Александр Рыбин

Нужно быть действительно безумным, чтобы любить

В Этом городе новые ветры. Они сырые, они пахнут крышами и дорогами. Они гонят зиму из Этого города...

Укрывшись ночным светом и пушистым одеялом, я лежу между Этим городом и Космосом. Рядом со мной Она. Она спит...

Меня не интересует Ее прошлое. Не интересует Ее будущее. Но больше всего на свете я хочу, чтобы Ее настоящее принадлежало двоим,

Я хочу, чтобы Её настоящее принадлежало только Ей и мне.

В Космосе танцуют боги и духи. Демоны подгоняют кометы и поджигают им хвосты. Омон Ра на трехмачтовом корабле направляется к кольцам Сатурна. Он собирается украсть одно из колец, чтобы затем подарить его Афине Палладе.

В Этом городе ледяные скульптуры едят мороженное. Такси купаются в бассейнах с горячим кофе. Памятники собрались на набережной Томи и обсуждают предстоящее утро...

Я пью Ее сны. Они смешиваются с моей кровью. Незаметно для Нее вылезаю из-под одеяла. Аккуратно складываю вдвое ночной свет и накидываю его на Ее голову. Надрезаю кожу на указательном пальце своей правой руки. По каплям истекаю чудесной смесью крови и снов. Указательным пальцем правой руки рисую на стенах дома, где живет наше настоящее. У нас появляется свое небо цвета ультрамарин с белилами. У нас появляются друзья-художники, друзья-писатели, друзья-музыканты. У нас появляются часы, которые удерживают настоящее на месте и не позволяют ему стать прошлым...

Она просыпается. Одеяло сползает c меня, как занавес со сцены...

Актеры неподвижно ждут реакции зрителей. Зрители восхищенно громко аплодируют. Мгновение, другое - на сцену летят букеты цветов. Актеры оживают, поймав несколько букетов, рвут их и осыпают себя лепестками. Затем выстраиваются "клином" и медленно двигаются в зал. Зрители цепляются за руки и ноги актеров. Воздуха не хватает всем участникам действа. По стенам скатываются влажные капли.

Сверху, с балкона, за происходящим наблюдает ангел с крыльями вместо рук и горящими свечами вместо глаз. Он тихо напевает что-то из Radiohead...

"Клин" распадается. Где актеры? Где зрители? Где представление? Где внимание? Занавес падает с потолка. Еще несколько секунд под ним что-то дрожит, затем полный покой. Занавес превращается в море во время штиля...

... Я курю, поднявшись на локтях, а Она рассказывает о рыбах, в которых тоскуют моря. Она читала о таких рыбах во сне. Три дня назад. А день назад Ей снились собаки в австралийской пустыне. Я напускаю дым в Ее рассказы...

Она резко меняет тему. Так резко, что у меня вываливается из пальцев недокуренная сигарета. Она говорит: "Жизнь - это мотылек, потому что она стремится к свету".

Она говорит: "Моя жизнь стремится к яркому ослепительному свету. К свету, который согреет и проглотит тени моих страхов".

... На полу разбросаны книги, рисунки, рукописи, музыкальные инструменты. Сигарета закатилась на один из рисунков...

Она говорит: "Я много раз видела свет в других мужчинах. Но всякий раз, когда я пыталась укутаться в их свет, он оказывался просто словом. Словом из четырех твердых букв. А в буквы невозможно укутаться. Из них можно только построить стены, а потом жить за стенами. Но мне нужен мир. Мне нужен мир и свет, согревающий и спасающий. Сейчас мне кажется, что я вижу свет в тебе".

...Начинается пожар. Рисунки, книги, рукописи, музыкальные инструменты дразнят потолок оранжевыми, синими и зелеными языками...

Она замечает на моем теле остров. Потом еще один. Губами она изучает их рельефы. Я говорю ей про пожар, но Она мне не верит. "Не надо мешать географическим открытиям", - говорит Она.

Огонь разбивает окна и выпрыгивает на улицу. Я вижу, как он оставляет черные следы на снегу Этого города...

"Пойдем, я подарю тебе Этот город", - говорю я Ей...

Наше настоящее, забравшись на спину ангела, летит через Этот город...

