Здравствуй, земля целинная,

Хлеборобы ликовали, получив богатый урожай, который должен был накормить страну и частично пойти на экспорт.

Страна не знала, что в результате испытаний, проводившихся на Семипалатинском полигоне, значительная часть зерна оказалась зараженной радиоактивными продуктами ядерных взрывов.

После этой процедуры мы оказались в кабинете начальника штаба полигона. Вероятно, это было одно из самых главных мест, где обсуждались ядерные секреты.

Обстановку на полигоне докладывал нам сам хозяин кабинета.

Готовясь к экспедиции, мы знакомились со всеми открытыми научными публикациями о действии ядерного оружия. В них скупо рассказывалось об испытаниях в штате Невада, чуть более подробнее, говорилось о бомбардировках городов Хиросима и Нагасаки, а так же о разрушениях, облучениях людей и радиоактивных загрязнениях, возникших, в результате ядерных взрывов. Поэтому многое из того, что мы услышали здесь, было нам совершенно неизвестно.

Особое внимание начальник штаба уделил радиоактивным следам, образующимся в результате выпадения на землю продуктов ядерных реакций. Он с удовольствием демонстрировал карты с нанесенными на них схемами этих следов. Собственно эти следы и были основной причиной появления нашей комиссии. Именно они привели к загрязнению огромных территорий и, соответственно, зерновых культур, которые столь щедро родила целинная земля в первые годы ее освоения.

Американские ученые то ли не обнаружили этого явления, то ли не придали на первых порах ему серьезного значения, потому что ни в открытых публикациях, ни в доступных нашему руководству секретных отчетах о радиоактивных следах, образуемых при ядерных взрывах, не упоминалось.

Историю обнаружения радиоактивных следов я узнал значительно позднее из очерка Алексеева В.В. По его словам, все началось с того, что вдали от места взрыва была обнаружена оболочка аэростата, сорванного ударной волной во время испытаний. На место падения выехала группа, в состав которой входили академик Ю.Б.Харитон и дозиметристы. Там они обнаружили значительное радиоактивное загрязнение. Вероятно, что именно Харитон предложил более детально обследовать окружающую местность. Для Юлия Борисовича не было мелких вопросов. Он старался понять и разобраться в каждом явлении и извлечь из этого полезные знания. Такой подход был привит ему еще в лаборатории великого физика Резерфорда, где он стажировался. Как много лет спустя рассказал мне Юлий Борисович, Резерфорд любил говорить, что не важно какой предмет изучается, важно, кто и как это делает. Измерения радиометром окружающей местности показали, что эти загрязнения не ограничиваются местом падения аэростата, а простираются значительно дальше. Ориентируясь на показания радиометра, группа стала удаляться от эпицентра взрыва. В результате этого обследования было обнаружено, что радиоактивное загрязнение распространяется на значительное расстояние и выходит за пределы полигона.

Отсутствие опыта и фактических данных о возможных масштабах радиоактивного загрязнения местности после наземного ядерного взрыва стало причиной того, что первое испытание ядерного оружия в СССР было проведено без применения каких- либо специальных мер защиты населения.

Однако далеко не всегда все проходило гладко. В результате наземного взрыва 24 августа 1956 года значительному загрязнению подверглась местность далеко за пределами полигона. При этом загрязненными оказались посевы зерновых культур. Вероятно, военные не учли возможного загрязнения урожая или просто пренебрегли этим в целях ускорения испытаний новых образцов оружия.

Масштабы загрязнения урожая зерновых были огромны. В связи с этим 3-ее Главное управление при Минздраве СССР направило на полигон и в районы, прилегающие к нему, две группы специалистов Института Биофизики для изучения радиационной обстановки и ее санитарно √ гигиенической оценки.

Так мы оказались на Семипалатинском полигоне. Результаты наших измерений и проверок оперативно докладывались министру здравоохранения Ковригиной М.Д., которая возглавляла Государственную комиссию, расследовавшую этот инцидент.

В результате работы этой комиссии на Семипалатинском полигоне в последующие годы, вплоть до окончания испытаний в атмосфере, проводились в основном воздушные испытания, при которых происходило значительно меньшее загрязнение, чем при наземных взрывах. При высоких воздушных взрывах, когда приземный пылевой столб, образующийся в эпицентральной зоне, не соединялся с облаком взрыва, радиоактивное загрязнение в пределах полигона и прилежащих районов было, как правило, незначительным. Несколько наземных взрывов, проведенных позднее, имели уже малую мощность, поэтому их радиоактивный след почти полностью формировался в пределах территории полигона.

