Человек в пути, 29 октября 2008

ОЧЕРКОВЫЕ ЗАРИСОВКИ

"АЛТАЙ - БАРНАУЛ"

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ВСТРЕЧА

Конец июля 2008. Из аэропорта "Schönefeld" в Берлине по дорожке лётного поля самолёт выруливает, чтобы взмыть выше птиц.

И вот уже под крылом поплыла земля, оранжевая, густо-зелёная, сиреневая, цвета красного кирпича, с паутиной дорог, отблесками капиллярных и венных вод. На смену разноцветью приходят кудри облаков и наст белоснежных барханов. Они вынимают из детства буграстую корочку молочного киселя бабушки. За эту корочку мы больше всего её и любили.

Ошибка! Закладка не определена.Парим. И вдруг - гладкие стены айсбергов с резными вверху зубчиками! Космическое царство серебрится и завораживает причудливыми глыбами, что возвышаются гордой мощью... Над сонной красотой -  чистота ярко-васильковой синевы.

Меня ждёт родной Алтай. На земле предков я три года страдала-привыкала. Возвращалась из гостей: "А куда?.." и, будто очнувшись, трясла головой: "Да не в Барнауле - в Берлине же я!" В последующие два года успокаивалась...

Уши глохнут - идём на снижение. Лёгкий толчок - и самолёт покатил по лётному полю Шереметьево - 2.

При костюмах и галстуках, ноутбуках и дипломатах чинно-молчаливо выстраиваются элитные. У выхода они, как правило, на секунду-другую задерживаются, ястребино окидывают сверху лётное поле, точно пытаясь сфотографировать весь аэропорт. Спускаются, переваливаясь в прыжках или, как в танце, выбрасывая вперёд ногу.

Выдержав дистанцию, бортпроводники выпускают люд "экономический" - тот, что компании приносит доход. "Что-о? - возмутятся элитные. - Пассажиры бизнес-класса доход не приносят?"

Приносить-то приносят, да всё больше в свой карман...

Зашевелились "экономические" - в проходе дышат в затылки друг друга. Выходят, о собственном величии не задумываясь: снимают на ходу пиджаки или, напротив, натягивают куртки. Улыбаются, разговаривают, оглядываются на соседа, смотрят под ноги

Зашевелились "экономические" - в проходе дышат в затылки друг друга. Выходят, о собственном величии не задумываясь: снимают на ходу пиджаки или, напротив, натягивают куртки. Улыбаются, разговаривают, оглядываются на соседа, смотрят под ноги.

В "туннеле" поступью молодого жеребчика обгоняю пассажиров, тороплюсь обнять встречающих, ни разу не встреченных, ни разу не виданных. Узнать надеюсь - по запаху ли, сердечному толчку иль божественному  сиянию...  А что меня узнают, нисколечко не сомневаюсь.

Спускаюсь на первый этаж, заглядываю в лица, но!.. - ни-че-го не срабатывает: ни запах, ни сияние, ни внутренний толчок! Подхожу к нескольким женщинам: "Простите, Вы не Алла?"

Одна из бывших пассажирок признаёт меня:

- Женщина, транзитники вверху отмечаются!

- Сейчас! - киваю я и продолжаю подозрительно всматриваться в лица...

"Должны же были приехать! Просто - не узнают..." - и слышу голос одной из стюардесс:

- Вам, кажется, в Барнаул? Идите наверх, к 13 окошечку, транзитники там отмечаются.

- Куда надо обратиться, чтобы по рации объявили, где меня найти?

- Здесь такие объявления не делают.

- Как это - "не делают"? А как нам встретиться?

- Получайте багаж и выходите в город.

- А без багажа?

- Без багажа вы в город не выйдете.

- Но у меня чемодан неподъёмный - тоже "транзитный"!

- Одно из двух: либо получайте багаж и выходите в город, либо поднимайтесь и регистрируйтесь. Советую сделать это как можно быстрее.

- Но время до отлёта ещё есть!

- Вы чего хотите?

- Встретиться! Меня ждут!

- Получайте багаж и встречайтесь.

- Без багажа могу я выйти?

- Нет, не можете!

Остолбенело молчу. Импозантный мужчина выходит из служебной двери, и я бросаюсь к нему. Он почти слово в слово повторяет слова пилотной красавицы.

- Отсюда вы, девушка, в город не выйдете, - голос звучит мягко, сочувствующе.

И что оставалось?.. Вот именно - плестись наверх к нужному окошечку. Лицо моё осунулось, и я из "девушки" превратилась в "бабульку". "Может, они древнюю старуху выглядывают..." - сокрушаюсь я подавленно.

Таможенный осмотр. Ощупывают, точно в колонии зэков. Равнодушно тычут, куда совать ручную кладь, куда ноги: багаж на конвейер, обувку в корзинку, ноги в целлофановые "носки"-"тапочки" и - шагай по холодному цементу.

- Босиком по цементу? Меня и без того радикулит мучает! - подаёт голос одна из пассажирок.

- Становитесь сюда, на газетку, - сочувствует досмотрщица.

- В Берлине по-людски обошлись, обувь не снимали, миноискатель к каблучкам прикладывали, - упрекает таможенников другая.

Народ послушно следует унижениям, я в том числе. На душе тоскливо, гадко, тягостно. Последние месяцы жила встречей. И вот - на тебе! Не случилась...

Едем на маленьком "бусике" в Шереметьево - 1. Снова таможенная проверка, потом ещё одна! Зачем - непонятно: люди те же, из той же изоляции...

В пять утра прилетели в Барнаул. Утиным выводком тянемся за стюардессой. Никакой утренней свежести - жара почти тропическая. Что летний Алтай жаркий, зимний - холодный, я знала, но за пять лет это знание слегка подзабылось. В первые три дня этого пекла я загорела так, как не удосужилась за все пять лет в Берлине.

Встречающих - брат и племянник, однако тепла искренней радости не почувствовала, возможно, из-за невстречи в Москве...

Два месяца пролетели в трудах и заботах.  Недели за две до отъезда в квартире сестры раздался телефонный звонок. На том конце - удивительно душевный и мягкий голос: "Простите, а пригласить А.А. можно?" - "Я слушаю" - "Это Алла П."

И вот уже в Берлинской квартире листаю электронную почту. Одно из писем, как сервис, цитирую полностью - на закуску:

"Дорогая Антонинушка! С приездом! Как Вы там в Барнауле оклиматизировались? А что ж это мы так "лопухнумшись" насчёт Шереметьева? Как же это Вы мимо нас проехамши и не подошедши пообщаться?

А я прямо расстроилась. И потом (некогда было - к внукам в леса ездили, там тоже всё на ногах), так ужо после прямо разболемшись была, аж ноги опухли.

Ведь Шереметьево от нас так же далеко, как от Берлина Москва, по времени по крайней мере, да и комфорту в автобусе, что полдороги стоит в пробке, не больше, чем в самолёте, а, скорее, наоборот. Или Вы тоже были притомимшись и встречающих не заметили? А, скорее всего, не узнали.

Да мы и вовсе пока добрались, перекосимши оказались, и, стало быть, Вам не понравились.  Вы кого хотели увидеть -  второкурсницу с переплётовской фотки? А я - "бабуська", вполне беленькая такая, и вся была в белом цвета детского экрю. Чтой-то Вы не признали моего экрю...

А мы с Вадимом стояли на выходе в зал до 20 часов, пока весь Ваш рейс не прошёл, и на табло "Берлин" не погасло. Он стоял прямо у дверей, а я подальше на пути у въезжающих с багажом. Встретили всех. По-моему, я и вас с дочкой видела, но у нас тут запрещено иностранцев за одежду хватать. А главное, я же говорила, что в Шереметьево не была, и не догадалась, что надо вывесить большой плакат типа "Не промахнись, Асунта!".

В наших Домодедово и Внуково как-то проще. А тут смотрю, все чой-то держат, кто фотку, кто объявление, а уже поздно было писать, надо было во всю в гляделки глядеть и не пропустить. Всех переглядели, потом уж какая-то бабуля в шляпке меня вежливо спрашивает: "Вы не Нью-Йорк встречаете?" Ну, я и очнумшись, а Берлин-то уже тю-тю, весь вышел.

Мы у "бусика" посмотрели, и тама Вас не нашли. Так, "промахнумшись", и уехали, а маменька-то просила Вам передать её слова Любви, вот и передаю.

Когда Вы обратно собираетесь? Там, небось, хорошо в Барнауле? И кормят опять же. Может, и не хочется обратно?

Я, конечно, очень сомневаюсь, что мне ещё раз захочется в Шереметьево, мне тут гораздо быстрее до Феодосии добраться.

Однако, Вы хотели встретиться и не подошли, это для меня загадка. Но мы-то Ваш рейс встретили. А вы как-то несерьёзно настроились, как же Вы собирались нас узнать?