Этот город родился из смерти, на Крайнем Севере, недалеко от того места, где Ледовитый Океан пьет реку Обь. Пять тысяч лет назад охотники с каменными, остро заточенными руками убили огромного мамонта. Утащить животное на место своего постоянного поселения они не смогли. Вместе с женами и детьми они основали новое поселение возле мамонта. Их солнце восходило между грязно-белых бивней, а заходило за густую, словно тайга, шерсть.

Две тысячи лет назад в верховья Оби пришло племя людей с глиняными лицами. Они называли себя "настоящие люди". "Настоящие люди" ели сырую рыбу и сырое мясо. Они умели разговаривать с животными и растениями. Этот город испугался "настоящих людей". Встал на 15 тысяч своих ног и отправился на юг. Километры и годы складывались - из них состояла дорога.

... До Нее в моей жизни была женщина, полная Ее противоположность. До Нее была Другая женщина. Между мной и Другой женщиной были дикие

Я и Другая женщина пожирали друг друга. Вдохновляли и уничтожали друг друга.

Но Другая женщина устала. Она захотела покоя, который может дать только смерть. И она умерла. Она легла на дно двухметровой в глубину могилы и сожгла себя. Пепел Другой женщины долго стучался в мое сердце. Чтобы успокоить пепел и себя, я написал некролог, который начинался так: "Другая женщина говорила, что перегрызет ради меня горные хребты и выдавит лаву из потухших вулканов. Но... НО перерубило ее пополам, НО четвертовало ее, НО обрило ее налысо и вскрыло вены. НО - жестокое и немое, глухое и безглазое..."

...Вместе с Ней я могу обладать только одним счастьем - красивым счастьем. Счастьем, описанным в эпоху романтизма, воспетым русскими поэтами Золотого века. Счастьем, как его понимают приуральские ненцы^{^[1]}. Нервное и дикое счастье не для Нее. Потому что у Нее отсутствуют нервы, их заменяют тонкий слух и нежные губы. Потому что Она не умеет скакать сквозь метель или песчаную бурю на необъезженном облаке. Зато Она умеет очень убедительно рассказывать о слиянии двух душ...

Она говорит: "Если у тебя было счастье до меня, то забудь его. Счастье, которое было, недостойно мыслей и переживаний. Только счастье, которое есть, должно волновать человека. Тем более такого человека, как ты" Она делает два смысловых ударения: на словах "было" и "есть". Смысловые ударения рикошетят от стен близлежащих домов, царапают загазованный воздух и улетают в недоступную моим глазам даль...

История Этого города вновь лезет под руку, требует, чтобы записали накопленные ею века...

Четыре столетия назад Этот город нашел спокойное и красивое место на берегу Томи. Он удобно расселся на холме. Сложил себе из древесной коры юрту. Невысокую, но большую по площади. Все три тысячи ног Этого города - за время путешествия часть ног потерялась - умещались в юрте^{^[2]}.

По солнечному свету очередного дня очередного лета приплыли мои предки. Приплыли на деревянной ладье. На носу ладьи - фигура змея жалящего воздух. Мои предки построили из прямых, тупых и острых углов крепость. Переселили Этот город в крепость. Оставили в крепости своих детей, как обещание когда-нибудь вернуться, и уплыли вслед за закатом.

В окружении углов Этот город почувствовал себя совсем спокойно, совсем уютно. За считанные годы обрюзг, обленился, перестал мечтать, что снова отправится в долгое путешествие. Зато стал много читать, писать, занялся музицированием и изучением фундаментальных наук.

... Снегопады сменялись дождями. Дожди - грозами. Облака то толстели, то худели. Маету сменял май. Декады закрывал декабрь.

...В Этот город я приехал автостопом. Пыльный и покрытый толстым слоем загара приехал. Она пришла в Этот город с Востока. Черноволосая и кареглазая, как и подобает пришедшей с Востока.

Она расстреляла меня взглядами. Я тяжело раненный повалился на Её руки. Заклинаниями на древнем языке и музыкой глиняной дудки Она излечила меня.

Желания каждого из нас круто разворачивались. Оставался на языке легкий горьковатый привкус от того, что могло бы случиться, но точно уже никогда не случится.

Часто бывает больно от того, что ты открываешь дверь на улицу, а надо открыть меня.

