Критика
11 июня 2022 года

Как «утопить» опостылевшую действительность в омуте вымысла, как превратить ее в воздушный фантом, который счастливо сдувается с «обеденного стола» жизни простым дуновением легкого ветра фантазий? Обо всем этом прекрасно знал не только приснопамятный «социалистический реализм» со всеми его извращениями - прекрасно знала об этом и русская классическая литература.

Рискнем заметить: наиболее известные и замечательные герои этой классической нашей литературы - обыкновенные призраки.

В действительности, в «яви» русской жизни их никогда не было, нет и не будет.

Ошибался, наивно ошибался романтик российского имперского консерватизма, Конст. Леонтьев, когда и пафосно, и забавно заявлял во всеуслышание, что нам, мол, верноподданным Императора, не такие графы нужны как граф Толстой, а такие графы как граф Вронский, которого, между прочим, придумал как раз «нежеланный» для России, в глазах Леонтьева, граф Толстой.

Леонтьеву совсем не приходило в голову, что без Толстого не было бы и Вронского, что без Толстого не существовал бы, наконец, и сам роман «Анна Каренина», и многое другое, что сумел гениально выдумать «ненужный» России граф Толстой.

И заметим, что подобное восприятие изящной словесности как некой квинтэссенции реальности для русского общества всегда было очень типично.

Славная наша писательница Тэффи, например, вспоминала, что была в юности влюблена в князя Болконского из толстовского «Войны и Мира». А не менее славный поэт Яков Полонский вспоминал и нечто еще более удивительное: что был он в юношеские годы влюблен в Царь-девицу из сказки Ершова «Конек-горбунок». То есть воспринимать обыкновенную популярную детскую сказку как материальную реальность в России для пылкого молодого человека с умом и талантом - вовсе не проблема.

Это весьма примечательно на самом деле, что в нашей России традиционно подтверждался и подтверждается на все сто процентов следующий мудрый философский тезис: человек видит только то, что ему кажется, а кажется человеку только то, что он желает видеть.

Так, если тебе кажется, что ты счастлив - ты и счастлив, если тебе кажется, что у тебя горе - тебя горе непременно и охватывает. Причем, в чем это горе для тебя заключается даже неважно: ты «по полной программе» переживаешь свое горе, если веришь, что оно к тебе явилось. И, конечно, горя может и вовсе не случиться, если ты его переживать не хочешь.

Например, умирает близкий тебе ( по родству или так просто - «близкий близостью душевной» ) человек - жалко, конечно, но ничего не поделаешь, судьба.., иногда даже находятся «плюсы» в случившемся - наследство, больше места в квартире, свобода… Но может умереть просто твой любимый кот или пес или даже твои любимые рыбки в новом аквариуме - и ты страшно страдаешь и плачешь в подушку, если, конечно, вовремя настроишься на то, что, вот, пришло в твою жизнь нежданное большое горе.

Герои Чехова, в частности, горько страдали лишь от того, что вырубают их любимые деревья («вишневый сад»), поскольку почему-то связали в своем сознании с судьбой этих деревьев свою собственную судьбу…

Так, в принципе, можно связать свою судьбу с чем угодно - с тем, что какой-то черный кот, например, вздумал перебежать тебе дорогу, с тем, что солнце скрылось за тучи как только жена ушла в магазин и бросила тебя ради каких-то тряпок…
Человек, как принято говорить, творец… И потому, собственно, человек (в отличие от животных) в основном сам творит те состояния жизни, в которые попадает.

Это только кажется, что действительность существует независимо от нашего сознания - наше сознание само творит окружающую действительность так же как наши «мозолистые руки», например, способны передвигать куда угодно вожделенную кровать в нашей спальне…

В России это давно доказано самой «плотью жизни».

Одно время у нас считалось, что люди явно не равны друг другу, что каждому из людей - свое. Одни - сытые дворяне, другие - бедные крестьяне; одни - важные господа, другие - жалкие крепостные рабы. Объединяло этих людей только то, что все они поклонялись верховному «помазаннику Божию» т.е. Императору.