• Вставайте! Вставайте, водку привезли!

Несмотря на усталость, все дружно поднялись и приступили к давно забытой трапезе, как будто это была наша святая обязанность.

На основании результатов наших измерений производилась сортировка зерна. Для экспорта комиссией было разрешено использовать только совершенно чистое зерно. Зерно, имевшее загрязнение ниже уровней, допускаемых нормами радиационной безопасности, разрешалось использовать внутри страны. Остальное зерно дезактивировалось и шло на технические нужды или подлежало уничтожению.

В соответствии с решением этой комиссии впредь за проведением ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне должны были постоянно наблюдать представители Минздрава СССР. И вот во исполнение решения трех министров (Минздрава, Средмаша и Минобороны) я во главе группы дозиметристов был вновь направлен на полигон, проводить инспекцию очередных испытаний.

Теперь военные старались тщательнее выдерживать регламент испытаний. Все следили за ветром. Выходя утром из гостиницы, мы первым делом смотрели на трубу местной котельной. Если дым из трубы был направлен в сторону города Семипалатинска, то становилось ясно, что в ближайшие сутки испытания не предвидятся. Время шло, а ветер не менялся. Чтобы скоротать время я занимался наладкой и градуировкой аппаратуры в радиометрической лаборатории гарнизона и даже разработал и утвердил у заместителя начальника полигона по науке методику ускоренного определения альфа - активности грунта.

В соответствии с командировочным заданием, я должен был сидеть в центре, собирать и обобщать сообщения дозиметристов Минздрава, распределенных по оперативным командам. Но в составе моей группы была молодая женщина, и я не мог отправить ее вместе с взводом солдат и офицеров на точку наблюдения, находившуюся в пустынной Казахстанской степи за десятки, а может быть сотни километров от жилья. Пришлось нарушить задание и ехать самому.

Школьное здание размещалось у подножья скал, которые, вероятно, когда- то были горами. Сейчас это было нагромождение огромных камней, практически лишенных какой либо растительности. С другой стороны простиралась бескрайняя степь, неизвестно где кончавшиеся за горизонтом.

Испытания откладывались со дня на день. Неизвестность ожидания и монотонность течения времени усугублялись скудностью питания. Командир, убедившись, что в очередной раз испытания откладываются, разрешил провести охоту на диких козлов, обитавших в отрогах гор.

Офицеры и солдаты, входившие в состав команды, уже неоднократно выезжали на эту контрольную точку, поэтому место охоты было выбрано не случайно.

Еще по дороге, петлявшей среди невысоких, пологих гор, можно было заметить одиноких козлов, пасущихся на их склонах.

Но вот наш УАЗик выехал на плато, и мы увидели в отдалении стадо коз. Они мирно щипали траву, и только вожак не опускал головы, наблюдая за окрестностями.

Охотники высыпались из машины, залегли цепью и стали короткими перебежками приближаться к стаду. Офицеры и солдаты были вооружены карабинами, и только у меня была мелкокалиберная винтовка. В прорезь прицела я явственно видел козла, но дальность боя не позволяла мне произвести выстрел. Карабины били значительно дальше. И кто-то из солдат выстрелил. Меж ног козла пуля подняла столбик пыли. Козел вздыбился, как конь, и все стадо в одно мгновение скрылось за гребнем горной гряды. Все бросились вдогонку. Но теперь козлы строго держали дистанцию, и, как только охотники приближались на расстояние выстрела, они тотчас же уходили за очередной хребет.

В составе нашей команды оказался опытный охотник. Он стороной обошел стадо и, миновав несколько хребтов, перерезал козлам путь, так, что мы выгнали их прямо на него. В результате, когда мы, преодолев несколько подъемов, спустились в очередную лощину, то увидели солдата, сидящего около туши убитой козы. Казалось, это было достойное завершение охоты, сулившее существенное улучшение нашего питания.

Оказалось, однако, что это не конец охоты, а лишь ее апогей. Предстояла самая трудная часть. В азарте погони мы преодолели несколько хребтов, и вот теперь тяжеленную тушу козла пришлось тащить к УАЗику через эти самые хребты.

Нельзя сказать, что солдат, готовивший нам еду, был мастер своего дела, но свежее мясо было свежим мясом, и его невозможно было испортить.

Впрочем, появилась и другая причина для улучшения нашего самочувствия. После возвращения с охоты мы узнали, что пришла шифровка, извещавшая, что завтра в пятнадцать часов будет произведен взрыв.

На следующий день, уже за час до назначенного времени, все были на улице.

