|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
26
февраля
2011 года
"Отличная позиция, - думал он, разглядывая из окна двор: напротив - глухую стену приземистого кирпичного дома, слева - трёхметровый забор каменной кладки начала прошлого века, справа - створ узких ворот с разведенными в стороны чугунными крашенными-перекрашенными и облепленными серой пылью по чёрному лаку решётками. - Здесь можно долго продержаться... если только не снайпер сверху... с крыши... или танк подгонят к воротам... в лоб... а так... никому не подобраться... на гранаты им рассчитывать нечего..."
Сзади его шаркали шаги, какой-то лёгкий говорок шелестел мимо... хихикнули девчонки под стук каблучков по щелястому, щербатому паркету... Он внезапно взмок, почувствовал такое категорическое выпадение из окружающего, что, казалось, не в состоянии будет вернуться... "Какая позиция? Какой снайпер? Какой танк?... Если бы они, проходя мимо, могли заглянуть сквозь меня моими глазами, что я вижу, - точно бы ужаснулись и отправили в психушку..."
По этому коридору, отрезанному от ротонды параллельно тянущейся вдоль наружной стены фанерной перегородкой, бесконечно сновали из старого корпуса в новый. А саму ротонду бывшей барской усадьбы тоже разделили на комнаты-лаборатории, из которых сквозь хлопающие двери сквозняк захватывал запахи и смешивал здесь: резкий аммиачный, приторно-сладкий черемуховый, горелый, густо заправленный пылью от расплавленных электродов сварки... Это был циркуль - самый короткий, удобный и спасительный в дождь или мороз путь... по дуге градусов в двести...
Но взгляд его всё никак не мог вырваться из решётчатого старинного переплёта высокого окна: ровно покрытые пылью с двух сторон, ставшие дымчатыми стёкла, и сквозь них вдруг равнозначно затуманенное временем давним объяснением увиделись: такой же полукруглый двор, забор чудовищно крепкой кладки, которую не брал 76-й калибр, створ ворот, решётки, ротонда, заложенные мешками окна, щебечущая немочка на каблучках, прорывавшееся сквозь кашель ворчание старухи... наверное, матери... позиция... запах весны... черёмухи... палёного перекаленного металла... конец войны... и он уже капитан... Кого не уложило навсегда, росли в чинах быстро...
А потом вторая картинка... только он снаружи... во дворе... и в циркуле заложены пролёты окон, а пулемёт такой же, как у них, и он знает, что те могут долго продержаться, а у него рота - да что за рота: одни мальчишки срочной службы... и мир же! Война почти десять лет, как закончилась... и что они тут делают, выглядывая из-за мощных столбов?! И он не хочет учить жить ни тех, что там укрылись, ни тех, что за спиной... он выпал из времени... навсегда...
И теперь он старше тех, что с ним рядом в аудитории на десять лет... и седина у него в висках так нравится девочкам, вчерашним школьницам...
Он вытягивает наконец взгляд из окна, как штык из осевшего тела, и грузно идёт на бесшумных толстых подошвах модных полуботинок по циркулю до конца, а там через бывший чёрный ход на улицу, перешагивает через лужу и сразу за углом слева ныряет в тамбур, по ступенькам в подвал... опять налево... за двойной дверью в жёлтом свете предбанника два шага... и ещё одна дверь, а там сразу длинное тело тира с яркой противоположной стеной в трёх зебровых кругах...
- Здорово, Михалыч, - говорит он и протягивает руку сидящему у стола в полутьме человеку...
- Навестить собрался? - отвечает тот ехидно. - Мне гостями заниматься некогда...
- Не ворчи! - не обидевшись, отвечает вошедший. - Не было сил...
- А сейчас где набрался? - уже зло возражает сидящий. Он пристально смотрит на молчащего вошедшего, потом грузно встаёт, прихрамывая, подходит к железному шкафу, открывает скрипучую створку и вынимает оружие. Медленно возвращается к стойке, кладёт пистолет, рядом с ним перевёрнутую пустую крышку от коробочки, из которой отсчитывает в неё девять патронов, и кивает головой: - Иди... работай... у меня группа в два тридцать...
- Я успею, - отвечает вошедший, подходит с стойке, заряжает пистолет, не глядя, наощупь, ловко и бесшумно. Хозяин прихрамывая направляется к трубе, но пока он медленно совершает свой короткий путь, один за одним гремят выстрелы, и вошедший кладёт оружие...
- Спешишь? - ворчит хозяин тира. Он несколько мгновений молча смотрит в трубу и совсем другим голосом произносит почти восхищённо: - Чёрт!
