|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Поэзия
11 марта
2016 года
ЖИЗНЬ
НЕЛЬЗЯ СДАВАТЬ БЕЗ БОЯ!
* *
*
А.А. Проханову, Н.И.
Тряпкину
Потому что я русский,
взлюбивший отчаянно
землю,
где бесплодные бабы
налившийся колос
растят,
я фамильный погост
как последний окоп свой
приемлю
и, ступив на колени,
расту на державных
костях.
И смотрю в небеса,
и с поющей душой
бездорожий
принимаю всю грязь,
что монголо-татарин
месил,
и люблю я народ,
что, не выйдя ни кожей, ни
рожей,
в мировой океан
лапоть свой против ветра
пустил.
Потому что я русский,
живущий под Божеским
небом,
потому что есть мать,
что приветит больного
врага,
поделюсь я с ним, грешным, —
блокадным, но выжившим
хлебом.
И пусть жрёт нашу землю,
с неё отправляясь в
бега.
Пусть вопит на весь мир,
что живу и люблю я,
умея
лишь мечами махать,
помирая, водяру
глушу…
Но казаха, тунгуса
и вечно скитальца
еврея
к океанам-морям,
словно твой Моисей,
вывожу.
Потому что я
русский,
я знаю безбожные
годы:
как простой
мужичок,
что коряв, хитроват и
бескрыл,
глядя Богу в
глаза,
создавая Империи
своды,
по колено в кровище
величие духа
творил.
И свои семена
сею я уже в наших
потёмках.
По ночам
умирая,
с утра возвожу русский
Храм.
И по крови
моей,
заливающей землю
потомков,
корабли уплывают
к неведомым
материкам.
* *
*
Захару
Прилепину
Я не сторож
брату своему.
И не брат я
сторожу тому,
кто стрелял
на
соловьиный шорох,
кругом первым
сделав Колыму.
Я не сторож
брату твоему,
что поверил в
гордую войну.
И стрелял на
Север, Юг и Запад,
доверяя Богу
одному.
Просто брат я
брату своему,
просто честь
не
подчинить уму,
просто он
тогда
меня не выдал…
И теперь мне
трудно одному.
Я не сторож
брату своему.
Приглашаю
всех
на Колыму…
Я в Москве
люблю
ходить на небо,
А ещё
— в Бутырскую
тюрьму…
«РУССКИЙ ИКАР» ИЛЬИ ГЛАЗУНОВА
Не бывает тягостней минуты…
Падая в глухую высоту,
полный восхищения и смуты,
прикасаюсь к тёплому холсту,
где художник кистию упорной,
в сотый раз, познав величья миг,
затирает в небе рукотворном
проступивший выщербленный лик.
И ложатся краски оголтело.
И над миром горбится гроза.
И встают, живущие вне тела,
очень самостийные глаза.
И тебя находят среди многих,
сея в душу первобытный страх.
Так, старея, умирают боги,
воскресая в русских мужиках.
ВЕЧНЫЙ
ОГОНЬ
Я не курю, —
подальше от греха...
Забыть пытаюсь имя Герострата.
И Евы Браун тень в годах-веках
передо мной ни в чём не виновата.
Уже никто ни в чём не виноват.
Лишь конь в пальто горит в лучах заката.
И, журавлиный клин сминая,
в ад
проходят строем по небу солдаты.
И из разрывов вековых пластов
огонь,
что, изрыгнув подошвы Рима,
спалил Союз,
становится костром,
облизываясь в сторону Берлина.
*
* *
Не надо Пушкина не знать.
И о судьбе его мечтать —
зевая и скучая…
Не надо с Пушкиным дружить
и по гостям его водить,
в масонстве уличая.
А надо ровно столько знать,
чтоб землю с небом различать
и волюшку с неволей.
Ведь надо Пушкина шептать,
а лучше Пушкиным молчать —
как в пятом классе,
в школе…
* *
*
Петру Калитину
И сказал мне
дядя
Ваня,
бывший кент
вора в
законе,
бывший… —
лагерная
вохра,
Ворошиловский
стрелок:
— Зря не бацай,
СССР был
как кулак
народов братских…
В общем, если
шмайсер держишь,
жми сильнее на
курок.
И сказал мне
дядя
Ваня,
шоркнув
сталинской
наколкой:
— За слова свои
ответишь,
так что много
не
базлай…
В жизни столько
баб красивых,
что одной по
горло
хватит,
так что больше
чем
проглотишь,
в свой стакан
не
наливай.
И сказал мне
дядя
Ваня,
разливая, не
скучая,
выключая
телеящик,
матерясь на
беспредел:
— Гитлер —
падла,
Ельцин —
тоже!
И народ —
пацан, в
натуре…
А менты ещё
покажут —
кто и где,
чьё мясо
съел.
И сказал мне
дядя
Ваня:
— Зря не бацай,
паря, глоткой,
на рожон не
лезь
без батьки,
партия нам что
велит?!
