Борис вспоминал, как прошлым летом они мчались по улицам на мопеде.

Отталкиваясь ногой от асфальта, друг Петя впрыгивал на заднюю половину длинного сидения, разогнав машину ритмичными рывками. Боря сидел на руле и выжимал взрыкивающий мотор. Мопед летел, ворвавшись в сонм улиц Марьино. И вел его, тянул вперед в большое путешествие Борис, а сзади в первые минуты мчал, толкая и перебирая ногами, Петя┘

Борис вступил на территорию МИРЭА, и терпкий запах пренья влился в носоглотку. Этот запах исходил от железных складов, заросших крапивой чуть не в человеческий рост. Они тянулись через ковбойское поле территории, оканчиваясь у дальних бетонных заборов.

Там начинались котельные, и на фоне их внизу восседали фигуры нескольких молодых парней, обхвативших руками колени в джинсах. А гопница Ритка стояла перед ними, в клетчатой юбке и красных мухоморовых туфлях, с сигаретой между пальцев.

Компания не изменилась с прошлого года. А пролетавшие тогда на мопеде Борис и Петя, два ученика, ныне стали послевыпускными студентами МИРЭА.

Можно было остановиться там, где трое гопников смотрели в далекую точку. И клетчатая Ритка, понюхав воздух, наполненный тлением мусорных костров, потянула носом, пошевелила яркими бархатными подосиновиками на мягкости голых ступней.

Словно бы там, за бетонной оградой, плескался в шумящих ветрах океан Мира. С легкой гладью мелких волн, вязковатый и спокойный, расстилающийся с одним берегом без другого.

Как будто бы на его же побережье стоял "город Марьино". И они с Петей обколесили в прошлом году, еще до института, все мелкие переулки. И Борис долго гнал мопед, а Петя толкал его сзади, семеня и наращивая скорость незамысловатой машины. Подобно паре снеговых бобслеистов.

Пройдя через калитку за тропкой, Боря вскоре пересек несколько дорог и проник в покинутую веселую школу, где отыскал бывшую классную руководительницу.

Пара ее сапожек-ботиков прикорнула под столом, укрытая ящиками, но она сама исчезла, оставив их одних, а потом неожиданно обнаружилась┘ на подоконнике.

Марина Дмитриевна оставалась такой же, как вчера и год назад ≈ маленькой и бегучей, сжатой в дергающийся нервный комочек, с измученным жизнью пружащимся смешком, слегка потупленным лицом, увенчанным блестящими очками. Втянувшая голову в плечи от скованности и измотанности и прыгающая, подхватив край подола, каблучками плетенок по лестничным маршам. Затем она прихорашивалась у зеркала и собирала учеников на строгое обсуждение какой-либо классной или школьной проблемы, смятенно и нерешительно смеясь и побаиваясь жизни. Что потом всегда давало ей заряд решимости.

Марина Дмитриевна сидела с ногами на высоте половины человеческого роста, втиснувшись в проем окна, на белом эмалированном подоконнике, на фоне знаменной гардины с бахромой, обхватив руками отклоненные вбок колени и косо всматриваясь в окошко.

Она поговорила с Борисом, потрепав его за руку. Он стоял в прикольном, почти маскарадном костюме, который надел, отправляясь к ней в гости. Он был в башмаках и чулках, шею обвивало сшитое из навороченных тряпочек жабо. Пестрый шейный платок, жилетка и многочисленные пуговицы длинного пиджака довершали образ. Он рассказывал ей, как поступал в институт. А к ней, как выяснилось, заходили сюда все ее выпускники по очереди┘

Наконец он покинул здание, обласканный судорожно сжато смеющейся белозубой Мариной Дмитриевной, набрасывающей длинное платье на протянутые ноги. Борис перебирал лаковыми туфлями с пряжками, притягивая взгляды стоящих по всем коридорам шеренг первачков. Они, вероятно, готовились к школьному концерту на открытом воздухе, ожидая взлетающие в небо стаи воздушных шаров и сладкое мороженое.

И Борис, как в былые годы, хотел оседлать коня мопеда и погнать его долго, как в песне. А сзади в путь по всем улицам запустил бы его подталкивающий Петя. Так они проводили лето до поступления в институт ≈ толкая мопед и лихо обгоняя прохожих в переулках.

Придя снова домой, Борис думал о друге Петре.

Он вспоминал, как однажды Петя вошел с откуда-то взятым мегафоном в руке на серьезную конференцию в актовый зал школы, ошарашив всех. Он двинулся прямо по залу, набитому народом, громко крича и скандируя какие-то лозунги в мегафон┘

Петр почти всех считал снобами, бюргерами и бюрократами┘

Боря был тих, осторожен и надменен. Но первопроходец Петя пролезал под шлагбаумы еще в старую бытность.

За школой возвышалась котельная с высокой трубой, а верхушка трубы потом взяла и упала, видимо, обвалившись от времени или какого брака. И тогда на трубу взмыл человек, привязавшись к огромной твердой сигаре за страховочный пояс. Он стоял в ней и копался лопатой, выбрасывая отлетевшие кирпичи┘

А внизу пролегал шлагбаум, стояли деревья и гараж-склад, вросший в землю, внутри которого лежала огромная гулкая канистра. Вокруг было пусто, только поодаль белела будка солдата.

Но из окна пятого этажа школы Борис видел бараки, в которые входили тогда солдаты, арестовав на сутки Петю, нарушившего общественный порядок. Квадратные амбарные двери расступались, открывая коридоры, а на крышах крутились маленькие флюгера. Вихрь раскачивал круглые антенны, пересеченные тонкими проводами.

Боря подхватил домашний самодельный флюгерок и вышел с ним во двор, определяя погоду.

Он топал по переулку, прикольно неся впереди себя красную вертушку.

Вскоре Борис добрался до подвала, где теперь стоял мопед, на котором ездили они когда-то.

В мопеде кое-что сломалось, и Борис поставил его пока туда, а сам изредка спускался к нему, понемножку пытаясь чинить. Задумчиво стукал молоточком по отвертке, ожидая лучших времен. Прошлое поросло полынью, словно гаражи на задворках корпуса МИРЭА.

Гуляя по тесному сухому двору, Борис вдруг услышал, как кусты зашуршали, и из них выбралась гопница-стопница Ритка. Она извернулась и изогнулась, матернувшись и отмахиваясь рукой от вяло окликающих ее местных. Она приплясывала, топая красной обувкой.

От нее пахло папиросным дымом, и она протянула Борису три пальца для рукопожатия.

