Рассказы
1 января 2024 года

          Леонид Нетребо, по старой доброй традиции открывает каждый год новым рассказом.
          Теперь рассказ "Раднер". Такое надо читать в ночь перед Рождеством, 7-го января, чтобы с мётлами, с кладбищем, можно и с коньячком, но обязательно с мертвяками. Короче, русская литература конечно вышла из Шинели, но ещё и была заражена чертовым гоголевским духом - старой доисторической славянской ведьмидятиной. Братцы, не собираюсь анализировать рассказ нашего постоянного, я бы сказал любимого, ежегодного и угодного нам, автора. Он уж давно выписался (не исписался!) в мастера фантастических, и одновременно, реалистичных до отвращения, историй. Но не хочу даже проверять, а точно Раднер - это имя из глубины норманнской версии нашей Истории. , Раднер - мстительный, умелый, где-то лежащий в песках дохристианского непрощения. Кажется, такой человек был в свите Вещего Олега на подписании мира с византийской империей. В общем, проверять не буду - сами погуглите. А пока читайте, и не не особо задумывайтесь над тем бредом, который я тут изобразил под впечатлением нетребовского рассказа.
          В общем спешите прочесть и проголосовать. Наслаждайтесь все ещё впереди!

Владимир Липунов

Человек с тощим рюкзаком, в котором только бутылка водки и полотенце, шёл в сторону от города, чтобы в безлюдной тиши наконец-то покончить со всем в этой никчемной жизни. С водкой было более-менее понятно, «для смелости», «на прощание» и тому подобное. Но если бы его тогда спросить, зачем полотенце, то, наверно, пришлось бы придумать что-нибудь красивое: «для изящности финального достархана» — скатёрка, а на ней бутылка, последние минуты жизни должны быть «эстетичными».

Впрочем, сейчас, по ходу движения, его больше занимала мысль о самоназвании. Кто он? Только не самоубийца, — по́шло и отвратительно. Камикадзе? — не по теме, смешно. Самоналожник? — вычурно.

И так далее.

Через час пути ему и эта задача надоела. Да хоть горшком, стоит ли голову напоследок забивать! В конце концов, это ведь не его вопрос, ставим точку. Окей.

Надо сказать, до этого он уже достаточно поломал эту самую голову над выбором, так сказать, способа и инструментов. Повеситься, отравиться, утопиться, броситься, вскрыть…

Куда девается прыть на развилке, при изобилии дорог и тропинок! А еще считается, что дефицит, это нехорошо. И как устроить так, чтобы выглядело случайностью? Думал о варианте «случайно» попасть под машину, под поезд. Но… некрасиво и, если быть честным, страшно. А если неудачно прыгнуть с многоэтажки в стиле бейсджампинга, как давеча его одноклассник, чтобы схлопнулся парашют? Красиво, но как преодолеть страх высоты, присущий с детства? Всё не то. И вот решил попробовать на речке, вдруг получится. Ах, речка, не боли сердечко, подскажи словечко. Благо воды он не боится. Тем более лето, воздух в уверенном плюсе, вода соответственно.

Вот и она, голубая, лоснящаяся, спокойная, берег, отороченный зелёной гривой с белыми кипами пахучей черёмухи, в ближней воде стелются и качаются косы коричневых водорослей. А на той стороне поле, и солнце в прелюдии заката. Птицы чирикают, рыба плещется. Тянет дымным духом, не иначе, в ближайшей деревне топят бани.

Присел на траву, соорудил «достархан», отхлебнул прямо из бутылки. Хорошо.

Но пора. Пока задор. А то ведь опять жить захочется.

Разделся до плавок, присел несколько раз с вытянутыми вперёд руками, решительно пошёл в воду. Здесь неглубоко, по грудь, но этого, надо полагать, достаточно. Теперь нырнуть, запутаться в тине, для верности залезть под корягу, задержать дыхание.

Корягу нашел быстро, нащупал ступнями, проверил руками. Всё дно в топляке, куда смотрят природоохранные структуры.

Прощай, белый свет.

Вдохнул, нырнул, впутался в тину, втиснулся под сучкастый свод окаменевшего корневища. Кажется, то, что нужно. Немного потерпеть.

