"СТИХОТВОРЕНЬЕ ВПИСЫВАТЬ В СУДЬБУ…"

 

«Правда, кончается март», — пел Юрий Визбор. В советскую и постсоветскую эпоху многие литературные издания традиционно третий номер отдавали представительницам прекрасной половины человечества (хотя прекрасные мужчины тоже иногда встречаются). Праздник, придуманный Розой и Кларой, радует вместе с первыми лучами солнышка и предчувствием нового… стихотворения! Пусть «толстые» и не очень журналы превращаются на короткое время в «мартовских котов»!

Незабвенный Юрий Поликарпович Кузнецов, поразивший многих своим знаменитым «Я пил из черепа отца за правду на земле», подразделял женскую лирику на три категории: «истерия» (Цветаева), «рукоделие» (Ахматова), «безликий тип» (подражание мужчинам-поэтам). Интересно, к какой группе он отнёс бы замечательную Ксению Некрасову?

Ещё в 1967 году Белла Ахмадулина обращалась к Марине Цветаевой в стихотворении «Биографическая справка»:

 

 

Всё началось далёкою порой,

В младенчестве, в его начальном классе,

с игры в многозначительную роль:

быть Мусею, любимой меньше Аси.

Бегом, в Тарусе, босиком, в росе,

без промаха — непоправимо мимо,

чтоб стать любимой менее, чем все,

чем всё, что в этом мире нелюбимо.

<…>

Впечатляет концовка:

 

Но ждать так долго! Отгибая прядь,

поглядывать зрачком — красна ль рябина,

и целый август вытерпеть? О, впрямь

ты — сильное животное, Марина.

 

 

Летом 2014-го в итальянском городе Таормина (Сицилия) лауреатом международной поэтической премии имени Анны Ахматовой стала Лариса Васильева, с которой мне посчастливилось общаться вот уже 34 года. Её стихотворение – блистательный ответ на вопрос о «скрещении судеб» (так называлась книга М. Белкиной о Цветаевой).

 

 

* * *

Пусть говорят, что я не вышла рожей

пред благородной линией лица,

я не хочу быть на неё похожей,

мне счастье — быть похожей на отца.

Мне хорошо не знать её давленье,

не ощущать в себе её рабу,

не вписывать судьбу в стихотворенье —

стихотворенье вписывать в судьбу.

Но почему так много общих знаков

в двух наших жизнях, бывших далеко? —

и этнос получился одинаков,

отцовские фамилии на «ко»,

и матерей нежнейшие приметы

и горечь в пониманье сыновей,

и не герои — серые предметы,

там, где любовь, где нет дороги к ней???

Ответа я не знаю. Справа, слева —

повсюду всё же чудится ответ:

— Она без королевства королева,

а ты хозяйка, но хозяйства нет.

 

Авторы, с которыми мы вас сегодня познакомим, принадлежат к разным поэтическим поколениям. Антонина Ростова, Марина Белянчикова и Светлана Чулкова состоят в Союзе писателей России и начали публиковаться в восьмидесятые годы прошлого столетия. Произведения их можно встретить на страницах таких культовых изданий, как антологии «Русская поэзия XX века», «Русская поэзия XXI века», «Антология русского верлибра», «Антология русского лиризма», в журналах и газетах. Поколение «красивых, двадцатидвухлетних» представлено москвичками Елизаветой Солодовниковой, Галиной Хириловой и Екатериной Дураковой (настоящая фамилия – Долгова) и Алиной Стародубцевой из Севастополя, печатающейся под псевдонимом Ли Гевара. У каждой из них уже есть свой читатель и победы в литературных конкурсах. Стихи молодых поэтесс включены в сборник «Созвездие Кита» (где был строгий отбор), недавно изданный Союзом литераторов Российской Федерации при финансовой поддержке Министерства культуры.

 

 

 

АНТОНИНА РОСТОВА

 

* * *

Встреча. Свадьба. Развод. Жуткий стресс.

Вот и весь в перспективе прогресс.

Впрок пошли мне чужие страданья:

Завтра брошу ходить на свиданья.

А сегодня ещё позвони.

Может, ты не такой, как они?

Но, смотрю на тебя с я с тоской:

Нет, наверное, тоже такой.

 

 

 

МАРИНА БЕЛЯНЧИКОВА

 

* * *

Я стою на мосту, Москворецком мосту.

Чёрный ворон летит к золотому кресту.

От столетья к столетью

Во все лихолетья

Он ломает крыло от него за версту.

Я стою на мосту, опершись о гранит.

Ворон в жаркий рубиновый пламень глядит

И пророчит гортанно

Гибель русскому стану:

«Сам себя подожжёт. Сам себя победит».

Я стою на мосту, на великой земле.

Ни единой слезе не исчезнуть во мгле.

Задымилась река, И качнулись века

На её потемневшем челе.

 

 

 

СВЕТЛАНА ЧУЛКОВА

 

* * *

Нарисуй, сделай рамку из реек,

для детей лучше праздника нет:

запусти нам бумажного змея,

и на нем мой весёлый портрет.

Пусть стихии закрутится лопасть,

с богом! вверх! под мальчишеский свист!

На земле хватит крыльями хлопать

и на вещи смотреть сверху вниз!

Мне и весело, мне и жутко,

может, это погибель моя,

но давай превратим это в шутку,

просто каждая баба — змея...