Она спрашивала его про девочку, что настоятельно хотела год назад сесть за одну парту с Борисом, но тогда Боря стеснялся и пружился, еще пока не привыкший дружить с девицами.

И она говорила про Петра, которого все знали за его скандальность и протест.

Остроносая стриженная "под горшок" Ритка прыгала, расправляя клетчатую одежду, и снова ушла в кусты.

Но весь день, теперь уже без мопеда, Борис бродил по улицам с гудящими фабриками и парковыми статуями. Он поймал себя на том, о чем говорил экстремал Петя, обращаясь к глобусу и указывая за моря.

Петр как-то подметил, что Гринвичский меридиан с экватором в обеих точках по две стороны земного шара пересекаются только в воде ≈ в теплом океане...

Но когда Борис опять добрался до гудящих герметических фабрик, он вдруг представил себе яркую рябь, море огоньков и звёзды, столпившиеся на полосатом флаге, плещущем, как фиолетовая жидкость в пиале.

И Борис молча сказал далекому воображаемому заокеанному пространству, усеянному гонящимися по стритам и авеню машинами: "Я не твой, небоскребная гадина!".

Он стоял на кленовой аллее, под фонарем, у скамьи.

Но навстречу вышли те же четверо, включившие бритниспирсовскую попсу-гопсу, трое не считая Ритки, шагающей цокая и протяжно, как будто земля под ногами принадлежала ей.

Они пересекали район, и автомобильные фары взвизгнули впереди, и свет разлился за углом.

Через четверть часа Борис вернулся домой, и теперь его встречали мама и папа, его, такого же любимого и ласкового, хотя он и был уже студент.

Боря вспомнил одинокий мягкий и ласковый вечер, когда он, еще школьник, один варил кофе с молоком в освещенной квартире. Потом пришел папа, все такой же: жалковато сутулый, в больших очках, бродящий по учителям и узнающий с застенчивой улыбкой, как учится сын. Примочив всклокоченные волосы, отец спросил Борю, что было сегодня в школе. И Борис сообщил, что по английскому задали целых три упражнения.

≈ Ах, ну и мучают вас! ≈ искренне посетовал папа, хватаясь за взлохмаченную голову. ≈ Да и мне с работы дали материалы, что же делать, ладно, я сейчас поужинаю, а ты мне прямо положи на стол учебник и тетрадь, открой на нужной странице, я вот поем, сразу же сяду за стол и начну тебе делать английский, а ты будь готов тогда сразу все переписать уже своим почерком в свою тетрадку.

Борис тащил "амбарную книгу" ≈ словарик записываемых иностранных слов для школьных занятий ≈ и осведомлялся, может ли он пойти погулять, пока папа будет делать ему уроки? Папа меленько кивал из-под крупных очков в одышке, трепетно и устало, укладывал растрепанные волосики, а Борис слетал, стуча кроссовками, вниз по лестнице, руки в карманы.

И на улице он встречал ожидающего внизу Петю.

Заводя мопед, первый раз Петя вдруг высказал Борису версию:

≈ Слово "мопед" срасталось из мотоцикл плюс велосипед. Мо и пед. Как автобус ≈ автомобиль и омнибус ≈ авто и бус. А если бы склеилось иначе? Мысленно порубим слова, как мясо на доске, и сложим по-другому оставшиеся части. Что получится? Омнимобиль и велоцикл. Логично? Такое же сращивание, только в ином порядке частей. И теперь мы бы сели на велоцикл, а твой папа спешил бы к остановке, чтобы ехать вместе с другими пассажирами на работу в омнимобиле!

≈ Гений, ≈ коротко и деловито ответил "лингвисту" Пете Борис, оценив его гипотезу о несостоявшемся, но теоретически вполне возможном сращении.

На другой день, в выходной, в парке они стреляли в тире, взяв с собой Бориного папу. И папа вынимал пульки изо рта. Маленькие, с половину ногтя мизинца, пули для тирового ружья он доставал из запасца, заранее спрятанного за щеку, чтоб не рассыпались. Выстрел ≈ пулька извлекается изо рта. Дальше ≈ еще. Еще. Еще. Папа стрелял и невозмутимо, слегка ошарашивающе, как из бездонного кладезя, извлекал пулечки. Молча косил взор на уставившихся ему в рот друзей, деловито и с легкой ухмылкой отворачивался, мило взирая на них, и снова вытаскивал из губ новую и стрелял в мельницы и раскачивающихся попугаев.

В кафе взяли мороженого, а папа, протерев очки и чувствуя себя крутым в обществе ребят (в отличие от общества учителей Бориса и собственных коллег по службе), сказал им вдруг в прорвавшемся чувстве:

≈ Эх, ребятки! Вы ≈ дети нового времени и будете еще счастливы, я уверен, хотя пока трудно. Но курьезы свои были всегда. Еще твоя мама, Боря, рассказывала мне, как в детстве открывала книжку "Сказки" и, увидев портрет на первой странице этой книги, четко говорила, показывая пальцем: "Это ≈ Маркс!".

Ребята думали и осмысляли. То ли пресловутый Карл написал эту книжку "Сказки", то ли маленькая мама ошибочно, но привычно увидела его в волшебном дедушке на первой странице, то ли портрет его напечатали для воспитания детей в их любимых книгах?

И папа пил сок из запрокидываемого стакана, размышляя о своей инженерной работе.

А дверь покинутой школы оставалось открытой┘

Но раньше на задворках паслись все те же, бренча гитарой, и Ритка-гопница пела песню. Они шалила и беспредельничала в школе, за ней носилась Марина Дмитриевна, пытаясь отшлепать, и Ритка убегала. Мужиковатая влажнорукая Ритка, зеленая, появляющаяся, словно из ниоткуда, около жилых домов и не стучащая учителям на одноклассников за прогулы. Она покинула школу раньше них двоих, мопедистов.

Вдоль пыльного марьинского переулка, островов с пышными деревьями и высохших каналов двигался Коля Ковшов. Он тащил волочащуюся и переворачивающуюся игрушечную пластмассовую маленькую собаку на веревке. Вез ее по асфальту. Потом завжикал кривящимися губами, поднял руку, помахал вздернутой в воздух колесной собачиной и мягко зашвырнул ее, приземлив вправо, за кучу мусора, за плетень.

Он просто шел в магазин за хлебом, но по дороге увидал выброшенную кем-то игрушку на привязи и утянул с собой. Он бродил без улыбки по району, подбирая банки и пакеты. И сосредоточенно мурлыкал под нос песню про день сурка.