А через минуту, не в силах быстро освободится от подводных оков и пут, силой спины и ног выкорчевывая из ила столетнюю морёную конструкцию, встал, шумно дыша. Маскарадный Нептун. Хорошо, что неглубоко.

Здравствуй, свет, я пошутил.

Очистившись от тины и грязи, омывшись, вышел на берег, вытерся полотенцем (оставшимся случайно, от достархана, если бы кто-то спросил). Увидел на белом кровь, понял, что повредил спину. Пустяки. Превозмогая крупную дрожь, которая мешала попадать в рукава и штанины, оделся. Повертелся, огляделся, не видел ли кто.

Дождался заката, еще немного выпил, выплеснул остатки, кинул бутылку в воду. Он не может много пить. Если бы мог, было бы легче жить, переживать, пережить. Проследил, как уплывает и не тонет порожний сосуд. Обозвал себя пустой тарой, выдумал «мудрость» — «Пустое не тонет», — и пошёл обратно, домой.

Придётся всё-таки осваивать парашют. Несколько раз, ради интереса, прыгнуть, ну а потом… А потом и видно будет. Когда у него была жена, она противилась его попыткам полетать на море с развлекательным парашютом, переживала «за драгоценного мужа». Так и говорила, «драгоценного». Шутила — не дай Бог, случится что-то с тобой, кто будет заниматься твоим бизнесом?!

И вот теперь за него никто не переживает. Не за что, не за кого и некому.

Возвращаться домой тем же путём, что и пришёл, было стыдно перед собой. Поэтому Олег выбрал другую дорогу, как в наказание, менее удобную. Стемнело, но идти помогала полная луна, сносно освещая пространство. Вышел на тропинку вдоль глубокого оврага. Сбоку потянулось кладбище. Высились силуэты памятников, отсвечивали кресты, и, как в типичной сказке, ухал филин. Олег знал, что где-то здесь похоронен его одноклассник.

Он пошел быстрее, несмотря на боль во всём теле, не оборачивался, не озирался, старался смотреть только вперед. Скоро услышал чей-то возбуждённый разговор, заметил попутчиков, которые шли впереди по ходу его движения. Он замедлил шаг, выровнял дыхание, и уже следовал за людьми, не пытаясь их обогнать.

Разглядел, понял, что это пара, мужчина и женщина. Они его не видят, вообще, кажется, не замечают ничего вокруг, так увлечены собой. Оказывается, они ругаются. Почти кричат, жестикулируют. То замедляют шаг, то ускоряются. Останавливаются, снова идут. Она рыдает, уклоняется от его объятий, отбрасывает его руки, говорит какие-то проклятия. Мужчина оправдывается, вскрикивает, поскальзывается, сквернословит.

Останавливаются. Она голосит, ты меня не любишь. Он рычит, люблю, сволочь, тварь, сука, убью. Пытается её обнять, она кричит еще громче, наверное, кусается, он затыкает ей рот. Она мычит! Борьба! «Сплетенье рук, сплетенье ног». Оба превращаются в кряхтящий подвижный комок, клубок с щупальцами, помесь колобка с осьминогом. Клубок падает на землю, борется сам с собой и, наконец, скатывается с тропинки в овраг.

Олег, спотыкаясь, подбежал к месту исчезновения колобка-осьминога. Крикнул вниз, в невидимую глубину, зашторенную теменью и ветками, в бездну, где намечалось убийство:

— Вам нужна помощь?!

Обращение, конечно, к женщине!

Внизу пошебушилось и стихло. Олег прислушивался. Его трясло от возбуждения и решимости. Он пожалел, что выбросил бутылку, пригодилась бы как оружие.

— Скажи «нет», — послышался снизу сдавленный мужской голос.

Пауза.

— Нет! — кричит из бездны женщина. И повторяет почти спокойно:

— Нет.

Олег не уходит. Как он может уйти! Женщина врёт. Она во власти мужчины. Обезумивший злодей притих и ждёт, когда свидетель ретируется.

Внизу шепчутся:

— Ушел?