.......................................................................................................................(Здесь я молчу, и Она молчит. Потому что здесь нам очень надо помолчать)............ ................................................................................................................

... Я смотрю на Нее, и у меня возникает желание взорвать окружающий мир. По-настоящему взорвать. Чтобы осколки в разные стороны. Чтобы огонь плавил металл и стекло. Чтобы чужие лица лопались. А затем руины, руины, руины и утренний туман стелился бы между ними. Ведь окружающий мир мешает мне смотреть на Нее. Окружающий мир то и дело отрывает мое внимание от Нее. То нужда, то дела, то вот гудки автомобилей. А мне бы просто смотреть на Нее и, чтобы Вечность давила со всех сторон. Я говорю: "Давай перевернем Этот город кверху тормашками. Пусть у нас под ногами будет тысячелетняя глина, пусть вместо близлежащих домов и зданий будут миллионолетние камни, давай?" Она сладко потягивается и берет меня в руки, словно флейту. Она играет на мне музыку, всю прелесть которой я пойму еще очень нескоро...

Сыпется снег. Автомобили и прохожие перемалывают его в грязь. Улицы быстро становятся жидкими и неуютными. Верный знак, что нам пора вернутся в домик из зеленых бревен. Где мы встретились. Где музыка, где краски, кисти, рукописи, книги. Там мы демиурги. Там сыпется снег, только когда мы захотим. Там наше настоящее чувствует себя спокойно и уютно...

И снова конец, и снова начало. Мы часто дышим. Одариваем друг друга улыбками и легкими поцелуями. На нас пристально смотрят глаза картин, картины глаз, картины, глаза. Они не осуждают нас. Они восхищаются нами, даже немного завидуют. Ангел, напевающий Radiohead, стоит на потолке. Огонь в его глазах дрожит. Кажется, ангел в чем-то неуверен. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы задать ему вопрос. Но не успеваю. Ангел выбегает в другую комнату. Вскакиваю, гонюсь за ним. Она кричит мне вслед, Она прекрасно обнаженная: "Ты куда? А я?" Ее нагота, Ее ночные фантазии, Ее верность, наше настоящее царапают мою спину. В затылок вворачиваются шурупы. Оркестр играет "Прощание славянки". По стенам стекают соленые ручьи. Пол качается, будто палуба корабля в шторм. Индийская богиня Кама отрывает себе голову и играет ею в футбол. Мертвые птицы падают за окном. Пассажирские поезда сходят с рельс. В Африке наступает засуха. В Австралию циклоны приносят сорокаградусные морозы. Китайцы заживо съедают последних панд. Великие книги больше никому не нужны, они гниют на свалках и помойках, их жрут серые скользкие черви. Юпитер теряет силу притяжения, его спутники разлетаются по Солнечной системе. Черные дыры засасывают Туманность Андромеды. Вселенная перестает расширяться и начинает сжиматься...

Отрезаю себе указательный палец на правой руке, бросаю его в Её распахнутое настежь сердце - это моя клятва вернуться...

В другой комнате пустыня. Беру посох и ухожу в пустыню. Сорок лет веду сам себя по барханам и сопкам. Сорок лет без воды и без людей. Однажды ангел является ко мне. Он не напевает песни Radiohead. Вместо свечей в его глазах каменные таблички. На табличках одно и тоже предложение. На табличках написано: "Надо быть действительно безумным, чтобы любить"...

Она ждет меня сорок лет. Она верит мне сорок лет, поэтому совсем не стареет. Она по-прежнему выглядит и чувствует так же, как и сорок лет назад. Ее старость боится Ее верности. Это последнее, что я хочу написать здесь.

(весна, год 2008 от рождества Христова, город Томск, Она обнажено спит, а я снова пью Ее сны)

[1] Здесь автор имеет в виду поговорку приуральских ненцев: "Нгарка нэ'' хибя то'' мяд". В литературном переводе на русский это значит: "Счастье . это состояние человека, когда он находит свет в самую темную ночь и тепло в самый лютый мороз". Примечание ненецкого редактора.

[2] Остатки первой юрты этого города в начале 2008 года нашли новосибирские археологи. Они нашли их в книгах, написанных приблизительно в XVII веке. Книги хранились в подвале здания, где в 20-ые годы XX века находилось управление ОГПУ по Алтайскому краю. Примечание краеведа.