С почтением к Вам, Антонинушка, и ближним Вашим привет. Желаем хорошего отдыха и возвращения. А с погодой-то Вам повезло: потом грозы такие начались, что не все пассажиры оказались добрамшись. Вот и у нас интернет только что появился, грозой сшибло. Поклон от нас с Вадимом, неузнанных. С ув. Алла"

Спасибо, Алла,

Я хохотала -

От слёз едва

Пришла в себя.
 

Когда-нибудь - жаль, уже без нас... - и рации заработают, и встречающие встретятся: для наших потомков сделают по-людски!..

- Неужели так было? - посмеются они.

А, может, загрустят...

Вашим домашним, и в частности Матушке, слова любви и самые добрые пожелания. С искренней признательностью и искренним сочувствием к несостоявшейся встрече    А. А. Ш-С.

ДОРОЖНЫЙ БЕСПРЕДЕЛ

Загородная магистраль из аэропорта, как вышедший из детства подросток: посаженные в мою бытность берёзки и сосны выросли, пустоты заполнились вычурными строениями - всё больше супер-маркетами.

Жара висит плюс 35-40, но город живёт, а разноцветные машины, как в пляске, движутся, катятся, мчатся, соблюдая светофорное трёхцветье только у вокзала. Вяло реагируют на это .трёхцветье" и пешеходы. Кто у кого перенимает дурную привычку - водители у пешеходов или пешеходы у водителей, - сказать трудно.

На перекрёстке наперерез пешеходам мчится автомобиль.

- Куда прёшь - на зелёный? - кричит паренёк.

- Иди, иди!" - огрызается водитель.

У дворца Спорта законопослушные (я среди них: Германия одисциплинировала) ждут зелёный свет, незаконопослушные (а их большинство) канатоходцами лавируют среди машин.

И вспомнилось пурпурно-ржавое осеннее утро в загранице. На чистой, с пунктирами, безлюдной улице велосипедистка стояла у "красного" светофора - ждала... Но плохое и хорошее - всё заразительно. Через неделю в пёстрой веренице лавировала уже и я: срабатывало "сильнейший всегда прав" и "наглость - второе счастье".

При выезде с Павловского тракта на площади "Победы" грузовой машине захотелось вслед за джипом проскочить на красный свет перед трамваем, но в эту секунду у неё что-то случилось с управлением. Отчаянные владельцы неказистых машинёшек ринулись на рельсы - объехать, и тоже застыли, уже на путях. Раскупорить эту пёструю "выставку" многочисленного транспорта никакому дорожному патрулю не удалось бы, если бы не пассажиры трамвая. Благо, Ильями Муромцами Русь ещё не оскудела - колёсных "жуков" поднимали и толкали через рельсы. Минут двадцать всё ругалось и кричало: водитель трамвая материл шофёра, шофёр - другого шофёра. Кондукторша нагнулась, вынула из ящика оранжевый жилет, натянула его на себя и в дверях с железным ломом громоподобно заорала:

- ... Мать твою!.. Щас всех задавлю, и права буду!

Из джипика подняли руку:

- Не ори, мать, немного осталось - скоро управимся.

О тормозном пути трамвая, как это было когда-то в застойное советское время, никто не задумывается: ни пешеходы, ни водители разнокалиберных "жуков"! Возможно, такой "экстрим" придаёт адреналину и потому всех устраивает?..

В трамвай у вокзала вошло двое - миловидная без макияжа женщина и средних лет высокий мужчина с рюкзаком, что башней возвышался над его головой. "Иностранцы", - решила я и пробралась к ним. Оказалось, не ошиблась. Чехи. В Горный Алтай ездили. Ищут на планете дикие места. Улыбаются, рассказывают взахлёб - они в диком восторге. Я тоже - от дорожного беспредела...

ЧУТЬ-ЧУТЬ О ШУКШИНСКИХ ДНЯХ

Я подоспела к Шукшинским праздникам.

Чтения. Встречи. Кинофестивали. На алтайской земле они традиционны - в десятый уже раз. Музей-заповедник в Сростках (ему 30) изучает и пропагандирует литературную и кинематографическую деятельность Василия Макаровича.

Девственное село на бурной Катуни, туристическое и паломническое, на знаменитом Чуйском тракте. Стоишь на берегу седой и грозной реки у старой баньки, и кажется, что время, когда человек выживал один-на-один с дикой, космически-величественной природой, нисколько не изменилось.

Идёт большая подготовка к 80-летию - году Шукшина. Запланирован приближенный к академическому изданию восьмитомник. Многие материалы ранее ни разу не публиковались. В издание войдут не только произведения, но и материалы, что помогут полнее раскрыть и изучить Шукшина-писателя и Шукшина-человека. Будет уделено много внимания нравственным принципам, которые он проповедовал.

Не отдохнув ещё как следует, я в Сростки не поехала - отправилась в "Шишковку", краевую библиотеку. Зал полон, и всё же я кое-как протиснулась. В президиуме - известные писатели, мне, к стыду, мало и плохо знакомые: Казаков, Кедрин, Вдадимир Берязев и др.

Не помню имена каждого их сидящих за столами, но то, что врезалось в память, зафиксировала - да простят мне мою вольность.

Кто-то затронул тему глобализации. Во Франции, как известно, есть множество сыров и вин. Каждое из них - шедевр, культурное наследие, но всё это хотят заменить Магдоналдсами с меню, самое большее, из четырёх блюд. Во имя чего? Во имя единых, одинаковых людей? Чтобы было проще? Шукшин, представитель деревенской прозы ХХ века, говорил о человеке, как явлении многогранном, необычайно сложном, со стремлением к внутренней свободе. Эту мечту о внутренней свободе его герои и воплощали.

Кто-то (из-за отдалённости не разобрать, кто) рассказал, что у японцев есть обычай выходить на работу из дома за 20-30 минут, чтобы спасти кого-нибудь от самоубийства - под электричку, мол, часто бросаются. Люди включены в машину сумасшедшего ритма: шопинги, работа, дом и - минимальные удовольствия. И так каждый день. Ритм идёт накатом, и в итоге срабатывает щелчок.

"Процесс глобализации - проблема всей планеты. Мой сын (слова не то Берязева, не то Кедрина) 25 лет работает в корпорации маркетинга. На неделю приехал в гости. Увидел луну, закат, бор, мы построили сарай, обшили стену, сделали кирпичную кладку. И сын сказал, что понял, что работа может приносить истинное удовольствие, если он видит смысл. Так и человек. Я ему сказал, что нормальная физическая работа на садовом участке и хорошая книга на хорошей бумаге лет через 20 станут роскошью. Первое собрание сочинений Пушкина, насколько мне известно, - 200 экземпляров. Но точечное попадание этих книг помогло сохранить наследие. Мы сегодня собрались среди людей, которые нас любят: музейные работники, учителя, библиотекари. Предаваться унынию - большой грех. Мы должны рассказывать, где и на какой земле живут те или иные писатели, особенно межрегиональные. Лягушки лапками барахтаются и сбивают сметану. Так давайте и мы будем бить лапками и делать свою сметану".

В произведениях Шукшина, погибшего на фронте борьбы за русскую культуру, нашла своё продолжение проблема "маленького человека". Как же относиться к творчеству человека из народа с трагичной судьбой? Народ любит его!

Василий Макарович вовремя родился, вовремя "зазвездился" и вовремя ушёл. 80-летний писатель, всеми сегодня брошенный, не укладывается в голове. Кто знает, нашёл бы он своего читателя сегодня, ибо литература выживает, как Робинзон Крузо. Детективы захватили не только прилавки, но и умы-сердца людей. А будущее может быть только у страны, понимающей, что действенность высоконравственного искусства не слабее денег. Не раскрученность и связи должны определять победителей на конкурсах, а совсем другое - что-то наподобие памятки.

Была затронута проблема писателя и читателя. Было высказано мнение, что писать надо интересно и увлекательно, языком, от которого не хотелось бы отрываться. Если "акула" покупает всякую сволочь, писатели должны работать так, чтобы эту сволочь не хотели покупать - тогда её и издавать не будут.

Позвучало обращение в зал - послушать читателей. Руку изо всех сил тянула женщина из научно-исследовательского института садоводства Сибири имени Лисавенко. Она сказала, что уважаемые в президиуме авторы им не по карману, что на Алтае есть хорошие детские поэты, но их некому издавать. В её словах было столько боли, что те из президиума, у кого на руках были книги, поспешили на них оставить автограф - преподнесли ей.

Уходила я из "Шишковки" с чувством сопричастности к делам своего края.

НА БАЗАРЕ

Алтай, особенно Горный, - экзотическая земля, но от того, что Степная его часть не так роскошна, она не менее дорога: в ней отзвенело наше детство. За два месяца своего гостевания не встретила ни одного латиноамериканца. Кто кого не любит - Алтай их или они Алтай - Бог весть. Возможно, им тропы заказаны. В общественном транспорте, на улицах - лиц всё больше монголоидных, светлокожих, с глазами голубо-серо-зелёными, различными по яркости.