— Кажется, ушел. Не слышно. Ушёл!

— Откуда взялся…

— Тоже с кладбища?

— Ага, покойник.

Тихонько посмеялись.

— Подожди. Ты что? Ну, ты что? Что, прямо здесь, что ли? — голос женщины, шепотом. — Ты сумасшедший! Прямо здесь?!..

Хихиканье, хохоток.

Олег боялся пошевелиться. Но выручил слабый порыв ветра. Зашуршали листья, и он ушёл под их шумок.

Принял душ, уснул, как умер, чего с ним давно не случалось. Во сне явилась женщина из оврага, страстная и желанная. Избыток эмоций воскресил его ото сна раньше обычного часа. Пытался опять вернуться в дрим, «досмотреть», безуспешно. Сладко болела спина.

Включил какой-то безмозглый боевик, напитывался, как ребёнок, смелостью неуязвимых и непобедимых героев. А когда надоело, и стало смешно от такой подпитки, стал ходить из угла в угол, приговаривая — что, прямо здесь? И сам отвечал — да, прямо здесь и прямо сейчас! Прямо вот прямо, и никаких загибов и заворотов! Достал папки с документами, вывалил всё на пол, стал перебирать, читать-перечитывать, лез в компьютер, в Интернет, записывал, мурлыкал песни, цокал языком. Всё проявлялось и менялось как по щучьему велению.

К вечеру Олег почувствовал во всем этом предвестии хэппи энда приторную пошлость, а главное, ненадежность, как в сновидениях, где всегда или не осмеливаешься, или не успеваешь, а потом жалеешь о том, что невозможно обменять явь на сон.

Отполз от документов. Позже. Завтра.

Достал коньяк. Принял рюмку, прислушался к себе. Похоже, сегодня он сумеет выпить много. Это было открытие. Что оно сулило, неизвестно. Но ему показалось, что теперь он в полной мере может управлять собой, жить по рациональной программе. Вплоть до того, что ему будут сниться нужные, желанные сны. Вот сегодня он решает, что ему должна присниться вчерашняя женщина из оврага, лица́ которой он не видел наяву и не разглядел во сне. Но это не беда, сейчас он назначил ее белокожей и белокурой, с тонкими чертами лица, красивой и страстной.

«Прямо здесь?!» Господи, такое волшебство! Счастье, что не утонул раньше, чем встретился с чудом. Пусть всего лишь по касательной, случайной тенью, не имея на это право.

Да, он завидует, завидует, завидует. Какие слюнявые глупости!

Полночь. Олег лежал и представлял придуманный образ, программируя подсознание на заданное сновидение. Под окнами, во дворе, вечные баламуты, бормочут, гогочут, не дают сосредоточиться, просто мешают людям спать. Весь квартал их побаивается, жители предпочитают страдать, но не связываться. Сегодня там внизу что-то отмечают. Чем-то балуются, иногда там что-то громко стукается и звякает, под аплодисменты. Наверно, опять мечут нож в дощатую стенку беседки, любимое занятие.

Олег вышел на балкон, крикнул беззлобно, но веско. Получилось — приказал:

— Эй, вы там, заткнитесь!

Двор затих, замер.

— Спустись, если такой смелый! — ответил негромкий, но ясный голос снизу.

Двор слышит и ждёт.

Олег спускается.

«…если такой смелый!» — это сказал Раднэр, бывший одноклассник Олега. Сейчас он авторитет и даже гроза двора и, пожалуй, всего микрорайона.

В школе он был обыкновенным и тихим. Таким же тихим и неавторитетным, как и Олег. Они сидели за одной партой. Олега прозывали «Бо́таном», Раднэра — «Отстоем». Друзьями они не считались, но в отношениях были хороших. Тем более, что жили в одном дворе.

Ботан был кротким и покладистым, на рожон не лез, и это его спасало от неприятностей. Отстой был ершистым, но чего-то ему не хватало. Ершистость была половинчатой. Задирался, дерзил, получал за это, а дальше постоять за себя не мог.