Потом такая жизнь перестала нравиться, и было твердо решено, что все равны. То есть «равнее всех», конечно, коммунисты (они всегда впереди), но и остальные, «прочие граждане» тоже равны, поскольку у них просто ничего нет и владеть им нечем, делить им нечего..

Наконец, надоело и это - скучно, не за что бороться, кроме бесплотного коммунизма, все люди братья и нельзя толкнуть даже соседа, не говоря о начальниках…

И тогда было решено вернуть в мир борьбу и «рынок». Рынок быстро восторжествовал, и все стало продаваться и покупаться, включая, естественно, любовь, совесть и саму жизнь.   

Однако, такой «демократический правопорядок» импортированный с Дикого Запада с опозданием лет на двести, оказался слишком экзотическим.

И тогда прошли к мудрому компромиссу: продается, но - не всегда, равны, но - не все, воруют - только избранные. Однако, при этом все дружно, «соборно» верят в Бога. Больше всех верят большие начальники, затем по «степени веры во Всевышнего» идут крупные бизнесмены, затем начальники поменьше, бизнесмены помельче… и так до последнего пьяницы. Но и он - не без креста, хотя и с бутылкой вместо головы.

Такой «правопорядок» был быстро признан самым родным и «суверенным», что и было доведено до сведения граждан с помощью самых современных средств массовой информации.

Возникает только один «итоговый» вопрос: а чего мы, собственно, лет эдак сто с лишним так суетились? Отвергали, ниспровергали, снова устанавливали и опять с вожделением ломали до самого основания.., а чего во имя?

Намного мудрее было бы: ломать - понемногу, отвергать - не всерьез, принимать - полушутя. Так и жили бы в свое удовольствие в окружении тихой гармонии: и насилие нестрашное, и вранье не чрезмерное, и днем довольно светло, и ночью довольно темно, и зимы холодные есть, и лето теплое бывает.., чем не «Божья Благодать»!

Однако, вернемся к художественной литературе.

Александр Герцен в «Былом и думах», если называть вещи своими именами, ненавязчиво похвалялся, что он, мол, нашел реальный «аналог» лермонтовскому Печорину - некого Печерина, свободомыслящего юношу-студента, что-то пылко сочинявшего, сочинявшего, сочинявшего, а затем покинувшего Россию навсегда и ставшего где-то в Ирландии католическим монахом.

Герцен, по сути дела «из любви к искусству» (чтобы увидеть лично и потом красочно рассказать как прав был юный гений, Лермонтов, как в России «душно» человеку с умом и талантом) даже писал письма этому Печерину, встречался с ним…

Но тогда уже фанатик-католик, который публично жег протестантские Библии, Печерин этот все же мало походил на лермонтовского Печорина, одинокого разочарованного во «всем и вся» скитальца. Прототипа, увы, так и не вышло… Да, и не могло выйти. Лермонтовский Печорин - персонаж насквозь выдуманный. Таких как он в реальной русской жизни не существовало.

Да, были, конечно, праздные дворяне, которые пресыщались жизнью даже раньше, чем в нее по настоящему вступали и все норовили попробовать, все испытать, чтобы затем на все и наплевать, «проигрывая в карты» и своих крепостных, и свою душу.

Но их образы далеко не так красивы и загадочны как образ Печорина из «Героя нашего времени».

И вообще эти «герои нашего времени» - Онегины, Печорины, Рудины, даже Обломовы - персонажи, прежде всего, сказочные. Это какие-то романтические рыцари без войска, рыцари «лишенные наследства» из средневековых легенд…

Наряжены они их создателями, конечно, в «русском стиле», но по сути своей - они аляповато украшают российскую действительность, а не ярко отражают ее, как доказывала традиционная русская критика во главе с Белинским.

Не хотели, традиционно не хотели в России признавать, что художественной литературой всецело правит вымысел, правит своевольная и прихотливая, а нередко необузданная, диковатая писательская фантазия.

Эта фантазия создает и создавала не реальных героев «русской жизни» (или, допустим, немецкой жизни, китайской жизни…), а только некие красивые, обольстительные или, наоборот, ужасные, отвратительные тени и призраки.

Однако, наивному читателю всегда кажется, что эти тени и призраки материально существуют, реально по жизни бродят - он в них верит, а писателей, творцов этих призраков, этого вымысла - обожествляет. И все это - совершенно зря!

