|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
28
декабря
2011 года
Прошлое? Оно... никуда не уходит, никуда не девается. Это ты сам -
прошлое.
Снаружи обгоришь, облупишься, как после загара, а внутри-то всё то же! Вот и
есть прошлое... его только трогать не надо... тогда ничего... жить можно...
не
сдирать с него подсохшую корочку сукровицы - и всё...
Пёс сидел скособочившись у водосточной трубы, обклеенной объявлениями с
трепавшейся по ветру бахромой телефонов. Вода однообразно в терцию булькала
и
стекала тоненькой струйкой в выбитую в асфальте ямку. Поэтому на самом виду
получалось безопасное место - все выходившие из дверей магазина огибали эту
небольшую лужицу и даже не замечали собаки, больше она попадалась на глаза
входящим...
- Ждёшь что-ли? - спросил Николай, задержался на секунду и вошёл в
дверь. Когда
он через некоторое время вернулся на улицу, тоже миновал, не заметив,
сидящего
всё в той же позе с подвёрнутой под зад ногой пса... потом вдруг его что-то
толкнуло, - Потерялся что-ли? - спросил он вполоборота. Пёс медленно и
равнодушно поднял на него глаза и переступил на месте передними лапами... -
А
чего сидишь тогда? Пошли... Пошли, пошли! - повторил он после паузы более
повелительно, преодолевая нерешительность пса. Тот встал, прихромнул на
заднюю
левую, сделал шаг вперёд и остановился. Николай запустил руку в авоську,
разворошил пальцами кулёк и вытянул круг колбасы. - На! - он не стал бросать
её
на мокрую землю, положил на ладонь и протянул руку псу. Собачья чёрная мочка
дёрнулась инстинктивно, приоткрылась пасть, но в то же мгновенье что-то
сработало
внутри него, и он отвернул голову в сторону. - Стесняешься что-ли? Или
дрессированный? - пёс молчал. - Ну, как знаешь. - Николай прихватил колбасу
с
ладони зубами, зажевал кружок в рот и медленно двинулся к дому... но снова
что-то
словно толкнуло его в спину через несколько шагов. Он обернулся. Пёс всё так
же,
не шелохнувшись, стоял и пристально смотрел ему вслед. Николай тоже замер,
постоял несколько мгновений, какая-то боль, похожая на жалость, ошпарила его
изнутри, он жадно глотнул сырого ветра, мотнул головой в направлении своего
прерванного движения и тихо просипел сдавленным горлом: - Пошли... - он
больше
не оборачивался, не приглашал, не звал, но был уверен, что собака идёт
следом.
У подъезда он оттянул створку двери, посаженную на пружину, подставил носок
ботинка, чтобы она не закрывалась, и тогда только обернулся. Пёс остановился
в
пяти шагах сзади, ровно на той же дистанции, как следовал весь путь, и ждал.
-
Заходи! - пригласил Николай, и они поплелись по ступенькам на четвёртый этаж
хрущобы. У квартиры хозяин безошибочным движением вставил ключ в тонкую
скважину замка, открыл дверь и теперь уже скомандовал собаке: - Заходи! - она, изгибаясь телом, вплыла в
узкий
проход, и дверь захлопнулась. - Я сейчас... погоди... - Никоай исчез на
кухне,
похлопал дверцами шкафчиков и холодильника, размещая покупки, и вернулся в
прихожую, где собака стояла на том же месте у двери и только вытягивала шею,
впитывая и изучая запахи... - Чё делать-то будем сперва? Есть... или
баниться? -
рассуждал хозяин, - Ты как? Я б сперва побанился... а? Давай, как я!
Ладно?.. -
он распахнул дверь в ванную, отдёрнул закаменевшую занавеску и пустил
воду... -
Давай! - пригласил он собаку, легонько коленкой подтолкнул её под зад и стал
ждать. Она обнюхала косяки и чуть шагнула вперёд... - Значит, не кобель, раз
не
метишь... - вслух рассуждал Николай, - Ну, давай, милая, не боись... вода
журчит - это к добру... вода всегда к добру, когда её не слишком много...
давай...
- он подложил лодонь под собачье пузо, почувствовал полусогнутыми пальцами
стиральную доску ребёр на её боку, покачал головой и подсадил к ванной.