В классе хозяйничали пятеро, один «Король» и четыре «валета», так их называли в классе. Однажды «хозяева» устроили Раднэру экзекуцию. За пустяк. Король спросил, что значит имя Раднэр, это по-каковски? Носитель необычного имени огрызнулся, не ваше дело. И началось. Король ударил его кулаком в челюсть, как потом выяснилось, сломал зуб.

…Раднэр стоял в углу, смотрел затравленно, согнув колено, прикрывал промежность, и, как мог, уклонялся от ударов. Сначала над ним поглумились Король и валеты, потом валеты приказали каждому из остальных мальчишек подойти и хотя бы раз ударить Отстоя. Дошла очередь и до Олега. Он замешкался. Его подтолкнули и даже наградили подзатыльником, вперёд! И Олег-Ботан подчинился, размахнулся и ударил соседа по щеке. Получилось не сильно, но громко. Раднэр, до сего момента молча сносивший удары, вскрикнул и заплакал. Это было настолько необычно, что смущенные экзекуторы от него сразу же отступили.

Раднэр выплюнул кусок зуба, утёрся рукавом, размазывая кровь по щекам, и сказал громко, погрозил обидчикам кулаком:

— Вот приду с армии! Тогда узнаете моё имя! А ваше имя — игральные карты! В «Козла» и в «Дурака»!

Раднэр на следующий день ушел от Олега на последнюю парту, где в одиночестве просидел до самого окончания школы. Олег только однажды попытался заговорить с бывшим соседом, как-то объяснить, оправдаться, но тщетно, для Раднэра он стал неодушевленным предметом.

В военкомате на получении «приписки» каждого из будущих воинов спрашивали, в каких войсках он хотел бы служить. Почти все мальчишки из класса хотели стать танкистами, летчиками, моряками. Раднэр, в трусах, с горящими глазами, подрагивая и заикаясь, заявил майору, что хочет только в десантные войска. Майор задержал на нём взгляд поверх очков, пробормотал: «Пружинка есть», — кивнул и что-то записал.

Родного отца Раднэр не знал. Мать умерла, когда сыну было десять, до совершеннолетия его доводил отчим, безногий инвалид, человек вечно пьяненький и чрезвычайно добрый, очень любил пасынка, как и тот его.

Раднэр, неожиданно для всех, действительно попал в десантуру. После «срочной», служил по контракту в каких-то особых войсках, участвовал в спецоперациях, словом, воевал. Вернулся через семь лет. Лысый, лицо и череп в шрамах. В глазах уверенность и спокойствие. Говорили, что он офицер, и у него орден и несколько медалей, однако он и не думал козырять заслугами. Даже на День десантника, который случился в первую неделю его появления в городе, вышел «к фонтану» в простой полевой форме без наград и знаков отличия. Встретил одноклассниц. На расспросы отвечал скупо — ранение, отставка, а остальное не ваше дело, да я уж и забыл всё.

Его первый ответный вопрос к одноклассницам — где Король?

Оказывается, Король к этому времени успел схлопотать срок, выйти по УДО и в разборках получить пулю в лоб.

Раднэр, услышав эту нехитрую историю, хмыкнул и попросил, как приказал: «Место встречи изменить нельзя. Покажите могилу». Показали. Дважды обошёл вокруг, потрогал-пошатал хлипкую оградку, постоял, пощелкал пальцами — и, не попрощавшись, покинул «место встречи». Пошёл искать могилу отчима.

Вскоре после посещения кладбища Раднэр разыскал, обзвонил бывших «валетов». Назначил встречу в безлюдном, но светлом месте. Честно предупредил, что будет отдавать долг, то есть бить, а после побоища ответит на их давний вопрос. А если они придут с пиками-пушками или с каким-либо иным подкреплением, то будет убивать. Это странное объяснение плана грядущей встречи с оговорками по технике безопасности, говорят, вызвало нервный смех бывших классных авторитетов. Пришли трое и, к их чести, что называется, с пустыми руками, но готовыми к бою.

Конечно, «валеты», идя на стрелку, надеялись, что бывший заморыш пошутил, и на встрече они всего лишь вспомнят былое, посмеются, похлопают друг друга по плечам, может, даже извинятся — ну, пацаны, детство есть детство, кто старое помянет и так далее. Но были и готовы, в случае необходимости, утихомирить мстителя и загасить на будущее его карательный пыл. Всё-таки три к одному, хоть ты и герой.