Никаким самоучителем по жизни, никакой открывательницей истин художественная литература не является.

Фактически литература находится в тягостном рабстве у произвола безудержной фантазии и жить без «вывертов» и «гримас» этой фантазии просто не может.

Чему, если быть до конца откровенными, научили нас Толстой и Достоевский? -_ Да, ничему не научили, живем как и жили, скорее даже еще суетливее, мелочнее и пошлее, чем в прежние эпохи!

А что эти наши национальные гении проповедовали? - В сущности, только общеизвестное: смирение, нестяжательство, веру в добро и красоту.

Не будь их романы и иные творения сладостным художественным вымыслом, никто и не стал бы их особенно долго и всерьез слушать - прописные истины, как известно, быстро надоедают.

Так называемая жизненная мудрость русской классической литературы и ее так называемая философская глубина в весьма значительной степени - обыкновенные мыльные пузыри, готовые лопнуть от любой серьезной критики в любой момент.

Мы не шутим.

Наша классическая литература - преимущественно литература «больших идей». И мы убеждены, что при всех возможных исключениях и оговорках, во многом, очень во многом был прав Владимир Набоков, не воспринимавший всерьез «идейность» большой литературы и «литературу больших идей», ядовито посмеивавшийся над Достоевским, Горьким, Томасом Манном.

Однако, сам-то Набоков в конце концов со всей своей верой в безидейное «чистое искусство» к чему пришел? - К своей «Лолите», к апофеозу больного сознания, лелеющего и смакующего свои извращения как «самое дорогое» в реальной жизни, среди ее, якобы, всепожирающей пошлости. Этим и прославился, как известно, на весь мир.

И этим, в сущности, Набоков славен в современном мире и до сих пор, поскольку «Лолита» его как бы то ни было есть действительно лучшее, наиболее художественно впечатляющее и убедительное из всего, что Набоков написал.

Но признаемся себе честно: такая слава, увы, не самой высокой пробы, что-то родственное «славе» маркиза Де-Сада…

Кстати, эта набоковская девочка, Лолита - тоже призрак, своего рода сладостное эротическое привидение, посещавшее набоковские писательские грезы, а отнюдь не сколько-нибудь реалистический персонаж. Можно сказать, она слишком соблазнительно прекрасна, чтобы существовать на самом деле.

Девочки возраста набоковской Лолиты, конечно, были, есть и будут, но они - не феи, а еще достаточно глупые дети, и для того, чтобы наделять их даже в своих фантазиях чертами «фей любви» надо, увы, перечеркнуть в себе весь здравый смысл, а попросту говоря, в достаточной степени «рехнуться».

Так что еще неизвестно, кто в конечном счете более был «не в себе», - утонченно-изощренно-извращенно и бездонно похотливый Набоков или «жестокий талант» Достоевский, который своих героев с христианской любовью мучил и мучил, мучил и мучил, мучил и мучил…

Достоевский проповедовал духовно светлые «большие идеи», но его сознание было вместе с тем не чуждо извращенного мучительства.

Набоков эстетски отрицал любые «большие идеи» в литературе во имя «чистой красоты» , но и его сознание было не чуждо извращенного сладострастия, чреватого похотливо наглой эксплуатацией «детской плоти» и тем самым все тем же мучительством…

Кричащие литературные противоположности сошлись в парадоксальном «поцелуе», равно свидетельствуя об одном - в так называемой большой литературе очень часто торжествуют искусно воплощенные в художественное слово болезненные «вывихи» сознания и фантазий, принимаемые за откровения и художественные прозрения, тогда как оценивать их должна по большей части психиатрия.

Художественная литература - точка преломления безудержных фантазий, неуемного лицедейства (актерского подражания жизни во всех ее видах и формах) и торжествующего алогизма, «выворачивающего наизнанку» весь здравый смысл, который в жизни содержится.

И это - художественная литература, «изящная словесность» в своих лучших, на века запоминающихся проявлениях и достижениях, таких, например, как творчество Гоголя, Кафки, Джойса, того же Набокова.

