Недавно по телевидению объявили конкурс "Пен - марафон". За 12 "астрономических часов" предлагалось написать нечто. Задавалась исходная фраза, а дальше - кто на что горазд.

Я вспомнил про своего товарища Голу. Он - не писатель. Однако были эпизоды, которые навели меня на догадку - не таится ли в нём литератор.

Во время банкета по случаю завершения конференции Гола прикорнул на тахте. В этот момент один из подвыпивших гостей налил ему за шиворот вино. Гола встал, спокойно обозвал обидчика идиотом и вышел из комнаты. Его попытались удержать, но безуспешно. Я решил проводить его, чтоб он уж совсем не разобиделся.

Банкет проходил в загородном ресторане в километрах пяти от города. Мы молча шли душной июньской ночью. Небо было усыпано звёздами. Почему-то я не видел луну. Вышли на пустынное шоссе. Оно вилось по скалам. "Скучную конференцию не спас обильный банкет. На что только "зелёненькие" транжирят!" - зевая, нарушил молчание, наконец, Гола. Мне показалось, что он уже не помнил инцидент с вином... Внизу, глубоко в долине, лежал город. Кое-где, в окнах домов горел свет, тускло-золотой, слегка пульсирующий. Когда взгляд останавливался на одном из огоньков в ответ от него вдруг исходил слегка слепящий острый блик. Среди этой игры света угадывался чёрный зигзаг реки, делившей город на две части. В какой-то момент Гола остановился и стал смотреть вниз, на город. Помолчал, а потом сказал: "Хорошо бы это записать!" Потом снял с себя мокрую от вина сорочку.

Гола, ставший профессиональным охотником за грантами, вёл очень активный образ жизни. Я, его партнёр, еле поспевал за ним. Он не знал иностранных языков. Но умудрялся пользоваться этим обстоятельством. Произнося дежурные фразы на английском или немецком, он источал столько очарования, что ему не то что прощалось незнание языка, даже напротив - оно считалось милым. Зато, я владел языками и в нужный момент всегда составлял необходимую бумагу.

Сферы, где он себя пробовал, отличались крайним разнообразием. Как-то ему удалось протиснуться в программу по предотвращению вывоза эндемичных земноводных из региона.

- Ты представляешь, лягушка-чайница или боржомская саламандра стоят не менее 500 долларов штука за рубежом", - сказал он мне с неопределённым выражением лица. Наверное, прикинул, что торговать лягушками всё-таки выгоднее, чем их оберегать.

Но сейчас он стал конфликтологом. Нас вызвали на специальный семинар в Москву, где он "выдал коленце", которое укрепило во мне подозрение насчёт наличия в нём писательских талантов.

На семинаре собрался народ из разных конфликтных зон. Были среди них депутаты парламентов, политики, молодёжь, по ухваткам похожая на Голу. Публика в общем-то тёртая, хотя без экзальтированных энтузиастов не обходилось. Девица из Киргизии, моя соседка по парте, во время беседы со мной делала противоестественные, несколько устрашающие пластические пассы руками. Она объяснила, что американский тренер-конфликтолог посвятил её в искусство "активного слушания".

Так вот, этот тренер - долговязая особа по имени Даян - в один из дней устроила для учасников семинара "круг откровения", "как у каманчей". На сцене вокруг воображаемого костра собиралось "племя". Каждый мог подойти к "костру", взять в руки "томагавк" (для такого случая был припасён некий предмет из пресс-папье), и рассказывать на виду у всех, с кем и за что повздорил. Желательно было повиниться. После откровений надо было произнести: "Хау, я всё сказал!" и положить "томагавк" на место.

Почин задала сама Даян. Она рассказала о ссоре, которая у неё произошла с мужем - не смогли договориться, кому выносить мусор по утрам. Текст я узнал сразу, потому что вычитал его из американской книжки о конфликтах, которую проштудировал перед поездкой. Кажется, это сделал не только я. Мероприятие протекало вяло.