Борис наблюдал за ним из окна. Сверху поднимался город. А за рекой выросли коробки новостроек ≈ синих домов, подпирающих облако.

Боря пританцовывал под музыку в комнате┘ Что же, Москва не сразу строилась. Россия улыбнулась лично Борису.

А возле островов в марьинских каналах, на закате, сидела та же гоп-компания.

Последние дни Ритка не могла долго усидеть неподвижно под пологом развешенных циновок в уютной коммуналке. Дома она постоянно отжималась от пола, а затем разрабатывала на стенке приемы драки, орудовала кулаками и ударной пяткой┘

А вон там, вдали, возвышалось пагодное посольство. Однако разница во времени со Страной Восходящего Солнца и Москвой составляла много часов и укладывалась в утро.

И наверное, сейчас на рассвете в огромном, как пионерский, лагере Шаолинь просыпаются сотни боевитых мужчин, думал Борис. Облачившись в белые кимоно и галстучно подвязавшись поясом, они все выходят на площадку и по команде вожатого мастера становятся на утреннюю зарядку. В прохладце и безветрии, когда нет солнышка и стоит далекая тишина под высоченным непроницаемым небом, квадратные сотни беленьких фигур отрабатывают удары руками и босыми ногами, мерно и тонковато резко киякая.

Но здесь, в Москве, сгущался вечер. И никто не лег еще спать.

Гоп-компания "забивала косяк".

А Ритка в клетчатой плиссированной юбке смотрела на одного из них ≈ Колю Ковшова, пришедшего вечерком сюда и сидящего на задворках пустынных котельных, где со скоростью ртути в градуснике стлался над землей полосками мерный и тихий дымок тлеющего мусора.

И, немного обкурившись, Ритка вдруг сфокусировала взгляд на Коле. И Ковшов неожиданно выпростался к ней, как прыгнувшая лягушка, выбросил вперед руки ныряльщиком. Он обхватил ее за бедра, а лицом вжался в ее живот, упав на колени и ища покровительства, защиты и нежности, слезновато чувственно мурлыкал. Ритка погладила его русую голову и взяла за руку, уводя.

Коля Ковшов обычно молчал или объяснялся краткими фразами по сути, отвечая на вопросы любого и каждого, но почти не задавал их сам. Два года его жизни заняла служба в армии, после которой он вернулся в остывший дом, согревая его своим дыханием и звоня матери. Нервноватый и странный, он брал трубку, лежа на диване. Телефон звякал, как часы-циферблат на фоне пластмассовой коробки. Телефонный будильник оповещал о маме, узнающей, дома ли Коля и как он. Потом звонки утихали, и Коля надевал брезентовые брючки цвета хаки и отправлялся в галифе и сапогах на работку.

Круглый цилиндр инженерного павильона смотрел кварцевыми стеклами зраков иллюминаторов под бетонными веками козырьков. Эти прохладные глаза очково делила пополам створка. Такой вот домик стоял среди многокилометровой территории извилистого комплекса научных дворцов, теряющейся в бескрайних далях.

Это и была инженерная лаборатория МИРЭА, в которой Коля работал сантехником и сторожем. Кроме этого он служил продавцом железнодорожных билетов, охранником на автомойке и грузчиком на книжном рынке. По одной из версий. По другой ≈ помимо МИРЭА (сутки через трое) он работал дворником, и в другом месте ≈ дворником, еще где-то дворничал и в каком-то еще домоуправлении махал метлой. А днем до вечера, после рабочих утр, Ковшов отправлялся в свою собственную дорогу и колобродил тихонько. Присев и крякая, подле резных оград пустынных скверов и парков, он выкапывал из слоя листьев и травы баночки и пакеты. С палочкой вместо ружья Ковшов обходил огромный квадрат территории МИРЭА, покидая круглый приземистый звездный павильон. И тащил под моросящим дождем мешки для мусора, сдавая сотнями и тысячами банки за мелкие деньги.

Он скрывался между канавок и чертил веточкой по дерну. А вернувшись в павильон, рабочий паренек Ковшов доставал из сумки приготовленный для самого себя обед в чистой влажной тряпочке ≈ лепешки с беконом и бутылку свежего пива.

Так он жил, один, надувая губы, приземистый и крепкий, кутаясь в спецовку, и молчал, опуская глаза и пофыркивая, а вечером гопничествуя.

У него была армия в прошлом, а у толстофизийного лохматого кореша из ихней компании она назревала в будущем. Кореш явно это понимал, но все не мог сготовить себя морально, собраться в осознании простого и ясного неизбежного приближения, а потому вздыхал и пух...

В воскресенье, снова вспоминая Петю, Борис гулял возле Москвы-реки. Он вдруг увидел то, чего не замечал здесь раньше.

В наклонную почти бестравную поверхность откоса набережной врастали обитые тускловатыми обоями комнаты. Раньше здесь стоял дом, но его снесли. Однако несколько открытых ветрам комнат осталось в ячейках земли. В них с потолка свисало по лампочке. Но рядом стояла Марина Дмитриевна, блестя золоченой тонкой оправой очков, и о чем-то думала. Словно жила в этих комнатках. Она не замечала Бориса, он стоял с другой стороны.

Борис глядел на проплывающие над водой клочки легкого ласкового тумана. И в голову ему пришел передаваемый одно время по какому-то каналу радио восточный мотив ≈ "харе над рекой"┘ А почему "харе над рекой"? Что это значит? ≈ подумал он. Хм┘ Хари над рекой┘ Ну да! Вон река. А над ней, по набережной, двигаются хари пиворезов┘

Борис встряхнулся и повернул голову. Позади возвышался красный дом. Там находился пункт приема стеклотары, куда часто приносил добычу Ковшов. На что, интересно, собирает он деньги? ≈ усмехнулся Борис. На машину? Да, он, Колька, мог бы сесть в "Запорожец" и гоняться на нем за кем-то или чем-то неведомым, обгоняя автомобили на улицах Москвы, пока не раздолбал бы старую модель┘

Потому что он, Ковшов, простой и странный, прячущийся в себе и вдали от нас, научился не пугаться темноты и отдаленности. Он любил землю свою, и нагибался к ней. Внутри, в подслеповатых пещерках дома с приемом стеклянных банок, вверх вели старые темно-гранитные ступеньки, вытертые до глубоких словно подтаявших в камне вдавлин. Ковшов шагал по ним, отталкивая рукой верхнюю дверь┘

Наступили сумерки.