Что же говорить о литературе «второго эшелона» и «второго сорта»…

Это нередко и даже чаще всего просто «мрак и бред», где каждый «творец» изгаляется в своих диковатых фантазиях как только может, что, надо сказать, и нравится массовому читателю, который и ищет в «читабельной» художественной литературе только способное поразить, ошеломить, озадачить (как «щелчок по лбу» среди бела дня), ищет, говоря по старинке, «эдакое», чтобы потом глубокомысленно, важно заявить: «вона значит оно как закрутил-то, господин сочинитель, чудно».

Новую жизнь, настоящую, материальную, из крови и плоти художественная литература (и классическая, и, тем более, не классическая, с историческим предназначением - «в макулатуру нашего времени»), естественно, не создает (из слов реальность не создается!), а жизнь старую, уже существующую - не копирует и, если «краюшком» все же отображает порой, то, в сущности, так же «точно» как издевательская галерея кривых зеркал в парке культуры и отдыха…

Так что же все таки литература тогда так неустанно творит? - Ответ очевиден как ясный день: только тени и призраки, «бродячий» вымысел, способный закружить голову, замутить воду, одурманить, ошеломить и околпачить.

В этом смысле и в этом «контексте» лучший и наиболее убедительный в своей роли литературный герой в нашей, ставшей классикой, литературе - булгаковский Воланд со своей славной свитой «кудесников», берущий на себя роль мага и демиурга, а, в сущности, весь состоящий из упоительной «дьявольщинки», которую обиженный советской властью и необычайно талантливый писатель, Михаил Булгаков, с наслаждением выпустил «на волю», в жизнь, чтобы сполна отомстила она и его жестокой к талантам эпохе, и его недругам, и его более удачливым и пронырливым коллегам по «писательскому цеху» за ту вакханалию привилегий и удовольствий, которую они себе посреди советской бедности и бытовой неустроенности благополучно «урвали»…

В одном из последних своих записанных интервью, уже незадолго до смерти, Борис Стругацкий заметил, некоторым образом комментируя явления нашей классической литературы, что в писателе должен быть необычайно развит актерский талант.

Это очень верно. Писатель постоянно искусно мимикрирует в своем творчестве, как бы гримасничает и гримасничает, создавая «рожицы» (образы) своих героев как создавал их, в частности, Гоголь…

И не случайно эти гоголевские «хари», - эти Ноздревы, Собакевичи, Городничие и прочая «нечисть», - так живучи, так легко, как привидения, «перескакивают» или «переползают» из эпохи в эпоху, что проницательный, зоркий на «нечисть» Бердяев более чем полвека спустя после появления этих гоголевских «харь» на «Свет Божий» назвал их с ненавистью и злостью мерзкими «духами русской революции» (революции 1917 года), о которой эти гоголевские «хари» на самом деле, сидя в своих поместьях и чиновничьих креслах в середине Х1Х века, и знать не могли, и ведать не ведали…

И прав, увы, прав был Бердяев! Призраки тем и отличаются от живых людей, что они - бессмертны. Стареть призраки просто неспособны, они только перевоплощаются и перевоплощаются… без устали и без конца.

И видят эти призрачные, бесовские «хари» наши выдающиеся Гоголи и Гофманы, Кафки и Набоковы… и отображают, отображают.., смакуют и раскрашивают. И рождаются тогда в литературе не только глупые, пошлые и старые Коробочки, но и юные, нежные и сладостные Лолиты.., и бредят ими наши славные писатели, лелея «бесовщинку» в самих себе.

Вы спросите: а как же наша «здоровая и честная» литература, где же наш «Буревестник» и наш человек, который «звучит гордо»? - Как где? - Известно где: в мусорной яме жизни и истории, большевикам, знаете ли, продались с потрохами… А где же князь Андрей Болконский? Где Пьер? - Опять же, известное дело: в эмиграции с 1917 года, англичанами давно стали, то ли лордами, то ли лейбористами…

А кто же остался-то, где наши нынешние герои? - В который раз приходится повторять: известно где - в животном мире. Вы почитайте Пелевина - «Жизнь насекомых». Хороший писатель, правдивый и такой весь из себя отечественный, суверенный. Второй Платонов. Вместо «Котлована» у него «Чапаев и пустота» написана. Славная книга, веселая.