Впечатление такое, что все и вся живут торговлей. Торгуют везде: на базарах, у магазинов, на обочинах дорог, бойких перекрёстках, у поликлиник, аптек и даже оптик. Продают урожаи лесов, а больше - огородов-дач: травы, огурцы, помидоры, перцы, вишню, малину, смородину, чернику, голубику.

У базара "Первомайский" под большим зонтом примостилась девочка лет 12-13. В баночках пол-литровых, литровых и трёхлитровых - ягода, рядом - всевозможная зелень. Глаза любуются прилавком...

- Что стоит литр черники? - интересуюсь я.

Вскормленная батюшкой-капитализмом, девочка бойко отвечает:

- 200 рублей.

- А если за 180?

- Нет, - коротко бросает она.

Я отошла, рассуждая: "В такие годы... и смело говорит уже "нет"! Гораздо практичнее, нежели поколение тридцатых и сороковых". В нашу бытность делились... Чем? Всем, что было: конским щавелем, костяникой, земляникой, последней лепёшкой из лебеды и картошки. Хлёсткого словечка "Барыга" боялись даже бабушки. Если кто в школу приносил ломоть хлеба и ни с кем не делился, дразнились: "Жадина!", "Злюка!" и презрительно добавляли: "У него бабка (или мать) "барыга", хотя это бывало и неправдой.

Деловая хватка - хорошо, жаль, если она души выскребет...

Около часу походила я по книжной ярмарке и вновь подошла к девочке.

- Может, отдашь за 180 - баночка-то неполная.

- Утряслясь дорогой, - нашлась "торговка".

- На базаре принято цены сбавлять, да и тучки вон собираются, того и гляди, дождик начнётся.

- 190, - жмётся она, наклоняя головку.

- Ух ты! Как ловко научилась торговаться! - и делаю пол-оборота, чтобы уйти.

- Ну, хорошо, берите за 180, - срывается она, доставая пакетик, чтобы высыпать ягоду.

- Кто ж тебя так умело торговаться научил? Бабушка? Мама?

- Жизнь.

- А лет тебе сколько?

- Двенадцать.

Память всколыхнула известные с детства строки: "Седьмой миновал. Отец, слышь, рубит, а я отвожу".

- Живёте в городе? В деревне?

- В деревне.

Минут через пятнадцать небо потускнело, вокруг засверкало и загремело. Оладьями об асфальт разбивались редкие крупные капли. Они скоро сменились шквальным ливнем. Под укрытия устремились люди, с зонтами и без. Спеша к сточным ямам, прикрытым решётками, жестью и (реже) заводскими покрышками, забурлили ручейки-речушки. Грязные и глубокие для пешеходов, они стекались к обочинам.

Через окно магазина я наблюдала за "торговкой": приподнявшись на свою низкую табуреточку, она прищепками умело приколола к зонту полиэтилен, прикрыв не только себя, но и свой урожай.

ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Сушь разродилась дождями - с небольшими перерывами лило два дня. На конечной остановке трамвая народ в туманном ливне выскакивал под навес, но жестяная крыша, продырявленная ровными горошинами, струилась многочисленными мужскими членами. Под струйки подставляли зонты, поругивались: "С вашего зонта на меня льёт". Кто-то в три погибели мостился на кирпичное основание у стены: "И долго я так выдержу?.."

Немолодая, но стройная старушка сняла босоножки и, держа их с сумкой у шляпы зонта, вышла под щедрый ливень. Звонко и мокро чавкая сандалетами, вслед за нею двинулся мужчина. Острый гравий врезался, видимо, в голые ступни, а грязные реки боли не уменьшали - женщина двигалась, пританцовывая. Навстречу им сиротливо вышла собака - остановилась, обнюхала, не признала и поплелась по дождю дальше.

После ливня пустынные улицы разноцветно ожили. Проезд на трамвае на два рубля дешевле, нежели в автобусе, но до трамвая двум пожилым бабулькам надо перейти бурную "речушку" после дождя. "Давай на автобусе, подумаешь, на два рубля больше, зато остановится, где посуше", - предложила одна из них. На том и порешили, но автобус остановился в смой "речушке" (возможно, шофёру захотелось колёса сполоснуть?) - пассажиры безропотно спускались в бурлящую воду. Старушки заохали, но!.. Либо езжай, либо жди, пока сбежит вода, пришлось шагать в воду - в туфельках! В автобусе, ругая водителя, отказались брать билеты. Кондуктор за словом в карман не полезла:

- Я не водитель - платите!

- Вы в одной упряжке работаете! - не сдавались бабульки, выливая из туфелек грязную жижу.

Под молчаливое невмешательство пассажиров перепирались, пока не доехали до места.

ДОРОГИ, ДОМА И ДРУГОЕ

Город расстраивается, архитектура хорошеет - жаль, с дорогами мало что происходит. Уезжала - их ремонтировали-расширяли, через пять лет - то же самое: всё расширяют...

Трамваи грохочут-дрожат, гремят-качают - "ах ты, Русь моя, колыбельная..." Рядом сидящего собеседника не слышно - надо кричать.

Зато женщины - ну, просто в упад краси-ивые!.. Почему? Всё, как дважды два: для них главное фурор произвести, чтоб прохожие шеей упражняли - оглядывались... Демонстрируют туфельки, платьица, блузочки-топики, юбочки-шортики, ножки-коленочки, глазки-реснички. И правильно делают - не демонстрировать же содержимое внутри себя! Им жизнь устраивать - надо престижную работу найти, престижного жениха, мужа с деньгами, жильём и желательно заграничного, можно даже без "башки в голове", лишь бы работал.

За заграницами реснички и шпильки ни к чему - там "социал", там деньги платят, потому девушкам там юбочки по-фиг - всё на колбаски заглядывают. А российским девушкам колбаски по-фиг! Им главное - картинно выглядеть. На картинных мужики клюют: "берёшь в руки - маешь вешч"! А с каким шиком выискивают на колдобинах место для шпилек!.. Но секреты этого шика мы загранице не раскроем! Шик русской натуры - туман...

Дома, как и люди, - молодые и старые. Глаза прикипают к вычурным высоткам пост-модерна и частному сектору - коттеджам с теле-барами, игровыми автоматами из красно-белого кирпича с разноцветными резными башнями-куполами, мансардами, выступами. Появилось много теремообразных церквушек.

Барнаул, как и все города мира, разный: старый, новый, богатый, бедный и - посередине. Старый поражает облупленностью даже на центральных улицах. Яркая, к примеру, пятиэтажная "лимонка" выделяется медузообразно отвалившейся штукатуркой. Балконы застеклены разношёрстно. На Октябрьской площади на пятом этаже рядом с балконом колодцем выпали кирпичи. Балкон того и гляди рухнет на прохожих - из трамвайных окон поглядывают со страхом.

Рекламные щиты, что рисунки на страницах альбома, - везде: на обочинах, перекрёстках, стенах домов, грамотные, безграмотные, красивые, невзрачные, смешные, толковые, бестолковые, с движущимся экраном, подсветкой и без. На смену "Все дороги ведут к коммунизму" пришло "Все дороги ведут в Строй-пласт". Парусом раздувающийся поперёк улицы транспарант: "Много кушать - nicht (не), много работать - nicht, много бегать - nicht...", и ещё много ЧЕГО с немецким nicht - должен, вероятно, означать, что во всём надо соблюдать меру.

Как девицы нарядом, так архитектурой и вывеской привлекают и заманивают банки - не те, в которых консервируют, а в которых деньги работают. На высотном белоснежном здании ярко-синее "БАРС" - хищный, значит, а - "страшнее кошки зверя нет"!..

ИЗ ОКНА АВТОБУСА

Добраться когда-то из района в город можно было только поездом, теперь ходят ещё и автобусы (самое малое - два раза на дню), какие побольше и поновее, какие поменьше и постарее. Народ не привередничает: что подают, в то и садятся.

Пазик с латаными стёклами держит путь в район детства и юности - Родинский. Мест свободных нет, и накаченный молодой человек с пшеничным ёжиком, красными склерами тёмно-коричневых глаз мостится на полу у входа недалеко от водителя. Держась за дверной рычаг, приклоняет голову к согнутой в локте руке. Это водитель, которого сменили, - неделю работал, неделю теперь отдохнёт. Найти в Родино работу невозможно, вот и катается за 320 км от дома... Подрёмывает под оглушающую (развлекательную?) музыку, что действует на ушные перепонки.

Под высокой насыпью - временный из гравия тракт. Пыль, проникая в перегретый от жары автобус, висит дымом прокуренной комнаты. Поток медленно ползущих машин, как военные фронтовые дороги из фильмов. Но вот впереди замаячила поливальная машина, и пыль чуть-чуть рассеялась.

После гравийной тряски пошёл асфальт. Дорога узкая, но в две полосы. Навстречу летят машины, слабохарактерные закрывают глаза. Секунда - и кажется, что будет, как в песне из динамика: "На белом, белом покрывале я - твоя"...

