идущих строем (один за другим), обескуражило граждан. После заминки на победителей обрушились со всей мощью почитания. Спортсменов зацеловывали, а князя подняли на руки и понесли. Он сиял от восторга и смущённо приговаривал: "Право, не стоит!" Когда подошли к "президиуму", к столу, накрытому красной скатертью, была попытка "покачать" князя. Но её не поддержали. В городке если и знали о существовании такого ритуала, то к нему не прибегали. Не было поводов. Князь передал кубок секретарю. Тот поднял его над головой и после оглушительного ажиотажного гула и аплодисментов поставил его на стол рядом с громкоговорителем.
Не дожидаясь отхода состава, начали митинг. Поезд не трогался с места, видимо из-за любопытства машиниста, которое разделяли и пассажиры, глазеющие на происходящее из окон вагонов. Секретарь заговорил о достижениях виноградарей района, о героях войны, о новых героях и т.д.
Пришла очередь говорить князю. Он взял в руки громкоговоритель, сделал паузу, обвёл глазами толпу и начал:
- Нет человека, не испробовавшего триумфа. Он бывает большой и малый, замеченный, оценённый обществом или незамеченный. Но он всегда в единственном числе! После победы наших мушкетёров я начинаю думать, что мой звёздный час, может быть, ещё впереди...
Первым оценил юмор секретарь, потом уже остальные. Князь продолжил:
- Помню такой же знойный день под Красным селом, 10 июля, 1914 года. Проходил смотр...
Сестра князя, которая всё это время находилась поодаль от "президиума", вдруг пришла в движение, начала энергично проталкиваться к столу. В это время как раз начал спускать пары паровоз отходящего поезда. Сквозь грохот и дым не было слышно, что говорил князь. Глаза его блестели, и он как будто спешил высказать что-то сокровенное. Сестра подоспела и стала рядом. Тут С. сник, замолчал, как если бы пережидал отход состава. Затем что-то промямлил и уступил громкоговоритель другому оратору...
Я был совсем маленьким, когда произошло это событие - сидел на шее своего отца и смотрел на происходящее. К концу 60-ых городок вырос до средней величины промышленного центра, с монструозным заводом, который, казалось, пытался затмить своим коричнево-красным дымом небо, а река, протекавшая через город, была иссиня-чёрная из-за его отбросов. Через неё был перекинут бетонный мост. На другом берегу теснились "хрущобы". Для промышленных целей вырубили сад семейства С., разрушили дом, взамен выделили квартиру в новостройках на первом этаже.
Ко времени моего повзросления С. давно вышел на пенсию. В городе футбол быстро вытеснил по популярности фехтование. Я сам занимался борьбой. Об успехах местных фехтовальщиков только вспоминали.
С. было уже чуть за 80. У него появились проблемы с ногами, и он перестал появляться на улице. Помню, как, проходя мимо его балкона, я старался не смотреть в ту сторону. Там неизменно находился старик. По-прежнему чистый взор его голубых глаз настораживал прохожих, как и пыл, с каким он зазывал людей в гости. Иногда из комнаты появлялась сестра и заводила С. в комнату. Мой приятель, приходящийся внуком тому самому облагодетельствованному крестьянину, помогал старикам с их нехитрым хозяйством. Он рассказывал, что "старичина" совсем плох, бредит, рассказывает всем подряд что-то о царе, даже президента Франции приплетает, а потом переходит на французский.
Князь умер, его хоронили так, как причитается персональному пенсионеру, заслуженному работнику физической культуры и спорта, видному горожанину, родственнику, соседу... Одна, умеющая голосить родственница, ненавязчиво вплела в плач факт благородного происхождения С..
Народу пришло много. Впереди процессии с портретом усопшего шёл Юза. Он заметно обрюзг, ссутулился...
Лето 1914 года, как обычно, 1-ая гвардейская кирасирская дивизия проводила на лагерных сборах под Красным Селом. 10 июля состоялся смотр русской гвардии, на котором присутствовал император Николай II и президент Французской Республики Р. Пуанкаре. Гвардейцы произвели прекрасное впечатление отличной выучкой, слаженностью всех частей и подобранностью состава. Тогда по традиции в кавалергарды зачисляли высоких и голубоглазых блондинов.
Молодой офицер князь С. был при полном параде. Его золоченые кираса и каска, серебряные фигурка орла и Андреевская звезда на каске сверкали на июльском солнце. В войсках ощущалось воодушевление.
Далее - или быль или небылица - проезжая вдоль строя кавалергардов, французский гость остановил свой взгляд на юном блистательном красавце в первых рядах. Он что-то шепнул царю. Царь переспросил у сопровождающего их генерала. Тот доложил: "Князь С., Ваше Императорское Высочество". Некоторое время спустя князя определили в охрану российского посольства в Париже.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
|
|
|
|
Голосов у Кавалергарда немного по двум причинам:
|