В своей комнате рано уснули родители ≈ сопящий во сне папа в ночной шелковой рубашке рядом с очками на ночном столике и мама в папиросках с накрученными на них кудрями волос. Борис же сидел у своего окна в кресле, подняв колено к подбородку, и читал книжку. У него в эти дни наблюдалась бессонница.

Потом взор его упал вниз на улицу, где тянулся каменный брандмауэр. На пустой алмазный квадрат льющегося космического света выбралась гопница Ритка. Все такая же, в клетчатой юбке. Дойдя до фонаря, она оперлась ладонями об наждак асфальта и встала на руки, подняв ноги вертикально вверх.

Так она стояла, молча и неподвижно, почти минуту, и Борис, невольно застеснявшись, отвернулся.

Когда же снова поднял глаза, то Ритка уже, как обычно, бесследно и бесшумно исчезла. И тут же бомкнули несколько раз, заставив вздрогнуть от неожиданности, ходики в кухне. Слишком отчетливо в поздней тишине. Как будто Ритка-гопница, ищущая успокоения, уравновесила собою сумрак. Она сняла с себя волнение импровизованной стойкой.

И где-то спал Коля Ковшов, забившись в угол темноты.

Борис снова вспоминал, как катались они на мопеде, и когда показался автопарк, спели песню "три таксиста ≈ три веселых друга".

А потом, припарковав мопед к скобке коновязи, заглянули в окно подвала дома культуры, словно в иллюминатор залегшей на грунт подводной лодки. Там, в цоколе, стояли стулья и полки. На полках лежали потрепанные журналы, которые брал для чтения Ковшов.

Днем Коля уходил в мелколесья, далеко, до самых бетонных оград. Пробирался сквозь осоку мимо набросанного кое-где мелкого металлолома. Там он любовно говорил с мошками, раздвигал прутики и взмахивал метелкой. Он обрел этот мир, раскинувшийся и растущий кругами. Состоящий здесь из этого влажного травянистого места, из поваленных стволов. Он приближался к ивам у пруда, словно сам нашел их тоже. Открыл себя, но сам в себе не мог быть открыт вне всего этого. Только здесь он был нужен ласковым шелестам природы, и потому принял жизнь.

И Борис, как и Ковшов, знал, что этот мир ≈ существует и зрим, он ≈ первородное начало, теряющееся в далеких лесах России.

Он подумал вдруг о певице, которая обрела популярность в годы его тинейджерства. Об оной никто не слышал еще годы назад, но она вдруг вспыхнула в клипах, и затем сразу и быстро, словно по чьему-то мановению, обозначилась и давала концерты по всей стране. О ней писали много и странно. Что она дралась и материлась. А то ≈ что она тиха, надрывна и скромна, и нежна. Потом снова повествовали о ломающем зеркала крике. А затем ≈ о ее спортивном прошлом или лиричной душе. И так все перемежалось до тех пор, пока по телевизору не показали ее концерт. После ≈ пошли многочисленные фотографии. Интервью, сайты в Интернете. И вдруг Борис осознал нечто.

Друг Петя однажды позвонил в организацию, где искали молодых поэтов для написания эстрадных песен. И по телефону сказали: желательны тексты, подобные хитам этой певицы. Затем вдруг при обследовании стало оказываться: на фотографиях, изображающих эту певицу, запечатлены разные, подретушированные и загримированные женщины. Не имелось данных, где живет исполнительница, хотя говорили, будто она в Москве, приехала из далекой республики. Ничего не прояснялось до конца и о том, с кем живет и общается она ныне, хотя данные о родителях вышли в свет.

И тогда-то Борис понял: этой девушки не существовало в реальности. Ее выдумали не известные ему организации и раскрутили странный образ, чтобы получить деньги. Это был, вероятно, замысловатый психологический эксперимент, мистификация века, однако все сходилось. Взаимоисключающие публикации, придуманные и подготовленные тайным сговором посвященных пиарщиков. Отсутствие адресов кроме е-мэйла ≈ но кто стоял на другом конце? Различные фото разных женщин, загримированных под нее, ≈ но кто их давал? Интервью, которые качались из Инета, но опять же никто из журналистов не беседовал с ней вживую. И никто не бывал никогда на ее выступлениях, сколько людей ни опросил Борис. И внимательно глядя на экран, где передавали якобы ее концерт (опять же один-единственный вышедший в телеэфир), он, глядя слишком пристально и с целью докопаться, понимал то же: зрительного зала-то и не существовало за кадром, а один его кусок за стальной решеткой изображали статисты. Больше-то ничего не показали, как будто не попадало в фокус. Значит, и джинсовая пляшущая фигура с гитарой являлась компьютерной графикой? Аналогичное произошло на Рождественских встречах: единственный выступающий ≈ она ≈ шел вкраплением записи в прямой эфир. Память Бориса хранила молчание, чтобы она где-то присутствовала просто как слушатель или собеседник, хоть на какой-то встрече. Или существовали двойники? Но это объясняло потребность в таких песнях. Тексты, якобы от ее пера, сочинялись разными людьми, записывались на диски, голос моделировался на пленке ≈ это было делом техники. И странный приезд меццо-сопрано из республики Тувы, и то, что вдруг ни с того ни с сего она оказалась на пике ≈ все укладывалось в навязчивую картину: искусственный образ клонировался из попсы многих авторов, был создан с помощью компьютерной графики и намеренно раскручен. Все имело место ≈ но все взаимоисключало и оставалось иллюзорным. Поэтому вдруг резко и безумно, но отчетливо Борис практически верил: никакого живого человека за этим не стоит, все составлено синтетически, и певица эта никогда не рождалась на свет.

Ритка увела Колю Ковшова в полночь за собой, в собственную комнату.

Теперь они жили вместе и спали в объятьях, согревая друг друга от космических холодов ночи.

Тихим спокойно-равнодушным утром Коля, побрившись, уходил на службу, а Ритка, стоя у плиты в июньских шортах, помешивала наваристую уху в кастрюле.

На закате они сидели по-турецки у темного окна при свете электрических бра. Они играли в карты партию за партией, проводя вечера чай-вдвоем. В другие дни пили спиртное.

И Коля, мальчик резвый и наивноватый, лежал, разморенно уснув и забывшись, на скомкавшемся одеяле, в пижамном костюмчике, подогнув ноги, под восседающей фигурой соблазнительницы на пьянство Ритки.

