|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
6 июля
2011 года
Вот ведь, что запоминается на всю жизнь! Мелочь. Пустяк старый... стоишь
у
камня, смотришь на даты, на фамилию свою, и что...
В бане отец учил меня тщательно мыть ноги, особенно между пальцев. Он
знал
в этом деле толк - ему много приходилось ходить - он работал
учителем.
- Ты, Федь, - говорил он, - И вытирай ноги досуха! Нога всегда сухой
должна
быть и в комфорте, а то в голове туман будет и никакой чёткости.
В сорок первом ушёл он прямо с уроков со своим десятым рыть окопы на
рубеже
Волоколамска. Так они и втянулись в оборону, а потом со всеми вместе
отсупали,
наступали, до Победы дошли... только трое дошли - двое учеников, и он
третий...
собрались они под Новый год, первый мирный, послевоенный и пили, пили за
Победу
- это я уже помню, а что перед тем было и остальных ребят из его класса,
которых они поминали поимённо, - нет... только по рассказам всё
знаю...
Ну, а баню помню, сколько себя помню. Очень отец любил баню. И когда уже
жить нормально стали: с водопроводом и газовой колонкой в ванной, всё равно
ходили мы с отцом в баню...
-
Ноги,
Федя,
после головы самый главный орган у человека! Без них, кто узнает о тебе, и
что
ты в жизни успеть можешь?! - так он поучал меня, а я слушал и впитывал... на
всю жизнь, как оказалось. - Я в классе никогда не сижу за столом - хожу,
хожу!
Знаешь сколько за день успеваю? Как стайер на тренировке! Зато вижу всегда,
кто
с тангенсом никак не подружится, а у
кого дома не лады - смотрит он в тетрадку, а видит совсем
другое...
Сперва мы в посёлке жили. Я в школу через дорогу бегал - она начальная
была, а отец в свою растущую десятилетку на автобусе ездил, а потом до
вечера
оставался взрослым преподавать, которые доучиться не успели, как его ребята
в
сорок первом. Те двое, что вернулись, тоже в вечернюю десятилетку пошли -
аттестат получать. Я про них всё знал. Отец после войны очень дружил с ними,
и
на вид они были, как ровесники. Разница-то в годах у них какая была?! Лет
пять,
думаю - не больше...
Два года мы весело жили. Трудно, неустроенно, как все, а весело! Семён
со
своей женой тётей Ниной приходил, потом и второй ученик отца, Николай
женился,
и он приходил в наше общежитие барачного типа... ну, барак, сказать проще.
По окраинам
Москвы похожих много было...
А потом в одну ночь их всех забрали. Кто донос писал, я так и не
дознался
потом, когда к делам доступ дали. Только обвиняли их, что они на территории
врага в сорок первом находились и не доложили об этом. Всё правда: два дня
они
были в немецком кольце, а когда на третий чудом к своим вышли, узнали об
этом.
И фашистов не повидали, а на территории, оккупированной, действительно,
побывали... ну, значит, шпионы! Судить-то некогда было - лопатой людишек
гребли...
Пока они вечную мерзлоту долбали, жёны им детей родили - и все
мальчишки. У
меня брат Васька, у Семёна - Борька, а у Николая - Фёдор, как
я...
Отец оказался живучий - в пятьдесят четвёртом в самом начале вернулся.
Семён, как освободился, в том же году, к нам пришёл... а Николая тётя Люся
не
дождалась...
Сначала мы все часто собирались.... братишки подрастали... они мне все
братишками были....
Потом тётя Люся замуж вышла. Года через два после того, как отец и Семён
вернулись. Она очень красивая была! А мне казалась такой... я уже на
девчонок в
то время заглядываться начал! Рановато, правда, начал, но так уж... Она
первое
время ещё заезжала к нам с тёзкой моим... но никогда с мужем... мы его после
свадьбы больше не видели... на похоронах дяди Семёна только встретились...