Сады, как и на Западе, чаще всего у обочин дорог, но на Западе это, как правило, цветники с мини-домиками, здесь - двухэтажные кирпичные коттеджи с огородами, а цветники - как получится... Не потому ли сельская молодёжь не знает трав - даже тысячелистника?

Скрежет, несусветные крены и тряски рождают покряхтывания, оханья и аханья - слова из песни "неужель в моём сердце огонёчек потушишь, неужели тропинки ко мне не найдёшь?" стенаний не перекрывает.

По полям можно судить о хозяине: хлеба то чистые и, как шерсть нестриженой рыжей собаки, густые, то низкорослые, разреженные полынью и лебедой, жёлтым зверобоем и синим цикорием.

В Павловске (бывшая деревня Урывная, 1763 год), что в шестидесяти километрах от Барнаула, автобус сделал первую остановку. Своим рождением село обязано сереброплавильному заводу Акинфия Демидова, что имел к концу жизни 25 заводов на Урале, Алтае и центре страны. Руду, привозимую на лошадях из Змеиногорска, перерабатывали в Павловске. Названо село в честь наследника Екатерины II - Павла. Расположенное в зоне соснового бора, сегодня это крупный районный центр городского типа, хотя окраина и не отличается от любой другой деревни. Отопительные трубы, завёрнутые в стекловату, рубероид и оцинкованное железо, - над землёй.

И вот уже глаза любуются молоком гречихи, но заброшенной земли всё больше. На возвышениях, силосных ямах, "ай, черным-черно!" - пингвинами копошатся вороны.

Проезжаем речку Боровлянку. Многоводную когда-то, её затянуло тиной. Водитель виртуозно, как и красавица на шпильках, объезжает неровности, разговаривая по мобильнику. У одного из стогов ("Ох ты, ночка луговая, сенокосная пора!..") чернеет трактор с сенокосилкой длиной в заграничное поле. Возле, на сене, - загорелая девушка в красном топике с огромной золотистой косой, что аккуратно разместилась на желобке спины. Она аппетитно отрывает зубами хлеб и припивает молоком из бутылки. Мужская часть автобуса вывернула шеи - девушка улыбнулась круглым, как солнце, лицом и помахала рукой.

За Ребрихой забелели солончаковые поля, знакомые и с детства родные плешины. Мы облизывали их языком. По асфальту степной дороги баба на деревенской тележке везёт баллон с газом. Не реагируя на автобус, мужик в сапогах, фуражке и сильно поношенном сером пиджаке устало орудует косой. Чуть поодаль лошадка тянет конные грабли. Неужели время остановилось?.. И я в прошлое вернулась?.. Лет так на шестьдесят?..

За Мамонтовым (в честь руководителя гражданской войны на Алтае) - колки, озёра, седые степи, миражи и ковыль. В 1906 году в селе останавливался известный путешественник Пётр Семёнов Тань-Шанский. На целине - почерневшие стога, видимо, прошлогодние. Пшеница - худосочная, недалеко - спутанные лошади. Лесополосы - серо-зелёные, потому как количество ярко-сочных деревьев и голых, засохших в них одинаково. "Дров-то сколько!.. В военные и послевоенные годы всё бы вычистили!" - пожалела я. У обочины, не обращая внимания на движущийся транспорт, лежит и лениво жуёт корова. Мальчик лет семи запузыривает на старом велосипеде, с трудом переваливаясь с боку на бок через высокую перекладину, но люди одеты современно - от городских мало отличаются.

В селе Романово, чистом, ухоженном, с аккуратно огороженными дворами в мальвах, автобус простоял минут десять. Люди здесь телемир смотрят: на многих домах - "Тарелки". За селом большое целебное, с грязями, озеро Сульфатное. На серой целине большие стада: вперемежку с коровами и телятами, как ни странно, лошади. "Живности намного больше, чем в мою бытность", - сравнила я. На огромных полях ("в край уедешь - другого не видать") не только бронза зерновых, но и жёлтые шляпки подсолнухов. "Смотри, какая красота! - отвлекает мамаша плачущего малыша, и он замолкает, любуясь.

Завьяловский район, последний на этом маршруте, славится озёрами с карасями и лещами. В конце 1917 и весь 1818 год у своих родителей жил здесь Ефим Семёнов, автор известной песни "По долинам и по взгорьям".

РОДИНО

Пять вечера. Автобус въезжает в Родино - село, что в памяти связано с 8-9-10 классами, возрастом радужным и целинным: юность не зависит от времени, лживо-жестокого, боевого или мирного.

Село с трудом узнаётся. Центральная кленовая аллея превратилась в берёзовую, из деревянного центра сохранился лишь бывший райком партии, шикарнейшее по тем временам здание, сейчас - приземистое, потускневшее и почерневшее. Перекошенные двери и оконные рамы с опаской и грустинкой вжались, по-стариковски взирая на величественно-гордую, но непонятную новизну.

Из всех районных центров, что мы проезжали, Родино - самое фасадное. Здесь есть Музей изобразительных искусств, картинная галерея, медицинское училище, мельница, пиво-масло-мясо-сыр-заводы, школы, в том числе художественная, музыкальная, спортивная и многое другое.

Рядом со школой, новым кирпичным зданием, - старая, деревянная. Она хорошо сохранилась. С наружной её стороны - высокий тёмно-бетонный фундамент. Я легко взобралась на него и заглянула в класс - мой класс! Он такой, какой был, только без парт, но я-то их увидела!.. Вместе с учителями-учениками!.. И голоса их услышала - серьёзные, смешливые, насмешливые, робкие, азартные. Стены свежо выбелены, на полу вёдра с белой краской, в баночках - кисти.

И родной зал - всё тот же!..

Каждую субботу в нём проводились тематические вечера, а после - танцы. Да каки-и-е!.. Под живую фортепианную музыку учителя математики Клементия Варфоломеевича Роор.

По традиции ученики (система А. П. Макаренко) на первом классном собрании распределяли "должности" в присутствии "классного". Класс был сборным - из разных деревень. Маленькой, худенькой и годами не вышедшей, мне доверили самое лёгкое - должность "механика уроков". Я должна была следить, чтобы тряпка у доски была всегда на месте и влажной. Иногда она терялась (думаю, не без умысла), мне делали внушение, и "почётную" эту "должность" я возненавидела. Чтобы перестраховаться от "нагоняев", начала у хозяйки приворовывать тряпочки. Через год, в девятом уже классе, на меня по привычке ткнули пальцем.

- Я отказываюсь, - поднялась я.

- Как это "отказываюсь"? - удивилась "классная".

- Не буду и всё.

- А кем будешь?

- Не знаю, только не "механиком".

Начали предлагать другие "должности". Меня ни одна не устраивала, и я оказалась не у дел.

- Тогда мы тебя к кому-нибудь прикрепим, - решила "классная".

Но быть в компании "малявки" парни не хотели. Демократичная учительница загорелась:

- А кем бы ты хотела быть?

Я опустила голову.

- Ну, скажи, кем?

Класс терпеливо ждал.

- Не скажу-у.

Репьём прилепившись, учительница настаивала:

- Скажи! Нам же интересно!

Мучения мои длились минут пять - я не выдержала и тихо выдавила:

- Старшим дежурным.

Сидя за партой перед столом учителя, я затылком, кожей чувствовала, как окаменел класс. И вдруг, как после грозовой вспышки, он раскатисто взорвался. В дверь, из любопытства, со смешинками в глазах, заглянул недосягаемо умный папаша двух близняшек. А был этот "папаша" не кем-нибудь, а самим директором школы. Ученики конвульсировали за партами, я вжималась в неё - хотелось умереть. "Папаша" шепнул что-то миловидной "классной", клещами сжимавшей растянутые губы. Она утвердительно мотнула головой.

Директор мостился за последнюю парту - класс затихал, прыская.

- А кто её, мелюзгу, праздновать будет? Как она вообще-то себя в этой роли представляет? - приподнялся самый высокий.

- Вот видишь! Ну, какой из тебя "старший дежурный"? Да ещё и всей школы?! Тебя же прихлопнут! - поддержала его "классная".

- Не прихлопнут.

И класс опять раскатисто вздрогнул.

"Старший" мне нравился, но не признаваться же, подпитывая его самодовольную гордость!.. А доказать, что я взрослая и сделать что-то, чтоб он и меня признал, хотелось. Директор поднялся и вышел к столу.

- Дежурство у нас недельное. "Старший" всё это время должен приходить раньше других, продумывать посты, проверять их работу. Эта обязанность не каждому учителю по плечу - знаете ведь, слушают не всякого! Ты уверена, что справишься?

- Я постараюсь.

- И чо - должности-то все распределены! - это за "старшего" (теперь пришибленно сидел он) подал голос его сосед по парте.

- А, может, доверим - пусть попробует!?

- Хорошо, я уступаю. Пусть работает, - поднялся "старший".

- Уступает, чтоб меня не слушаться! - ракетой вскочила я.