Когда Гола завладел предметом из пресс-папье, мало кто думал, что бутофорный костёр разгорится так сильно. Выдерживая законы жанра малой литературной формы, он посвятил присутствовавших в сокровенные переживания

Вступление было правдивым - Гола дествительно учился в русской школе, всё остальное в его повествовании - вымысел. Сначала я дёрнулся, услышав, среди одноклассников Голы был мальчик Вася Шкамерда. Как его настоящий одноклассник, я мог засвидетельствовать, что не было такого парня ни в нашей группе, ни в школе вообще. Вскоре я уже не суетился, так как понял, что слушаю импровизацию на темы конфликтологии. За Голой замечалась изобретательность, когда он говорил тосты, но я не предполагал, что она может простираться так далеко.

Вася Шкамерда, оказывается, терроризировал "приличного мальчика" Голу. Публично третировал его. Хотя хулиган был меньше ростом и худым из-за постоянного недоедания, но страх на отпрыска интеллигентного семейства навёл. Мой товарищ ненавидел этого хулигана всей душой.

Критические ситуации в рассказе Гола отмечал театральным потрясыванием "томогавка".

- В своих фантазиях я подвергал его изощрённым пыткам, - сказал Гола, обращаясь к американке с таким видом, как будто делал страшное признание. Та вряд ли что могла понять, ибо не знала языка, но с понимающим видом закивала, скорее в знак благодарности, что Гола спасал мероприятие.

Прозрение наступило в день, когда "приличный мальчик" случайно забрёл в городское предместье, где столкнулся с Васей, который не упустил случай покуражиться над одноклассником. Когда он испачкал своими грязными руками белую проутюженную сорочку Голы, тот не выдержал и "дал сдачи". Забияка упал, вскочил на ноги, и ещё не до конца осознав, что произошло, снова бросился к Голе и... получил сильную затрещину.

- Тут я сделал для себя открытие - насколько слабее меня был мой мучитель. Я вдруг пожалел его! - говорил конфликтолог из Тбилиси притихшей аудитории.

Кульминация наступила, когда из-за чахлого забора вышла плохо одетая встревоженная женщина - мать Шкамерды. Она подошла к Голе и яростными жестами пыталась урезонить его, защитить сына - женщина была глухонемой. Вася стоял в стороне. Ему было стыдно. Никто в классе не знал, что у него больная мать.

Почувствовав, что овладел аудиторией, Гола уверенно завершал пассаж:

- После этого случая я не враждовал с Васей, но и не дружил с ним. А главное (здесь Гола возвысился до патетики) - я почувствовал себя счастливым, так как вытравил из себя тяжёлое чувство ненависти к Шкамерде.

После этих слов он вернул "томагавк" на место, но ритуальное "Хау, я всё сказал" не произнёс. "Неужели не выговорился,- подумал я.

После выступления Голы участники семинара рвали друг у друга "томагавк". В пылу откровений особенно доставалось "этому неукротимому враждебному собственному эго". А представительница Латвии даже расплакалась, когда рассказывала, как накричала на бабушку-"мигрантку" в рижском троллейбусе.

В тот вечер некоторое время мне показалось, что Гола сам поверил выдуманной им байке. Глаза его лучились, в голосе появилась мягкость, даже нежность. Он олицетворял собой саму доброту.

В какой-то момент я не выдержал, отвёл его в сторону и спросил: "Что за такая фамилия Шкамерда?" Гола насторожился, а потом шепнул мне, что вычитал её из списка дежурных уборщиц этажа гостиницы, где мы жили и где проходил семинар.

- Хорошо бы это записать! - добавил он как бы для себя и поспешил в буфет.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

252595  2003-06-24 11:12:28 Марина Ершова - Уважаемый Гурам! С удовольствием прочитала Ваш рассказ "Томагавк" и отдала ему свой голос. Хорошая композиция, хороший русский язык. Умно и иронично Вы высмеяли горе-сочинителя, имитатора и манипулятора. Надеюсь, что Вы еще порадуете своими рассказами. Но, хотелось бы, чтобы в них было побольше веры, надежды и любви. Ваш талант этого достоин.

Copyright (c) "Русский переплет"