Что там будет со мною, кто знает,

лишь бы дети увидеть смогли,

как их мама по небу летает,

оторвавшись от грешной земли.

 

Что-то нынче случается редко

оказаться на высоте.

«До свиданья. Целую вас крепко.

Я на небе. Обед — на плите».

 

 

 

ЛИ ГЕВАРА

 

* * *

Мир лежит на спине, подставив веснушки Марсу.

Мир лежит на спине — крохотный и безымянный.

Мир лежит. А под ним бегут, а в него стучатся

волны каждого из всемирнейших океанов.

 

— Открывай, — говорят, — здесь темно, — говорят, — и страшно!

Здесь ко дну, — говорят, — как будто прилипли камни,

они что-то кричат на неведомом черепашьем,

но страшнее всего — когда они замолкают.

 

Забери нас, пожалуйста, дай просочиться в кожу,

мы наполним тебя живой изумрудной влагой,

мы с тобой — водород с кислородом, мы так похожи...

Мир вдыхает волну за волной.

Мир впивает волну за волной.

Мир листает волну за волной,

и вода с этих пор — бумага.

 

Мир лежит на спине: чистый лист, ни полос, ни пятен.

Тишина, за которой слову родиться легче.

В тишину ударяют камни — гвоздём в распятье,

оставляют следы и тонут, и Миру легче,

но если прислушаться – вот что они лепечут:

 

— Ты лежишь на спине и не знаешь о нас ни строчки.

А ведь нас придумали же, оторвали же, спьяну, с корнем,

каждому дали имя, вдохнули почерк,

да и пустили сплеча в ледяное море —

 

нас, хранящих доселе по отпечатку солнц.

Вымечтали, забыли вовремя отпустить.

Мы должны были стать людьми. Сотвори нас хотя бы мифами...

Мир отрывает от сердца большой кусок с

тонкими рифмами, тёплыми, как песок,

пронесённый в кармане с запада на восток.

Рифмам отныне – сквозь многие штормы плыть.

 

Сбереги их, Господь, от рифов!..

 

Плывущему – море,

плывущему – город,

и в счастье, и в горе

блажен, кто плывущ.

 

Смотри! – вместо мира крохотного,

из стихоплети грохота,

рождается полушёпотом

книга огромных душ...

 

...Солнце скалится сверху жёлтым осколком бус.

Зной обнимает мир, зной солонит на вкус.

Соль изменяет суть, превращаясь в соло.

 

С берега Мир зовут поедать арбуз.

Мир отфыркивается, цепляет ногой медуз

 

и плывёт на голос.

 

 

 

ГАЛИНА ХИРИЛОВА

 

 

* * *

Захожу в магазин элитный

Понаглее скривив лицо.

Вижу вдруг: на витрине скидок

Босоножки за пять семьсот.

 

Хороши, как глоток прохлады,

Как весенней капели зов.

И подходят к любым нарядам

Босоножки за пять семьсот.

 

Вот пойду я в них по проспектам,

Как в Париже по Рю Муфтар,

На четырнадцать сантиметров

Увеличится красота.

 

Предаваясь мечтам об этом,

Как бы ни был удар весом,

От истерзанного бюджета

Отрываю я пять семьсот.

 

Вот иду — звезда — вдоль Каширки,

Точно, выгляжу на все сто!

Подметающие таджики

Выражают сплошной восторг.

 

Ноги скрючены. Позвоночник

Изогнулся хромой дугой.

Я разуться мечтаю очень —

А идти ещё далеко.

 

В одночасье мечты разбиты,

И смеётся судьба в лицо.

Завтра выложу на Авито

Босоножки за шесть семьсот.

 

 

 

ЕКАТЕРИНА ДУРАКОВА

 

* * *

Излом невнятной нежности к тебе:

Мне странно быть, а после не сбываться.

И как, отстукивая ритмы, не сбиваться?

Где силы взять, чтоб выдержать забег?

Любовь есть упражненье для души.

Где мука смертная равна отдохновенью,

Надежда множится на право согрешить.

Из мысли в мысль — жестокий душу дразнит

Мотив. Он не становится слабей.

Он — боль. И страх за этот хрупкий праздник.

И взрыв внезапной нежности к тебе.

 

 

 

ЕЛИЗАВЕТА СОЛОДОВНИКОВА

 

Диагностично-мартовское

 

Разбегаюсь...во сне мир до крайности сжат

и графически чёток; в окно

проникаю любое из тысячи, жаль

что теряюсь и плачу; весной

что пускает по вене восторги в живых,

так мечтаю увидеть того,

кто меж клякс и штрихов улыбается ввысь

мимо взглядов моих — то ли гость,

то ли даже хозяин в клети бытия,

акварельных подтекстов творец,

за которым лечу по воздушности ям

и ухабам пунктирным... вразрез

всем сознательным мантрам, расстрелянным вскользь,

походя из окна в небеса

и застрявших в расщелинах рам, перекос

чей заметен не сразу... бежать

поздновато и глупо... волос завитки

беззащитны, рукам и словам

невозможно нас сблизить сильнее... виски

глажу молча в слезах — целовать

спящих хочется сладко всегда... у весны

для последних подарки милей

первоцветов её… горьковатая сныть

губы жжёт беспощадно; истлеть

обречённый давно кривоватый чертёж

истончившихся нитяных снов,

обратившись подснежником, вдруг прорастёт

в плоть поверженных новой весной...