Начался галдёж, и я осмелела - тоже загалдела. И тогда решили, что "старший" будет над всеми старшим, а я только над командирами постов и обыкновенными дежурными в классе.

"Буду за помощью к нему обращаться, - смекнула я тут же. - И пусть только не поможет!" В конце недели на "линейке" в квадратном зале сдавались и принимались полномочия. Два класса выстраивались рядом, и "старший" рапортовал другому, из параллельного класса:

- Товарищ старший дежурный 9 "а" класса! 9 "в" класс докладывает, что сдаёт дежурство в образцовом порядке. Неделя прошла без происшествий. Рапорт сдан! - и рука летела к виску.

- Рапорт принят! - рука другого чеканила тот же путь.

Затем, в зависимости от места учителя, я делала либо "кругом", либо "лево-право" и сдавала рапорт ему:

- Ответственный дежурный по школе! Неделя дежурства прошла без ЧП, классы сдаются в образцовом порядке! Рапорт сдан! - и делала опять рукой.

- Рапорт принят, - рукой учитель не делал.

Через месяц меня знала уже вся школа. Малышня тыкала пальчиками и хохотала: "Смотри, старшая дежурная - от земли два вершка!" Но когда через некоторое время из параллельного "б" "старшей" выбрали тоже "малявку", многозначительные перемигивания учителей и учеников незаметно ушли в небытие.

Сейчас я блаженно улыбалась, вспоминая...

Моя улица - в пяти минутах от школы. С новыми строениями, новыми заборами и деревьями, она преобразилась и не узнавалась. Ровная грунтовая дорога осовременилась асфальтовой - с выбоинами. Дом хозяйки признала не сразу: его перестроили - высокого крыльца не стало.

Рядом находился детский дом, но прохожие на мои вопросы пожимали плечами - детдома никто не знал. Пришлось действовать наугад.

Пунктиры строения, что стояли на месте детского дома, квадратные и огромные, с яблонями, виноградом, капустой и многими другими огородными культурами, были совершенно чужие. Два раза обошла я здание с аккуратно огороженной территорией - нет, не то! На третий раз не выдержала - открыла калитку и по кирпичному тротуарчику направилась к высокому, роскошному крыльцу с дедульками-бабульками.

День жаркий, а они в платочках, жилетках, пиджаках, фуражках - ну, один в один из моего детства! Присмирели, разговоры отставили и в несколько глаз на "городскую" глядят.

- Здравствуйте, я только спросить.

- Спрашивайте, - подозрительно отозвался внушительный с пузцом на венском стуле.

- Когда-то здесь был детский дом. Не скажете, где он сейчас?

- Так это и есть детский дом! - живо отозвалась высокая в синем жилете и тёплом оранжевом платочке.

- Не-ет, он другой был.

- Это из-за новых пристроек! Идите сюда - я покажу. Вот мемориальная доска, её деревья прикрывают. Так Вы детдомовка?

- Нет, я иногда к подружке сюда бегала.

- Стало быть, Вы родинская?

- Нет, из соседней деревни.

- А из какой?

- Степного Кучука.

- И я из Степного Кучука.

- Да Вы что? - загорелась я. - А чья Вы?

- А Вы чья?

- Нет, сначала скажите, чья Вы, - инкогнито раскрывать не хотелось.

- Вы не говорите, и я не буду.

- А где жили - в "Свердлове", "Карла Марксе" или "Ворошилове"?

Она застыла и доверительно выдохнула:

- В "Свердлове".

- И я в "Свердлове"!..

- Чья ж ты тогда будешь? - перейдя на "ты", уставилась она. - Я там всех знаю.

- А жили на этой стороне или за речкой? - последовал вместо ответа вопрос.

Толпа собиралась, слушая и наблюдая.

- За речкой.

У меня произошёл выброс адреналина - это же наша сторона!..

- А где конкретно - у речки, где Левченко жили или подальше, где Шкуркины? Или туда, где Сорокины? Или в сторону колка, где коров пасли?

- Чья ж ты есть? А жили мы, где П... жили.

- Так это же недалеко от нас! - и я назвалась.

Она схватилась за грудь, мы обнялись. Оказалось, Надюха (так звали её в детстве) хорошо помнит не только нас, детей, но и нашу мать. Вспоминая то далёкое, шахматное время, тёмное, и всё-таки детство, она знакомила с Домом престарелых - показывала комнатушки-клетушки на двоих, хвасталась, что живут хорошо, что "персонал" каждое утро и вечер немощных обслуживает, часы гигиены устраивает.

- Для этого у каждого свой тазик, видишь? - и открыла конурку со множеством тазиков, составленных один на другой. - И про дни рождения не забывают. С цветами и тортами чаепития устраивают.

К горлу подкатывал непрошеный ком: я узнавала до ноющей боли знакомый зал - только картины не те да пол в коврах. Вспомнилось, как когда-то детдомовка Вера К. также в роли экскурсовода гордо показывала зал, из которого всё те же двери вели в те же комнаты-спальни, и как я ей завидовала, что она живёт в такой музейной ухоженности и красоте.

Надежда с гордостью открыла дверь в свою комнату. Её кровать, с ковром у стены, вышитыми наволочками и кружевным подзором, была аккуратно заправлена.

"Как мало человеку надо!" - горестно подумала я. "Как я рада, что попала сюда, мне так здесь хорошо!" - в пику моим мыслям сказала она и повела дальше.

Столовая, прачечная, баня, комната медперсонала и многое другое - всё в лучшем виде. Директор, прознав про "гостью", велел показать сад и угостить яблочками. Садом Надя гордилась, как собственным, и я подумала, какие мы с нею теперь разные: её миропонимание оставалось советским, моё - изменилось. Назвать её судьбу вкусной (даже по нынешним меркам) я бы всё же не решилась...

Назавтра предстояла мне творческая встреча с читателями - в парке. Радость доставила не столько она, сколько встреча с одноклассником и детдомовкой, по имени Вера К. Да, той самой...

Она собрала и систематизировала материал по истории детдома, дважды устраивала встречи. Приезжали из Волгограда, Украины - из соседнего Степного Кучука не соизволи ...

СТЕПНОЙ КУЧУК

Творческая встреча в родимом Степном Кучуке, где живёт ещё много моих двоюродных братьев и сестёр, была назначена через день. На неё пришли, как ни странно, я да ты да мы с тобой. Глава администрации заявил, что на покупку книги для библиотеки за 150 рублей (четыре евро с небольшим) у него нет денег.

Подарок сельской библиотеке - святое дело, но ведь её желали и те немногие, что пришли! Кого интересует, что ты социальщик? Что издаёшь, чудовищно экономя? Что и дорога-то не бесплатная?.. Ты из Закордонья, а заграничные "капиталисты" богаты и - баста!..

Когда-то в селе было много землянок, саманных домиков, сейчас - всё больше дома. То же и машины: они почти в каждом дворе. Нищетой не пахнет, голодом - тем более, почему же пьют? Почему нет веселья? Попыталась вникнуть...

На подворье сестры приходят старики. Сидят на длинной скамейке - "за жизнь" руссуждают.

- Ну, акционер - и что? Что я от своих 16 га имею? - спрашивает высокий, ещё бодрый старик при шляпе.

- 16 гектаров?! - поражаюсь я. - Так Вы же помещик!

- Поме-ещик, - усмехается он, - земля-то все равно в колхозе! Землю-то ему сдаём! Вывеску на "акционерное общество" сменили... И что?

- А если землю продать? Она же дорогая!

Маленький, худенький, беззубый старичок не выдержал, вскочил, чтоб самому всех видеть и его видели, напрягся и зажестикулировал.

- Да кто ж её купит? Кому она нужна? - говорить пытался не шамкая, внятно.

- Ка-ак? Земля и - не нужна? - разочарованно тяну я.

- Сядь, не кипишись! - приказал беззубому солидный в шляпе. - Может, кому и нужна, только не у нас.

- Все равно живёте легче, чем жили.

- Живём, конечно, легче, но не лучше. Раньше за труд палочки получали, сейчас булку хлеба. Велика ли разница?!

- И сколько булка стоит?

- 3, 5 рубля.

- Дёшево. А сколько булок в месяц дают?

- Двадцать.

- Вам их хватает?

- Да неужто мы со старухой двадцать булок съедим? Но у меня внук, на него и берём. Он не акционер, ему за булку уже 13,50 платить надо!

- Да-а, разница существенная.

Выходило, на пай по низкой цене можно было купить 5 ц зерна и отходы - их стоимость зависела от качества, работающие покупали ещё сено, солому и растительное масло. У пенсионеров-акционеров, в основном стариков, требования к жизни, известно, заниженные: им хватает, потому свою долю выкупают преимущественно для родственников или знакомых неакционеров. Если удастся, немножко приторговывают.

- Центнер овса, к примеру, обходится акционеру в 50 рублей. Мне он не нужен, но я выписываю и продаю по 70 - немножко выгадываю.