Гуляющий под их окнами Борис думал о картах и своих одноклассниках. Разошлись кто куда и учились кто где. И возможно, кто-то теперь ходил в спортзал, а кто-то, выхлопотав справку по миопии, ограничивающую в спортивных нагрузках, участвовал только в карточных турнирах, значащихся как физкультурная спецгруппа. И сидел в светлом большеоконном зале с цветочными горшками и коврами среди многочисленных ломберных столиков. Таким образом в общей сумме восседало несколько десятков сосредоточенных пар с рубашечными веерами в руках, выкидывая картишки в партии. Шелестя и сосредоточенно, по часам, разыгрывали турнир в подкидного на трех десятках столов.

Вспоминалось, как тогда гуляли они втроем с папой и Петей, и папа рассказывал им про новые улицы Марьино. Борис спрашивал о том-то, обращая непосредственным жестом внимание на нечто определенное, затем ≈ на экстравагантного прохожего, Ковшова или еще кого. А всклокоченный очкарик папа строго и нервно говорил сыну:

≈ Боря! Не показывай на человека пальцем!

И сегодня они встретились наконец снова, уже сдав зачеты во второй в жизни сессии. Они ушли далеко, туда, где рядами раскачивались огни на вехах, протянутых вдоль уводящих под землю заброшенных тоннелей.

Вдаль, в сторону солнца, убегало загородное шоссе.

Но в этих подмосковных лесах они побывали прошлым летом, вместе с народным гулянием. Много людей шагало, танцевало и пело, и культработник толкал анекдоты, разыгрывал призы, играл баян.

Теперь же, когда они проникли сюда, за песчаной сопкой собиралась в ямках густая крапива.

Все замолчало, и наступила тишина. Борис курил трубку и смотрел на Петю.

И тогда произошел разлад. Он спокойно сказал Петру о том, что он, Петя, при его диком и взрыхляющем мир поведении вряд ли доживет до старости. Он брякнул, не думая ни о чем, не видя за настоящим будущего и прошлого.

Но Петя вздрогнул и внутренне скорчился, сжался, сказанное прошло по нему судорогой. Ему стала страшной эта мысль: что он может не дожить до старости. Эта мысль легла холодом в душу и заронила в нем глубокую темную дрожь.

И потом Петя взорвался и кричал, зачем Борис завел его в эту глушь без песни и аккордеона. Но этот взрыв являлся судорожной разрядкой ошарашенности от услышанного и неумения найти адекватный ответ. Все это ввергло Петю в минутный ступор и слезновато-беспомощную растерянность.

Справа лежала каменная гряда и шевелился на ветру пырей. И они бросились синхронно назад. И только перепрыгнув через боковую протянутую металлическую полосатую ленту, появились опять на шоссе, по сторонам которого виднелись древесные грибы и свисающая кора.

Однако они шли вместе ≈ холодок одиночества все равно не дал им сегодня разойтись сразу. Ступали по длинной петляющей дороге, и изгибающиеся трубы теплотрассы блестели. И чувствовалось: Петя несет в себе обиду и страх, потому что он не желал всем сердцем, изо всех сил не хотел умереть молодым.

Борис считал себя разумным и осторожным. Он стоял за себя и никогда не строил из себя шута. Его любили девочки в классе и гладили по русой голове. Тихоня глядел на скандалиста Петра, падающего в истерическом припадке на мягкую землю.

Но вдали представлялись уже задворки МИРЭА, и позади них в воображении ≈ далекий теряющийся в дымке океан. За которым где-то там плескался звездно-полосатый ковер дяденьки Сэма. И Борис снова невольно подумал: я не твой, кошмарный мир бардака и колониальных напыщенных магнатов, звона крика крутой брани! Я здесь, здесь!

Он незаметно перекрестился. А когда они дотопали до ворот с фанерным указателем, то друг Петя продекламировал:

Это детсадовский фольклор, о котором писал Носов, ≈ продолжил он. ≈ Но это ≈ обо мне. Я ≈ странный чудачок. Родители твердят школьникам, что стыдно издеваться над шутами, когда те рассказывают им, как в очередной раз подставили мне подножку или еще что. Я юродивый, и сижу в уголке над лугом и трескаю вкуснятину, такой чавкающий и по-русски разевающий губы. Вот место и путь. Отдохнуть. Но как мне найти всё это, чтобы никто не махал на меня сердито пучком полыни?

Петя вздохнул, задетый за живое и затаивший грузом в сутулой тонкой фигуре тревогу.

Дойдя до бетонной стены, Петр полез на пилон вентиляционной башни. Сноб Борис, любимец девчонок, высокомерно отказался лезть вместе с ним.

В бетонной башенке обнаружился закуток с дощатым тесным полом, эдакий каменный мешочек, из которого Петя смотрел, словно в подзорную трубу.

Но ведь зрительная труба стояла дома у Бориса, на треножнике в углу. И он, Борис, хлебал борщ, занимался иностранными языками, покупал книги о животных┘

Петя наблюдал со своей импровизованной вышки за отрезком дороги, по которой на фоне предвечернего тумана шли неправдоподобно в ногу трое гопников, по бокам ≈ Ковшов и его толстолицый приятель. Этот приятель выглядел постным и грустным. На его голову был словно наброшен размякший грибок засаленных и слипшихся мягких тонко-шершавых неправдоподобно густых волос. Его лохматая шевелюра походила на кусок раздрипанной дождями рыжевато-зеленой пакли.

На границе Москвы они остановились и затеяли футбол валяющейся там половинкой бочки. Она скользила, и Ковшов, войдя в раж и дико хохоча, гнал ее ботинком. Они скакали гоп-прыжками, вскидывая ноги, и забивали гол дощатой клепкой.

Мир складывался в этой точке из них. А везде ≈ из каждого: Пети, Бориса, папы Бориса, доцентов МИРЭА, техников, ученых. Справа из тумана уже выступал город Марьино.

Петя и Борис нежданно-негаданно увидели идущую навстречу по шоссе Марину Дмитриевну с сумочкой. И Боря тут же, заполнив неясность, о чем в такой ситуации говорить, вручил ей букетик собранных по дороге за обочиной цветов. Марина Дмитриевна шутливо взмахнула сумочкой и подолом в книксене, мелькнула гелиографом очков, поблагодарила. Но затем они разминулись, и она шла к горизонту, а ребята скрылись в городе. И тогда Марина Дмитриевна аккуратно и деловито вышвырнула подальше в канаву подаренный букет, шаркнула плетенкой туфли и затопала к повороту, где машины довозили до садовых пригородных домиков.