Собака,
понукаемая снизу рукой, положила передние лапы на полукруглый край, но
преодолеть барьера не смогла. Тогда Николай склонился над ней, запустил и
вторую руку под низ её туловища поближе к задним лапам, приподнял его и
перенёс
через барьер. Внутри ванны собачьи лапы разъехались, она плюхнулась в уже
набравшуюся воду и замерла... - Так вот! Сперва душиком... а потом уж с
мылом и
мочалкой... париться ты видать не привыкла... да, ладно, так отмоем... он
дежал
душ в левой руке, а правую опустил на шерсть, почувствовал кочки позвонков
и,
когда уже почти добрался рукой до
окончания хребта, у самого хвоста, собака вдруг вздрогнула,
изогнулась
всем телом, оскалила зубы, клацнула ими у самой руки и злобно зарычала.
Николай
инстинктивно отдёрнул руку. - Ты чего?.. - но собака уже снова мирно лежала
в
прибывающей воде, и на её морде было смущённое извинение... - Били? Понятное
дело... - он снова протянул руку к болезненному месту, и одним пальцем
нащупал
огромную шишку у основания хвоста. Собака снова изогнулась, но уже не
рычала, а
только с интересом наблюдала и принюхивалась... - Видать, палкой... или
сапогом, что ли... чужие... иль хозяин... хозяин, видать... от хозяина
всегда
больнее... а ты сбежала, значит... не вынесла, выходит... понятно... чего
тут
не понять... я тебе сам расскажу... как было... я сам сбежал... тоже...
били...
ну... отца после войны забрали почти сразу... я не помню... мал ещё был... я
военный парень... меня в землянке где-то делали... мать подалась на
заработки...
кормиться же надо... и с каким-то спуталась... не знаю: женились-не
женились...
он мне вроде отчима стал... отчим... пил, гад, страшно и бил... мать до
полусмерти... и меня... я заступаться вздумал... он совсем зверел... мне ещё
потом и от матери доставалось, что я
его
злоблю... ну, я сбежал... мне уж лет семь было, наверно... и повезло, что далеко сбежать смог и имя себе
другое придумал... тебя то-как звать... как звать? Придумаем... а я себе
придумал имя, а то бы вернули... наверняка мать искала всё же... знаешь,
мать,
она и есть мать... ну, сама понимаешь... ты отмокай давай... эх, милая...
меня
не люди подобрали... милиционеры... ну, и пошло-поехало из приёмника в
приёмник...
но я не вороватый был... нормальный... не успел ещё обучиться тогда... и
меня в
детский дом определили... это, к примеру, как предбанник у живодёрни... вот,
не
дай Бог, поймали бы тебя и в клетке держали... директор там был... не
приведи
Господь... баб своих всех перетрахал и девок старших пере...б... голодно
было
очень... воровал он... затаскивал их в кабинет и за пайку хлеба драл, как
хотел...
а если не давала - в карцер... с крысами... там власти-то никакой не было...
где там власть? Тайга да горы... я опять сбежал... воровать стал... есть-то
надо... по мелочи таскал... одну жратву... опять попал... опять в
приёмник... опять
себе имя придумал... им искать-то неохота было... а может, и не заявлял
директор... списали меня как-то, как стул ненужный... но имя я себе оставил
только... а фамилия что... Иванов, Петров, Сидоров... тебя-то, как мне
кликать?
Человечьими именами не положено собак звать... да какая ты собака... у
Чехова
вот помнишь, гусь был Иван Иваныч... давай вылезать будем... погоди, ты
стеки
маленько, а то мне воду с полу собирать - наклоняться трудно... короче,
опять я
в детдом попал... этот ничего был: не били и жрать давали... воровали,
конечно,
там тоже, тащили, что воспитанникам положено... так что сытым я никогда не
буду...
с тех пор не могу наесться... всегда кусок лишний прихвачу, что потом в
горле
стоит... ну, я всё одно... опять сбежал... как из тюрьмы бегут... знают, что
поймают, а бегут... решил мать найти... помнил и название посёлка и дом
номер...
короче, кое-как добрался... голодал страшно... но не тащил, чтоб не поймали
опять... очень хотелось дом найти... и нашёл... что ты... что ты трясёшь-то,
погодь попонку накину... а то ты мне везде потоп устроишь... валяй трясись
теперь... - Николай набросил на собаку полотенце, каким сам вытирался,
сходил в
комнату, притащил суконное солдатское одеяло, сложил его вчетверо, бросил на
пол у двери и помог собаке выбраться из ванной. Она снова инстинктивно
отряхнулась, вздрагивая всем телом и повизгивая от боли, осмотрелась,
сделала
несколько кругов, как все её предки, притаптывая траву для лежки, и со
стоном повалилась
на одеяло... - Тепло? Чего дрожишь? - он снял с вешалки старый пиджак и
покрыл
им свернувшуюся калачиком собаку... - Ладно... образуется всё... жизнь
длинная...