Мол, вокруг все
п…(голубые – С.С.) —
в телевизоре и
возле…
Изменяется
природа,
мир на месте не
стоит…
Но сказал мне
дядя
Ваня:
— Жизнь нельзя
сдавать без боя! —
и налил за край
и
выше,
наградной взяв
револьвер. —
Гастарбайтеры
достали,
а скины совсем
тупые…
где ты, дядя
Сталин!?
Суки,
—
развалили СССР!
* *
*
Там, где гудит
страна, предвосхищая сечу,
и незачатый
плод
кричит из бездны дней,
там всем нам
танцевать
за голову Предтечи
и, получив её,
не
знать, что делать с ней.
О, бедный мой
народ, разверившийся в Слове,
на горе и крови
свой замесивший хлеб,
беззубым ртом
опять свистаешь клич соловий
и точишь лезвиё
впотьмах своих судеб.
Искупят сыновья
отцовскую проруху.
И день придёт,
когда сердца отпустит ржа.
Но не дано нам
знать, подняв на ближних руку,
как светел
Божий
Лик на полотне ножа…
* *
*
жене
Твои губы во
тьме
различаю…
Но во мраке
венчальной свечи —
на земле не
тебя я
встречаю,
а твоё
отраженье в
ночи.
Поразбросаны
лучшие годы
сзади, сбоку, и
нет им числа...
Что тебе,
неземная, угодно,
чтоб — не
только
во сне — ты была?
Приходи, —
жёлтый
волос по ветру,
так похожа
лицом
на жену…
Разнесём весть
по
белому свету,
а о чём, — сам
пока не пойму…
Будем жить мы с
тобой в рукавице,
в той, что в
сказке лежала века.
Одинок я, как
пение птицы,
и свободен, как
мысль дурака…
* *
*
Дорогая,
как ты там за мукой-разлукой
в
своем
буйном цветенье кукуешь года?
Протяни
мне —
в
прощанье застывшие – руки.
Я
вернусь! Я тебя никому не отдам!
Я
ворвусь
к тебе ночью,
как
воин
ликуя,
упаду
пред тобою в священном бреду.
И
губами,
забывшими вкус поцелуя,
как к
колодцу, к любимым устам припаду.
Буду
пить
твоё тело до изнеможенья.
Чтоб
вскипала в объятьях звериная жуть.
Окна я
кирпичом заложу.
И до
жженья
на
губах
— буду пить.
А
потом
расскажу,
как в
глухой полутьме своей чуть не ослеп я,
когда,
свет твой увидев, пошёл напролом…
Как
однажды, накрыв мою голову пеплом,
смерть
нависла, глаза зачерпнувши крылом.
Как
визгливая ревность взвивалась над шконкой,
как на
лезвии бритвы игрался с судьбой,
когда
старого зэка седая наколка
в
тонком
лучике мне показалась тобой.
Как
тебя
рисовал я, и стенка сырая
проминалась,
как
рвалась незримая нить,
когда
пальцы я сбил,
штукатурку
сдирая, —
чтоб
тебя
на свободу с собой унести.
Как
звучала во мне, желваками играя,
затихала
на миг, чтобы вздыбиться вновь,
в эти
гиблые камни вживаться мешая,
эта
невоплощённая в сказку любовь.
Я
вернусь
навсегда. И душою воскресну.
Сбережённую
мною затеплю весну.
И тебе
—
растерявшейся —
выплачу
песню,
и
прижмусь к тебе весь.
И как
мёртвый усну.
МАЙСКИЙ СНЕГ
И грянул гром,
и выпал снег —
грусть вперемешку с шумом капель.
Как будто кто рассыпал смех,
потом подумал
и заплакал.
А позже снег, набравшись сил,
качался мутными стеблями.
Но ветер, воя,
их косил,
звеня воздушными серпами.
Потом, себе устроив роздых,
над клумбой — словно он продрог —
волчком крутился в хлопьях
звёздных
и зарывался под сугроб...
Потом порхал. И так был сочен.
И так загадочен на вид,
что целый миг казалось —
ночью
он снова в небо улетит...
Хотелось, — но никто не вышел —
из снега горки заливать.
Все знали:
завтра день опять.
И грязи будет
выше крыши.
*
* *
А что я могу, только взять и
убить
Соседа по лестничной клетке,
Да в тысячный раз с бодуна
залепить
Фингал похотливой соседке.
А что я могу, снова взять —
наплевать
На всё, что я выучил в школе.
На грабли по четвергам наступать
И выть, словно птичка в неволе.
А что я могу, быть богатым хотеть
И всех ненавидеть богатых...
Бояться быть глупым, быть умным
не
сметь.
И верить — грядущее свято.
А что я могу, вновь поднять
старый
флаг
На общесоюзном погосте.
И повести всех голодных собак
К нетленному прошлому в гости...
|
Проголосуйте за это произведение |
--- " ... Одинок я, как пение птицы, и свободен, как мысль дурака… ... " ---
|
|