Вскоре она тряслась в такси с рекламой на крыше и думала о том, как кидала когда-то крик в Ритку, гладила по головке Бориса и втайне от всех ставила пятерку Пете.

Дома Борис ел ужин, а потом восседал за письменным столом и вспоминал сегодняшний загородный поход.

А ведь когда-то Петя, глядя на "полиглота" друга, ≈ думал Борис, подразумевая себя ≈ решил изучать санскрит. Он увидел короткое объявление в газете: "Уроки санскрита. Бесплатно". По большему счету вовсе не от тяги к древним языкам, а просто для интереса и по приколу ≈ посмотреть, что может стоять за таким необычным объявленьицем ≈ он отправился по указанному адресу.

Петю встретил настоящий индус в чалме, завернутый в двухслойную простыню, подметающую пол. Он посадил Петю за стол и дал бумажку с красивой вязью букв.

≈ Перепиши и вот по-русски как читается обозначь, ≈ сказал он. ≈ А я пока уйду на сорок минут.

Индус удалилась в глубь анфилады замысловатой квартиры и исчез. А Петя сидел один, за пятнадцать минут все переписал. Затем от нечего делать играл на барабане собственных колен, выглянул в окошко. А потом нашарил на безыскусном скромном комоде чурбан ≈ древний идол ≈ и спел на свистящем диалекте: "чур-бан≈тюр-бан".

Через час мягкий и дородный басистый индус вернулся и флегматично спросил:

≈ Ну что, переписал? Ну, давай, что ли, проверим, какие запомнил?

Так он вел урок.

И когда Петя уже попрощался с индийским гостем и гляделся в прямоугольное высотное зеркало у остановки первого вагона на станции метро, висящее на головокружительном краешке и заносящее куда-то подрагивающее сознание, то он уже представил обратный угол. Перебросив секстант, можно приземлиться за перекрестком Гринвичского меридиана и экватора, в Европе. И вот бы уже Петр в русской вышитой косоворотке ступал заезжим гостем по землям, м-м, скажем, Бельгии, и дал бы объявление в газету: "Уроки русского. Бесплатно". Приходили бы бельгийские мальчики и девочки, а он запускал бы руку под косой вышитый павами ворот и доставал самописку. И выводил бы вязь кириллицы и вручал бы ее им для перерисовки, разговорно объяснившись. А затем уходил в коридоры. Это был бы точно такой же визит и уроки.

Когда шли на "Властелина колец", хотели взять и папу, вспоминал Борис, но его задержали на работе неотложные дела. Однако он щедро дал денег мажору сыну, как все равно на клуб.

В Центральном Доме литераторов, куда они направились, стояла очередь на все фойе, все школьники Москвы алкали "фильму". И потому Борис, недолго, изящно и твердо подумав, ступая громно и скользяще, подтянулся ко второму в очереди человеку. Достав из кармана стодолларовую бумажку , он просто и ясно протянул ее ему и сказал:

≈ Купите нам два билета. Сдача ваша.

Тем временем затейник Петр танцевал Шивой у зеркал в фойе. Просто позади него плясали двое младшеклассников, извивая свои руки за ним ≈ три пары рук.

Но теперь Борис расслабленно замер. Он знал: вместо бессонницы в свой черед пришла сонница. Сонница будто наполнилась лиловатым светом, переливающимся в темноте.

Однако в наружной темноте обитали разные люди. Трое бродили ночами: угольщик, нефтяник и газовщик. Угольщик жил в квартире наверху над Борисом ≈ огромный семейный краснолицый шкаф, совсем седой и пышноволосый, покладистый, добрый. Нефтяник, пахнущий Ямалом и студеным морем. Газовщик, раздувающий мерцающее сияние в ночи, в ниспадающей на плечи плетеной шапке-капюшоне, как восточная чалма, только темного цвета.

Угольщик, нефтяник и газовщик топали по московскому пригороду. У реки услышали блеянье и увидели двух веселых коз. Козы паслись и щипали травку, посматривая на резеду и воду. Мерцала звезда.

≈ Козы, ≈ сказал угольщик.

≈ Одни, ≈ подтвердил нефтяник.

≈ А где же их козырь? ≈ спросил газовщик.

≈ Кто? ≈ не понял гулко желудочно басящий угольщик, нахмурив щеточки бровей.

≈ Тот, кто смотрит за козами ≈ козырь, ≈ пояснил газовщик. Он апеллировал к словообразованию по типу "пекарь", "лекарь", "аптекарь", "поводырь" и так далее.

≈ А-а! Их козырь ≈ в реке, ≈ отозвался нефтяник. ≈ Напился и упал в воду.

≈ А может, и нет, ≈ протянул мягкий и сильный угольщик. ≈ Может, лежит под мостом и спит. А козы так и бегают, без козыря.

И вдруг в этот миг над миром, низко и далеко над горизонтом, вспыхнула желтая зарница.

Бесшумно вспыхнув, зарница так же пропала.

Но ее появление разлило в тучках сиреневый коктейль.

Коктейль заструился над пустынностью дома, где знойной ночью на простынке валялась голая Ритка.

Она пробудилась. Осмотрелась вокруг. Пощупала рукой ≈ но рядом не оказалось Коли Ковшова.

Она забилась. Гопница Ритка заметалась по комнате. Но его нигде не было видно, и тишина отвечала ей. Тогда в синеватой темноте она бросилась к шифоньеру, порывшись в вещах, натянула извлеченные штанишки ≈ нижние и на них ≈ верхние ≈ шорты до колен, облеклась в рубашку и кинулась на улицу.

На улице простирались вытянувшиеся пятна лунных лучей. Многочисленные градусники на окнах жилых домов потрескивали от июньской жары.

Бегущая Ритка растворилась где-то рядом и тоже исчезла. Все снова стало тихо, только мимо прудов неторопливо шли домой угольщик, газовщик и нефтяник. Они бросали хлеб дремлющим на зеленой воде лебедям и в напряженно-собранном прищуре, впадая в умильное детство, пускали в небо узкие остроносые стрелы бумажных самолетиков.

Настало утро. В еще не проснувшемся Марьино рассветный ветер гнал шуршащие кучи бумаг и картона по пустому теплому асфальту. А потом вкатил на велосипеде, тяжеловато непрерывно крутя педали, толстолицый лохматый опухший друг Ковшова и Ритки.

Поворот педалей словно отставал от быстрых оборотов колес.