На этом позвольте закончить нашу статью, поскольку место для таких статей как наша в нынешних журналах строго ограничено - квота, знаете ли, новые правила, минкульт и минюст распорядились, «18+», забота о несовершеннолетних, борьба с гомосексуализмом в массах.., да, и вообще - жизнь у нас и без литературных привидений и призраков полна чудес.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1961-м году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства В. В. Киреевского. СПБ. 2009.

Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «АНТОЛОГИЮ РУССКОГО ВЕРЛИБРА», «АНТОЛОГИЮ РУССКОГО ЛИРИЗМА», печатал стихи в «ДНЕ ПОЭЗИИ РОССИИ» и «ДНЕ ПОЭЗИИ ЛЕНИНГРАДА», в журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «НОВОМ ЖУРНАЛЕ», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах.

После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт и в России и во многих изданиях за рубежом от Финляндии и Германии, Польши и Чехии до Канады и Австралии - в журналах «НЕВА», «СЕМЬ ИСКУССТВ», «Российский Колокол» , «КАМЕРТОН», «ПЕРИСКОП», «ЗИНЗИВЕР», «МОСТЫ» (ГЕРМАНИЯ), «КЛАУЗУРА», «ПАРУС», «АРТ», «ЧАЙКА» (США)«АРГАМАК», «КУБАНЬ». «НОВЫЙ СВЕТ» (КАНАДА), « ДЕТИ РА», «ЗОЛОТОЕ РУНО», «ЛИТЕРА НОВА», «МЕТАМОРФОЗЫ» , «СЛОВО/WORD» (НЬЮ-ЙОРК), «ЮНОСТЬ», «НОВЫЙ БЕРЕГ» (КОПЕНГАГЕН), «ГРАФИТ», «ЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИ» (ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ), «ЦВЕТ НАСТРОЕНИЯ», «СОВРЕМЕННАЯ ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА» (ПАРИЖ), «ЮЖНАЯ ЗВЕЗДА», «LiteraruS» (ФИНЛЯНДИЯ), «МУЗА», «СИБИРСКИЕ ОГНИ», «ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ», «НЕВЕЧЕРНИЙ СВЕТ, «СТУДИЯ» (БЕРЛИН), «РОДНАЯ КУБАНЬ», «ПОСЛЕ 12», «БЕРЕГА», «ДЕНЬ И НОЧЬ», «НИЖНИЙ НОВГОРОД» . «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ» и др., в изданиях «Антология Евразии», «АНТОЛОГИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ1 ВЕКА», «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ», «ПОЭТОГРАД», «ДРУГИЕ», «КАМЕРТОН», «АРТБУХТА», «ЛИТЕРАТУРНЫЙ СВЕТ», «ДЕНЬ ПОЭЗИИ» , «АВТОГРАФ», «ДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕ», «Форма слова» и «АНТОЛОГИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ! ВЕКА», в альманахах « НОВЫЙ ЕНИСЕЙСКИЙ ЛИТЕРАТОР», «45-Я ПАРАЛЛЕЛЬ», «ПОРТ-ФОЛИО» (КАНАДА), «ПОД ЧАСАМИ», «МЕНЕСТРЕЛЬ», «ИСТОКИ», «ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ БУКВ», «ОГНИ НАД БИЙЕЙ», « АРИНА НН» , «ЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИ» (ГЕРМАНИЯ), «СИБИРСКИЙ ПАРНАС», «ЗЕМЛЯКИ» (НИЖНИЙ НОВГОРОД) , «СЕВЕРО-МУЙСКИЕ ОГНИ», «КОВЧЕГ», «ПРОАРТИНФО», «МЕГАЛИТ», «ЛИКБЕЗ» (ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ), «ЗОЛОТОЕ РУНО», в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «СЕРЕБРЯНЫЕ ГОЛУБИ (К 125-летию М.И. Цветаевой), В сборнике «МОТОРЫ» ( к 125-летию со дня рождения Владимира Маяковского( и в целом ряде других литературных изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др. Является автором более 13-ти тысяч поэтических произведений. Принимает самое активное участие в сетевой поэзии. Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Санкт-Петербурге.

Copyright (c) "Русский переплет"