- Дай ещё! - говорит вошедший и протягивает руку. Хромой опять тащится к шкафу, вынимает новую коробочку и, не раскрывая, вкладывает в так и висящую протянутую руку. Вошедший снова поворачивается к стойке, разрывает с треском бумажную ленту, опоясывающую коробку, и наполняет обойму... В тире тихо, и выстрелы сливаются в один. Он снова заряжает и снова палит, и снова, и снова, кажется, в каком-то запое, остервенело, не целясь, без перерыва, нажимая и нажимая на спусковой крючок и возвращая чуть подпрыгивающую, вытянутую на всю длину руку в её необходимое исходное положение, пока не опрокидывает вверх дном пустую коробку от патронов... Тогда он кладёт пистолет и поворачивается уходить...
- Чёрт! - опять произносит хромой, отрывая взгляд от трубы и пожимая протянутую руку: - Один в шестёрку засадил на четыре, - и не слыша ответа, добавляет: - Вот и на соревнованиях так подсадишь... тренировка, понял? Тре.ни.ров.ка!
- Понял, - говорит уходящий. - Я так там натренировался, что никак забыть не могу... Понял?..
- А ты не пали в прошлое! - возражает хромой. - Оно к этому делу не чувствительно, я тебе скажу. Со зла рука дрожит... Ты в мишень целься! А не в призрак, понял?
- Ладно, Михалыч... я понял... - но Михалыч не может успокоиться и продолжает, не заботясь, чтобы его слушали.
- У меня тоже повод есть... больше отняли...
- Я знаю, - мрачно возражает стрелявший. - Только тут .больше. не бывает, - он бросает вниз руку, как стряхивают термометр, на секунду останавливается, тупо смотрит в дверь, оборачивается лицом к присевшему на край табуретки Михалычу и в свете дежурной лампочки и рефлексов от стены с мишенями видно его сухое лицо с торчащими скулами, туго сжатый рот и горячие глаза... - Я в одну дырку все уложу, чтоб считать не надо было... - обещает он на прощанье и берётся за ручку двери.
Он возвращается в циркуль и опять становится у окна... Оба полукружья циркулей неожиданно совмещаются, заключив его в центре, где за спиной тотчас оказались у каждого проёма Абашкин, Бродский, Газануллин, Иверов, Кравченко, Лакаускас, Пухов, Широбоков... да! Сашка Иванов... прильнувшие к прицелам... но как только он оборачивается - оказывается: сквозь каждую пустую, не загораживаемую никем раму за стеклами, расчерченный переплётами, виден двор с заброшенным фонтаном, посредине... наивно бесстыжий писающий амур так и замер, давно израсходовав струю, очевидно, навсегда... над пустым, замусоренным резервуаром... На каменном бруствере круга, подложив книжки под себя, сидят нога на ногу парочками студенты, согнувшись над конспектами и о чём-то споря... их лиц не видно... Может быть, это те, что остались навсегда у окон циркулей и внутри, и снаружи, и он, чудом выживший... почему?.. отказавшийся от всех посулов, привилегий, звёзд, академий... теперь здесь... столько лет мечтавший угадать, как дышит строчка .На холмах Грузии лежит ночная мгла.[1], как она одна вмещает горы, звёзды, море воздуха, синеющего над бесконечной далью, и уже открывающую гениально просторную вечность .Печаль моя светла.... и опять отложивший это надолго... На филфак попасть нечего было и думать... фамилия цеплялась за все створки папок и никак не пролезала в список... словно буквы растопыривали свои завитки и закорючки и не было силы ни укоротить их, ни расширить рамки столбцов...
Ему было всё равно.
Химия - тоже увлекательное дело. Радикалы, валентности, бензольные кольца... крекинги, перегонки, ректификации... и тирование... - какого ты цвета? Везде ценз... лакмусовая бумажка, нашедшая себе применение в заанкетированной жизни...
В первый же день он случайно набрёл во дворе института на полустёртую табличку .Тир. и под словом потерянные строки расписания... что-то толкнуло его туда, в глубину полуподвала, и рука снова привычно сжала холодную рукоять оружия...
А что он ещё умел делать? С первого дня уральской пулемётной школы в истинные шестнадцать, а не добавленные для военкомата восемнадцать и до порога этого старого особняка - стрелять... ежедневно стрелять и не думать о том, куда летят выпущенные тобой пули... расплата всё равно придёт - он не формулировал, но точно знал... не от других, не из книг, ниоткуда! Он чувствовал это, но до поры заглушал и топил в повседневной тяготе... и теперь, после вынужденного перерыва, с первого выстрела здесь, у Михалыча, понял, что это его дело, что это он действительно умеет... и ещё он знал, стоя тут, что этот циркуль никогда не выпустит его из своей круговой орбиты... никогда не даст отдыха и забвения, что не случайно судьба привела его сюда, что всю жизнь он назначен стоять у окна и выбирать позицию, как было на своей отбитой у немцев орловской земле и в чужом безвинном европейском городишке...
9.17.2004
|
Проголосуйте за это произведение |
|