Ритка в джинсовых шортиках до колен откуда ни возьмись выскочила на дворовую дорогу, приложив руки к груди, умолила подвезти ее. Села на багажник, свесив ноги набок, и молчащий тяжелый друг покатил машину вместе с ней сзади. Он размышлял о предстоящей службе в армии, но мысли разбегались. Он не мог толком думать ни о чем, тем более об армии, словно она совсем не пугала его, а улетала куда-то без ясности понимания.

Они катили мимо лежащих труб, светящихся голограммами высотных домов с поднятыми над ними прямоугольными кранами далеко по ту сторону широкой, словно разлившейся реки.

≈ Восторг ≈ дело тонкое, ≈ проговорил в это время Борис, опять задумчиво глядя в окно┘

Но темнота снова легла на землю, равномерно чередуясь со светом.

Как раз с работы вернулся Коля Ковшов. Войдя в квартиру, он вдохнул воздух ее пустынности и решил, что Ритка опаздывает. Он бросил сумку, деловито снял ботинки и забрался в шкаф.

Он часто подолгу сидел в гардеробе, упоенно прижимаясь лицом к висящей там Риткиной юбке в клетку. В такие минуты он думал о ней, Ритке. К этому он прибегал, когда ее самой не было дома или когда он не хотел тревожить ее крепкий ночной сон. И сидел в тесном полумраке и запахе ее одежек, и ничего больше не было нужно ему.

Он пришел с работы и залез в шкаф. Ночью он сделал в точности то же самое, но Ритка не знала об этом, а потому и решила, что он пропал или ушел.

Спустился вечер, но Ритка не догадывалась, где он, и опять искала его внизу, под окнами. Словно что-то замкнуло: с самого начала она почему-то не догадалась просто позвать его по имени┘

Измученная ни к чему не приведшими поисками, она отправилась в каменный мешок туалета. А потом вдруг в тумане засветил костерок. Ритка в прорвавшемся кураже, так часто в жизни странно и диковато перемешивающем печаль и смех, зажгла костер на унитазе, набросав бумаг и картона. Словно хотела добыть какую-то огненную дуговую энергию┘

Покинувший наконец лежбище шкафа, Коля Ковшов сбросил с себя всё, облачился в пижаму. Затем, подумав, зажарил яичницу и налил себе запивку из пластмассовой бутылки с наклейкой "Пиво", в которой, однако, была простая сладкая вода. Часы показывали десять вечера.

И тогда вдруг Коля очнулся из минутного ступорозного оцепенения. Его заставил подрожать, как от озноба, приятный кашель угольщика, раздавшийся в анфиладах квартир, отлетевший эхом от стен звуком, доминирующим вокруг. И Коля набросил поверх пижамы алый халат с кистями, затянул поясок и выбежал на улицу.

Внизу, в общественном туалете, горел забытый свет. Коля открыл дверь и остановился.

Ритка спала там на полу, свернувшись калачиком, в неподвижном беспамятстве и оцепенении, чем в конечном итоге обернулась ее израсходованная энергия. А костер почти затух, только подымливал. Стояла полная тишина.

Коля Ковшов поднял Ритку на ручки и отнес по лесенке наверх.

Сдернул с нее шорты, сорвал майку и уложил нагую бедолагу в постель. А сам сел рядом и замурлыкал что-то бессловесное, надувая выпячиваемые губы.

Ритка очнулась от его голоса. На ее лежалом красном лице затеплилась улыбка. И она протянула руку ко вновь обретенному Коле, и он наклонился и неловко поцеловал ее в губы, отогревая от холодка.

Тем временем внизу на ящике с рассадой восседал одутловатолицый приятель. Он путался в падающих на лоб лохмах, стучал от скуки висящим рядом замком и тянул лимонад из пластмассового стаканчика. Он старался думать о лете цвета хаки и болотистой осени со щами за щекой. А нефтяник, проснувшийся в пять утра, уже шел на рыбалку со спиннингом, пересекая поле томного взгляда волосатого гопника.

Но на следующий день Борис, снова отыскивая в мире памяти Петра, добрался на омнимобиле (автобусе) до центра Ленинского проспекта, запыленного и озаренного солнцем.

Гагарин стоял на серебристой высотной колонне, как заграничный собрат Нельсон на морском столбе. Он летел в космос один, без ракеты и парашюта, махал нам обеими руками и улыбался новым молодым.

Внизу, у подножия колонны, на круглом стилобате, лежал большой кованый мячик кубка "Спартака" или пневмокапсула.

Борис вспомнил спрятанный в подвале мопед, который он так до сих пор и не починил. Велоцикл, ≈ сказал он мысленно, усмехнувшись. Становилось ясно: они уже первокурсники и прошлое обросло полынью┘ Той полынью возле терпко пахнущих гаражей и набитых всякой утварью складов.

По обочине улицы Ляпунова скакала лошадь, неся на себе женскую фигуру. Борис пригляделся и увидал, что это скачет учительница Марина Дмитриевна. В костюме амазонки, в брюках, словно в индейских бахромчатых леггинсах, затянутая в камышовый блеск. Заметив, очевидно, его, она развернула лошадь. Похожий на ламу карий скакун нес небольшую учителку, а она нервно тянула поводья, никак не получалось остановить горячее животное.

Наконец она осадила лошадь возле Бориса, неуклюже повернув ее и закачавшись в седле.

Борис отпрыгнул, а затем приблизился.

Лошадь стояла смирно, только опустила к нему голову, словно прислушивалась и изучала человека, поводила ухом, фыркала, тянула воздух ноздрями, притопывала подковкой.

≈ Здравствуйте, Борис! Как жизнь? ≈ с нервноватой измученной улыбкой спросила крутая Марина Дмитриевна.

≈ Спасибо, ничего, учусь, ≈ улыбнулся Борис. ≈ Прошла студеная пора старшеклассника и началась жаркая пора студента.

Марина Дмитриевна улыбнулась.

≈ Ладно, ≈ посмотрела она на часы. ≈ Мне в гости пора. Хочешь, подвезу тебя до метро?

≈ Идет! ≈ кивнул Борис.

≈ Садитесь! ≈ показала она место за собой, поводя в сумке бутылкой белого вина и коробкой конфет, укладывая их поудобнее.

Борис несколько опасался, но лошадь стояла смирно. Она ничуть не шевелилась, когда он неуклюже взбирался на седло. Терпеливо и равнодушно миролюбиво ждала, пока усядется. Потом Марина Дмитриевна нокнула, и лошадь понесла их двоих.