- А если Вы ни одной булки не берёте, значит, вам с 16 га никакой выгоды?

- Выходит, так. Мы за эти гектары раньше ещё и налог платили. С этого года, вроде бы, отменили. На сходе решили: раз землю арендовывает акционерное общество, пусть оно и налог платит.

- А почему зерно не мелете и сами не стряпаете? Раньше стряпали.

- Сейчас мало, кто стряпает. Хлопотно это - смолоть, топливо заготовить... Да и печей русских уже не осталось. Старушкам тяжело, молодым некогда - проще булку купить.

- А есть такие, что берут землю в аренду?

- Фермеры - по договору. Они и зерно дают бесплатно да в два раза больше - не пять, а 10 центнеров, и отходы. Зато, если ему землю сдам, хлеб уже не за 3, 50, а за 13, 50 покупать буду, так же овёс и сено.

- А вы подсчитывали свой доход в году?

- Давайте вместе считать.

Он получался с гулькин нос - 420 рублей (10 евро с небольшим).

- На эти деньги не только месяц - неделю не проживёшь. На что же люди живут? - пыталась я докопаться.

- "На что" - да воруют! - вскочил опять беззубый.

- Да, воруют по-страшному. Особенно за речкой. Там, на отшибе, и живут зажиточнее - легче воровать и сено, и солому, и отходы. Посмотри, сколько там гусей, свиней, индюков и всякой живности, а ведь всё кормить надо! А берут-то корм где?

- Значит, у вас же, акционеров, и воруют.

- У на-ас. А год или два назад так коров и телят даже из сараев выводили, никакие замки не держали. Тут у одного, недалеко от нас живёт, даже стену взломали - корову увели. Голову потом в лесополосе нашли. Милиционер у хозяина и спрашивает: "А убыток вы чувствуете?" "Убыток чувствуете!.." Да корову купить - 23000 надо!

- Я что-то молодёжи мало вижу.

- Молодёжь, которая умная, в город стремится, а которые остаются, пьют-запиваются. Совсем молодые, школьники, у клуба курят и пиво пьют - там магазин всю ночь работает.

- Но машины!.. Они же дорого стоят! Не сразу купишь!

- Я же говорю, воруют... Рушится всё. Котельная была - половину села отапливала, а теперь где она, котельная? Посмотри, одни стены остались - без окон. А баня? Работы нет. Если есть, так на те деньги, что за неё платят, не прожить. Зарплаты, знаешь, какие? Доярке платят 500 руб в месяц, бригадиру, по-моему, 700 или 800, техничке в школе - 200-300. Люди потому и не хотят работать. Разводят скот, с того и живут. Думаешь, почему по 3-4 коровы держат? Молоко сдают.

- Дорого?

- Какой "дорого" - 7 рублей литр!

- Семь рублей?! Это же за бесценок!

- Ну-у. В магазине купить, самое малое - 25 рублей надо, а сдают по семь.

- Пусть не сдают!

- А что делать? Дороже семи рублей в деревне никто не купит. Даже если и по 7 рублей сдают, все равно заработают больше, чем в акционерном обществе. Там ответственность, а денег меньше. Вот и стараются на себя работать - в своём хозяйстве. Плохо, что далеко от города живём, всё посреднику сбывать приходится, а он цену в два, а то и в три раза потом поднимает.

- Да, безрадостная картина...

Почему в России каждое поколение озабочено преимущественно своим животом? Почему так мало делается для будущего, почему не на века настроены, - от эгоизма, слабодушия, жадности или безразличия? А, может, обыкновенной тупости?

ПЕПЕЛ ДЕТСТВА

В честь бывших колхозов названы улицы: Свердлова, Карла Маркса, Ворошилова, но названий не хватило: в каждом колхозе было минимум по две улицы. Мою, за речкой, назвали Набережная. Не важно, что набережной нет, зато улица есть! А могли Заречной назвать. Просто и соответствовало бы.

Я спустилась к речке. Мелководная и, как слеза, прозрачно-чистая когда-то, она разлилась и грязно зазеленилась. Дорога заросла высоким лопухом: никто тут, как бывало раньше, уже "не прохаживает и не проезживает". В трёхстах метрах от бывшего перехода сделан навесной мост, в щелях и дырах. С дрожью на другую сторону перебралась, успокаивая себя, что, ежели свалюсь, не разобьюсь и из зелёной мути как-нибудь выберусь.

Домишки ещё тех времён... Стоят в большинстве пустые и, как старушки, косые, чёрные, в морщинках... Рядом - богатые дома с большими окнами и закрытыми от глаз крашеными заборами. Над одним, со двора, к балкону ведёт-поднимается, поблёскивая свежим лаком, лестница.

К нашему домику, к дороге, в травах-муравах, я спешила и едва не столкнулась с жирным и павлино-важным индюком, что был почти мне в рост. Задрав верблюжью голову, он красно взирал на незнакомку.

Домик детства - с замком на дверях... Нежилой, с вынутой в сенцах "шибочкой", он всё так же, как и когда-то, сиротливо стоит в стороне. Здесь, видимо, укрываются пьяницы или влюблённые: на подоконнике - пластмассовая бутылка из-под воды, на полу - из-под водки, на железной кровати - какие-то тряпки. "Грубка" завалилась... Большой огород зарос... Кусты крыжовника исчезли...

Гляжу через стёклышки, оживляю память...

Обошла несколько раз двор, до боли, судорог, мурашек знакомый и незнакомый... Дорога в степь за коровьими лепёшками "заколодела"-"замуравела", и я отправилась в противоположный конец, по всё той же песчаной дороге, такой родной и знакомой... Жизнь здесь обезлюдела - всего три дома, но добротных, новых. Вместо длинной саманной улицы, - скелеты белых стен с кирпичным и дощатым мусором, как после землетрясения. Длинная улица хранит следы живой когда-то жизни: изгороди с состарившимися деревьями, истлевшие овчины, валенки, шапки-ушанки.

Вернулась опять к своему подворью. На этой же стороне, но чуть поодаль, - древняя хибара с признаками жизни, несмотря на заплатки из рубероида и клеёнки. Я осмелилась зайти.

Под клёнами в таинственно-целебной тишине сидела старушка в тёплом синем платочке и, как на тёрке, скребла морковь остатками двух-трёх зубов, ну, точь-в-точь баба Яга.

- Здравствуйте!

- А-а, это ты, Маша? - слепо взглянула она. - Я у тень выйшла. На солнце дуже жарко.

Голос звонкий, молодой.

- Да нет, я не Маша. Можно с Вами посидеть-поговорить?

- А хто ты? Чо-то голос знакомый, а ны прызнаю.

- Вы меня не знаете, я издалека приехала.

- Пидожды. Ты ны Элина дочка?

По мне будто ток прошёл... "Кто? Кто? Кто?" - стучало в висках.

- А Вы её знали?

- Ну а як же! Як жеж мини вас ны знаты? Да от же ж ваш домик стоить! Ты, мабуть, Тоня?

- А я Вас не знаю.

- Не знаешь Эмму Пауль? Да мэнэ вся деревня знае! И даже у других колхозах!

И я вспомнила...

Их было два брата и две сестры. Трое красивые, а остроносая Эмма, как гадкий утёнок, зато коммуникабельная, радушная и приветливая. Родители в трудармии погибли, и старшая Эмма всех выходила - женила, замуж поотдавала.

- Мини и без любви gut (хорошо), - смеялась она, смешивая русские, украинские и немецкие слова.

Она шила, вышивала, прекрасно готовила, содержала в чистоте домик и себя. Дважды сватали её русские парни, но она им всё отказывала:

- Ты хороший, раз мэнэ, некрасивую, сватаешь, но ты мне чужой. Если я за кого и выйду, то тики за своёго. С чужым ны хочу, а то будэмо драться - скажэшь, шо я плоха. Со своим нэ так обидно будэ.

Лето сменялось зимами, серые зайцы становились белыми, люди рождались и умирали - одна Эмма оставалась неизменной. Аккуратистка, звонкая говорунья-щебетунья, она в колхозе ни от какой работы не отнекивалась - ни одна не казалась ей тяжёлой или позорной.

Ей было уже тридцать, когда к ней посватался немец, сапожник из соседнего села, гармонист, красавец и бабник на весь район.

Свадеб, что "пели и плясали", в ту пору не было. Понравятся, в сельсовете распишутся и начинали жить, семью строить.

Эмма была счастлива. Как и положено нормальной и здоровой женщине, через девять месяцев родила сына, ещё через год - дочь. А потом по селу поползли слухи о шашнях мужа, но, оберегая любовь, Эмма всем затыкала рты - звучно притом и весело:

- Зачем говоришь? Dir ist (тебе) завыдно, шо я щаслыва. Пускай! - переходила она на русский. - Баб много, а мужиков нету. Я и поделиться могу: на мою долю хватэ! И мини бильш нычо ны докладай.