он,
как вернулся, так и болел всё время - почки ему отбили в лагере и застудил
он их
потом...
К тому времени я уже студентом стал... всё переменилось... тётя Люся
уехала
с новым мужем в загранку... потом по слухам вроде вернулась, но нам уже не
звонила.
Тётя Нина так и не вышла больше замуж. Жила с Борисом. Иногда заходила к
нам, но редко...
Потом отец умер. Ещё не старый совсем. Только его на пенсию проводили -
он
и года не продержался... всё ходил, ходил... подолгу гулял один и о чём-то
трудно думал... видно было. Не жаловался ни на что, а так угасал тихо и
однажды
не проснулся...
В самом конце восьмидесятых ко мне позвонил незнакомый голос. Не
представился и сразу попросил назначить ему время, когда он может придти...
я
уж хотел было выругать секретаршу, но он предупредил меня: очень, мол,
нужно, и
при встрече всё объясню, почему не назвался, не ругайте своего секретаря, а
то,
знаю, как бывает, она мне уступила - я её уговорил...
В среду утром в кабинет вошёл молодой мужчина, я поднял на него глаза, и
что-то оборвалось внутри! Передо мной стоял живой дядя Николай в тёмном
костюме, какой обычно носил... и вьющийся чуб совершенно старомодный по
нынешним временам на ту же правую сторону и вверх, как склон
сопки...
Все слова мои застряли во рту - челюсти сцепились, и чувствую, как слёзы
наворачиваются, а ничего поделать не могу ни с ними, ни с собой - трясёт
меня
просто, будто кто за плечи дёргает...
Много лет мы не виделись, конечно... тридцать? Больше? Стоим, молчим
оба...
потом он выдавливает с хрипом, как стон:
-
На ты, или
как будем? - тут нас и сорвало с места: кинулись обниматься, а оторваться
оба
не хотим, потому что глаза выдают... ничего не поделаешь... сениментальный
мы
народ... в России...наконец, отпрянули, держим друг друга за руки и в голос,
будто сговорились, - выдохнули: - Фёдор! - работы уже никой не было...
машины
бросили... пошли, куда глаза глядят... как у меня дома оказались, не знаю...
говорим, говорим... а разговора
никакого
не получается! Не за тем же он приехал ко мне издалека, как видно, чтоб
просто
вот так повидаться без причины! Столько лет не виделись и
нате!..
Только заполночь... на второй бутылке начал он
рассказывать...
"Я ещё маленьким был... когда мать замуж вышла... отчим ничего... не
злобный... и я всё к вам просился... Василий же, как брат мне был... отчим
тоже
просил: "Пойдём в гости... семьями дружить будем... они мне понравились
очень..."
ну всё в этом роде, а мать - ни в
какую.
Каменной становилась. Изредка, чтоб меня угомонить, когда отчим в
командировке
бывал, приезжала к вам... очень они о судьбе своей пеклись, дом набивали
барахлом... машина, дача... в загранку рвались, ну, и устроились через
торгпредство... я их тогда уговорил не брать меня с собой... думал не
согласятся
они, а вышло всё наоборот - просто очень... определили меня в суворовское,
как
просился..."
Мы пили с ним крепко. Я уже чувствовал, что моя норма выполнена, а он не
пьянел. Только лоб у него становился всё краснее, и чуб сползал на него...
Фёдор откидывал его рукой назад, а несколько локонов оставались прилипшиму к
потной коже. Который час уж мы сидели, но я чувствовал, что то, ради чего он
приехал, ещё впереди...
"Ты знаешь... странная вещь... я когда без них остался, мне как-то
просторнее стало... я же мать любил очень, ты помнишь? - он вдруг понурился
пложил
ладонь на стол и опустил на неё голову, покачивая ею из стороны в сторону.