Сердце немного холодило, но коняшка был явно объезженный. Они скакали мимо сладких кондитерских магазинов и больших научно-инженерных зданий. Люди поглядывали на них и отворачивались, быстро оставаясь вдали.

Потом Марина Дмитриевна пошла в гости, оставив лошадь на привязи около сиреневого сада.

А Борис вскоре спустился в метро и размышлял о том, что сейчас происходит на поверхности. Он даже толком не поинтересовался, почему Марина Дмитриевна ехала по столице верхом. Занимается конным спортом, что ли? Забыл как-то спросить┘

Лошадь Марины Дмитриевны, уже явно пребывающей "у гостях", паслась на площади. И сейчас, наверное, в своей комнате сидели проведшие вместе столько дней Ритка и Коля Ковшов. Они любовно глазели друг на друга лицом к лицу и, осторожно чередуясь, сосредоточенно и нежно трогали друг друга пальцами за носик. Вновь обретенные и не могущие оторвать глаз от глаз. Коля завернулся в пончо байкового пледа и, протопав на кухню, поднимал полуметровую глубокую тусклую сковороду и ел из нее густую муть как свой хлеб. Они вспоминали минувшие дни в любви, в питии водки на двоих, в карточных играх. А за окном медленно таял леденец дня.

И Борис, вдруг чувствуя и сам какие-то подрагивающие тревоги большой жизни, покинул конвейер эскалатора.

Наверху мели улицу несколько дворничих. А справа возвышалась маленькая церковка.

Он вошел в нее, тесную и пустую. Там было прохладно и чуть тенисто. Он помолился как умел, неслышно шепча губами.

А покинув церковь, снова, как по круговой, погрузился в турникетный зал, словно внутрь огромного полосатого гербового арбуза с несколькими ягодами крыжовника в центре сферы.

Эскалатор высадил его внизу, где простирался мраморный мозаичный пол.

В переход просачивались люди, ускоряя свой шаг, словно оставили Бориса по другую сторону прозрачной стены.

И он увидал вертикальные запараллеленные металлические решетки на разделяющих три прохода стенах. И под решетками ≈ черные поля самой меленькой сетки, где словно светились искристые камни. Боря вступил на гранитную лестницу, вслед за пассажирами.

Там лежало три тоннеля, и через них шли люди┘ Словно три дороги за каменным указателем, который читал богатырь.

Боря протянул руку и отклеил от стены над мраморной метрошной скамейкой зачем-то кем-то прилепленный туда листок, будто древний пергамент. Это оказалась вырванная из неизвестной Борису книги страничка. На ней было напечатано начало сказки. Он машинально приковался взглядом к странице и принялся ее читать.

Речь шла о том, что жил да был родившийся в наш мир необычный лесовичок. Он представлял собой глазастое веселое зеленоватое поленце ростом около метра, и ходил на маленьких складках коротких ног раздвоенной внизу коры. Он бродил среди людей на ножках и веселил всех.

Но потом произошло несчастье. Какая-то болезнь поразила древесного лесовичка, и он не смог ходить. Ноги его отказали совсем.

Борис вздрогнул и, прислонившись к известковой стене станции среди подстаканников хрустальных светильников, читал дальше с зажатого в руке листа.

Никто не знает, где сейчас лесовик и что стало с ним. Вполне возможно, что он жив. Но какой ужасной, скорбной жизнью может он теперь существовать! Ведь он стал простым деревянным обрубком, не способным ни сдвинуться с места, ни встать. Он ничего не может. Кто возьмется носить его с собой по миру? И потому он, наверное, где-то в глуши за далекими оградами, среди мхов и сосен, на палой листве. Он лежит там годами, в безмерном одиночестве, никого не видя, ни с кем не говоря, только глядя потускневшими глазами на кусочек леса ≈ единственное, что осталось над ним. Он лежит неподвижной деревяшкой, но деревяшка эта ≈ живая, и это самое тягостное и леденящее душу в такой ситуации.

Здесь листок, вырванный из неведомой книги, обрывался. И стало ясно, что сказка на этом не закончилась.

Борис прислушался к гулкому шуму идущего вдали состава. Словно Петя был тут. Да, он видит его, слышит, глядит из белесых сводов. И гулом в подземной толще тоже шумит голос Петра. Петр смотрел отовсюду и чувствовал все. И все знал. Он, огромный Петя, глядел с поверхности земли на маленького пришедшего сюда Бориса.

И снова и снова Борис думал о том лесовике. Что свершится дальше в сказке? И Борису верилось в хорошее, что скорби закончатся, найдется-таки какой-то волшебный великий врач, который выйдет из рощ и вылечит лесовичка, вернет его людям и жизни светлой, восстановит ему ноги.

И, глядя, как в подошедший состав садятся толпы быстрого равнодушного народа, Борис все более и более сознавал: иногда необходимо решиться на доброе дело и покаяние только ради того, чтобы душу не рвали скорбь и страх, чтобы не завязнуть и выбраться. Больше не ради чего: ни для совести, ни для принципа, ≈ а чтобы выручить себя же. Не задавая вопросов ≈ все будет потом. Придет и вернется. Бог не оставит. Но только свершить рывок из сердечных слез. Надо ≈ потому что иначе в какой-то момент уже нельзя. Без объяснений. Всё ≈ потом. А пока ≈ иначе никак. И это понимаешь вдруг...

И Борис знал теперь и сам. Впереди Петра ждал институт, ждали годы изменения и раскаяния, годы нового и светлого. И Борис сознавал: он зря сказал тогда Пете о том, что думал о его судьбе. Ибо теперь судьба меняла угол в корабельном компасе┘

Следующим утром Боря проснулся у себя дома.

За окошками светало. На работу выбежал Коля Ковшов, а за ним семенила гопница Ритка, махая рукой. Угольщик, газовщик и нефтяник стояли возле подъезда троичным кругом.

В своей комнате дремали папа и мама. Веяло рассветной тишиной.

Но мгновение не остановилось, и Боря вовсе не стал Фаустом или кем-то еще.

А через некоторое время зазвонил телефон, и Борис тут же взял трубку.

≈ Привет! ≈ весело, как ни в чем не бывало, спросил прежний Петя. ≈ Как там у тебя? Как ты и все твои?

Борис улыбнулся. Одновременно он услышал: папа пел о рыбе треске, посасывая очки. В кухне, потягиваясь, пробуждая аппетит и храбрость...

И стало ясно: Петр простил всех своих гонителей.

Но спас тем самым себя самого.

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"