Отец её детей пропадал неделями, но возвращался - опять играл, пел и веселил Эмму с детьми.

Её счастье остановилось на шестом году их совместной жизни. Однажды зимой муж опять исчез, и только весной она прослышала, что в районном центре он сошёлся с молодой красавицей, что уже на сносях.

Эмма нашла их дом. Рассказывали, будто беседовали они долго и тихо. Муж её жалел, но ни в какую не хотел назад, и она дала развод.

Так с того времени одна и осталась. Вырастила сына и дочь, дала им образование.

- Как Вы, почти слепая, и - одна?!

- Мне помогают. Дрова заносят, топливо привозят.

- А еду кто готовит?

- Сама. Я даже хлеб стряпаю - на ощупь. И убираюсь - тоже на ощупь.

В начале перестройки дети и родственники уехали в Германию, Эмма осталась. Так и живёт в глухом алтайском селе 82-летняя полуслепая немка, говорящая на смеси трёх языков, убеждённая, что Родину не меняют. Место, где родилась, помнит, как во сне, а в Кучуке прожила и состарилась, здесь и умереть хочет.

Не пожелавшая с "Чужим" строить личное счастье, она пожелала с "Чужими" доживать. Почему? Возможно, поняла самую главную мудрость: не этнос разъединяет людей...

Уезжала я из Кучука с тягостным чувством. Село в целом мало изменилось - уменьшилось в одной стороне, увеличилось в другой, но!.. Оно потухло. Удастся ли когда-нибудь зажечь его снова? Кто знает...

Позже, когда вернулась я в Барнаул, даже долгожданное полное солнечное затмение не затмило тех чувств и встреч, что были прожиты в родном когда-то краю - краю детства и юности.

Вспоминалось, как ранней весной детьми мы коптили в комнате уборщицы обыкновенные стёкла и выбегали раздетые на крыльцо - посмотреть на невиданное чудо. Солнце, до этого яркое, гревшее и возбуждавшее, затягивалось плёнкой. И когда эта паршивая зазнайка Луна начала загораживать Солнце, показалось, что наступает конец света. Пастух гнал стадо в полной почти темноте, испуганные коровы бешено мычали, широко раскрывая коровьи пасти, овцы блеяли, кошки мяукали. Эти мычания, блеяния, ржания и мяуканья усиливали эффект жуткости. "Как плохо без солнца", - сказал кто-то тихо. "Конечно, - отозвался учитель, - а теперь представьте, что Солнце исчезло. Что будет? Темнота. Постоянная. Краски исчезнут. Понимаете?" Мы понимали: на собственной шкуре ощущали холод темноты.

В городе затмение воспринималось по-другому. Прохожие в ожидании эффекта смотрели на Солнце в тёмных очках. Никаких животных, реакция которых была тогда для нас так важна. Даже собаки ни у кого не было. И когда Солнце превратилось в тёмный глазной зрачок с белыми склерами, народ на улицах закричал "ура". "Склеры" оберегали свет от полного мрака - чему кричали "ура"? Тьме?

Да, видно, так устроена жизнь - кричать "ура" всему новому, необычному, и пусть это будет даже тьма.

В этих зарисовках маленькая толика увиденного, услышанного, вспомненного. Возвращаясь на малую родину, люди, как правило, испытывают шок - от разочарования, радости, удивления, восторга, печали... Однако перемены эти помогают глубже понять безвозвратность и цену жизни. Малая родина существует лишь в памяти, и стоит она многого: память эта зовёт нас к встречам, память эта придаёт нам силы, память эта омолаживает нас, питая энергетикой Земли.

12.10.2008.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

284483  2008-10-30 15:13:10 Валдемар Люфт - Дорогая Антонина Адольфовна вы не представляете, с каким истинным удовольствием читал ваш очерк. Как все тонко подмечено, какое искреннее сопереживание. И любовь к своему краю - она чувствуется почти в каждой строчке.Тем, кто родился и вырос в сытой Европе, не понять той жизни и не понять этой любви. Молодым проще, а вот наш возраст и постарше им тяжело оторвать корни. Вот и копошатся в уголках сознания и в задворках памяти наши дворы, луга, реки... Спасибо за очерк. Здоровья Вам и успехов Валдемар Люфт PS Заодно поздравляю Вас с включением в Лонг-лист конкурса "Литературная Вена" 2008

284494  2008-10-30 21:17:27 Антонина Ш-С - Владимир Шунк и Валдемар Люфт, спасибо, дорогие! Как сговорились... Вот только причину ╚удовольствия╩ у Володи Шунк не шибко поняла... А что маму любит, сразу заметно. Ещё раз спасибо. Валдемар, ну, а как без фона? Фоном я всю жисть...

284511  2008-10-31 14:42:47 Валдемар Люфт - Дорогая Антонина Адольфовна, совершенно не понял что вы имели ввиду под словом "Фон"? В моем тексте этого слова нет. Или я что-то не понял, или меня с кем-то перепутали, что довольно таки досадно. С уважением и пожеланием всего наилучшего Валдемар Люфт.

284516  2008-10-31 21:17:23 Антонина Ш-С - В. Люфт: ╚не понял что вы имели ввиду под словом "Фон"?╩ Уважаемый Валдемар, ╚фон╩ - это иносказание, ╚лонг-листы╩ в данном случае. Простите, что напугала.

284545  2008-11-04 19:01:55 АП - "Зато женщины - ну, просто в упад краси-ивые!.. Почему? Всё, как дважды два: для них главное фурор произвести, чтоб прохожие шеей упражняли - оглядывались... Демонстрируют туфельки, платьица, блузочки-топики, юбочки-шортики, ножки-коленочки, глазки-реснички. И правильно делают - не демонстрировать же содержимое внутри себя! Им жизнь устраивать - надо престижную работу найти, престижного жениха, мужа с деньгами, жильём и желательно заграничного, можно даже без "башки в голове", лишь бы работал. За заграницами реснички и шпильки ни к чему - там "социал", там деньги платят, потому девушкам там юбочки по-фиг - всё на колбаски заглядывают. А российским девушкам колбаски по-фиг! Им главное - картинно выглядеть. На картинных мужики клюют: "берёшь в руки - маешь вешч"! А с каким шиком выискивают на колдобинах место для шпилек!.. Но секреты этого шика мы загранице не раскроем! Шик русской натуры - туман..." Дорогая Антонина Адольфовна, удовольствие-то удовольствием. А вот это Вы точно подметили. Там наше по-фиг, тут ихние "колбаски" по-фиг. Значит так - все, кто на "колбаски" заглядывался, выехали, а здесь остались лишь любители женских ножек. Так ведь и Пушкин учил - "Люблю их ножки; только вряд Найдёте вы в России целой Три пары стройных женских ног. Ах! долго я забыть не мог Две ножки..." секрет нашего пушкинского патриотизма.

284546  2008-11-04 20:49:06 shorohov aleksei - privet teska menia zovut shorohov aleksei mne 29let jivu v gorode kurske adress 305040rossia gorod kursk uliza studencheskaya7 kvartira370 iaq prochital tvoi stihi vyskazyvania i mne oni ochen ponravilis budu rad esli napishish mne moi email shoroalesio@yahoo.com udachi v tvorchestve jizny s uvajeniem tvoi teska

284553  2008-11-05 11:01:26 Антонина Ш-С - Аллочка, Нескладушечкой спою, Потому её люблю. От души я Вам скажу Спасибо за вниманию. ШОРОХОВУ АЛЕКСЕЮ. Антонина и Алексей оба на╚а╩, значит, тёзки? А очерки как к стихам пришпандорить?.. В общем, привет. И спасибо. Можете мне написать.

284821  2008-11-25 20:55:02 Незнайка - Идите наверх, к 13 окошечку, транзитники там отмечаются. Тоня, Саша и В.Эйснер-рембрант-ван-рейн-с рюмочкой, приезжайте к нам на Луну, тут все и свидимся. Тут нет транзитников из Шереметьева-2 в Шереметьево-1, тут все космонавты. И потом, багаж здесь гораздо легче.

284822  2008-11-25 22:02:46 - И я стаканчик за доброе отношение и доброе слово. Дорогой Незнайка, нам, космонавтам, на Луне, видно, и впрямь легче свидеться.

284951  2008-12-04 13:57:04 Владимир Шунк - А удовольствие, Антонина Адольфовна, от того, что на все то, к чему мы привыкли,смотрели несколько другими глазами, со стороны. И в этом прикол! Как выражается современная молодежь.

