НИКОЛЕНЬКА

Конец 1960-х был ознаменован в нашей стране "расцветом" шариковых авторучек. Все, начиная с первоклассника и кончая борзописцами из газетных изданий, побросали пузырьки с чернилами и поршневые ручки, бывшие популярными несколько лет, обзавелись новыми, сообразуясь с наличностью своих кошельков, симпатиями и вкусами.

А ручки действительно были разные: по цветовой гамме пластмассовых оболочек, по наличию стержней - синих, голубых, зелёных, красных и черных. Шли они в наборах по две ручки, по три и даже четыре...

Затем появились утолщённые с несколькими стержнями... Были они по тем временам и деньгам достаточно дороги и престижны. Покупали их в основном руководители, независимо от ранга. Обзавелся таким "престижем" и директор районного Дома культуры Виктор Иванович.

Но надо сказать, что ручки на его столе никогда не задерживались, даже перьевые. Круг общения у молодого руководителя был довольно обширен и разношерстен. Чего стоил один только Николенька! Без определенного рода занятий - получал небольшую пенсию (никто не вдавался в подробности - за что), он просиживал в Доме культуры часами. Начитанный Николенька мог поговорить на любую тему и с каждым. Если не находилось собеседника в кабинете директора, шел к "девчатам" - худруку и методисту, которые не отказывались от мелких услуг "бабьего угодника", каким был Николенька, из разряда: подать, принести.

Приобретённой обновке Виктор Иванович, как следовало ожидать, радовался недолго. Исчезла она из... ящика стола, куда заботливо убирал её, уходя из кабинета, хозяин. Виктор Иванович был расстроен.

Нечто похожее на свою ручку он неожиданно обнаружил в хорошеньких пальчиках своего худрука.

- Откуда у тебя такая? - поинтересовался у Людмилы Виктор Иванович.

- Что, ручка? - заправляя упавшую прядку волос за ухо, переспросила та и с затаённой гордостью ответила: "Николенька подарил".

- Давно? - уточнил директор.

- Вчера только, - Людмила старательно продолжала писать, с удовольствием ставя округлые буковки одну возле другой.

Ей так нравилась подаренная ручка и своя работа, что каждые пять минут девушка отодвигала от себя исписанный лист и, склонив голову набок, любовалась разноцветием обозначенных абзацев.

Людмила не заметила, как, молча развернувшись, ушёл от её стола директор и как зычно позвал к себе в кабинет появившегося было в дверях Николеньку...

Из приподнятого счастливого состояния её вывел категоричный голос Николеньки:

- Людочка, верни ручку назад! Хозяин нашёлся!

Удивленная девушка подняла глаза. Немой вопрос не успел вылиться во фразу, как шариковая ручка голубым облачком взмыла куда-то вверх и исчезла в широких николенькиных ладонях.

... В Доме культуры всё было по-прежнему. Шли репетиции, работали кружки, уходили школьники, заглядывали взрослые. Но чего-то не хватало. Никто не мог понять - чего. Потом догадались - Николеньки. Его доброжелательности, умения вести занимательный разговор, мелких джентльменских услуг.

Что ж, видно вправду говорят, что чудаки украшают мир. Без них он сер, уныл и однообразен.

 

МЕЖДУНАРОДНОЕ СЛОВО

 

История эта давняя. Произошла она ещё в те времена, когда незыблемо стояла Берлинская стена, а друзья по соцлагерю, обзаведясь путевкой, если позволяла зарплата и было желание, могли навещать друг друга в любое время года.

Вот с таким визитом отправилась в начале мая моя приятельница - белокурая дама, во всем остальном похожая на кустодиевских красавиц, с малым числом гардероба (надеясь на мягкий климат Западной Европы) и большим чемоданом, в который она собиралась положить то, что рассчитывала приобрести на сто тридцать серебренников, полученных при обмене, для семьи и для себя.

Но Восточная Германия встретила ее неприветливо. И, достаточно прозябнув, моя знакомая решила срочно приобрести недостающие детали туалета. Наутро, отказавшись от очередной турпоездки, отправилась она осуществлять намеченное. А чтобы как-то компенсировать незнание языка, нарисовала необходимую вещь в блокноте.

То ли художник из моей знакомой был плохой, то ли немка попалась непонятливая, но, глянув на протянутый листок, продавщица незамедлительно выложила на прилавок юбку.

- Найн, - покачала головой наша покупательница.

Собеседница, задумавшись на секунду, положила рядом юбку-брюки.

- Найн, - вновь качнула головой моя приятельница.

И так как словарный запас ее почти иссяк, покупательница перешла на язык жестов, разводя руками в области талии и колен.

Немка, тряхнув кудрями, положила на прилавок маленькую коробочку, на этикетке которой весело резвились ребятишки.

- Господи, - взмолилась моя знакомая, - штаны мне нужны, рейтузы! Пан-та-ло-ны, ферштейн?

- Я, я, - радостно закивала кудряшками немка.

Профессиональным взмахом легких рук на прилавок легла элегантная вещица с ажурной вставкой и кружевами.

- Кляйн, - безнадежно вздохнула наша соотечественница, ориентированная советскими швейниками на подобные изделия в натуральную величину плюс пять сантиметров на облегание.

- Найн, грос - возразила немка, растягивая эластик ладонями.

...Покупкой моя приятельница осталась довольна.

- Надо же, - рассказывала она потом, - я битых полчаса объясняла на пальцах, что мне нужно, и не знала, что панталоны - международное слово.