Когда он поднял лицо и посмотрел на меня, я понял, что ему не по силам
сказать
мне что-то и предложил продолжить завтра нашу беседу... - Что ты! Чуть не
закричал он, завтра, может, уже поздно будет...
- Однажды, когда я был в третьем классе, а в увольнение ходил только к
тётке - двоюродной маминой сестре, меня на улице остановил сильно пожилой
мужик...
позвал по имени... хотя я его не знал точно... он мне
говорит:
"Ты не тушуйся, Фёдор, ты меня знать не можешь... а отец твой мне
жизнь
спас... дважды... там, - он махнул рукой куда-то за спину, - Ты мне поверить
должен. Просто поверить и сделать, что я скажу... потому что доказательств у
меня никаких и времени никакого - помру я скоро. Это точно... а тебе ещё
жить и
жить... и ты должен знать, что отец твой высшей пробы! Это... - он как-то
смешался, хотя видно было, что мужик сильный... - Ты парень, вот что...
послушай, что сердце скажет и так и сделай... а то, я чем больше тебе
говорить
и доказывать буду, тем меньше ты мне поверишь... это точно... - он тогда
молчал
долго и жевал губы... зубов у него маловато осталось... на цингу похоже...
потом говорит и в глаза мне так смотрит, что я отвернуться хочу ... а не
могу...
- Вот я тебе письмо дам сейчас... от кого - не спрашивай... и, не дай Бог,
не
открывай... ты его... через тридцать лет открой, когда тебе сорок будет... я бы тебе его сам сохранил, но
мне
таких годов не отпущено, а ты храни. Как? Не знаю, но береги, как самую
дорогую
вещь, что у тебя в жизни когда-нибудь случится. Потеряешь - мир не
перевернётся, но и жизнь твоя получится перекошенная... - он мне ещё сотню
подарил... тогда большие деньги... месяц прожить можно было... и всё... как
я
жил и письмо, как хранил, это сплошной детектив, да труда не стоит
рассказывать...
но я никогда не забывал о нём..."
-
Ты мне не
веришь? - вдруг совершенно другим голосом спросил Фёдор, и мне показалось,
что
я обидел его своим невниманием или усталым видом, который он принял за
равнодушие...
-
Дай
письмо...- попросил я, вдруг поняв, что у него нет на
свете никого, кому бы он мог рассказать всё это...
-
Я вчера
порвал его. - ответил Фёдор сухо и отвернулся
-
Порвал?
-
Никто не
должен был его видеть... только не
знаю,
как жить теперь...
-
Теперь ещё
скажи, что помнишь его наизусть!
-
Нет.
Только
ту часть, где сказано, кто сдал наших отцов
-
И... ты...
поверил?... я нигде этого найти не смог... Фёдор...
-
Мать
работала
на них... - понял я по его губам... - Ты знал это?
-
Я, -
дальше
помню лишь, что у меня не хватило воздуха на вдох, и я
отключился...
Потом была скорая, больница... Фёдора я больше не видел. Когда
поправился,
мне передали запечатанный конверт, на котором стояло одно слово:
"Тёзке"...
"Фёдор, брат мой... мы больше не увидимся... я так думаю... даже, если
я
вернусь оттуда... как с того света... Спасибо тому мужику - я сорок лет прожил в тревоге, но без
ненависти... а теперь мне и жить нечем. Но я не мог не сказать тебе это.
Прости. Я знаю, как это больно... но отцам ещё больней
было...
Я много позже узнал, что она работала в этом ведомстве... и отчим оттуда
же...
вот и загранки, и шмотки... сколько ещё на их совести... он потому и рвался
в
ваш дом... а она боялась...
Ты не ищи меня... никто тебе не подскажет. От нашей маленькой семьи
никого
не осталось... даже, если захочешь свести счёты, - не с кем... и я умею
только "выполнять
интернациональный долг"...
Прости, если можешь...
Твой Фёдор..
30 апреля
2007
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
|