Однако их надежды не оправдались. «Граф Монте Кристо» в теплой мужской беседе, длившейся не более пяти минут, всех уронил на землю, хотя и сам пострадал слегка. Перешагивал через туши стонущих, кашляющих «игральных карт в «Козла» и в «Дурака», сплёвывал и кричал: «Раднэр! Радуйся Новой Эре! Спрашивали? Отвечаю! Всё понятно? Радуйся Новой Эре! Или повторить?»

Испачканные в пыли «игральные карты», «козлы» и «дураки», лёжа, а потом сидя, вяло отряхиваясь, мычали, кивали и подавали разные мимические знаки, смысл которых был в полном понимании и отсутствии необходимости в дополнительных расшифровках, в повторениях и повторах.

Информация о расправе быстро стала достоянием района.

Четвёртого «валета» привезла в инвалидной коляске его жена, держа на руках годовалого ребёнка. Вызвала мстителя из квартиры, кивнула на инвалида. Раднэр вышел, ни слова не говоря, потрепал «валета» по плечу и ушел. Спасибо! — крикнула вслед жена «валета».

Олег ждал, достанется ли от Раднэра что-нибудь и ему, тоже ведь обидчику, хоть и невольному. Но Раднэр, казалось, не замечал бывшего соседа по парте. Если случалось встретиться, то проходил мимо, не здороваясь и даже не подавая вида, что они знакомы. Неужели просто не узнавал? Или вина Олега несущественна? Действительно, в чём он виноват! Детские глупости.

Бывший десантник стал главным авторитетом района. К нему потянулась молодежь, парни и девчонки, которых, согласно возрасту, принято называть тинэйджерами. Рассудительные соседки шушукались, говорили, что «контуженый спецназ» вернулся в детство и застрял там, а ведь ему пора уж создавать семью и своих детей заводить, а не нянчиться с чужими.

Раднэр с удовольствием давал своим подопечным уроки по рукопашному бою, ходил с ними в тир, вывозил «на поля» — за город, в лес, на реку, учил ориентированию на местности, способам выживания. Раднэр говорил, что сам он в войсках научился многому, можно сказать, всему, кроме, пожалуй, метания ножа «вслепую, на голос».

— Так-то любое расстояние рассчитаю и метну, и воткнётся. А вот в темноте, на голос, не умею, так и не научился.

Он обещал организовать для желающих прыжки с парашютом. Но база парашютистов стояла далеко, в другом городе, и авантюрная молодежь убедила Раднэра стать бейсером, прыгать с высоких конструкций — с крыш многоэтажек, со всевозможных вышек, мостов, обрывов, то есть заняться бейсджампингом и их научить этому прогрессивному виду спорта.

Раднэр, как ни странно, быстро согласился. Десантник, говорил он, без неба, без парашюта, не десантник.

Сообща купили специальный парашют, выбрали вышку. Первым должен прыгнуть Учитель, возражения не принимались.

Потом Раднэр, лежа в больнице с переломом ноги и повреждением глаза, объяснял окружающим, чем, оказывается, отличается настоящий парашют от «этой игрушки» и почему нужно прекратить пустую, «чисто адреналиновую затею», которая никогда не заменит…

Небоевое ранение на время исключило выезд «на поля», поэтому Гуру и паства всё больше общались во дворе, в беседках. Играли на гитаре, покуривали, попивали. Раднэр «кайфовых излишеств» не допускал, поэтому ни наркоманов, ни примитивных пьяниц в компании не было. Шум от посиделок мешал вечерней жизни горожан, но они с этим мирились. Зато жулики и хулиганы обходили микрорайон стороной. Все ждали, когда у Раднэра заживет нога и, возможно, начнет видеть поврежденный глаз.

Олег спустился по лестнице, открыл скрипучую дверь парадной. Это место плохо освещено, но его услышали.

— Стой! — крикнул Раднэр. — Я плохо вижу, общаюсь на ощупь, гы. Откликнись!