КАК НАШЕЛСЯ ВЕТЕРАН

Стояла дивная пора «бабьего лета». Сухой ветер, прорвавшись с африканского континента, растерял по дороге порывистость и зной. И теперь, в поздний вечерний час, он тихо струился, будто лаская всё, что попадалось ему на пути. Укрытые темнотой, обманутые вернувшимся теплом, звонко, до ошалелости «цвыркали» где-то под ногами сверчки.

Тихое умиротворение лежало на сердце. Мне, возвращавшейся из гостей, почему-то вспомнилось детство, печка, занимавшая добрую часть избы, сверчок, живший под ней…

- Помогите! - донеслось из темноты

Неуверенный стариковский голос был еле слышен.

- Помогите!

От моего благостного настроения не осталось и следа: не дай Бог умирает, что делать?

Вглядевшись в темноту, увидела одинокую фигуру мужчины, опиравшегося на палку. От сердца немного отлегло: «Ну, раз стоит, значит, не всё так плохо».

«Но почему просит помощи? – червь сомнения вновь закрался в душу.

Подойдя ближе, я узнала в старике давнего друга отца, ветерана Великой Отечественной войны. Маленькой мне очень нравилось его имя. Для села оно было необычным и, как мне казалось, очень красивым: Марк Афанасьевич.

Обратившись по имени-отчеству, я поздоровалась с ним и спросила, какими судьбами он здесь.

- Ты чья будешь? – всматриваясь в лицо, настороженно спросил Марк Афанасьевич. Я назвалась.

Старик перевёл дух.

- Как же, я тебя помню. Ты вот такой была. Теперь не узнать – выросла.

- Я даже состарилась, - продолжила я.

- Э-э, рано заговорила. Состаришься – не обрадуешься, – собеседник обреченно махнул головой. – Моей свёклу загорелось в город свезти. Она и привязалась: «Сходи да сходи к Генке». А Генка, оказывается, на автобусе давно не работает. Вышел – темно. Куда идти – не знаю.

В душу опять пахнуло холодком: «Какая свёкла? Какой Генка? Родни у него здесь никакой…»

- Идёмте, я провожу вас, - и осторожно просунула руку под его локоть. Где живёт мой знакомец, я знала с точностью плюс-минус полкилометра.

- Где мы идём, - спросил Марк Афанасьевич.

- По Телеграфной.

- А Советская где?

- Параллельно этой. Не беспокойтесь, я вас не оставлю.

- Отца-то давно нет?

- Давно. Двадцать с лишним.

- Я приходил провожать. Хороший был человек. Дружили мы. А милиция где? – спросил он без всякого перехода.

- Да вот она, - и указала рукой на двухэтажное здание со стеклянной будочкой-входом.

- Она же на Советской была?

- Так давно же…

- А сельский Совет?

- Он в бывшей почте.

Мой спутник недоверчиво оглядел меня с ног до головы.

«У кого бы спросить, где он живёт», - с опаской косясь на ветерана, думала я.

Но на улице, как назло, не было ни души.

- Марк Афанасьевич, мы на Советской. Вот райпо, почта, магазин, вот ещё один.

- Сельсовет где? – рявкнул дед.

Я не ответила и потянула старика вдоль улицы. «Вроде на Колхозной живёт. Но вот где?» – раздумывала я, но уточнять у своего немолодого кавалера не стала.

- Вот же сельский Совет! – воскликнул он, увидев здание Дома быта.

- Это КБО.

- Какая разница! – отмахнулся тот. – Я почти дома.

Отпускать ветерана в кромешную тьму улицы я не рискнула и обречённо зашагала рядом.

Неожиданно в одном из дворов зажёгся свет, и сутуловатая небольшого росточка женщина вышла к углу палисадника.

- Во! И старуха моя меня дожидается.

Я тоже её узнала и, приостановившись, попыталась освободить локоть:

- Ну, я пойду!

- Нет! – энергично запротестовал мой спутник. И, крепко прижимая мою руку, он с неожиданной прытью рванул вперёд.

Ничего не поняв, я почти лицом к лицу столкнулась с его женой.

- Здра-а.., - начала было я, но меня перебил Марк Афанасьевич.

- Это Андрея Абрамыча дочка. Мы на улице встретились. Хочу, говорит, посмотреть, как вы живёте. Вот привёл. Иди чайник ставь.

От такой, ничем не прикрытой лжи я просто обомлела.

Дед молча потянул меня по ступеням крыльца, и через минуту мы были уже в доме.

- Смотри, у нас две комнаты. Здесь комод. Бабушкина кровать. Вот – моя. Это она вязала, когда молодой была, – и показал салфетку.

- Да, уютно у вас, - промямлила я. – Уже поздно. Я пойду.

- Нет, чаю попьём, - категорично заявил хозяин.

- Садитесь. Он не отстанет, - с ласковой обречённостью жена поставила передо мной чайную чашку.

Шёл второй час ночи. Мы пили чай. Марк Афанасьевич так и не оставил нас вдвоём.

- Сам провожу, - сказал он жене, когда я, поблагодарив, поднялась из-за стола.

- Теперь ты знаешь, где мы живём. Заходи, будем рады, - закрывая калитку, сказал на прощание Марк Афанасьевич.

И как мне показалось, лёгкая усмешка, скользнув по его губам, спряталась в усы.

- Ай да дед, ай да ветеран! Надо же, нашёлся! И ловко-то как! - улыбнулась я в темноту.

Позднее я вспомнила: действительно, на месте Дома быта стояло приземистое, с квадратными окнами и флагом на крыльце здание сельского Совета. Но было это давно. Я тогда училась ещё в школе.