«Гусев»

И тогда - будет пусть - краха грохот, и весь неправильный, весь ошибочный человек, пусть жизнь вся ошибочна, пусть всё сплошная ошибка, пусть небо пустое и солнце - дыра, и небо как крик, и неба крики, огрехи, прорехи, прорухи, меж и между и меж, метка, клеймо, ляп, нелепость и слепота, пусть этим утром я улицу видел, названья которой запомнить не смог, солнце трубило в неё как в блистающий золотом рог, пусть трубило неправильно, трубило правильно, правила и неправила - не понять, но не или и принять, помнить, забыть, рушится и разрушается, - разбивается вдребезги, сколы, сколки, осколки и черепки, и пусть кто-то идет, кто-то - ходит и подбирает с мертвой земли пронзающие и - пронзительные черепки, и пусть это я - подбиратель и - сохранитель, лечитель: подбираю ядерные я черепки, - черепки отчаянья - потери - абсурда, я черепаха, подбираю ошибки и черепки черепахи - - всё, что осталось, какое сокровище с этим сравнится, в сиянье небес - бездне смысла - Один лишь и один смысл, голый смысл, прОпасть смысла - в ней мне и пропАсть - пропадаю - и вот оно - пропадание: абсолют нерушимо недвижен в себе - пропасти, бездне: нет ветра, нет шевеления неба: все ясно, все навсегда, а здесь, на голой земле, на пронзительной и пронзающей - я вся пронзена - в копьях, копиях, экземплярах, в дротиках, тиражах - огнь метаю, копьем потрясаю, какое сокровище с этим сравнится, умерший Шостакович и я слушаем мертвого Чехова: Гусев умирает без смысла и умер, и я, жесткий смысл, смысл мягкий прекрасноликий заботливо ласково над тобою и надо мной склоняется - утешает, увещевает и назидает, смысл Гусева в том, что он умер - умер он - смысл весь в этом - и все растворилось: и это и смысл и весь и веси и города, села, селения, поселения, лагеря, смысл растворился и растворился смысл, И растворилось и растворилось И, труп сжирают акулы, акулы сжирают акул и все растворяется, мне Римма сказала, всё растворяется в бесконечности, знает она, взрыв, очищенье, катарсис в крови лимфе и лаве и плазме, экстаз в моем теле моем в голове, в кармане платок носовой и огромный и мальчик и рядом сидит и чихает и бережно держит в руках на коленях своих странного вида футляр с неизвестным никому инструментом, внутри там и музыка и нотный стан и числа 12, 7, 3 и там и красивая очень девушка, зовут Эвридика, и стан у нее, ритм внутри, там же и рифма и рима и сестра моя жизнь и сестра смерть моя, ну, и брат мой там Океан, 8, 108, а Римма - испанка, но не грипп, она рима - что значит - рифма, созвучие: сложить несколько Римм - вот тебе и созвучия и Гомеры, а там и тамтамы, да-да и дада и додо, и там: в прекрасно странном и странно прекрасном неведомом мне футляре и инструменте уживаются мирно Вергилий, Гай Валерий Катулл, Осел Золотой с Апулеем, Эсхил с Эврипидом, Овен там, золотое руно и золотистого меда струя течет из бутылки тягуче и долго и роза в кабине роллс-ройса и сливок альпийских кувшин и лагерная помойка, в помойке лагерной Мандельштам, его кости, череп и кожа, был живой он едва, теперь мертвый, от голода и от ужаса мира людей мертвый совсем, там же в помойке и в сливках и в кабине роллс-ройса мой вечный плач - плач вечный и безутешный по Осипу, люблю я, Осип, тебя как сорок сестер безутешных, еще Козерог, еще И, и 360 и 13 и 9 и старуха с прорухой, Джун с Генри, Джоконда с да Винчи - о, нет, Винчи, нет - о, да, Генри, да - два Близнеца, одно Храброе Сердце, одно Львиное, Цветочек Аленький с Алыми Парусами, Янус и два лика его, глухой и великий Бетховен с Богом обыкновенным, Бог молчит - притулился к Бетховену он, Бетховен ворочается и ворчит и бормочет: тесно - мне с Богом в берлоге одной, - я говорю: Бетховен, то не берлога, то инструмент, то эфы, то деки, всем места хватает и хватит тебе, вот колки дополнительные и горн и рог для твоей Богом дарованной глухоты, знаю-знаю, чем ты глуше и глуше, тем твоя музыка гениальней, смотри, рог, он же и горн, блистает он золотом, и потому Солнце трубит в неё, и ты потруби, и принимайся давай за десятую, пора уже вот, рога вон трубят, Бетховен, пожалуйста, приставь к уху рог и услышишь и трубы и горн и литавры, а то и фанфары, ты и я, уменьшаем мы там энтропию, тут - внезапно и вдруг - занавес, завеса, покров, не из вельвета, из бархата, синий бархат, - нет, не синий он, голубой - голубой и глубокий и голубиный глубинный, - нет, синий, синий-синий как иней, в прорехах дыры блистают, - да, я помню, Бетховен, помню я, Людвиг Ван, ты говорил мне, что Бог тебе говорил, что Он - всё что есть, что было, что будет, и ни один смертный не приподнимал завесы Его, я и не поднимаю и не приподнимаю, я опускаю и закрываю, скрупулезно и тщательно и щепетильно прикрываю и дыры штопаю, вот Людвиг Ван и тебе пригодится, смотри: берешь электрическую лампочку - меня еще Анна Ивановна научила - всех нас учила - еще в третьем классе - на лампочку электрическую аккуратно натягиваешь дыру и ниткой специальной двойной и мягкой под цвет дыры чулка и носка, гольфы тоже годятся, любые дыры, прорехи, прорухи, погрешности, но узелок не делаешь, не делаешь узелка, да, я сама удивляюсь, ну вот не надо почему-то делать узелка, а прямо так, сначала параллельно, а потом и перпендикулярно и наискосок, косвенно, косвенно, по косой, да вот так и так вот, молодец, ну какой же ты молодец, мой Людвиг И ван, дар у тебя, живет в тебе гений: давай, прям сейчас, прямо здесь, внутри эф, внутри дек напишешь десятую - с прорехами получилось, получится и с десятой, я люблю тебя Ван, всем сердцем люблю, всей душой, уже придумала я посвящение: давай посвятишь Ван Гогу Винсенту, Осипу и черепахе, - прямо здесь на маленьком острове, на острове обитаемом мальчик чихающий, память сердца, забвения лес, футляр, инструмент, черепаха, волна древняя, темная, там же и где-то и рядом латынь, мертвый язык живых всех живее, сияние леса, ручей, и кто-то умер и жив, и прекрасная влюбленная пара - надежда страны и народа - прижавшись друг к - другу в обнимку уходит, и кто-то другой, красивый, юный, живой, Орфей он, стоит и ждет терпеливо и нетерпеливо пальцами барабанит и напевает и интонирует - ритм и слух абсолютный, на острове я сижу у стены рядом с лестницей и под лестницей, Римму жду и созвучия, рифму и ритм, эхо жду: я из ошибков и черепков, из хаоса я, разрушаюсь и нерушима, жду Римму, и Римма приходит и смотрит радостно и виновато и говорит:

- Тебе пришлось долго ждать, извини, я не думала, будет так долго.

- Ничего-ничего, зато дыры тут штопали мы, целых несколько дыр, несколько дыр и прорех Бытия, и одну, зато большую-пребольшую дыру Небытия или Инобытия, забыла я, как называется.

- И ты всё проделала это одна?

- Ну что ты, что ты, с Людвигом и Иваном.

- С каким Иваном, с каким Людвигом?

- С Иваном любым: их и нас тьмы и тьмы. А с Людвигом, знаешь, с каким: божественным.

- С Витгенштейном?

- Ну, Витгенштейн бы не стал, да и я с ним бы не стала. С тем Людвигом, который Ван и Бетховен. И само собой, без Элизы.

Тут нисходим мы в оркестровую яму, старушка-стару-ха-рон-челнок через реку сухую приносит пальто, в пальто конь, делаем ход мы конем и в шкаф не оловянный - деревянный стеклянный и музыкальный - с трудом и с конем вчетвером и со множеством множеств еще и уже и дружно проходим и входим, класс! - ай, да сукин сын! - дочь, я дочь! - одна у нас мать - итак, класс, ватерпас, брасс, браво, брависсимо, бас и баста: но-о-о, выходим из шкафа, что мы делали долго там и в шкафу, о-о-о, делали вальс, три четверти, три четвертых, на раз-два-три начинаем - большая спокойная женщина спокойно сидит - держит ритм, тут тутти, здесь пауза музыкальная, вновь и снова, рэпэтэ-рэпэтэ, сильвупле, тянем ножку, если ты и тебе сильтёпле, уже даже еще, еще нет и йет, нет, не йети, не йети, да, вот эти, вот эти хочу, на сегодня достаточно, завтра продолжим еще и уже, все свободны: и весь мир и тутти и фрутти и конь в пальто с трудом в до мажоре убегают аллюром аллегро и аллегретто, топот копыт постепенно диминуэндо, диминуэндо, остаемся вдвоем и анданте идем по красивой улице старой, смотрим на улицу, на переулки, которыми улица много раз прерывается, переулки красивые, как и улица старые, покупаем конфеты, много конфет, чтоб в Молодечно стало много вкусных московских конфет, заходим в филармонию, дирижеру отдаем партитуру и забираем у него партитуру, и еще что-то кому-то и отдаем и берем, заказываем в магазине английском книги для диссертации Риммы - про Шостаковича всё, и Римма говорит:

- Мне жалко - ты ходишь со мной по городу в погоду такую и долго ждала в вестибюле, сидела бы дома в тепле и писала роман.

- Что ты, рада я убежать от романа, он в печенках сидит, весь в черепках и ошибках, сплошная ошибка и нет смысла, я рада отвлечься, съездить куда-то.

Проголосуйте
за это произведение