— Эй! — крикнул Олег как можно веселее.

— Ага! — размахиваясь, отозвался Раднэр и метнул нож.

Они сидели рядом на скамейке, Раднэр обнимал Олега за плечи, несколько парней, стоявшие кучкой, курили и перешептывались, туда-сюда бегала и причитала растрёпанная девушка, с балкона первого этажа пожилая женщина хрипела в телефон, вызывая скорую.

«…Потерпи, брат, кареты в пути уже. Одна с крестом, для тебя. Вторая с кокардой, для меня. Дырку держи, чтоб не вытекало. Устанешь, помогу. Неглубоко. Да и крови-то нет. Почти. Правда, место не айс, тук-тук. Не обижайся. Помиримся, как в детстве. Помнишь? Нет, ты слева от меня сидел. Давай, я перейду... Ага, вот так. Жаль, что Король умер. Да здравствует король. А радости нет. Бежал, спешил, замахнулся, а... Я, правда, не хотел. Веришь? Да и ножик случайно. Да и разве это нож! Колбасу резали. День рождения у девки. Ну, выпили, да. Обычно у меня на звук не получалось. Плашмя прилетало или рукояткой. А тут, видишь. Галочку поставим. Шу-чу. У меня тоже дырки есть. Лёгкое прострелено. В голове железка. Но это по делу. А вот глаз по глупости. Сравнить со мной, так у тебя, брат, ещё всё впереди! Шу-чу. Ты, главное, не волнуйся. Дыши неглубоко. И ровно. Мы ещё друзьями будем. Кровными. В буквальном. У меня, кстати, никогда было... И отчим умер, пока я в госпитале... Что? С парашютом? Да научу, конечно, брат. Не вопрос. Вот только отсижу. А я, кстати, не переживаю. Это ж не плен. Мы вот, расскажу, десантировались в горах ночью. Ветер. Меня на скалы бросило. Всем телом шмяк. И, главное, головой. Во сне слышал, стрельба, бой, как положено. Очнулся, лежу, запутанный, как муха, в стропах. Да еще руки-ноги не слушаются, как судорога от затылка до пяток. Внизу бу-бу-бу, гыр-гыр. Речь не понимаю, решил, не наши. Камни сыплються. Приближаются. А там, знаю, истые черти. Не дай бог живым. Благо автомат на мне. Я ртом ствол кое-как словил, зубами зажал. Щас нажать, и свобода, а пальцы не слушаются, только царап-царап. Опять отрубился. А очнулся, оказывается, мои пацаны. Короче, потом смеялись, когда вышли. А хочешь, мы с тобой на какой-нибудь вулкан слазаем? Где Рерих, там, далай-ламы, пещера, как её, Шамбала… И больше я метать не буду, всё. Галочка! А ты выкарабкивайся. И дождись. Всё! едут!..»

Операционный стол. Анестезиолог, красивая, мягкая, но строгая.

— Укольчик сделаем, вы поспите, а мы вас в это время отремонтируем, хорошо?

Вставила иглу. Сейчас присоединит шприц, нажмёт, и Олег за семь секунд уйдёт в страну грёз.

Кажется, он узнал ее голос! Да, наверняка, это она. Не такой представлял. Смуглая, темноволосая, черноокая. Точёный профиль, прямой нос. Вот и ссадина на лбу. Прекрасная синьорина, намедни прыгнувшая с балкона к своему трубадуру, исполнителю страстных серенад.

— Девушка!.. — Олег тронул ее белый халат свободной рукой. — Вы верите в совпадения, в невероятные случайности?

— Ну, что вы, никаких случайностей! Всё будет хорошо, не волнуйтесь.

— Девушка, — не унимался пациент, — скажите «прямо здесь?»

— Что, простите?

— Ну, задайте вопрос: «Прямо здесь?» Произнесите такую фразу. Будьте добры, сделайте одолжение раненому, глупости, конечно, приятное вспомнил.

— «Прямо здесь!» — уверенно возвестила «синьорина» изменившимся голосом, нажимая на поршень, и снисходительно хмыкнула.

«Не она?!..» — успел подумать Олег.

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"