Проведенные измерения не показали существенного повышения радиации ни сразу, ни через сутки. Дело было сделано, и мы были готовы возвращаться в гарнизон. Но командиру пришла шифровка с приказом оставаться на месте в связи с новой работой.

Вновь предстояли дни томительных ожиданий.

Для солдат, кроме сна и еды, вероятно, наибольшим удовольствием является баня. Поэтому командиром было принято решение устроить банный день и двумя партиями съездить в близлежащий целинный совхоз (всего лишь за пятьдесят километров) помыться в бане.

Командир передал в центр шифровку о том, что он оставляет командовать своего заместителя и с представителем Министерства здравоохранения отбывает в отдаленную часть вверенного ему участка для проведения на месте радиационного контроля.

До совхоза мы добрались только под вечер. Баня оказалась на ремонте. Продовольственный магазин уже не работал. И нам ничего не оставалось, как заглянуть в местный клуб культуры. Там шли танцы.

Вид и поведение этих молодых людей свидетельствовал о неустроенности их быта. Казалось, взрослые собрали молодых, неопытных юнцов и бросили их на произвол судьбы. На меня этот танцевальный вечер произвел жуткое впечатление: это была изнанка целинной романтики, о которой нам твердили средства массовой информации.

Возвращение домой оказалось более сложным. Мы долго петляли в ночи. В свете фар возникали все новые и новые ответвления дороги и трудно было понять, которая из них наша. Казалось, что некоторые участки мы проезжали по несколько раз, бензин был на исходе. Офицеры основательно переругались, обсуждая каждое новое направление. Наконец, на горизонте обозначилась гряда скал, чем-то напоминавших те, у подножья которых располагалось наше жилье.

Все вздохнули облегченно, когда, миновав скалы, мы увидели световые сигналы, которые кто-то подавал в темноте. Подъехав ближе, мы увидели свое глинобитное здание, которое казалось вросшим в местную землю и в темноте сливалось с окружающим пейзажем. Но нас ждали. Обеспокоенный нашим длительным отсутствием заместитель командира приказал солдату подавать световые сигналы.

Мы не попали в баню, но были довольны тем, что не пришлось ночевать в степи.

Меня же ждала шифровка, сообщавшая, что я отзываюсь в гарнизон, и из районного центра Кувск выехала машина, которая доставит меня на местный аэродром.

Ближайший аэродром как раз и находился в районном центре. Переезд до него на грузовике занял целый день.

Однако, скучать в этот раз не пришлось. Военные спешили, а погода благоприятствовала. Ветер не только продолжал дуть в нужном направлении, но и разогнал облака так, что на чистом небе уверенно царило солнце.

Здесь, в гарнизоне, о том, что на следующий день будет очередное испытание, знали все.

Но вот многократно повторенное присутствующими раздалось восклицание:

• Летит! Летит!

В ясном небе появился Ту-95 в сопровождении истребителей Этот самолет всегда вызывал у меня ассоциацию с огромной хищной птицей. Такое ощущение возникало у меня всякий раз, когда мне приходилось наблюдать эту машину при ее разбеге и взлете. Приподнятый спереди корпус и отведенные назад и от этого казавшиеся опущенными к земле крылья делали ее в моем воображении похожей на взлетающего стервятника.

Офицеры начали собираться в группы. По-видимому, они из опыта знали, что, стоя группой и поддерживая друг друга, можно противостоять взрывной волне. Впрочем, вероятно, офицерам была известна (или они догадывались) примерная мощность испытываемого заряда.

Между тем, кто-то из стоявших недалеко от меня офицеров закричал:

• Отделилась! Отделилась!

Спустя несколько мгновений сквозь запыленное стекло я увидел яркий солнечный шар. На какое то мгновение его свет затмил солнце и, как будто перехватив эстафету у нашего светила, образовал тени от людей и предметов.

Но вот яркий свет погас, и уже без риска обжечь глаза можно было наблюдать образовавшееся на месте взрыва белое облако и тянущийся к нему огромный конус пыли. Между тем долетевшая до нас взрывная волна никого не сбила и не опрокинула.

Облако медленно плыло по голубому небосклону, а вокруг него уже кружился небольшой самолетик, по-видимому, проводя какие-то измерения и отбирая пробы.

Сотни таких облаков, образуемых нашими взрывами и взрывами других ядерных держав, рассеивались по всему земному шару, по несколько раз огибая его, пока не были запрещены испытания в атмосфере. В результате этих испытаний содержание долгоживущих радиоактивных веществ увеличилось на Земле в сотни раз.

Спустя полвека меня вновь привлекли к исследованиям последствий ядерных испытаний. Но это уже сюжет для другого очерка┘