285298  2009-01-01 00:00:47 Simple Vitich http://vadimchazov.narod.ru/index.html - Dear Friends, I am sorry but Для украшения страниц и удобного расположения текста используют <теги>, другое название - <флаги>. Все <флаги> набирают на латинице. Латинские буквы можно использовать и прописные, и строчные. Каждый <флаг> располагается без пробелов между знаком меньше и знаком больше. <Флаг> для переноса на новую строчку называется BR (можно br от BReak line). Ставится в конце очередной строки. Более сложным является <флаг> выделения текста полужирным шрифтом: перед частью текста, которую желательно выделить, ставится открывающий <флаг> B (или b от Bold), в конце этой части текста надо обязательно поставить закрывающий <флаг> /B (/b), заключаемый, конечно, в знаки меньше/Bбольше. Стихотворные строчки, выделенные курсивом, выглядят привлекательно. Используют открывающий <флаг> I (i Italic) и закрывающий <флаг> /I (/i). Наш Дискуссионный Клуб сможет обработать и два флага для выделения абзаца (если, конечно, текст внутри абзаца ему придётся по душе): Абзац заключается во флаги P и /P. Ежели Вас посетит желание во время доброй дискуссии сделать ссылку на любую страничку в Интернете, то следует воспользоваться флагами A и /A: меньшеA href="http://www.pereplet.ru"больше друзья, читайте наш журнал с удовольствием. меньше/Aбольше. читайте наш журнал. Yours ever, Vitich.

289408  2009-08-16 09:25:35 Валерий Куклин - Дахау-сервису Не знаю, кто вы, но вы зарвались. Вести себя так непристойно и в отношении пожилой женщины может себе только откровенный подонок. Отчего вы решили, что вы больший патриот России, чем человек, который добрых сорок лет жизни отдал воспитанию советских детей? Отчего пользуетесь вы лишь оскорблениями и прячетесь под псевдонимом, вам не могущим принадлежать, а ругаете людей за использование псевдонимов и не приводите конкретных фактов в подтверждение своих обвинений? На мой взгляд, "дедушка Голодный" - это единственное произведение Антонины Адольфонвны, которое достойно порицания, но и то не в таком отвратительносм ключе, как это делаете вы. Меня не было на сайте неделю, а тут пришло письмо с подлой заявкой: Валерий ВАСИЛЬЕВИЧ, А У ВАС ПОЯВИЛСЯ СОЧУВСТВУЮЩИЙ. Так вот, извольте знать, что я вам не сочувствую в вашем стремлении захламить ДК пакостями. Мне и неприятно, что участники ДК в мое отсутствие позволяют вам писать столь паскудные тексты и ничем не возражают вам. Вы непристойны, они - недостойны в своем поведении. Вы хуже Хамстера. Можете перекинуть вашу желчь на меня, но не пожилую женщину оставьте в покое. Можете сказать что-то конкретное в защиту узников Дахау - говорите, а пачкать память заживо сожженных такого рода провокациями - это откровенная мерзость. Валерий Куклин

289416  2009-08-17 10:59:04 Валерий Куклин - Его высочеству господину голубому тцланцу, пятытысячелетнему личному страдальцу, жертве регулярного геноцида Аргоше от красного пацака Валерия Куклина Ваше ксенофобское присутствие на ДК породило ксенофоба Дахау-чего-то там, устроившего здесь пьяный дебош с поведением настолько хамским, что лично меня оное заставило увидеть в нем незабвенного вашего сотоварища Хамстера-Райзера. Те же стилистические обороты и то же стремление ломиться в открытые двери, прикрывая истинное свое лицо тряпицей с кличной вместо христианского либо иудейского имени. Как пацак, проживающий на планете тцланцев, прошу вашей высочайшей милости объяснить поведение вашего единомышленника Дахау-чего-то там. Как признавать его слова нам: как ╚КУ╩ или как ╚КЮ╩? Ведь кроме меня и кровно заинтересованного в разоблачении Дахау-чего-то там, ни один участник ДК не осмелился возразить ксенофобу-тцланцу. Даже столь ярые стронники Антонины Адольфовны, как не сичезающие отсюда тцланцы Герман и Эйснер, молчанием своим выразили полное согласие с мнением откровенного юдофоба. Вы, как лицо, имеющее - по вашенму собственному признанию - полный архив участников ДК, должны знать спрятавшегося под именем уважаемого пацака Чернышева тцланца Дахау-чего-то там. Осмелюсь испросить вашего разъяснения. К сему добавлю, что ваше незнание основ языка ваших предков тцланцев поставило вас в комичное положение в глазах пацаков. Если бы вы знали идиш так же, как орфографию русского языка (синтаксис, как мы с вами уже однажды выяснили, вы изучали в школе плохо), то поняли бы, что в составном слове ╚жидомасон╩ последнее слово является ключевым, а оно означает члена ТАЙНОГО общества свободных каменщиков. Коли вы прячетесь под кличкой Аргоша, то вы, ваше высокопревосходительство тцланец, являетесь масоном в глазах не только тех людей, которые вас назвали агентом ЦРУ, но и всего пацакского сообщества. Что касается вспомогательного слова ╚жид╩, то оно вовсе не ругательное, как считают тцланцы, а является САМОназванием одного из племен Хазарского каганата, где государственной религией был иудаизм. После уничтожения несчастной Хазарии отправившимися в Болгарию волжскими булгарами, славянскими князьями, разбойничавшими на границе Великого поля, и северо-кавказскими племенами племя жидов поселилось на территории именно южных восточно-славянских княжеств, где и занялось ремеслами и ростовщичеством. История знает лишь один случай бунта пацаков в Киеве против жидов и соответственный указ великого князя, изгоняющий их из городов русских. Вне городов жиды проживали совместно с пацаками довольно мирно вплоть до конца 18 века. Раздел Россией, Пруссией и Австрией Речи Посполитой ╚обогатил╩ царскую Россию народом ростовщиков и воров, выганных из Испании во Францию, отуда выгнанный франузами за лихоимство в Германию и Нидерланды,оказавшийся в Германии расслоенный вновь на жуликов и ремесленников. Ремесленники в Германии остались жить, а жулики переехали в Польшу, а оттуда спустя сто лет в качестве довеска к ненужным пацакам землям прибыли и тцланцы иудейского вероисповедования в Россию. Европейских иудеев для того,чтобы отличать их от собственных иудеев, Екатерина велела звать евреями. Канцеляризм этот усииленно культивировался в русском языуке представителями тцланцев на протяжении полутора сот лет, но не мог вытеснить из русского языка слова ╚жид╩ вплоть до 1917 года. Только с приходом к власти большевиков, а конкретно по личному распоряжению ╚отца народов и врага евреев╩ Иосифа Висарионовича Сталина слово ╚еврей╩ было признано литературным, а слово ╚жид╩ бранным. За использование последнего даже в бытовой речи до войны судили, давали два года. Большое число произведений классиков русской литературы (Пушкин, Чехов, Достоевский. Толстой, Гоголь, Короленко и так далее)либо переписывалось в духе нового времени, либо просто изымалось из оборота. Так продолжалось до самой смерти Сталина в 1953 году. То есть клевеща на Сталина, как на антисемита и отказываясь от самоназвания жид, вы вовсе не защищаете свои личные пять тысяч лет страданий от рук пацака Куклина, а совершаяете измену великому делу голубого тцланства. Использование же вами четырех стихотвторных строк всего лишь на четверть иудея Е. Евтушенко и вовсе не по-тцлански, что дает вам оценку ╚КЮ╩. Вы ведь знаете, что иудаизм не признает даже полукровок за своих. Евтушенке не помогло даже заступничество Израиля в драчке за Нобелевскую премию в прошлом году. Ибо только четверть его тела и крови горело в печах Освенцима и Дахау, умирало в Бабьем Яру, а три четверти его костей и мяса во время Великой Отечественной войны скрывались в глубоком советском тылу на станции Зима. Своими устами, согласно ваших законов, он осквернил память истинных иудеев и, как следствие, всех тцланцев. Потому как тцланцы где-то уже в середине 1960-х годах стали утверждать, что жертвы Второй мировой войны это только евреи (не жиды), а вот всякие там пацаки... ну, пацакам так и надо. И наплевать вам, что уничтожали и сжигали вас, Аргоша, лично исключительно свои ребята тцланцы, все равно виноваты у вас во всем пацаки. Так вот голосили вы, голосили, ваше высокопревосходительство и не заметили, как взрастили Дахау-спид-инфо и молчаливое большинство ДК. Еще чуть-чуть, - и нормальному пацаку на ДК ступить будет некуда. Ибо уже нет-нет, а раздается вопль: ╚Хайль Аргоша!╩

289441  2009-08-18 22:28:56 Чернышов Геннадий - Куклину Валерию - Странное письмо. Ни кем другим, кроме Чернышова я в жизни больше не был. Из-за нехватки времени сюда заглядываю редко, но как психологически здоровый человек отреагировал на взбесившегося Дахау, который и меня хотел вывалять в своей грязи. Рад, что всё убрали.

289442  2009-08-18 22:30:19 Чернышов Геннадий - Куклину Валерию - Странное письмо. Ни кем другим, кроме Чернышова я в жизни больше не был. Из-за нехватки времени сюда заглядываю редко, но как психологически здоровый человек отреагировал на взбесившегося Дахау, который и меня хотел вывалять в своей грязи. Рад, что всё убрали.

Copyright (c) "Русский переплет"