век короткий, а жизнь, она... - он, кряхтя, присел на корточки и стал
выжатым
полотенцем вытирать морду собаки... - Крепко тебя, видать, били... а я
всё... я
везучий... отца нашёл, когда вернулся, в той же квартире... мать померла...
забил её этот... негодяй... а отец вернулся... его сразу выпустили, как
Сталин
помер... и женщина уже при отце была... получается, как мачеха, мне... и я
остался... плакал он очень, когда я появился... никогда не видел, чтоб
мужики
так плакали... она его успокаивала, а он никак... будто понукал его изнутри
кто-то... и пил он очень... страшно... то ничего, а как запьёт!.. только
плакал
и твердил: "За что? Ну, за что? За что, кто мне
ответит, за что?" Кого
спрашивал?
Власть? Или Сталина? Никак, видать, у него новая кожа не нарастала. Он умер
скоро. А я остался с мачехой, значит... её... Екатерина Матвеевна звали...
Катя...
- Собака подняла голову и наставила уши... - Катя, - повторил Николай, и
собака
приподнялась на передних лапах! - Эй, да я имя твоё угадал, что-ли... Ну,
надо,
ж... Катя! - собака встала на ноги и начала оглядываться... - Не отказывайся
от
имени!.. Правильно!... А хочешь по-другому звать буду... погоди... - Николай
вышел из прихожей и загремел посудой на кухне... - Иди сюда! Катя, Катя!...
-
но сколько он ни звал, она не трогалась с места. Николай обернулся и через
маленький коридорчик увидел только торчащую из проёма двери морду с
зыркающими
вокруг глазами... - Боишься... поближе к двери держишься... понятно... я,
знаешь, тоже первое время дома привыкнуть не мог... дичился... а мачеха,
видать, умная была... хорошая женщина... она в библиотеке служила... и стала
таскать
мне книги домой... вот тут я и переменился... это врут всё, что прошлое
забыть
можно, и время лечит... просто, на него столько сверху наваливается, что ему
пробиться трудно... ешь, милая, ешь... а то подохнешь... - собака прянула
ушами
и опустила морду над поставленной перед ней миской, потом скосила глаз на
Николая, глухо зарычала и отвернулась... - Понимаю... ты ещё и деликатная...
другие в стаю сбегают и мстят людям... страшной местью... а ты деликатная...
не
ко времени это... куда деликатным
деваться... ну, ладно... голод - не тётка... поешь ещё... - он вышел из
передней и больше никакие звуки не нарушали покоя. Вечером, когда сумерки
заполнили все закоулки захламленной комнаты, Николай очнулся от полудрёмы и
долго
тупо смотрел перед собой: на журнальном столике стояла недопитая бутылка
водки
и нетронутая, нарезанная кругами докторская лежала на пропитавшейся серой
обёрточной бумаге... он поморщился и никак не мог сообразить, о чём ему
напоминает эта колбаса... мысль заторможенно сползала с вершины часа, взгляд
перескользил к проёму стены, за которым налево располагась кухонька, а в
другую
сторону - прихожая... он медленно с трудом поднялся, опираясь на мягкое
сидение, и направился к выходу. Собака лежала будто за эти несколько часов
ни
разу не шевельнулась, боясь своим движением потревожить хозяйский сон. Перед
её мордой стояла пустая миска. Когда Николай
появился, собачий глаз открылся и уставился вверх, потом вслед за ним
медленно
приподнялась голова, пасть приоткрылась и маленький кончик розового языка
высунулся сквозь неплотно сомкнутые зубы... она задышала вдруг шумно, и бок
стал подниматься и опускаться, то взъерошивая, то собирая до гладкости
блестящую вымытую шерсть... так, замерев, они долго стояли, глядя друг на
друга. Потом Николай вернулся к дивану, выплеснул из бутылки остатки водки в
стакан и прежде чем опрокинуть его в себя, тихо позвал: "Катя! Катя!"
Собака не появилась, она только подняла морду, наставила уши, втянула в себя
воздух и тихо, тихо, так что хозяин не мог слышать,
зарычала...
январь 02. 2005
|
Проголосуйте за это произведение |
|
